Колхоз-1

— И Златоуст, похоже, тоже накрыли...

А это ещё хуже: через час-полтора Миасс полностью окажется под радиоактивными осадками от этого взрыва. И вот тогда действительно живые позавидуют мёртвым.

Небо над нами лопнуло грохотом ударившей неподалёку молнии.

— Мужики, сматываться надо, пока нас здесь молниями не побило! — заорал Вадим.

Туча действительно подползла совсем близко, кусты по берегам реки Уй уже скрылись за пеленой ливня, а ветер рвёт камуфляжные куртки.

Пока тащились по разбитой дорожке вниз, хлынул дождь.

— Ну, что будем делать? — остановившись возле оставленных нами машин, обернулся к нам Скиф. — Есть смысл ехать в город?

— Нет, — выдавил из себя Дмитрий после минутного молчания. — Поздно уже. Если кто и успел из города сбежать, то где мы их в лесу найдём? А к домам уже бесполезно соваться.

— Мало кто сумел сбежать. Электромагнитным импульсом наверняка сожгло всю электронику в машинах, — покачал головой Виктор.

— У нас же не сожгло, — возразил Валера Семёнов.

— Мы далеко от эпицентра были, и нас пригорок от импульса заэкранировал. В отличие от оборудования мобильной связи на Ауштау.

— Значит, едем в ваши Пороги, — заключил я.

— Поверил, значит? — криво усмехнулся Скиф.

Сложно уже не поверить. И стыдно, что вчера смотрел на ребят как на чокнутых. А что толку-то, если бы я им ещё вчера поверил? Всё равно ничего бы не изменилось. Ведь того, что ядерный удар произойдёт именно сегодня, даже сами ребята не ждали.

— Костяна надо забрать, — напомнил Виктор. — И содержимое склада, который он караулит.

— Где он? — спросил Рощин.

— Возле Урал-Дачи. Только есть ли смысл ехать туда по трассе? Она же сейчас забита вставшими машинами. Кроме того, некоторые из них фонят наведённым излучением.

— Можно сунуться через Мулдашево, Октябрьск, Зелёную Рощу, — прикинул Дмитрий. — Правда, в одном месте придётся брёвна подложить, чтобы проехать: возле Зелёной Рощи дорогу размыло на месте, где мостик был. А можно через плотину Иремельского водохранилища, Ленинск, Архангельск и ту же Зелёную Рощу.

— В общем, не *би мозги, а веди нас, — отрезал Скиф. — Ты первый, мы за тобой. И если у кого-то есть оружие, достаньте и зарядите. Уже пора.

Сам он достал откуда-то из-под сиденья ПММ. Однако! Ребята действительно готовились!

Ливень с градом чуть утих, и мы разбежались по машинам. Рощин поковырялся в заднем ряду сидений, и через минуту у него в руках оказалась 'Сайга'. Похоже, под патрон 7,62х39, если судить по стволу и магазину. Сквозь залитые дождём стёкла 'Патриота' было видно, что и Данилов с чем-то возится.

До башкирской деревни Мулдашево по мокрому грейдеру проскочили легко. Потом пошло хуже: выехали на лесную дорожку, где стали попадаться то торчащие камни, то огромные лужи. Мой 'Равик' проскакивал это всё нормально, а вот М-5 Смирнова с 'никаким' клиренсом еле-еле крался, а потом и вовсе встал в рытвине.

— Бросай её на хрен! — махнул рукой Димка. — Дальше дорога ещё хуже будет. Если картер не пробьёшь, то в болоте утонешь.

Они препирались минут пять, пока Валера не сдался. Действительно: что он будет делать с машиной, которую скоро даже заправить будет нечем. Только перекидали в необъятные недра 'Ленд-Крузера' всё, что можно было вытащить из багажника и снять с машины. Включая колёса. Даже бензин слили из пробитого бака в канистры, нашедшиеся в закромах Рощина.

В том, что 'бумер' не доехал бы, убедились уже через километра три, когда форсировали изрытую колеями луговину. Даже мой RAV-4 пришлось дёргать из такой колеи. Но потом дорога стала нормальной, и даже попался кусочек асфальта в небольшом посёлочке Октябрьском. А за Архангельском всё началось заново: колдобины, объезды между деревьями, гигантские лужи, размытая ручьями старая грейдерная дорога. И та самая промоина, о которой предупреждал Рощин. Её забросали срубленными ольховыми стволами. В общем, до Урал-Дачи доползли только часам к пяти вечера.

Именно что доползли: у Рощина забарахлил карбюратор, и его 'Хантер' последние километров пять начинал глохнуть, если Дмитрий резко нажимал на газ, а у Данилова 'Патриот' застучал карданом из-за открутившегося крепления подвесного подшипника. Старая истина: хочешь ездить на УАЗе, готовься лежать под ним.

Дима остановился у первого съезда с хорошего грейдера в деревенскую улицу и подошёл к машине Скифа. Мы с Валерой тоже выбрались на дорогу, чуть политую дождём: гроза прошла значительно южнее, лишь краем прихватив Урал-Дачу. Столб чёрного дыма над Миассом никуда не делся, а поднимающийся над Златоустом зловеще висел над Главным Уральским хребтом, растягиваясь в высоте на восток до самого горизонта. Значит, радиационное заражение уже накрыло и непострадавшие от ударной волны части Миасса, и всё, что лежит за Ильменским хребтом.

Рощин и Данилов двинулись в посёлок к какому-то 'Пуресику', а у Вадима в руках появился компактный прибор.

— Не дотянуло ещё сюда, — облегчённо выдохнул он, убирая его в карман разгрузки, надетой поверх футболки. — Мужики, мы чуть дальше проедем. Надо забрать парня, караулящего наш склад. И, ясное дело, содержимое склада.

Ехать пришлось недалеко, меньше километра. А когда остановились возле небольшой дачки, из неё послышались женские всхлипывания.

— Костя, мне страшно!

— Вадим, это ты? Что случилось?

Крепкий светловолосый парень, в плечо которого за спиной уткнулась худенькая, стройная заплаканная девушка, показал рукой на оба гигантских столба дыма.

— Что это?

— Тот самый Большой П*здец, о котором мы говорили. Нет больше ни Миасса, ни Златоуста.

— А как же люди? Как батя с мамой?

— Всё, Костя. Всё!

— Но вы же спаслись!

— Я, эти ребята, Дима Рощин и твой крёстный на рыбалке были, в пятидесяти километрах от города. Которого уже нет. Даже то, что не накрыло атомной бомбой, сгорело от пожара или засыпано радиоактивным пеплом.

Парень со стоном уселся на порог домика и схватился за голову, а девушка у него за спиной ахнула и принялась рыдать в голос. Их никто не трогал, никто не успокаивал. Против такого страшного известия, как гибель всех родных, близких, друзей, знакомых любые слова бессильны. Мы-то успели осознать случившееся, пока добирались сюда, а по ним оно только-только ударило.

Осознали, и больше ничего. В душе образовалась огромная пустота, постепенно заполняющаяся лютой ненавистью к старой ведьме, отдавшей приказ убить миллионы людей. Да толку-то от этой ненависти? Ведьму уже не достанешь, не вцепишься пальцами в её подрагивающее горло. И даже если бы удалось, людям, которые уже погибли и скоро погибнут, этим не поможешь.

Вадим Скуфеев, 'Скиф'

Народ подтянулся к нашим машинам довольно быстро, мы даже не успели перетаскать всё, спрятанное в погребе.

— Мужики, не знаете, что произошло? Вспышки какие-то, землетрясение, пожары, телефоны не работают, электричества нет, радио не принимает.

— Война. Атомная. Миасс разбомбили, Златоуст, похоже, тоже. Куда ещё бомбы попали, не знаем, — однотипно, как робот, отвечал 'военкоматский'.

— Я же говорила, надо ехать следом за Ишмурзиными! — взвизгнула полная женщина лет пятидесяти.

— Куда? — криво усмехнулся я.

— Домой, в Златоуст!

— Женщина, вам же сказали: нет больше Златоуста, атомная бомба на него упала.

Ещё когда мы договаривались с хозяйкой дачи, я узнал, что это дачный кооператив от какого-то златоустовского предприятия.

— Саша, не слушай его! Заводи машину, поехали!

— Куда поехали? Человек говорит...

— Это не человек, это бандит! — зашлась в визге баба. — Вон, смотри, у него оружие! Саша, звони в полицию, пусть арестуют этих бандитов!

— Люда, телефоны не работают...

— Саша, сделай что-нибудь! Там же Тамара, у неё Леночка совсем маленькая. Поехали скорее! А ты, бандит, нас не запугаешь! Что ты тут делаешь? Ой, Саша, посмотри: у них ещё оружие! Люди добрые, это же бандиты!

— Саня, въ*би своей дуре по морде! Это хорошо от истерики помогает, — скривился я.

Но мужика, похоже, тоже 'накрыло' неадекватом.

— Как ты о моей жене отзываешься?! Да я тебя...

— Ну, попробуй, — засмеялся я.

Мужичок был на полголовы ниже, щупленький, болезненного вида.

— Саша, не трогай его! Ты его убьёшь, а потом за него отвечать! Поехали скорее отсюда! Ишмурзины уехали, и мы уедем!

— Остановите их, кто-нибудь, — попросил я собравшихся людей. — Там реально капец. Они даже до дома не успеют доехать, помрут от радиации. Хоть и дураки, но жалко их.

— Ты это не шутил про войну, про бомбы?

— Мы в бинокль видели, что от Миасса осталось. И следы падающих боеголовок в небе видели, атомные грибы видели. Нет больше ни Миасса, ни Златоуста.

Люди загудели, переговариваясь, вскрикивали и плакали женщины.

— А что делать-то теперь?

— Жить. Собираться вместе и быть готовыми к тому, что будет ещё хуже. Но вместе ещё есть шанс выжить, а поодиночке — верная смерть.

— Где жить? — выкрикнула женщина лет тридцати — тридцати пяти. — Здесь? Так тут же нет ничего. Электричества нет, связи нет, магазинов нет. Домики летние, неутеплённые. Деньги на дачу почти никто не брал. У многих даже картошка посажена чисто для того, чтобы участок травой не зарастал. Мы же зимой повымерзаем и с голоду помрём. В городе, как вы сказали, всё разрушено и заражено. Где жить?

Склад выпотрошили, уложив всё в багажники 'Крузака' и 'Равлика'. Теперь Валера, оценив запасы бывшей хозяйки, таскал в машины банки с вареньями-соленьями, а Костян, немного оклемавшийся от полученного стресса, мешочки с крупами и макаронами. Всё пригодится.

— Девушка, вариантов у вас ровно два, — выставил я вверх три пальца. — Первый — ничего не делать, и действительно замёрзнуть зимой без дров и еды в своём домике. Второй — найти более тёплое жильё и запастись на зиму дровами и едой. В том числе — из других дач и огородов. Вы тут действительно не выживете, если не пойдёте в деревню и не объединитесь с деревенскими.

— То, что вы предлагаете — забираться в чужие дома и собирать чужой урожай — это воровство!

— Девушка, города, в котором жили хозяева этих дач, больше нет. Как и, скорее всего, самих их хозяев. Воровство — это когда присваивают чужое. Когда присваивают ничьё, причём, критически необходимое для выживания — это обеспечение собственного существования.

— Ты парень, ещё третий палец не загнул, — подметил крепкий мужчина раннепенсионного возраста.

— А третий вариант является разновидностью второго, — пояснил я. — Здесь пока радиации нет, я проверял. Но это — не гарантия того, что её со временем не притащит из Златоуста, Миасса или какого другого места, на которое тоже бомбы упали. Здесь слишком близко от них. Мы здесь не останемся, мы уедем туда, где сможем обеспечить безопасность себе и тем, кто согласится поехать с нами. Такое место мы знаем. Считайте это предложением. Пока у нас места́ в машинах есть. И учитывайте ещё одно: пройдёт две, три недели, месяц от силы, и вам придётся отбиваться от тех, кто захочет вас 'раскулачить'. Если у вас будет оружие и силы от них отбиться, то я вам только поаплодирую. Если не будет, то, извините, это будут уже ваши проблемы.

— А далеко это место? — немного подумав, спросил пенсионер.

— Километров сто — сто пятьдесят отсюда, — уклончиво ответил я.

Ещё мне не хватало наводить на наше убежище тех, кто тоже захочет принять участие в 'раскулачивании' уже нас!

На дорожке между заборами показался медленно катящаяся по колдобинам 'Лада-Веста'. Похоже, Люда таки уговорила Сашу совершить столь изощрённый акт коллективного суицида. Одна из пожилых женщин всё же решилась поговорить с ними. 'Веста' остановилась, женщина склонилась к открывшемуся окошку, что-то объясняя водителю и пассажирке. В ответ послышались неразборчивые визгливые вопли, а через пару минут машина с демонстративно отвернувшимися от нас седоками проколыхалась к выезду из дачного посёлка.

Нам здесь тоже больше нечего делать.

Я приказал нашим садиться в машины и ехать в деревню.

— Завтра заскочу сюда, чтобы сообщить тем, кто хочет уехать с нами, время отъезда, — пообещал я дачникам.

Их тут совсем немного, человек двадцать.

Виктор Данилов, 'Кипчак'

Сказать, что я рвался поскорее ухать в Пороги — ничего не сказать. Там моя дочь, о существовании которой я узнал буквально несколько дней назад. Да, мне повезло намного больше, чем многим из нашей компании. Помимо неё у меня уцелели дядя, двоюродный брат, племянник, любимая женщина, верный, проверенный годами дружбы боевой товарищ. Но эти люди — все, кто у меня остался из десятков и десятков потерянных.

Поломка у 'Патриота' оказалась пустячной. В течение пяти минут закрепил подвесной подшипник кардана, и снова можно в путь. Ну, протянул другие болты-гайки и прошприцевал ходовую, пока Дима возился с разборкой и промывкой карбюратора. С перерывами на ужин (жена Володи Пуресина Римма, которую тот почему-то называет 'Гитара', пожарила на всю толпу привезённых с Аушкуля лещей и наварила молодой картошки), на общение с деревенскими, на взлом замков соседнего коттеджа, чтобы разместить людей на ночлег. Мужики вечером допили остатки спиртного, привезённого с рыбалки. Кроме меня, 'принимающего' уколы с антибиотиками, и Пуресина, некогда бухавшего по-чёрному, но лет пятнадцать назад 'завязавшего наглухо'.

Именно с ним мы и просидели до середины ночи, разговаривая о наших дальнейших планах. А утром он цыкнул на 'Гитару', заголосившую, что нельзя бросать свой дом, и объявил: еду с вами. На стареньком 'колуне' Зил-157, в кузов которого надо загрузить весьма и весьма потрёпанный трактор 'Беларусь'.

— А за домом Родька присмотрит.

— Присмотрит он! Да он, бл*дь, пропьёт последние вещи из дома, и сам дом пропьёт, и картошку, которую мы не выкопали, пропьёт.

— Ну, и хрен с этим всем! Надо ехать. Ты же сама ночью слышала, что Витька рассказывал. Там толпой, да ещё с оружием, хоть выжить можно будет, здесь нас просто выпотрошат, и ни дом твой, ни картошка не поможет. Хочешь картошку забрать? Вон, бери за задницу этого алкаша, и копай!

Римма притихла, и уже ко мне обратилась:

— Вить, ты умнее нас: институт закончил, в Москве жил, в Киеве. Вот скажи, только честно: надо ехать, или нет?

— А ты сама подумай: после бомбёжки Миасса всё равно тысяч тридцать людей уцелело. Пусть кто-то облучённый, кто-то обожжённый, кто-то раненый, но ушли из города. Куда они пойдут? В лесу не останутся, пойдут туда, где люди живут. Всех их ни Смородинка с Чёрным, ни Ленинск, ни Атлян не прокормят. Сыростан, Хребет и всё, что к северу до Новоандреевки, скорее всего, накрыло радиацией из Златоуста. В Златоусте тоже кто-нибудь, да живой остался. Особенно в Балаши́хе, где тюрьма находится. Первое время, конечно, с голоду им помереть не дадут, а потом продукты 'зажимать' начнут: самим бы на зиму хватило. Значит, некоторые соберутся в банды и начнут грабить тех, у кого припасы остались. А от той же Балашихи до Урал-Дачи, сама знаешь, за полдня хорошего хода дойти можно.