Колхоз-1

Нет, я понимаю, что он злой из-за того, что в Лаклах во время их поездки за брошенными 'дальнобойщиками' грузовиками погиб один из водителей. Но это вовсе не повод, чтобы меня 'прессовать' и девчонок превращать в биндюжниц.

— Ну, не могу я мужиков на это выделись! Те, кто не занят на более тяжёлых работах, либо в карауле, либо готовятся заступить в караул.

— Тоже мне, тяжёлая работа, с автоматом ходить!

— Ты за них будешь посёлок охранять? На! Покажи, как ты им пользоваться будешь. Просто передёрни затвор и прицелься куда-нибудь, — вынул он магазин и протянул мне свой автомат.

С третьего раза с затвором я справилась.

— Тебя уже раз пять за это время убили, — презрительно скривился он. — Теперь разбери его и собери.

Минуты за две разобрала, ободрав при этом сгиб пальца. А вот собрать... Ну, не вставляется туда какая-то крутящаяся хреновина сложной формы из затвора.

— Зато я стреляю метко! В институте биатлоном занималась.

— Ну, поехали, 'белый чулок'. Покажешь мне, как ты метко стреляешь. Только подожди, я снайперскую винтовку и патроны принесу.

Чего он ко мне прицепился? Да, хорошо стреляю. И если он не стебается, сейчас ему это докажу. А то выискался тут супермен!

Винтовка оказалась чёрной, с вырезом в прикладе и таким же, как у автомата, рычажком предохранителя. И магазин для патронов похож на автоматный, но намного короче и шире.

Отвёз меня Скуфеев за шлагбаум, на поляну, примыкающую к дороге. И предупредил ребят у шлагбаума, чтобы не реагировали на стрельбу. Потом расставил по пенькам и брёвнам пустые банки из-под пива.

— Это твои враги. Собьёшь десять банок десятью выстрелами — сниму перед тобой шляпу. Собьёшь восемь — будешь нашим штатным снайпером. После того, как поучишься правильно стрелять.

В биатлоне мишени расположены намного ближе. Но они и меньше. И на тренировках и соревнованиях стреляла я по ним не с четырёхкратным оптическим, а с диоптрическим прицелом.

Смотри-ка, даже туристический коврик для меня не пожалел! И патроны в магазин сам набил. Жентельмен!

— Ой!

Как она меня в плечо шарахнула! У биатлонной винтовки отдача вообще не чувствуется. А у этой... Как конь лягнул. А Скуфеев только ехидно ухмыляется.

— Может, всё-таки руку подашь?

Не кокетничаю я. Зло меня разбирает. У меня после десяти выстрелов рука вообще не шевелится, а он скалится. Наверное, из-за того, что себя жалела, три последних выстрела и ушли мимо. Один, правда, всего на сантиметр ниже банки, и она, покачавшись немного на бревне, всё-таки упала.

— Не вставай. Посиди на коврике. Только футболку придётся задрать.

— Может, тебе ещё штаны снять и ноги раздвинуть?

— Не сегодня. Сегодня тебе не до этого.

— Скотина!

— Может быть. Только плечо всё равно оголи. Иначе завтра у тебя вся правая половина тела будет синяя. Да и в лифчике ты, лишнего не засветишь.

У него в руках какой-то зелёно-бело-красный полосатый тюбик. Ага! Крем 'Спасатель'. Надо же, какой предусмотрительный! Гад! Знал про последствия, но специально издевался надо мной, заставляя терпеть удары приклада.

— В следующий раз, когда стрелять будешь, постарайся или лифчик снять, или надеть купальник без бретелек. Тебя вот эта пластмассовая пряжка на бретельке травмирует. Да не дёргайся ты! Я женщин не насилую: не прикалывает меня, когда они брыкаются и визжат. Всё, одевайся. А вечером перед сном ещё раз намажешься кремом. Может, не неделю нетрудоспособной будешь, а всего дня три.

Какую бы ему ещё гадость сказать? Так и не придумала, пока назад ехали. Да и не до того мне было: плечо просто отваливалось.

— Как болеть перестанет, начнёшь тренироваться, — объявил этот садист, высаживая меня у домика, куда мы с Иркой вселились.

— Чему тренироваться?

— Снайперской стрельбе. Я же обещал, что если ты восемь банок собьёшь, будешь у нас штатным снайпером.

За что? За что он меня так ненавидит? Что я ему такого плохого сделала? Сначала там, в Сулее, хотел, чтобы меня отморозок зарезал, теперь собирается мучить этой дурацкой винтовкой, пинющейся, как слон.

— Восьмая банка сама упала...

— Только не надо! Разницы большой не будет, попадёшь ты кому-нибудь точно в лоб, или пуля угодит ему в переносицу.

Придумала! Я лифчик не надену, как он говорил, когда в следующий раз стрелять поедем. Вот тогда и посмотрим, как ты выкрутишься, Рэмбо недоделанный! От меня не убудет, если он на мои сиськи посмотрит, а его помучаю.

Юля Короленко

Серёга второй день возится со своим 'уазиком'. Весь мазутом провонял, руки в кровь сбитые. Машинка наша эксплуатировалась постоянно, и у Серого просто времени не было, чтобы мелочи подделать. А тут на него наехал Данилов. Тот самый, что за несколько дней до начала атомной войны наш турбазовский домик в посёлке снял. Он сначала занимался разгрузкой поездов, а теперь часть награбленного сбывает: Пороги просто ломятся от завезённого! Многое нам даже сгружать некуда, несколько машин до сих пор неразгруженные стоят. Данилову понадобилось зачем-то в Иструть, и Короленко должен ему дорогу показать. А у 'козлика' то замок двери на ходу откроется, то пассажирское сиденье перекосит.

— Серёж, возьми меня с собой.

— С Виктором поговорить надо. После того, как его машину под Чулковкой обстреляли, он не очень охотно берёт с собой лишних людей. И что-то там шаманит для защиты машин от пуль и дроби.

Дурь какую-то он шаманит. Видела я. Наклеил гудроном на кусок железного листа кафельную плитку, как будто она сможет пулю остановить. Она же расколется, даже если по ней камнем кинуть.

— Я тоже читал, что на бронемашины устанавливают комбинированную броню из керамики и стекловолокна. Пишут, что она лучше защищает, чем броневая сталь такой же толщины. Правда, там керамика какая-то особая. Нам же такой не добыть, вот он и пытается просто керамическую плитку использовать, — попробовал защитить Виктора Серёга.

— Ну и как?

— От картечи хорошо спасает. Я видел, как он из обреза шарахнул по своей конструкции. Ну, и автоматную пулю без стального сердечника останавливает. Если хотя бы так, то уже хорошо. Ты же видела, во что бок его 'Патриота' превратили. А если бы Аня на заднем сиденье сидела?

Ну, да. Если бы Аню убили или даже ранили, это было бы жутко. И не только потому, что у неё маленькая дочка. Лишь благодаря ей раненые 'дальнобойщики' быстро на поправку пошли. Она же до войны травматологом работала. А теперь здание турбазы превратилось в почти полноценную больницу: навезла из Чулковки разных аппаратов, что-то вроде операционной себе организовала в комнате, примыкающей к туалетам. Закуток, где у нас книжки хранились, забила медицинскими справочниками. Тоже вывезенными из чулковской психушки. А Данилов уговорил троих врачей и двух медсестёр оттуда в Пороги переехать.

Выехали рано утром, едва солнышко поднялось. Похоже, погода устанавливается, когда вернёмся, надо будет картошку копать. С погодой вообще творится что-то непонятное. Даже когда солнце светит, от него немного тепла. Как будто сквозь какую-то дымку. Серёга говорит, что это из-за пыли, поднятой в воздух атомными взрывами.

Помимо своей жены и терапевта из чулковской больницы, Виктор взял с собой для охраны одного из бывших полицейских. Кажется, гаишника. Ну, и согласился, чтобы я поехала. Надоело безвылазно сидеть в Порогах, а в Иструти я некоторых людей знаю. В деревне, конечно, не в монастыре.

В Романовке заехали к железной дороге, к вагонам, в которых обычно перевозят заморозку.

— Свои! — после условного стука по корпусу одного из вагонов крикнул Данилов.

— Здорово, свой! — открыв дверь, выбрался наружу один из дежуривших в нём людей. — Ты когда нас заберёшь? Надоело уже тут взаперти сидеть.

— Всё, сегодня машина подойдёт, чтобы последнее мясо забрать. С ней в Пороги и уедете. Ну, не успевали мы его перерабатывать. А сейчас выдай нам две полутуши, мы с собой повезём.

— Опять 'благотворительно-дипломатическая миссия'?

— Ага. Будем с монахами отношения налаживать.

— Ты бы лучше с бердяушскими наладил.

— А что? Опять совались?

— Пробовали... Да как только узнали, от кого мы тут сидим, сразу сбежали. Здорово вы их, конечно, шуганули. Но ведь не навечно.

— Всему своё время, — пообещал наш начальник.

Мясо кое-как уложили в багажники обеих машин, ради чего пришлось перекладывать коробки с медикаментами. И двинулись дальше.

В Чулковке, как и в Романовке, 'Патриот' и серёгин УАЗ узнавали, приветствовали взмахами руку. А вот в Тельмана как-то без ажиотажа всё прошло. Да и попалось нам по дороге всего два мужика и женщина: посёлок-то крошечный.

Сразу за Тельмана повернули на лесную дорожку. Ехать по ней недалеко, километров пять, но дорожка...

Серый сунулся, было, переезжать вброд речку Иструть, чтобы сразу выехать к монастырю, но там какие-то козлы берега подкопали, чтобы никто не проехал.

— Значит, через деревню поедем, — решил Короленко.

До первых домов оставалось, наверное, метров триста: через небольшую полянку проскочить, да лесок миновать.

— Смотри, кто-то навстречу идёт, — показала я рукой в сторону мужика на опушке леса.

И не сразу поняла, что за комья земли полетели метрах в двадцати перед нашим капотом.

— Сдурели, что ли? — ударил Серёжа по тормозам, да так, что я чуть носом в лобовое стекло не влетела.

— Ты чего?

— Из ружья по нам шарахнули! Быстро пригнись и не высовывайся, пока не разрешу!

Виктор Данилов, 'Кипчак'

Давно я по таким дорожкам не езживал! Даже по пути от Аушкуля до Зелёной Рощи было не так тяжко пробираться: там всего пара участков попалось, на которых РАВ-4 Ярулина спасовал. А тут — хрен бы он пролез! Даже не верится, что в наше время могла существовать жилая деревня, до которой можно добраться только на тракторе или пешком. Ну, не считая 'уазов', которые тоже с трудом, но ползут по местным грязям.

А ведь, судя по следам, кто-то тут недавно проезжал! И не одной машиной.

Кто именно — выяснили позже. А сначала был выстрел из ружья в нашу сторону, поднявший фонтан грязи перед машиной Короленко. Не по машине стреляют, а довольно далеко перед ней. Значит, пока предупреждение, чтобы дальше не совались.

Сергей тут же выскочил из машины и принялся махать руками:

— Чего палите? Свои же!

— Это ещё разобраться надо, свои или нет, — проорал в ответ мужичок, прячущийся за деревом впереди, возле 'дороги'. — Пусть кто-нибудь один подойдёт.

— Я пойду! — вызвался Серёга. — Я тут бывал, людей знаю, а ты, Виктор, чужак.

'Тёрли' они минут пять. А я всё это время искал глазами, кто же по нам стрелял. Не тот же тип, который выступает 'приманкой'. Место, откуда могли пальнуть, я примерно вычислил, но стрелка так и не нашёл, пока он сам не поднялся. И стало ясно, почему его не было видно: камуфляж. Вышел уже после того, как к нам вернулся Короленко и сообщил, что мы можем подъехать. Но сначала его машина, а потом наша. Чтобы местные могли осмотреть их содержимое.

— На них позавчера какие-то отморозки устроили налёт. Несколько человек погибли, включая настоятеля монастыря, раненые есть, — глянул он на Аню.

— Ради чего? — обалдел я.

— Кто-то напел в уши этим козлам, что тут можно золотом и серебром разжиться. Те же первым делом в церковь вломились, с батюшки принялись крест сдирать, оклад с иконы...

Подробности нападения узнали уже от крепкого на вид стрелка, держащего в руках двустволку. На него достаточно просто глянуть, чтобы понять: непрост он. Ох, не прост! Не зря же завалил и обезвредил семерых из девяти нападавших.

— Если бы не отец Пётр, то не знаю, живы ли мы были сегодня, — похвалил напарника тот, что работал 'наживкой'.

— Не называй меня отцом! Не посвящён я ни в какой сан. Обычный насельник. А то, что меня братия старшим выбрала, ещё ни о чём не говорит. А что делать? Игумена убили, дьякон при смерти лежит. Надо же кому-то делами руководить.

Пётр рыбачил на пруду, когда услышал выстрелы, а потом и увидел дым горящей избы. И уже в селе напоролся на парочку бандитов, ломящихся в деревенский дом. По нему выстрелили из дробовика, но не задели.

— Инстинкты сработали, — засмеялся он. — Вырубил обоих, ружьё отобрал. А там, гляжу, другие ко мне бегут, стреляют. Дураки! Далеко ведь, чтобы на таком расстоянии дробью палить. Тем более — из обреза. Но крышу у меня снесло. Особенно, когда узнал, что они игумена расстреляли и иконы осквернили. Только те, которых я первыми 'приложил', и успели в лес сбежать.

Он перекрестился.

— Прости, Господи, мой грех!

— Выяснили, кто был?

— Выяснили. Молодняк из Айлино. Наглые, охамевшие и безмозглые.

— Башкиры, что ли? — насторожился Рашид.

— Двое — башкиры. А остальные — наши, русские Ваньки. А ты где воевал? — неожиданно обратился монах ко мне.

— Донбасс.

— Я так и подумал. А я в Южной Осетии. Позывной 'Рудик'. Ранен был, комиссовали по состоянию здоровья. Работы нет, денег нет, жена ушла. Пить начала, а потом и вообще на 'траву' подсел. Полным 'кончалыгой' стал. И завязать не могу: так ломало, когда пробовал бросить! Родственники подсказали, что тут, в монастыре, таких, как я, принимают и на путь истинный ставят. Вот и пришёл сюда.

— А почему 'Рудик'? — удивилась Аня.

— У меня в юности был музыкальный центр марки 'Грюндик', вот пацаны и прикалывались: 'говорил надомник Рудик. У него приёмник 'Грюндик', ловит, контра фээргэ'. У Высоцкого такая песня была... Ладно, хватит лясы точить. Мишка, проводи людей. И к раненым тоже своди. А я тут останусь: мало ли кого ещё принесёт?

— Да брось ты! — усмехнулся Сергей. — Что, мы с двумя автоматами, моей 'Сайгой' и твоей двустволкой не отобьёмся?

— Ага! И с обрезами, которые ты своей братии раздал, — поддержал нашего проводника сорокалетний Мишка, которому, похоже, было 'в лом' торчать около дороги.

— Я не знаю, Пётр, можно ли вам сейчас мясо есть — не разбираюсь я в сроках постов — но если нельзя, то его можно законсервировать, — открыл я багажник уже в монастыре. — Мы это делаем так...

Монах внимательно выслушал туристический рецепт и кивнул двоим товарищам:

— Разгружайте.

В храм нас не пустили: всё-таки он старообрядческий, а мы... Рашид и Юля — башкиры, вроде как мусульмане. Мы с Аней и терапевтом только числимся православными. Про Серёгу Короленко не знаю. Но, судя по тому, что и он не пошёл, тоже вовсе не старообрядец. Он остался с монахом, который возился с двигателем 'трофейной' 'Нивы'.

— 'Уазик' тоже ни к чёрту! — сообщил Сергей, когда вернулся к нам, имея в виду вторую машину, на которой приехали налётчики.

Половина обезболивающих в ампулах, которые Анюта привезла с собой, ушла сразу. Раненых, в лучшем случае, перевязали, и ей пришлось доставать засевшие неглубоко дробины, чистить и зашивать резаные раны, складывать сломанные руки.

— Кошмар какой-то! — пожаловалась она, переходя из избы с одним раненым в дом к другому. — Никогда ещё не работала в таких антисанитарных условиях. Даже когда твою рану чистила, была возможность хоты бы руки хлоргексидином протереть. А тут...