— К Вам Лили, — произнес он.
Аба коротко кивнул, а Небирос вздрогнул и глаза его сменили оттенок на голубой.
— Здравствуй... те, — произнесла Лили, войдя, и обнаружив в комнате сразу двоих дорогих ей существ. Нижние конечности демона машинально перебирали и подергивали шерсть на его туловище. — Я не помешала? — мягко спросила Лили.
— Нет, — ответил Аба, глядя на нее и размышляя, как столько проблем могло сосредоточиться в одной маленькой девушке.
— Я пришла поблагодарить тебя, — произнесла она, подымая взволнованные глаза на Абу, — за Софию.
Небирос недоуменно мигнул глазами.
— Я отпустил девушку из слоев по ее просьбе, — объяснил Аба.
— Девушку? — Небирос посмотрел на Лили.
— Любимую Уцура, — ответила она, и демон понимающе кивнул.
— Довольно уже о любви, — раздраженно оборвал их Аба, — благодарность выразишь позже в постели.
Его последние слова резанули слух Небироса, но он не посмел ничего возразить. В конце концов, все и так прекрасно знали, что означает быть хозяйкой ада, и чем они занимаются с хозяином. Лили же вспыхнула на какой-то краткий миг, а потом лишь опустила глаза в пол.
— Если хочешь, можно сейчас, — тем временем продолжал Аба, наблюдая за ней, — а Небирос присоединится к нам.
В этот момент ей хотелось провалиться сквозь пол, уши горели огнем, и она безумно сожалела, что вернулась, и ее не уничтожили, не стерли в порошок светлые. Зачем ему нужно было унижать ее в присутствии друга — она не понимала, знала только, что тем самым он причиняет боль и Небиросу, которому она была небезразлична, и что тот не может никак ему помешать, потому что она сама выбрала эту роль, сама поставила себя на то место, на котором теперь находилась.
— Я должен идти, чтобы выполнить поручение, — поклонился демон и развернулся на выход.
Глаза Абы сверкнули лукавством, он ожидал подобной реакции.
— Держи меня в курсе, — бросил он ему вслед, и когда двери за демоном закрылись, снова посмотрел на Лили. Она все также стояла неподвижно посреди комнаты, дрожащая и все же готовая подчиниться ему.
— Разденься, — велел он, и она послушно сняла с себя всю одежду, оставшись в одной рубашке.
— Когда ты избавишься от этого тряпья, — произнес он, узнав на ней снова свою сорочку, и рванув ее резко с плеча девушки. Рубашка разорвалась, обнажив грудь и часть живота.
— Почему ты так поступаешь, — тихо проговорила Лили, — ведь ты знаешь, что я...
— Что ты что? Неравнодушна ко мне? — рассмеялся Аба. — Здесь ад, понимаешь, ад! А не небеса, здесь не место чувствам.
— Почему? — Теперь она упрямо смотрела на него, и в глубине ее глаз зарождался уже знакомый ему огонь непокорности и внутренней силы. Он обожал ее за этот свет в глазах, если бы она только знала, насколько сильно обожал. — Здесь никто не скрывает своих истинных эмоций и не обуздывает их, так почему же здесь нет места чувствам? Здесь есть место всему, так почему бы и не им?
— Уходи, — бросил он холодно, сдерживаясь из последних сил, потому что знал, что еще немного и бросится на колени, чтобы целовать ее живот, обнимать ее ноги и сходить по ней с ума, не пряча своей страсти.
Лили запахнула рубашку, закрывая свое тело, и, подобрав свои вещи, молча направилась в сторону двери.
— И тем не менее, спасибо за Софию, — произнесла она перед тем, как окончательно покинуть комнату.
— Пожалуйста, — пробормотал он, когда она уже вышла и в ярости сбросил со стола несколько предметов. Лили меняла его, заставляла быть неравнодушным. Раньше он бы развлекся с Сиби без задних мыслей, возможно, в компании демонов, если бы у него было подходящее настроение, и она ублажала бы и его, и демонов, так, как он велел ей, наслаждаясь и не смущаясь ни единым движением. Они зачастую развлекались на балах, заканчивавшихся массовыми оргиями, и ему никогда не приходило в голову сомневаться, стыдиться или не допускать того, чтобы с ее телом развлекались другие, если ему так хотелось. Но с Лили, что бы он делал, если бы Небирос не отказался? Наверняка вышвырнул бы их обоих прочь в гневе, потому что она принадлежала только ему, и он не мог ею делиться, не хотел. Не мог и не хотел разлучаться, терять ее. И эта ее такая откровенная привязанность к его вещам, его запаху, бесила и умиляла его где-то в глубине существа, потому что она тоже, очевидно, не хотела и не могла им делиться, и желала принадлежать только ему.
Он избегал с ней разговоров на серьезные темы, потому что опасался, что услышит слишком разумные слова, слова, которые мог бы произнести сам, боялся узнать в ней слишком близкую душу, с которой он уже наверняка никогда не сможет расстаться. А так сильно нуждаться в ком-то означало лишь одно — слабость в его мире. И эта слабость была бы ошибкой, впрочем, как и сама Лили.
Глава 36
Соком гриба Грерия смачивала пересохшие потрескавшиеся губы Самаэля, бережно касаясь проступивших над и под губами крохотных язв. Ей казалось, что с каждым прикосновением, она теряет частичку его, и иногда сок смешивался с ее слезами. Самаэль большую часть времени пребывал без сознания, бессмысленно бормоча какие-то слова, иногда вздыхая или вздрагивая. Грерия забинтовала оставленной ангелами материей его раны на спине и теперь всеми силами своей души желала, чтобы они скорее затянулись и не причиняли ему страданий. Изредка она встревожено ощупывала его руки и ноги, боясь, что и с ними может что-то случиться, и вновь успокаивалась, обнаруживая, что все в порядке.
— Самаэль, — в отчаянии шептала она, — лучше бы ты оставался подонком, но живым подонком.
Иногда он улыбался ей в ответ, только едва ли он слышал ее слова, и улыбался скорее тем видениям, что возникали перед его мысленным взором. Его мертвые крылья она отнесла в сторону и спрятала за камнями. Грерия не решалась ни похоронить их, словно бы это означало начать хоронить его самого заживо, ни оставить их на виду, потому что это были его части, его плоть и кровь.
— Грерия, — он пришел в себя, — обещай мне, что уйдешь, если придут гончие или василиски.
Она молча покачала головой.
— Они редко появляются вблизи врат.
— Но если появятся... — горло его пересохло, и он закашлялся.
— Тебе не стоит говорить, — с тоской произнесла она, глядя на то, какие страдания ему доставляют слова.
— Грерия, — он снова что-то хотел сказать, но сознание опять покинуло его, и голова бессильно обвисла на ее руках.
— Если б я могла, — прорычала она, — я бы насильно оттащила тебя в ад, глупец. Наверное, Аба еще мог бы тебя спасти. А он мечтает о небе, болван, когда у него даже крыльев уже нет. — Грерия сокрушенно заплакала. Насколько проще было смотреть на свою старость и свое умирание, чем на конец дорогого человека. Ведь тогда ей никто не был дорог, и нечего было терять, кроме собственных амбиций. А теперь, теперь все было иначе, когда на ее руках лежал Самаэль. Она подумала о Софии и Уцуре, и ей вдруг стало жаль несчастную девушку, и она почувствовала себя виноватой за то, что с ней произошло, потому что это ее, Грерии, козни помешали той стать счастливой. Она была ведьмой, и всю свою жизнь несла за собой страдания, смерть и разрушения, так или иначе, и вот теперь ее саму постигла та же участь, что было вполне справедливым. Сейчас, на руках с умирающим ангелом, она ощущала полную меру раскаяния, только изменить уже ничего не могла, бессильные слезы застилали ей глаза, но она все еще слышала его сердце, и это было последней ее радостью.
Зарево по-прежнему освещало горизонт, когда она открыла глаза и поняла, что незаметно для себя самой, провалилась в сон. Не найдя рядом Самаэля, Грерия не на шутку встревожилась, и поначалу в ее голове даже возникла безумная мысль, что пока она спала, он полностью растворился, исчез, и его прах унесло ветром. Но потом она отогнала глупости прочь из своей головы и попыталась обнаружить на земле хоть какие-то следы, кляня себя за то, что заснула. Ветер и пыль занесли все вокруг, так что следы, если они и были, уже невозможно было отыскать. Неподалеку от нее все также лежали за камнями его крылья, и дальше, чуть впереди виднелся открытый проход во вратах. Возможно, он виден был только ей, потому что она больше не принадлежала этому миру. Грерия еще раз осмотрелась по сторонам и шагнула вперед: в крайнем случае ей придется попросить помощи у Уриэля, и если и ангелы ничего не найдут, значит, ей останется принять то, что пока она спала, Самаэль полностью растворился в пустыне. Только его крылья никак не сочетались с этой идеей, потому что они хоть и отпали, но оставались лежать целыми на земле. Грерия неуверенно побрела к вратам, измученная и едва ли отдохнувшая после короткого сна. Когда она прошла сквозь стену, проход за ней тут же закрылся, и Грерия даже испытала легкий испуг, подумав о том, что не сможет вернуться обратно. Ей пришлось зажмуриться от ударившего яркого света. Немного проморгавшись, она поняла, что снаружи яркий солнечный день, и над ней, наконец, вместо вечного зарева, простирается чистое голубое небо, такое, о каком мечтал падший. Она тяжело вздохнула и все же нашла в себе силы дотащиться до ручья, упасть возле него на колени и начать жадно пить прохладную воду. В сравнении с адскими эти земли были просто обетованными.
Когда она наконец напилась и умылась, и отерла подолом своего платья лицо, то обратила внимание, что в траве, недалеко от нее, что-то лежит, и осторожно направилась в ту сторону. Она узнала его руки, ноги, и лицо, они все еще были целы, и даже язвы вокруг губ затянулись, а грудная клетка, к ее радости, продолжала мерно вздыматься и опускаться вниз. Грерия прильнула к его груди, слушая ровные удары сердца. Когда она отняла голову и взглянула ему в лицо, глаза его были открыты и с детским восхищением смотрели в голубое небо.
— Что произошло? — Спросила она.
— Не знаю, — ответил он хриплым голосом, но все же он мог уже говорить. — Мне захотелось на прощанье увидеть хотя бы кусочек настоящего неба, и я пополз к вратам, а дальше я ничего не помню. Помню только, что очнулся здесь в траве, рубашка на груди мокрая, меня больше не мучает жажда, и это прекрасное голубое небо над головой, и солнце, — он улыбнулся, — настоящее солнце. Я было подумал, что умер, но когда увидел тебя, решил, что это просто сон.
— Это не сон, — сквозь слезы улыбнулась Грерия, — мы действительно снаружи, и ты выглядишь намного лучше. Позволь мне взглянуть на твою спину.
Самаэль с трудом приподнялся и Грерия, волнуясь, подняла его рубашку. На том месте, где раньше были перепончатые крылья, теперь красовалась гладкая человеческая кожа и нормальные здоровые лопатки. Грерия радостно рассмеялась и не могла остановиться, пока Самаэль удивленно и вопрошающе смотрел на нее.
— У меня что там, выросли цветы? — Наконец спросил ее он.
— Нет, — счастливо улыбаясь, отозвалась она. — Ты — человек. Красивый здоровый человек.
— Как все остальные обычные люди наверху? — Не веря, спросил он. — Как ты? — Его карие глаза с нежностью остановились на Грерии, и он провел пальцами по ее запавшей щеке. — Ты столько вынесла из-за меня.
— Это неважно. — Покачала она головой, накрывая его ладонь сверху своей. — Важно, что ты жив, и свободен.
— Только как это могло произойти? — Он посмотрел на себя, на свои руки, а затем на Грерию. — Этого ведь не должно было случиться.
— Жертва, — услышали они голос, и одновременно повернули головы. Рядом с ними стоял Уриэль, глядя на возрожденного человека.
— О чем ты говоришь, Элли? — спросил Самаэль.
— О том, что готовность пойти на жертву ради другого определила твою судьбу, вернее, изменила ее. — Он присел рядом с ними на камень. — Да, предыдущие падшие раскаивались в содеянном, мучились от кошмаров, которые сотворили собственными руками и вконец сходили с ума от причиненного самими же горя. Ты же, Самаэль, единственный готов был пожертвовать собой для того, чтобы спасти ее. — Он указал на Грерию. — И эта искренняя и бескорыстная жертва изменила все.
Они оба смотрели на него, как дети.
— И ты, ведьма, — усмехнулся он, — тоже изменила свою судьбу, пусть и не совсем честным путем, — произнес он, намекая на ее сделку, — но ты тоже готова была пожертвовать всем ради него. Я бы сказал, что это чудо, и, поверьте, давно я не видел чудес в аду или на границе с ним, если не считать Лили, — вздохнул ангел, вспоминая девушку, которую им так и не удалось спасти.
Земля горела, полыхала языками пламени, вырывавшимися из ее недр, и время от времени, то тут, то там, из нее появлялись руки с костлявыми пальцами и тянулись, искали, и не найдя, снова скрывались под землей, а где-то в недрах раздавались крики звериного разочарования. Девушка поднимала ногу и не знала, куда ее поставить, чтобы там не появилась чья-то рука, но, хотя это и выглядело ужасно, она понимала, что ей ничего не грозит, потому что ищут они не ее. На скоплении черных камней в центре окружающего огненного безумия стоял человек, и вид у него был величественный и высокомерный, словно он был императором, а вокруг были не струи огня, а коленопреклоненные подданные. Девушка сделала несколько шагов в его сторону, чтобы рассмотреть его получше, и увидела, что глаза его раскосы, а одежда больше всего походит на длинный халат, обернутый вокруг туловища незнакомца.
— Простите, Вы не знаете, что это за место? — спросила она.
Человек медленно повернул к ней голову и лишь затем опустил взгляд так, словно с ним вдруг заговорил муравей. Некоторое время он изучающе смотрел на нее, а потом произнес:
— Проклятое.
Девушка пожала плечами — она и так понимала, что это не райский сад.
— А вы не знаете, кого ищут все эти руки? — повертела она головой в разные стороны.
— Руки? Какие руки? — встревожился он, и не на шутку перепугался, подскакивая на месте, словно земля вдруг стала жечь ему подошвы.
— Ну руки, из земли, вокруг, — как могла, объяснила она.
— Кто вы? Кто вас прислал? — Гневно и подозрительно вскрикнул он.
— Меня? — девушка явно не ожидала такого поворота разговора. — Никто. Я пришла... — Она силилась хоть что-нибудь припомнить, но голова трещала, не давая никакого результата. — Я не помню, откуда пришла. — Наконец, призналась она.
— Этого никто не помнит, — раздраженно заметил он и снова подозрительно огляделся. — Вы видите руки?
— Да, — отозвалась она, — то тут, то там, они высовываются из-под земли. Неужели вы не видите?
— Я? — Его брови взлетели вверх. — Нет.
Между ними возникла неловкая пауза, которую девушка боялась нарушить каким-нибудь еще более неуместным вопросом.
— Как Ваше имя? — Спросил человек.
— Мое? — глупо переспросила она.
— Свое я прекрасно знаю, — с сарказмом произнес он.
— Лили, — с облегчением вспомнила она. — А Ваше? — И снова у нее возникло ощущение, что вопрос прозвучал недопустимо фамильярно, но незнакомец все же снизошел до ответа.
