При упоминании света, зал огласился шипением, перемежающимся сиплым свистом. Самаэль разворушил эту толпу тупоголовых рептилий. Дреги были незаменимыми в жарких слоях ада, с их нечувствительной ни к чему, защищенной непробиваемыми костяными наростами башками, чешуей, словно броней окутывающей их тела и отражающей жар и пламя, и узкими змеиными защищенными глазами. Но все же они были чуждыми тварями, с чуждым внутренним миром. Никогда не рожденные, уроды этих земель, прирученные и покоренные Абой, служащие ему, как преданные псы.
— Расскажи ему, — велел Угрстан мелкому дрегу. Единственное, чем их можно было напугать до одурения, — это упоминанием о свете, которого они, скорее всего, и в глаза не видели. — Или видели? — задумался Самаэль, — не этим ли запугал их и подчинил Аба. Показав им свет, а затем избавив их от него, после чего твари поклонялись ему, как богу. Но об этом он пообещал себе поразмыслить потом, а сейчас сосредоточился на мелкой копии Угрстана, представшей перед ним.
— Говори, — слегка нетерпеливо велел он, и мелкий заговорил.
— Я был на седьмом, практиковался, когда это случилось. Все было, как обычно: души, крики, твари седьмого. А потом откуда-то сверху возник столп света и разрезал тьму. — На этих словах все племя снова напряглось и явственно послышалось разноголосое утробное урчание. Мелкий сам не рад был словам, которые ему пришлось произнести. Он умолк.
— И что дальше? — Спросил Самаэль в нетерпении.
Несколько голов сразу повернулось к нему.
— Что может быть дальше? — Непонимающе произнес Угрстан. — Он увидел столп... — И его голос ушел в сипение. — Его спасло одно — что он был в стороне. Что он молод, и ничего не понял. Но мы в тот же день рассказали все владыке, испросив защиты. С тех пор мы не появляемся в других слоях, кроме дна.
— Ясно, — Самаэль не мог скрыть досады, но и получить большего от них он был не в состоянии. Дрег явно закрыл глаза, уши и все, что там у него имелось, при первой вспышке и провалялся так до тех пор, пока за ним не пришли другие, или твари седьмого не пнули его под зад. Хотя, едва ли они осмелились бы приблизиться к нему — все знали, насколько страшны и коварны дреги, за исключением одной маленькой слабости — их панической боязни света, но кто из существ ада его не боялся и не ненавидел? — Черт с вами, — Сказал им Самаэль, поднимаясь со стола.
— И с тобой, крылатый. — Отозвался ему в ответ хор гневных и встревоженных голосов.
— Расскажи мне о бреши в слоях, — проскрипела старуха. Перед ней стояла бесформенная тварь, больше похожая на медузу, через секунду на желеобразной ткани появилась пасть и тварь начала покрываться шерстью и обрастать лапами.
— Говорить со мной удобнее человеческим ртом. — Произнесла Грерия, мысленно желая, чтобы тварь как можно скорее перестала меняться, пока ее не стошнило.
Скользящая тварь стекла вниз, образовав небольшую лужицу, из которой выросла точная копия золотоволосой Грерии в молодости.
— Смеешься надо мной? — Спросила Грерия, тыча в нее кривым пальцем.
— Всего лишь насмехаюсь. — Ответила та.
— Теперь, когда ты умеешь говорить, говори, а не колебли воздух. — Отрезала старуха.
— Покажи мне трускл. — Медовым голосом пропела тварь.
— Вот он. — Старуха достала из кармана несколько черных ягод, и глаза твари заметно заблестели. — Что он делает с вами? — Не удержавшись, полюбопытствовала она.
— Позволяет оставаться бесформенными. — Сверкнула глазами тварь. — Ничем и никем, без натяжения поверхности, напряжения, в начало, в исток, в ничто, домой. — Блаженно завершила она.
— Ладно, — отмахнулась Грерия от наваждения, которое испытала, слушая тварь. — Что там у нас дальше?
— Брешь, — пожала плечами тварь совсем по-человечески. — Есть одна душа, которая неизбежно влечет за собой брешь. Она и есть брешь. И чем ниже она опускается, тем глубже могут проникнуть в наши слои светлые. И уж ясно, что такого подарка они не упускают. Поэтому спасенных за последние дни больше, чем за столетия.
— Может быть, эта душа — кто-то из них? Из светлых? — Спросила Грерия, ошарашенная полученной информацией.
— Нет, — качнула головой тварь, — я говорил с демонами судьбы. Они говорят, что это не сошедший ангел, а уж они-то их отличат.
— Сожги тебя пламя, — потрясенно пробормотала старуха.
— Ягоды, — протянула руку тварь.
— Да, — старуха вытащила ягоды из кармана и высыпала их в руку себе самой в молодом обличье. — Ты так и будешь разгуливать мною? — Спросила Грерия.
— А что, нельзя? — Нагло хмыкнула тварь.
— А впрочем, чего я беспокоюсь, — пробормотала старуха, — сейчас нажрешься ягод и будешь валяться лужицей.
— Тупица, — прошептала тварь, и рот ее перестал быть человеческим, наполнившись мелкими зубами. — Для того, чтобы ягоды подействовали, нужно залечь на дно.
— Но там же индивидуальные слои, — содрогнулась Грерия от отвращения.
— Войти в свободный, — в предвкушении прошипела тварь. — А до того, да, я буду разгуливать в том обличье, в котором не можешь ты. — И звонко рассмеялась, снова вернув рту нормальную форму. Но теперь низ ее тела превратился в змеиный хвост, и тварь поползла прочь от Грерии, прижимая ягоды к груди.
— Мерзость какая, — сплюнула старуха и зашагала прочь к дому.
Что она могла сделать? Одной информации было мало, чтобы вновь добиться расположения хозяина. Ей нужна была разгадка. "До самого дна" — вертелись в ее памяти слова Уцура. И "душа, но не ангел" — слова твари. Кто же мог дойти до самого дна? Конечно, были настолько черные души, но тогда это никак не вязалось с брешью в слоях, позволявшей светлым спасать людей. Душа, оставляющая за собой след ангела и неотвратимо падающая вниз, как самый большой грешник. На лбу Грерии образовалась гармошка из морщин.
— Тебе не стоит так напряженно размышлять, — раздался исполненный яда голос Сибиллы.
— Что ты здесь делаешь... — удар не дал договорить ей фразу.
— Ты думала, что я не знаю, что ты, грязная тварь, таскаешь у меня снадобья? — Заорала Сибилла. — И смеешь насмехаться при мне над моим колдовством. Я знаю, над чем ты тут воркуешь — хочешь вернуть себе молодость! И расположение нашего хозяина! — Завопила она.
— Я не... — Но очередной удар едва не выбил из нее дух напрочь.
— Не смей раскрывать свой мерзкий беззубый рот. — Сиби с трудом перевела дыхание, а Грерия зло отметила, что во время припадков ярости, лицо Сиби становится уродливым, и с удовлетворением подумала, что для него это не останется незамеченным.
— Я нашла тебе достойный приют. — Тем временем продолжала Сибилла. — Эй, ты, забери ее. — Велела она вошедшему в комнату дрегу.
— Сиби, — наполовину жалобно, наполовину потрясенно прошептала Грерия, но та даже не пошевелилась, пока дрег когтистой лапой подцеплял тщедушное тело Грерии и волок ее наружу.
— Надеюсь, больше никогда тебя не увидеть. — Расхохоталась ей вслед Сиби. — Разве что на игральном столе у дрегов. — Она рассмеялась еще громче, радуясь своей остроумной шутке.
Грерия почти ничего не знала о дрегах, только по наслышке. К счастью ей еще ни разу не доводилось сталкиваться с ними. Она слышала, что они коварны и жестоки. Сейчас в когтях одного из них, она ощущала себя тряпичной куклой, которую тащит рептилия в свое логово. Мысль о рептилиях приходила в голову при виде их узких глаз с дополнительной пленкой и колючих головах, испещеренных бесформенными наростами в шипах, чем-то походившими на кораллы. Пластинки на спине были настолько прочными и блестящими и позвякивали при движении, что казались выполненными из металла, но это была живая броня из неизвестного ей материала. Они спускались по коридорам все глубже и глубже вниз.
— Нет, нет, не надо, — беспомощно крутилась в лапе дрега Грерия. — Хозяин не одобрил бы этого.
Дрег поставил ее на землю.
— Она — подруга хозяина, а ты — кто? — Спросил дрег.
— Я — подруга Самаэля. — Соврала она, но терять ей было уже нечего.
— Самаэля? — Удивился дрег. Но Грерия прекрасно знала, что размышляет он сейчас не над тем, как могло угораздить Самаэля завести такую каракатицу в качестве подруги, — им все люди казались одинаково уродливыми, как и людям дреги, — а над тем, имеет ли смысл оказывать Самаэлю услугу, пойдя против желания подруги Владыки. И, к ее счастью, похоже, он рассудил, что подруга Самаэля — вещь более редкая, а, следовательно, и ценная, нежели блажь одной из многих подруг хозяина. — Она сказала забрать тебя. Я забрал. — Рассудил дрег. — Только что теперь с тобой делать? — Он закрутил головой, словно это могло помочь ему принять правильное решение.
— Отпустить на все четыре стороны. — Подсказала ему Грерия.
— А что за тебя даст Самаэль? — Спросил дрег.
— Чертова тупоголовая скотина, а туда же. — Подумала Грерия, но вслух лишь зло произнесла. — Голову тебе оторвет, если узнает, что ты схватил меня.
Дрег снова покрутил головой. Потом резко подхватил Грерию и потащил за собой.
— Эй, ты куда? — завопила Грерия, но было уже поздно: он принял решение, и она понятия не имела, какое. Но даже затащи он ее в комнату Самаэля — это едва ли было бы для нее лучшим решением.
Через какое-то время они оказались у входа в дно, что едва ли обрадовало Грерию, но пытаться вырваться из лап дрега было совершенно бесполезно, на увещевания же он больше не отзывался. Когда показались его собратья, Грерия и вовсе утратила энтузиазм, потому что не знала, что и как им говорить, чтобы не сделать еще хуже.
— Какой свободен? — Спросил он, нисколько не утруждаясь удержанием висящей в воздухе Грерии.
— Четыре один двенадцать. — Ответил один из них, даже не глядя на нее.
И дрег просто пошел дальше. Крики Грерии не заставили никого из них ни обернуться, ни вздрогнуть. Видимо, вопли здесь были делом обычным.
— Нет, ну нет, ну это же просто невозможно. — Причитала Грерия. Она ведь только в самом начале. Она — ведьма, она — талантливая ведьма, она никогда не была ни на каком слое, потому что еще будучи живой, уже состояла в местном штате.
Крики ее обрвались разом, как только она оказалась одна в индивидуальном слое. Сказать, что Грерия была перепугана — это не сказать ничего. Она боялась открыть глаза, вдохнуть, шевельнуться, но все же сделала это, потому что вечно так стоять было невозможно. К своему удивлению, ведьма поняла, что стоит в пустоте, в чистой белизне нетронутости. Как такое могло случиться? Пусть она и не считала себя исчадием ада, но и белой и пушистой никогда не была, это уж точно. Насколько она знала, сейчас вокруг нее мир должен был сходить с ума, наполненный всеми ужасами, что она творила в своей жизни, чертями, демонами, жертвоприношениями, проклятыми людьми, тянущими к ней свои руки в желании разодрать на части, обкраденные, несчастные, рыдающие люди, кричащие дети.
— Только не надо обо всем этом думать сейчас, — приказала себе Грерия. Но даже если бы она не думала, все эти образы были в ее памяти и должны были отразиться вокруг нее, воссозданные податливой материей индивидуальных слоев. А ее собственый слой, мир был девственно чист. Грерия еще раз недоуменно осмотрелась по сторонам, потом поглядела себе под ноги и заметила, что стоит в небольшой луже, в которой отражается тонкая красивая девушка с золотыми волосами. Девушка? Грерия радостно рассмеялась. В ожидании кошмара, она и забыла совсем о положительном свойстве всех слоев, хотя во всех остальных случаях его едва ли можно было счесть положительным, — возвращать человека в его идеальное состояние, чтобы его надольше хватило до тех пор, пока он не умрет, и так заново, по кругу. Слой снова вернул ей молодость, и, насколько она знала, эта молодость не исчезнет через несколько часов, если конечно ей только удастся выбраться, иначе толку от этого подарка будет маловато. Грерия завороженно продолжала глядеть себе под ноги и размышлять, когда заметила в воде несколько черных ягод, и в тот же момент все поняла. Она была в одном слое со скользящей тварью, которая нашла первый свободный и воспользовалась им, чтобы распробовать плату Грерии.
— Здорово, сестрица, — еще радостнее, чем в первый раз рассмеялась Грерия, вспоминая последний облик твари. — Вот мы с тобой и снова встретились.
Но веселье ее не было долгим: она по-прежнему не знала, как выбраться. Единственное, что утешало — ее не будут мучить кошмары, пока тварь здесь. Но что делать дальше? Тварь рано или поздно очнется и смоется. Вопрос был только в том, когда. Как уговорить ее вытащить Грерию и возможно ли это без дрегов? Грерия тяжело вздохнула, в раздумии накручивая на палец одну из золотистых прядей.
Глава 6
Самаэль скользнул от дрегов прочь, сделав крюк недалеко от входа в дно, погруженный в размышления, и пытаясь понять, от кого еще он может добыть интересующие его сведения, когда вдалеке проскользнула показавшаяся знакомой фигурка с золотистыми волосами. Самаэль прогнал наваждение прочь: ему стоит думать о делах, а его мысли снова бегут к развлечениям.
Может, прямиком к хозяину с докладом о делах на поверхности? А там и узнает то, что его интересует? Может, Аба сам расскажет ему, что произошло? Он хлопнул себя по голове когтистой лапой. А как же иначе: здесь же все чисто и прозрачно, здесь не строят заговор на каждом шагу, здесь не подминают один другого самыми гнусными способами. Но он заставил остановиться свой мысленный поток, став на какую-то минуту мрачным: что с ним может случится? Он уже падший, падать дальше некуда. Самаэль горько рассмеялся. Лапы обняли локти, пленка крыльев припала к спине. Если не считать этих крыльев, он прекрасен, как и раньше, и, если не считать его запутавшейся души, конечно. Уцур всегда мрачен, он всегда весел, но и одна, и вторая — всего лишь маски. Два товарища, две маски: одна смеющаяся, другая печальная, в театре теней.
Крылья за его спиной вздрогнули и вновь расправились, а на лице опять появилось беззаботное выражение. Навестит-ка он свою девочку, если все равно ничего лучше придумать не может. Если Уцур зацепится за эту вавилонянку, возможно, он все-таки расскажет что-то сам.
Дверь расступилась перед ним, и в комнате его встретила одинокая София. Она смотрела в окно наружу, в котором сейчас пробегал пейзаж величественных гор, по виду скорее, шотландских или северных Куллин и задумчиво забрасывала в рот большие виноградины с его стола.
— Где Елена? — С порога спросил он, сильно удивишись, если не сказать больше.
— Я н-не... я не знаю, — с трудом выговорила София, выронив виноградину, та сиротливо покатилась по полу. — Я спала, а когда проснулась, ее уже не было. — Взяв себя в руки, уверенно произнесла она.
— Ну-ну, не было... — недоверчиво произнес Самаэль, разглядывая девушку. — И ты ничего не слышала? Ни шума, ни возни?
Девушка молча покачала головой, только ее глаза расширились. Но Самаэль понимал, что она боится его, и его реакции. Боится сказать лишнее и не сказать того, что он хочет услышать. Они всегда так запуганы и на грани истерики. И если у Елены было достоинство и чувство юмора, и изрядная доля мастерства и испорченности, то он не мог сказать подобного о другой. Достоинтсво, озорство, расслабленность, такая не свойственная для только что вырванных из слоев... В нем зародилось сомнение: ему говорили, что будет брюнетка и рыжая, если он не ошибся. Неужели она была чужой? Шпионкой? Но зачем?
