По асфальту вокруг собаки двигались четыре тени. Мальчишки — теперь Франц слышал их голоса — о чем-то спорили. Один вспорол собаке живот, другой запустил руку во внутренности. Они пытались накормить пса его же кишками. Детские руки погрузились в рану и вытащили наружу желудок и желчный пузырь.
Один из мальчишек вытер руки о шерсть пса, снова взялся за нож и воткнул его собаке в ухо.
Пес умер, а дети никак не успокаивались. Вырвали глаза. Распороли пасть. Перевернули тело, расширили разрез на животе, достали легкие, запустив руки в рану, разломили грудную клетку. Собачье сердце на окровавленной ладони походило на бутон тюльпана. Вроде тех, что сегодня завезли во дворец для праздника.
Когда видео закончилось, Франц несколько мгновений не мог пошевелиться. Небо за окном казалось слишком ярким, комната неузнаваемо, неправильно, неожиданно просторной.
У Франца горели щеки, по спине, несмотря на кондиционер, струился пот. Желая избавиться от горячки, он встал под прохладный душ. Кто загрузил видео? Когда? Франц собирался пожаловаться, но забыл это сделать. Даже не проверил количество просмотров. Какого хера он досмотрел это дерьмо до конца?
Стоило закрыть глаза, Франц увидел окровавленные руки в собачьем животе. Ему снова стало жарко. Сердце мерзко колотилось в горле.
В дверь постучали. Франц совсем забыл о времени — по рассеянности после душа натянул спортивный костюм, вместо смокинга.
Он открыл дверь и посмотрел в глаза отца. Водянистые и покрасневшие. Кажется, месяц назад, по телефону, он жаловался на засорение слезных желез? А может, и нет. Может, Франц все перепутал. Черт, почему он так невнимателен?
— Ты не готов, — президент Эдуардо Варгас поглядел на часы и нахмурился. — Я же предупреждал, перед приемом мы встречаемся с генералом Лонарди.
Точно, какая-то херня связанная с благотворительным фондом, который отец почему-то решил назвать его, Франца, именем.
— Дай мне минуту.
Эдуардо прошел через комнату и встал у окна, заложив руки за спину. Точно так же он держался на курсирующих по интернету официальных видеозаписях.
— Как ты долетел? — задал Эдуардо формальный вопрос.
— Спасибо, хорошо, — глядя на спину отца, Франц бросил на кровать, смокинг носки и рубашку.
— В аэропорту достроили новый терминал. Обратил внимание?
— Да, — Франц ненавидел аэропорты и любые места скопления народа. Интересно, сегодня на отцовском приеме людей будет больше или меньше, чем в аэропорту? — Поздравляю с годовщиной. Девять лет на посту президента -отличная карьера.
Великие дела, великие перемены, в голову лезли слова из интернет статей. Эдуардо Варгас родился в крестьянской семье, поступил в Национальный Университет, работал журналистом в столичной газете, получил место в парламенте, возглавил партию Реконструкции. В войне с коррупцией потерял жену. На президентских выборах за него проголосовали пятьдесят семь процентов избирателей. Первым указом президент Варгас национализировал транспорт, энергетический комплекс и банки. Для Лумбии наступила эра развития и экономического подьема. Правительство освободило национальную промышленность от налогов и поддерживало её инвестициями из бюджета.
Эдуардо обернулся и посмотрел на сына.
— Ты подготовил речь?
— Да, — Франц вздохнул.
— Хорошо, — черты лица отца разгладились. — мне нужна твоя поддержка. На приеме будут иностранные послы, журналисты, самые важные моменты покажут в новостях.
Он рассматривал Франца, будто чего-то ждал. Вот только чего? Легче было догадаться, что дети вырежут собаке глаза. Черт, Франц передернул плечами — зачем он вспоминает эту мерзость?
Когда Франц оделся, отец похлопал его по плечу:
— Единственное о чем я жалею в жизни это, что Мария не дожила до сегодняшнего дня, чтобы увидеть, каким ты вырос. Мать гордилась бы тобой.
— И тобой.
Он почти не помнил мать. Её убили, когда ему было девять. Отец тогда был сенатором. После убийства жены, отправил сына заграницу.
Генерал Лонарди встретил их в коридоре. Потомственный военный, под сорок. Когда Франц был маленьким, Лонарди часто бывал в доме Варгасов. Высокий, всегда подтянутый, уже тогда — полностью седой.
Франц пожал Лонарди руку.
— Как учеба? Как Лондон? Планируешь вернуться на родину после окончания?
— До этого еще далеко.
В реальности голос у Лонарди оказался мягче, чем в воспоминания Франца.
Они обменивались банальностями, усаживаясь за стол. Большой зал для конференций был пуст. Около сотни стульев жались к длинному столу. По белой простыни проектора ползали тени фруктовых деревьев за окном.
— Сколько минут будет длиться твоя поздравительная речь? — спросил Эдуардо сына.
— Две, — Франц не испытывал иллюзий насчет своих ораторских способностей и официальных праздников. Хочешь, чтобы тебя услышали и запомнили, говори коротко и мало.
Подозревая, что отец пожелает проверить его, он выложил на стол распечатку заготовленной речи. Три абзаца, у каждого одинаковое начало и концовка. Рефрены действовали на толпу лучше всего.
— Неплохо, — оценил Эдуардо Варгас и показал распечатку Лонарди.
Впрочем, показал слишком быстро, исключая возможность чтения.
— Замечательно, — сказал Лонарди. — У тебя талант, Франц.
Франц сидел как в театре, облокотившись на спинку стула и закинув ногу на ногу, ждал, чем его удивят.
— Хочу, чтобы ты кое-что добавил к своей речи. После официального поздравления, подождешь пока утихнут аплодисменты и расскажешь о благотворительном фонде, — Эдуардо поправил браслет часов.
Франц смотрел на новый лист бумаги перед собой, пока Лонарди озвучивал написанное:
— Цель фонда имени Франца Варгаса помочь самым бедным слоям населения. В планах строительство бесплатных больниц, поликлиник, приютов для стариков и бездомных, временного жилья для рабочих, интернатов для детей-сирот. Мы общественная организация, существующая на добровольные пожертвования. Все сотрудники фонда волонтеры. Каждый может обратиться в фонд Франца Варгаса, чтобы получить помощь или оказать её.
— Мне нужна твоя поддержка, сын, — сказал в завершение Эдуардо и стиснул локоть Франца.
— Конечно, — он кивнул, вместе они направились к двери.
— После своей речи пригласишь на трибуну Лонарди и поручишь ему руководство фондом в твое отсутсвие.
Выходит не меньше триста пятидесяти дней в году, посчитал Франц. Он не помнил, когда последний раз гостил на родине больше пяти дней.
— Что у тебя запланировано на завтра? — спросил Франца Лонарди, когда они вышли в коридор.
Светлые стены, потолок и пол.
— Пока ничего.
— Хорошо. Завтра в два часа дня мой шофер отвезет тебя в офис фонда. Пообщаешься с волонтерами и посетителями, — Эдуардо отпустил локоть сына. — Пригласи на это время журналистов, Лонарди.
— Конечно.
— Не волнуйся, Франц. Это займет всего лишь час твоего времени. Просители будут заранее проверенными людьми, Лонарди перешлет тебе инструкции, что говорить. Если что-то пойдет не так, мы вырежем, перед тем как пускать в эфир, — сказал Эдуардо. — А теперь прости меня. Перед приемом мне нужно сделать пару звонков.
Он оставил Франца на пороге большого зала. Потолок-купол, тихая музыка, нарядные гости. Мужчины в черном. Женщины в светлых как шляпки поганок платьях. Неожиданная ассоциация напомнила Францу о убийстве собаки. От людей Франц перевел взгляд на картины. Коллекцию собирала его мать. Когда она была жива, на стене в семейной столовой висела кроваво-красная бесформенная куча.
Франц усмехнулся, кроваво-красная куча непонятно чего, возможно, если в детстве каждый день смотришь на такое дерьмо, естественно, что тебя потом клинит на ролике с расчленением собаки?
"Мерзость" , — услышал он в голове голос Сабрины. Вместе они посещали уроки латыни. Сабрина изучала историю искусств, Франц — социологию. Мерзость, сказала бы Сабрина о ролике. По семейной коллекции постмодернистской живописи она бы тоже прошлась. Сказала бы что-то в стиле: как забавно, люди забыли о смысле явления постмодернизма. Постмодернизм родился из бунта против традиции украшать дома предметами искусства, но прошло время, и люди втиснули его в старые и удобные шаблоны.
— Хочешь выпить? — спросил Франца Лонарди.
В отличие от отца, он не собирался оставлять Франца наедине с толпой незнакомцев. Они держали в руках бокалы, переговаривались, перешучивались и расступались перед Францем. Пожирали его глазами и улыбались Лонарди. Он отвечал им тем же. В арсенале Лонарди было больше дюжины разных улыбок. Он растягивал губы в тонкую линию, приподнимал правый уголок, потом левый, иногда показывал зубы. Последнее, видимо, было знаком особого расположения, потому что именно с такой широкой и открытой улыбкой Лонарди повернулся к Францу, когда они добрались до бара. На вкус Франца, улыбка Лонарди была искусственной. Впрочем, как и все здесь. Слишком яркий свет, слишком блестящая стойка. Разноцветные бутылки в стеклянном шкафу.
— Советую попробовать местный ром, — подмигнул Лонарди.
— Виски, — в пику ему заказал Франц.
Света в зале было столько, что вместо тени стакан отбрасывал на стойку солнечные зайчики. Люди вокруг тоже лишились теней.
Пока Франц тянул виски, Лонарди трепался о новом банановом роме. Запатентованный два года назад уникальный продукт совершенно не пригоден для экспорта, потому что иностранцы не догоняют его тонкий вкус. Нужно родиться вблизи тропического леса, чтобы почувствовать...
Франц рассматривал гостей. Независимо от алкогольных пристрастий иностранцы, и правда, выделялись на фоне местной публики. Они предпочитали иное сечение роскоши. Роскошь обернутая в небрежность, но все равно остающаяся роскошью из-за дотошного внимания к деталям и дорогим брендам.
Через полчаса Франц заметил среди гостей отца. Еще через пол — началась официальная торжественная часть.
После двух бокалов виски внимание Франца рассеялось ровно настолько, что его перестали волновать взгляды любопытных. Он приблизился к кафедре. Пластиковая прозрачная подставка на тонкой ножке формой напоминала театральный пюпитр. Ничего общего с университетской кафедрой, с которой Францу приходилось делать доклады прежде. Он улыбнулся, представляя, как смешно будет смотреться, если надумает почесать ногой ногу. Защелкали фотоаппараты.
Приложив правую ладонь к сердцу, Франц сказал, что счастлив находиться здесь и поздравил отца. Счастлив, восхищен, воодушевлен, почитает за честь. Смотрел он при этом на плечи собравшихся: оголенные плечи дам и затянутые в черное — мужчин.
Аплодисменты напоминали звуки водопада. Сходство стало почти совершенным, когда женщина в красном уронила бокал и вскрикнула. Франц чувствовал себя как в лесу. Хотелось скривиться, во рту напомнило о себе горькое послевкусие виски. Вместо этого Франц поднял руки. Публика притихла. Раздался последний резкий хлопок, и Франц заговорил о фонде. Лонарди тут же оказался рядом. Когда речь зашла о нем, поклонился и оскалился. Купаясь в аплодисментах, он тянул подбородок к потолку, будто боялся утонуть. При этом Лонарди постоянно искал зрительный контакт с Францем. В результате Франц заразился его улыбкой и рассмеялся.
Стоило им отступить от трибуны, их окружили журналисты. Женщина и мужчина в вечерних нарядах — больше прессы было бы на приёме дурным тоном. Каждый журналист задал по два вопроса. Лонарди избавил Франца от необходимости придумывать ответы. Пока журналисты кивали как болванчики, Франц мечтал о глотке свежего воздуха.
Посреди очередной тирады Лонарди он развернулся и направился к веранде. Вокруг приоткрытой двери как белые паруса развевались занавески.
Дорогу ему преградила девушка. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять, она иностранка.
— Мистер Варгас, ваш фонд будет помогать только бедным жителям столицы или по всей стране? Вы собираетесь строить приюты для престарелых и сирот или сначала отреставрировать существующие бедные районы? Вы знаете, что на свалке около Гото живут люди? Для них вы тоже собираетесь построить приют? Или временное жилье как для рабочих? Вы знаете, что в трущобах каждый второй дом находится в аварийном состоянии? Вы знаете, сколько бедняков погибает каждый год под завалами в трущобах столицы, потому что у дома или церкви обрушилась крыша? — она чеканила слова настойчиво и отчетливо. Будто хорошо подготовилась, будто доказывала теорему.
Вокруг собрались люди. Но девушка не обращала них внимания. На первый взгляд она была ровестницей Франца. Он мог легко представить ее в университетской аудитории. В ее голосе угадывались интонации докладчика. Такая не позволит себя перебить или втянуть в глупый спор. Её внешний вид подчеркивал ее самоуверенность: высоченные шпильки, обтягивающее красивую фигуру платье и ни грамма косметики. Ни одна женщина в Лумбии не вышла бы на люди с такими бесцветными ресницами и бледными губами.
— Луиза, ты прекрасно выглядишь, — Лонарди протянул девушке руку, но она сделал вид, что не заметила его жеста. — Франц, ты еще не знаком с семьей Гудисонов?
За спиной девушки со светлыми ресницами активировались высокий мужчина и стройная женщина.
— Генрих Гудисон приехал руководить модернизацией атомной электростанции.
— Очень приятно, — Франц пожал руку мужчине.
— Это его жена Амалия и дочь Луиза.
Закрытое строгое платье не скрывало татуировок на теле Амалии: змеи на руках, цветы на щиколотках и маленький кинжал на шее.
— Вы так и не ответили, зачем создали фонд — для того чтобы действительно помочь кому-то или чтобы поддержать следующую избирательную компанию вашего отца? — спросила Луиза вместо того, чтобы пожать Францу руку.
— И то, и другое, — ответил он.
Ее смешное упрямство и настойчивость перестали забавлять Франца, и он направился к веранде.
Удаляясь, он слышал, как Лонарди любезничает с девчонкой и приглашает ее посетить офис фонда.
Только не завтра, когда я буду там, подумал Франц и вышел на воздух. Глазам потребовалось время, чтобы привыкнуть к полумраку. Вскоре он мог видеть не только освещенные окна, но и звезды на небе. Веранда обнимала дворец широкой лентой. За ее камеными перилами раскинулся сад. В темноте угадывались очертания кустов и деревьев. Пахло цветами. Шумел ручей или фонтан. Франц гостил в новом дворце второй раз и плохо знал территорию.
Несмотря на ночной ветер в воздухе еще чувствовалась дневная жара. Франц расстегнул пиджак, развязал галстук и, засунув руки в карманы, пошел вдоль веранды. Ярко освещенный зал остался позади, и Франц подумал, что раз уж он приехал в Лумбию, неплохо было бы съездить к морю. Смешно, но родившись в Лумбии, он видел местные пляжи только на картинках рекламных проспектов.
Повернув за угол, Франц увидел человека на каменных перилах. Розовые волосы, понтовая двубортная рубашка, красные кеды под узкими брюками со стрелками.
— Официально-торжественная белиберда закончилась? — парень взмахнул сигаретой, и Франц уловил знакомый сладковатый запах.
