Генри спрыгнул в чужой сад, и никто в него не выстрелил. В десяти шагах маячила боковая стена дома — сплошь узкие окна, ни одной двери. Луиза, Альба, Фло и Сесар растянулись в цепь и двинулись в обход. Быстрый шаг. Пистолеты смотрят в землю. О Генри все забыли.
Он увидел, как Сесар и Луиза поднимают пистолеты, услышал выстрелы, а потом Луиза и отморозки скрылись за углом.
Генри прижался к стене. Шершавая штукатурка. Тучи заплевали небо. Грохнули еще два выстрела, рассыпалось стекло. Короткое затишье на четыре вдоха, и грохот раздался в доме. Генри выглянул из своего укрытия. На дорожке перед домом лежала женщина. Над ее шляпой и раной в груди кружили мухи.
Чернокожий мужчина ткнулся лицом в ступени. На спине три пятна крови. Руки сжаты в кулаки. Стараясь не смотреть мертвецам в лицо, Генри проверил у них пульс. Пошатываясь, он зашел в дом. В холле было пусто, шум, крики и выстрелы прокатились по второму этажу.
Перепрыгивая через ступени, Генри взлетел наверх. Он боялся, что Луиза пострадала. Но она стояла посреди комнаты, целая и невредимая. Вокруг мягкие игрушки, на стенах фотографии рок-музыкантов и актеров.
— Она потянулась к ящику! — Луиза указала на девушку на кровати.
Она лежала лицом в подушку, светлые волосы на затылке слиплись от крови.
Сесар дернул ящик, перевернул тумбочку и несколько раз копнул её ногой. На ковер посыпались журналы, комиксы, украшения и косметика.
Фло толкнул на пол огромный телевизор. Один из осколков ударил по ноге Генри, и у него перехватило дыханье.
— Нужно вызвать скорую, — он метнулся к девушке на кровати.
Сесар перевернул тело и приложил пальцы к шее девушки. Выстрелом ей снесло пол лица. Генри не мог отвести взгляд от широко распахнутого уцелевшего голубого глаза.
Сесар покачал головой.
— Вот черт! — Луиза вылетела из комнаты.
— Надо обыскать дом, — сказал Сесар.
— Наверняка, слуги где-то спрятались, как тараканы — Фло склонился над разбитым шкафчиком, запихнул себе в карман нитку жемчуга и несколько колец.
— Что? — закричал Генри. — Какие нахер слуги! Вы только что расстреляли ни в чем неповинных людей!
Наверное, он слишком много времени провел с Францем. Забыл привычки повстанцев. Забыл, что с ними лучше не спорить.
— Тише, — Альба толкнул его к стене.
— Отпусти меня! — Генри ударил его коленом в пах.
— Ах ты ж, сука, — Альба выхватил пистолет.
Лицо Альбы раскраснелось, а дышал он так часто, что пистолет скакал в его руке. Целился то в лицо Генри, то в грудь.
— Знаешь, что я ненавижу больше всего? — заорал Альба. — Истеричек! Ненавижу гребаные истерики. Всех этих уродов которые кричат, плачут и кусают локти, когда уже ничего нельзя сделать.
Пистолет приблизился и теперь дрожал перед лицом Генри: царапнул подбородок, задел скулу.
Он не заметил, как Сесар и Фло вышли. Все, о чем Генри мог думать — Альба выстрелит. Теперь Генри не заложник. Его не за чем больше щадить. От него никакого толку. Альба выстрелит, просто потому что Генри разозлил его, просто потому что убивал людей раньше.
— Ты гребаная истеричка.
Генри бездумно кивнул, глядя на пистолет.
— Ты врезал мне по яйцам. Какого хера? Это у вас гомиков принято так заигрывать?! — вместо того, чтобы стрелять Альба разбил Генри нос.
Перед глазами потемнело, и Генри осел на колени.
— Мало тебя президентский выблядок ебет? — Альба ударил Генри пистолетом в висок.
Почти нокаут. Ничего не видя, Генри барахтался на полу и пытался оттолкнуть Альбу. Усевшись на него верхом, Альба работал кулаками. Удары по почкам сделали Генри медлительным и неповоротливым. Он хреново видел и двигался как сонная муха. Альба перевернул его лицом в пол и перехватил запястья, соединил их и обмотал тонким шнуром. То ли зарядка от телефона, то ли кабель от телевизора — Генри не видел. Он лежал мордой в пол, паниковал, брыкался и задыхался.
Альба что-то сказал про Франца, дернул за волосы, врезал еще по почкам. Потом стянул с Генри джинсы.
До сих пор Генри только угрожали. В клинике был санитар. Ему нравилось запугивать Генри, рассказывать в подробностях, что он с ним сделает. Но почему-то санитар ограничился словами. В плену Генри боялся, что дойдет до этого. Что узнают о его ориентации. Или сделают это просто, чтобы унизить. Разве нужен повод тем, кто ставит людей в шеренгу, желая посмотреть сколько голов пробьет одна пуля? Сейчас он чувствовал себя виноватым за свои мысли и страхи. За то, что приехал к Луизе. За то, что полез в дом соседей. За то, что боялся Касто. За то, что не был честен с Францем. За смерть матери. За то, что не сумел выкрутиться. Не ударил Альбу раньше, чем тот скрутил его. Альба двигался резко. Держал за шею и бедро. Хотел причинить боль. Генри стиснул зубы и не издал ни звука. Казалось, если сейчас кто-то войдет в комнату будет только хуже. Генри умрет. Стук крови в висках ощущались болезненней, чем толчки Альбы внутри. Закончив, Альба лениво прошелся кулаками по бокам Генри, дернул за волосы, посмеялся, что-то сказал.
Зажмурившись, Генри слышал, как Альба уходил: шаркал ногами по полу, что-то поднял, что-то копнул, сбежал по лестнице.
Прячась за закрытыми веками, Генри восстановил дыхание. Восстановив дыхание, почувствовал запах крови. Густой, вязкий, навязчиво тошнотворный. Генри вывернуло. Рывком отодвинувшись от лужи блевотины, он снова сбил дыхание. На этот раз успокоиться у него никак не получалось. Генри задыхался.
Он не знал, сколько он пробыл в комнате с мертвой девушкой, не в силах пошевелиться и вздохнуть. А потом пришла Луиза и опустилась рядом на колени. Ругалась и хлюпала носом, развязывая Генри руки и помогая ему подтянуть штаны.
— Прости. Прости меня. Я не хотела... Не знаю, что на меня нашло... не знаю, что на него нашло. Эта баба по несколько раз в день глазела на мои окна. Сука улыбалась каждый раз, когда встречалась со мной взглядом. Она будто говорила: я все знаю про тебя, — Луиза всхлипнула. — Генри, я никогда не позволила бы причинить тебе боль. Альба, должно быть, свихнулся...
Что она несёт, второй раз за день удивился Генри. Опираясь на руки, он сумел сесть и позволил Луизе обнять себя.
— Я не должна была... так нельзя. Это неправильно. Прости меня, — его футболка намокла от её слез.
— Все нормально, — Генри погладил её по голове.
Проклятье, то же самое он говорил матери, чтобы успокоить её. Он просто не мог выносить их слёзы.
— Я... я ...
— Все позади, Луиза.
Все еще вжимаясь лицом в его грудь, Луиза погладила Генри по спине. Постепенно всхлипы стихли. Они сидели обнявшись, раскачивались назад и вперед. И Генри не знал, кто кого укачивает — он Луизу или она его.
— Мне постоянно кажется, что за мной следят, — прошептала Луиза.
— Мне тоже.
— Кажется, что родители смотрят на меня с подозрением. Кажется, что кто-то держит меня на прицеле постоянно.
— Я знаю это ощущение.
— Это никогда не закончится.
— Давай уедем, Луиза. Сядем в самолет. Первым же рейсом в Америку. Не важно в какой город.
— Ничего не выйдет, Генри. Даже Франц не сможет тебя защитить. Даже если он пройдет с тобой регистрацию, проводит тебя в самолет, Касто вытащит тебя перед взлётом.
Генри крепче обнял её. Неужели он верил ей?
— Ты же видел его. Разговаривал с ним. Знаешь, на что он способен. Если он кого-то отпускает, то только выстрелом в затылок. Когда он доберётся до нас, мы будем умолять его о смерти. А он обязательно доберётся.
Генри вспомнил разговор с Касто и угрозы, он понимал, о чём говорит Луиза.
— Единственный выход для нас — это смерть президента. Начнётся война, и всем будет наплевать на нас.
Небо расцвело сумерками, синие и красные полосы поплыли над горизонтом, садом, домом и заборами.
— Пойдем, нужно приложить лёд к твоим синякам, — сказала Луиза.
Поднимаясь на ноги, Генри чувствовал тянущую боль во всем теле. Переносица пульсировала.
Дом выглядел как после урагана. Из комнат на втором этаже вещи выкинули в коридор. На лестнице валялись осколки, карандаши, ножницы, салфетки — десятки бесполезных следов мертвой, закончившейся личной жизни. Внизу перевернули диваны, столы и шкафы. Не верится, что этот бардак развели всего четверо человек.
— Как ты себя чувствуешь герой-любовник? — завидев Генри, Альба ухмыльнулся.
— Отстань от него, — прошипела Луиза.
Посреди гостиной Сесар положил прямоугольный сверток и нажал на кнопку.
— Нужно сжечь тут все к чертовой матери, чтобы никаких следов.
Они перелезли через ограду. Фло с сумкой и набитыми карманами, Альба и Сесар с тремя трофейными винтовками.
От взрыва задрожали стекла и гардины. Сердце Генри снова колотилось в горле.
Луиза усадила его на диван в гостиной своих родителей. Принесла лёд, приложила к носу Генри. Потянула его футболку вверх. Она делала так в лагере, чтобы проверить его синяки, чтобы осмотреть его. Генри полностью ей доверял.
Альба, Фло и Сесар свалили наверх.
— Я принесу тебе выпить, — Луиза поцеловала Генри в висок.
Она вернулась с бутылкой виски, еще одним пакетом льда и пузырьком с таблетками. К бутылке они приложились по очереди. Держа Генри за руку, Луиза прижала лёд к его ребрам.
На улице завыли пожарные сирены.
— У девушки были светлые волосы. — прошептал Генри.
— Как у меня, — Луиза приложилась к бутылке.
— Они иностранцы?
— Какая разница? Иностранцы, как ты и я. Такие же жертвы обстоятельств, как ты и я.
Луиза взяла со стола пузырек с таблетками.
— Что это? — спросил он.
— Антидепрессанты. Президент пьёт такие же. Хранит их в своей спальне. Ты должен всего лишь поменять упаковки, — Луиза сжала его руку.
— Это тебе Лонарди сказал? — Генри должен был её предупредить, предостеречь насчет Лонарди, но как назло забыл в чём его преступление.
Луиза выглядела отчаявшейся, расстроенной и напуганной. Генри жалел её, как себя.
— Всего лишь поменяй пузырьки. Они абсолютно одинаковые. Никто ничего не заметит. Никто ничего не поймёт. Все произойдет медленно. Постепенно. Никто не свяжет с этим тебя.
Она ни разу не сказала "Смерть", "Убийство" Она не называла вещи своими именами, и Генри был благодарен ей за это. Больше смерти и убийства он сегодня не выдержит. Казалось, они играли в игру. Чтобы победить, достаточно согласиться. Генри даже почувствовал облегчение и удовлетворение, когда взял пузырек у Луизы. Его сочувствие к ней в этот момент было сильнее любви к Францу.
Любовь? Генри думал об этом в машине по дороге во дворец. Действительно, ли он любит Франца? Да, ни к кому и никогда он не испытывал таких сильных чувств. Но насколько его страхи и пустые надежды подпитывают и накручивают его чувства? Был бы Франц так же важен для Генри, если бы Генри не снились кошмары, если бы Генри не ждал постоянно смерти, не думал постоянно о том, что есть вещи хуже смерти.
Любит ли он Франца? Генри прикрыл глаза. Машина плавно плыла по дороге, звукоизоляция салона отсекала шум улицы и мотора. Генри хотел любить Франца. Но кажется, он застрял в иллюзии. Возможно, то что случилось сегодня расплата и за его иллюзии. Отчасти.
— Я слышал о взрыве и пожаре, — Франц ждал Генри на ступенях дворца.
Как только он вышел из машины, обнял, не обращая ни на кого внимание. Генри же посмотрел в глаза Францу, только после того как убедился, что рядом нет президента и Касто. В глубине души он боялся, что Касто будет поджидать его с новой порцией угроз и намеков.
— Ты ранен? — Франц коснулся припухшей переносицы Генри. — Сгорела вилла рядом с виллой Гудисон. Ты видел взрыв? Слышал выстрелы? Знаешь, что там произошло?
— Я не хочу об этом говорить.
Касто бы не задавал вопросы как Франц. Он без труда бы в общих чертах угадал, что случилось. Касто знал или догадывался, на что способна Луиза. Кто её друзья. Догадывался, что ждать от Генри. Касто повидал и убил много таких как они. Почему он сейчас не здесь? Прежде чем войти в комнату Франца, Генри еще раз оглядел коридор. Пусто. Появилось стойкое ощущение, что Касто играет с ним, загоняет в ловушку.
На кровати Франца лежал включенный ноутбук. С растояния нескольких шагов Генри видел на экране горящий дом и пожарные машины. Выпуск новостей? Прямой эфир?
— В доме жили иностранцы. Доктор Самер, фармацевт, несколько лет работает в Лумбии по контракту. Неделю назад её дочь приехала к матери на день рождения.
Теперь обе мертвы, подумал Генри. Из-за него? Из-за Луизы? Из-за Касто? Генри не был уверен, но чувствовал себя виноватым.
Франц стоял совсем рядом. Впервые Генри обратил внимание на то, что Франц ниже его ростом. Всего лишь несколько сантиметров. Три пальца. Но достаточно, чтобы Генри видел его макушку. Он коснулся волос Франца, погладил скулу.
— Я, — у Генри перехватило дыхание.
— Что? — Франц шагнул ближе.
— Я хочу тебя. Так как в нашу первую ночь.
Франц поцеловал его. И Генри испугался. Чем больше он касался Франца, тем яснее чувствовал, что нежность Франца, его открытость, послушание, готовность отдавать — все это, как и чувства Генри, накручено опасностью и усиленно неопределенностью.
"Прости, ты едва не погиб из-за моей самоуверенности", — сказал Франц несколько дней назад. Сегодня Генри опять встрял в неприятности. И хоть Франц не распрашивал, наверняка, он об этом думал. Думал, раздевая Генри. Может, поэтому так часто целовал его плечи, поэтому так лихорадочно и нетерпеливо шарил руками по его телу? Франц увидел синяки, но ничего не сказал. Лишь со свистом втянул в себя воздух, перехватил руку Генри и опустил её себе на задницу.
— Помнишь, ты говорил, что мой голос имеет цвет?
— Синестезия, — Франц лег на спину. — Если я закрою глаза, возможно, я увижу какого цвета твой голос.
— Сейчас? — Генри поцеловал подбородок Франца. — Какого цвета он сейчас?
— Скажи ещё что-то, — Франц закрыл глаза, зрачки заметались под веками, дыхание ускорилось.
— Я переверну тебя на живот, — Генри проследил пальцем линию челюсти Франца, — поставлю на колени, — коснулся подбородка, шеи, положил ладонь на грудь Франца, — и буду трахать, пока у тебя не начнут дрожать бедра и разъезжаться ноги.
Франц рассмеялся.
— Какого цвета мой голос? — со страхом спросил Генри.
— Оранжевый, он ярко оранжевый, почти красный, Генри.
— Как угроза?
Франц открыл глаза, улыбнулся, раздвинул ноги.
— Это от того, что я тебе угрожаю или от того, что ты боишься? — настаивал Генри.
— От возбуждения, Генри, — Франц притянул его к себе. — От того, что я хочу, чтобы ты сделал то, о чем говоришь.
Генри отстранился, и Франц сам перевернулся на живот. До чего же плавно он двигался. Как же прекрасно напрягались его плечи, как красиво сужалась спина к пояснице. Франц обернулся. Рассматривая его профиль, Генри хотел сказать, что никогда не чувствовал ничего похожего. Никогда никого не хотел так сильно. Никогда ни в ком так не нуждался. Но любое слово, любая мысль были бы сейчас ложью.
