Спасти Ссср

При распределении я взял себе Ярузельского и Густава Гусака. Почему не Хонеккера? Гусак не менее интересен в плане перспектив реформ, а если бы я встретился с Хонеккером — то все поняли бы, что есть большие страны — ПНР и ГДР — и есть все остальные и именно по этому критерию и распределяется "доступ к телу". А именно этого я и хотел избежать.

Ярузельский приехал первым. Перед ним я поговорил с Пономаревым, так как встреча должна готовиться. Пономарев дал Ярузельскому крайне отрицательную оценку — бонапартист, сталинист, отодвинул партию от управления государством, ситуацией не владеет. Как по мне, такая характеристика скорее негативно характеризовала самого Бориса Николаевича*, воспитанника Отто Куусинена. Если оценивать Пономарева как менеджера, которому доверен участок работы — какой же он менеджер, если так отзывается о тех с кем контактирует по работе. Если Ярузельский его клиент — он должен горой за него!

Ладно, посмотрим...

Ярузельский приехал на площадь Ногина, в аппарат ЦК. Без охраны, традиционная военная шинель, глаза скрыты за стеклами очков — но это не американские Пилоты, похожи на какие-то лечебные, в роговой оправе. Может, глаза болят. По росту он немного выше меня...

Первых десяти минут мне хватило, чтобы понять, кто он. Умеренный националист, скрывающийся за военной формой, основная мотивация действий — чтобы хуже не было. Скорее всего, у себя пытается держать позицию центриста и арбитра, но получается плохо. Неглуп, интересуется искусством. Не сапог армейский.

Валенса кладет его на обе лопатки. Потому что у Валенсы другая мотивация — хотим как лучше. Сейчас общество взбудоражено и Валенса — его народный трибун. Поляки не знают и не хотят знать, что они теряют — да и что им терять, во что они страну превратили своими "страйками". Валенса не пройдет перевыборы — он проиграет перекрасившимся коммунистам, бывшим польским комсомольцам, оперативно ставшим социалистами. Страйковать — это одно, но даже довольно щадящая и проведенная при массированной американской и европейской помощи шоковая терапия за пять лет дискредитировала власть, которая до того взяла в парламенте девяносто девять мест из ста. Валенса не только ушел — он не смог вернуться ни в каком качестве, а его сторонники перегрызлись между собой. Польша — ее рывок к свободе закончился довольно странным кунштюком: безусловно, рыночная, открытая экономика при политике, полной ксенофобии, кликушества и агрессивного консерватизма.

Стоило ли ради такого придурка как Качиньский**...

Но сейчас Ярузельскому надо перехватывать инициативу в противостоянии

— Генерал, а вы верующий человек? — спросил я

Ярузельский привстал, потом снова плюхнулся в кресло?

— Я?

...

— Я давно не был в костеле... не знаю. Наверное...

Но я видел, что он боится сказать.

— Пан генерал — сказал я — искусство политика не в том, чтобы ломать свой народ. И не стоит во всем повторять наш путь — в нем были и ошибки. Польский народ почитает Деву Марию? Ну что тут поделаешь. Откройте храмы, пустите в них людей. Придите в храм сами, если чувствуете потребность в этом.

— Но как же...

— У нас есть Патриарх — сказал я — с ним встречался товарищ Брежнев, и я собираюсь встретиться. Постепенно мы ослабим религиозные ограничения, и не будем вмешиваться в выбор людей, во что им верить. Следует опасаться не верующих, а тех, кто ни во что не верит. Вот это страшные люди, способные наделать бед.

...

— Сам Сталин молился в сорок первом, когда больше ничего не оставалось.

Ярузельский кивнул

— Хорошо. Но вообще-то остался вопрос об экономическом взаимодействии.

— Денег больше не будет — сказал я

— Мы и не просим, но...

— Предлагаю подумать над расширением товарообмена. Учредить польско-советский банк для кредитования

Ярузельский достал платок и вытер лоб

— Это интересное предложение, но...

— СССР больше не будет поддерживать союзников деньгами на межгосударственном уровне, это исключено. Мы можем прокредитовать какие-то поставки. Мы можем вложить деньги в совместные проекты строительства, в совместные предприятия. Но отныне ни о каком кредитовании не может идти речи. И те деньги, что Польша уже получила, вы должны понимать, что они возвратные...

Ярузельский вышел от меня с таким видом, как будто кто-то умер. И это я ему еще не сказал о том, что после назначения правительства я поставлю задачу постепенного пересмотра политики в области цен на сырье и топливо с постепенным подтягиванием их до мирового уровня. И не только на внешнем, но и на внутреннем рынке.

А иначе нельзя. Все эти плакаты — выключайте свет, когда уходите и все такое прочее — это бла-бла-бла. Советская экономика стоит на двух китах и оба порочные. Это дешевый труд и дешевое сырье. Чтобы экономили — и то и другое надо делать дорогим.

А следом у меня был Густав Гусак, некогда лучший друг Леонида Ильича. Сейчас он можно сказать, уже думает о вечности, но поговорить с ним было бы интересно...

Оказалось — ни черта не интересно. Не буду даже пересказывать.

Гусак — типичный социальный националист с примесью подлости. Он в 1968 году был рядом с Дубчеком, но как только пришли танки — он переметнулся на сторону сильного, и в благодарность за это — получил пост главы государства. На благодарности Брежнева он и выезжал — Брежнев умел быть благодарным. Точно так же он в свое время терся рядом со словацкими фашистами, а потом резко стал коммунистом.

Почему он держится? По факту есть две страны — Чехия и Словакия. Именно Гусак объявил Братиславу второй столицей, начал закачивать в сельскую, по сути, Словакию ресурсы, строить там промышленные предприятия. Словаки ему за это и благодарны. Типичная, подленькая игра на национализме. Словаки его поддержат, потому что свой, а чехи... хоть кто-то поддержит — и будет большинство.

Кстати, Чехословакия так и раскололась. В Братиславе, когда в Праге была бархатная революция — особых восторгов не было. А потом, пару лет спустя, чешские политики сами инициировали процесс разделения, потому что из Словакии пошел на Прагу одиозный бывший министр внутренних дел Владимир Мечьяр. И Вацлав Гавел и другие чешские политики прекрасно поняли к чему идет — в Словакии его поддержат все, потому что свой, а в Чехии хотя бы ностальгируюшее по сильной руке меньшинство — но хватит и этого. Потому то и решили — лучше ужасный конец, чем ужас без конца.

Единственно, чем удалось заинтересовать — это проектом трансграничной зоны на Карпатах. Зоны в которой можно развивать и туризм, и сельское хозяйство. И возможно, какую-то промышленность.

Под вечер появились Громыко и Пономарев. Хонеккер все-таки обиделся и собрался уезжать, пришлось дать обещание, что с новым Генеральным он увидится перед отлетом.

Я коротко изложил Громыко и Пономареву что собираюсь говорить на общем заседании. Удивились, особенно Пономарев. Громыко может, сдержался лучше, но...

— Это интересные идеи, Михаил Сергеевич — сказал он — но воплотить их будет очень нелегко...

— Мы не сможем придать экономике ускорение без действительно резких, радикальных мер. Все полумеры уже испробованы, результата они не дали. Борис Николаевич, что думаешь? Только честно?

Пономарев кивнул

— Интересно. Но будут саботировать.

— Почему?

— У всех своя гордость.

— Работать по собственным стандартам вместо общих это часть гордости?

Пономарев не ответил. Но я знаю, о чем он подумал — да, это часть гордости.

Послал же нам Господь союзничков. Все — свидомые, национально ущемленные, получившие относительно недавно независимость и с болезненным нарциссизмом оберегающие свои "манечки" от зловредного покушения на них со стороны империализма — любого империализма. В том числе советского. Кажется, потом термин придумают — нарциссизм малых различий. СССР они ненавидят не за что-то, а почему то — потому что большой и сильный, какими никогда не стать им самим. Потому да, они все инициативы по созданию единых пространств по типу ЕС — воспримут в штыки. Они и в ЕС то пошли потом, потому что хотели денег, а как только немного отъедятся — так такое полезет...

Ну что делать — легких путей мы не ищем...

Конференция должна была быть завтра. Поехал пока домой...

— Гусака ты зачем оскорбил? К чему такое чванство?

— Я его не оскорблял

— Ты с ним как со слугой разговаривал.

— Я с ним разговаривал вежливо — насколько это возможно. Не люблю попрошаек, но больше чем попрошаек -не люблю пустозвонов.

— Это Гусак то пустозвон?

— Он самый.

— Да... тяжело тебе придется. Может теперь поменяемся?

— И не мечтай

— Я у тебя совета буду спрашивать, клянусь.

— Не надо клясться. Проблема не в советчиках, их тут полно. Проблема в том, что некому эти советы в жизнь воплощать. Вот ты, например

— А что — я?

— Помнишь, межколхозные предприятия. Так ведь и не довели до ума...

— Так там... а откуда знаешь?

— Я тоже в твоей памяти покопался. Так вот, оправданий может быть множество. Но есть люди которые в лепешку — но сделают. А есть те у кого оправдания. Ты — из какой группы?

— Так там знаешь, какое началось. Каждый председатель — он царь и Бог, то что какой-то техникой придется пользоваться по очереди...

— Во! Ты сам на вопрос и ответил. Все в людях. Либо ты можешь организовать людей — убедить, заставить, поменять — или нет. Извини, но ты то как раз — нет. И все последующие исторические события — это как раз показали.

...

— Ладно. Без обид.

А дома меня ждал очередной сюрприз. Рая нашла и притащила домой — Мераба Мамардашвили...

Мераб был ее однокашником, они учились в одной группе -как и Юрий Левада. Но с Левадой мы уже договорились о чем-то, а теперь вопрос был с Мерабом. Который видимо на этот момент является самым авторитетным философом СССР. Антисоветским правда.

Но антисоветскость Мамардашвили — довольно сильно отличается от обычных антисоветчиков. Обычные антисоветчики не любят СССР по бытовым поводам (не выпустили куда-то, не продали машину) или политическим (вторглись в Чехословакию) поводам. Мамардашвили ненавидел СССР потому что он так сильно отличался от выпестованного им образа Европы, старой, еще до Первой мировой — Европы. Он был специалистом по довоенной Вене.

Надо сказать, что я бы согласился с Мерабом по поводу того, что СССР сильно отличается от Европы, от той, старой Европы, и не факт что в лучшую сторону. Вопрос — кто виноват и что делать. Революция совершилась со всей ее кровью, со всеми эксцессами, тут ничего не поделаешь. И той старой Европы, по которой скучает Мамардашвили — нет и ее, ее унесло черной бурей фашизма. Он в своей интеллигентской мечтательности предлагает идти в то место, которого уже давным — давно нет. В Вену, где мужал и набирался ненависти и обид Адольф Гитлер.

Опасности — настоящей, не выдуманной — он не видит в упор. Если все пойдет как пойдет — его родину, Грузию скоро возглавит педераст Звиад Гамсахурдиа, сын знаменитого грузинского писателя Константина Гамсахурдиа. Но проблема будет не в Гамсахурдиа и не в его клевретах — а в том, под какими лозунгами они пойдут к власти сами и поведут толпу. В девяносто втором, один из клевретов Гамсахурдиа, сказочник Гурам Петриашвили выбежит на сцену оперного театра в Тбилиси, где собирались давать "Аиду" Верди и заорет — нам тут не нужны эти ваши русские оперы! Мамардашвили тоже был за независимую Грузию — но ему независимость нужна была для того чтобы Грузия могла обновиться, цивилизоваться по европейским меркам и идти в Европу. Таким как Гамсахурдиа и Петриашвили независимость нужна была для того чтобы подчеркивать и лелеять собственное убожество. Чтобы не сливаться с высокими культурами — неважно, советской ли, европейской ли — а создать свою культурку. Маленькую, приземленную, убогую, но свою. В которой они будут отцами нации, академиками, членами Союза Писателей, чтобы на госсредства издавали их графоманию, чтобы все восхищались их мазней только потому, что она своя, родная.

Потом, много лет спустя — не помню, кто-то из грузинских режиссеров сказал — потеряв русский язык, мы потеряли и грузинскую культуру. Потому что высокая национальная культура должна стоять на мощном культурном фундаменте. Нельзя, к примеру, стать великим режиссером, если не знать Шекспира. А как его узнать? Пока все знали русский — с ним на русском и знакомились, потому что в русской культуре была проделана гигантская работа и по переводам и по постановкам. Некоторые переводы не только не уступали, но и превосходили оригинал. И только поняв и почувствовав это — грузинские режиссеры возвращались к своим корням, снимали про свою страну — но перенося на свои работы опыт великих. Потому и про Грузию — рождалось великое, грузинское кино знали далеко за пределами Грузии, грузинский балет так же был известен, и столько грузинских балерин было на сцене Большого. А потеряв этот фундамент, отказавшись от него — Грузия осталась со сказочником Петриашвили, который предлагал ради слияния с народом ходить по траве босиком(?!)...

Мамардашвили этого пока не понимает. Он считает сегодняшний уровень нормой, от которого надо стремиться вверх, он не понимает, что все это можно потерять и за несколько лет скатиться к войне, дикости и буржуйкам, к ворам в законе во главе страны. Он потом прозреет и скажет — если мой народ проголосует за этого человека (Гамсахурдиа) — я пойду против своего народа. И умрет от сердечного приступа — после того как его в аэропорту в Москве опознали и набросились сторонники Звиада Гамсахурдиа.

Как сказала одна из сторонниц Гамсахурдиа (возможно, одна из тех, кто и набросится на Мамардашвили в аэропорту) — ему не нужны интеллигенты, он сам интеллигент! И все грузинские интеллигенты это покорно проглотят — все те, кто с такой яростью были против советской власти, кто выходил на пикеты и демонстрации. Чудны дела...

Хоть я как всегда уработался (дела с избранием меня генеральным секретарем пошли под гору бегом, план у меня был, но для того чтобы хотя бы начать реформы, потребуется минимум полгода работы на износ — господи, тут текст законопроекта надо набирать на машинке, а если где-то ошибка, то с того листа и до конца перепечатывать все заново! А в Политбюро ставок технического персонала не хватает — борьба с бюрократизмом!). Но так как у меня дома был гость — я принял его как подобает, посидели, поговорили о том о сем.

Потом пошли поговорить в кабинет. В США при таких случаях наливали виски со льдом, но у нас был чай. Я уже начал продумывать, что делать с антиалкогольной кампанией и как ее предотвратить — и начал борьбу с зеленым змием с себя. Так то я ошибку эту повторять не хотел — просто планировал начать последовательное повышение цен на водку и крепленые вина, но оставить цены на натуральные вина и пиво, чтобы люди переходили на менее крепкие напитки и учились пить по-европейски (то есть понемногу, в Европе бутылка водки или виски на большую компанию это нормально). И понятно, вырубать виноградники — это варварство и безумие. Но это потом.