— София, — его огромные руки потянулись к ней, — ты — мое спасение. Но я не заслуживаю тебя, — руки безвольно упали, так и не дотронувшись до нее. — Лили исполнила обещание — это означает, что ты теперь свободна, и можешь уйти из ада.
— Уйти навсегда?
— Уйти через врата также, как приходят сюда. Я не говорю, что это законно, но, — тон его стал более холодным и деловым, — это можно устроить.
— И ты бы пошел на это ради меня? Рискнул бы собой, чтобы доставить меня к вратам?
— А что мне терять, кроме этой чаши. — Он подошел к Софии вплотную, и его глаза сверкнули в полумраке комнаты. Его горячее дыхание обожгло ей щеку. — Я — дурак, София, и всегда им был, но если так я могу искупить хотя бы одну свою глупость, я сделаю это.
— Только ради искупления? — Спросила она, пристально посмотрев на него.
— Не только, — он отвернулся и сделал несколько шагов в сторону от нее по комнате. — Не только, и ты знаешь это, раз знаешь и все остальное.
— О чем ты?
— О том, что люблю тебя, с той первой ночи, что ревную, хотя не должен был и вспомнить, как это бывало всегда, о том, что не проходило и ночи, чтобы я не сожалел о том, как поступил с тобой. — Он вновь оказался рядом, и руки его разжимались и сжимались в кулаки, не смея дотронуться до девушки.
София выдохнула, словно долго сдерживала дыхание. Она смотрела на него так, будто он наконец-то сделал то, что должен был сделать давным-давно.
— Бел, я никуда не пойду без тебя. — Он замер в изумлении, царь ждал упреков, ненависти, проклятий, чего угодно, что она вправе была высказать ему после всего случившегося, а вместо этого она говорила ему о том, во что он хотел и боялся верить. — Мне больше никто не нужен, — произнесла София, и Уцур рухнул на колени и заплакал, как ребенок, уткнувшись ей в живот. София никогда и не подозревала, насколько трогательно и замечательно было смотреть, как этот человек-гора прижимается к ней, преисполненный счастья от сказанных ею слов.
— София, моя девочка, — шептал он в складки ее платья, а она бережно гладила его по голове, заново вспоминая, как пробираться пальцами сквозь густоту его волос.
Глава 40
Лили скользнула в покои Аббы, но Калеб не распахнул перед ней двери, как обычно, а лишь искоса неодобрительно взглянул на нее. Она застыла на какое-то мгновение от неожиданности, но человечек вскоре исчез, а гадать, что это могло значить, можно было еще долго, поэтому Лили продолжила свой путь. Когда двери его кабинета подались, она услышала женский голос, а потом увидела Ника в окружении ведьм.
— Ее не приучили стучаться? — презрительно произнесла одна из них. Они никогда ее ни во что не ставили, с того самого дня, как он возвысил ее из прислуги. Ведьмы всегда считали, что место фаворитки должно принадлежать одной из них, потому что не было в аду никого красивее и достойнее. В чем-то они были правы, достаточно было посмотреть на Сибиллу, чтобы убедиться в том, что Лили с ней нечего было тягаться: яркая колдунья и серая мышь из кухни.
— Дейна, — Ник осадил ведьму, но не заступился за Лили.
— Зачем ты пришла? — довольно грубо спросил он, обернувшись к ней.
— Прости, ты не говорил, что мне нельзя заходить к тебе, — с горечью произнесла Лили.
Светловолосая ведьма с ярко-красными губами захохотала в углу, не сдержавшись. Их всех забавляло, как ее унижают, Лили не сомневалась.
— Я тебя не звал, — бросил он, вновь поворачиваясь к ней спиной.
Лили готова была заплакать от подобного пренебрежения, от того, что он использовал ее только тогда, когда ему это было нужно, а во всех остальных случаях вел себя, как последняя скотина. Но ведь это его поведение никак не сочеталось с тем, что она читала порой в его глазах, когда они оставались наедине. Тогда временами ей казалось, что ему не все равно, он был совсем другим, в нем не было ничего общего с тем существом, что сейчас беседовало с ведьмами.
Дейна обвила его руками, потираясь нижней частью тела о его бедро и бросая насмешливые взгляды в сторону Лили. Блондинка заливалась смехом, поглядывая на происходящее. А черноволосая строгая красавица взирала на все с невозмутимостью сфинкса.
— Чего стоишь, как столб? — произнес он, — или присоединяйся, или уходи.
— Нам и так хорошо, не правда ли? — улыбнулась Дейна, склоняясь к его шее, — к чему нам еще кто-то?
— Что она умеет такого, чего не можем мы? — Спросила черноволосая, окидывая Лили оценивающим взглядом.
— Хозяину захотелось немного грязи, — прошипела Дейна, опускаясь перед ним на колени. — Мы тоже можем быть очень, очень грязными, — проворковала она, начиная тереться о него щекой.
Лили смотрела на них, и одновременно с отвращением, в ее душе закипала ревность. Он не должен был быть с ними, он выбрал ее, и она полагала, что хотя бы на тот небольшой промежуток времени, что они вместе, не будет больше никого другого. Как же жестоко она ошибалась. Скольких еще и какими толпами он затаскивал к себе в постель. Лили резко развернулась и бросилась на выход — она не будет смотреть, как они занимаются этим.
— Стой, — его властный голос подкосил ее прямо на пороге, она замерла на месте, не оборачиваясь. — Иди сюда.
Лили нехотя повиновалась, снова встретившись с загоревшимися глазами ведьм. Те, видно, предвкушали очередной сеанс издевательств.
— Сними с меня рубашку, — велел он. Лили дрожащими руками начала расстегивать пуговицы на его груди и спускаться ниже. Ведьмы зачарованно следили за ней, ожидая, что же последует дальше. Пальцы не слушались Лили, и она , наверное, выглядела в тот момент самой неуклюжей дурой на свете, но каждый раз, когда она дотрагивалась до его кожи, словно искра проскакивала между ним и кончиком ее пальца. Встретившись с Ником взглядом, она поняла, что и он это ощущает.
Белобрысая ведьма заерзала на своем месте, но никто из них не смел прервать игру хозяина или перечить ему. А Лили застряла на последней пуговице, не в силах вытащить рубашку из его штанов. Его взгляд пробежался по ее груди и животу, и везде, где он проходил, по ее телу прокатывалась волна тепла.
— Идите, — сказал он, и ведьмы, переглянувшись, пошли к дверям. Лили поднялась, чтобы следовать за ними, но он остановил ее: — не ты.
Она подчинилась, хотя теперь ей почему-то хотелось уйти вслед за ними, Лили трусила, сама не понимая отчего.
— Продолжай, — произнес он, и ей жутко захотелось провалиться куда поглубже.
— Скажи, почему ты это сделал? — спросила Лили, наблюдая, как он одевается у окна.
— Сделал что? — Спросил он, взглянув на нее, и Лили ощутила, что из его голоса исчез уже ставший привычным сарказм.
— То, что привело тебя сюда.
— Боишься сказать слово пал? — Его глаза блеснули в полумраке спальни.
— Хорошо, пал. — Исправилась она.
— Нельзя жить в мире, где все только белое. Сама однотонность рождает фальшь. Я предпочел темную откровенность светлой фальши. Такой ответ устроит? — Он посмотрел на нее с иронией, но Лили успела уловить в его словах, пока он говорил, и их истинный смысл, и грусть.
— Ты скучаешь по прежней жизни?
Он подошел к кровати, на которой она сидела.
— Ты напоминаешь мне о ней. — Только что в нем не было и тени лукавства, но уже через секунду все изменилось, и во взгляде прорезалось раздражение. — Иногда даже слишком.
— Ник, — продолжила она, не обращая внимания на перемены в его настроении, — на твоей памяти были ошибки, такие, как я?
— Ты хочешь знать, что будет с тобой дальше? — Он заглянул ей в глаза, присев рядом на кровати.
— Об этом я могу догадаться, — пробормотала она, опуская взгляд. — Я просто хочу понять, почему так происходит.
— На моей памяти, нет. — Ответил он, и из его уст это звучало по-настоящему страшно, потому что его память охватывала вечность.
— Тогда как такое могло произойти? — Спросила она, напряженно всматриваясь в него.
— Ошибка? Любая система имеет право на ошибку, этим мы и различаемся: только светлые не признают их. Поэтому я наслаждаюсь тобой, а они жаждут стереть и забыть.
— Но ведь это против их правил? Это же убийство.
— Против каких правил? — Рассмеялся он. — Против тех, что тоннами засылают ко мне души? Не смеши меня, Лили. Есть, конечно, хорошие люди, я не спорю, но их очень мало, а в основном все состоят из смеси достоинств и недостатков, побеждает то одно, то другое с переменным успехом, и пока жив, никто не знает до конца, что именно победит.
— Да, я помню об этом, — вздохнула Лили, и он снова усмехнулся, увидев выражение ее лица.
— Да, извини, тебе виднее.
— Что я сделала не так, чтобы дойти до самого дна?
— Я уже говорил тебе, что, возможно, ничего. — Ответил он, подымаясь и продолжая одеваться. Лили почти не сомневалась, что он снова должен был идти на какую-то встречу, но он всегда вел себя так, словно спешить ему было некуда, он никогда никуда не торопился. — Думаю, после ошибки ты оказалась не там, и не в то время, и жизнь пошла не согласно твоей внутренней сути, как бывает обычно, а вопреки, и поэтому ты вынуждена была восставать и ненавидеть, бороться и проклинать, потом снова и снова, но все уже шло не так, пока однажды, — он улыбнулся, — ты не загремела насовсем ко мне.
Лили смотрела на его фигуру на фоне окна и думала о том, что если бы дело было только в том, чтобы загреметь прямиком к нему, она бы не колебалась. Жаль только, что путь оказался безумно долгим и невыносимым.
— Если не считать всего, что было до того, я рада, — произнесла она вслух, и его пальцы запутались, тщетно пытаясь застегнуть еще одну пуговицу.
— Чему? — Он изучал ее глаза, и видел, как они снова становились зелеными, наполняясь незнакомыми ему чувствами вперемешку с болью.
— Тому, что я с тобой. Во всех этих жизнях... — она замолчала, потому что слезы сдавили ей горло.
Он не двигался с места и не насмехался, только пристально смотрел на нее.
— Не было никого и близко такого, как ты. — Проговорила она.
Ник знал, что это правда, и от этого признание било в самую середину его мертвого сердца.
— Да, я один в своем роде. — Выдохнул он, и справившись наконец со злосчастной пуговицей, поспешно вышел из комнаты прочь. По любым меркам это сильно напоминало бегство, и Калеб понимающе распахнул перед ним двери в коридор, но только раньше он бежал от своих любовниц по другим причинам: то от их назойливости, то от фальши или скуки, а теперь впервые бежал от искренности.
Почему ее не волнуют ни богатство, ни власть? Почему она не предается развлечениям, как все остальные? Ей не нужны услуги от него, не нужны подарки, она идет напролом, трощит стену, которую он строил много веков, стену его одиночества, ей обязательно нужно попасть в середину, и кроме этого — больше ничего. С каким безрассудством и самоотверженностью она раз за разом штурмует его крепость, причем так, словно от этого зависит ее жизнь, словно в этом сосредоточен весь смысл ее существования. А что, если так? Тогда она — ошибка, его ошибка в первую очередь, — мысленно застонал Ник, — и кому, как не ему, известно, как избавляться от неугодных. Но он не хотел.
Глава 41
— Тебе нужно бежать, Лили! — Глаза Небироса постоянно меняли цвета, что выдавало в нем крайнюю степень волнения.
— Он узнал о сфере?
— Нет, это Самаэль. Он больше никогда не вернется обратно. — Покачал головой демон.
— Но какое отношение он имеет ко мне? — Удивилась Лили.
— Ты — ошибка, и ты ломаешь все, где находишься. Падшие отрекались, умирали, но никогда не становились людьми. Подобное случилось впервые. Он не простит тебе этого. Он не простит того, что ты рушишь его мир. И дело даже не в Самаэле, Софии или мне, а в том, что, боюсь, этого не остановить, и он, как никто другой, поймет это.
— Значит, чудеса продолжаются, — пробормотала Лили, переваривая услышанное.
— Беги, Лили, тебе необходимо бежать!
— Но разве не ты мне говорил, что мне следует остаться?
— Да, говорил, но теперь тебе нельзя оставаться. Он уничтожит тебя.
— Но мне нельзя ни к светлым, ни к темным! — воскликнула Лили. — Куда же тогда?
— К смертным, ты должна бежать через врата и жить.
— Но ведь рано или поздно я умру, и они найдут меня.
— Я никогда никому не давал подобного напутствия, Лили, но тебе скажу: греши побольше, и ты попадешь сюда, а уж я или Джаред, или демоны, позаботимся о том, чтобы твоя сфера разбилась.
— И так все время? — Не веря своим ушам, произнесла Лили.
— Пока будет существовать колодец.
— Небирос, — Лили схватилась за голову, — но ведь это безумие. И он не позволит тебе.
— Он не будет знать. При удачном стечении обстоятельств он вообще будет думать, что о тебе позаботились светлые.
— Он может спросить у них, — возразила Лили.
— Они редко беседуют по душам, — парировал он.
— А если светлые обратятся к нему, как уже поступили однажды?
— Все равно это единственный выход.
— Зачем тебе все это нужно? Зачем так рисковать?
— Я хочу, чтобы ты существовала. — Ответил демон.
Лили замолчала и только смотрела на него, словно видела впервые. Он готов был пожертвовать всем ради того, чтобы спасти ее. А Ник едва ли обращал на нее больше внимания, чем на пролетающих мимо ведьм. Но она ни о ком не думала так, как о Нике — еще один неверный выбор. Лили вздохнула и опустилась на неудобную кушетку демона.
— Лили, — он нервничал, — не время рассиживаться.
— Я не могу, — покачала она головой, — я не могу все время бежать от него.
— Но ты не понимаешь, что не будет никакого диалога, не будет вопросов, не будет ничего — только вспышка его гнева, а потом, что бы то ни было, для тебя уже будет поздно.
Он пытался ее уговорить, его руки двигались в такт его словам, делая их еще убедительнее, весомее, но Лили почти не могла слушать: перед ее глазами стояло лицо Ника и Марка, тихий полумрак библиотеки, голос, который она не сможет забыть, их редкие искренние беседы. Как все это было объяснить Небиросу, он все равно не понял бы.
— Я хочу все закончить, — произнесла она, прерывая его речь. — Я не пойду больше к вратам. Мне там нечего делать. — Теперь перед ее мысленным взором проносились картины ее печальных жизней, бессмысленность, боль, пустота. Грех или его отсутствие ничего не изменят. Что еще могло так соответствовать ее внутреннему я, как не тряпичное небо, расшитое звездами, пустыня и море? Марк продолжал писать свою книгу, а она — сидеть на своем берегу, пока Он не пришел за ней.
— Мне придется сказать ему, — произнес Небирос, нарушая ее уход в себя.
— Сказать что? — Она подняла на него непонимающие глаза.
— Лили, ты все еще здесь, со мной? — Грустно взглянул на нее демон. — О Самаэле. А после этого начнется буря.
— Буря, — пробормотала она, — пусть будет буря.
И Небироса огорчила покорность и безразличие, с которым она это произнесла. Но он вынужден был идти с докладом к хозяину, — умолчать о том, что случилось с Самаэлем, он не мог: рано или поздно Аба все равно узнал бы.
