— Как это могло произойти? — Вспышки гнева, которой опасался Небирос, не было. Вместо этого Аба был шокирован до глубины души. Его пальцы перебирали пергамент на столе. — Как?
Небирос покачал своей несоразмерной головой. Что он мог ему сказать? Что всему виной девушка, которую они оставили у себя, вместо того, чтобы отдать ее с доплатой светлым? Он ценил Лили едва ли не больше, чем сам хозяин.
— Где он сейчас? — Лицо Абы мрачнело с каждой секундой.
— В Испании, — доложил демон.
— С кем? — Казалось, теперь гнев готов был вспыхнуть в нем в полной мере.
— Вместе с Грерией, — проговорил Небирос.
— Со старой каргой?
— Да, с Вашей бывшей, — склонил голову Небирос, — только она больше не старуха.
— Отлично, — Аба начал медленно закипать, и кожа его лица стала отливать красным, как перед началом трансформации в его иное обличье. — Как это случилось, я спрашиваю?
— Добровольная жертва. Самаэль не только раскаялся в содеянном, но и пожертвовал всем ради спасения ведьмы.
— Но ради чего? Он же не был глупцом, почему ради нее? — На голове Абы проявились и стали подыматься вверх и закручиваться рога, лицо сменила морда с широко раскрытыми ноздрями.
— Любовь, — с трудом выдавил из себя Небирос, — другого объяснения нет.
— Как ей удалось вновь вернуть молодость? — Небирос не успел раскрыть рта, как он продолжил. — Ладно, черт с этим. Но как ей удалось освободиться? Где ее сфера? — Его огненные глаза зло сверкнули.
— Я разбил ее, — признал Небирос.
— Братья, — прошипел Аба, и словно пламя вырвались из его звериной пасти слова. Сейчас он нависал над Небиросом и значительно превосходил его ростом. Демон лишь надеялся, что если вся ярость придется на его голову, то Лили избежит немедленной расплаты. — Стремишься воссоединиться с Саргатаносом? — проревел хозяин, и имя брата больно резануло слух демона. Значит, он всегда помнил о Саргатанасе, но нарочно гноил его в башне, всеми забытого и похороненного.
— Я думал, он погиб, — произнес Небирос, и глаза его стали наливаться свинцом. Если ему предстоит пасть от руки Абы, тот дорого заплатит за кровь капхов, заплатит за все годы, что брат провел в башне, заплатит за все, что он сделал их семье.
— Мне следовало убить его, растоптать, как клопа, как и тебя, — выплюнула звериная голова, склоняясь над демоном. И в этот же момент Небирос извернулся и сразу четырьмя лапами нанес страшный удар, целясь зверю в голову. Бешеный рев огласил коридоры и залы дома, чудовищная лапа с когтями отшвырнула демона к стене, разорвав одно из его крыльев, алая кровь полилась на пол.
— Стойте, — раздался слабый женский голос, но отчетливо слышный в секунды тишины между ударами. Когтистая лапа с капающей с нее кровью остановилась в воздухе, а демон медленно сполз по стене вниз, отставив в сторону порванное крыло.
— Лили, уходи, — прохрипел он, но было поздно, потому что теперь она стояла прямо перед рассвирепевшим Абой в зверином обличье.
— Ник, — она смотрела на зверя без страха, — ты был прав, когда говорил об ошибке. Это я, я причина тому, что происходит здесь. Возможно, светлые были правы, и тебе лучше было отдать меня им. — Лили и не догадывалась, насколько больно будет произносить ей эти слова, даже не смотря на то, что стояла она среди крови и смертельного поединка. Ей не было страшно, она не боялась умереть прямо здесь и сейчас, лишь боялась не увидеть в его глазах сожаления, что угодно, кроме безразличия. Его звериный облик не испугал ее, она и раньше смотрела на него не только глазами, но и душой, и именно то, что она видела там душой, заставляло ее оставаться с ним, видеть в нем нечто, чего больше не знал никто.
Звериная голова растворилась, как мираж, сменившись человеческим обликом, с красивым лицом и уже привычными разноцветными глазами.
— Я мог не успеть остановиться, — проговорил он, тяжело переводя дыхание.
— Не страшно, — произнесла она, не отводя от него глаз и наблюдая обратную трансформацию без тени отвращения.
— Ты ведь еще не видела меня таким? — не то вопросительно, не то утвердительно сказал он.
Лили только покачала головой:
— Внешне — нет.
— Что значит, внешне? — Ему словно и дела не было до валяющегося рядом Небироса.
— Внутренне, ты — всегда ты. — Произнесла она без колебаний. Впервые после сильного потрясения страх покинул ее полностью, Лили ощущала себя выжженной изнутри всеми своими прошлыми страхами и унижениями, такой же чистой, как когда-то на самом дне. Она была готова умереть, больше не держалась ни за что, и потому ничто не мешало ей быть искренней. Больше нечего было терять.
— Я, в звериной шкуре, в ярости убивающий Небироса? — переспросил он.
— Не убивай свое дитя, ты сам себе причинишь боль. — Она подошла к Нику и коснулась рукой раны на его голове. — Позволь мне перевязать тебя.
— Вот так, и все? Ты хоть понимаешь, что произошло? — Он смотрел на нее изумленно, одновременно начиная сердиться. Небирос затих у стены, пытаясь не шевелить больным крылом.
— Не злись, прошу тебя, — тихо произнесла она, склоняя к нему голову и осторожно ощупывая рану. — Я не уйду. Если хочешь драться дальше, тебе придется сожрать меня сначала.
— Сожрать, — он с отвращением отвернулся. — Ты думаешь, я питаюсь людьми в своем ином обличье?
— Я не знаю, Ник, позволь мне, — она отвела его руку от головы. В зал бесшумно скользнул Калеб с бинтами и спиртом, появившись словно по велению Лили и передал ей все необходимое, быстро орудуя инструментами и помогая.
— Ты и его будешь латать? — С презрением глядя на Небироса, произнес Ник.
— И его, — спокойно ответила Лили, не отрываясь от работы.
— Так какого черта с тобой-то случилось? — теперь он пристально изучал Лили из-под ее руки.
Она тяжело вздохнула, закончив с его головой.
— Тебе придется покончить со мной, — наконец, произнесла она, глядя в пустоту.
— Почему? — Он подозрительно смотрел на нее зеленым глазом из-под повязки.
— Ты знаешь, почему. — Вздохнула она, и взгляд ее был печален и серьезен. Он не мог понять, что именно с ней произошло, но больше это не была запуганная девушка из его постели, не смеющая его рассердить. Больше всего она похожа была на ту незнакомку, которая однажды лежала у него на столе в кабинете.
— Что случилось, Лили?
— То, что нельзя позволить всему разрушиться только из-за меня, даже здесь. Нельзя, чтобы ты... чтобы с тобой... — она замолчала, опуская глаза. Все-таки она не могла произнести этих слов, было слишком тяжело.
— Ничего непоправимого не случилось, — спокойно произнес он, но взгляд его стал мягче и теплее.
— Но ведь то, что стало с Самаэлем, может случиться и с другими, — возразила она.
— Если он не умер, в конце концов, я могу только порадоваться за него. — Сказал Ник, и даже Небирос у стены издал какой-то невнятный звук. — Ты хочешь уйти? — Спросил хозяин серьезно, пристально всматриваясь в ее лицо.
— Нет, — это слово едва ли не вылетело криком из ее горла. — Нет, не хочу. — Уже спокойнее добавила она.
Ник улыбнулся той поспешности и отчаянию, с которыми она произнесла эти слова.
— Тогда ты останешься, — сказал он.
Лили смотрела на него, не в силах возразить. Ей слишком дороги были и его улыбка, и его редкая нежность и изливавшееся в ту минуту от него тепло. Сквозь разорванную рубашку виднелось смуглое крепкое тело, и больше всего на свете ей хотелось коснуться его губами, стереть с него усталость и проступившие бисеринки пота, ощутить его ответный жар и растаять в нем, забыться, раствориться.
— Лили, — он взял ее за локти, и она вздрогнула, очнувшись от своих фантазий и замерев перед приближающейся реальностью. Так легко оказалось опустить ему голову на грудь, коснуться щекой, а затем и губами и исполнить свою мечту робко и неуверенно. Он не отталкивал, больше не насмехался над ней и не был груб, он замер, ощущая ее прикосновения. — Лили, — шептали его губы, заставляя ее двигаться смелее и безрассуднее, дыханием покрывать мурашками его кожу.
Прервав свое путешествие, она подняла голову и посмотрела в его разноцветные глаза, почти касаясь губами его губ, и он сократил расстояние между ними, впившись своим ртом в ее. Никогда до этого он не целовал ее. Она не понимала, почему, но теперь, когда это случилось, ей казалось, что она знает. Слишком о многом говорил поцелуй, в нем была вся сдерживаемая многими днями страсть, в нем было неудовлетворение и горе, одиночество и отчаяние. Когда он позволил ей вдохнуть, Лили поняла, что стена между ними рухнула, и они теперь — одно целое.
— Я люблю тебя, Ник, — прошептала она.
Он закрыл глаза и молчал. Лили смотрела на его скулы, лоб, спутанные волосы и слышала, как стучит его сердце, мощно и ровно.
— Теперь я уязвим, — произнес он, и в уголках его губ дрогнула усмешка.
— Ты снова смеешься, — выдохнула Лили, грустно улыбаясь.
— Нет, посмотри на меня, — он вдруг снова стал серьезен, и приподнял ее голову за подбородок, так что их глаза вновь встретились, — ты так добивалась этого: ломала мою стену — неужели не видишь, что ее больше нет?
— Вижу, — Лили судорожно вдохнула и всматривалась в его глаза, потому что от того, что она там видела, у нее захватывало дух, и почти невозможно было поверить. В его глазах светилось чувство, которого она никогда там раньше не видела. Ради этого стоило бороться, стоило сражаться, разбирая его стену по кирпичу, чтобы однажды, когда она рухнет, понять, что за ней всегда была любовь. Эта любовь говорила ей искренне и бесповоротно, что он никогда не дал бы ее в обиду: ни рядом с залами, когда на нее напал человек, ни на кухне, где она была в услужении, ни где-либо еще в его мире. Он достал бы обидчика со дна и разворотил его голову, если бы с ней хоть что-нибудь случилось на самом деле. Он оберегал ее все то время, что она думала, что ему плевать, все время, что произносил свои колкости и жестокие шутки, все это время он настоящий был рядом с ней, иногда прорываясь во взглядах, когда смотрел на нее, не успев надеть маску и думая, что она не видит. — Вижу, — Лили заплакала и подняв его руки к своему лицу, стала целовать его пальцы, орошая их слезами. Она ощущала себя ужасно глупо, но не могла остановиться, не могла ничего поделать. Он был рядом с ней — все, о чем она только могла мечтать.
— Не плачь, не плачь, — он обнял ее, укачивая, как ребенка. — Так давно ему не приходилось никого утешать, что он почти забыл, как это делается. Ник поднял голову, прижимая Лили к своему плечу, и встретился взглядом с Небиросом. Калеб успел перевязать демона, и бесшумно исчезнуть, подобрав медицинские принадлежности. Небирос смотрел на Абу фасеточными глазами, в которых то и дело проскакивали всполохи розового на фоне безмятежной голубизны. Потом он молча поднялся и, пошатываясь, последовал к дверям. Ник проводил его взглядом, и в своем безмолвном диалоге они пришли к согласию без слов.
Когда они остались одни, Ник сбросил рубашку, и теперь Лили могла полностью прижаться к его обнаженному телу. От его тепла ей было уютно и хорошо, она закрыла глаза и почти проваливалась в сон от расслабленности и счастья.
— Можешь поспать, я не исчезну, — тихо произнес он ей на ухо.
— Но как же твоя рана, — встрепенулась она, — я не могу сейчас спать.
— Моя единственная рана — здесь, — сказал он, коснувшись своего сердца. Впервые за много веков оно действительно ныло, жило, стонало, сейчас от радости, но если бы с ней хоть что-нибудь случилось, кто знает, от какой боли. Ник содрогнулся, но не мог уже ничего изменить. Она оказалась внутри его стен, и ему еще никогда не было так хорошо, как после того, как она вошла.
— Но голова, — начала она, но он только отмахнулся, стягивая повязку, и Лили, дотронувшись рукой, ощутила под пальцами целую и невредимую кожу.
— Но как? — она смотрела на него почти обиженно, подхватив сброшенную повязку, пропитанную кровью.
Он поглядел на нее так, как глядят на детей или блаженных, и лишь пожал плечами:
— Как всегда.
Глава 42
Залы кипели от возбуждения присутствующих, дреги выпивали и съедали уже вдвое больше обычного в предвкушении скорых празднеств. Слуги метались между столами, как оголтелые. Джой падала с ног, но и этого, казалось, было недостаточно. Долли все последние дни вечно была чем-то недовольна, и от этого слугам становилось только хуже.
— Быстрее ворочайтесь, олухи, — орала она, отвешивая пинки налево и направо. — И ты, подруга королевы, — выплюнула она в сторону Джой, так и не успев дотянуться до нее носком своей туфли, — пошевеливайся.
— Вот придет Лили, и задаст тебе жару, — прошипела Джой, на самом деле думая о том, что такая, как Лили, и себя-то толком защитить не сможет. Если бы ее выбрали хозяйкой, уж она-то навела бы везде порядок, и Долли первым делом отправилась бы чистить стойла фарлакам.
— Эй, девка, — заорал пьяный дрег, потянув ее за край фартука, — а ну-ка подлей мне и мои друзьям еще.
— Что празднуете-то? — Не сдержалась Джой. Вот уже несколько дней она наблюдала весь этот бедлам, и не могла понять, к чему все идет. От Долли только и слышно было, что грядут великие празднества, а в честь чего они и чем так велики, похоже, она и сама не знала.
— Войну, — заржал дрег, шелестя своей металлической чешуей. Джой поставила на столик сразу пару кувшинов пойла, только чтобы не видеть их крокодильих глаз с мигающей пленкой.
— О какой войне он болтает, а, крылатый? — Спросила она, смахивая ошметки со стола демонов, и забирая пустые кувшины.
— О той, что грядет наверху, — произнес демон, плотоядно рассматривая Джой, но все же любопытство пересиливало в ней чувство опасности.
— И кто с кем воюет?
— Это не важно, — рассмеялся демон, хотя смех его больше походил на карканье. — Давно не было свежей крови, а повод всегда найдется.
— Так война уже началась?
— Начнется, когда хозяин подпишет контракт, — сказал демон.
— Со смертным королем, — смекнула Джой.
— Короли уже не в моде, — захохотал демон. — С тебя пора смахнуть пыль, крошка. Теперь это президенты и премьер-министры.
— Мне все равно, как эта гадость называется, — смело заметила Джой.
— И то верно, — забулькал демон, переворачивая кувшин.
— Значит, война, вот так просто, — мысли Джой неслись вскачь. — Всего-то и делов: заключил контракт и вперед. А все эти несчастные толпами повалят в ад, потекут реки крови, появятся новые слуги, жизнь на кухне станет легче, пищи и выпивки будет вдоволь для всех. Джой вздохнула и понеслась дальше, подгоняемая криками Долли.
— Я хотел бы, чтобы контракт изучили мои адвокаты, — заметил мужчина в возрасте, поправляя и так сидящий на нем идеально костюм.
— Разве они уже не изучали его в течение месяца? — уточнил Аба. Он сидел в своем кресле, развалившись, и всем своим видом заставляя обстановку быть непринужденной.
Политик явно нервничал, потому что теперь он пытался устранить несуществующий недостаток в галстуке.
