Самаэль опустился на кровать.
— Как она сюда попала?
— Нас привели для развлечений. — Не колеблясь, ответила София.
— То ли упрямая, то ли правда. — Подумал Самаэль. — Но интереснее было, как девушка исчезла, пройдя сквозь двери из расплавленного металла. Если бы другая знала этот фокус, ее бы тоже уже здесь не было.
— Ладно, — он сделал вид, что поверил ее словам. — Никуда не уходи. — Иронично бросил он ей на прощанье, подымаясь и исчезая в дверях.
— Пронесло. — Выдохнула София, когда его фигура растворилась, и только теперь заметила, что раздавила напрочь виноградину, которую сжимала в руке. София с отвращением сбросила ее на поднос и очистила ладонь — теперь все, даже самые безобидные вещи напоминали ей о пережитых кошмарах. Она снова повернулась к окну и уставилась в него: сейчас за ним было заходящее солнце и поля. Она бы никогда не покидала эту комнату, если бы могла, а еще лучше — выпрыгнула бы прочь в окно, но она уже проверила: оно было чем-то вроде телевизора, только в дополнение к картинке снаружи долетал ветер, звуки и запахи — все, как в настоящем мире. Как бы она хотела сбежать туда.
Крылья Самаэля с глухим шелестом рассекали темное с багровыми всполохами небо ада. Он летел ко входу в дно, туда, где как ему показалось, мелькнула Елена. Он ее подозревал и хотел одновременно. Ее милые губки, пальчики, умело бегающие по его спине, касающиеся тонких пеерпонок его крыльев, хотя для нее это должна была быть лишь гладкая мускулистость его спины. Голубые глаза, умные и дразнящие.
— Чертова Елена, — выругался он, когда едва не задел крылом камни у входа. Он приземлился прямо перед костяными головами дрегов. И сумел узнать одного из них.
— Угрстан, — выдохнул он.
— Гори, крылатый. — Поприветствовал тот. — Что-то ты зачастил к нам. — Затем голос его изменился, а чешуя слегка приподнялась с шелестом на спине. — Брешь уже добралась сюда?
— Нет. — Ответил Самаэль, и Угрстан заметно расслабился.
— Тогда что тебе? — Достаточно неприветливо спросил дрег, пытаясь скрыть за грубостью недавний испуг.
— Кажется, здесь моя девушка.
— Драшш, — зашипел Угрстан. И Самаэль понял, что дело тут нечисто.
— Где она? — Лапы со сложенными крыльями взлетели вверх, поднявшись над головой.
— Не кипятись, крылатый. Есть у нас один болван. Он забрал твою девушку. Мы уже разобрались с ним. — Ответил Угрстан, глядя на него низко посаженными глазами из-под костяного нароста.
— Где она? — Снова повторил свой вопрос Самаэль, начиная не на шутку сердиться.
— В слое четыре один двенадцать. — Ответил дрег, словно этого ответа для падшего было достаточно.
— На дне? — Самаэль был в ярости. — Почему вы ее не забрали?
— Она никуда не денется. — Пояснил Угрстан, и Самаэль застонал. Да уж, не денется. Тупоголовым тварям невдомек, что ей там не выжить, или не сохранить ясности своего ума долго, или... — Ему даже страшно было подумать, что или.
— Выведите ее! — Заорал он.
— Фахрш, — позвал Угрстан, и чудовище метнулось в сторону слоев.
— Зачем она ему понадобилась? — Спросил Самаэль, взяв себя в руки. Излишняя эмоциональность не помогала при общении с дрегами.
Угрстан покрутил головой, потом по очереди покрутили головами окружающие их дреги, после чего дрег изрек:
— Не знаем.
— Так спросите у него! Или я спрошу! — Самаэлю очень тяжело было не кипятиться.
— Как хочешь, крылатый. — Угрстан снова покрутил головой, что на языке их жестов, очевидно, было равносильно пожатию плечами. — Твое право.
Снова прозвучало чье-то имя, и один из дрегов послушно удалился. Все то время, что его не было, они стояли молча — дреги не напрягались поддержанием беседы.
— Неужели они так и молчат на работе все время? — подумал Самаэль, и содрогнулся.
— Вот, — сказал подошедший дрег, протягивая Самаэлю здоровенный кусок какого-то колючего дерьма.
— Что это? — Тупо глядя на бесформенное нечто, спросил Самаэль.
— Спрашивай. — К ужасу Самаэля произнес Угрстан. И тогда до падшего дошло, что за предмет он держит в руке — это была голова виновника происшествия. Только дреги могли додуматься притащить ему голову для вопросов. Это ведь не человек в слоях, и не демон, а тварь, которая здесь, на своей родине, была смертна. Или они чересчур верили в него, или были полными идиотами.
Самаэль со всей силы ударил ногой по голове и зафутболил ее куда подальше. Никто из дрегов не шевельнулся, не удивился, и ничего не спросил. Наверное, думают, что я получил ответ, — криво улбынулся своим мыслям Самаэль. Но улыбка его стала снова приятной и привычной, когда он увидел Елену. Глаза ее сияли ровным голубым светом, она была свежа и хороша так, словно не вышла только что со дна.
— Этого не может быть, — прошептал он. Но она шла к нему, все такая же легкая, игривая и прекрасная. Только дреги могли не реагировать на нее. Брешь, Елена, ее явление, исчезновение и чудесное возвращение со дна сплелось в его голове воедино в изощренный узор. Самаэль блистательно улыбнулся и подал ей руку, которую она с радостью приняла.
— Это ты... — потрясенно произнес он.
— Да, я, — мягко улыбнулась Грерия, наслаждаясь молодостью и свободой, и незаметно рассматривая Самаэля и гадая, неужели мальчик у нее в кармане.
Глава 7
Аба напрягся, входя в слой. Кем бы он ни был, но вступить во что-то или оказаться в дурацком положении пусть даже на миг ему не хотелось. На нем практично и приятно смотрелись джинсы, футболка и пиджак, все черное — одежда для работы, или для незаметного настроения, как он его называл. Для встреч с сияющими соседями он всегда выбирал что-то намного более вычурное, не гнушаясь лишней возможностью их подразнить. Тогда на нем обязательно красовалось нечто экстравагантное, с дополнениями в виде костей, или свисающей с плеча в лучших дизайнерских традициях головой демона. Больше ужаса и больше крови, обязательно что-нибудь красное, если не черное, чтобы создать максимальный контраст к их сияющим белизной фигурам.
Он вошел. Вокруг была практически пустота, так хорошо, прохладно и печально, казалось, сам воздух пропитан бессмыленностью и одиночеством. Ник осмотрелся, но не заметил ничего, кроме двух плоскостей: светлого песка под ногами и темной ткани неба над ним, изредка в этой ткани сияли по-настоящему огромные звезды, только при детальнейшем рассмотрении они казались фольгой, нашитой на синюю ткань детского одеяла. Ветер гулял по пустыне, подымая в воздух пряди его волос. Ник с удивлением заметил, что несмотря на халтурность созданного, ему здесь комфортно, по настроению, по ощущениям. И что поразило его до глубины души — это ни одного, ни малейшего, даже захудалого ужаса, после всего, пройденного этой душой в предыдущих слоях. Мир, в котором он находился, был спокоен и тих. Ник зашагал вперед, и песок застелился под его ногами. Сделав скачок сквозь бесконечность вперед, он оказался на берегу моря, которого почти не было видно — лишь слабые волны ласково лизали песчаный берег, а над всем этим по-прежнему блестели звезды на одеяле и крохотный серп луны. У самой кромки воды сидела маленькая скрюченная фигурка в смешном колпаке и ночной рубашке. Ник приблизился к ней и опустился рядом на песок. Он почти испытывал трепет — он не знал, кто она, но она постоянно удивляла его, с момента появления в его мире.
— Привет, — тихо произнес он.
К нему обернулось бледное женское лицо с серыми с желтыми вкраплениями глазами. Она не вздрогнула, не удивилась, не испугалась и не побежала. Она молча внимательно изучала его. Ветер шевелил ее пепельные волосы.
— А человек ли она? — Подумал Ник, но тут же вспомнил о сфере. Она должна была быть человеком, но все же что-то не укладывалось в картину, и он пришел сюда спросить ее напрямую. Странно было ощущать, что она словно бы ожидала его. Или снова иллюзия?
— Что это за место? — спросил он.
— Вечное море, — прошептала она, вновь укладывая подбородок на колени.
— А небо, а пустыня? — Хвост колпака с помпоном смешно спадал вниз по ее спине. Она будто встала с постели где-то в прошлом веке, да так и осталась сидеть на берегу.
— Это ничто, пустота. — Произнесла девушка, по-прежнему не глядя на него. — Если бы он был жив, все было бы иначе...
— Кто? — Спросил Ник.
— Не помню, — пожала плечами девушка.
И тут одна очевидная мысль начала закрадываться в голову Ника: она спятила. Ее разум не выдержал испытания. Только не укладывались в картину чистота и ясность ее мира, у сумасшедших в мирах творилось такое, что трудно было описать словами. Грохот, нагромождение, в таких местах едва ли удалось бы вести подобную беседу, пусть и с оттенком безумия.
— Ты пришел забрать меня?
— Я пришел забрать тебя. — Одновременно произнесли они.
Ник озадаченно посмотрел на нее.
— Кто ты?
Девушка вновь подняла на него глаза. Теперь они были наполнены болью, и эта боль растворила желтое в сером, и они стали серо-зелеными. Ник знал, что одежда может меняться, окружающее пространство, но не они сами. Это означало, что она такова, какой он ее видит.
— Лили, — сказала она, и боль стала отступать из глаз, на ее место снова пришла пустота.
— Идем, Лили, — велел он, но она не двинулась с места, а лишь снова уложив голову на колени, стала смотреть, как волны шелестят по песку. Музыка. В ее мире издали, сначала тихо, потом чуть громче, но все также нежно и ненавязчиво заиграла музыка, одинокая печальная флейта, нежная, мягко рвущая душу на части, а звезды, эти огромные смешные латки на небе, стали опадать вниз, сыпаться и сыпаться сверху. Ник застыл на какое-то время зачарованный, он не мог поверить — в слоях не было музыки, не могло быть. Одна из звезд упала ему прямо на плечо.
— Лили, — он схватил ее за руку, — мир рассыпается, нам пора. — Его не прельщало переживать схлопывание неумело созданного бытия изнутри. Нет, конечно он пережил бы, и переживал уже не раз, но это было развлечение не из приятных даже для него, не говоря уже о том, что ее после этого пришлось бы сошкрябывать или ждать, пока она не создаст в слое вновь нечто похожее на бытие. А хватит ли ей на это сил? Рано или поздно, если души оставались здесь достаточно долго, они не могли больше ничего создать, и их расплющивало небытие, не зря это было дно ада, самое его дно, с которого уже не возвращались, если их не забрать вовремя. Он сдернул ее с места, и они побежали по твердому песку вдоль линии воды — нужно было набрать необходимую скорость, чтобы вырваться из притяжения слоя. Клейкая масса бесформенного ничто нагоняла их сзади, небо складками обрушивалось вниз. Ник зацепился за одну из складок и полетел на песок, связь их рук разорвалась, и Лили проскочила на несколько шагов вперед, потом остановилась, обернулась назад и посомотрела на Ника.
— Беги, — велел он, досадуя, что она остановилась и потеряла время. Волны ткани уже наваливались на его плечи.
— Нет, — прошептала она и бросилась к нему.
Откуда у девчонки взялись нечеловеческие силы выдернуть его из под ошметков ее разваливающегося мира, но она смогла, она вытащила его, подняв на ноги, а сама полностью увязнув по колени в густой жиже бесформенной материи, которая все наплывала и наплывала. В этот момент Ник понял, что она отдала последние силы, чтобы вытащить его. Тогда он обнял ее и закрыл своим телом. Вой, свист, вязкость, твердость, бездыханность... Мир умирал, единственным нерушимым столпом в нем был Ник. Гадкое, отвратительное ощущение, еще несколько долгих мгновений потребовалось, чтобы слой стабилизировался, и из него, пустого и несозданного, без мыслей, с мертвой девушкой на руках, он вышел в ад.
— Разрази светлых гром, — выругался он. Все-таки ему пришлось пройти через изнанку, черти бы ее драли. Но это... эта безумная, зачем, ради всех демонов ада, она стала его спасать? Спасать его, хозяина, у себя дома. Отлично, просто отлично.
Громкий всхлип и первый сиплый глоток воздуха знаменовали ее возвращение в мир. Но с ней далеко не было ничего хорошо. Тело ее начало бить мелкой дрожью, а руки и пальцы стали сжиматься и разжиматься в судорогах.
— Проклята... — шептала она, — проклята, проклята Лили... нет смысла держаться... проклята...
Сильная рука с длинными пальцами поднесла к ее голове клубящуюся туманом сферу и оставила рядом с девушкой.
Девушка стала затихать, конечности расслабились и наконец спокойно легли на столе, губы перестали произносить невнятные звуки. Она погрузилась в свои воспоминания.
Что такое разлом? Это нечто, что живет в человеке, но рано или поздно всегда всплывет на поверхность. Этим целые новенькие чашечки с блестящей эмалью отличаются от склеенных посудин. Да, снаружи они могут казаться крепкими, иногда, но все же трещины... Все портят эти проклятые трещины, разлом. Однажды он даст о себе знать: звуком расстроенного рояля прорезав мирную тишину утра, или ночью страшным криком сквозь сон. Такова была Лили: что бы ни происходило вокруг, разлом всегда был там, внутри нее. В самые счастливые минуты своей жизни, даже в глубоком беззаботном, казалось бы, детстве, она никогда не веселилась так безоглядно, как целенькие дети. Потому что со дна ее души высовывал свою уродливую голову разлом, он говорил, что все конечно, и всех их ждет одно — то, что она уже несет в себе. Да здравствует разлом! И горький смех затихшей публики за занавесом. Она пыталась быть умницей — недолго, нет, ровно до того момента, как ее не сорвало с петель. Она пила, она гуляла, она искала темноту в дыму, но сигаретный дым казался сладким, и утром оставалась только головная боль. Она искала избавление на грани, балансируя в туфлях на шпильках на краю моста, и зная, что до низу ей не долететь живой. Она топила, изгоняла, пугала разлом, а он оставался паразитом, вросшим в ее клетки, в самую ее суть, и она уже не была уверена, что даже смерть будет способна это изменить. Лучшее, что можно было сделать — это пустота, замерзнуть, и оставить его в толще льда, куда не пробьются ни чувства, ни эмоции, ничто. Проклятый разлом. Заморозить вместе с ним боль, только взгляд нельзя было заморозить, потому что смотрел он с самого дна пропасти, которая звалась Лили. Проклятая...
— Мне кажется, толку не будет, — сказал, выходя из кабинета и прикрывая за собой двери, Небирос. — Она то кричит, то бредит.
— А что с брешью? — Спросил Уцур, глядя на мохнатую спину демона.
— Брешь на месте, — многозначительно усмехнулся Небирос.
— Тебя это не беспокоит? — Приподнял бровь Уцур, возмущенный его поведением.
— Она сокращается. — Ответил Небирос. — С тех пор, как он забрал ее из слоев.
Царь облегченно вздохнул.
— А если бы не забрал? Если бы... — Не удержался от размышлений Уцур.
— Если бы она в них растворилась? — Равнодушно продолжил демон. Его фасеточные глаза были удивительными, и мигрировали от цвета к цвету в зависимости от его настроения. Теперь они были приглушенного бледно-фиолетового оттенка. К сожалению, Уцур не умел читать по ним. — Тогда, боюсь, мы остались бы с лифтом навеки.
