— Это трава?
— Хочешь? — мальчишка протянул Францу косяк.
Фильтр еще хранил влагу его губ, когда Франц коснулся его.
— Ненавижу нарядную толпу, официальные речи, торжественные благодарности и восхваления!
Удерживая дым в лёгких, Франц наблюдал, как незнакомец раскачивает ногами.
— Парады, — добавил Франц, выпуская дым.
— Награждения и театры, — мальчишка с розовыми волосами отобрал у Франца косяк.
— Концерты? Премьеры? — Франц продолжил игру в ассоциации, наблюдая как он прикрывает глаза и затягивается.
Вместо того, чтобы задержать дыхание, незнакомец прыснул смехом. Похоже, он успел прилично накуриться. От смеха у него дрожали руки и плечи. Выглядел и звучал этот смех настолько заразительно, что Францу захотелось накуриться до такого же состояния.
Он подошел ближе и забрал косяк из подрагивающих пальцев.
Франц собирался затянуться, когда мальчишка хлопнул его по плечу:
— Тебя снимают, обернись и улыбнись!
Франц, и правда, оглянулся и осмотрел темную пустую веранду. Он что ожидал увидеть во дворце президента папарацци, как в аэропорту? Франц улыбнулся, похоже, трава начинала забирать и его.
Мальчишка с розовыми волосами не обратил внимания на его нервное движение.
— Улыбайся и не втягивай голову в плечи, иначе они решат, что ты испугался вспышки. Подними подбородок, иначе они решат, что ты стесняешься, — он кривлялся и размахивал руками.
Франц выпустил дым изо рта и рассмеялся. Похоже, у его случайного знакомого были свои счеты с папарацци.
Вдохновленный его смехом мальчишка с розовыми волосами продолжал:
— Если я говорю улыбайся, я не имею в виду, что ты должен скалиться во весь рот! С улыбкой до ушей на фотографиях ты выглядишь, как умственно отсталый. И ради бога, если тебя что-то спросят, молчи, Генри, молчи. Нет, конечно, ты должен пойти со мной, мне ведь так нужна твоя поддержка.
Что-то похожее про поддержку Франц слышал сегодня от отца. От этого воспоминания смех скрутил внутренности почти до боли.
Мальчишка на перилах сделал затяжку и вытянул шею, старательно удерживая внутри воздух.
— Значит, ты — Генри? — спросил Франц.
Генри кивнул и указал пальцем на Франца.
— Франц, — было бы глупо теперь пожимать друг другу руки, подумал Франц и снова засмеялся.
Генри либо подумал о том же, либо о чем-то своем и тоже расхохотался.
Франц потянулся к косяку, но Генри отклонился назад. Сделал затяжку, спрыгнул с перил и, подступив к Францу вплотную, подул ему на губы. Паровозик. От дыма у Франца закрутило в носу. По инерции он приоткрыл рот, и Генри вдруг прижался губами к его губам.
Горячий дым обжег небо, Франц задержал дыхание. Сначала губы Генри показались ему холодными, потом горячими. Генри разорвал поцелуй, но не отстранился. Едва не касаясь носами, они смотрели друг другу в глаза. С вызовом? Сомнением?
— Последняя затяжка, — шепотом объявил Генри.
Франц опустил руки на каменные перила, напрашиваясь на повторный паровозик. Генри затянулся и снова прижался губами к губам. В этот раз он забыл о ценности пропитанного марихуаной дыма и сосредоточился на поцелуе.
— Что ты пил? — прошептал Франц, когда Генри отстранился.
— Банановый ром. Представляешь, все тут по нему с ума сходят, нахваливают, говорят, иностранцу не понять.
— И как? Ты понял?
Только теперь Франц заметил, какие у Генри темные глаза и брови. Они совсем не подходили к розовым волосам. Франц прикоснулся к его лбу, потер корни волос большим пальцем, пытаясь наощупь угадать, какого они цвета без краски.
Генри отвел взгляд и натянуто улыбнулся. Франц понял, что улыбка предназначается не ему.
— Привет! — Генри взмахнул рукой.
Франц обернулся и увидел пигалицу с белесыми ресницами. Луиза?
Она смотрела на них с Генри. И Францу казалось, что неприязнь на ее лице отражает его чувства.
— Как жизнь? Вышла подышать свежим воздухом? Подташнивает от официальной торжественной части? Старики хоть держатся в рамках приличия? Или уже вовсю подлизывают друг другу? — Генри пошатнулся и прижался бедрами к Францу. Он был зол и возбужден. Так как Луиза молчала, он продолжал издеваться: — А может, ты туалет ищешь? Или притащилась на запах травки?
Луиза презрительно скривилась и пошла прочь.
— Нужно еще выпить, — прошептал Генри, обдавая Франца теплым дыханием.
— Я достану. У тебя есть еще трава?
— Я достану, — Генри закусил губу.
Франц опустил руки ему на бедра, то ли хотел обнять, то ли обыскать.
— С тебя выпивка, — Генри перехватил его запястья прежде, чем Франц нащупал у него в кармане пакетик с травой.
В Лондоне у Франца был опыт секса с мужчинами. Этот опыт подсказывал, что легче, быстрее и удобнее ограничиться взаимной дрочкой или отсосом.
У ворот залаяла собака, Франц вспомнил отсмотренное сегодня видео и понял, что с Генри хочет пойти до конца. Получить его целиком и полностью.
Генри тоже повернул голову на собачий лай.
— Блядь, еще и волкодавры. Здесь охрана как в тюрьме, — проворчал он. — Не выйти с территории без пропуска.
Они двинулись по веранде, обходя дворец по кругу. За очередным поворотом показались двери кухни. Рядом курили две женщины в белых халатах и шапочках.
Генри вопросительно поднял бровь, Франц взял его за руки и потянул внутрь. От казанов пахло мясом, от печи — сахаром, в мойке шумела вода. То тут, то там звенели тарелки. Пухлая женщина хотела поздороваться с Францем, но он, обогнув ее, промчался мимо. Он искал выпивку, а Генри тащил с тарелок сладкое.
— Попробуй, — он поднес к губам Франца кусок яблочного пирога.
То ли марихуана, то ли руки Генри сотворили чудо с вкусовыми рецепторами Франца — пирог был восхитительным.
— Нравится?
Несколько мгновений они улыбались с набитыми ртами и созерцали выражение блаженства на лицах друг друга.
— Что будешь пить? — спросил наконец Франц.
— Что-то покрепче.
От шкафа с вином они перекочевали к полкам с виски. Разнообразие усложнило выбор. На помощь пришла женщина, пытавшаяся ранее поздороваться с Францом. На этот раз она не тратила время на приветствия, достала бутылку "Джека Даниэльса" и протянула её Францу со словами:
— Двадцатилетняя выдержка, хороший выбор.
— Спасибо.
— Премного благодарен, — вторил ему Генри со смехом.
В дверях кухни он притормозил:
— Нужно прихватить сладостей.
Полная женщина подняла поднос с фруктами и пирожными, будто ждала этого момента. Поднос показался Францу неудобно большим.
— Отнесите в мою комнату, пожалуйста, — попросил он.
— В твою комнату? — хихикнул Генри в коридоре.
В его смехе Францу почудилось что-то от смеха детей, издевавшихся над собакой. Неприятная ассоциация заставила ускорить шаг. Пролетев коридор, он распахнул дверь в комнату.
Не осматриваясь, будто с детства привык к роскошным апартаментам, Генри плюхнулся на кровать. Уселся по-турецки поверх покрывала и разложил на айпаде Франца сигареты и траву.
Несмотря на количество выпитого пальцы Генри двигались умело и ловко. Длинные, гибкие, они высыпали табак, перемешивали его с травой и собирали в кучки. Любуясь пальцами Генри, Франц приложился к бутылке, открыл дверь после стука и забрал у кухарки поднос со сладостями.
Не поднимая взгляда, Генри жестом потребовал бутылку.
Отчего-то теперь им совсем не хотелось разговаривать. С рассеянной улыбкой Генри глотнул виски и зажег сигарету.
Наверное, стоило открыть окно. Но двигаться было лень. После двух затяжек Франц упал спиной на кровать. Отбирая у него косяк, Генри пристроился рядом. Шумно втягивал в себя воздух и щурился, затягиваясь. Он выпускал дым так медленно, что над кроватью повисло белое облако. Франц же, наоборот, выдыхал со всей силой лёгких и гнал дым к потолку.
Пепел упал Генри на грудь, и он выругался. Франц рассмеялся и уткнулся губами в ухо Генри. Почувствовал, как Генри улыбается, вздыхает, снова затягивается и откидывает назад голову. Франц поцеловал его в шею, а Генри дёрнул его за волосы, заставил посмотреть в глаза и выпустил дым ему в губы.
Когда Франц запустил руку ему под рубашку, Генри резко сел, нашёл пепельницу и затушил сигарету. Целуясь, он дергал ногами, сбрасывая кеды. Франц расстегнул брюки Генри — кожа под пальцами была горячей и влажной. На миг перед мысленным взором Франца возникли детские руки перебирающие внутренности собаки. Франц резко выдохнул.
— Что? — спросил Генри.
— Я хочу, мне нужно... выеби меня.
Генри выглядел удивленным и взволнованным. Может, он не планировал заходить так далеко? Но как и в случае с сигаретами, несмотря на выпивку, траву и растерянность, действовал он ловко и умело. Франц не запомлил, как они разделились, помнил лишь родинку у Генри на шее, выступающие косточки позвоночника, когда он вертелся на кровати, рыжеватые волосы у него в паху. Генри что-то лепетал, кусал губы и смеялся сам над собой.
Франц хотел бы любоваться им бесконечно, но его подгоняли ассоциации. Живот подводило от нервного ожидания. Он никогда не представлял себя в роли принимающего. Теперь это казалось необходимостью. Что-то безжалостное и унизительное было в этой необходимости. Он как будто хотел и не хотел одновременно. Сам не знал, чего хочет. Словно речь шла вовсе не об удовольствии, а о сложной компенсации, механизм, которой он не понимал.
— Не торопись, — прошептал Генри, и Франц понял, что тянет его за запястья. Неужели он торопится, потому что боится передумать?
Они оба нервно посмеивались, толкались лбами и коленями. При включённом свете двигались как в темноте.
Это было не так больно, как представлял Франц, и все равно он жмурился и скрипел зумбами, а Генри кусал губы. Сначала свои, потом Франца. Он подумал, что они похожи на каракатицу или муху, застрявшую в паутине, или взгромоздившихся одна на другую лягушек. Подумал о мертвой собаке и дернул Генри на себя. Он издавал так много звуков: свистящий вдох, шипение, приглушенный всхлип, смазанный, похожий на рык. Ещё немного и Франц потонет в звуках Генри и своих ощущениях.
Оргазм тоже был не таким, как Франц ожидал. Пришёл неожиданно и опустошил. Усиленный травой, волнением и новой ролью. Францу потребовалось время, чтобы вынырнуть из своих переживаний и вернуться к Генри.
— Скажи что-нибудь, — попросил он, глядя на вздымающийся и опадающий живот Генри.
Генри приподнялся на локте — тень упала на лицо Франца — и нахмурился, стараясь сосредоточиться.
— Ты красивый, — выдал он, и они засмеялись одновременно.
— Нет, не это, — отсмеявшись, Франц начертил в воздухе круг, будто желал оставить вне его банальности рожденные гормонами. — Просто говори. Не важно что...
Он закрыл глаза.
— Что ты там говорил про папарацци?
— Я не помню. На веранде? До того как мы поцеловались или после?
— Ты меня поцеловал, — под закрытыми веками Франца танцевали разноцветные круги.
— Ага. Я тебя пожалел. Ты выглядел так, будто заблудился...
— У тебя голос зеленного цвета.
— Что?
— Слышал о синестезии? Некоторые люди видят звуки в цвете.
— Может быть.
— Нет, Генри, это доказанный факт. Механизмы этого эффекта не до конца изучены. Но скорей всего, все дело в том, что за зрительное и звуковое восприятие у человека отвечают смежные области мозга.
— Хорошо, — согласился желтым Генри.
— Эксперименты показали, что синестезию можно вызвать, если притормозить мозг, например, галлюциногенными препаратами, кокаином.
— Травой?
— Или оргазмом, — Франц засмеялся.
— О, — вздохнул оранжевым Генри.
— Мой приятель в Оксфорде... его отец работает в клинике. Так вот мой приятель задумал серию экспериментов. Дрочить в аппарате МРТ и наблюдать как меняется мозг в момент оргазма.
— И что?
Франц открыл глаза. Теперь, когда он видел цвет голоса Генри его розовые волосы удивляли ещё больше — они выбивались из цветовой гаммы и нарушали гармонию.
— Перед оргазмом активируются лобные доли мозга, отвечающие за принятие решений, — Франц намотал розовую прядь на палец. — Активируется энториальная кора, участвующая в пространственной ориентации и формировании памяти.
— Хм, — Генри потянулся к бутылке виски.
Глотнул из горлышка — губы заблестели от влаги, капля потекла по подбородку. Генри вытер ее о плечо Франца и снова устроился рядом. Он рисовал пальцами круги на ребрах Франца, а Франц играл его волосами.
Наверное, они задремали. Звонок мобилки едва не сбросил Франца с кровати.
Раскидывая подушки и вещи, Генри закрутился волчком в поисках телефона. Найдя, приложил к уху. Он ничего не говорил, только слушал. Встретившись взглядом с Францем, Генри улыбнулся.
— Нужно бежать, — отключив телефон, он потянулся к Францу за поцелуем.
Несмотря на слова, двигался медленно, сползая с кровати, одеваясь.
Когда Генри остановился под люстрой, его волосы стали светло-розовыми, как цветы декоративной яблони в оксфордском саду, когда отошел в тень, к двери, -потемнели до сиреневого. Когда последний раз улыбнулся Францу из коридора, стали почти белыми, как на засвеченной фотопленке.
Его настоящий цвет волос, подумал Франц, должен быть очень светлым.
Генри
В четыре утра в большом зале горел свет и играла тихая музыка.
Генри упал на сиденье лимузина и закрыл глаза. Машина тронулась, зашуршало платье Шеннон.
— Где ты пропадал целый вечер?
Кондиционер смешал исходивший от нее запах духов и алкоголя с травой, пропитавшей волосы и одежду Генри.
— Не хотел слушать меня, мог прийти на ужин. Ты хоть что-то ел? Стол был очень хорош. Устрицы, креветки, мидии. Ты же любишь мидии, Генри.
Он не сдержал улыбку. Когда Генри было десять, Шеннон хвасталась перед журналистами и поклонниками утонченными кулинарными вкусами своего мальчика. Она ведь так его любила, кормила деликатесами, таскала повсюду за собой, как гребаный талисман или косметичку. Мусолила в интервью каждый его насморк и простуду. "Я так перепугалась, так переживала, когда ребенок более у тебя как будто вырастает хвост".
Шеннон задела Генри локтем, и он открыл глаза. У водителя лимузина плечи были шире спинки сиденья. На правой руке синел вытатуированный крест. Метрах в тридцати впереди, по дороге, катился еще один лимузин. Огни города на горизонте напоминали вид на открытке.
— Президент Варгас подарил нам виллу у моря, — сказала Шеннон.
— Что вам священно жестоким сердцам? Манит вас только власть? — последние два месяца Генри разговаривал с Шеннон только либретто из ее опер. Внезапно он понял, что ему это надоело, и добавил: — Президент подарил тебе виллу, а я трахнул его сына.
— Генри!
— Что? Зачем ты меня сюда притащила?
— После реабилитации в клинике ты должен полгода находиться под наблюдением.
— Ага, скажи это журналистам и своим приятелям. Не нужно мне никакой присмотр. Как не нужна была реабилитация.
— Ты сидел на кокаине!
— Пробовал пару раз.
— У тебя была передозировка! — взорвалась Шеннон.
