Тоска и ветер — так бы она назвала мир, в котором оказалась . Все здесь было серым и унылым. Ветер неустанно разрушал жилища, и потому обитатели жили в руинах, иногда у их комнат не хватало целых стен, а у домов — крыш и верхних этажей. Вокруг царила сырость и запустение. Сквозняки пели грустные песни, дополнявшиеся скрипом несмазанных дверных петель. Покосившиеся проемы окон, их пустые глазницы внушали мысль о заброшенности.
Лили заглянула в одну из комнат, и увидела сидящую на кровати девушку. Та склонилась к старому патефону и слушала поцарапанную пластинку, которая заедала на каждом круге, как только доходила до царапины. Лили аккуратно подхватила ножку с иглой и отвела ее в сторону. Девушка подняла на нее невидящий взгляд.
— Кто ты? — спросила Лили.
— Бьянка, — ответила девушка. — Это моя пластинка. — Она подошла к проигрывателю, и вновь по кругу зазвучала музыка. Бьянка вернулась на место и слушала ее, словно не было ничего лучше на свете.
— Бьянка, — позвала Лили, но та даже не повернулась в ее сторону.
Лили побрела дальше и через стену вошла в другую комнату, где писатель заканчивал очередной лист своей рукописи и затем бросал ее на пол, брал следующий, и все повторялось.
Лили подняла один из листов с пола, чтобы почитать, о чем он пишет, но человек тут же вскинулся на нее:
— Не смейте, оно еще не закончено, вы мне все спутаете. Не трогайте!
— Как можно спутать то, что и так разбросано по полу, — удивилась Лили.
— Уйдите! Подите прочь! — Он снова с головой ушел в работу над очередной страницей.
Лили все-таки пробежала глазами несколько строчек и осторожно вернула лист на то место, откуда его взяла. Потом, склонившись и уже не беря их в руки, взглянула на другой, и еще один, и еще, и поняла, что все они заполнены подряд одной и той же фразой. Рука писателя на новой странице выводила все то же предложение в тысячный или миллионный раз.
Лили тихо, чтобы не потревожить его, вышла из комнаты, и закрыла бы за собой непременно дверь, если бы таковая была, но писатель сидел, словно на сцене, в декорациях из бумаги.
— Мне кажется, двойственность подобного постулата на лицо, — услышала она мужской голос.
— Но теория гласит, что мы не можем избежать двойственности, как единственно верного метода исследования, — заметил другой.
— Нет, позвольте, тут вы сами себе противоречите...
— Простите, — Лили запуталась в каком-то строительном хламе, и едва не повалилась на одного из них. — Простите, я не хотела.
— Вопрос желания или не желания — тоже весьма интересная вещь в философских категориях, — заметил один из них, тот, что был повыше.
— Коллега, не увиливайте, — произнес приземистый мужчина с аккуратной бородкой. — Мы с вами говорим о чисто эмпирических величинах...
Лили снова потеряла нить их беседы. Поток произносимых ими слов казался ей сложным и бессмысленным одновременно.
— Что вы думаете по этому поводу? — спросил у нее высокий.
— Ничего, вы говорите какую-то бессмыслицу, — прямо ответила она, и на какое-то время оба умолкли, затем тот, что пониже, начал снова:
— Не кажется ли вам, что само понятие смысла не имеет четко определенного значения с точки зрения...
Лили не могла больше их слушать и, как можно быстрее, сбежала прочь. Но везде, куда бы она ни посмотрела, были одинокие, занимающиеся какой-то бесцельной ерундой, люди.
— Что это за место? — спросила она полупрозрачную фигуру женщины в темно-фиолетовом плаще, стоящую возле обваленной стены дома.
— Первый слой, — прошелестела женщина, словно ветер прошелся по углам здания. — Неверие.
И стоило ей только произнести это слово, как Лили осознала: вот что здесь случилось — все было лишено смысла, веры, цели.
— Почему же я не пишу какую-нибудь ерунду или не слушаю пластинку по кругу?
— Ты мне скажи, — произнесла фигура.
— Я верю, — сказала Лили, и мир картонными декорациями осыпался прямо у нее на глазах.
— Лили, Лили! Ты слышишь меня? — кто-то тряс ее и хлестал по щекам, а она ощущала себя ныряльщиком, ушедшим глубоко на дно, и требовалось столько времени и сил, чтобы всплыть на поверхность и ответить.
— Лили!
— Слышу, — с трудом выговорили ее непослушные губы.
— Дурочка, ты хоть понимаешь, что ты натворила! Кто тебя учил соваться головой сразу в пекло! Я же говорила, что с коконом так нельзя! Что даже я не представляю, как его разрушить, и едва ли вообще кто-то представляет! Ты слушала меня вообще?
— Грерия, — Лили узнала лицо, маячившее перед ее глазами.
— Что ты натворила? — уже чуть спокойнее спросила та.
— Просто потрогала.
— Просто потрогала, — Грерия закатила глаза, дивясь такому беспримерному идиотизму. — Тебе повезло, что ты осталась жива.
— Я видела такие странные вещи, — пробормотала Лили, пытаясь приподняться и снова опускаясь на землю, не в силах выполнить задуманное. — Свет окутал меня, он...
— Он мог сжечь тебя, — мрачно заметила Грерия. — Это обычно и происходит, я успела выдернуть тебя в последнюю секунду.
— Тебе удалось дотянуться до него? — спросила ведьма, помогая ей подняться.
— Нет, — Лили покачала головой. Она на удивление быстро приходила в себя, и в ее памяти остались нетронутыми все воспоминания, и ощущение целостности от пребывания в свете. — Мне хочется вернуться, — пробормотала она, тоскуя по этому ощущению.
— Вот еще, — заметила Грерия, глядя на нее, как на безумную. — Ты ведь хочешь его освободить, а не себя угробить.
Лили посмотрела на ведьму молча, и какое-то время искренне не могла понять, о ком идет речь. Вдруг тот осколок совершенства, что ей удалось познать — это и было то, что предлагали светлые, а она добровольно от него отказалась? Лили глядела куда-то сквозь Грерию, и ведьма снова не на шутку встревожилась.
— Что ж ты за горе-то такое, — вздохнула она. — Нам надо уходить. Мы обязательно придумаем что-то и вернемся, но сейчас нам лучше уйти, пока здесь больше никто не объявился.
Лили согласно кивнула, позволяя поднять себя на ноги, а сама все вспоминала и переживала заново ощущение неделимого света.
Глава 49
Ему показалось, или он все же ощутил ее прикосновение? Очевидно, он сходил с ума в заточении, чего и добивались светлые. Ник вновь и вновь всматривался в ткань света, ограничивавшую его пространство. Будь он в своей демонической форме, его грубая огненная шкура позволила бы ему выдержать и не такой натиск сияния, они бы утонули в облаке его тьмы, задохнулись вместе со своей жалкой поделкой. Но они знали, подгадали, подкараулили. Ник усмехнулся — черт их дери, это же его родные методы. И Грерия, бедная обезумевшая от горя влюбленная. Он выберется отсюда, и они все поплатятся. Но как?
Кокон вновь мягко окутал его ноги, но Ник оттолкнул податливую ткань, выплюнув: " я не желаю спать", словно свет мог его услышать. Он снова думал о Лили, о том, через что она прошла, путешествуя по адским слоям. Почему херувим назвал ее ошибкой? Отчего все они так боялись ее, что готовы были заполучить за любую цену и сделать вид, что ничего подобного не случалось. Она смотрела на него иногда так, что ему казалось, что в этой девушке скрыто куда большее, чем он смог рассмотреть, но иногда ему казалось, что все это только любовь. Всего лишь еще одно из десятков его увлечений, только кажущееся ярким и незабываемым, пока не иссякнет и не станет таким же хламом, как и все прочие, оставленные в прошлом. Но сегодня, совсем недавно, ему казалось, что Лили движется сквозь свет к нему, и рождалось такое ощущение, что лишь она одна из обитателей ада способна также жить в свете, как и во тьме, ибо была чем-то не принадлежащим ни одному, ни другому, чем-то, выпирающим из их узких определений. Ник содрогнулся, снова задев рукой живое волокно — оно зашипело, а он готов был с новой яростью обрушиться на стены, только это ничего бы ему не дало.
— Лили, — беззвучно прошептали его губы, рисуя в воображении ее лицо, фигуру, руки. Если бы она была с ним, возможно, ему бы и в коконе было не так уж плохо.
— Как вы могли упустить его? Это недопустимо. — Он произнес последнее слово по слогам, словно так мог донести смысл произошедшей катастрофы.
Нитра смотрела на него холодно, едва ли не свысока. Она даже не собиралась изображать из себя подчиненную, склоняющуюся перед своим повелителем. Ведьма была слишком сильна и за ней стояла сила всего ее клана, чтобы размениваться на какую-то игру.
— Мы сами разберемся, что нам делать с Небиросом и его братом.
— Братом? — Рамуэль остановился на середине комнаты, резко прервав движение.
— Да. И это наша забота. — Глаза ведьмы безразлично глядели на него. Возможно, в этот момент она мысленно разрабатывала план уничтожения самого Рамуэля, когда с переворотом будет покончено, а возможно, просто вкладывала во взгляд все мыслимое презрение, какое только могла собрать.
Рамуэль невольно поежился.
— И как вы собираетесь позаботиться о них? — уже намного более спокойным тоном поинтересовался он.
— О них позаботятся дреги, — ответила Нитра, поворачиваясь и делая знак служанке, — их ненависть сделает свое дело.
— И все? — Рамуэль смотрел на ведьму мрачно. — Они возглавят сопротивление и доставят нам массу проблем, прежде чем эти тупоголовые чешуйчатые твари разберутся с ними. Если они вообще не разберутся с дрегами первыми.
— Кому воевать на их стороне? — Нитра с открытой неприязнью смотрела на падшего. — Или ты думаешь, мы рассчитывали на удачу, когда продумывали переворот? Дреги — это огромная сила, одна из самых неповоротливых, но и одновременно жутких, среди всех адских слоев. Кто остается с двумя капхами? Только крылатые демоны, едва успевшие оправиться от недавних боев. Им не с кем объединяться, некого возглавлять. Остальные демоны разрознены и бесполезны без Абы. Скользящие твари вообще никому не подчиняются. Анархия, мы добились той самой проклятой анархии, которой не было здесь со времен сотворения, тем, что избавились от Абы.
— Допустим, — Рамуэль был по-прежнему мрачен, — но от Небироса лучше избавиться.
Ведьма фыркнула, развернувшись к нему спиной и не удостаивая его ответом.
— Хочешь убить его — убивай, — произнесла Нитра, и Рамуэль не нашелся, что ответить. Его крылья на какую-то секунду заслонили весь дверной проем в зале, а затем он исчез из виду.
— У большинства этих птиц куриные мозги, — бросила Нитра Миби, и та лишь сомкнула веки в знак согласия.
— Но не слишком ли мы замахнулись? — все-таки осмелилась она спросить.
— Мы избавимся от них по очереди, — произнесла Нитра. — Мы заслужили править этим миром, потому что он давно оголодал по истинной власти, власти разума и хитрости, а не развращенности и скуки, которая правила им все последнее время.
— Почему ты так ненавидишь его? — спросила Миби.
— Потому что он пренебрегал нами, — проговорила Нитра и отвернулась. Этим она дала понять, что разговор окончен.
Грерия с трудом опустила Лили в кресло Ника в его кабинете.
— А это не так уж и легко, — вздохнула она, опускаясь рядом с ней в соседнее кресло.
Лили же все еще приходила в себя, с трудом воспринимая смысл сказанных ведьмой слов.
Звуки растворялись в пространстве, наполняя его пузырями, потом лопались и смысл оседал на вещах в кабинете.
Грерия, бросив на нее короткий взгляд, даже подумала, уж не лишилась ли она рассудка, и успела пожалеть о том, что не уберегла ее от рокового шага. Но Лили подняла голову, и в глазах ее светился спокойный глубинный разум, какого не бывает у безумцев.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила Грерия, и нервно помяв в руке взятую со стола губку, добавила: — Нам лучше уйти отсюда, пока на нас не наткнулись ведьмы, или дреги.
— Да, ты права, — кивнула Лили и сделала усилие, чтобы подняться. Грерия подхватила ее под локоть, помогая и принимая на себя вес.
— Я не знаю, что ты видела, и мне не надо это знать, но забудь, выбрось все из головы, — прошептала она ей на ухо. Лили только рассеянно улыбнулась ей в ответ.
— Все нормально, Грерия, все хорошо.
— Да уж, лучше некуда, — проворчала ведьма, наблюдая как неуверенно девушка переставляет ноги.
Хлопки крыльев за спиной заставили Грерию напрячься и приготовиться к бою, но в помещение мягко вошел Петра, и на его встревоженном лице отразилось облегчение, когда он увидел целую и невредимую Лили. Затем он настороженно взглянул на ведьму.
— Петра, — Лили протянула к нему руку, — все в порядке, она с нами.
— Я бы не очень доверял таким, как она. — Бросил ангел, и ведьма вернула ему неприязненный взгляд.
— Кто бы говорил, — проворчала она, и взгляды их снова скрестились.
— Перестаньте, пожалуйста, — устало произнесла Лили, и Петра снова обратил на нее свое внимание, рассматривая ее измученное лицо и понимая, что она опирается на ведьму оттого, что не может стоять самостоятельно.
— Что случилось? — он дернулся в сторону Лили, и подхватил ее под другую руку.
— Ничего страшного, нам надо уходить, — проговорила Лили.
— Она сунулась в самое пекло, — не выдержала Грерия и вновь смерила ангела гневным взором, словно это он был виновен в случившемся.
— Ты попала в переделку с дрегами? — в ужасе спросил он.
— Нет, — Лили смогла улыбнуться, — я узнала, где Аба, и пыталась пройти к нему.
— И где он? — руки Петры разжались от неожиданности, и ведьма слегка присела, снова приняв на себя вес Лили, и раздраженно посмотрела на крылатого.
— Он далеко отсюда, в ловушке из света.
— В коконе? — глаза Петры широко раскрылись.
— Да, — подтвердила Лили.
— Что ты знаешь о коконе? — спросила ведьма, пристально глядя на него.
— Теперь только то, что он и правда существует, — он был явно где-то далеко мыслями. — Я думал, это всего лишь легенды, и создать его невозможно. И еще невероятнее то, что сам Аба заточен внутри него.
— Только не начни отплясывать тут на глазах у нее, — глухо произнесла ведьма, и Петра вернулся на землю.
— Лили, это шанс на освобождение...
Лили покачала головой:
— Нет, Петра, это война, которая не принесет никому ничего хорошего. И уж точно, никому не станет легче, если ведьмы и дреги победят. Трон не останется пустым. А он, — она замялась, не зная, как произнести самую крамольную мысль на свете, — он — не самое страшное зло здесь.
Петра смотрел на нее ошарашено, а Грерия не удержалась и рассмеялась.
— У нее контузия светом, не иначе, — произнесла она, успокаиваясь. — Не самое страшное, — в последний раз хмыкнула ведьма, — скажи еще, что он — хороший, и я, честно, разрыдаюсь от смеха.
— Нам пора, — отрезал Петра, и обе женщины согласились с ним.
Если бы не огромные крылья, возможно, им не довелось бы покидать башню вместе, но бывший ангел действительно был великолепен. В размахе его крылья достигали метров шести, не меньше, и Грерия невольно любовалась ими, вспоминая другие крылья, которые остались у нее в руках. Пустые земли, жажда и огромный василиск — песня их любви. Ей ни разу не довелось подняться с ним к небу, а ему так и не удалось полетать, став человеком. Ведьма закрыла глаза, а по щекам все равно катились упрямые слезы. Под другим крылом Петры, словно в своеобразной колыбели его руки и плаща висела Лили, глаза ее были прикрыты, а по лицу блуждала улыбка, и сложно было представить, что могло заставить ее улыбаться в такие сложные времена.
