— Нет, Луиза, твои родители мертвы, — сказал Франц.
— Что? Откуда ты знаешь? — она осеклась и обхватила себя руками. Будто хотела запереть, спрятать внутри, защитить и удержать надежду.
Эту надежду ей внушил Маркус. Франц достал из кармана колбы с кусочками кожи и протянул Луизе.
— Что это? — она взяла их, повертела в руках и задержала дыхание.
— Сожалею, Луиза, я сам выкопал тело твоей матери во вдоре Дома Офицеров.
— В доме Офицеров, — прошептала она.
Теперь когда она наклонила голову, Франц мог рассмотреть ее покалеченное ухо.
— Как она умерла?
— Выстрел в затылок.
Передвигаясь беззвучно, Сесар опустился на корточки в нескольких шагах от них.
Луиза всхлипнула.
— А отец?
— Тоже мертв, — Франц верил в свои слова. Отец Луизы не мог выжить, слишком много тел было во дворе. Франц просто его не узнал.
Луиза прикрыла рот ладонью и зажмурилась. Она не заплакала. Когда отняла руку от лица, на щеках остались красные отпечатки пальцев, будто кто-то ее ударил.
— Это я виновата... — её голос дрожал. — Генри приехал... сказал, что за ним идёт Касто. Нужно было действовать. Быстро. Я рассказала им про тюрьму и партизан. Не могла сказать про то, что собиралась сделать. Не могла сказать про то, что сделал Генри. Но ... они... — плечи Луизы затряслись. — Отец сказал, что я спуталась с плохой компанией, и он мне поможет. Мать сказала, что увезет меня в Америку. Они не поняли, — Луиза обвела беспомощным взглядом комнату и посмотрела на Сесара. — Они не поняли насколько все серьезно. Мне стоило не болтать, а оглушить их и забрать с собой. А вместо этого я повезла Генри в трущобы.
Луиза покачала головой. А Франц попытался мысленно востановить события. Сбежав из аэропорта, Генри поехал к Луизе. Она отвезла его в трущобы. Значит Генри все время был там. Он был в трущобах, когда умер отец Франца, когда Касто посадил Франца под домашний арест. И когда Франца едва не разорвала толпа по дороге на кладбище. А потом... Франц тоже оказался в трущобах. Лонарди сказал, он три дня провалялся без сознания. Все это время Генри был где-то поблизости. Знал ли он, что Лонарди выхаживает Франца? Знает ли Луиза, что Лонарди отдал Францу Генри?
— Я должна была забрать их из дома и спрятать, — Луиза начала раскачиваться взад и вперед.
Дверь раскрылась. Трое у бассейна вскочили, зашлепали мокрыми подошвами по мраморному полу, забрали у разносчика пиццу. Пять коробок воняли тестом и сыром. Неужели пиццерии работают в обычном режиме? В соседней комнате что-то упало на пол.
Луиза прекратила расскачиваться и уставилась в одну точку.
— Чего ты хочешь? — спросила она.
Её люди перешептывались, открывая коробки, обмениваясь кусками, доставая из холодильника пиво и колу.
— Зачем ты приехал? — теперь Луиза смотрела на Франца с сожалением, почти умоляюще.
— Я решил, что ты должна знать. Решил, что Маркус нечестно и жестоко использует твою привязанность к родителям.
— Я слышала, — Луиза шмыгнула носом и скривила губы, — теперь ты его домашняя зверушка.
Франц повторил её усмешку.
— Какой твой интерес во всем этом?
— Коалиция.
— Ты хочешь коалиции? — Луиза отшатнулась.
Нандо приказал убить твоего отца, а ты хочешь, чтобы он вошёл в правительство, кричал её взгляд.
Что Франц мог ей ответить? Нандо приказал убить его отца. Маркус заставил Франца расследовать преступления отца, публично отречься от него, признать что он был чудовищем.
— Для всех нас будет лучше, если Нандо и Маркус сядут за стол переговоров, — твердо сказал он.
Луиза вздохнула, шумно, нервно.
Дверь снова раскрылась, хлопнула.
— Альбер, — Луиза вскочила на ноги. Связки на её шее напряглись.
— Я пришел, как только узнал, что Маркус шантажирует тебя.
Луиза шагнула к Лонарди, и он заключил её в объятья. В том, как он погладил её по голове и накрыл ладонью её шрамированное ухо, было что-то интимное, тайное.
— Маркус врет, Луиза, — в шепоте Лонарди тоже было что-то интимное.
— Я знаю, — она сглотнула. — Франц принес доказательства. Частицы её кожи.
Лонарди не прикоснулся к пробиркам. Коротко глянув на Франца, он опустился на диван и усадил Луизу себе на колени. Прижав лицо к его груди, она позволила себе закрыть глаза. Ресницы тут же намокли от слёз. Франц почти кожей чувствовал связь между Луизой и Лонарди. В том как его сила и уверенность накладывались на её слабость и растерянность Франц чувствовал что-то остро неправильное. Будто Лонарди хотел не утешить Луизу, а задушить. В его руках она была так же неподвижна как мертвая девочка в подвале Санчес. Франц вспомнил, как оплакивал смерть отца на плече Лонарди. Вспомнил, как Лонарди поцеловал его в висок, и ощутил тошноту. Лонарди воспользовался его слабостью. Он не мог избавиться от ощущения, что с Луизой он поступил и поступает точно так же. А Генри? Пробовал ли Лонарди с ним тот же фокус?
Вспомнив о Генри Франц почувствовал себя лучше. Он представил себе Генри в камере. Представил, что сейчас он сидит в той же позе и на том же месте, где Франц его оставил. Эта мысль вселила в Франца странную уверенность. Происходящее больше не давило на Франца, он смог оторвать взгляд от Луизы и Лонарди и осмотреться.
В бессейне появились кусочки салями. В пустых коробках из-под пиццы лежали смятые жестянки из-под пива и колы. Люди стояли у окна. На фоне заката их фигуры истончились и потемнели. Тонкие руки-палки указывали на вертолет. Один смеялся, второй, вскинув на плечо автомат, делал вид, что стреляет.
— Пфф, — плевал он и дергался всем телом.
Всё так же сидя на полу, Сесар курил косяк и наблюдал за их игрой. Детской, одинаково дурацкой и угрожающей.
— Мне пора идти, — Франц поднялся.
Луиза отняла лицо от груди Лонарди и растерянно моргнула. Он погладил её по спине.
— Я провожу тебя, — сказал Лонарди.
Они встали с Луизой одновременно.
— Спасибо, Франц, — она пожала ему руку. Её рука в его ладони была маленькой и холодной.
Он еще не вышел за дверь, а Луиза уже повернулась к окну. Краснота заката будто залила её волосы кровью.
— Идем по лестнице, — Лонарди перегородил дорогу направившемуся было к лифтам Францу. — Я хочу с тобой поговорить. Предупредить насчёт Маркуса.
На лестнице ждали трое с автоматами. Судя по тому, как Лонарди дал им отмашку, они были чем-то вроде его личной охраны. И правда, не ходил же он по обезумевшему городу без охраны. Все же, понял вдруг Франц, с охраной или без Лонарди был легкой мишенью. Он был вчера в телецентре, сегодня здесь. Он в любом случае рискует.
— Что насчет Маркуса? — спросил Франц.
— Ты не спрашивал его почему, если он так ненавидел твоего отца, он никогда не выступал против него? Почему подчинялся ему даже после того, как он уничтожил его друзей и их семьи?
— Почему же?
Они спустились на двенадцатый этаж. Лонарди посмотрел через окно на толпу внизу.
— Твоего деда и отца связывала общая тайна. Это прочнее семейных уз. Эта тайна сделала твоего деда навсегда рабом твоего отца. Послушным, покорным. Безвольным.
На десятом этаже стены были расписаны черной краской. Кресты, виселицы, члены и политические призывы.
— Ты знаешь, что твой отец изначально выступал за урезание армейского бюджета? За то, чтобы выгнать из страны американцев, которые поставляли нашим военным новую технику. Маркус возненавидел его, как только это услышал. А потом между ними встала твоя мать. Представляешь, какой удар для Маркуса? Красивая, богатая, самая завидная невеста в столице выбирает в женихи выскочку с кофейных плантаций.
— К тому времени он пятнадцать лет жил в Гото и работал в газете, поднялся от простого разносчика газет до редактора, — возразил Франц. Ему претила мысль, что волна разоблачений накроет и этот отрезок его памяти. Оказывается, для него было важно, сохранить неизменными хотя бы часть своих воспоминаний об отце.
— Да, он был умен, трудолюбив, уверен в себе и харизматичен. Когда он появился на политической арене, я преподавал в военной академии. Наши студенты с восторгом слушали его выступления тайком от инструкторов. За это его и полюбила твоя мать.
Что-то кольнуло у Франца внутри. То ли сожаление о том, что он сам не слышал этих речей, то ли сожаление о том, что не видел родителей в этот период их жизни, о том, что толком не знал их. Или он сожалел о том, что ему самому не достает убежденности и уверенности его отца? Никогда не доставало. Он заглушил беспокойство воспоминанием о Генри, сидящим на полу, положив голову на колени.
— Что ты хочешь рассказать мне о Маркусе? — Франц посмотрел на Лонарди.
Что делал он во времена, когда отец Франца мечтал о реформах? Орал на кадетов и получал процент с похищений? Подкупал полицейских, водил дружбу с торговцами наркотиков, спал с моделями, певцами и актрисами обоих полов, как утверждала желтая пресса. Мучаясь бессоницей на базе, Франц читал её за неимением лучшего источника информации о Лонарди. Желтая пресса сообщила ему имя ректора академии, у которого похитили сына, но не сообщила подробности.
— Маркус убил твою мать, Франц, — Лонарди понизил голос. — Когда твои родители поженились, он сделал вид, что смирился. Заключил с твоим отцом натянутое перемирие, сделал вид, что не замечает его речей. В конце концов, тогда это были только слова. Он подарил им дом на годовщину свадьбы, присутствовал в больнице при твоем рождении и приглашал вас на военные парады. А потом твой отец пробился в сенат, и его планы стали не просто словами, он подал проект закона по сокращению бюджета армии, перераспределении денег, техники, снижению численности регулярных войск, замене обязательного призыва контрактами. Он считал, что эти меры помогут освободить деньги на реконструкцию и восстановление экономики. И тогда Себаса, Маркус и мой отец заволновались. Мой отец и Себаса убедили Маркуса, что нет другого выхода заткнуть неугодного сенатора, кроме как убить его.
Лонарди говорил быстро, щурился. Францу показалось, что на его загорелых щеках даже появился румянец, настолько его возбуждал разговор. А может, это был всего лишь отблеск заката. Отблески заката скакали по домам на противоположной стороне улицы и на обшивке вертолета, ползающего над ними.
— Франц, — воскликнул Лонарди, то ли для того, чтобы перекричать шум вертолета, то ли чтобы завладедеть вниманием Франца. — Они просчитали, когда тебя и Марии не будет дома, выбрали время. Нападение на дом сочли самым простым вариантом, потому что такие нападаения случались часто и это вызвало бы меньше всего подозрений. Такое нападение трудней всего было бы связать с ними. Но они ошиблись. Когда их автоматчики вошли в дом, там не было твоего отца. А твоя мать вернулась за картинами, которые купила для галереи. Перевозчики, которые должны были доставить их из дома в галерею поменяли время. А она вдруг решила присмотреть за картинами. Люди Маркуса растреляли и перевозчиков, и ее. А так же всех слуг. Они всадили в неё двадцать пуль. Она умерла на ступенях крыльца. Они переступили через её тело и обыскали дом, согласно плану перевернули внутри все, чтобы сошло за ограбление.
Зачем он говорит мне это? Странно, но Франц оставался спокоен. Лонарди сказал, что хочет предупредить его насчёт Маркуса? Ложь, судя по словам какие он выбирает, больше похоже на то, что он пытается восстановить Франца против Маркуса.
— Это не объясняет почему Маркус был последние десять лет предан моему отцу, — холодно сказал Франц.
— Он был предан твоему отцу, потому что тот знал о том, что он сделал. Сходя с ума от горя и скорби, Маркус признался твоему отцу, что хотел убить его, а убил свою дочь.
Франц потерял дар речи. Ясно вспомнил Маркуса за столом. Лысый череп, прыгающие желвалки. Кожа натягивалась на лысом черепе, когда он энергично жевал и спорил с Лонарди. Не верь, Лонарди, сказал однажды Маркус.
— Почему я должен тебе верить?
— Не должен. Никогда не верь мне, — рассмеялся Лонарди. — Ты явился сюда, потому что слышал как Маркус и его аналитики обсуждают как раздавить Луизу? Аналитиков наверное представлял полковник Болейло? Такой с тонкими губами? Спроси его. Он был в вашем доме и стрелял в твою мать. А потом помог Маркусу устранить остальных исполнителей. А если хочешь еще доказательств, я покажу тебе где их тела закопали за городом.
Франц поднял руку, ему казалось, Лонарди не собирается затыкаться. А он так устал, устал настолько, что у него гудело в ушах.
— Я должен идти.
Лонарди кивнул.
— Конечно, — Лонарди отсалютовал ему. В шутку. Будто издевался. Насмешливо. — Будь осторожен с Маркусом.
Франц повторил его кивок и отвернулся, не в силах выносить общества Лонарди. Он сбежал по ступеням, оттолкнул журналистку и с удивлением отметил, что она едва не упала.
На улице воздух слоился сумерками. Пара плакатов отсвечивала люминесцентной краской. На фургонах журналистов и пожарников зажглись прожекторы. На капоте одного из них лежали отрубленные головы. Распахнутые рты, кровавые потеки.
— Сенаторы заслужили смерть. Сенаторы служили беззаконию. Пытались сбежать из страны... трусы, крысы...
Возможно, отрубленные головы принадлежали тем, кто не успел сбежать или решил остаться, возможно, толпа отыгралась на случайных людях. Вокруг Франца прыгали и кричали мужчины и женщины. Раскрасневшиеся, пахнущие вином, они двигались хаотично и непредсказуемо. Франц снова обливался холодным потом, снова чувствовал себя ящерицей, протискивающейся мимо раскаленных камней. Жара и солнце вот-вот прикончат её.
Стремясь защитить спину, он протолкался на тротуар и прижался к стене. Колени дрожали. Он никак не мог избавиться от ощущения, что его схватят и разорвут на части. Он помнил как его били, тянули за волосы, выворачивали ему руки люди, чьих лиц он не мог рассмотреть. Их было слишком много. Многорукий многоголосый кричащий организм.
Через пятьдесят шагов Франц выбрался к армейским постам. Слева солдаты толкались с растрепанными гражданскими. Справа удерживали щиты. Кто-то толкнул Франца в спину, и вместе с паникой пришло желание, чтобы военные открыли огонь. Разогнали, растреляли собравшихся вокруг отеля людей. Но солдаты ничего не сделали. Мысль о расстреле пришла и исчезла вместе с паникой.
Как только Франц протолкался через кордон, в его руку вцепился Хорхе. Он что-то тараторил, но Франц не слышал за воем голосов, громкоговорителей, сирен. И телевизора. Трудно поверить, но над головой, в окне на втором этаже, орал телевизор.
— Машина за углом, — прокричал Хорхе Францу на ухо.
За углом группа подростков пила вино и била пустые бутылки о стену. Осколки ударили Франца по сжатому кулаку. В машине он рассматривал три маленькие царапины в свете фонарей.
Он приказал Хорхе ехать в тюрьму. Поразился контрасту: в то время, когда вокруг отеля бесновала толпа, около тюрьмы затихло даже дорожное движение. Повернув на Борхе, они встретили всего одну легковушку. Уставшая женщина за рулем. На заднем сидении спящие дети. Очередь у ворот тюрьмы тоже измельчала. Несколько стариков переговаривались с солдатами. Так спокойно и тихо, что казалось, речь шла о погоде или слухах.
