Только сил не осталось, а мысли уже давно путались. С еле слышным стоном Эжени опустилась на пол, скользя боком и спиной по шершавой и влажной каменной кладке. Сознание терять отчаянно не хотелось, хотя всё к тому шло.
Закрыв глаза, она оперлась спиной о стену, оседая на неудобно подогнувшиеся ноги. Рука поднималась с трудом, словно чужая. Заколка запуталась в волосах. Можно было ругать себя сто раз, что подобрала её тогда на выходе из Большого зала, да так и не вернула, но похоже, только благодаря ей кошмар стал лишь наполовину кошмаром. Но как же больно! И уже не в голове, а гораздо ниже. Там, где сердце.
Наконец заколка поддалась и, вырвав несколько волосков, Эжени наконец поднесла её к глазам. Липкая на ощупь, она была запачкана чем-то темным. И в полумраке не сразу стало понятно, что это кровь. Девушка сжала зубы со всей силы, чтобы унять нервную дрожь и не дать воли слезам. Она уже большая девочка, чтобы плакать. Или нет?
Слёзы всё же пробивались сквозь плотно прикрытые веки, капали с кончиков ресниц, обжигая щёки, попадали в нос, мешая дышать. Холод от камней шёл такой ощутимый, что словно наяву она услышала голос матери, зовущий её, маленькую дочурку из сада: "Нельзя сидеть на камне, Ласточка, заболеешь! Придётся пить горькие зелья!".
Она давно выросла, и сама понимает, что нельзя. Но все силы куда-то подевались, словно боль, измучившая голову, выпила их без остатка. Перед зажмуренными глазами мелькали образы — много, разные. Они отвлекали от холода, от окровавленной заколки Молли в руках, от страшного места, где не повезло оказаться в таком состоянии. Ведь никто не найдёт, и она останется здесь навсегда.
Италия... Как хорошо там и тепло. Как красиво, интересно и совсем не страшно. Солнце плавится на крышах домов, тонет в глубоких каналах Венеции, заливает площадь перед собором Святого Павла, и впитывается без остатка камнями полуразрушенного Колизея. Рим, Неаполь, Флоренция, Верона, Салерно, Сиракузы... Они побывали много где за два неполных месяца. Сполна насладились памятниками истории, походили по многочисленным музеям, наполнились красотой увиденного, казалось, до самого горлышка. Папа ещё шутил, что глаза у неё стали размером с галеон и никогда не станут прежними. Она смеялась. Ей вообще было там весело, с папой и мамой.
А ещё у неё приключился самый настоящий курортный роман. О таком она только читала — в потрёпанной магловской книжке Эвы Стэнли, которую та как-то оставила на диване в гостиной.
Эти итальянцы вообще были очень любвеобильны. Ей столько комплиментов в жизни не говорили. И все эти пылкие взгляды, намёки, слова... Эжени заразилась ощущением волнения и предвкушения чего-то прекрасного и запретного. Хотелось тоже испытать всё, что обещали горячие взгляды. И случай представился.
Франко Риччи, их гид по Вероне, был милым, кудрявым брюнетом с очень смуглой кожей. Совсем молодой, стройный красавец. В первый же вечер, едва она осталась одна, ловко пробрался на её балкон. Конечно, она рассердилась для вида, но парень был неподражаем — столько цветов подарил, наговорил комплиментов, так трогательно держал её за руку, стоя на коленях. И она позволила ему один поцелуй. На следующий вечер ещё один, а потом ещё...
С ним было весело и волнующе. На главном он не настаивал, да она бы и не позволила, но и без этого она немало узнала нового о своём теле, и о мужском тоже. Десять дней в этом романтичном городе пролетели, как миг, и она рассталась с Франко без сожалений. Маглорождённый итальянец был очень хорош, но никакой любви к нему она не испытывала. И ещё каждую минуту боялась, что отец или брат застанут. Так что даже грусти не было при расставании, только немного неловкости. Провожая их к камину для перемещения в следующий город, синьор Риччи бросал на неё украдкой обиженные и тоскливые взгляды. Но при отце она не смогла ничего сказать на прощание, и надеялась, что пылкий итальянец сам всё понял, ведь даже писать ему Франко не просил. И хорошо, что не просил.
А потом случился Дамиан.
Эжени влюблялась много раз, за шесть школьных лет это были разные мальчики. На первом курсе ей даже слизеринец нравился, который помог ей собрать учебники с пола. Она не помнила даже, кто толкнул её на выходе из библиотеки, а его помнила. Это сейчас он стал похож на медведя, здоровенный и наглый. А тогда был улыбчивым мальчишкой с весёлыми глазами, худеньким и славным. Только недолго это продлилось. Староста собрал их перед Рождеством и всё про слизеринцев объяснил. Эжени перестала поглядывать в его сторону в Большом зале. Стала садиться спиной к слизеринскому столу. И привычка сохранилась до сих пор.
На втором году она без памяти влюбилась в того самого старосту. Голубоглазый Девлин Уайтхорн много времени проводил в библиотеке, как и она. Однажды он улыбнулся ей и подмигнул, и Эжени влюбилась. Всё закончилось в конце года, безответная любовь сошла на нет сама собой, когда Уайтхорн выпустился из школы и затерялся где-то во взрослом мире.
На третьем году она пала жертвой красавца Даррена ОХары, капитана квиддичной команды Хаффлпаффа. Он пришёл посмотреть на гриффиндорцев, когда капитан Кроули набирал новых игроков. Эжени пришла с Молли, та подбила её попробоваться на охотницу, уверяя, что у неё получится. Роберт пошёл с ними заодно — поболеть на трибунах. В итоге противный гад Кроули со смехом её отстранил, велев топать в библиотеку и книжки зубрить, а Роберта неожиданно сам пригласил вратарём. И Роб прошёл. А она, зарёванная, упорно сидела на трибуне, глядя на подругу и брата, и всем сердцем ненавидела Глена Кроули.
Даррен неожиданно присел рядом с ней и погладил по коленке. Она вздрогнула — семикурсников все опасались. Они были сильно загружены учёбой, вечно выглядели хмурыми и неприветливыми.
"Знаешь, деточка, — произнёс он очень низким голосом, отчего даже скамейка завибрировала. — Меня тоже высмеяли на втором курсе. А теперь посмотри — я капитан, и намерен играть в квиддич профессионально".
Она возразила ему, что у него талант, и вообще он ирландец, а говорили, что ирландцы так и рождаются на мётлах. Как он смеялся! Заразительно, громко, весело. А отсмеявшись, погладил её по голове, и сказал, что она "прелесть". Досматривать набор гриффиндорцев он не стал, ушёл, всё ещё посмеиваясь и крутя головой, даже не подозревая, что запал в её сердце раз и навсегда — то есть до очередного выпуска семикурсников. Весь свой третий курс Эжени бывала на всех играх, и на всех тренировках не только Гриффиндора, но и Хаффлпаффа. Врала Молли, что следит за их тактикой, и подруга верила, даже компанию ей составляла. Молли вообще всегда её поддерживала, и была очень близка. Это в последний год они как-то отдалились. То ли Эжени стала другой, то ли перемены в Молли так повлияли.
Бравого ирландского капитана на четвёртом курсе сменил нахальный Хиггинс в сердце романтичной заучки. Бен даже не догадывался о её чувствах, как и его предшественники. Возможно потому, что учёбе Эжени отдавала гораздо больше времени и сил, чем всяким глупостям. Так на пятом курсе она грезила иногда об Эрике Манче, семикурснике из Хаффлпаффа. Но посчитав его глуповатым, закончила любовь прямо в мае, не дождавшись выпуска этого парня.
На шестом курсе она разрывалась, ей стали нравится сразу двое. И опять оба были семикурсниками. Один с Рэйвенкло — Джордж Моргис, другой с Гриффиндора — Брэдли Перкинс. Парни дружили, может поэтому, увидев их в библиотеке, она была очарована сразу обоими?
Закончилось всё как обычно — выпуск и каникулы. Но только повстречав Дамиана, она вдруг поняла, что все эти влюблённости не стоят и кната по сравнению с тем, что она почувствовала к Вестерфорду с первого взгляда.
Он стал для неё всем. И впервые она не столько думала об учёбе, сколько о нём, его глазах, руках, замечательном уме и благородстве.
Он был сдержан, умён, шутил тонко, истории рассказывал интересные, подмечал в людях смешное, но без пошлости и грубости. С ним было интересно всегда, даже когда он молчал. И да, самое главное, что в этот раз всё было по-настоящему. Никаких безответных воздыханий. Он на самом деле стал её парой. Вот только как будто охладел после осеннего бала.
И Эжени заподозрила неладное. Ведь и в любви не признавался. И так до сих пор ни разу не поцеловал. И это было обидно, ведь много раз она пыталась намекнуть, что была бы не прочь.
Этим вечером она хотела поговорить серьёзно. Поставить вопрос ребром. Совсем скоро каникулы, а она соврала Молли и Роберту, что ждёт помолвку на Рождество. В глубине души она была уверена, что Дамиан улыбнётся и скажет, что любит. А там и до поцелуя дойдёт — ведь парням это тоже надо?
Встретились случайно, она буквально налетела на Дамиана, спускаясь по лестнице. И сразу решилась — упускать такой случай было глупо. И Вестерфорд не подвёл. Схватил за руку и завёл в кладовку. Её сердце дрогнуло от радости, когда он набросил на дверь запирающие заклинания. Неужели поцелует?
Поцеловал. Сразу по-настоящему, испугав и заставив испытывать странные ощущения. Но оттолкнуть не решилась, растеряв вдруг всю храбрость. И послушно подставляла под поцелуи шею, и даже грудь, лишь краем сознания отметив разорванную блузку. Пусть, раз они всё равно поженятся. А потом стало так ужасно, что вспоминать не хотелось.
Он стал таким чужим, словно сошёл с ума. Это было жутко и больно. И она до одури боялась сопротивляться, позволив всё. А потом он прокричал имя её брата, и все кусочки мозаики вдруг встали на своё место. Не зря говорили, что такое бывает. Не просто так он все время приглашал на прогулки Роба, и сразу становился особенно весёлым и остроумным.
Это было ужасно и отвратительно. Она помнила, как прокусила его руку. Злость в ней переборола даже страх. Любовь? А была ли она? А потом был этот страшный момент. Страшнее, чем пережитый ею извращённый секс. Вестерфорд направил на неё палочку и мерзко улыбнувшись, произнёс свой "Обливиэйт". В ту минуту она, наверное, от испуга смогла притвориться, что он подействовал. Боялась, что иначе он сделает что-то худшее. Даже боль от заколки отступила на задний план. И у неё получилось. За что-то даже парень её похвалил, вновь став ласковым и улыбчивым. И простились нормально. А потом она побежала вниз по лестнице, ощущая, как наваливается дикая боль в мозгу, лишая воли.
Значит, заколка Молли защитила её от страшного заклятия! И она не знала, радоваться ли этому. Эжени всхлипнула и тихонько побилась головой о камни, не в силах открыть опухшие от слёз глаза. Дрожь прошла, но ног она почти не ощущала. То ли замёрзли совсем, то ли отсидела. И голос, раздавшийся неподалёку услышала словно сквозь вату.
— Рег, пойди сюда! Тут такое!
— Что там, Марк?
Голос слизеринца Регана Мэдисона она узнала со странной радостью. Он! Хорошо, что именно он! Ей захотелось отозваться, только сил совсем не осталось. Ни открыть глаза, ни позвать. Губы шевельнулись, но звука не было.
— Оставь её, — говорил кто-то другой уже совсем рядом. — На нас же подумают, ты, идиот!
— Отвали! — прорычал Реган, поднимая её с пола и крепко прижимая к себе. А её затопило облегчение. Эжени только успела восхититься какой же он сильный и потеряла сознание.
* * *
Санни следовало сразу прекратить это безобразие с Басти, не собиралась же отвечать и сдаваться. Но так захотелось ещё чуть-чуть продлить ощущения мягкого огня во всем теле, не того сжигающего, пережитого в агонии, а совсем другого, вроде эйфории после выздоровления, только ещё острее. Так что всё же ответила, шевельнув губами, и тут же оказалась в крепких объятиях, а поцелуй превратился из нежного в страстный. Опомнилась она, когда его ладони опустились на бёдра, так явно оглаживая и прижимая ближе к себе, что Санни потерялась от острых ощущений и его явного возбуждения. Рабастан, перестав терзать её рот, стал целовать шею, отчего вместе с судорожным вздохом к ней вернулось частичное осознание происходящего. В глаза бросились парты и большая картина с изображением Биг-Бена. Это помогло враз прийти в себя и попытаться оттолкнуть Лестрейнджа, упираясь ладонями в его грудь.
Надо отдать ему должное, Басти сразу же разжал руки, отпуская её, и даже отступил на пару шагов, пряча руки за спиной. Только смотрел так, что подгибались колени, и дышал так же тяжело, как она, сжав зубы, отчего на виске вздувалась венка, а крылья носа трепетали от напряжения.
— Санни, — голос был хрипловатым, и он кашлянул, прочищая горло.
Она поспешно оторвалась от стены, протиснулась между ним и столом — он не ожидал, и просто не успел отойти — и поспешила к двери. Разговаривать не видела никакого смысла. Ясно же, что в таком состоянии ничего путного ни он, ни она сказать не смогут.
— Подожди! — он в два шага догнал её у двери и на мгновение прижался к спине, обхватив за талию и уткнувшись носом в её волосы. Но заметив, как она напряглась, сразу отстранился. — Прошу, подожди!
Со вздохом она отпустила ручку двери, поворачиваясь к нему лицом. Басти уже улыбался виноватой и в то же время шаловливой улыбкой, демонстративно подняв руки вверх. Это успокоило, потому что она боялась, что он снова на неё набросится. И кто знает, как далеко это могло бы зайти.
— Твои волосы. Позволь мне заплести, я умею.
Санни спохватилась, что даже одежду в порядок не привела. Поспешно застегнула несколько пуговиц на блузке и заправила её в юбку. Волосы в самом деле оказались в беспорядке, и она смутилась ещё больше, вспоминая его пальцы, массирующие затылок. И когда успел расплести?
— Магией заплетёшь? — уточнила она. Сама она сейчас не могла никак вспомнить нужное заклинание.
— Руками!
— Нет! Не подходи! Я сама!
— Санни, пожалуйста, я бабушке заплетал. Правда, умею! Это не продолжение, и намерения у меня самые невинные, поверь!
— В тебе нет ничего невинного, — буркнула она, поворачиваясь к двери. — Ладно, только расчёски у меня нет. Не планировала как-то...
— Вот, смотри, — он показал ей деревянный гребень с широкими зубьями, — трансфигурировал из платка.
Санни вздохнула, когда он начал расчёсывать волосы, зубья мягко массировали затылок, задевали спину и ниже... Она спохватилась, пусть и не сразу:
— Басти!
— Всё-всё! Уже заплетаю! Поверь, я быстро. Хотя, если бы ты позволила...
— Рабастан!
— Понял!
Сначала она удивилась, что он действительно это умел. Пальцы быстро и ловко собирали прядки по всей голове, выплетая в какую-то хитрую косу. А потом только надеялась, что он не знает, какое это удовольствие, когда тебя так заплетают. Что он не подозревает, какие приятные ощущения вызывает каждое прикосновение его пальцев, и не ощущает мурашки, которые бегут по затылку. Выдохнула очень медленно и незаметно, когда он стал плести косу ниже, и прикрыла глаза. Ну а что, впору расслабиться и получать удовольствие, коль уж так получилось.
Справился с её волосами он действительно очень скоро и, к счастью, Санни тоже успела кое-как совладать с собой. Даже улыбнулась, когда он показал ей пушистый хвостик. Где он взял вплетённый в рыжую косу зелёный шнур, уточнять не стала, не доверяя своему голосу. Дура ведь, что согласилась на это, но кто же знал, что это такой интимный процесс?!
