Ее ярость и ложь насмешили Генри.
— Нет, я всего лишь по пьяни заснул на полу.
— Ты редко бывал дома. Страдал от наркотической зависимости.
Генри покачал головой. Может, именно это ее тревожило — он взрослел и его все труднее было удержать под контролем?
— Нет.
— Все, кто сидят на этом дерьме, уверены, что могут соскочить в любой момент!
— Ты заперла меня в клинику, чтобы сохранить свою репутацию. Ты привела в дом очередного поклонника, не знала, что он торгует наркотой, не знала, что за ним следит полиция. А когда они нагрянули, испугалась, что в новостях сообщат, что в доме известной оперной певицы нашли три килограмма кислоты. Тогда ты решила подставить меня.
— Тебе нужна была помощь!
— Свалить вину на несовершеннолетнего, отправить меня в клинику и плакаться в каждом интервью, как тяжело быть матерью наркомана. Как сильно ты хочешь помочь сыну, потому что любишь его больше всего на свете. Конечно, эта история красивей заголовков в стиле: полиция допрашивает оперную певицу в связи с найденными в ее доме наркотиками и выясняет детали ее связи с наркоторговцем. Была ли это только любовная интрижка или взаимовыгодное сотрудничество?
— Это была случайность, Генри! Я не спрашивала Марко, чем он занимается. Притащив наркотики в мой дом, он злоупотребил мои доверием.
— Конечно, а отвечать пришлось мне. Ведь это намного удобнее и безопаснее для тебя. Для вас обоих. Если дело за хранение заведут на несовершеннолетнего.
— Это не отменяет того, что у тебя были серьезные проблемы, Генри!
— Шеннон, они сделали мне анализы, в тот вечер в полиции, потом в клинике. Я был чист. Единственная причина почему меня приговорили к принудительному лечению это твои показания и три килограмма МДА, которые вы мне подсунули.
— Нет-нет. Тебе нужна была помощь. Я видела, что с тобой происходит: не ночуешь дома, отдаляешься, становишься неуправляемым. Пьешь, куришь траву, нюхаешь кокаин в шестнадцать.
— Меня заперли в психушку, потому что ты подставила меня!
— Как ты смеешь! Я бы никогда не причинила тебе вред. Это была не психушка, а дорогая клиника с безупречной репутацией. У тебя был лучший уход, отдельная палата, тебя лечил лучший специалист.
Генри засмеялся. Эту часть он тоже слышал в интервью. Вернувшись домой, он просмотрел их все. Все интервью, в которых Шеннон рассказывала о своей беде. Если бы не они, возможно, он никогда и не понял бы, что вся его жизнь была игрой. Его жизнь — её ложь. А ведь он, и правда, раньше верил всему, что она говорила. Верил, что если упоминает в интервью о его вкусах, значит, гордится им, если говорит о его алергии, значит волнуется. Чтобы понять, что его всю жизнь обманывали, пришлось пересмотреть и прочитать двадцать три интервью, которые Шеннон дала, пока он сидел в клинике.
Как же хорошо она играла. Каким же отвратительно тупым был Генри, веря в ее игру.
Машина подпрыгнула и пошла боком. Завизжали шины, заскрипели тормоза. Их развернуло на сто восемьдесят градусов и потащило на обочину. Генри ударился головой о дверь. Шеннон вскрикнула. Водитель что-то быстро говорил. Когда вращение прекратилось, достал телефон. Грянули выстрелы. Стекло около лица Генри прогнулось и пошло трещинами. Вместе с Шеннон он забился между сиденьями и вжал голову в плечи.
Стекла треснули, осколки посыпались в салон, Шеннон закричала и вцепилась в руку Генри. Влажное и теплое брызнуло ему на висок. Подняв голову, он увидел, как водитель с пробитой пулей шеей заваливается на пассажирское сиденье.
Ошарашенный и испуганный, Генри пропустил момент, когда автоматные очереди прекратились. В салоне висел дым. На улице раздавались голоса. Дверь за спиной Генри открылась — затылок обдало горячим воздухом.
— Нет! — закричала Шеннон, цепляясь за руку Генри.
Мужчина с автоматом на плече пытался вытащить ее из машины. Другой зашел со стороны Генри, ударил его прикладом в затылок и бросил на асфальт. Даже через звон в ушах, Генри слышал визг Шеннон. Он хотел подняться, увидеть ее, показать, что с ним все в порядке, но ему не позволили. Ударили в живот ногой. А когда Генри скорчился, кто-то оседлал его, связал за спиной руки, просунул ремень между зубов и накинул мешок на голову.
— Вставай, — слово сопровождалось ударом.
Шеннон больше не кричала. Наверное, ей тоже завязали рот. Возможно, надели мешок на лицо.
Она боится темноты, никогда не гасит лампу в коридоре, спит с детским ночником над кроватью. Бабочка со светящимися крыльями, пока Генри не исполнилось девять, она висела над его кроватью, потом перекочевала в комнату матери.
Генри дернулся и получил по ребрам. Дыхание перехватило. То ли от удара, то ли от мешка на голове — он задыхался. Кто-то подхватил его за локти и потащил вперед. Сколько их? Похитителей? Стрелявших? Кто дотащил его до машины и кинул в кузов?
Генри ударился плечом, попробовал сесть, отодвинуться, найти опору, но повсюду натыкался на сапоги и колени, пинки и удары. По шуму топоту ног и вибрации пола, он догадался, что похитители загрузились в кузов грузовика или фургона. Теперь его зажимали коленями с двух сторон. В плечо уперлось холодное и жесткое дуло автомата. Генри показалось, что он слышит мычание. Возможно, это Шеннон с таким же как у него кляпом во рту пытается кричать, просить пощады и звать на помощь.
Машина поехала, кто-то наступил Генри на связанные руки. Тряпка закрывавшая лицо быстро намокла от дыхания. Сначала грузовик разогнался, потом резко затормозил, Генри ударился зубами о чьи-то колени и почувствовал вкус крови во рту.
Судя по тряске, они свернули на проселочную дорогу. Сколько времени прошло? Куда их везут? Генри даже не мог определить была эта поездка длиннее или короче путешествия от Гото до президентского дворца.
Когда машина остановилась, сразу несколько рук вцепились в Генри. Ему казалось, они тянут в разные стороны, будто хотят разорвать на части — но его всего лишь выкинули из машины. Подхватили за связанные руки и потащили, не позволяя выпрямиться.
Не понимая, что и зачем делает, он упирался и выкручивался. Споткнулся о порог или ступени. Когда отпустили, забился в угол комнаты. Комнаты? Дрожащими руками Генри ощупал деревянный пол. Услышал скрип половиц, вжал голову в плечи и замер. Не способность видеть нагнетала страх: Генри представлял себе собравшихся вокруг людей, слышал тяжелое дыхание готовящихся к нападению хищников и ожидал удара.
Сквозь закрывавшую лицо ткань пробивался свет. Лампа? Генри повернул голову, силясь по теням угадать, что происходит в комнате.
Дверь хлопнула. Кто-то вошел в комнату, но никто не вышел. Что-то щелкнуло. Генри подумал о затворе автомата, взведенном курке пистолета и зажмурился. Услышал звук похожий на глоток — рядом всего лишь открыли бутылку, а он уже приготовился к смерти.
Генри испытал облегчение, когда охранники заговорили. Их было двое: один голос высокий, почти мальчишеский, второй — сиплый, как у астматика. Они говорили о футболе. Судья не засчитал крокодилам гол, стоит выпустить ему кишки. Охранники закурили, завоняло дешевым табаком. Похоже, в комнате не было окон, удушливый дым пропитал мешок на голове Генри, и он закашлял. Кашлял и не мог остановиться. Сначала охранники терпели его кашель, потом приказали заткнуться. А когда он не смог, пнули в бедро. Тонкий высокий голос предположил, что он утихомирится, если его вырубить. От удара в висок Генри отключился.
Придя в себя, он резко сел. Качнулся вправо, влево, ища стену — хоть какая-то защита в его беспомощном положении.
Кто-то вздохнул, что-то заскрежетало. В воображении Генри похититель чистил пистолет, автомат, точил нож, чинил электропилу. С чем бы он не возился, скрежет не прекращался. От неподвижности у Генри затекли спина и подтянутые в защитном жесте к груди колени.
Он сжал и разжал зубы. Ремень во рту причинял все больше неудобств. При каждом вдохе и выдохе рвал губы, узел давил на затылок, порождая непреходящую головную боль. Язык лип к небу от жажды.
Что случится, если он попросит пить? Как он попросит с кляпом во рту? Через некоторое время к жажде и головной боли добавились покалывание в боку и тяжесть в мочевом пузыре.
Металлический скрежет пропал. Охранник закончил свое дело или сделал паузу? Послышались шаги, шорохи. Будто кто-то мял газеты или заворачивал подарки. Почему-то этот звук подбодрил Генри. Он попробует попросить воды и разрешения помочиться.
С ремнем во рту получалось только мычать. Как животное перед забоем. Он слышал себя словно со стороны. Пытался сказать "пить", "помочиться" и "пожалуйста", но выходили нечленораздельные звуки, от которых волосы на затылке вставали дыбом.
— Заткнись, — низкий голос лениво растягивал слова. — Иначе мне придется тебе врезать.
И Генри заткнулся. Он знал, промычи он еще хоть слово, начнет кашлять, и тогда его точно вырубят. Возможно, это был не самый скверный вариант. Горло саднило. Попытки сдержать кашель и не обмочиться превратились для Генри в пытку.
Как давно он здесь? День сейчас или ночь? Наверняка, президент уже знает, что Шеннон, певицу, которую он настолько ценил, что подарил ей виллу у моря, похитили. А если знает, значит, ищет? Пустил по следу похитителей полицию. Армию? Генри пытался мыслить логически и позитивно. Но все его попытки разбивались о неведение: где Шеннон? Как далеко они от столицы? Как далеко друг от друга? Что если Шеннон убили? Нет, именно она была целью похитителей, не Генри. Что если она умерла по дороге или ее случайно застрелили? Нет-нет, при таком раскладе Генри не оставили бы в живых.
Заскрипела дверь.
— Ну что там? Что говорит Рамон? Пора ехать. Нельзя здесь засиживаться, — забубнил низкий голос, недавно приказывавший Генри заткнуться.
— Я его не видел. Он заперся с певичкой, после того как ей стало плохо, — голос был высоким и молодым. Похоже, тот мудак, который предложил успокоить кашель Генри ударом в висок.
Шеннон жива, успокоил себя Генри. Черт, если её как Генри связали и кинули в машину, она не успела захватить свою сумку. Шеннон понадобятся ее таблетки: антидепресанты, гормоны для щитовидки. Без них она ослабеет.
— Мне нужно отойти, — сказал низкий голос. — Подменишь?
— Ага.
Дверь хлопнула.
Похититель со звонким голосом прошелся по комнате и замер. Мало того, что Генри его не видел, теперь еще не мог слышать.
К горлу подступил комок. Несколько минут Генри боролся с кашлем, а потом его скрутило. Казалось, если бы не ремень во рту, он выплюнул бы собственный язык и гланды. В груди болело так, что Генри не сразу понял, что обоссался.
— Ну охренеть! Ну ты и свинья. Ну и ублюдок! — возмутился "звонкий" похититель и ударил Генри ногой в живот. — Нравится мочиться под себя? Нравится в собственном дерьме сидеть?
Новый удар пришелся Генри по лицу. Ботинок смазал по носу — достаточно сильно, чтобы кровь хлынула на мешок и в горло, но не достаточно, чтобы сломать переносицу.
— Вот ведь свинья, — Звонкий топтался около Генри, будто раздумывал куда пнуть, потом остановился. Через миг на Генри полилась горячая струя. На грудь, на мешок, пропитывая ткань и смешиваясь с кровью Генри. — Нравится? Хрошо тебе теперь? Чувствуй себя как дома! Небось привык, чтобы на тебя ссали? Богачи любят извращения. Чем вы там на своих вечеринках занимаетесь? Чем вас президент развлекал? Американцы ведь все за деньги сделают, верно? Президент отсыпал денег твоей мамаше — и все, теперь может нассать в рот ей и тебе!
— Анхель, какого хуя? — просипели от двери.
— Он обмочился. Завонял здесь все так, что дышать нечем, — Анхель снова пнул Генри.
— Плевать, — ответил астматик. — Бери его и тащи к Рамону, сука отказывается записывать видео, пока не увидит сына.
— Вставай, — Анхель ударил Генри в голень.
Он чувствовал себя жуком, которого перевернули на спину, — движения болезненны и бесполезны.
Выругавшись, Анхель схватил Генри за шиворот. Астматик — за локоть. Выкрученные за спину руки тут же свело судорогой. Вдвоем похитители поставили Генри на ноги, ударяя о стены и косяки, прогнали по коридору и снова бросили на пол.
— Генри! — Шеннон упала рядом, обняла, сдёрнула с головы мешок.
Генри зажмурился.
— О господи, у тебя кровь, — Шеннон коснулась его виска и разбитого носа. — Дайте воды!
Дрожащими руками она пыталась развязать кляп у него на затылке, но у нее ничего не получалось.
— Воды! Принесите кто-нибудь воды! — закричала Шеннон.
Несмотря на резь в глазах, Генри разлепил веки и посмотрел на мать. Поплывшая от слез косметика, всклоченные волосы, вчера светлое и воздушное платье, сегодня напоминало грязный коврик для ног.
— Шеннон, — позвал худой мужчина в высоких резиновых сапогах. Генри не мог рассмотреть его лицо из-за яркого освещения. В комнате стояло три прожектора на треногах, все направленны на белую простынь и стул перед ней. — У нас был уговор, Шеннон. Я приведу тебе сына, а ты запишешь видео.
— Его избивали! — Шеннон оставила попытки развязать кляп Генри и повернулась к человеку в резиновых сапогах. — Били по голове! Нам нужен врач!
— Шеннон, я надеялся договориться по хорошему... — начал "резиновые сапоги", но Шеннон не дала ему договорить.
— Позови врача, ты грязный, гнусный ублюдок! — закричала она.
"Резиновые сапоги" кивнул своим людям. Двое схватили Шеннон и оттащили ее от Генри. Анхель и Астматик повалили его на пол и принялись избивать ногами. Первым ударом выбили зуб, от второго — затрещали ребра.
От боли и шока Генри перестал понимать, что происходит. Он слышал лишь пронзительный крик Шеннон. Слышал, даже когда потерял сознание.
* * *
Он очнулся в машине. Над головой трепыхался брезентовый купол. Мотор бурчал под кожей. Спина ныла. Генри попробовал перевернуться и снова провалился в темноту.
При следующем пробуждении он увидел над головой листья и кусок черного неба.
-Генри, — Шеннон приподняла его голову и прижала к губам флягу. Глотать было больно, но ремень между зубов исчез. Генри попытался сесть и не смог понять связаны ли руки. Ощущения собственного тела сбоили и ускользали. Совершенно точно локти больше не были вывернуты назад, но все равно руки затекли настолько, что пальцы утратили чувствительность. Попытка самостоятельно приподнять голову запустила светопляску перед глазами.
— Все хорошо, — Шеннон погладила его по волосам. — Тебе нужно попить. Еще глоток. Не все сразу, а то вывернет...
Генри вырубился под ее бормотание. Когда снова открыл глаза, небо выцвело до желтого, слева и справа по краям небосвода плыли листья. Широкие и тяжелые. Услышав всплеск, Генри догадался, что находится на лодке. Шеннон спала сидя, привалившись спиной к низкому обшарпанному борту и положив руки и голову на колени. Вместо вечернего платья на ней были армейские штаны и куртка. На ногах — резиновые сапоги, как у человека приказавшего избить Генри.
Как давно это было? Они хотели, чтобы Шеннон записала видео. Использовали Генри, чтобы шантажировать ее. В голове всплыли кадры из многочисленных интервью Шеннон. Шеннон улыбающаяся, отводящая глаза, изображающая волнение, растройство, растерянность. Шеннон промакающая несуществующие слезы. Нет, последнее видео, наверняка, было другим — настоящие слезы, настоящее волнение и страх. Просьба о помощи, просьба о выкупе. Для этого их похитили.
