Волчица и пряность. Том 23

— Ха-ха-ха! Просто шутка спьяну! Но не будь это так, разве она не имела бы смысл?

— О, действительно, озадачивает.

— Ха-ха-ха! Они пришли к разным торговцам в городе, говоря об одном и том же. Все пришли к одному выводу. Но теперь пришли к тебе, и все предположили, что решение найдётся.

Вот как. До Лоуренса дошло.

— Все ставят ставки на то, получится ли у меня?

Разговор ради преимущества в азартной игре.

Лаудо игриво подмигнул.

— Исходя из этого, какими могли бы быть эти драгоценности? К сожалению, в голову ничего не приходит.

— Мм?

— В северных морях на берегу после шторма можно найти янтарь. Или... жемчуг, может?

Крупный янтарь найти тяжело, мелкий попадётся почти всегда. Гораздо более редкий жемчуг, был всего лишь случайным наростом в теле моллюсков, ждать три года, пока его можно было бы забрать, для деревни неразумно. А если нет возможности собирать моллюски, про жемчуг вообще можно забыть.

— Не янтарь и не жемчуг, это называется... Я редко соприкасаюсь с этим товаром, это называется... — Лаудо похлопал себя по лысине, затем его глаза широко раскрылись. — Да, точно, коралл.

— Коралл?

— Как-то давно один странствующий торговец, торгующий изысканными украшениями, принёс нечто одному аристократу на продажу. Красного цвета, красивое, как драгоценный камень. Ему придали круглую форму, чтобы вставить в серебряную оправу, но, я слышал, изначально это похоже на дерево, растущее в море.

Деревья, растущие в море. Лоуренс тоже слышал об этом. Представить себе это он не мог, но мир так велик, не стоит удивляться, что на морском дне могут деревья расти.

— Говорят, кораллы растут очень глубоко в море, донырнуть до них, чтобы сорвать, невозможно. Поэтому железные прутья изгибают в форме символа Церкви, привязывают к верёвке наподобие рыболовного крючка и бросают в море, чтобы подцепить им ветку. Если не подцепится, надо снова бросать. Это как повезёт. Только представишь себе и уже чувствуешь, что выбился из сил. А если ветка и зацепится, она должна быть достаточно толстой, чтобы из неё можно было вырезать украшения.

— Вот оно как... — произнёс Лоуренс, восхищённый разнообразием мира — сколько в нём было того, о чём он не знал, Лаудо же неловко улыбнулся. — Но я не могу себе представить, чтобы пруд для разведения рыбы мог быть так использован.

— Звучит, как мечта, а? — сказал Лаудо и был прав. — В общем, только он знает причину и, как ни спросишь его, говорит только о разведении рыбы.

Следовательно, снова расспрашивать Радена не имело смысла.

— Как бы то ни было, если преподобный Раден захочет стать епископом, приходи мне сказать об этом. Я пожертвую кое-что, чтобы выразить моё расположение, — и Лаудо, показав улыбку торговца, вернулся на место.

Когда большой живот и общее ощущение близости жирного исчезли, Лоуренс с облегчением выдохнул, но после вдоха ему показалось, что он втянул бесполезную пустоту вместо воздуха.

— Фуухх... Чем больше я думаю, тем больше запутываюсь, — пробормотал Лоуренс, вздыхая и складывая руки на груди.

У торговцев вроде него ситуация вызывала сожаление, но пока Раден не желал этого делать, другим заставлять его сложно. Конечно, и Лоуренс, и Лаудо проявляли себялюбие, стремясь содействовать обретению Раденом звания епископа, ведь это давало бы им дружественно настроенного члена Церкви высокого уровня. И если оставить в стороне желания Радена, Лоуренс был на стороне настойчивости Суарто.

Суарто и остальные селяне были от всей души благодарны Радену и хотели таким образом отблагодарить хозяина. Тем более что сам Раден пришёл сюда, следуя за служителем Церкви, и у него в душе могла родиться мысль самому стать служителем, увидев в своём приходе возможность, дарованную Богом.

С одной стороны, старик, который много лет вёл по жизни людей, с другой — эти люди, надеявшиеся старика отблагодарить. Подобное часто встречалось и в купальнях Ньоххиры. К примеру, пришла пара аристократов в купальню к Лоуренсу, отец и сын, отец от возраста уже растерял зубы, но то и дело подчёркивал, что не уступит молодым. Годы уже и сыну избороздили лицо морщинами, и он время от времени сетовал на то, что ему приходится следовать за отцом, объезжая верхом их земли, а также днём и ночью навещать других аристократов.

Будучи не в силах уговорить отца отдохнуть, сын привёз его в Ньоххиру, где отец сможет на время притормозить свою деятельность. И вот тут отец чаще всего и понимал, что ему пора на покой.

— Думаю, Раден сам должен знать, что ему следует занять место епископа... — успел пробормотать Лоуренс, когда увидел, что голова Хоро, сидевшей напротив, опущена, она тихо смотрела на своё отражение в кружке с элем. — Эй, ты как?

После появления Лаудо она не издала ни звука, её лицо выглядело усталым. Несмотря на раскрасневшиеся щёки, она казалась бледной. Выпито ею было немного — две или три кружки, вероятно, ей было нехорошо из-за недавнего похмелья. Осталось несколько кусков недоеденной баранины, значит, с ней точно было не всё в порядке. Наверное, лучше будет завернуть оставшееся мясо и вернуться на постоялый двор.

— Хоро, возвращаемся, — сказал Лоуренс, забирая кружку у Хоро.

Та сразу закрыла глаза и опустила голову на стол. Заплатив рыжеволосой разносчице, Лоуренс взгромоздил Хоро себе на спину, забрал завёрнутое мясо и пошёл к двери. Он потерял счёт случаям, когда ему приходилось относить её на постоянный двор, вероятно, она не слишком следила за своим состоянием, зная, что могла на него положиться. Иногда ему казалось, что Хоро лишь притворялась пьяной, но он скрывал свои подозрения. Удовлетворение желаний клиента должно быть в радость торговцу. Если его принцесса вела себя настолько ребячливо, он должен был принять это.

— Однако, действительно холодно, — произнёс Лоуренс, выходя из таверны в уже наступившую осеннюю ночь.

Он подумал, не стоит ли накрыть Хоро одеялом, но решил, что такая забота была бы чрезмерной, и криво усмехнулся. Почувствовав, что она начала сползать, Лоуренс поправил её на спине и шаг за шагом потопал к постоялому двору.

— Эта особа... кажется, тяжелеет год от года...

Вместе с тем внешне она не менялась, потому её тяжесть показалась ему странной. Потом до него вдруг дошло: может, это не Хоро тяжелела, а слабели его ноги и спина. Со временем ритуал её доставки на спине с последующим укладыванием в постель уйдёт в воспоминания.

Лоуренс всегда потакал её капризам, вероятно, потому, что старался посмотреть на ситуацию с её стороны.

Он состарится, а она останется молодой, с годами он останется для неё позади. Думая о том, что такой день настанет, Лоуренс чувствовал, что, как бы он ни баловал Хоро, этого будет недостаточно. Он не мог оставаться с ней вечно. Слова обряда "пока смерть не разлучит вас" подразумевали именно его уход.

Люди, сидевшие за столами перед постоялым двором, приветствовали Лоуренса с Хоро на спине свистом и криками, Лоуренс криво усмехнулся в ответ и вошёл в дверь, услужливо открытую хозяином. Ведро хозяин тоже держал наготове — на всякий случай. И прошёл вперёд открыть дверь комнаты.

Там Лоуренс собрался сгрузить Хоро на кровать и вдруг обнаружил, что она не спала. Принцесса дотянулась ногами до пола и шумно свалилась с его спины на кровать.

— Всегда ты так, — улыбнулся Лоуренс.

Хоро свернулась калачиком и тихо простонала.

— Тебе плохо?

Краски в значительной мере вернулись к её лицу, но он всё же решил уточнить — Хоро покачала головой. В мире не найдётся пьяницы, который признается, что не умеет пить, и её отрицанию не стоило полностью доверять. Однако она не ограничилась жестом и, потянувшись, схватила его за рукав, желая, чтобы он сел рядом.

— Ладно, ладно.

Когда Хоро обессиливала, в её поведении становилось больше от избалованного ребёнка. Говорят, что с возрастом люди действительно становятся ребячливей, без притворства. Лоуренс сел справа от неё, она уткнулась лбом в его плечо и сказала:

— Так перепила...

Раз она говорила о том, как ей сейчас неловко, значит, ей уже куда лучше. Лоуренс обнял её левой рукой, а правой взял её руку.

— Лаудо перебил тебя на нашем ужине, и ты почувствовала себя одинокой? — произнёс он, немного поддразнивая её, и рука Хоро крепко сжала его руку. — Извини.

Последнее слово он сопроводил поцелуем в голову между её волчьими ушами. В отличие от хвоста, источавшего цветочный аромат из-за дорогих масел, их Хоро использовала для ухода за ним, сладковатый аромат её ушей был запахом самой Хоро. Слишком явное обнюхивание разозлило бы её, и Лоуренс сразу остановил себя. А она вдруг сказала:

— Возможно, это действительно можно назвать одиночеством.

Лоуренс был встревожен, на его лице сама собой появилась заботливая улыбка.

— Нет, мне было одиноко. Потому так пила.

И Хоро сама потёрлась макушкой о его щеку.

Такой безвольный ответ лишил на время Лоуренса речи и на несколько ударов сердца остановил ход мыслей. Потом он смог вернуться к сути.

— О появлении Лаудо... Ты же хотела что-то сказать перед этим?

Что-то подумала о Радене, может? И даже унылой она стала выглядеть с того самого момента. Он мягко пожал её руку в ожидании ответа, и эта маленькая рука дрогнула.

— Я обнаружила, насколько ты большой дурень на самом деле... И потому ты так много думаешь.

— Мм?

Хоро проехалась ногтями по тыльной стороне ладони Лоуренса.

— Ты большой дурень, и это при твоём-то уме, я просто поражаюсь, ответ перед твоим носом, но ты это не понимаешь, — говорила она с чувством, и слова её представлялись Лоуренсу какой-то загадкой. — Может, я тоже большая дурёха. Это как при хорошем нюхе и чутком слухе не замечать, что у тебя плохое зрение.

Они в Ньоххире однажды обнаружили, что плохо читала и писала Хоро в действительности из-за плохого зрения. Лоуренс тогда дал ей увеличительное стекло, чтобы было легче читать и писать, но сама Хоро была поражена таким открытием.

Итак, как разгадать эту загадку? Он, не торопясь, подумал и произнёс:

— Может, я всё время думал не в том направлении?

Мысля здраво, поведение Радена разумным не назовёшь. Вознестись сразу на уровень епископа — такое же чудо, как возвышение деревенской девушки до положения возлюбленной принца, и, что бы там ни было, став епископом, Раден обеспечил бы надёжное будущее деревне. Однако он отказался.

Если бы деревня была бы для него важнее чего бы то ни было, он бы согласился даже вопреки своему желанию. Значит, отказ Радена определялся не на уровне рассудка. Если бы надо было определить показатели дохода или убытка, у Лоуренса в голове нашлось нужное для решения. Но в чувствах человека, запутанных и неосязаемых, ему было далеко до Хоро.

— Меня интересовало, о чём думает этот похожий на большое дерево человек, — начала она.

Не медведь или камень, а большое дерево.

Раден и впрямь походил на большое дерево.

— Почему этот старый упрямец просто не примет доброту всех остальных?

Похоже, что Хоро тоже исходила из такого отношения, значит, Суарто и селяне действительно заботились о Радене. Однако, глядя с одной позиции, Хоро и Лоуренс смотрели в разные стороны.

— Я... ощутила стон внутри этого мощного человека, и моё сердце задохнулось от тоски.

Лоуренс был поражён. Но не своей неспособностью понять, что чувствует Хоро. Он обнаружил, что стоит у черты, которую не должен был пересекать.

— Иначе говоря?..

Он не мог не запнуться, но Хоро, сузив глаза, улыбнулась.

— Всё верно, это деревня Пасроэ. Деревня, в которой я жила долгое время, — сказала Хоро с сонным видом, будто рассказывала старую, давно приевшуюся историю. — Та самая деревня, которая отвергла меня.

Лоуренс разом вдохнул, словно обрезав вздох на середине. Деревня, в которой он обрёл Хоро, но сама она потеряла там нечто очень важное.

— Меня прогнали жители деревни, о которых я так долго заботилась. Как по мне, это большое дерево — благословенный из благословленных, — беспечным тоном добавила Хоро, но её шутка была наполовину правдой.

Шерсть на её хвосте за спиной немного вздыбилась.

— Но его боль непритворна, он действительно растерян и не знает, что делать. Я действительно не понимаю, ведь люди, защите которых он посвятил всю жизнь, беспокоятся о нём от всего сердца. Почему он не примет этого? Обсуждать это бессмысленно. И потому... — Хоро отстранилась от Лоуренса и села на кровати ровно. — Давай представим, что чувствует большое дерево.

— Что чувствует Раден?

Хоро кивнула, на её лице появилась натянутая улыбка с таким выражением, словно кто-то дотронулся до её занемевшей ноги.

— Не подумал ли этот самый Раден, что жители деревни собрались его прогнать?

— Мм... а? Прог... Прогнать его? — не мог не переспросить сбитый с толку Лоуренс.

— Не то чтобы прогнать прочь, но что-то вроде того.

Лоуренс не понимал ничего. Суарто и селяне действительно заботились о Радене, а если бы они втайне хотели бы его прогнать, это бы не ускользнуло от острого слуха Хоро.

Недоумённый взгляд Лоуренса вызвал у Хоро беспомощную улыбку.

— Подумай, он же все силы положил на этот пруд с рыбой? Но теперь рыба мертва.

— Но-но ведь разве селяне не благодарны ему за его самоотверженность? То, что они занялись оленями, — это тоже ради того, чтобы облегчить бремя Радена, так ведь?

— Что ж, это верно. Но... о, если бы я была на его месте... — Хоро взглянула в окно на ночное небо, снова Лоуренса и вдруг с силой ударилась лбом ему в грудь. — Я бы почувствовала себя очень одинокой.

— Одинокой?.. Одной?..

Хоро закрыла лицо ладонями, кивнула и заговорила:

— Жители Пасроэ, они тоже узнали, как использовать знания и силу людей, чтобы найти способ растить пшеницу и стали обходиться без моей помощи. Я обещала тому человеку сделать пшеницу крепкой и обильной, так что не имеет значения, кто это сделал, пока урожаи обильные. Кто бы это ни сделал, пока урожаи хорошие, я должна быть счастлива.

Голос Хоро задрожал, будто она могла в любой миг расплакаться, и сердце Лоуренса сжалось. Но сердце его болело не по этой причине, причиной была его собственная неосторожность, по которой он вынудил Хоро сказать то, что она собиралась, когда её перебил Лаудо.

— Пруд с рыбой в той деревне — то же самое. Мечта воссоздать свой дом могла быть одной из причин, в этом нет ничего удивительного. Но вот главной причиной должно быть наполнение животов голодных людей, — Хоро фыркнула, наверное, вспомнив себя в те времена, когда мудрая волчица хранила деревню Пасроэ. — Причиной должно быть возвращение людям возможности снова смеяться, создавать новые семьи, обретение ими нового дома. Так что неважно, чем это достигается. Это в принципе...

Произнося "в принципе", Хоро явно улыбалась, хотя лица она не поднимала. Словно смеялась над глупостью той себя, которая так тосковала из-за случившегося в деревне Пасроэ.

С потоком невозвратно утекавшего времени Хоро была забыта, более того, стала греховным символом древнего язычества, и её тоска была такой сильной, что её огромное волчье тело почти исчезло.