Сознание иногда возвращалось, и в какой-то момент она поняла, что её подняли с земли и куда-то везут. Потом был яркий свет, она лежала на чём-то мягком, и в её руку было воткнуто несколько прозрачных трубочек, которые вели к высоко подвешенным бутылкам.
Несколько дней её лечили магловские доктора, ежедневно пытаясь узнать её имя.
Случайно она услышала, как доктор у постели, думая, что она спит, упоминал амнезию. Он говорил, что её нашли недалеко от сгоревшего дотла дома, где никто не выжил, и возможно, она из него смогла выбраться, но от потрясения всё забыла.
Эйлин ухватилась за эту версию, выдавая по кусочкам "воспоминания" — смогла назвать имя, смогла сказать, что помнит огонь и крики, но не знает, что они значат. Ей поверили.
Скоро она могла уже вставать и медленно ходить в процедурный кабинет и туалет. Однажды, выходя после перевязки — сломанная рука почти срослась, она увидела в коридоре высокого мужчину с перебинтованной рукой. Тот пристально на неё смотрел, не отрываясь.
Эйлин поспешила вернуться в палату. На следующий день она снова его встретила, мужчина ей улыбнулся и поздоровался. Пришлось кивнуть в ответ.
А ещё через день он принёс ей в палату фрукты и шоколад. Сказал, что случайно услышал её историю, и что его зовут Тобиас Снейп. Шоколад она съела, а фрукты отдала сестричке.
Она не протестовала, и Тобиас стал приходить почти каждый день. А в одно прекрасное утро ей принесли результаты анализов.
— Вы беременны, Эйлин, — мягко сказал доктор, погладив её по плечу. — Срок ещё небольшой, но если хотите, то можно наблюдаться в нашей клинике, когда вы выпишетесь. Завтра документы будут готовы. Вам есть, куда пойти?
Она смогла только кивнуть, потрясённая новостью. Конечно, у неё есть куда пойти. Было точнее, когда она думала, что осталась совсем одна и никому не нужна. Но теперь этот вариант отметался. Ей предстояло жить дальше, не ради себя, а ради того Cолнышка, что поселилось внутри неё.
Тобиас пришёл снова после обеда. Она понимала, что нравится ему. И не чувствовала ничего в ответ. Совсем ничего. Все чувства умерли, когда она аппарировала из дома.
— Хотите на мне жениться? — спросила она прямо, едва он присел на край кровати. Она уже знала, что у него есть свой дом. А её малышу это пригодится.
Тобиас растерялся лишь на минуту. Широко раскрыв глаза, он кивнул и полез целоваться.
Из больницы он сразу забрал её к себе. Потом помогал "восстанавливать" документы, после чего они расписались в местной мэрии.
Свадьбу отметили в маленьком кафе, вдвоём. А через семь трудных месяцев родился её мальчик. Он был недоношенным и очень слабым. Нянечка смеялась, что все недоношенные вырастают гениями. Упоминала магловского Моцарта. А Эйлин смотрела на кроху, мирно присосавшегося к её груди, и оттаивала душой.
Она настояла, что его будут звать Северус, и муж, немного поворчав, согласился.
Жили они бедновато, с малышом прибавились траты. Эйлин, как только поправилась, пошла работать уборщицей в клинику. Там её уже знали и приняли охотно. Больше она ничего не умела.
А ещё, магия, которая так хорошо ощущалась, пока она носила Северуса внутри, стала понемногу уходить из неё. Вероятно, отец отрезал её от рода. Этого следовало ожидать. Магией она стала пользоваться редко, разве что зелья умудрялась варить. Да и то, самые простые. Ингредиенты готовила сама, что-то собирала в лесу, что-то можно было раздобыть в магловской аптеке.
После рождения Северуса, она больше не могла спать с мужем. Сначала хватало сил наложить Конфундус, но надолго его не хватало. Потом магии стало ещё меньше, приходилось изворачиваться. Тобиас злился, начал пить, поздно приходить с работы уже навеселе. Иногда от него пахло дешёвыми женскими духами, и она боялась, что он её выгонит, а себе возьмёт другую жену. Она боялась уходить на работу и оставлять Северуса одного. Поэтому договорилась на ночные смены и таскала малыша, привязав к спине. Ночью за её работой толком не следили, и она могла класть его где-то в уголке, пока моет полы.
С каждым годом становилось хуже. Тобиас перестал приносить зарплату, всё пропивая, а потом начинал клянчить и её деньги. Не хватало на самое необходимое. Да и магии становилось всё меньше. Когда Северусу исполнилось шесть лет, муж заработал тяжёлую травму на работе. Два месяца он пролежал в больнице, а вернувшись, узнал, что его уволили.
И теперь он постоянно уходил искать работу, а возвращался неизменно пьяным. Когда Эйлин робко сказала, что в клинике требуются санитары, он впервые поднял на неё руку.
Она старалась меньше попадаться ему на глаза, и прятала от него Северуса. Ей казалось, что мальчика он ненавидит, словно понимал, что это не его ребёнок. Хотя что-то у них было сразу после свадьбы, и он не должен был знать, что уснул раньше, чем дошло до главного — она позаботилась.
Эйлин с трудом поднялась из-за стола, отгоняя воспоминания! И что на неё нашло? Зачем было ворошить прошлое? Завтра, когда придёт Робертс, она честно ему признается, что Северус его сын. Неизвестно, сколько лет она ещё протянет. Год? Два? А может, ещё меньше. Если он захочет сына забрать, то так тому и быть. Антуан, может, даже полюбит его. Но что не даст в обиду — это точно.
С этими мыслями она растолкала задремавшего малыша, отправляя спать в комнату. Проверила, убрал ли он оставшуюся рыбу в холодильник. Дошла до двери в подвал и начала медленно спускаться. Бодрящее зелье следовало выпить сегодня, иначе до работы она просто не дойдёт. А когда придёт Антуан, можно просто сидеть, он и не поймёт ничего. Мужчины, порой, ничего не замечают.
* * *
Грегорович с опаской взглянул на сову, бесцеремонно влетевшую в его мастерскую. Не вовремя он решил проветрить помещение, закрывшись в этот день раньше обычного. Впрочем, сова заслуживала внимания хотя бы уже потому, что он давно сократил все контакты насколько это возможно, скрывая своё местонахождение, и принимая клиентов только по рекомендациям старых друзей. Мало кто знал, где его искать — пересчитать можно было по пальцам одной руки, совы его просто не находили, а если уж попадались такие проныры, то сгорали на подлёте к его скромному домику высоко в горах.
Мощное проклятие, подвешенное по периметру непревзойдённым мастером, убивало не только магических птиц, но и надолго отпугивало всякого неосторожного, забредшего в эти места. Причём каждый видел защиту в меру своих страхов. Одним казалось, что сползает лавина, другие слышали далёкий грохот камнепада, третьи видели зомби, или горных львов. Был даже случай, что в газете написали об инопланетянах, заразивших чем-то это место. В магловской газете.
Грегоровичу статья настолько понравилась, что он тогда отправил её тому самому другу, мастеру проклятий. Впрочем, по договорённости, он сообщал ему обо всех случаях и слухах, что вызывало это проклятие. Слухи и сплетни ему приносила миленькая ведьма-молочница вместе с разной продукцией прямо из магической деревни, далеко внизу. Вдова его покойного друга, она была в числе тех пяти человек, которые могли беспрепятственно добраться до его дома.
Грегорович подозвал сову и ловко отцепил послание. Первые же слова заставили его улыбнуться. Знаменитый мастер проклятий нечасто писал ему напрямую, просто передавая свои послания через ту же молочницу. Проще сказать — никогда.
Мастер волшебных палочек придирчиво оглядел сову и с улыбкой заметил кольцо на лапке. Ловко!
Он вернулся к письму, скормив ей кусок козлятины. Горные козы, порой, были его единственной добычей.
"Дорогой друг Майкью, — писал мастер проклятий, — мне необходима твоя консультация по одному важному вопросу. Помнишь наш спор, что сказка — ложь, но доля истины в ней есть? Боюсь, оставить семью в это неспокойное время я не могу, но дело не терпит отлагательств. Двусторонний порт-ключ я передам с Миллисентой. Жди её не позже завтрашнего утра. Он сработает ровно в полдень в понедельник и перенесёт тебя в мой кабинет. В ту же секунду при малейшей опасности, ты сможешь вернуться к себе, просто сжав его в кулаке. Но я надеюсь, никакой опасности в моем доме тебе угрожать не будет. И ты задержишься на обед, а возможно, и на ужин. Жду твоего положительного ответа с Лгуньей, её не только моё кольцо защищает, её вообще ничего не берёт. Ты поосторожней с ней. Это сова моей сестры, так что не удивляйся её имени и манерам. У Мюриэль даже домовики психованные. А своих сов мне жалко. Если Лгунья ответ не возьмёт, передай как обычно, с Миллисентой. Твой преданный друг Джейсон.
P. S. Сестра просила передать тебе уже давно — но всё забываю: приглядись к вдовушке, старый пень!
P. P. S. Я тут не при чём, просто дал клятву передать, а срок истекает!"
Майкью фыркнул, оглянулся на сову и ахнул, та успела распотрошить коробочку с заказом одному могущественному клиенту и сейчас одной лапкой пыталась пропихнуть почти чёрную волшебную палочку в кольцо на другой лапке. Вид при этом у неё оставался самый равнодушный и невинный — но только если на лапки не смотреть.
— Отдай сюда! — рявкнул Грегорович и нацелился своей палочкой в наглую воровку, достать её с полки иначе было проблематично. — Акцио Лгунья!
Сова насмешливо ухнула и пропихнула-таки утолщение на уворованной палочке под кольцо. На три последовательных Акцио она плевать хотела. Кольцо Джейсона могло и магию отгонять. И Майкью сообразил призвать палочку. Та дёрнулась, сова врезалась мастеру в лоб, едва не выколов чёрной палочкой глаз, обиженно ухнула, клюнула его куда-то в темя, заставив заорать от неожиданности, и потерять всякое достоинство, оттачиваемое многие десятки лет. Последнее, что он увидел, это как Лгунья вылетела в окно, унося свою добычу, только пёрышко обронила на подоконник.
— Феникс недоделанный! — громко ругнулся Майкью.
Он уже представлял ответ Джейсона — тот ещё прохиндей. "Я тебя предупреждал, а Лгунья ничего не приносила. Обратись к сестрице".
Только к Мюриэль обращаться он не будет. Если она посчитает палочку подарком, а так оно и случится по всей вероятности, то он будет последним, кто попробует сей подарок отобрать. С сестрой Джейсона он провёл однажды два часа в гостиной Прюэтт-холла. Ей было семнадцать. Что выросло из неё спустя двадцать два года — даже представлять не хотелось. Хотя приходилось. К сожалению, она тоже входила в пятёрку его верных друзей. И он, хоть убей, не мог понять, как это случилось.
Порт-ключом от Джейсона он, разумеется, воспользуется. Намёк на Дары Смерти всколыхнул слишком многое, чтобы просто отмахнуться. А Миллисента... Она что, пожаловалась Мюриэль? Что ж, спросит прямо и полюбуется на её смущение, в крайнем случае, сдаст сестру Джейсона, задурила, мол, голову старику. Палочку спёрла, и вообще...
Грегорович подошёл к станку и вытащил заготовку чёрного дерева. Как знал, что пригодится. Взгляд упал на подоконник, где всё ещё лежало перо совы-воровки. На лице мастера промелькнула улыбка. За это и ценили его многочисленные клиенты — за вот такие неожиданные решения. Он не Олливандер, нашпигованный традициями, как рождественский гусь яблоками и черносливом. Это могло быть как минимум забавно.
* * *
Эжени половину субботы просидела в библиотеке, прячась от всех. Ей было о чём подумать. Письмо родителям она переписывала уже двадцатый раз. Вот как сказать им, что она выходит замуж за парня, о котором ни разу не рассказывала. И что делать, если спросят про Дамиана, о котором в письмах было так много?
Мэдисон её не преследовал, чего она очень опасалась. Но ни в пятницу, ни в это утро даже не смотрел в её сторону в Большом зале. Болтал о чём-то с Валери и с Беллой, и казался довольным жизнью.
И плевать ему, что у неё всё рухнуло. Вот только и сейчас она поступила бы так же. Потерять магию было страшно. Роберту она всё рассказала этим утром. Говорила, опустив глаза, не зная, как тот отреагирует. А он удивил. Обнял крепко-крепко, как бывало в детстве, и не отпускал минут пять, хоть она и пыталась вырваться. А отпустив, заглянул в глаза и сказал:
— Энжи! — любил он так коверкать её имя. — Я бы сказал, что Вестерфорду не жить, но боюсь, твой жених не оценит. Поверь, Реган надёжный. Мне Эмили про него рассказывала. Ты как? Выживешь?
Она усмехнулась и поцеловала его в щёку:
— Нормально! Выживу! Страшно немного, в этом ковене Нотта все психи. Будешь меня навещать?
— Буду, конечно! И поверь, родители будут рады. Папе Вестерфорд не слишком нравился, и мама тоже была не в восторге. Я не хотел тебе говорить.
Ей хотелось в это верить, но сомнения были. Роб, наверное, просто её так утешал.
А вчера, после трансфигурации, её вдруг поймала Рита Скитер.
— Можно тебя? — она отвела Эжени в сторону и серьёзно попросила: — Слушай, ты свою подругу любишь?
— Молли? Конечно! — не стала задумываться, вот ещё, оправдываться перед выскочкой из Рэйвенкло.
— Мда, я думала она Санни. Не суть! Слушай, Артур поступил подло. Я его не оправдываю, но хотела бы ему помочь. Не спрашивай почему.
Эжени посмотрела с удивлением.
— И что он натворил?
— Помнишь, он Прюэтт подарил баночку крема? — Рита дождалась её кивка и пояснила: — Этот придурок намешал туда Амортенции. Помоги, а? Принеси мне эту баночку.
Эжени была в шоке:
— Но как? Он тебе это сказал? Вот идиот! За это же в Азкабан загреметь можно!
— Вот-вот, выручи, а? Я в долгу не останусь.
Ну конечно, она пошла в комнату Молли, баночку забрала. И вовремя. Буквально через час домовик мистера Прюэтта перенёс её вещи в новую комнату. И наверняка они всё проверили.
А Рита, взяв баночку, серьёзно сказала:
— Открою тебе секрет. Амортенцию готовил Дамиан Вестерфорд. Мутный он тип, держись от него подальше. Я серьёзно, по нему вот точно Азкабан плачет.
Эжени тогда отшатнулась, ничего Скитер не ответила, просто ушла.
Ей было всё равно, что сделает с кремом Скитер, главное Молли не успела им воспользоваться.
Она взяла новый лист и написала:
"Дорогие мама и папа! Я помолвлена с Реганом Мэдисоном. Он хороший и спас мне жизнь. Пригласите его, пожалуйста, к нам на Рождество. Вы увидите, какой он славный. Ваша дочь Эжени".
Оставалось отправить письмо и самой во всё это поверить. В конце концов, танцевать ей с Реганом понравилось, может, и всё остальное будет не так страшно?
Глава 19
Молодой аврор сжал пальцами виски, поставил локти на стол и с тоской заглянул в чашку с кофе. Кофе он ненавидел и не понимал, как его можно пить литрами, как это делал тот же Долохов. Однако же хотелось протрезветь и избавиться от вкуса Огневиски во рту и неприятных ощущений в желудке. И по возможности забыть утренние события этой злосчастной субботы.
У Августа Руквуда иногда возникало чувство, что в его жизни всё немного слишком. Слишком высокий, слишком чувствительный, слишком худой, слишком умный, слишком несдержанный. Список можно было бы продолжать долго.
Слишком высокий первокурсник — это сейчас его шесть футов и два дюйма* смотрелись почти обычно, школа авроров отучила горбиться, подарив отменную выправку, а долговязый Долохов научил гордиться высоким ростом. Слишком правильные черты лица — не было в нём никакой изюминки, не урод и не красавец, только подбородок, пожалуй, тяжеловат, а брови слишком широкие. И обидно, что от отца по наследству не передалось его харизмы, широкого мясистого носа и чуть приподнятых к вискам уголков глаз. Намёки, что на отца он не похож вовсе, Август переживал слишком болезненно.
