"Не мучай себя, ты ничего не можешь сделать, — сказал Альбер. — Франц придумал этот бред с судом, потому что не может принять решение самостоятельно".
Но может, Франц все уже решил? Он мог арестовать Луизу, но вместо этого показал ей свое преступление. Что если он поступил так, чтобы дать ей выбор? Или правильней сказать, иллюзию выбора? Что если он дал ей время подумать, скажем, дня два, Луиза вытерла вспотевшие ладони о штаны. Заговорит ли она первой, пойдёт ли к правозащитникам? Сделает ли первый шаг? Если она ничего не сделает, он все равно придет за ней?
Луиза вздохнула. Ей столько раз приходилось выбирать меньшее из двух зол, и впервые она хотела, чтобы выбора у неё не было вовсе. Так было бы намного проще, легче, спокойнее.
Она забыла включить в комнате свет. Теперь закрыла глаз, снова открыла, и вздохнула с облегчением — переход из темноты в темноту был мягким и успокаивающим.
Альбер сказал, что Франц боится принимать решение самостоятельно, хочет чтобы за него это сделал кто-то другой. Похоже, Луиза хочет того же.
Внизу хлопнула дверь, и Луиза насторожилась. Может, ей стоило не сидеть здесь и жалеть себя, а послушать, о чем говорят Альбер с Ливи?
Что если Альбер не смог понять её, потому что не понимал её никогда? Он всегда относился к ней как ребенку? Утешал, успокаивал. Невольно Луиза коснулась своего уха. Рассталась бы она с идиотской шапочкой, перестала бы стыдиться своих увечий, если бы Альбер не убедил её, что она сильная? Что способна вызывать желание. Он вернул Луизе веру в себя. Он обращался с ней как с равной. Они действовали заодно, когда решили использовать Генри, когда решили захватить АЭС. Ради общей цели.
Но у Альбера всегда был запасной план. Что если он использовал Луизу, как она использовала Генри? Так же как он использовал Диего против Нандо? Так же как использовал Сесара?
Нет, остановила она себя, ты не знаешь точно, почему Сесар стрелял в Рохаса.
Почему она до сих пор не спросила об этом Альбера? Верила, что цель оправдывает средства? Особенно цель Альбера? Она доверяла ему, потому что он всегда знал, что делает? Или потому, что он поддержал её там, в джунглях, в гребаном партизанском лагере, где она была всего лишь пушечным мясом?
И теперь достаточно было одного спора, чтобы разрушить это доверие? Разрушить их связь?
Будь Альбер сейчас рядом, ей бы не было так страшно и одиноко. Луиза коснулась своего уха — он бы погладил её по голове, и она бы не чувствовала себя такой виноватой? Так чего же она хочет на самом деле, тупоголовая курица, чтобы он пожалел её или понял?
Нет, хватит. Луиза сжала здоровой рукой сломанные пальцы. У неё, что дрожат руки? Нет, она не может больше сидеть на месте.
На первом этаже горел свет, но гостиная была пуста. На кухне тоже ни души, ни движения — лишь часы на микроволновке мигали, доказывая, что время уходит.
Полчетвертого утра.
Луиза вышла во двор. Машины Альбера не было. Она должна была догадаться, если он не поднялся в спальню. Он никогда не докладывал ей о своих планах. Подражая ему на полубессознательном уровне, Луиза ушла к Францу с приема Карлоса. Что было бы, если бы она рассказала Альберу о своем плане искать Касто у Манни? Попытался бы он её остановить? Поехал бы с ней?
В конце улицы громыхнуло, будто перевернули мусорный контейнер или выкинули из окна стул. Луиза вздрогнула. Сердце зачастило, мешая вздохнуть полной грудью.
Новые поливалки в темноте напоминали крепления для палаток в партизанском лагере. Мальчишка с сияющим белизной пластырем на шее курил у ворот траву. Выдыхал аккурат в щели решетки — ниже, выше, справа, слева, словно заполнял ячейки. Словно вгонял патроны в патронник. Смеясь над дурацким сравнением, Луиза искала взглядом оружие в саду. Какой толк выставлять около дома охрану без оружия? Присмотревшись, она заметила приклады автоматов, торчавших из-за ящика с инструментами. Накрытые тряпками, в пределах досягаемости.
Луиза села на крыльцо и закурила. Мимо, неуверенно улыбаясь, стараясь не махать руками и не делать широких шагов, скользнул в дом Хорхе. Когда Луиза думала, что оглохнет от тишины и треска цикад, он вернулся с кружкой кофе.
— Не спится? — его поза напоминала знак вопроса. Он не осмелился присесть рядом с Луизой без приглашения.
— Альбер сказал, когда вернется?
— Нет, — Хорхе переступил с ноги на ногу. Резинка шлепанец цеплялась за большой палец с посиневшим от удара ногтем.
Альбер не говорил с Луизой о своих планах, но всегда отвечал на прямые вопросы. Задавай она их чаще, знала бы больше.
Только теперь она заметила, что Хорхе пялится на её нос. Как только она коснулась перебитой переносицы рукой, он отвел взгляд. Луиза усмехнулась.
— Будешь? — предложила ему сигарету.
С благодарностью кивнув, он пристроился на ступеньках в двух шагах от неё. Он заговорил, но до Луизы доходили лишь обрывки.
— Мать... отец... пропал девять лет назад... вокруг все считали, что он её бросил, но она верила, что он попал в тюрьму... После амнистии всё пыталась его найти. Среди выживших, среди мертвых...
А где сейчас тело её матери и отца? В общей могиле под слоем бетона? Почему это кажется неправдой? Ненастоящим? Невозможным? Пробирки с кожей Амалии были настоящими. Пробирки, которые Луиза носила на поясе еще неделю назад. Это было настоящая память, доказательство. Пробирки, которые принес Франц. Жаль, что она их лишилась. Жаль, что когда обнаружила их пропажу не выбила из горничных Корраля правду. Может, ей стоило мстить не Касто, а тому, кто украл пробирки, последнее, что осталось у Луизы от родителей?
— Слышишь? — Луиза напряглась.
— Что? — глаза Хорхе округлились.
— Выстрелы.
Он вслушивался, приоткрыв рот, и энергично качал головой. Он ничего не слышал, но Луизе казалось, что вдалеке не только стреляют, но и воют пожарные сирены.
Общество Хорхе раздражало больше, чем одиночество, неопределенность и бездействие. Вытерев руки о штаны, Луиза вернулась в дом. Поймала себя на том, что бесцельно ходит по гостиной кругами. Включила телевизор. На экране появился Кава в пестром галстуке и рубашке с короткими рукавами. Прямой эфир коммунистов посреди ночи? Нет, Луиза заметила значок в нижнем правом углу, это запись.
— Сам по себе экономический план Варгаса был не плох, — Кава подался вперед, будто собирался схватить камеру. — Варгас отказался следовать неолиберальной доктрине, которая внушает людям, что получение прибыли это сущность демократии. Неолибиралы полагают, что вопросы распределения ресурсов, социальные и вопросы производсва должны решать рынки. А государство пусть ограничится защитой частной собственности и мелких договоров.
Кому интересен этот бред? Луиза достала из бара бутылку текилы и свинтила крышку. Она подавилась первым глотком, закашлялась, несколько капель упали на футболку.
— Варгас проводил индустриальную политику и уделял в ней главную роль государству. Самый успешный пример такого развития Япония, где государство вводило рыночные механизмы постепенно, по мере роста производства. Сдерживало и ограничивало рыночные механизмы.
Луиза переключила на новости. Фотографии убитых и раненых. У толстяка разворочен затылок, женщина закрывает лицо руками, между пальцами бежит кровь. В клубах дыма шатаются посеревшие размазанные призрачные фигуры людей. Отстреленные пальцы на асфальте.
— Вчера... произошла перестрелка между людьми Рохаса и Хименос. Погибли десять человек... были вооружены автоматами...
Луиза услышала шорох и обернулась — никого. На экране заполыхал пожар. Репортер в шортах и джинсовой безрукавке рассказал о взрыве магазина в провинции.
Во сне Луиза грызлась с Францем. У их спора не было начала и конца. Не было логики. Не было смысла.
— Я убью тебя! — кричала Луиза.
— Я спас тебе жизнь!
— Ты такой же преступник как твой отец и Касто!
— Ты расстреливала заключенных!
— У меня не было выбора!
— Почему ты бросила своих родителей? Свою мать? Они погибли из-за тебя!
— Ты трус!
— Ты убийца и шлюха!
— Ты прячешься за спинами военных. Без военных ты никто!
— А ты никто без Лонарди.
Она проснулась с головной болью. За окнами резвился день. Телевизор погас. Дверь в патио стояла распахнутой. На макушке Луизы пошевелились волосы. От сквозняка? Тогда почему сердце колотится? Почему она вспотела? Луиза потянулась к бутылке, чтобы заглушить звеневшие в голове обвинения Франца.
Она не убивала родителей. Не до конца понимая, что делает, Луиза начала обыскивать дом. Один за другим открывала ящики шкафов и комодов. Она искала пробирки с частицами кожи матери. Они не могли исчезнуть. Зачем кому-то их красть? Это её вина. Всегда её вина. Она действовала все поспешней, хаотичней. На втором этаже сломала ноготь в ванной. Врезалась коленом в косяк двери так сильно, что на глаза навернулись слезы. Почему она не может найти проклятые пробирки? Когда она видела их в последний раз? Луиза вспомнила утро перед митингом, сборы, дырку на носке Сесара.
Больше всего на свете она хотела вернуться в то утро и найти пробирки. Или лучше в предыдущий день. Когда она переступила порог этого дома, когда пробирки с частицами кожи матери были ещё при ней. У Луизы перехватило горло. Какая же она идиотка. Если думать о возвращении, плевать на пробирки. Возвращаться стоило в день, когда она последний раз видела родителей. Она так спешила, что даже не запомнила поцеловала ли их, обняла ли их на прощанье. Помнила лишь, как прятал глаза Генри. Как нетерпеливо расхаживали по саду Альба и Сесар. Что она сказала матери? Они хотели ей помочь, увезти её. Она накричала на них? Она должна была увезти их с собой, просить, умолять, встать на колени, забрать их с собой силой. У неё бы получилось. С ней ведь были Альба, Фло и Сесар. Вместе они бы пригрозили им оружием, увезли в трущобы, и тогда они бы были сейчас живы. Почему Луиза просмотрела такой простой выход? Или тогда этот вариант ей вовсе не казался хорошим и приемлемым? Она чувствовала, что в трущобах, рядом с Сесаром, Альбой её мать и отец будут в большей опасности, чем на вилле? Ведь Альба изнасиловал Генри. Сесар убил женщину, поливавшую цветы. А она, Луиза всхлипнула, застрелила безоружную девчонку. Нет, в тот момент Луиза не хотела возвращаться. В тот момент она верила, что её мать и отец буду в большей безопасности без неё, чем с ней.
Выпивка закончилась, и Луиза опустила голову на колени. Она плохо помнила, как опять оказалась в их с Альбером спальне, на полу, перед дверью ведущей в гнилой сад.
Если возвращаться, продолжила Луиза бессмысленные рассуждения, нужно вернуться в самое начало. До приезда в Лумбию. Отговорить отца принять предложение президента Варгаса. Плевать на деньги. Миллионный контракт. Она представила, как бьется в истерике: кричит, плачет, носится по комнате их дома в Нью-Йорке. Отец смотрел бы на неё с непониманием, раздражением и осуждением. Но она бы не сдалась, и рано или поздно он бы все понял. А если бы не понял, она бы подстроила несчастный случай, соврала, что у нее рак, что беременна — что угодно, лишь бы удержать их от поездки. Беременна? Мысли метнулись к Гелиосу, к пляжу. Гел закрыл от Луизы солнце. Кажется, потом, в тот день, глядя как он возится в волнах прибоя, она подумала, если у неё когда-нибудь будут дети, пусть у них будет такая же красивая смуглая кожа как у него, такие же черные и блестящие глаза и волосы.
Проклятье. Она сходит с ума. Луизе больше не хотелось ни вернуться в прошлое, ни что-то исправить. В окно билась муха. Луиза смотрела на неё и мечтала только об одном — не зажмуриться от яркого солнечного света.
Её разбудил выстрел. Инстинктивно Луиза прикрыла голову руками. Несколько рванных вдохов, тишина, и она отважилась оглядеться. Она прижималась плечом к балконной двери, за стеклом клубилась темнота. Облака черноты парили в комнате. Оперевшись на белевшую рядом кровать, Луиза поднялась на ноги.
Если она действительно слышала выстрел, почему сейчас так тихо? В коридоре горел светильник — плафон-цветок пустил корни в стену. В гостиной на диване развалился Ливи, потирая больное колено. На столе валялись карты. Города? Провинций? Луиза не разобрала, приметила лишь красные круги на них.
Луиза спустилась в холл, когда Альбер спрятал телефон и открыл дверь. Поднимавшийся с дивана Ливи заметил Луизу и приоткрыл рот. Удивлен? Забыл, что она здесь тоже живет?
— Что происходит? — кажется, Луиза слишком долго просидела в одиночестве, от этого её голос звучал неуверенно и слабо. — Ты уходишь?
— Да, — Альбер обернулся. — Хочу поговорить с Диего.
— Он в городе?
— Да.
Уставший взгляд, пересохшие губы. Когда Луиза увидела Альбера первый раз, его седые волосы были коротко острижены. Сейчас они отросли так, будто Альбер не стригся с тех пор как вернулся из джунглей в столицу. С тех пор как начался переворот. Не было времени?
Настенные часы в гостиной показывали час ночи.
— Я хочу поехать с тобой, — Луиза перепрыгнула последние ступени и остановилась в двух шагах от Альбера. Чуть ближе, и разница в росте станет ощутимо давящий. О каком давлении речь? Ведь раньше Луизе нравилось стоять в его тени.
— Хорошо, — согласился он.
Луизе показалось, или он на миг задержался с ответом, будто что-то обдумывал? Сомневался? Взвешивал? А может, она просто сходит с ума? Никогда раньше она с ним не спорила, ни на чем не настаивала. Соглашалась со всем, что он говорил. А теперь решила проверить границы их доверия? И все потому что он не разделил её чувство вины? Луиза опустила взгляд.
Ливи пропустил её вперед. В саду она рассматривала широкую спину Альбера, обтянутую белой футболкой. Кадеты на базе ВВС носили такие же.
На краю садовой дорожки стояли три чашки. На дне застыла кофейная жижа. Охранники заправились кофе перед ночным дежурством? Оба вскочили при появлении Альбера, увидев, что он садится в машину, без слов метнулись к воротам.
Цикады подражали гулу самолетов. Пристраиваясь на переднем сиденье, Ливи сопел и кряхтел.
Улицы пустовали. Свет фонарей отражался в уцелевших окнах домов. Крыши растворялись в темном небе. Приоткрытые двери подъездов. Перевернутые урны. Солдаты на блокпостах отличались от дневной смены ловкостью и подвижность. На широким проспектах в помощь фонарям военные водрузили прожекторы. В их свете листья деревьев у дороги и трава на клубах побелели. Вдали вывала пожарная сирена.
Ливи поднес к уху телефон. Ничего не говорил, только слушал.
— Он в притоне на Чироко, — объявил Ливи, отключив телефон.
— Кого ты к нему приставил? — Альбер повернул руль. Колесо заскочило на тротуар.
Прибавил скорость и тут же сбросил около очередного поста. Пришлось выходить из машины, поднимать руки. На поясе обыскивающего Луизу солдата трещала рация.
— Счастливого пути, господин Лонарди, — прозвучало глупо.
— Я думала в городе комендантский час и ночью выходить на улицу запрещено, — Луиза подвинулась вперёд и вцепилась в подлокотники передних сидений.
