В саду раздался шум. Привлеченные выстрелом охранники задергали дверную ручку. Шмыгая носом и натыкаясь на осколки на полу, Луиза нашла пистолет. Не спуская взгляда с дрожащей двери — они выбьют её в любую минуту. Или нет? Наверняка, у них есть инструкция как вести себя в случае нападения с улицы, но вряд, ли они готовы к стрельбе в доме — проверила обойму. Четырнадцать пуль. Дверь распахнулась, и Луиза нажала на спусковой крючок. Получив пулю в грудь, первый охранник пошатнулся и повалился на второго. Луиза вышла из укрытия и расстреляла всю обойму.
Они упали на веранду. Один на другого. Раскрытые рты, выпученные глаза. Они даже не достали оружие.
Луиза попятилась, села на диван. Посмотрела на мертвого Альбера и засунула пистолет в рот.
Не самый плохой финал. Для Альбера. Для неё. Для Генри? Перед глазами поплыло от слёз, зубы застучали о ствол пистолета. Когда из уголка рта потекла слюна, Луиза убрала пистолет от лица. Несколько глубоких вдохов, и она позвонила Францу.
— Я убила Альбера, — к горлу подступили рыдания, — арестуй меня и устрой свой показательный суд.
— Где ты? Ты одна? Тебе угрожает опасность?
— В его доме.
Луиза отключила телефон. Как она не пыталась зажать рот рукой, закинуть голову назад, зажмуриться, сморгнуть, ей никак не удавалось остановить слезы и всхлипы.
Через три минуты ворота протаранил армейский джип. Видимо, Франц решил, что Луизе грозит опасность, и прислал солдат с ближайшего поста. Они рассыпались по саду, осмотрели дом. Каски, бронежилеты. Луизе хотелось спрятаться, забиться в угол.
Франц примчался минут через двадцать. Одетый в такую же белую футболку, как мертвый Альбер, Луиза зажала рот рукой. Видя, что она дрожит, Франц сел рядом и обнял её за плечи. Луиза плакала, вжимаясь лицом в его футболку и цепляясь за неё пальцами. Франц не спрашивал, что случилось и не шевелился, пока слезы Луизы не высохли.
— Я любила его, — бормотала Луиза, — я верила в него.
Какая-то часть её сознания понимала, как жалко и глупо это звучит. Она убила Альбера, потому что он не сумел её спасти. Оказывается, она была так отчаянно глупа и наивна, что верила, что Альбер всё исправит. Он, его действия, его цель — придадут смысл всем действиям Луизы. Всему, что она наворотила, спасая свою никчёмную жизнь. Он, его действия и цели должны были оправдать смерть её родителей, смерть Сесара, Гелиоса, студента, женщин на соседней вилле... Как она могла быть такой идиоткой?
— Он сказал, что ты трус.
Франц не ответил.
Все еще цепляясь за его футболку, Луиза отстранилась и заглянула Францу в глаза.
— Он сказал, что вся эта идея с судом трусость, продиктованная чувством вины.
— И все равно ты позвонила мне, — Франц обвел взглядом комнату.
Да, она убила Лонарди, расправилась с охранниками и могла попытаться бежать. Возможно, у неё были шансы отсидеться в каком-то подъезде до утра, пока не закончится комендантский час. Возможно, ей удалось бы выбраться из города. Спрятаться. Как прятался Касто на складе у моря.
— Все будет хорошо, Луиза, — заверил её Франц. — Я не позволю казнить тебя или запереть тюрьме. Я добьюсь для тебя домашнего ареста. Никто не причинит тебе боль.
Луиза покачала головой, судебный фарс сам по себе причинит ей боль и превратится в кошмар. Наверное. Сейчас чувства и эмоции Луизы так притупились, что она не в силах была бояться.
-Он хотел взорвать избирательные участки.
Франц сжал её руку.
— Франц, ты должен отпустить Генри.
— Я не могу.
— Я расскажу о том, что ты с ним сделал на суде.
— Его нет в тюрьме. Один из охранников увел его ночью.
— Какая же ты тварь, Франц, — она хотела выцарапать ему глаза, но лишь оцарапала лоб.
Луиза залилась слезами. Все напрасно. Франц обманул её, перехитрил. Он убил Генри, или спрятал там, где его никто не найдет. Чтобы ни рассказала Луиза на суде, Генри это не поможет. Генри она не спасет, как Альбер не смог спасти её.
* * *
Суд длился два месяца. Кошмарных два месяца Луиза разваливалась на части. Она скучала по Альберу. Нуждалась в его утешении. Мечтала услышать его голос, проснуться рядом с ним в одной кровати. Хотела, чтобы он прикоснулся к её искалеченному уху.
Почему она его убила? Почему он позволил убить себя?
Луиза хотела умереть, но её приговорили к тридцати пяти годам домашнего ареста.
Дом Лонарди обнесли каменной стеной с единственной узкой калиткой. Мертвый сад в сердце дома и заросли кокона снаружи остались нетронутыми.
Единственное человеческое общение, что у неё осталось — Хорхе, кучерявый мальчишка, неизвестно какими правдами и неправдами устроившийся охранять виллу.
Генри
Тюрьма закрыла небо и пошатнулась. Генри смотрел на неё, пока надавившая на макушку рука не заставила его сесть в машину. Он больше не был скован, но все равно прижимал запястья друг к другу. Мотор заработал, ночная улица двинулась мимо окна — бесконечный тоннель с подсветкой фонарей. Человек за рулем закурил, не открывая окно. У него были короткие пальцы с обкусанными ногтями, широкая шея, проплешина на затылке. Когда он пришел в камеру, Генри ждал худшего, когда охранник вывел его на улицу — удивился. Он до сих пор не знал, что сказать. Что сказать, о чем просить. Что чувствовать. Он смотрел на проплывающие мимо светофоры и дома, прижимал локти к бокам и опускал голову, стремясь стать незаметным, когда машина тормозила около полицейских постов.
Миновав шесть постов, они остановились на узкой улице. Слева шестиэтажка тянула за собой вагоны трехэтажек с разбитыми окнами. Справа виднелась спортивная площадка: баскетбольные щиты со сломанными кольцами, каменные столы для настольного тенниса. Свет от фар подъезжающей машины ослепил Генри.
— Выходи, — скомандовал плешивый охранник.
Он был на голову ниже Генри и раза в два тяжелей его. Подстраиваясь под его шаг, Генри засеменил к остановившейся рядом машине.
— Все нормально? — водитель выбрался из машины, пожал охраннику руку и смерил Генри оценивающим взглядом.
Генри узнал его, — видел с Лонарди — но не смог вспомнить имя.
— Да. Деньги привез, Ливи?
Ливи достал из кармана бумажник, отсчитал банкноты.
— Как жена, Чико?
— Скоро должна родить.
— Береги её, Чико.
— Непременно.
Они снова пожали друг другу руки, а потом Чико свалил.
— Залезай, — приказал Ливи, не глядя на Генри.
Он сел на заднее сиденье. Рядом валялась бутылка воды. Генри захотел пить, но притронуться к ней не посмел.
Ливи катил по середине пустой дороги, сбавлял скорость на поворотах и вздыхал. Приткнув машину у обочины, приказал Генри выходить. Вокруг сгрудились одинаковые пятиэтажки. У припаркованной перед Ливи легковушки заднее окно закрывал брезент. Хлопок двери прозвучал в ночной тишине, как выстрел. Положив Генри ладонь на спину, Ливи подтолкнул его к подъезду с покосившейся дверью. Разбитые ступени лестницы липли к подошвам. Лампы мигали, будто вот-вот лопнут. На втором этаже воняло тушеными овощами. На третьем Ливи щелкнул замком двери с облупившейся краской и толкнул Генри в длинный коридор. Под потолком висела бумажная люстра. На обоях стрелки целились в потолок.
Ливи провел Генри в пустую, если не считать раскладушки и настольной лампы на полу, комнату.
— Тереза, — позвал Ливи.
Маленькая сутулая женщина вынырнула из коридора, улыбнулась Генри и сцапала его руку. У нее был мелодичный тихий голос. Не задавая вопросов, она объяснила, где в квартире туалет, ванная и кухня. Принесла чистую одежду и миску супа, так густо пахнущего перцем, что у Генри закрутило в носу. Он чихнул, и изрезанные ноздри начали кровоточить.
— Ничего страшного, милый, — Тереза всплеснула руками. — Ничего страшного.
Выловив из кармана пачку бумажных салфеток, стала по одной протягивать их Генри. Она смотрела на его избитое лицо, и Генри почувствовал себя неловко. Вздохнул с облегчением, когда Ливи снова позвал Терезу. Прикрыв дверь, они исчезли в коридоре.
Долгое время Генри стоял посреди комнаты с миской супа в руках, не в силах пошевелиться. Ему стоило поблагодарить их? Или опасность еще не миновала? Он так же не мог решиться прикоснуться к супу. Он хотел пить, но бульон вызывал тошноту. Пролетевшая за окном птица вывела его из оцепенения. Глотнув из миски — слишком жирно, чтобы утолить жажду — Генри поставил тарелку на пол и присел на раскладушку. Потрогал чистую одежду, понюхал накрахмаленную наволочку. За стенкой что-то упало. Над головой послышались шаги. Вечность спустя Генри скинул кроссовки и лег поверх одеяла. Чтобы раскладушка не скрипела, он приказал себе не двигаться, он по-прежнему хотел быть незаметным. Невидимым. Несуществующим. Даже тихий звук собственного дыхания раздражал.
Ночью он несколько раз вставал, чтобы проверить дверь. И каждый раз находил её незапертой.
Утром дневной свет проник в комнату через наклейки на окне. Старые потертые, местами рванные латексные человечки, звери и домики. Не вставая с раскладушки, Генри рассматривал их, стараясь определить, как высоко взошло солнце.
На улице шумели машины, женский голос вдалеке звал Симона, смеялся ребенок. Наверху бормотал телевизор. За стенкой шумела вода. Где-то в лабиринте дома звенела посуда.
Генри вздрогнул и стиснул зубы, когда в его комнату постучали.
— Ты не спишь? Я подумала, уже одиннадцать, должно быть, ты проснулся, — Тереза заглянула в комнату. Смуглое морщинистое лицо, густые брови, черные зачесанные назад волосы. — Я нашла мазь для твоих порезов. А так же мазь для ушибов и синяков. Подумала, ты хочешь принять душ.
Она говорила слишком быстро, и Генри пришлось напрячься, чтобы сосредоточиться на смысле слов. Он давно ни с кем не разговаривал.
— Я бы хотела осмотреть твои руки, — она кивнула на сломанные пальцы Генри — он научился не обращать на них внимания. — Ещё хорошо бы перекрасить твои волосы. Розовый, — она нарисовала рукой круг в воздухе, — слишком привлекает внимание. Краска у меня есть. Но думаю, мы сделает это после обеда. Сейчас мне нужно кое-что закончить, а ты иди в душ. Ты не съел суп? Только не говори, что ты вегетарианец.
Генри помотал головой и прошептал:
— Спасибо.
— Рада помочь, милый, рада помочь, — Тереза подхватила с пола миску. — Хочешь кофе?
— Можно воды?
— Да, конечно. В твоем ослабленном состоянии, — она посмотрела на его избитое лицо, — нужно много пить. Почему я не подумала об этом вчера? Ничего тебе не предложила. Это все Ливи виноват, позвонил и предупредил меня в последнюю минуту, — она болтала и размахивала свободной рукой по пути на кухню.
Генри держался на два шага позади. При упоминании Ливи, остановился и огляделся.
— Он ушел. Часа два назад. Дела. Но ты сможешь поблагодарить его вечером. Почему ты не сказал мне вчера, что хочешь пить? Почему не сходил ночью сам на кухню?
— Простите, — пробормотал Генри.
— Не извиняйся, милый, не извиняйся.
На большом столе посреди светлой кухни лежали засахаренные фрукты. Подносы с ними стояли на подоконнике, выключенной плите и рабочих поверхностях.
— Моя подруга торгует сладостями на базаре, — Тереза бросила взгляд на настенные часы. Красная спортивная машина в центре циферблата. — Это Ливи купил. В молодости, еще до того, как мы поженились он увлекался гонками.
Тереза наполнила стакан водой из-под крана и потянулась к холодильнику:
— Со льдом?
Генри снова помотал головой и прошептал:
— Спасибо.
— Не за что, — Тереза присела около духовки, проверила вилкой запечённые груши. — В обед придет сын Марты, моей подруги с рынка, заберет сладости. А потом мы покрасим твои волосы. Хочешь попробовать?
Она кивнула на стол, где на тонкой бумаге выстроились вишни в сахаре. Генри мотнул головой.
— Сначала в душ? Отличное решение. Я положила на раковине для тебя запакованную зубную щетку и одноразовую бритву, — она проводила Генри в ванную.
Если бы не Тереза, он бы забыл на раскладушке чистые вещи. Как только он закрылся, она постучала, принесла пять тюбиков разных кремов. Помахала перед его глазами разноцветными этикетками, щебеча о синяках, порезах, дезинфекции, грибках, обезболивающем и антибиотиках.
Оставшись один, Генри прикрыл глаза и перевел дыхание. Кое-как стянув одежду, он забрался в ванную. Полоска ржавчины на дне напоминала разделительную полосу на дороге. Вместо душевой головки вода лилась из шланга. Желтоватая, но без вкуса и запаха. Труднее всего было сбрить двухнедельную щетину. Никогда в жизни Генри так не зарастал. Он порезал подбородок и щеку, а когда смыл пену насчитал на лице семь ссадин. Две свежие, губы, ноздри и неизвестно откуда взявщаяся царапина на лбу.
Он не воспользовался кремами, и когда вышел на кухню, пожалел об этом, потому что Тереза усадила его около окна и принялась ухаживать за его лицом. Генри снова чувствовал себя неловко. Когда Тереза поставила перед ним тосты, они пахли мазями и фруктами.
Из окна третьего этажа Генри видел машины и людей. Мужчина в рванной футболке чинил велосипед. Грязные руки, сигарета в зубах. Женщина в открывающей живот майке катила перед собой коляску и говорила по телефону. В окне дома напротив на подоконике стояла клетка с попугаем.
— Давай теперь я займусь твоими руками, — Тереза поставила на стол аптечку. — Когда Адам заболел я выучилась на медсестру. Два года проработала в больнице.
Она вздохнула, убрала упавшую на лицо прядь и взяла Генри за руку. Почему-то он задрожал.
— Дней пять, должно быть, уже прошло, — она потрогала припухшие костяшки. — Твои пальцы нужно сложить и перевязать вместе. Может быть больно.
Она посмотрела Генри в глаза, будто что-то искала. Он отвел взгляд, и Тереза вздохнула. Боль походила на пощёчину.
— Прости, милый, прости, — выпрямив его пальцы, Тереза подложила под них тонкую, как планка жалюзи, деревяшку и закрепила её бинтом.
Позже она заставила Генри попробовать вишни и груши. Разрешила ему смешать сахар и корицу. Он, и правда, хотел помочь.
Покончив с фруктами, они перебрались в гостиную. На маленьком телевизоре стояла ваза с цветами. На креслах лежали полосатые пледы. В серванте среди статуэток и сувениров выстроились фотографии. Тереза в свадебном платье. Ливи молодой, подтянутый, в форме и фуражке с какардой.
— Тогда он только закончил полицейскую академию. С детства хотел стать полицейским. После того, как грабители убили его мать, Ливи мечтал ловить преступников.
На другой фотографии Ливи держал в объятьях кокон из пеленок. Рядом на снимке Тереза укачивала на руках ребенка. Со следующего снимка улыбался мальчик на трехколесном велосипеде.
— Это Адам. Сейчас он был бы твоего возраста, — сказала Тереза.
На следующей фотографии Генри едва узнал Адама. Похудевший лысый мальчик с кругами под глазами лежал на больничной кровати. На её краю сидел Лонарди с детской книжкой. Тереза стояла рядом и заметила, как Генри прищурился.
— Альбер тогда очень помог нам. Оплачивал лечение: врачей, лекарства, — Тереза вздохнула. — Не знаю, что бы мы без него делали.
