— Моё ты сокровище, — Санни подхватила на руки дымчатое чудо. — Пойдём тебя кормить, Монстрик, заодно попросим Лакки купить нам ещё тетрадей.
В своих комнатах она устроилась с ногами на диванчике в гостиной и принялась сортировать в две стопки уменьшенные книжки. Те, что предназначались профессору Робертсу, уложила в стопку и перевязала лентой, благо этого добра было навалом ещё у бывшей хозяйки школьного сундука. Вот и пригодилось.
Для себя упаковывать нужды не было. Так и не решив, с какой начинать читать самой, разложила все по карманам брюк и мантии. В одном из карманов, куда пыталась упихнуть сразу две книжки, Санни натолкнулась на что-то непонятное. Но сразу вспомнила жёсткое лицо Рабастана Лестрейнджа, его холодный голос и сминаемый в руках артефакт. Оставив в кармане книжки, она извлекла то, что осталось от прекрасного браслета. Развернув платок на диване, посмотрела на бесформенный комок и потянулась за палочкой. А что если простое Репаро?
— Не вздумайте! — раздался голос со стены.
Санни удивлённо вскинула голову. Мистер Дэн Даркер на картине даже наклонился вперёд, вглядываясь в артефакт. Он стоял за своим креслом, опираясь на его спинку.
— Что это, мисс Прюэтт? Только не говорите, что пытались применить Репаро!
— С чего вы так решили, профессор? — удивилась она.
— Поверьте, догадаться не трудно, я отучил несколько поколений волшебников, прежде чем оказаться в этой нарисованной комнате. Итак, мисс?
Санни сразу пожалела, что вынула не случившийся подарок в гостиной перед портретом. Вот же дура! Надо было в комнату взять. Но пришлось отвечать профессору:
— Совсем недавно это было прекрасным браслетом.
— Из-за него вы плакали? — прищурился мужчина.
— Мистер Даркер...
— Лучше называйте меня профессором, мисс. Итак, это вам подарил мистер...
— Я бы не хотела называть его имя.
— Да полно вам, мисс, мне важно узнать, кто дарит подарки потомку моей лучшей ученицы. Поклясться вам, что разговор приватный?
— Решили взять надо мной шефство? — с грустной улыбкой осведомилась Санни. — Не стоит.
— Я сам решаю, что мне стоит делать, а что нет, — ворчливо не согласился Даркер.
— Вам ведь скучно? — догадалась девушка.
— Что вам знать о скуке, мисс Прюэтт? Не ваш портрет висел больше сорока лет в самом глухом коридоре Хогвартса, а до этого не ваш портрет пылился на складе ненужных вещей среди десятка других портретов более двух сотен лет.
— Но разве вы не могли перемещаться на другие портреты? — Санни посочувствовала бывшему профессору чар.
— Издеваетесь? — нахмурился Даркер. — Перемещение по портретам невозможно, если ты заперт в нарисованной комнате. Выход в коридор перекрыт, ключи от комнат только у предпоследнего директора. Который прислушивается только к директору настоящему.
— О! Сочувствую, сэр. Но теперь вы можете это делать? Вашу комнату открыли?
— Директор Диппет, да. По приказу Дамблдора. Этого полукровки.
— А что вы за это пообещали? Шпионить за мной?
— За кого вы меня принимаете, мисс? — вскинул подбородок Даркер в праведном негодовании. — Требую немедленно извиниться!
— Извините меня, — покорно кивнула Санни.
— Я не могу сказать условий, — сразу смягчился он и вдруг подмигнул: — Но вы же можете угадать.
Санни стало смешно, но она постаралась ограничиться улыбкой.
— Хорошо, сэр. Если не шпионить за мной, то... За моими гостями?
— Мисс Прюэтт, не разочаровывайте меня! Я могу только кивнуть, если вы угадаете, или отрицательно покачать головой.
— А! Вы должны докладывать директору Дамблдору, если меня навестит мужчина?
Профессор важно кивнул и выжидательно посмотрел, предлагая продолжать.
— Не знаю, что ещё, — пожала она плечами.
— Ладно, не буду вас мучить, — поджал он недовольно губы, видя отсутствие интереса. — Я изолировал свою комнату от прослушиваний. Но это ненадолго, чтобы не вызвать подозрений.
— Вы скажете мне? — удивилась девушка.
— Да. Хотя сам не знаю, зачем это делаю, — проворчал он.
— А как же Непреложный обет?
— Не смешите меня, — погрозил он пальцем. — Вы должны прекрасно знать, что Непреложный обет портреты принести не могут.
— А как же тогда...
— Полагаются на честное слово. Портреты, как почему-то уверены некоторые современные маги, не могут врать. Все поголовно джентльмены и леди, и своего слова не нарушают.
— А это не так?
— А это не всегда так, — поправил он. — Но об этом, как и многом другом, к сожалению, сведения давно утрачены. Так что в большинстве своём, портреты действительно не могут нарушать данного слова хозяину дома. Так что условием моего освобождения из-под домашнего ареста, так сказать, и обретения приятной компании в вашем лице, леди, было незамедлительно докладывать про посетителей мужского пола, девиц из других домов и преподавателей. Кроме того, я пообещал втереться к вам в доверие, выпытывать ваши мысли, надежды и прочее и рассказывать о них Дамблдору. А также...
— Это ещё не всё? — охнула Санни.
— Дослушайте, мисс. А также мне поручили всячески склонять вас к мыслям о лояльности к нынешнему директору и вашему декану.
— И вы... что вы собираетесь делать?
— Не собираюсь, а уже делаю. А разве не понятно? Втираюсь к вам в доверие, — самодовольно улыбнулся профессор чар.
— Ну знаете, — возмутилась Санни, — мне это совсем не нравится.
— И никому бы не понравилось, — покивал мистер Даркер. — Поэтому я и предлагаю вам сотрудничество на взаимовыгодных условиях — я буду действовать исключительно в ваших интересах, а вы иногда, хотя бы понемногу будете уделять мне внимание, развлекая приятной беседой. А после выпускного заберёте портрет из Хогвартса с собой.
Санни хмыкнула:
— Это возможно?
— Да. Достаточно уплатить десять галеонов завхозу и получить моё согласие. Давняя традиция.
— Допустим, я согласна. И постараюсь вас развлекать, но не слишком часто — у меня выпускной и много учёбы.
— Это понятно, — кивнул Даркер. — Будучи сам профессором чуть больше полувека, могу только одобрить.
— А вы будете действовать только в моих интересах, пока я не закончу Хогвартс?
— Совершенно верно!
— И если вы решите, что в моих интересах шпионить за мной для директора Дамблдора, то будете шпионить? — ей хотелось прояснить всё до конца.
Даркер хохотнул:
— Какая умная малышка. Твоя далёкая пра-пра-пра-пра-бабушка могла бы тобой гордиться. Разумеется, нет. В ваших интересах — значит, в интересах вашего рода также, хотя и во вторую очередь. А насколько я в курсе, ваш отец не питает к Дамблдору дружеских чувств. В ваших интересах — значит, мы вместе будем обсуждать, что сказать полукровному директору. В ваших интересах — значит, поддерживать вас во всём, в чём смогу, пусть не так много вещей в моей власти. В ваших интересах — значит, заменить вам деда, отца и мать родную, пока их нет рядом. Этого достаточно?
Санни впечатлилась от этой спокойной и вдохновенной речи.
— Вы ведь были слизеринцем? — с самым невинным видом спросила она. — Честное слово дадите?
Даркер восхищённо замер, разглядывая её, и вдруг, запрокинув голову, расхохотался, как мальчишка. Заливисто, весело и беззаботно. Отсмеявшись и утерев выступившие слёзы, он откашлялся, придавая себе строгий вид и серьёзно сказал:
— Нет, мисс Прюэтт, я принесу клятву. Если условия вас устраивают.
— Но вы же сказали, что Непреложный обет вы не можете...
— А кто говорит о Непреложном обете, деточка? Есть гораздо более простая, а главное — самая сильная клятва. Если согласны, то продемонстрирую сразу.
— Давайте, — вздохнула Санни, — всё равно ведь мне от вас не избавиться. Как и вам от меня. Так что, разумеется, лучше уж дружить.
— Эх, Гриффиндор, — всплеснул руками Даркер, — могли бы хотя бы притвориться, что я вам просто понравился. Нет, нет, теперь уже молчите. У вас все на лице написано.
— Спасибо.
— Ну не обижайтесь, мисс. Итак, клятва, — Даркер глубоко вздохнул и выпрямился во весь свой небольшой рост, становясь вдруг каким-то очень значительным и ещё более вдохновенным. Вперёд он протянул правую руку, ладонью вверх. — Клянусь действовать только во благо Александры Мануэлы Прюэтт и во славу рода. И пусть магия будет мне свидетелем.
На ладони его загорелся язычок синего пламени, которое вдруг взметнулось, вырвалось из картины и окутало сиянием портрет, скрыв на мгновение изображение.
Санни вскочила с дивана, испугавшись, что портрет сгорит в этом сиянии.
Но дымка тут же рассеялась. Даркер улыбался.
— Впечатляет?
— Но, сэр! Почему же такую же клятву с вас не взял директор?
— А кто бы ему сказал, леди, что такое возможно?
— О! Даже профессор Диппет?
— Тем более он, бедолаге пришлось вживую работать с этим полукровкой. Да и есть своя этика среди портретов. Теперь вы, мисс, поклянитесь так же.
— Что буду вас развлекать и заберу портрет?
— Нет, для этого мне и честного слова хватит. Клянитесь, что оставите в тайне наши... отношения.
— Но не знания, полученные от вас?
— Верно, — хмыкнул Даркер. — Все же слизеринское в вас тоже есть.
Санни выпрямилась и так же протянула вперёд руку:
— Клянусь хранить в тайне мои отношения с профессором Даркером из портрета. И пусть магия будет мне свидетелем.
Язычок огня, появившись на ладони, оказался изумрудно-зелёным. И рассыпался зелёными искрами вовсе не так эффектно, как на портрете.
— Ну вот и прекрасно, мисс. Дело сделано. И не делайте такое кислое лицо. Ваша клятва не менее сильная, а позёрству, если захотите, я вас научу. А сейчас вернёмся к первоначальной теме. Кто вам дал этот изумительный браслет? Да-да, портретам — разумеется, не всем и не всегда — свойственно видеть вещи в истинном свете, минуя иллюзии, даже материальные.
— Какие иллюзии?! — Санни сразу расстроилась, вспоминая утренние события. — Он испорчен. Басти смял его руками, потом каким-то заклинанием расплавил, а потом ещё каблуком...
— Да что вы, голыми руками смял? — с иронией переспросил Даркер, будто не замечая слёз, выступивших на её глазах. — Значит, запомните, деточка. Такие мощные артефакты, от которых исходит свечение древней магии, если не ошибаюсь — скандинавских корней, можно деформировать только соответствующим мощным артефактом, а уничтожить разве что адским пламенем, да и то — не факт. Так что утрите слёзы и подумайте, нет ли у вас хорошего знакомого мага, вроде мастера проклятий, или мастера иллюзий?
— Да откуда? Разве что...
Она вспомнила, как Руди заставил её раздеться перед важным матчем. Вот кто разбирается в проклятиях! Но Басти его брат, и она просто не сможет к нему обратиться.
— Ну-ну, кто же? — поторопил профессор чар.
— Профессор Робертс, — нашлась она. — Он преподаёт ЗОТИ, наверное, знает что-то такое.
Даркер фыркнул:
— Знает и Мастер — это разные вещи, юная леди!
— А вы уверены, что иллюзия? — Санни уже иначе поглядела на бесформенный комок и пять крохотных красных камешков похожих на рубины, которые лежали рядом. — А эти тогда почему отдельно?
— Это слёзы вашего Басти, — неодобрительно хмыкнул Даркер, — какая чувствительная молодёжь пошла!
— Слёзы? — ахнула Санни. — Да он не плакал, я бы...
— Заметили? Ну-ну, вы так самоуверенны, мисс? А между прочим, тоже давно забытое заклинание, способное превратить слёзы в драгоценные камни. Можете их спрятать куда-нибудь, куда девицы прячут всякие памятные любовные записки и прочие локоны от возлюбленных. Эти рубины ничуть не хуже настоящих, даже ценнее, только к вашему браслету не имеют никакого отношения. Он монолитный, и чтобы развалить его на кусочки, надо быть, по крайней мере, Мерлином.
— А почему... рубины? — дрогнувшим голосом спросила девушка. — Они же красные...
— Как и кровь, милочка. Слёзы сердца имеют тот же цвет. Что за мальчик, этот Басти? Рабастан, надо полагать? Только не говорите, что он сам сотворил это чудо! Я о браслете, конечно.
— Он сказал, что сам, — Санни всё ещё никак не могла прийти в себя от потрясения. У неё не было причин не верить Даркеру, и теперь, глядя на крохотные рубины, которые в самом деле, если приглядеться, имели форму слезинок, она сама едва сдерживалась, чтобы не заплакать. И голос был сиплым, когда договорила: — У его кузины есть портативная мастерская. В сундуке.
— Вот это я понимаю! — возбуждённо воскликнул Даркер, севший было в своё кресло, но тут же вскочивший. Он в волнении заходил по нарисованной комнате. — Этот мальчик — настоящий талант или очень хороший лгун.
— Или и то, и другое, — буркнула Санни.
— Хотелось бы с ним пообщаться... Только знаете, о чём вы мне напомнили, юная леди? У меня самого была такая мастерская. А ведь наследников я не оставил.
Рядом с хлопком появилась Лакки.
— Хозяйка Санни, вот! — домовушка выложила на диванчик стопку тетрадей, косясь на серебристо-золотой комок, лежащий на носовом платке. — Пришлось поторговаться. Ой! Слёзы сердца!
— О да, — язвительно фыркнул Даркер, — рядом лежит сокровище, а эльф не видит ничего, кроме этих рубинов сомнительного происхождения.
— Много вы понимаете, — обиженно посмотрела на него домовушка.
— Очень много, — холодно ответил профессор. — И когда домовики успели стать такими дерзкими?
Лакки подбоченилась:
— Я не ваш эльф, мистер, так что не вам и обсуждать моё поведение.
— Спасибо, Лакки, — поспешила вмешаться Санни. — Извините, профессор, у моей тёти Мюриэль не совсем обычные эльфы.
— Я уже не её, — Лакки солнечно улыбнулась хозяйке, — я ваша! Может быть чаю, бутербродов? Вы опять пропустили обед!
— Да, спасибо, я сейчас поднимусь, — кивнула Санни.
— Как интересно, — профессор неодобрительно смотрел на место, где только что была домовушка. — Подобное нахальство я встречал только в доме Мирабель. Говорят, эльфы — долгожители, но не до такой же степени. Не слушайте, меня, мисс, идите подкрепитесь, вы слишком бледненькая и худенькая, просто копия моей лучшей ученицы. Правда, с возрастом она стала настоящим проклятием для мужчин. Пышногрудая, крутобёдрая, талия осиная, а осанка, взгляд...
Санни не стала дослушивать воспоминания профессора, мечтательно смотревшего куда-то вверх. Собрав обратно в платок подношение Басти, она поспешила наверх, в свою спальню.
* * *
Антуан Робертс всегда находил общий язык с детьми самых разных возрастов. Втайне он даже гордился тем, что умеет с ними обращаться, понимает их чаяния и знает, как действовать в критических ситуациях, как утешить, успокоить, заставить слушать и слышать. Любил ли он детей? На этот вопрос ему было трудно ответить. Пожалуй, нет. Он смирился с ними в своей жизни, как с неизбежным злом, и никогда не строил иллюзий при виде невинной мордашки с честными-пречестными глазами. Другое дело, что эти маленькие негодяи всё равно забирались в душу, заставляли переживать за них, беспокоиться и бросаться на помощь всякий раз, когда кто-то из слизеринцев в школе, или воспитанников Лестрейнджей в поместье попадал в беду. Решать их маленькие и большие проблемы было делом привычным. И не было среди этих волчат ни одного, к которому он, рано или поздно не нашёл бы подход.
