— Ступайте, — махнул рукой лорд Лестрейндж.
Бастинда проводила сыновей тревожным взглядом и улыбнулась гостю.
— Вы сейчас гостите у Малфоев, Том?
Ответа они с братом уже не услышали.
— Ты что творишь? — набросился Рудольфус на младшего, едва они оказались в коридоре.
— Это ты, идиот, всё испортил, — равнодушно ответил Басти, уходя вперёд.
Руди его догнал.
— Я готов был убивать.
— Бабуля всё правильно говорила. Ничего ты не понимаешь!
— Зато ты самый умный!
— Не надо так беситься, Руди, бабушка Сольвейг как минимум жизнь прожила.
— Не понимаю, как отец это терпит!
— Он не терпит, — фыркнул Басти, — он наслаждается.
Руди скрипнул зубами.
До покоев Рабастана они дошли в молчании.
— Мне кажется, ты нервничаешь больше меня, — Рабастан застыл в дверях своих покоев.
— Зато ты, Басти, дивно спокоен, — не поддержал Руди шутливый тон. — Уже ничего не волнует?
— А ты как думаешь?! — дверь с грохотом захлопнулась перед оставшимся в одиночестве наследником.
Выругавшись сквозь зубы на свою несдержанность — уж мог бы понять, что равнодушие брата было напускным, — Руди отправился в свои комнаты. И сразу уселся писать эссе по защите, это лучше всего успокаивало нервы. Робертс очень строго относился к выполнению заданных эссе и скидку не делал никому, даже Рудольфусу — напротив, поблажек сыну сюзерена было меньше, чем кому-либо. И спорить бессмысленно, ответ всегда один — наследник древнего рода должен знать и уметь гораздо больше, чем тот же Флинт или даже Рабастан.
Около одиннадцати вечера рядом со столом появился домовик отца.
— Хозяин просит молодого господина спуститься в конюшню, — пропищал тот.
— Уже? — Рудольфус вскочил, ощущая, как бешено забилось сердце. Какой же он придурок, вместо того, чтобы поговорить с отцом и, может, как-то облегчить участь Рабастана, занимался дурацким эссе, словно другого времени было не найти. Ожидавшему домовику он резко бросил: — Скоро буду!
Эльф кивнул и бесшумно исчез.
На самом деле, конюшни давно сменили своё предназначение, только дальняя часть содержала несколько породистых лошадей. Другое крыло было предназначено для прирученных гиппогрифов, а центральное помещение переоборудовано во что-то вроде склада — по стенам было развешано немало всяких полезных вещей и инструментов — в том числе, для наказаний, подобных сегодняшнему. Будь это кто-то из вассалов, так обязательно зрителей было бы много, а для Рабастана пригласили только его.
Руди едва вошёл, сразу нашёл глазами брата. Басти, раздевшись по пояс, подтягивался на перекладине, и, видимо, уже какое-то время, так как обнажённый торс блестел от пота.
— Привет, — кивнул он, спрыгивая на устланный свежей соломой пол. — Спасибо, что пришёл.
— Я же обещал.
Отец, шагнув внутрь помещения со стороны реальных конюшен, заставил их замолчать.
Он молча подошёл к Рабастану, вытянувшемуся в струнку.
— Согласен ли ты с наказанием, сын?
— Я ещё не слышал, каким оно будет, — дерзко ответил Басти, ломая ритуал.
Рудольфус всегда сразу отвечал, что согласен. Глаза отца предсказуемо сузились. Не отрывая взгляда от младшего сына, он взмахом руки призвал к себе тонкую плеть, послушно влетевшую в его ладонь.
— Хорошо, я скажу тебе. Но сначала хочу услышать, что ты помнишь о последнем предупреждении.
— Что ещё одно ослушание, и я получу за всё, — напряжённо ответил Басти, — за дуэли тоже.
— Молодец. Тогда ты поймёшь, почему твоим наказанием будет двадцать ударов плетью. Не так ли?
Рудольфус мысленно ахнул и подался вперёд, но отец сделал знак не шевелиться, пришлось замереть.
— Понимаю, — с напускным равнодушием ответил Басти. — Добавьте ещё пять, отец, и верните меня в Хогвартс!
— Это сейчас не обсуждается, — холодно ответил Ричард, хлестнув плетью по своим сапогам. — Но пять ударов, так и быть, добавлю.
Рабастан только презрительно усмехнулся в лицо отцу и зашагал к стене сам, без приказа.
— Нет! — всё же вырвалось у Рудольфуса, когда брат приложил ладони к стене и кожаные петли сами охватили запястья.
— Перечишь? — тяжело посмотрел на него отец.
— Слишком много, — сквозь зубы проговорил Рудольфус. — Отец, я прошу...
— Сколько ты ему оставишь, сынок? — вдруг как-то очень ласково осведомился Ричард, с интересом к нему повернувшись.
Это было ещё более пугающе, но показывать слабину не стоило. Басти сумел парой слов достаточно завести главу рода.
— Десяти вполне достаточно, — хрипло проговорил Руди.
Отец покачал головой.
— Двенадцать.
Лорд Лестрейндж смерил его нечитаемым взглядом:
— И это всё?
Рудольфусу ничего не оставалось. Одним движением он опустился перед отцом на колени, поднял голову и почти прошептал:
— Остальное прошу оставить мне. Клянусь магией, что предлагаю себя добровольно, полностью понимая и принимая назначенное вами наказание.
Полыхнуло белым.
Он видел краем глаза, как дёрнулся у стены Рабастан, но не мог оторвать взгляда от отца.
Ричард смотрел холодно.
— Так и стой, — бросил он отрывисто, не сказав ни слова о том, что принимает жертву наследника.
Рудольфус понимал, что только разозлил отца своим вмешательством, и хотел бросить взгляд на брата, мысленно прося у него прощения, однако не смог повернуть головы. Он мысленно застонал, поняв, что отец невербально его обездвижил — всю верхнюю часть туловища, ноги он ощущал хорошо, особенно мелкие камешки под правым коленом, но сменить положение не мог. Теперь он не видел ни отца, ни Басти. И это было ещё большей пыткой, чем если бы смотрел.
Первый свист плётки ударил по нервам, Руди бы дёрнулся, услышав шипение брата, если бы мог. Значит, Силенцио наложено не было.
Второй свист и звук рассекаемой кожи, Рудольфус попытался скинуть заклятие, но ничего не получилось. От сильно бьющегося в ушах сердца он не слышал третьего удара, только короткий стон брата, тут же замолчавшего.
"Кричи, Басти!" — мысленно взмолился Рудольфус и прикусил язык, остававшийся подвижным, услышав четвёртый удар. Тяжёлое дыхание брата слышно было даже отсюда. Рудольфус представлял красные полосы на его спине и, напрягая все силы, попробовал повернуть голову.
Не вышло.
Пятый удар, шестой, седьмой. Басти дышит уже с хрипами, но молчит. Какой же придурок!
Восьмой удар — непонятно, что громче, свисты в дыхании Рабастана или в резких взмахах плети.
Девятый. От желания побороть заклинание у Рудольфуса потемнело в глазах. Тщетно.
Десятый. Рабастан застонал. Хрипло, яростно, но опять оборвал себя сам.
Одиннадцать. Руди ощутил, как впиваются ногти в ладони. Короткий вскрик брата заставил зажмуриться.
Двенадцать. Опять сдавленный крик. А потом ничего! Ни звука со стороны брата, даже дыхания не слышно. Или Руди оглох от отчаяния и бессилия? Или всё кончено, и его клятву приняли.
— Вставай, — коротко приказал отец. — Забери его и вернёшься сюда через час.
Не дослушав, Руди в несколько прыжков оказался возле обмякшего тела брата. Спина показалась одной кровоточащей раной. Понятно стало, что он просто потерял сознание и теперь безвольно висел на железных цепях, крепившихся к стене. Руди быстро расстегнул кожаные браслеты, оплетавшие запястья, и подхватил ставшее тяжёлым тело, стараясь не касаться спины. Брат громко застонал, приходя в себя. Лицо Басти было страшным: лопнувшие сосуды глаз, прокушенные губы, дорожки от слез на щеках и кровавые — на подбородке.
— Ты как вампир, — усмехнулся он, хотя хотелось выть.
— Сам ты... — прохрипел Рабастан, глядя мутным взглядом. — Я так устал, Руди.
Оглянувшись и убедившись, что отец ушёл, Рудольфус вызвал своего домовика и приказал перенести их в комнату брата. Тот опять потерял сознание, прошептав имя этой девчонки, Прюэтт.
Знала бы она...
Уложив Рабастана на постель лицом вниз, Рудольфус бережно повернул его голову на бок и принялся быстро командовать двумя домовиками. Эльф Рабастана был бы один бесполезен, так как смотрел на хозяина полными слёз глазами и сжимал у груди кулачки. Но, глядя на деятельного эльфа Рудольфуса, тоже взял себя в руки. Они слаженно подносили нужные зелья, меняли влажные прохладные примочки и воду в тазике, быстро окрашивающуюся в красный цвет.
Применять заклинания было опасно. Да и нельзя в течение получаса после наказания. Приходилось обходиться слабенькими зельями, — наверное, от магловских поделок и то толку было бы больше, — да холодной водой. Басти снова пришёл в себя и громко застонал. Руди удалось влить ему в глотку обезболивающее. Брат тихонечко хныкал, не пытаясь говорить, и от этого звука у Рудольфуса дрожали руки. Решившись, он влил в измученного брата ещё и хорошую дозу снотворного. Басти почти сразу отключился и чуть слышно засопел, больше не мешая работе по его лечению. Когда вышли полчаса, кровь почти удалось остановить, открыв взору неровные и посиневшие края длинных уродливых рубцов. Чувствуя усталость во всём теле, Рудольфус выпрямился и достал палочку.
Сначала диагностика. Порадовало, что рёбра и внутренние органы целы, отец был аккуратен. Первым делом Руди занялся головой, заставив домовика бережно приподнять её над подушкой. Несколько взмахов палочкой, и кожа очистилась, лицо перестало напоминать жуткую маску, вновь становясь красивым, но ужасно бледным.
С рубцами было куда сложнее. Можно сделать, что не останется ни следа, разве что боль, гораздо меньшую, но тягучую, убрать не получится. Будет ощущаться ещё несколько дней. Так всегда было у самого Рудольфуса. Чтобы наказание помнилось. Ему спину залечивал всегда Робертс. А сегодня будет некому.
С каждым шрамом приходилось возиться по нескольку минут, а там, где они пересекались — ещё дольше, а времени катастрофически не хватало. Он понимал, что не успеет залечить всё до истечения часа, понимал, что не посмеет ослушаться отца, и несколько шрамов останутся на спине брата навсегда. Потому что после разговора с отцом ему бы до комнаты добраться, а утром будет поздно, да и не сможет он встать, если лорд Лестрейндж его так же исполосует.
— Отойди, — Руди резко обернулся к толкнувшей его в сторону Сольвейг.
Пришлось подчиниться, надо же, а он и не заметил, как бабуля вошла, осталось только с удивлением смотреть, как вредная ведьма что-то шепчет, склоняясь над уродливыми шрамами. А потом и вовсе распахнуть глаза — без палочки под руками бабули прямо на глазах стягивалась кожа.
Яростно оглянувшись, старая ведьма прошипела, напомнив о времени:
— Пошёл прочь! Отец ждать не станет.
И откуда прознала?
Забыв об аппарации, Руди бросился из комнаты, спустился по лестнице, прыгая через две ступеньки, и опомнился только в холле, спешно аппарируя к дверям конюшни.
— Пришёл? — отец хмуро глянул, поднимаясь из наколдованного кресла, и щелчком пальцев превратил его обратно в колченогий табурет. В руках у него был тот самый хлыст — недавний портключ с резной рукояткой и красивым плетением. Завязанный на кончике узелок обещал изощрённое удовольствие. — К стене!
Руди быстро сдёрнул с себя мантию и рубаху, бросив их прямо на землю, и приложил ладони к шершавой поверхности стены. Казалось, что он проделывал это уже много раз, а не дважды, как было на самом деле. Кожаные браслеты мягко оплели запястья. Чуть влажные, они напомнили, что он совсем не проверил запястья у Рабастана. Одна надежда, что бабуля знает, что делает.
Он расслабился, вспоминая науку Нотта, и жалея, что не догадался нормально подготовить брата. Удар всё равно обрушился неожиданно, заставив дрожать и кусать губы. После шестого удара в голове почти привычно затуманилось. Воздух с болью выходил из лёгких. Кричать он не будет. Не сегодня. Разве что... На двенадцатом ударе он так сжимал зубы, что казалось — они раскрошатся в пыль, но не проронил ни звука.
А больше ударов не было, и, решившись оглянуться, он понял, что и отца тоже нет. Пришло понимание, что ударов было только двенадцать, на один меньше — он просто не мог сбиться со счёта. Неужели отец пожалел его? Руди заметил отброшенный в сторону кнут с резной рукояткой и слабо улыбнулся, внезапно ощутив сочувствие к главе рода. И только тогда позволил себе повиснуть на цепях, отдавая дань головокружению и изматывающей жгучей боли в истерзанной спине.
— Эй, эй, парень, ну-ка вставай! — знакомый голос заставил распахнуть глаза.
— Магнус? — Руди кое-как попробовал выровняться на дрожащих ногах и с трудом разлепил опухшие губы. — Откуда?
— Ужинал у вашего звездочёта Робертса, он предложил покататься на его личном гиппогрифе. А тут ты, такой красивый. Выпей-ка!
Холодное пойло из фляжки обожгло горло, принося слабое, но облегчение. Жизнь налаживалась.
Нотт уже снял петли и закинул его руку себе на плечо.
— Стоишь? А идти сможешь?
Руди насмешливо скривился. Боль мешала сосредоточиться и сводила с ума. Он и шага ступить не сможет.
— Понятно. Домовика зови!
— Я не смогу... тебя... пригласить... к себе...
— Да знаю я. Отправимся в дом Антуана, там и посмотрим.
Рудольфус смог только согласно закрыть веки и позорно повиснуть на крепком плече. Рубцы, конечно, останутся, Магнус с лечебной магией не слишком дружен. Но это ерунда. Главное — на душе стало легче, как ни странно.
Пришлось Нотту звать эльфийку Робертса. Та появилась, хоть и ворчала что-то про наглых гостей, перенесла обоих в дом и даже подготовила ванну с гелем по рецепту Нотта.
Раздеться сам Руди не смог и от помощи отказался, погрузившись в желейную массу прямо в брюках. Только ботинки скинул кое-как.
Облегчение накатило сразу, что-то упругое не давало спине коснуться дна. Хотелось закрыть глаза и отдаться одуряющему чувству облегчения.
— Постарайся не спать, — окликнул его Нотт. — Я скоро вернусь. Надеюсь, не один.
— Эй, — слабо запротестовал Руди, — полчаса нельзя колдовать, семейная магия, так что не спеши.
— Да помню я, Робертс говорил как-то. Жди, и не смей спать! Песни пой, если невмоготу.
Он честно старался не спать, но глаза сами собой закрывались. Спину кололо, иногда охватывал озноб, потом становилось жарко, но сильной боли больше не было.
И всего-то на минутку закрыл глаза.
— Паршивец, — сквозь дремоту голос Нотта казался далёким и нереальным, — Ванесса, так он не чувствует боли. Попробуешь здесь посмотреть, или перенести в комнату?
— Магнус, ты сводишь меня с ума! — ответил патрону приятный женский голос. — Конечно, в комнату, только смой с него эту гадость и раздень, будь так добр.
С ним что-то делали, и это было приятно. Потом Руди ощутил под собой мягкую перину и с блаженством уткнулся в пахнущую свежесрезанной травой подушку.
Спину приятно пощипывало, слышался мелодичный женский голос, что-то говорил Магнус, а сознание подкидывало картины с Беллатрикс, глядящей укоризненно и в то же время весело. "Ну что? — спрашивала она. — Устал? Хочешь спать?". И он соглашался, что да, хочет. И даже признался ей в любви, заслужив в ответ обычное: "И я". И, счастливый, провалился в сон.
