Мемуары Энн Ламберт #1: Голоса прошлого

— Иди к нему,— сказала я, подталкивая Ляську в спину.— Иди... я буду в доме, на втором этаже. Надумаете до утра остаться, приходите.

Я поднялась на террасу. Долго стояла, положив руки на перила, смотрела в небо, на звёзды, проступающие сквозь сиренево-лиловые краски заката.

Да, я любила. Память заботливо отряхнула обёртку с имени и лица. Артём Севин, оперативник Альфа-Геспина. Моё недолгое счастье... Я не могла понять логики этого человека. Все его дальнейшие поступки вызывали оторопь, каждая наша случайная — случайная ли?— встреча останавливала сердце. Моё. У него самого никакого сердца не было и в помине. Так, биологический насос, гоняющий кровь по телу...

Но мы были счастливы, по-настоящему счастливы вместе какое-то время.

И я не всё ещё успела забыть....

* * *

март 2015

Утро привело с собой серый туман, съевший пространство. Исчез океан, исчезла набережная, пропало небо. Поблекли краски, размывшись в неяркую пастель. Неподвижными островами высились среди серого безвременья кроны деревьев нижнего парка.

Кит тешил своё упрямство: демонстративно остался ночевать на набережной, прямо в лодке. Упрямый, упёртый до края, как сказала бы Ванесса. Вольному воля, я ему не мать. Не брать же засранца за ухо, в самом-то деле.

Ляська устала от него ещё ночью. Утром я нашла её на софе, в холле. Она спала, свернувшись в клубок, как зверёк. Я осторожно укрыла её пледом и пошла в кухонный блок, приготовить себе кофе.

Кофе я любила, жаль только, не всегда удавалось найти именно такой, какого просила душа; Океания не была исключением. Лучший кофе остался на GVS* локали Ратеене. Я там проходила интернатуру. Замечательное было время. И так вот выйдешь после напряжённого операционного дня, возьмёшь чашечку кофе в автомате, — жизнь хороша! Гурман, конечно, наморщит нос: всей обитаемой Вселенной известно, что лучший кофе выращивают в пространстве Новой России. И не в больничных автоматах его искать. Но мне тогда было всего семнадцать...

Можно, конечно, вернуться в локаль Ратеене, можно придти в Клинику-Девять. Уверена, там мало что изменилось. И кофейные автоматы стоят там же, где стояли. В холле с выходом в зелёную зону. Там, наверное, до сих пор растут те же розы цвета фуксии... Через половину Галактики пролететь специально за чашечкой кофе, да. Причуда или сумасшествие, кому какое определение больше понравится.

Но как вернуться в те мои потерянные семнадцать? После станции Кратас, после Альфа-Геспина и Планеты Забвения?..

— Доброго утра, Энн...

Ляська.

— Доброе. Пили сюда. Кофе?

— Лучше молока... Нет, не вставайте, я сама!

Она вернулась от терминала линии доставки, поставила белый стакан на столик, присела напротив меня. Нахохлилась, кутаясь в плед, и сразу стала похожа на маленькую взъерошенную птичку, продрогшую под дождём.

— Я ему визит послала, чтоб прекратил,— несчастным голосом сказала Ляська.— Чтобы в дом шёл. А он...

— Упрямый осёл,— вспомнила я очередное Ванессино изречение. Что-то часто родной командир вспоминается, к чему бы это...

— Угу,— кивнула Ляська, грея озябшие руки о тёплые бока стакана.— Ваши кланы враждуют. Почему?

— В двух словах не объяснишь,— вздохнула я.— Давай-ка я тебе Кранадаин для начала покажу? Это один из головных миров клана Иларийонов...

Ляська кивнула, соглашаясь. Я вынула плисс планшета, активировала его. С тихим шорохом развернулся над столом серый шар экрана. Потемнел, показывая космос. Звёзды, звёзды, звёзды... И одна из них растёт, увеличиваясь в объёме. Голубой шар планеты всё ближе и ближе.

— Что это?!— изумлённо восклицает Ляська

— Ты смотри, смотри...

По планете вился гигантский вьюнок. Резные листья, тонкие изгибы стеблей, тугие бочоночки бутонов. Два громадных растения тянутся с полюсов друг к другу, сплетаясь на экваторе в единое целое. На ночной стороне листья сверкают сиреневой синью, пурпуром, багрянцем, расплавленным золотом, на дневной — темны и фиолетовы. Белые полосы облаков плывут над ними, закручиваясь в спирали...

— Видела когда-нибудь, как цветёт вся планета?— тихо спрашиваю я.— К началу большого праздника разворачиваются различные комплексы, призванные тот праздник обеспечить. Вся подготовка уже проведена, остаётся только раскрыть бутоны. Их раскрывают ночью, сразу после заката. Планета вращается и по ней, вслед за линией терминатора, неспешно плывёт волна распускающихся цветов. Смотри...

— Какая красота!— выдохнула Ляська.

Я понимала её. Она ведь смотрела всего лишь запись, а мне довелось увидеть вживую, собственными глазами, причём не на экране... И уже не забыть. Величие затканного звёздами космоса. Цветущую планету в изящном ажуре орбитальной инфраструктуры...

— Вот — лан-кайшен, второй после главного, лан-лейрана, город Кранадаина... — шар планеты послушно повернулся под моими пальцами, показывая крупный, сияющий золотом и бирюзой 'цветок'.

Плавное приближение, увеличение...

— Но это же просто лес!— воскликнула Ляська.

— Не просто и не лес,— усмехнулась я.— Смотри...

На экране сменялись виды того, что в Федерации с известной натяжкой назвали бы городскими улицами. Толстые ветви, уходящие в полумрак зелёных крон, ажурные мосты, вырастающие прямо из стволов, цветущие площади, мерцающие собственным холодным огнём тропинки и улочки...

— В Оллирейне не строят города, их выращивают. Давняя традиция, идёт ещё с докосмической эпохи. Собственно, мы говорим об их родовых сообществах 'клан', но перевод не совсем точный. Слово 'шаульгров' содержит в своей основе корень 'шаулёг', то есть, 'дерево'. Изначальное значение этого понятия — 'растить сообща одно дерево'. Вот они и растят. Поколениями, столетиями. Искусство планетарного ландшафта ценится высоко... Старые, давно обжитые миры выглядят ещё фантастичнее.

— Какая красота!— восхитилась Ляська.

— Красота,— согласилась я.— Но я показала тебе не столицу, а именно лан-кайшен, не случайно. Сорок лет тому назад по метрике Федерации в одном из исследовательских центров этого города оллирейские вирусологи создали кранадаинскую алую лихорадку. Схема лечения до сих пор держится в секрете. Попытки с нею справиться пока не дают должного результата: болезнь высокозаразна, смертельна и характеризуется высокой устойчивостью к паранормальной коррекции. Попросту говоря, целители Земной Федерации в лучшем случае просто не способны помочь больному, в худшем — погибают сами, от срыва при попытке вылечить неизлечимое... Паранорма начинает сжигать своего носителя изнутри, два-три дня, и смерть, такие дела. Случаи алой лихорадки, насколько мне известно, запрещены к паранормальной коррекции до сих пор. А Иларийоны не торопятся делиться секретом излечения от своей же продукции. То есть, к ним приехать на процедуры можешь, если успеешь. Найти же спасение где-нибудь в других медицинских центрах Галактики невозможно.

— Я думала...— начала Ляська, затем тряхнула головой и продолжила уже увереннее, я бы даже сказала — злее:— я думала, народ, создающий красоту, неспособен нести зло! Как же у них получается?!

— Война — это их стиль жизни,— объяснила я.— Стиль жизни всего народа. У них любой гражданин, вне зависимости от родословной, прекрасно знает, с какой стороны у ножа рукоять. А неприятности себе они либо активно ищут, либо выращивают сами. Терпеливо и заботливо, как цветы-города на своих планетах. Военное искусство — такая же почтенная традиция, как и планетарный ландшафт. Войну мало красиво развязать, её необходимо красиво провести. И красиво же завершить. Красота и совершенство — главные критерии. И вот был... ак-атгормайош ситоур...— я пощёлкала пальцами, одбирая сравнение,— Э... фестиваль... Праздник Цветов на планете Кранадаин. Клан Иларийонов объявил начало колонизации нескольких планет, открытых их Службой Изысканий. На Кранадаин съехались все, кто хотел поучаствовать в этом деле. Дизайнеры. Инженеры. Каждый со своим проектом. Этакая ярмарка будущих образов новых планет. От внешнего вида до социального устройства вновь создаваемой колонии... Там было на что посмотреть, из чего выбрать.

Помимо прочего, в этот праздник Иларийоны и клан твоего приятеля подвели итоги многолетнего противостояния. Не просто перемирие, — мир. К нему долго и трудно шли несколько поколений. В Оллирейне это очень сложно из-за генетической памяти. Даже в десятом колене может родиться ребёнок, который при втором каскаде получит из озёр памяти наследие предка, замученного бывшим недругом. А тут всё ещё слишком свежо, ещё болит, трепещет и кровоточит, так сказать...

Ну, в общем... Юные дурни. Слово за слово, поножовщина, ребёнок погиб... Как ребёнок... детей и нумроев на такие мероприятия не допускают... молоденькая девочка, едва начавшая выходить в свет. Бросилась разнимать придурков, один из которых доводился ей полнородным братом. И получила...

Нож в бок по самую рукоять. По спине потянуло зябким холодком. На редкость неприятное воспоминание! Я помнила всех, кого не сумели исцелить мой дар и мои руки. Их было мало, очень мало за всю мою практику. Но они были...

— Не спасли?— тихо спросила Ляська, забывшая про своё молоко.

Я покачала головой. Сказала:

— Саштах-до, принцип коллективной ответственности. Виновный наказывается в составе всей генетической линии. Поэтому Кит не должен называть своё полное имя. Наказующего права у меня нет, но я обязана буду сообщить... На Радуаре разве не так?

— Я с Юга,— тихо напомнила Ляська.

— Да, но должна же была ты усвоить хоть что-то! Какие-то общие сведения по истории, культуре, биологии...

Она пожала плечами. Понятно. Должна была, но не усвоила. Бывает с юными умниками, сама когда-то такой же была...

— На самом деле,— сказала я,— это фактор сдерживающий. Прежде, чем хвататься за нож, сначала подумай, чем заплатишь сам, и как рассчитается за твою выходку родня. В большинстве случаев, молодёжь об этом всё-таки помнит. Но не всегда. Вот теперь смотри: для нового витка войны между двумя кланами повод вполне себе приемлемый. Но Старшие кланов приняли решение хранить едва приобретённый мир... Залогом мира стал весь малый шадум убийцы, а это, на минуточку, пара сотен ближайшей родни, не меньше. Их казнили почти всех...

— Я понимаю,— кивнула Ляська.— Остались только Кит и его... семья? Так? И им угрожает...

— Не совсем,— сказала я,— не совсем так.— Видишь ли, приговорённого к смерти можно выкупить на райлпаге. Это бой без правил, без претензий со стороны кланов, один на один, до смерти одного из поединщиков. Насколько мне известно, нескольким ближайшим родичам твоего приятеля сохранили жизнь именно так.

Я замолчала. Ляське подробности ни к чему, а мне... А мне при всём желании вытравить собственную память не получится. Ну, впредь наука. Не вмешивайся в чужую жизнь, не заработаешь седины...

Он возник у двери совершенно бесшумно. Словно воспользовался струной гиперпрокола, хотя откуда у пацана струна? Это армейская разработка, гражданским она не положена, что в Федерации, что в Оллирейне.

— Кит!— обрадовалась Ляська, вскакивая. Едва стакан не опрокинула. Пустой, но всё же.— Ну что ж ты, проходи, я тебе сейчас... Ой!— и на меня смотрит, поняла, что взялась распоряжаться в чужом доме.

— Ладно уж,— усмехнулась я.— Чего уж там... Присядь, парень. Не стой там, как приклеенный.

Мальчишка не шевельнулся. Стоял, смотрел, руки на груди — этакий памятник Независимости и Праведной Гордости. Смешной. Маленький, глупый, гордый и смешной. Пацан, одним словом. Сопля зелёная...

— Сядь!,— приказала я, используя паранорму.— Не валяй дурака.

Он сел, положил руки на стол. Сырость завила ему волосы в мелкое колечко, от прежней строгой причёски ничего не осталось. В лице ещё сильнее проявилось неприятное сходство с дедом по матери. Фрукт, однако. И что с ним делать?

Шаттирем ак-лидан был гением. Без дураков, настоящим гением, такие приходят лишь раз в пятьсот лет... Злой гений, да. Хотя определение 'злой' не описывает этого субъекта даже на треть. Деяния ак-лидана лежали далеко за пределами привычных нам добра и зла. Ну что ж, сценарий похорон гениальному мерзавцу выписал гениальный интриган. В той хитрожопой схеме нашлось место всему и всем: фееричным, на публику, спецэффектам, драмам, трагедиям и трагикомедиям отдельно взятых исполнителей, глубинной подковёрной возне, прямым и непрямым родственничкам покойного, Третьему Флоту Земной Федерации, даже нам, лабораторному материалу.

Дух захватывает от протяжённости плана во времени. Последние аккорды прозвучали совсем недавно: вся генетическая линия Шаттирема ак-лидана уничтожена почти полностью. Не осталось никого, кто мог бы подхватить его память и передать её дальше. Корень-в-прах, как выразились бы в Оллирейне.

Вот передо мной мальчишка, последняя надежда уничтоженной малой ветви, но... какие у него шансы пережить второй каскад пробуждения наследственной памяти? Никаких. На что надеялась его мать? Чем думала? Не мозгами так уж точно.

Я до сих пор не могла сложить мозаику. Если месть, то исполнена она не до конца: мальчишка и его мать,— прямые потомки!— живы, хоть и в изгнании. Если из любви к искусству, то отдаёт изрядным безумием. Конечно, второе вовсе не исключает первого, но способен ли безумец на тщательный и продуманный до мелочей расчёт подобного плана? Если же ничего личного, просто бизнес — выгодополучателей получилось слишком много. Кому досталась Главная Вишенка с торта?

Наверное, я об этом никогда не узнаю.

Кит взял у Ляськи горячую кружку. Кивнул ей, благодаря. Но мне не сказал ни жеста. Я и не ждала. Похоже, жить мальчишке осталось не так уж и много. Я попыталась было 'взять прогноз', дело привычное, вколоченное ещё в медицинском колледже, но картинка плыла, не давая чётких образов. Так иногда бывает. Самые сложные пациенты — те, чьё будущее невозможно ощутить. Выживет? Не выживет? Гадай, как врачи традиционной медицины...

Как бы мать пацана предупредить... Если она не дура и не из тех, кому в Оллирейне рожать категорически запрещено, должна понять.

Но...

Поверит ли мне дочь Шаттирема ак-лидана?

'Ич! Ни! Сан! Си! Го! Року!'

До седьмого пота, до дрожи в коленях, до темноты в глазах. Голос Ванессы, отсчитывающий ритм, долбит в голову, отражаясь гулким эхом от стен тренировочного зала.

Капитан Великова как на параде. Безупречна. Показывает и работает вместе с нами, но только все мы — загнанные животные, языки на плечо, с языков слюна... А Ванесса — бодренькая и веселая, словно после ионного душа. Еще у капитана Великовой в холёной ухоженной (когда успевает только?) ручке хлыст электрошокера. Тот самый инструмент имени академика Павлова. Получишь по хребту разок, больше не захочешь.

— Ламберт! Что вихляешься, как варёная сопля в сливе унитаза? Жёстче руку! Резче движение...

Свист, удар, успеваю увернуться, но в обратном движении хлыст протягивает по руке... рука немеет, стиснуть зубы и молчать, молчать, молчать... и не просто молчать, а продолжать тренировку, иначе хуже будет... знаем, плавали уже...