— Зах..ячь его, Михал Михалыч! — теперь уже маршал не рычал, он говорил едва ли не просительно. — Эта сука все семьдесят пятые комплексы стороной обходит, похоже, излучение СНР чувствует. Летуны опять обосрались! На тебя вся надежда. Если собьём — для тебя и ребят твоих Золотые звёзды у Никиты Сергеича на коленях выпрошу! Не подведи, родной!!!
— Вас понял, — коротко ответил главный конструктор. — Будьте на связи.
Подготовка ракеты к старту была полностью автоматизирована. Через несколько секунд стрела пусковой установки поднялась на 45 градусов и теперь медленно поворачивалась по азимуту, чутко следуя за целью.
— Изделие к стрельбе готово! — доложил командир расчёта.
— Операторам приготовиться к стрельбе! Ждать команды.
Пашинин решил подпустить нарушителя на 100 километров, чтобы иметь запас по дальности, на случай его неожиданного манёвра.
Дистанция до цели быстро сокращалась.
— Сто тридцать! — выкрикивал в сгустившейся тишине оператор. — Сто двадцать! Сто десять! Сто!
— Цель уничтожить! — скомандовал Пашинин.
— Пуск! — Командир пускового расчёта вдавил кнопку.
Наверху, за обваловкой бункера, раздался короткий могучий рёв. Земля вздрогнула. Ракета 5В11, величиной с хорошее дерево, 16 метров длиной и почти 9 тонн весом, сошла со стрелы пусковой установки и уверенно рванулась к цели.
— Николай, видишь изделие?
— Так точно, изделие вижу, сопровождаю. Есть отделение ускорителя!
— Полная тишина!
Все притихли. В наступившей тишине два молодых лейтенанта, сосредоточенно сопя, вели кинотеодолитами цель и ракету.
— СПК работает устойчиво!
Пашинин судорожно вцепился пальцами в край пульта. Опытное изделие, ещё не испытанное толком, не поддержанное даже половиной полагающихся по конструкторской документации комплекса наземных систем, всего неделю назад впервые перехватившее самолёт-мишень Ил-28, захватив его головкой самонаведения, приняло свой первый бой. Рядом с Пашининым стоял главный разработчик ГСН Андрей Борисович Слепушкин, из НИИ-17. Сейчас всё зависело от устойчивой работы головки самонаведения и сноровки двух лейтенантов, управляющих кинотеодолитами, совсем ещё пацанов.
— Восемьдесят! Семьдесят! Шестьдесят! Полста! — оператор отсчитывал расстояние между ракетой и целью. — Сорок! Тридцать!
Слепушкин напрягся. 17 километров — рубеж захвата цели активной радиолокационной головкой самонаведения. Сработает или нет?
— Двадцать!....
Короткая, томительная пауза. Пашинин услышал, как тяжело колотится сердце.
— Есть захват!
Отлегло...
На приборной доске U-2 вдруг замигала красная лампочка. Аппаратура почувствовала облучение радаром, но это была не СНР С-75, работающая на 10-сантиметровой волне, не РЛС перехватчика, а что-то новое, совсем незнакомое. Пауэрс ткнул в кнопку отстрела пассивных помех. Позади U-2 сверкающим серпантином разлетелись ленты алюминиевой фольги. Но ракета, которую лётчик не видел, приближалась спереди — слева — снизу. Облако помех быстро отстало от самолёта, головка самонаведения уверенно держала цель.
— Десять!
— Пять! Цель поставила помехи!
Пауэрс судорожно вертел головой, пытаясь увидеть приближающуюся угрозу.
— Fuck!!!
Ему показалось, что в него летит целая ёлка, разматывающая за собой длинный дымный след. Такой здоровенной бандуры он ещё ни разу не видел. Лётчик попытался сманеврировать, но неповоротливый U-2 не был приспособлен к выполнению резких манёвров уклонения.
За остеклением фонаря кабины полыхнуло оранжевое сияние. Самолёт вздрогнул от мощного удара и накренился, послышался глухой взрыв и жуткий треск дюраля. Пауэрса мощно толкнуло вперёд вместе с креслом, колени оказались задвинуты далеко под приборную доску. Педали под ногами, только что упруго отзывавшиеся на каждое движение, вдруг провалились, управление обмякло, лётчик почувствовал, что самолёт не слушается рулей. Внезапно исчезла привычная тяжесть, и наступила невесомость. Он понял, что крылья и хвост самолёта, скорее всего, отломились, а фюзеляж находится в свободном падении.
Катапультироваться при зажатых под приборной доской ногах означало — остаться без ног. Пауэрс открыл фонарь кабины, переключил кран кислородного снабжения на автономный баллон скафандра, отсоединил кислородный шланг от штуцера, отстегнул ремни, и осторожно, с трудом, выбрался вверх из кабины, опираясь руками на её борта. Падающий фюзеляж хаотично вертелся, и лётчика выбросило из кабины. Парашют открылся автоматически.
— Есть подрыв! — доложил оператор. — Цель разделилась. Наблюдаю... — он прервался, пытаясь разобраться в месиве отметок, заполонивших индикатор обзорной РЛС. — Наблюдаю облако пассивных помех... и несколько падающих обломков! Крупных!
Николай, как человек военный, дисциплинированный, доложил официально:
— Цель уничтожена, расход — одна. Наблюдаю дымные следы и падение обломков, — а затем, не выдержав, выбросил вверх правую руку, сжатую в кулак, и завопил:
— Ур-ра!!!
Его крик тут же подхватили остальные. Обоих лейтенантов выдернули из-за пультов и потащили на улицу — качать.
— Да вы чего! — отбивался Николай. — Уроните, черти! Поставьте, где взяли!
Связист подбежал к Пашинину:
— Михаил Михалыч, ответьте маршалу.
Бирюзов уже услышал в трубке торжествующий гвалт:
— Ну что, никак сбили?
— Так точно, товарищ маршал, цель поражена. Расход — одна.
— Одна? — изумился Бирюзов. — Неужто первой ракетой?
— Так всего одна готовая и была. На пусковой. По мишени работать собирались.
— Да вы реально герои, мужики! — восхитился маршал. — Так держать! Молодцы! Буду хлопотать за вас перед руководством. Список отличившихся подготовьте сейчас же, перешлите мне фототелеграфом. Связь кончаю!
В трубке раздались короткие гудки. Бирюзову ещё нужно было отдать массу распоряжений, организовать поиски пилота и обломков, доложить министру обороны и высшему руководству страны.
Все службы 10-го полигона в этот день были 'на взводе'. Вертолёты с поисковыми группами поднялись в воздух ещё до того, как обломки самолёта упали в степи. Парашютиста заметили с вертолётов в воздухе, во время снижения, и приняли 'как родного', вежливо, но твёрдо положив носом в землю. При нём во время обыска нашли и изъяли пистолет с глушителем, в кобуре, финский нож, советские деньги в сумме 7500 рублей, 48 золотых монет, двое наручных золотых часов, шесть золотых колец, компас, четыре двусторонние матерчатые карты СССР, продукты питания, флягу с водой, средства для разведения костров, белье, рыболовные принадлежности — крючки, лески, различные химические препараты, медикаменты и другие вещи. Задержанного сразу же переодели в другую одежду, а его вещи отправили на тщательный осмотр.
Также при себе у Пауэрса было обращение на 13 языках — арабском, немецком, французском, чешском, словацком, английском, греческом, болгарском, русском, литовском, венгерском, турецком и румынском, в русском экземпляре которого говорилось:
'Я американец и не говорю по-русски. Мне нужны пища, убежище и помощь. Я не сделаю вам вреда. У меня нет злых намерений против вашего народа. Если вы мне поможете, то вас вознаградят за это'.
Обращение было выдано Пауэрсу на тот случай посадки на территории других государств. Деньги и ценности, как позднее рассказал на допросе Пауэрс, он мог использовать для подкупа людей, чтобы скрыться от властей.
В тот же день Пауэрса допросили в 1-м отделе полигона прилетевшие из Москвы сотрудники госбезопасности, а затем отправили самолётом в Москву.
На первом допросе, когда Пауэрс пришел в чувство и отдохнул, он был насторожен, на вопросы отвечал неохотно, очень коротко и неубедительно, на некоторые вопросы он совсем отказался отвечать. Лётчик сказал, что летел из Пакистана в Турцию, занимаясь исследованием верхних слоев атмосферы, и сбился с пути. Такова была официальная легенда для объяснения причин нарушения чужого воздушного пространства на случай задержания пилотов U-2. Но вещественные доказательства, изъятые у Пауэрса и найденные на месте происшествия, свидетельствовали о том, что он вторгся в воздушное пространство СССР с шпионскими целями. Пауэрс быстро понял, что слишком наивно так объяснять свое пребывание в глубине территории Советского Союза. Поэтому лётчик признал, что в Советский Союз он направлен со специальным заданием.
При вторичном обыске в кармане брюк Пауэрса работники госбезопасности обнаружили булавку, вложенную в медальон в виде серебряного доллара. На вопрос, что это такое, Пауэрс ответил, что это обыкновенная булавка. Он солгал, надеясь, что булавку оставят при нем, но, когда понял, что ее намерены изъять, Пауэрс предупредил следователя, что булавка отравлена сильнодействующим ядом и была выдана ему для самоубийства.
— Не самое умное укрытие для такой булавки, — заметил следователь, подбрасывая на руке монету. — Деньги и ценности у задержанных изымают сразу же, такой порядок.
Американские организаторы шпионского полёта в случае неудачи были намерены любыми путями замести следы преступления. Они установили в самолет два взрывных устройства, чтобы взорвать машину и не оставить никаких вещественных доказательств. В случае если Пауэрсу удастся спастись, то при задержании он должен был сделать себе укол булавкой. Его хозяева опасались, что он станет живым свидетелем их преступной авантюры, поэтому ему вдалбливали мысль о том, что на допросах в советских органах госбезопасности его подвергнут жутким пыткам и избиениям. Но инстинкт самосохранения оказался сильнее страха перед пытками.
На первом же допросе его заверили, что применять к нему пытки и другие меры физического воздействия никто не собирается. Пауэрс повеселел и начал отвечать на вопросы. Когда же ему показали неиспользованное им катапультное кресло, и заложенный в нём заряд взрывчатки, лётчик и вовсе впечатлился вероломством работодателей. После этого беседа пошла и вовсе свободно.
Служба безопасности полигона организовала прочёсывание местности, чтобы обнаружить и собрать части и снаряжение самолета. К этой работе были привлечены вспомогательные воинские подразделения, расквартированные на полигоне и переброшены солдаты из ближайших воинских частей. Впрочем, 'ближайших' — это очень условно, полигон специально располагался в отдалённой безлюдной местности, и 'ближайшие' части дислоцировались за сотни километров.
Обломки самолёта, падавшие с 20-километровой высоты, оказались разбросаны на площади в несколько квадратных километров. При осмотре остатков сбитого самолета, были найдены бумажник с личными документами Пауэрса, иностранные деньги и различные фотографии. Кроме того, нашли обрывки военной топографической карты на английском языке с разными пометками, несколько таблиц и другие печатные издания на английском языке, магнитофонные ленты, фотопленку и большое количество деталей различной аппаратуры, находившейся на самолете.
Командующий авиацией ПВО генерал-полковник Евгений Яковлевич Савицкий был в бешенстве. Его подчинённые вновь, который уже раз, облажались. Савицкий валил всю вину за очередную неудачу на промышленность, заявляя, что с заводов в части поставляют негодные, недоведённые самолёты.
Командующий зенитно-реактивными войсками и зенитной артиллерией (так они именовались в период 1958-60 гг), генерал-полковник Константин Петрович Казаков, напротив, чувствовал себя именинником и 'ходил гоголем' — ведь нарушителя сбили относящейся к его епархии зенитной ракетой. Командующие едва не переругались — настолько обидно было Савицкому видеть неприкрытое торжество Казакова.
Сергей Семёнович Бирюзов, однако же, окоротил обоих:
— Вам, Евгений Яковлевич, не на промышленность бочку катить надо, а на армейских снабженцев. Вы прекрасно осведомлены, что техника новая, сложная, ломается пока ещё часто. Посылая самолёты на аэродром передового базирования, следовало отправить следом за ними полный комплект запасных частей к бортовой аппаратуре. Тем более, вы сами часто летаете, общаетесь с лётчиками и техниками, и знаете, какие приборы и узлы на новых машинах чаще всего выходят из строя. Часто вопрос не в плохом качестве техники, а в плохом уходе за ней, — заключил маршал. — Заметьте, самолёт сбили ракетой, но какой ракетой? Недоведённым опытным образцом, не то что не принятым на вооружение, но даже не прошедшим полный цикл лётных испытаний!
Крыть Савицкому было нечем. Казакова же Бирюзов тоже осадил, чтобы не радовался на ровном месте:
— Вам, Константин Петрович, тоже праздновать пока преждевременно. Если бы цель сбили ваши подчинённые, серийной, находящейся на вооружении ракетой, например, 75-й Системы, я бы первым вас поздравил. Но самолёт сбит не ими, а испытательной командой полигона и представителями промышленности! Сбит опытным изделием, даже не испытанным в полном объёме! Поэтому радоваться и вам пока нечему. Лучше подумайте, как объяснить руководству страны, почему серийные ЗРК оказались бессильны, когда американец кружил у границ важнейшего ядерного объекта страны, а ракетчики ничего не могли сделать.
Впрочем, загадка необычайной осторожности Пауэрса раскрылась в тот же день. На первом же допросе его спросили, почему он не вошёл в воздушное пространство над Семипалатинским полигоном. Пауэрс в ответ рассказал, что на самолёте была установлена система, реагирующая на излучение станции наведения ракет комплекса С-75, позволявшая вычислить расстояние до неё, а также ставить пассивные и активные помехи. Его рассказ вскоре был подтверждён фактами — при анализе обломков самолёта были найдены блоки этой системы, хотя и повреждённые, но по их устройству легко было установить назначение.
Хрущёв в это время находился на отдыхе, и выслушал доклад маршала по телефону ВЧ. Он сразу же начал задавать вопросы и уточнять подробности:
— Сбили? Молодцы! Благодарю за службу! А кто сбил, и чем? Ракетой?
— Так точно, товарищ Первый секретарь! Служу Советскому Союзу! Нарушитель сбит ракетой над 10-м полигоном ПВО в Сары-Шагане, — ответил Бирюзов. — Пилот задержан охраной полигона и сдан компетентным органам для допроса.
— Живьём взяли? Да неужто? Ну, молодцы, ракетчики! Опять отличились! — Никита Сергеевич был отчаянно рад за новую советскую технику, но то, что он услышал дальше, вызвало у его едва ли не экстаз:
— Товарищ Первый секретарь, нарушитель сбит не войсковыми ЗРК, — честно доложил Бирюзов.
— Как это? А кем же тогда?
— Комплексной бригадой ОКБ-301 товарища Лавочкина и специалистами полигона.
— ... не понял... Поясните! — Хрущёв искренне не понимал, при чём тут комплексная бригада ОКБ-301. — Расскажите подробнее!
— Он подошёл к Семипалатинскому полигону, но на сам полигон не полез — на самолёте была аппаратура, чувствующая излучение СНР 75-го комплекса, — рассказал Бирюзов. — Нарушитель покрутился у южной границы зоны поражения ЗРК, потом отвернул и пошёл к Балхашу. У нас уже тогда возникло подозрение насчёт наличия на самолёте спецаппаратуры, обнаруживающей излучение радаров. Как раз в это время на 'лавочкинской' площадке готовили опытное изделие к очередной стрельбе по мишени. На прошлой неделе они уже сбили самолёт-мишень Ил-28. А тут этот U-2... Главный конструктор товарищ Пашинин доложил о готовности к перехвату, я разрешил. Ну... они и х...йнули... виноват, сбили нарушителя, товарищ Первый секретарь!
