| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Ага. Уйдёте. Ногами вперёд. Вынесут. Ты какие дела-то делать торопился? Соседям домовины строить? И это — правильно. Надо поторапливаться — на реке живём. Скоро, поди, ещё какая дрянь накатит. А ты давай, строгай да подтёсывай. Да и себе не забудь. Ныне — мимо прошло. Может, и ещё погуляешь. Вольным. По пепелищу. Весь-то не запалили только с того, что дождь идёт. В другой раз — точно пожгут.
— Не пугай. Авось пронесёт.
— Так ты "авосем" прикроешься?! От мечей, от пожара?! Или тебе соседей да родню землёй засыпать — в радость?!
— Не ори на меня! Соплеват ты ещё! На меня голос повышать. Мы в холопы не пойдём. Кончай разговор.
— Сидеть! Мне "пауки" в холопах без надобности. Да только со стороны глядеть да подхихикивать, как вы тут дохнете, я не буду.
Хрысь начал вставать, потом снова осел на лавку, озлоблено уставился в стол. За нож, слава богу, ещё не хватается. А вот Ивашко уже сдвинул рукоять сабли на живот. И остальные... кто — поднялся, кто — развернулся. Всерад испугано переводит глаза с одного на другого.
Главная задача взрослого человека при стычке подростковых компаний — не допустить кровопролития. Только они меня взрослым не считают. "Соплеват". А себя — не считают детишками. "Мужи добрые"... Факеншит!
— Без головы жить нельзя. Даже и "паукам". Сами вы не смогли нового старосту избрать. Поэтому ставлю вам тиуна. В Пердуновке я поставил Потана. Здесь предлагаю это дело тебе, Хрысь. Что скажешь?
Хрысь подёргался, уточнил, что Потаня и вправду получил волю от Рябиновского владетеля, и тут же, в самом деле, по своей воле, пошёл в тиуны ко мне. Как в "Русской Правде" сказано — в холопы. Со всем семейством, о чём и грамотка соответствующая есть. Пожевал бороду, покрутил головой, почесал за ухом. И издал вердикт:
— А я — хрен.
Ну, дядя, это я и так вижу. Ты давай конкретно.
— Я к те, боярыч, в холопы не пойду. И другим отсоветую. Мутный ты какой-то. Волшбой занимаешься. Вон, девку эту, Пригоду, только похоронили. От твоего, прости господи, заклятья померла. Теперь во этих полный двор набил. А ведь они — княжьи люди. Вот приедет какая власть, да всунет тебе виры двойные за двенадцать упокойничков. А отдавать чем будешь? И погонят твоих холопов на торг. Не. Под тебя идти — и с голой задницей ходить, и по голой спине получить.
Старый упрямец негромко прихлопнул ладонью по столу. Огляделся, убедился, что ни отвечать, ни рубить сразу его тут не будут. Потопал к двери. Уже у порога, даже не обернувшись в мою сторону, сообщил:
— Тама, во дворе, убиенная лежит. Братана мово дочка. Вели своим чтоб отнесли к братану на подворье.
"Братан" — это двоюродный брат. Но каков наглец! Он ещё указывать будет, что мне — моим людям велеть! Хотя, по здешним, исконно-посконным обычаям, всякий подросток должен любое слово "мужа доброго" исполнить. Быстро и радуясь. Что на него, мелочь недорослую, внимание обратили.
Одичал ты, Ванька, в лесу сидючи, вежества русского не разумеешь.
— Я тебе — никто, и ты мне — никак. Придёт братан твой — заберёт тело. Пошёл вон.
Вот это заставило Хрыся обернуться. С удивлением и возмущением. "Сопляк какой-то бесстыжий...". И остановиться, оглядывая моих оружных людей. Всё, что он хотел высказать...
"Трудно высказать и не высказать
Всё что на сердце у ХрысЯ".
Так оно там и осталось. Там, на таком большом, горячем, отзывчивом сердце простого вольного русского хлебопашца. Который, почему-то, не прибежал сюда с топором, когда с соседского мальчишки живьём кожу снимали. Не поднял односельчан на чужеземцев из расчёта "трое на одного". Это ему не стыдно.
"Где ж ты раньше был?
Целовался с кем?
С кем соседям своим
Изменял?".
С трусостью? С глупостью? Со вздорностью? Или — "публичной дом в душе" — со всеми сразу?
А теперь "права качает", меня стыдит и указывает.
— Вон пошёл. Бестолочь.
Сердце у такого... исконно-посконного... большое. Потерпит: места не "на один плевок утереться" хватит.
* * *
Госпожа Улицкая дала точное определение загадочной русской души: "Очень мощное целеполагание при полном отсутствии здравого смысла". Во! Это про меня. А какой может быть здравый смысл в дурдоме?! Остаётся только "полагание". Вон уже — полный двор "очень мощно" положенных набрался.
* * *
— Ну, коли так, то тиуном быть тебе, Всерад.
— А? Не... да ну... не... не смогу... да и не с руки... и вообще... да не... и мужики не послушают... бабы засмеют... вот те крест... ну... скажут эта... дочкиной потаёнкой в начальные люди пролез... а ежели что? а мне в ответе быть? Не...
— Ты — мой холоп, я — твой господин. Так?
— А, ну, вроде.
Я тебе дам — "вроде"! Мне сослагательного наклонения здесь напрочь не надо. Ты ещё скажи — "как бы". Словечко...
* * *
Пришлось мне как-то с тёщей кое-какие автомобильные бумаги оформлять. И там один умник из молодых пальчиком в листик тычет и говорит:
— Вот здесь — вы распишитесь, а вот здесь — ваша как бы тёща.
Пришлось доброго молодца притормозить:
— У тебя тёща, может, и "как бы". А меня — настоящая, законная.
Умник принёс извинения, тёща потом с уважением на меня посматривала. Долго — до первого светофора.
* * *
— Всерад, я у тебя совета не спрашиваю. И мнением твоим не интересуюсь. Или ты делаешь по слову моему, или твоя Беспута сегодня же сиротой станет. Палача я собой вожу. Ноготок, ты где?
Всерад заворожённо оглядел поднявшегося от стены Ноготка, его сломанные уши, бритую голову, широкие плечи. И ненавязчиво покачиваемую у сапога секиру. Вдохновился и озаботился.
— Так я это ну...
— Не нукай. Возьми Хохряковича и пройдись по дворам. Объяви, что все "пауки" теперь не вольные, а рядовичи. Какой "ряд" будет — после скажу. Кто не хочет — три дня сроку, чтоб с веси убрались. Укажешь кому битых злодеев хоронить. Найди в селении грамотея — мне нужен полный список всех людей, коней, скотины. По подворьям, с возрастом, умениями, годностью. Срок — три дня. Трава просохнет — выводи косцов на луг. Сколько можно — будете косить. Иначе зимой скотина от бескормицы подохнет. А прежде всего — вели баньку истопить. У меня люди помёрзли, отогреться надо.
Конец двадцать первой части
Часть 22. "А ну-ка, шантажну-ка"
Глава 116
Всерада пришлось чуть ли не за шиворот выталкивать из помещения. Мужик явно ошалел от упавшего на него "счастья".
Подожди дружок, ты ещё не знаешь, какие наполеоновские планы в части организации идеальной сельской жизни бродят у меня в голове. "Республику" Платона здесь не читывали? А "Город Солнца" Томмазо Компанеллы? С Главными Государственными Управлениями Мудрости, Могущества и Любви. А Аракчеевские военные поселения с обязательным ношением исконно-посконной национальной одежды единого образца — не проходили?
Я вам тут... Но позже: сначала определимся с наличными ресурсами. И ещё есть проблемы. Ивашко с Николашкой переглядываются и подходят ко мне сразу с двух сторон.
— Тут, боярич, дело такое. Мужик-то разумное слово сказал.
— Да ты что, Ивашко! Какое такое разумное! Одна ругань да похвальбы! И бояричу всякие обиды. Только вот насчёт виры...
— Да не скачи ты так, Николка. Дело-то... серьёзное. Ежели мы десяток, а то и поболее княжеских людей побили... Тут не о вирах, а о своих головах тревожиться надо.
— А ты не обрывай, не обрывай! Тока за двенадцать княжих упокойников вира выскочит под тысячу гривен.
— Да хрен с ней, с тысячей!
— Ишь ты какой широкий! Хрен, ему, понимаешь. Тысяча! Кунами! Верно господин тебе выговаривал: так-то ты о господском богачестве заботишься...
— Да помолчи ты! Тысяча гривен... жалко конечно. Но вон, сегодня пришло — завтра ушло. Эка невидаль. А вот что сыск пойдёт...
— Да уж. Это уж точно. Тут ведь как: раз заплатил, стал быть — и ещё есть. Понабегут-понаедут, искать-копать начнут. Выжимать-выкручивать...
— Стоп, стоп, мужи мои мудрые. Мудревато что-то для меня получается. Пленника я допросил, тот сказал, что они к Владимирскому князю Андрею не нанимались. А шли наниматься к Переяславльскому князю Глебу. Ещё только шли. Значит — они не в службе. Не княжеские. Значит, двойной виры нет. Это — раз. Второе: они тут вон каких делов понаделали. Чистый разбой. За разбойников и простой виры нет.
— Эх, боярич! Ну ты будто дитё малое! Не ходил ты по Руси, не видал, слава те господи, ярыжек княжеских. Ну смотри, проще ж некуда! Битый литвин — тебе говорил. Так? Более никто не слыхал. Вирник скажет: по доносу — шли от Владимирского князя к князю Переяславльскому служилые люди. Пошлёт грамотку во Владимир: были такие в службе аль нет. А покуда серебро — в скотницу. Чтоб не пропало. Тебя — в поруб. Чтоб не убёг. Что суздальские про смоленских думают... ну, ты батюшку своего Акима Яновича поспрашивай. Когда на ту грамотку будет ответ, да какой, да и будет ли вовсе...
— А и прибежит назад грамотка: "не, не наши", а вирник тогда другую такую же в Переяславль погонит. А ты сиди. А тут подручные его по вотчине людей крутят, давят, выжимают. И, к примеру, из Переяславля пишут: "не, не было таких". Гля, а Ванька-то в порубе уже того, преставился. А и серебро-то уже того, светлому князю — мытом пошло, в церкви — богатыми дарами раздарилося. Ну, и по карманам попряталось. Назад собирать — у князя да попов не выдернешь.
— А иначе прикинь: время-то идёт. Ты в яме век свой коротаешь, а тут — постой да расспрос. А "пауки" на тебя злые. Кто из судейских сообразит да "паукам" подскажет: склепают — что ты, де, с ними был. Сам разбойничков навёл, чтобы они злато-серебро из селян-то вынули. А после перебил, чтоб не делиться. Помнишь, как Макуха кричал: "Знаю зачем из веси ночью ушёл! Отдавай Хохряковую захоронку!".
Оценить достоверность предлагаемых моему вниманию "хичкоковских" ужасов производства отечественной правоохранительной системы в "Святой Руси" — нет опыта. Есть опыт функционирования аналогичных служб в уже сильно демократической РФ. С манерой сажать даже не преступника — просто подозреваемого в преступлении, даже не в убийстве, а чисто по экономическим делам — в общую камеру с наркоманами, туберкулёзниками и уголовниками-рецидивистами. После чего конфликтный актив сидельца тихонько переходит к нужному человеку за десятую долю стоимости.
Ничто так не интенсифицирует рынок любых активов, как шантаж их собственников законной властью.
* * *
"Законная власть" — тоже торгуемый актив. Мэр небольшого провинциального русского городка, увидев на столе выложенный посетителем конверт, успел взять его в руки, и, не открывая, только спросить:
— А что это? Фотографии места будущей застройки?
А его уже успели взять. Правда, как положено, через 72 часа выпустили. Поскольку нет оснований для предъявления обвинения. Но это был уже другой человек. Больной. С серьёзно деформированной психикой, отбитой почкой и существенно повреждённым анусом. Не боец. Который немедленно снял свою кандидатуру с ближайших муниципальных выборов.
* * *
Как тут, на "Святой Руси" с этим делом? Судя по летописям — ещё хуже. И что делать? Бечь? Понятно, что оценивать варианты удобнее из Лондона, а не из Красноярского края. А прогрессорство? Да и фиг с ним. Нынешним англичанам тоже мозги промыть не вредно. Но, во-первых, отсюда ещё дай бог ума выбраться. А во-вторых... а люди мои? Бросить?
— Боярыч! Беда! "Пауки" поднялись!
В дверь влетает Хохрякович. Железная шапка-мисюрка — на ухе. Рукав армяка — полуоторван. Под глазом... По форме отпечатка могу предположить: били грязным кулаком.
— Сброю — к бою. Выходи во двор!
Я сходу, броском с лавки, вылетаю через дверь. Во дворе — с десяток местных мужиков и столько же баб. Воют над покойницами. Мужики частью укладывают тела на мешковину, частью — у ворот бьют Всерада. Делают они это довольно вяло — ни топоров, ни ножей, ни, даже, дреколья — пока не использует. По очереди каждый что-то выговаривает Всераду, тот тоненьким голоском отвечает, его бьют по уху. Он заваливается, его поднимают, снова ставят в середину, и начинается следующая ария.
С нашим появлением этот рутинный процесс прерывается. Пейзане разворачиваются в мою сторону. Как всегда — неторопливо, как всегда — раскрыв рты. Хронический гайморит? И как же им на губу-то не капает? Дождь же.
Впрочем, я тоже начинаю скалиться. По-волчьи. И тяну из-за спины свою шашечку. Моего человека бить? Вшестером? А может, кто со мной поиграть хочет? Побегаем, согреемся? Свежее, не отошедшее ещё воспоминание в душе, в руке. О клинке, входящем в человеческое тело, о горячей крови на рукояти... Сзади шелест вытаскиваемых сабель и скучно-эпический голос Ивашки:
— А ну, брысь со двора, мурлы неумытые. Сщас всех в куски порежем-порубаем. Ой напьётся моя сабелька дурной кровушки...
С другой стороны на щёку вдруг летят дождевые капли. Чимахай. Топоры вытянул, мельницу свою начинает крутить. Этот-то не скучает — ему всё внове, он в азарт входит.
Мужики и бабы, быстренько поднимаются с земли, подхватывают своих мёртвых, нервно оглядываясь, оскальзываясь на мокрой траве, устремляются к воротам. За ними — "пихальщики". "Горнист" помогает подняться скулящему Всераду, а у меня над ухом тревожный быстрый говорок Хохряковича:
— Эта... ну... беда, боярыч. Мужики-то... ну... серебро отобрать хотят. Вот...
— Повтори! Стоп. Стань прямо. Твою в бога душу! Смирно. Не гнись! Спинку! Пятки вместе, носки врозь! В глаза смотреть! Не мямлить! Сопли подотри! Вот теперь — излагай. Стоять! Не просаживайся! Спину держи! Теперь — говори.
— Зашли во двор вуя моего. А там мужики сидят. Мы им — как ты велел. А они как услыхали про серебро...
— Спину! Мать твою! О, господи, прости, раба божья, ныне преставившаяся, дурня сболтнувшего не подумавши... Дальше.
— Они говорят: серебро — наше. Ну, ихнее. Общинное, купное. Дескать, батя... Ну... Хохряк на всех "пауков" его собирал. Тама, де, то, что они ему вроде как на сохранение давали. От всего общества. Вот... а мы... ну...
— Не жуй! Чётче!
— Они говорят: пойдём, боярыча-сопляка побьём малость. Серебро своё возьмём. Вот.
— А ты?
— А я говорю — нет. А они давай драться. А вуй — мне кулаком в глаз. Ка-ак...
— А ты? У тебя же и нож вон какой, и топор.
— Не... ну ты што... дык как же... он же вуй... ну, матери моей брат... родная кровь... маменьки... покойной...
Да. Рюриковичи правы: брать местных в дружину нельзя. У них под каждым кустом — родная кровь. С таковыми же прочими жидкими и твёрдыми выделениями. Во всяком деле есть риск, что сделано будет не по приказу, а по родству. Даже в ущерб целостности собственного лица.
— Уходить надо, господине. Или уж бить сиволапых смертно, как припрутся.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
