Зверь лютый. Книга 6. Шантаж

— А со мной не боязно?

— Ты — маленький. Ежели и будешь чего, то... полегче.

Ну хоть кому-то моя мелкость в радость. "Ежели и будешь чего...". Хм... Вот только мне сейчас этого "чего" не хватало.

— Ладно. Спи давай.

Вроде развернулась носом к стенке, вроде спит. Тихо.

Шорох повторяющийся. Это Сухан посапывает. А вот это — Аким. Дыхание неглубокое, но спокойное. Душно. И проветрил же избу, а мало. Маслом горелым пахнет. Интересно, а что они для заправки лампадки используют? По идее лампаду перед иконами нужно заправлять елеем. У евреев на этот счёт чётко определено: семь светильников из чистого золота заправить чистым елеем. Он же — оливковое масло, он же — масло деревянное. "Деревянное" поскольку делается из плодов — "с древа снятых", а не из семян, стеблей или листьев.

Оливковое масло — невысыхающее. Триглицериды насыщенных жирных кислот под действием температуры и кислорода воздуха не полимеризуются и не образуют смолистых веществ. Остальные — полимеризуются, забивают поры фитиля, образуют нагар. Огонёк слабнет, коптит и воняет.

Вот как у меня тут. Но бывает и хуже — бараний жир, например. А здесь, похоже, льняное масло. Которым можно смазать некоторую часть моего мужского тела. Чтобы легко и гладко совместить с соответствующей частью соседнего женского.

"Сухая ложка — рот дерёт" — русская народная мудрость.

Возможно, иносказательная. Семантически зашифрованная. "Эзопов язык". И "ложка" здесь совсем не ложка. И "рот"... Хотя, может, и рот.

Пора, ой как пора! Провести всесторонний сексуально-семантический анализ русских пословиц и поговорок! Это у примитивных древних греков — просто баснописец Эзоп. А у нас не только руки растут, а даже и язык — "эжопов". Да и только язык ли?

Ванька! Уймись. Ты же устал, ты три ночи не спал, два последних дня бегал как подорванный. Тебя два раза чуть не убили, по городку от тебя трупов от 3 до 8, Аким вон еле дышит... Спи, утром ещё делов будет.

Не спится. Не могу я спать с женщиной. В смысле — наоборот... А, ладно... Водички, что ли попить?

Вышел во двор, на звёзды посмотрел. Ничего нового: те же, что и вчера. Вон Большая Медведица висит. Не ушла никуда. Наверное, медведя своего дожидается. Наверное — тоже большого.

Воды попил. Вода холодная, чистая, без примесей. Не пиво. Мда...

"Тому, кто следует своей предначертанной судьбе — господь помогает. Остальных — тащит за ворот".

Пойдём-ка, Ванёк, потащимся. Лучше уж самому, чем когда ГБ за шиворот волочить будет.

Вернулся в избу, два дыхания слышу, а третьего, её — нет. Это судьба: даже и будить не надо. Шмотки свои возле постели скинул, над ней наклонился, шёпотом на ухо:

— Сними с себя всё.

И пошёл в темноте лампадку искать.

Как-то не ожидал я от себя такого глубокого интереса к наполнителям осветительных приборов из числа церковной утвари. "Полувысыхающие масла"... У меня, правда, не фитиль — нагара не будет. И копоть... вряд ли.

Дед... дышит нормально, жара нет. Сухан проснулся, послушал, как я по дому в темноте хожу и снова заснул. Ни фига не видно. Только на ощупь. А на ощупь — она уже. В смысле: в одежде и в классической позиции. Точная имитация "исполнения супружеского долга".

Вплоть до мелочей: в полном "не настроении". Как там сегодня этот мужик говорил: "Да где ж у неё тут?". Будем искать — должно быть. Лежит в тряпках своих — не послушалась, не сняла. Вот, блин, зацепил. Теперь жирное пятно будет. А я ведь говорил... Точно — "не в настроении". Хорошо хоть про мигрень не рассказывает. Классика провокации замужней женщины: вы, сударь, не исполняете супружеских обязанностей. — Так ты ж сама... — А что я? Моё дело лежать. — Ну тогда терпи. Лёжа.

Она ахнула в начале и попыталась озвучить свой обычный скулёж. Пришлось шикнуть: Акима разбудит. Впрочем, дальше дело пошло без особых болезненных ощущений.

Как говорит русская народная мудрость: "Дурак сватается — умному дорогу кажет". А когда — не только "сватается"?

Похоже, предшественники сегодняшние не только "показали", но и "проложили". "Дорогу". Эх, кабы да на Руси и автомагистрали с таким энтузиазмом... Или это от маслица? Может, перед иконами льняное масло и коптит, а у меня — нет. Понятно: я же не икона. И нагар не образуется. У меня. Её, как я понял, это вообще не сильно... задевало. Хорошо, что хоть похрапывать не начала. А то был у меня как-то случай... Ладно, как-нибудь в другой раз.

Я успел. Исполнил свою... "вариацию" вплоть до её естественного завершения. Даже отвалился и отдышался. И тут во дворе начался крик.

Крик был истошный, матерный и иностранный. Перемежающийся характерными звуками ударов. В странно приглушённом исполнении. Опять черти под землёй точила делят?

Мои люди в здешние подвалы ещё не лазили. Или это настоящие черти, или я не всё знаю.

Я несколько завозился со штанами. В этой темноте... И опояска куда-то... Даже дрючок не успел найти. Но выскочил вовремя: из соседней, летней, избы выкатились два тела. Тела ругались мужскими голосами, одно из них было голое, другое — одетое.

Темно, луны нет, звёздный свет... Две смутные фигуры расцепились и быстро вскочили на ноги. Тёмная, которая одетая, перевела дух, высказала нелицеприятную оценку своему визави и сделала выпад. Похоже — ножом. Светлая, очевидно — голая, взмахнула руками и отскочила на пару шагов. Но не испугалась, не убежала, а пошла по кругу. Издавая громкие грузинские звуки.

Кажется, я скоро полюблю грузинские ругательства. Просто — "луч света в тёмном царстве". И ещё — аланские. Два луча. Итого: голый — это Чарджи. А одетый? А какая разница? Наших бьют!

Вот с этим слоганом я и всунулся между дерущимися. На моё счастье боевой клич я издавал молча. Ну, есть у меня кое-какой оставшийся опыт... От прежней моей жизни.

Вообще-то, по-умному, нужно было бы подобрать булыжник какой, или арматурину... Да хоть кирпича кусок...

О проблемах со здешними кирпичами я уже длинно и глубоко погрустил. Отметив мельком дополнительный аргумент в пользу строительства собственного кирпичного заводика, я с разгона вспрыгнул тёмной фигуре коленками на спину, точно попав по лопаткам, одновременно ухватив её за волосы.

Фигура хекнула, рухнула вперёд, воткнулась подбородком в землю и осталась лежать. А я полетел себе дальше, переворачиваясь в воздухе через голову и радостно сжимая в горсти клок выдранной волосни.

Ну, с полем вас, Иван Юрьевич. "С паршивой овцы — хоть шерсти клок". Клок шерсти — есть, кто у нас сегодня "паршивая овца"?

Мне показалось, что Чарджи растерялся. Вместо того, чтобы заломать поверженному противнику руки, связать, отнять ножик, торк стал пинать лежащего ногами, рассуждая на тему: "ходют тут всякие, спать не дают". Лингвистически интересно: на трёх языках, масса очень образных сравнений. Но как-то не актуально.

Краем глаза я поймал движение ещё одного силуэта от крыльца летней избы куда-то в сторону. Да сколько ж их тут?!

— Сухан! Взять!

Сухан, уже оказавшийся возле меня, метнулся к силуэту. Силуэт завизжал женским голосом и рванул за угол дома на зады усадьбы. Но ненадолго. Новая волна визга подтвердила факт перехвата. По сигнатуре сигнала предполагаю: перехват произведён за волосы.

Ага, а вот такое изменение звучания характерно при ударе тяжёлым предметом, типа кулака мужского, в область близкую к солнечному сплетению. Соответственно, прибытие перехватчика с объектом перехвата ожидается в самое ближайшее время.

Теперь что у нас здесь? Тёмная фигура начала подыматься и тыкать ножиком в окружающее пространство. Но получила от принца пяткой по спине.

Как говаривал ходжа Насреддин: отсутствие жёсткого носка в сапоге — большое достоинство. Ибо в мягком сапоге бить приходится пяткой. А сила удара этой частью тела — значительно слабее. Личный опыт неоднократно битого ногами в разной обуви мудрого бухарца, вполне подтверждается пинательной деятельностью торка: голой пяткой насмерть бьют только каратисты и страусы. А отнюдь не степные принцы. Хотя теперь это значение не имеет: подошли Ноготок с секирой и Николай с факелом. И что ж это у нас тут по двору на четвереньках ползает? Ножичком тыкает, слова разные говорит?

— Гостимил!? Ты чего?!

— Ты! Вы! Они! Он! Он, гадина поганская! Я — со двора, а он сразу! Убью паскуду! И изменщицу в куски посеку! И хрену этому хрен на куски порежу! Чтоб на чужих жён не залазил!

К этому моменту Сухан приволок свой трофей. Всё правильно: баба, тащат за волосы. Сухан сбил её возле нас на колени. Я сдвинул с её лица несколько сползший платок. Баба как баба. Миленькая.

— Гостимил, чем она тебе так дорога?

— Здрава будь, соседка. Как чем? Морда эта конячья меня обесчестил, с женой моей баловался-развратничал, достоинство моё мужеское порушил. За прелюбодеяние — смерть! В законе! И в божеском, и в человеческом! Убью обоих!

— "Обоих" — кого?

— Подханка твоего мерзкого! И жену-изменщицу! В куски порежу... Э... А где она? Жена-то?

Я оглянулся. У крыльца зимней избы скромно стояла хозяйка. В аккуратно повязанном платочке, в обычной своей длинной рубахе, прижав к груди, по исконно-посконному женскому обычаю, кулаки. Каких-то следов только что закончившегося нашего с ней... общения отсюда, с двадцати шагов — не видно. Даже запах льняного масла... сюда не доносится.

Многие славные дела за мной есть. Многие таланты мною явлены. Немало чем перед народом русским хвастать можно. Но есть у меня талант, коим я не бахвалюся. А талант таков: ни в той жизни, ни этой не было случая, чтобы какой муж меня на его жене против мой воли застукал. Уж и не знаю почему, откуда свойство такое, а есть оно. Не единожды бывало, что уж вот - должны меня на горячем-то поймати, ан — нет. Бывало, что ходит иной, чует... но - "не пойман - не вор". Бывает, и от других знает, и по следам разумеет, и ушами слышал... а сам не видал.

Иное дело — так бывало, что я сам ловился. Ибо сии два случая, с посадником и с Гостимилом, показали мне силу стыда мужей обманутых. И деяния их, от того проистекающие. По закону божескому и человеческому, по обычаю да правилам здешним — будто бешеные они становятся. А взбесившийся, хоть зверь, хоть человек, сути вокруг себя не разумеет. Будто больной становится, глупеет. А уж дурака-то обратать - сам бог велел.

— Твоя жена мне всю ночь помогала Акима выхаживать. Воду таскала, повязки меняла. Только прилегла — а тут ты орёшь.

— Как это? Постой, а тут тогда кто? С этим торком? В летней избе... Там же постеля моя супружеская...

— Да сдвинули мы твою постель. Чистое взяли. Буду я ещё на чужом кувыркаться. Мшеди-деди... (Чарджи успокаивает санитарно-гигиенические опасения хозяина).

— Постой. Но я же видел... Ну, слышал. Как ты с бабой... Как она всё охала да ахала. Так это получается...

— Ой, Гостимилушка, ой, люди добрые! Не губите, не позорьте, свёкру моему не сказывайте! Как узнают-то свёкр со свекровкою, как зачнут меня, бедную, мучити. Бить-обижать, поедом поедать...

Э, а персонаж, вроде, знакомый. "Мыла Марусенька белые ножки"... Застыдилась, но не сильно. А вот огласки...

— Так что ж это получается? Я пришёл, в избу заглянул и слышу... Балуются. На моей постели. Я ж летом в том доме живу. Ну, думаю, моя-то курва... Обозлился, хвать что под руку попало, метла там была, и бить...

— Тебе, уюз коюн (баран шелудивый), повезло. Три раза. Первый, что я был без оружия. Второй, что там было темно, и в драке я не смог сразу найти свой пояс с саблей и кинжалом. И третий — что боярич Иван прибежал сюда, когда я уже решил убивать тебя насмерть.

— И четвёртый, Гостимил. Что тебе под руку попалась метла, а не твой ножик. Потому что если бы ты убил или ранил моего человека... Посадник ваш Акиму увечье сделал — над посадником нынче молебны читают. Кстати. Где Ивашко, где знахарка?

— Со знахаркой... Тут дело такое...

Дело было... странное. Разозлённый мною Гостимил довольно резво домчал Ивашку до края болота, в середине которого проживал местный светоч здравоохранения. Указал тропинку и сел ждать. Когда Ивашко не вернулся до темноты, Гостимил очень разволновался, пару раз совался к тропке, но в темноте в болото лезть не рискнул.

Он уже совсем задремал у разведённого костерка, когда из болота вдруг донеслись шаги — на свет вышел Ивашко. Какой-то... странный. На вопросы не отвечает, несёт какую-то бессмыслицу. И пахнет от него хмельным. Гостимил, сгоряча, начал, было, ему выговаривать за задержку, потом расспрашивать о знахарке... Ивашка только мычал. Потом завалился на телегу. И тут Гостимил обнаружил отсутствие пояса. У моего опоясанного гридня.

В 21 веке можно не обратить внимания — есть у человека пояс или нет. Может, с вот этим платьем пояс и не носят — такой писк моды. Или, там, брюки и так держатся. Опять же: подтяжки бывают, резинки всякие. Народ на балет в трениках ходит. А здесь... Как красноармеец в гимнастёрке и без пояса — арестованный или дезертир.

Ивашка вообще не отвечал на вопросы. Потом начал храпеть. Гостимил побился с ним, посмотрел вокруг вблизи, плюнул. И поехал домой в Елно. Понятно, что ворота ему не открыли. Телега стоит возле города. Но знакомый стражник в калитку пустил. Гостимил пришёл домой, сунулся на своё обычное место в летнюю избу. А там в темноте... мужик с бабой играются... У него сердце-то и закипело.

Вот такие дела...

Мы сидели в поварне, хозяйка выставила на стол квас и какие-то заедки из недоеденного. Гостимил никак не мог прийти в себя от допущенной ошибки. Положение обманутого мужа — глупое положение. Но обманувшегося самому — ещё глупее. Его неотрывный пристальный взгляд следовал за женой. Растерянное выражение лица постепенно заменялось подозрительно-неприязненным. Сейчас он с ней отправится на своё традиционное супружеское ложе. И может обнаружить следы... недавних её приключений.