Зверь лютый. Книга 6. Шантаж

Зверь лютый

Книга 6. Шантаж

Часть 21. "...природный пруссак"

Глава 111

— А-а-а!!! Торк!!! Торк пришёл! А-а-а!

Из-за печки появились широко раззявленный рот и пара таких же глаз. Всё это истошно вопило. Я как-то даже испугался. Потом сообразил — баба орёт. Точно, одна из пленниц, которых я видел от окна, опознала Чарджи. А он среди здешнего дамского населения — фигура известная. Говорят, здешние девки и бабы помоложе специально в Рябиновку приходили, чтоб хоть одним глазком на такую красоту посмотреть.

— Он же весь такой... Как гляну — аж коленки слабнут. Да ещё и ханыч.

Ну вот и пригодилось — для опознания избавителя.

Бой кончился, а дело — нет. Подведение итогов, разбор полётов, оценка потерь... Здесь, на "Святой Руси", значительная часть боестолкновений имеет целью не сколько уничтожение живой силы противника, сколько захват его имущества. И превращение в имущество его самого.

Сбор трофеев, упаковка пленных, добивание раненых... Зачистка, приборка, приёмка... "Война сама себе кормит". Трофеи здесь — первейший "корм". Я не против, грабёж с порабощением — здесь это не стыдно, это признак удачливости, благоволение божье. Только у меня, с моим "гумнонизмом" чуть другие приоритеты. То же самое, но чуть в другом порядке.

— Ивашко, что с людьми? Все целы?

— Сухан — надо бы кольчугу снять. Били в него сильно. Троих положил. Одного на копьё насадил, одному — в спину метнул. А ещё одного — на его же нож. Пересилил. Чарджи... видишь, хромает. То ли спрыгнул неудачно, то ли ударили. Кровь на сапоге — не его. Я спрашивал. Двоих положил. Одного саблей, во второго — нож кинул. Чимахай разок ударил. Не, бил-то он много. Но всё по одному. Который под его мельницу попал. Щепы, что ль, хотел наделать? Двоих я зарубил. С ножами-то против сабли... Дурни. Ручки тянуть надумали. Да они ещё и выпившие здорово. И, со света выйдя, в темноте-то ещё не пригляделись. Вовремя ты кинулся. Как все вышли, но в темени ещё не обвыклись. А последнего, не поверишь, Хохрякович прибежал. Я-то злодея только вязать собрался. И тут этот... топором — хрясь... И расспросить-то теперь некого.

Чудеса. Рукопашный бой моего... ополчения с профессионалами — закончился в "сухую". В нашу пользу. Так не бывает. Нет, жизнь, всё-таки, зебра, а не конь вороной. А я отделался лёгким испугом. Мда... Если это лёгкий, то от средней тяжести я просто помру. Стоп.

— Ивашко, где десятый? Их за столом десять было.

— Ё! Убёг. Вот гадость-то. Темно. Вроде, все лежали. Затаился гад. Так, парни, пошли последнего искать.

— Не надо искать. Вот он. Бегать — здоров. А вот биться — слабоват.

Ноготок втащил в помещение пленного. Со связанными и вывернутыми за спину руками, с разбитым в кровь лицом, в разорванном на боку блузоне и в полностью мокрой и грязной юбке. От пинка пленник полетел вперёд головой и, ударившись о стол, сполз на пол. Один из кубков, стоявших на столе, свалился. Из него, позвякивая, выкатилось несколько золотых монет и упали на землю.

— Ты чего делаешь, гадина недобитая! Ты чего злато наше на землю мечешь! Ах ты, мерзя поганая!

О! И Николай появился. Значит, бой и вправду кончился. Стадия вторая: уменьшение энтропии мироздания. В смысле: сортировка и упаковка хабара. Не буду мешать профессионалам. Стыдно сказать — и не могу. Отходняк колотит.

Я нашёл удобное место у стенки, привалился к сложенным щитам битых разбойничков и просто отходил от пережитого. Выпить бы. Но здешняя бражка или пиво... А нормальных "наркомовских"... До Ивана Грозного с его водкой для опричников — четыре века. Не, столько не вытерплю, надо самому... спрогрессировать.

Ивашко довольно быстро организовал народ. Николай, отгоняя всех от стола, начал вдумчиво ссыпать драгметаллы в кожаные торбы, попутно сортирую их на три группы. Откуда у него эта тара? — Он на то и профи, чтобы иметь всё необходимое с собой. Чарджи аккуратно отодвинулся от опознавшей его селянки, и присел возле пленного. Спрашивает его о чём-то негромко да поглядывает на Ноготка. Тот нашёл какой-то железный прут и старательно разогревает его в печке. Звягу с "горнистом" Ивашко выгнал на улицу, под дождь — обдирать мертвяков.

— А чё Звяга? Как чё — так Звяга...

— Цыц! Не сумели вражьей крови пролить — так хоть в водице дождевой поплещетесь.

Селянка увидела эту кучу блестяшек на столе и не может глаз оторвать. И Чарджи ей уже не интересен, и товарка битая, которая чуть дышит... Ну, Ванюша, давай работать. Ты хоть и не "Герболайф" толкаешь, но принцип тот же: с аборигенами надо разговаривать.

— Тебя как звать?

Ноль внимания, фунт презрения. Выпученные глаза, раскрытый рот, намертво сжатые перед грудью кулаки. Рывок за плечо. Глаза от кучки на столе не отводит, на меня не реагирует, в акустике — сплошной "белый шум":

— А? Чего? А это чё?

— Рассказывай. Как дело было.

Бессвязный, непрерывно понукаемый рассказ. Если это можно назвать рассказом. Односложные ответы в сторону ссыпаемого в торбы серебра. "А... Ну... Да.... Не...". Произносятся в произвольном порядке, повторение одного и того же вопроса позволяет получить всё множество заложенных в систему ответов.

Полный пролёт. Опрос очевидцев окончился провалом. Таким же очевидным, как и эта... очевидка. Может, побить её? Как-то стилистически неверно. Как-то стыдновато. То мы избавители-освободители. А то мордо-набиватели и к стенке-приставлятели. Как Советская Армия в странах народной демократии.

Хохрякович, умывший и перевязывавший, по команде Ивашки, вторую, битую, но ещё живую и уже начавшую стонать, пострадавшую, начал дёргаться.

— Парень, ты закончил? Берите вдвоём с этой... говоруньей — битую и отведите на её подворье. Накройте чем-нибудь, чтоб не промокла. Ещё: сбегай, позови Хрыся, отца Потани. И тут рядом — Всерадов дом. Он холоп мой. Пусть оба спешно идут сюда.

— Эта... Оружные?

— Эта-эта... На кой чёрт мне оружные смерды после боя? Сами пусть придут.

Николай закончил упаковку "захоронки". Хоть глаза мне перестало мозолить блеском. А главное — остальным. Перестали постоянно оборачиваться и замирать, как перед телевизором с интересной передачей.

* * *

Бывает: идёт человек по делу, в туалет, например, и вдруг замирает посреди комнаты.

— Ты чего?

— По телеку Гондурас показывают. Счас досмотрю и пойду.

Стоит такой ценитель "гондурасов" у порога и приплясывает. Ушами и глазами — в телевизоре, остальной... физиологией — в другом месте. Ждёт — а вдруг чего интересного скажут. Иди уже, а то... "обгондурасишься" — стыдно будет.

* * *

Чимахай осторожно сортировал и упаковывал оружие. Наверняка получит втык. И от Ивашки, и от Николая. За проявленную инициативу, за неправильную упаковку. "А кто тебе вообще разрешил трогать?". Но "железный дровосек" углядел боевые топоры. Очень интересной конфигурации. Не похожи ни на норманнские, ни на, например, томагавки гуронов. Хотя используются и для метания. И щиты своеобразные: прямоугольные, с выступающим снизу носиком, из трёх досок. Средняя — выдвинута, положена внахлёст на боковые.

Заявился Звяга, приволок кучу тряпья, снятого с убитых. Кинул в угол. Всё в крови. Нет, так дело не пойдёт. Мокрые тряпки — на забор под дождь, пусть промываются. Чистые — на стены изнутри, пусть сохнут. А то тут и так...

Дышать — только ртом. Острый запах крови в натопленном помещении. От убитой женщины у стенки, от убитого юноши под столом. Интересно, а чего там под столом Николай копается? И чего это у него такие испуганные глаза? Суму дорожную одного из этих взял и снова под стол полез. Что ж ты так трясёшься, Николашка? Будто смерть свою под столом встретил. Смерть, конечно, не девушка — повстречались да разбежались. Но варианты возможны. Ну, вылезай, иди сюда. Поглядим-послушаем.

Николай воровато озирался, пытаясь одновременно то прижать сумку к груди, словно спрятав её от посторонних взглядов, то наоборот, отодвинуться от неё будто не он её несёт, а она — сама, "так, случайно мимо проходила".

— Господине, беда... Звяга, ты чего тут столбом стоишь? У тебя всего делов — задницу у печки греть? Иди-иди, на дворе ещё осталось.

— Постой. Там, во дворе, ещё покойники есть. Бабы. Всех битых положить рядком перед воротами. С одной стороны — пришлые, с другой — местные. На местных, на ком есть, оставить рубахи. И лица тряпьём прикрыть: дождь мёртвым глаза заливает. Кресты, колты, кольца, серьги... снять. Николаю отдашь. С пришлых снять всё. До кожи. Кожу... оставить. Чимахай, помоги Звяге: эту покойницу тоже туда. Давайте быстренько. Ну, Николай, что за беда?

— Вот.

Он подсунул мне под нос тряпичную суму одного из литвинов. Внутри была небольшая кожаная красная сумка. Зашнурована, концы шнурков вставлены в деревяшку.

* * *

Что-то я такое слышал... А, так в Новгороде упаковывали собранную дань.

Замок "святорусский", древне-новгородский, деревянный, одноразовый. Мешок завязывается шнуром, концы шнурка вставляют в продольный канал цилиндрической деревяшки длиной сантиметров 8 и толщиной 5. В середине деревяшки пробивается второй канал, поперечный, до первого. Концы шнурка выпускаются наружу через поперечный канал и завязываются. Теперь узел пропихивается внутрь, забивается деревянной же пробкой, которая срезается заподлицо.

Открыть такую упаковку можно только срезав шнур или распоров саму тару. Развязал-вынул-завязал — не получится. Этот, конкретно, замок делали не торопясь — на деревяшке нет коры. Некоторые новгородские замки так и остались для потомков — неошкуренными.

* * *

— И что?

— Ох, господь вседержитель! Спаси и помилуй! Ты чего? Ты не понял?!

Николай, тревожно оглядываясь, шепчет мне на ухо:

— Княжий гонец.

— И чего?

Николая аж трясти начинает. Потом, крепко сцепив руки, потряся ими для восстановления непонятно чем нарушенного душевного равновесия, тихо сообщает:

— Розыск будет. Сиё есть смерть. Я этого не видал, в руки не брал. А тебе... Христом-богом заклинаю... Никому. Ни показывать, ни рассказывать. Даже из наших. Никому. Сжечь тайно.

И широко крестится.

— А ободрать-то его можно?

Николай начинает отрицательное движение головой, потом останавливается и в удивлении смотрит под стол.

— ЧуднО, однако. Одежонка на нем простая, купеческая. А сумка... Вот же, господи помилуй, новая напасть...

— Ладно. Обдери до кожи. Чтоб ничего не осталось. Личико мы ему тряпкой прикроем. Так и закопаем.

Ловлю взгляд Ивашки. Зовут на допрос пленного.

"Бойцы вспоминают минувшие дни.

И битвы где вместе рубились они".

А также собирали хабар, грабили мёртвых, дорезали раненых... И пытали пленных.

Криков не было, но запах горелого мяса... После манипуляций Ноготка...

— Ну и как?

— Молчит, морда поганская.

— Ну и ладно. Ивашко, вы бы с Чарджи с оружием разобрались. Да вон ещё Звяга принёс пояса с кинжалами.

Ивашко с Чарджи и Николаем перебираются к ряду узлов вдоль стены. На узлах мечи, щиты, топоры. Оружие — воинам, остальное — Николашке. Не худо покойнички прибарахлилсь: узлы не пустые.

А я пересаживаюсь ближе к потенциальному источнику информации. Ноготок задумчиво крутит раскалённый в печи железные прут. Вопросительно посматривает меня: ну, боярич, какую ещё хитрую пытку придумаешь? Ты же обещал, что с тобой палачу интересно будет.

У литвина — расширенные на всю радужницу зрачки. Так проверяли вменяемость Камо в Берлинской психбольнице при российском запросе об экстрадиции. Реакция на боль есть. Вменяем. Но очень упрям. Пена в уголках рта, капли пота на лбу.

— Русский язык понимаешь?

Молчит. И чего с ним делать? Последний живой "родник информации" не желает "журчать".

* * *

"Дети в подвале играли в гестапо

Насмерть замучен сантехник Потапов".

"Играем гестапо"? Как же они работали-то? Помню, что девушек из "Молодой гвардии" сажали на раскалённую печь верхом. Ещё картина: "Допрос партизана". Прусского?! В середине "Святой Руси"?! — Сплошной сюр.

* * *

Как-то... стыдно мне, что ли... Как-то я вроде не на той стороне себя чувствую. А на какой? На той, где эти придурки, которые с малых детей кожу живьём снимают?

Стоп, эмоции — побоку. С чего начинается стандартный допрос подпольщика в стандартном советском фильме? — С умывания. Если только он не Штирлиц.

Иду к столу, беру кружку. Что-то там ещё есть на дне. Прусс отворачивается, но я, ухватив за косичку, запрокидываю ему голову и лью бражку на лицо. Половина попадает в глаза, в ноздри, в рот. Остальное мимо. Ну, хоть рот открыл. Теперь он им тяжело дышит.

Уже прогресс: со сцепленными зубами не разговаривают.

"Прогрессор спрогрессировал — мурло открыло хайло".

"Тут — чуток, и там — чуток.

И расколешься, дружок".

* * *

Все много раз слышали интернациональную мудрость: "деньги идут к деньгам". У разных народов на этот счёт есть куча вариантов и дополнений: "деньги женятся на деньгах", "тугрик — тугрика найдёт, тугрик — тугрика поймёт". И нет ни одной народной мудрости на тему: "информация идёт к информации". А ведь это ещё более жёсткое правило. Бедняк может найти мешок золота и воспользоваться им, неуч таблицу интегралов — никогда. То есть: найти-то он может. А дальше?

Чтобы задать вопрос нужно знать ответ. Хотя бы в "попугаях".

— Сколько отсюда до Луны?

— Два суворовских перехода.

Ну, если в этих "попугаях", то, может быть, и правда. Но, явно, не 384 467 км. Поскольку про "попугаев" из породы "км" ещё никто не информирован.

Как задать вопрос, чтобы получить ответ? Причём такой, который я правильно пойму? Нужно хоть что-то знать про "ответчика".

Ну и что я знаю про этих "зембов"? Которые, вроде бы пруссы, хотя такого народа нет, и вроде бы балты, хотя и это тоже не народ.

"Битая голядина", боевой волхв, которого я притащил из Велесова святилища, кое-что мне рассказывал об их богах. Этот явно не из голяди. Какое-то другое племя. Но боги у славян и у балтов очень похожи. И по обрядам, и даже по именам. И — по суевериям.

Проверяем гипотезу о подобии религиозного идиотизма у родственных народов.

* * *

Я вытаскиваю из-за пазухи шнурок с костью. И сразу у стены движение: сидевший на корточках в стороне Сухан немедленно поднимается на ноги и неотрывно смотрит. Присматривает за целостностью своей души. А этот?

— Знаешь что это?

Молчит. Напряжённо разглядывает. Потом начинает скалиться. И — говорить!

— Ха! Сопливый червяк! Ты хочешь меня испугать костями Велниса? Перкунас поразил твоего хвостатого овечьего вора молниями! Витинг Фалет из рода Витавоев из народа Самбиев не боится ни костей, ни хвостов. Великий Криве-Кривайто будет молиться за меня под священным дубом. Мои родичи поднимут чаши за мою доблесть! Ты ничего не услышишь от меня! Ты ничего не можешь сделать со мной! Я не боюсь смерти, я не боюсь боли! Дайте мне меч, трусы, и я умру с честью! Ха!

* * *

Во как! Пафосно. Но — сработало. Экспериментальная проверка гипотезы показала: по сравнительному божественному маразму соседствующих народов наблюдается подобие, но отсутствует эквивалентность. Перкунас, насколько я помню — балтский вариант нашего Перуна и германского Тора. Воин, громовержец, простофиля и пьяница. Самбы или зембы — одно из главных племён пруссов. "Криве-Кривайто" — титул тамошнего верховного жреца. Какой-то вариант папы римского из ихнего туземного болота.

Что же хорошенького я могу вспомнить про этот народ, полностью исчезнувший, но наградивший своим именем своих завоевателей?

"Ничто на земле не проходит бесследно

И прусскость ушедшая все же бессмертна...".

Там же столько всего наворочено. В угоду политическим веяниям разных эпох и противоположных направлений.

Стремление сделать из музы Клио — Истории — послушную шлюху, распространено среди правителей всех времён и народов не менее широко, чем стремление сделать красивую женщину "своей" — среди мужчин. Причём на неё "западают" даже законченные импотенты, уже успокоившиеся по всем остальным направлениям.

Придётся покопаться на собственной свалке.

"Врут — все. Но сравнивая разные лжи можно узнать правду".

Прежде всего: народ степной.

"Более всего ценят они резвых лошадей". "Их знатные люди пьют кумыс и кровь своих коней. Отчего становятся как бы пьяными. Простолюдины же и рабы их пьют мёд".

Но — юбки? В юбках на конях не поездишь. Это, скорее галльская одежда. Шотландцы, например. Остальные европейские народы носили разновидности туник. И странное, всеми давно замеченное созвучие названий "руссов" и "пруссов". Ломоносов на этом строил свою гипотезу происхождения руси от пруссов. Созвучие не только в названиях народов. Старое названия нижнего течения Немана — Рус. Такие же названия сохранились в Южном Приильменьи. Немецкая историография всегда выводила название "пруссы" вот от этого названия части реки.

Ну-ка, быстренько напрягаем свои попаданские мозги, пока следующие придурки топорами их на дождь не выкинули: как бы вторая лодочка с такими "топорными юбочниками" не подвалила. И решим, между делом, историко-этнографически-политическую задачку, которая несколько веков куче историков спать не давала. Или наоборот — давала. Мягко спать и сытно есть.

Итак, жили-были готы. И вдруг обнаружили, что живут они на рельсах, которые называются "река Днепр". И по этим рельсам уже идёт поезд под названием "гунны".

"Наш паровоз вперёд лети

Нас мама породила

Иного нет у нас пути

И впереди — Аттила".

А гудок этого паровоза слыхать от самого Дона. Там в очередной раз режут аланов и сарматов.

И все побежали. Кто-то на юг, кто — на юго-запад, а кто-то — тоже на запад, но — на северный.

"А мы уйдём на север,

А мы уйдём на север".

Некоторые, самые умные, выгребали вверх по Днепру до упора. Упор называется: "ход в Западную Двину". За ней — местные лесные жители, по жизни не видавшие в этих чащах нормального солнца. Туземцы обозвали пришельцев за въевшийся степной загар черножо...ми. Нет — просто "копчёными". Русс. Русь сильно изначальная. Что эта "русь" в отместку за обидное прозвище сделала с туземцами... Ну, назовём это вежливо — этногенезом.

А другая группа соскочила раньше. Попыталась. Наверное — на Припяти. И с ужасом обнаружила, что паровоз тоже прыгает вслед за ними.

* * *

"Едет по Транссибу поезд. Вдруг спрыгивает с рельс, несётся полным ходом, виляя вагонами, по тайге. Потом вернулся к путям и поехал дальше. Пассажиры в волнении бегут к машинисту:

— Что случилось? Что это было?

— Дык вот. Смотрю — на рельсах негр стоит...

— Ну и чего? Давил бы...

— Так прежде чем давить — догнать надо. Вот, пока догнал..."

* * *

Гунны пытались догнать и "задавить". Готы упорно не хотели изображать "негра" на пути следования гуннского "паровоза" и быстренько свалили с магистрали в сторону. Самосплавом по Неману.

"Прусская хроника" монаха Симона Грунау (нач. 16 в.), опиравшаяся на несохранившиеся рукописи первого прусского епископа Христиана (нач. 13 в.), записавшего прусские исторические предания, сообщает об этом "железнодорожном инциденте":

"Брутен и его брат Видевут с их родней сели на плоты и поплыли по Хроне (р.Неман), воде Хайлибо (Калининградский залив)... нашли в Ульмигании неведомый народ. У него сделали они остановку и строили там на свой лад замки и деревни, используя иногда силу, иногда — хитрость, а иногда — дружелюбие... нашли они мед и делали из него напиток, ибо ранее они пили лишь молоко...".

Манёвр удался: гуннский "паровоз" не догнал готского "негра". Мазурские болота — места гиблые, кто за них ушёл — не догонишь. Конница гуннов там — только похоронить. А их дальнобойные асимметричные луки в лесных чащобах... за ветки хорошо цепляться.

В 521 г. Брутен и Видевут созвали мудрых и спросили их, кому быть властителем. Все указали на старшего из братьев — на Брутена. Но тот отказался от власти в пользу брата, желая служить богам. После коронации Видевут объявил Брутена высшим владыкой ("второй после богов повелитель") — верховным жрецом с культовым именем Криве-Кривайто, которого все должны были слушаться как бога. Брутен "соорудил богам Патолло, Патримпо и Перкуно особое строение". Изваяния упомянутых богов, согласно хронике, Брутен и Видевут привезли с собой.

Чуть позже был принят основной закон, по-нашему — Конституция:

"... огласил Брутен волю своих богов

— Первое: никто, кроме Криве-Кривайто, не может обращаться к богам или приносить с чужбины на родину иного бога. Верховными богами являются Патолло, Патримпо, Перкуно, давшие нам землю и людей и дарующие ещё иное достояние.

— Второе: по их воле наш Криве-Кривайто назван перед нами верховным правителем...

— Третье: Мы должны повиноваться нашим богам. Поскольку после этой жизни они подарят нам красивых женщин, много детей, вкусную пищу, сладкие напитки, летом — белые одежды, зимой — тёплое платье. И мы будем спать на больших мягких ложах. Мы будем прыгать и смеяться от того, что будем здоровыми.

— Четвёртое: все страны и люди, которые нашим богам принесут жертвы, должны быть нами любимы и почитаемы. Противящиеся этому должны быть убиты нами огнём и дубиной и мы обретём друзей.

— Пятое:... верховные владыки передают свои звания по наследству,... остальные должны находиться при них...".

При всей схожести язычества германских, балтских и славянских народов на столь чётко выраженную теократию нарвались только пруссы.

Кстати, сами себя они никогда так не называли. Староготское значение слова "прусс" — мерин. Ну и какой мужчина перенесёт обращение иностранного посла: "о старейший из меринов!"?

Упомянутые "на свой лад замки" были знаменитыми готскими "бургами". Позже этот навык строительства деревянно-земляных укреплений позволил, например, построить, двойное кольцо валов пятнадцатиметровой высоты вокруг святилища в Ромове.

Высоты, не ширины. Ширина у них была в сорок метров.

Установление верховенства жрецов, их превосходства над светскими властями, через семьсот лет закономерно привело пруссов к истреблению при повальной христианизации Европы. Построить своё государство пруссы не успели, поскольку, как и почти всегда, жрецы препятствовали централизации светской власти. Зачем власть княжеская, земная, когда уже есть власть божественная, жреческая?

Петр Дуйсбургский:

"Было... в Надровии одно место, называемое Ромов... в котором жил некто, по имени Криве, которого пруссы почитали как папу, ибо как господин папа правит вселенской церковью христиан, так и по его воле или повелению управлялись не только вышеупомянутые язычники, но и литовины и прочие народы земли Ливонской".

Сравнение весьма характерное: за римскими папами ко времени написания этого пассажа были уже и интердикты целых стран, и отлучения королей, и организация крестовых походов.

Ст. 4 Конституции показывает стремление местных жрецов к религиозной экспансии. Миссионерство язычников — довольно редкая вещь. Насколько эта экспансия носила военный характер — сказать трудно. Но жрецы Самбии явно подмяли под себя соседние племена.

Будучи "интернационалом" — действуя и на территории соседних балтских и славянских племён, жрецы постоянно "притормаживали" местных князьков. Их священные посохи-"кривули" открывали дверь в любой дом. И наводили там "священный порядок". Такие посохи найдены и в Новгороде. Так ведь и в основании Новгорода принимала участие "русь" — те же "близкие родственники", готы.

Но новгородцы позвали Рюрика. Тоже язычник, но... полицейский. Потомки гибедедешника-пограничника (его звали охранять дороги и границы) пришлого князя за три поколения объединили местные племена лучше, чем 50 поколений жрецов-язычников — потомков Брутена. Правда — в другой стране. И — сменив веру.

Последний из Криве-Кривайто по имени Гинтовт умер в Литве при великом князе Витовте в 1413 году.

Для Владимира Крестителя, провёдшего юность на Севере, в Новгороде, неоднократно громивших разные литовские племена, бывавшего в этих землях и видевшего тамошних князей и народ, опасность такого "владыки душ" была очевидна. Как и для его бабушки — христианки Ольги. Опыт родственников-готов показал: под "кривулей" князья не вырастают.

Или князь — или жрец.

Снова с удивлением и восхищением думаю об этой удивительной женщине. Оставшись вдовой с трёхлетним сыном, в чужом городе, она не только отстояла свою собственную власть, не только отомстила так, что это запомнилось на тысячу лет. Она вырастила сына. "Вдовий сын" стал одним из лучших полководцев в истории России. "Святослав-ублюдок" — всегда подозревали его "незаконорождённость", стал Святославом-Барсом. Ибо ходил он — "аки пардус".

Удивительный талант воспитательницы.

Да, у Святослава был воспитатель-наставник — "кормилец" Асмунд. Но традиционно мальчик переходит на мужскую половину после 4-6 лет. А к 5 годам человеческая психика уже сформирована. Система ценностей, допустимости, цели, самоидентификация в пространстве и в социуме... Дальше — усвоение навыков, расширение знаний, шлифовка характера.

Именно об этом писал Маркс применительно к исламу: "Общество, в котором женщина находится на положении рабыни, будет всегда воспроизводить рабство в мужчинах".

Асмунд — шлифовал. Заложенное матерью. И когда грек, описывая встречу Святослава с Цимисхием под Доростолом, особо отмечает: "князь ничем не отличался от гребцов, кроме как чистотой своей одежды", то понятно: и что "ничем не отличался", и что "отличался чистотой" — из самого раннего детства, из покоев вдовствующей и правящей государыни.

В русской истории хорошо видны две женские фигуры: готская принцесса Ольга из-под русского Пскова и София Фредерика Августа, ставшая Екатериной Великой, из Щецина в Польше.

Обе рано овдовели, обеим молва приписывала участие в смерти их мужей и замешанных в этом любовников, обе удержались на престоле благодаря единственному малолетнему сыну и "привязанности гвардейских офицеров". И правили обе сходно. Проявляли немалые таланты в дипломатии, провели, каждая в своё время, пакет реформ: налоговая, судебная, территориально-административная...

Пока мужчины бегали по окраинам Русских земель, "расширяя пределы и возвеличивая славу русского оружия", спокойно и методично "устраивали Русскую землю", основывали города и прокладывали пути. Успевая ещё и деньжат подкидывать "любителям воинских забав".

Столь эффективных правителей как Ольга в тысячелетней истории Руси можно сосчитать по пальцам одной руки. Только городов, новых поселений она основала поболее, чем её свёкор, муж и сын вместе взятые.

Все эти десятилетия над её головой, над всей Русью висит тень Криве-Кривайто, язычников-экспансионистов. Почему её не убили? Какое-то соглашение связывающее уход её родного христианского народа готов-руси от Пскова, освобождающее место для проповеди Перуна? Или её "женщинность"? Обычные нормы пруссов в отношениях женщин несколько отличались от наборов табу соседних народов. Или "перунисты" просто не смогли совместить два понятия "женщина" и "правитель", да так и простояли четверть века в растерянности?

А у неё вырос сын. Две очень сильных личности не могли ужиться под одной крышей. Екатерина своего Павла ломала всю жизнь. Сослала в Гатчину, довела до неприкрытой ненависти. Ольга... У неё в летописях разные прозвища: Святая, Мудрая, Хитрая, Псковская перевозчица, Киевская Волчица, "Заря перед рассветом"... Наверное, всё-таки, "Мудрая". Она дала сыну войско, чего всю жизнь страшилась Екатерина.

И сын ушёл в далёкие страны. А она, вместо того, чтобы повиснуть у него на ногах гирями, обрезать крылья, чтобы единственное, взращённое и взлелеянное не убегало из дому — "не дай бог что случится", она взялась за внуков.

И снова странные параллели. И Ольга, и Екатерина сами воспитывали внуков. И обе прославлены во внуках своих. У обеих были и такие, что оказались негожими. И были великие. Что Владимир Креститель, что Александр Благословенный — и реформаторы, и воители.

Два старших Ольгиных внука, законнорождённых от мадьярской принцессы, воспитываются "по-королевски", христианами. При том, что их отец категорически против, считает христианство для князей вредным, годами воюет с христианами, режет их. Чётко по апостолу Павлу: "Для неверующих христианство есть род юродствования".

Глава 112

Бабушка делает по-своему. И не теряет разума: как бы она не ругалась на Святослава и Малушу, что сошлись, согрешили при раздаче её, Великой Княгини, милостыни, внука, Владимира, она выдёргивает сразу после рождения из подгородного Берестова в Киев. Малушу, "отработавшую своё", княгиня не пустит в Киев до самой смерти. А сына "робички" воспитывает наравне с законными сыновьями Великого Князя. Это именно её решение: Святослав бывает в Киеве наездами и в дела повседневного управления не суётся.

Странно: старшие внуки — крещены и воспитываются в вере христовой. А "приблуда" — остаётся язычником. Что мешало ей окрестить несмышлёного мальчонку-рабёныша? Почему она терпела "поганого" среди внуков? Она — "первая христианская леди страны"! Что такого увидела, разглядела в нём княгиня? Причём не в юноше, но ещё в младенце.

И она не ошиблась: только Владимир мог провести столь великолепную рокировку язычества и христианства.

В 972 г. на Днепровских порогах при возвращении из Болгарии погибает князь Святослав. Три его сына становятся князьями. Законные Ярополк и Олег — в Киеве и Древлянской земле. Венгры по матери, христиане по вере. А десятилетнего "робича", ублюдка и язычника, отправляют в Новгород. Через три года на юге между братьями начинается война, которая заканчивается смертью младшего.

Очень странная война. Странная — по поводу. Олег, в то время — юноша, подросток, встречает на охоте Люта, сына Свенельда. Сына человека, только благодаря которому Рюриковичи и усидели в Киеве. Который многие десятилетия был главным воеводой "Всея Руси", который постоянно сберегал жизни и отца, и бабушки. Которого народная молва упорно называла любовником Великой Княгини, отцом Святослава, то есть дедом юного князя. И — возможным организатором смерти законного государя.

Роковой, второй поход князя Игоря в Древлянскую землю начинается с провокации:

"Мы босы и наги, — говорили воины Игорю, — а Свенельдовы отроки богаты оружием и всякою одеждою".

И вот, при случайной встрече, после того, как Лют назвался, Олег приказывает его убить. Не просто прирезал случайно попавшегося неизвестного браконьера, а казнил единственного сына действующего главнокомандующего. Специально представившегося юному князю и его свите.

Как представившегося?

— Привет, племянничек! Как поживаешь, сын приблуды? Да ты не дёргайся: мы же с тобой одной крови. От семени отца моего Свенельда.

Даже без учёта возможных притязаний на престол, просто объявление о незаконном происхождении Святослава и, соответственно, его сыновей, вызвало бешенство в княжиче. Сказать: "бастард" или "сын бастарда"... в ответ всё, вплоть до войны королевств. Оскорбление, которое смывается кровью. На Западе. Христианство чётко устанавливает: наследование по мужской линии. Только в церковном браке. Олег — мадьяр, христианин... Выслушать такое — стыдно, а вот убить дядю — нет. Смыть кровью.

Владимиру на такое плевать. В язычестве вопрос отцовства критическим не является.

"И про отца родного своего

Ты, как и все, не знаешь ничего".

Или можно по Бёрнсу:

"И твой отец — не твой отец.

Хоть он о том не знает".

Другая вера, другое социальное происхождение. Другой набор представлений "о добре и зле". Сплошное "бесстыдство".

Неужели Ольга предвидела неизбежный конфликт между потомками Свенельда, официальными, законными и незаконными, но княжичами? И готовила ещё один, запасной вариант. Который все эти разборки по части законности рождения вообще воспринимать не хочет. Потому что он — официально незаконный. И плевать ему на всякие "стыдные предположения" насчёт его матери. Который -нехристь, язычник, и ему плевать на таинство церковного брака.

Когда по этой теме начинаются разборки со смертельным исходом, парню с такой биографией лучше быть подальше. Владимир бежит из Новгорода в Норвегию к хладирскому ярлу Хакону Могучему. Такому же, как и Владимир — закоренелому язычнику и большому любителю женщин.

Полукняжич, беглец, эмигрант, три года на чужбине...

"Калевала" сложена в сходном климате:

"Лучше пить простую воду

Из берёзового ковша

Чем в краю чужом, далёком

Мёд сосудом драгоценным".

Через три года Владимир вернулся в Новгород с тысячей викингов.

Понятно, что нанять их помог Хакон. На какие деньги? Такая армия весьма не мала по тогдашним временам. Такими силами викинги осаждали Париж и гоняли по Франции короля Людовика Лысого. Отряды в несколько сотен викингов разоряли в Западной Европе целые провинции, основывали собственные графства и княжества, брали Равену и многие другие великие города.

Большая армия. И — дорогая.

Полтораста лет спустя в Киеве плата за один день работы неквалифицированного работника составляла 1 ногату. Это ещё "ветхими кунами". Когда ногата — 10 граммов. Понятно, что за полтора века цены изменились: инфляция, девальвация... Но и воин-наёмник — не землекоп или возчик. А плотники получали уже в полтора-два раза больше...

Если в 977 году наёмнику-викингу платить по ногате в день, то на тысячу воинов ежедневно нужно 10 кг. Это оценку нужно удвоить: кроме простых рубак, в отряде есть и более высокооплачиваемые начальники. Или утроить: эта цена — только плата. Нужно добавить стоимость содержания, обеспечения войска.

30 кг. В день. Серебра. Поход не мог длиться меньше полугода. Да, стопроцентную предоплату в те времена применяли не часто. Но "задаток" — норма. Стандарт: половина — до, половина — после. Как не крути — речь о тоннах драгметалла. Из кошелька беглеца, эмигранта...

Откуда денюжки, Вова?

Это — финансовая сторона. Есть и идеологическая. Начиная серьёзное дело, необходимо получить соизволения высших сил. При дальнем походе — особенно. Благословение священника или жреца. Освящение подводной лодки, жертвоприношение агнцов, гадание по полёту птиц авгурами...

Должен быть авторитетный человек, который профессионально исполнит эти ритуальные "два притопа, три прихлопа".

Понятно, что Владимир, прежде чем вести норвежцев на Русь, должен был публично получить небесный "одобрямс". Какой-то высокопоставленный жрец, в каком-то, мировой известности, святилище... Воспринимаемый "со священным трепетом" и викингами, и славянами. Спел, сплясал, покричал... "Удача — с вами! Их "теозавр" — будет ваш!".

Таких места на Балтике два: Руян и Ромов.

На Руяне в Арконе храм Святовита. Верховного среди славянских богов, бога плодородия. Сакс Грамматик отмечает, что главное жертвоприношение Святовиту — спелые колосья.

Или Ромов? Где лики 9 богов вырезаны в стволе огромного дуба. И главный из них — Перун. Бог воинов, громовержец. Близнец германского Тора.

Выбор очевиден.

Встреча Криве-Кривайто и Владимира Святого ни в каких документа не упоминается.

Как нет автографов В.И.Ленина под документами о выезде большевиков из Швейцарии через воюющую с Россией Германию.

Фридрих Платтен, организовавший тот знаменитый "пломбированный вагон", плакал на допросах в НКВД в 37-м. "Только не немецкий шпион! Английский, французский — пожалуйста. Всё подпишу. Только не немецкий! Иначе — вся Великая Октябрьская Социалистическая Революция — операция генштаба Второго Рейха".

Интересы обоих персонажей совпадали. Владимир хотел стать князем "Всея Руси". Криве-Кривайто... Много чего хотел: прижать соседей-русь, явно уходивших, после прихода Рюрика, после крещения Ольги, из-под влияния "болотного папы". Вышибить христиан с русского юга. Киевский князь Ярополк — христианин, он уже насаждает греческую веру. Придавить собственно племенных славянских божков по всей территории...

Язычник, "плод греха" без права наследования по греческому закону, бабник, пьяница, рубака... Очень подходит, "наш человек".

Деньги и благословение были получены, "поезд" с тысячей "бронированных" пассажиров пошёл на Новгород.

Владимир отработал чётко. Испуганный слухами о готовящемся мятеже киевлян Ярополк бежал из Киева в городок Родня. Насколько такой мятеж перед лицом осаждающей город армии норвежцев был реальностью? Или слухи о нём распространялись "работниками" Криве-Кривайто? В Родне Владимир заманил Ярополка на переговоры, где два варяга "подняли его мечами под пазухи".

И пошла гульба!

"Был же Владимир побеждён похотью, и были у него жёны [...], а наложниц было у него 300 в Вышгороде, 300 в Белгороде и 200 на Берестове. И был он ненасытен в блуде, приводя к себе замужних женщин и растляя девиц".

Чётко по учителю Хакону Могучему: тот тоже таскал себе девиц из местной норвежской элиты, каждые две недели — новую.

— Я тут самый главный, вот всех и осеменяю. По закону курятника — кто кукарекает, того и яйца.

Но Владимир работает не только головкой, но и головой.

Через месяц после победы он выгоняет норвежцев из Киева в Византию.

Чем можно вышибить из оккупированного города целую армию? — Только другой армией. Похоже, что готовность киевлян драться на стороне Владимира не была сильно преувеличена. Откуда она? Из сентиментальных воспоминаний о десятилетнем мальчике "контрафактного происхождения"? Или кто-то оплатил, кто-то организовал людей?

Часть варягов остаётся с Владимиром. Кто? Сколько было среди норвежцев-викингов — пруссов-витингов? Экспертов-"перуноносцев" из Ромова.

Обещанное надо исполнять: сначала Владимир давит Перуном местных славянских божков. Выстраивает иерархию из 6 богов на Киевской Горе, по образу и подобию Прусского готского девятибожия. Возносит Перуна выше всех остальных — и серебряной головой, и золотыми усами. Шлёт дядю своего Добрыню в Новгород, тот и там ставит "идола усатого" — Перуна.

Видать, не хотели Приильменские готы-русь поклоняться богу своих "дедов и прадедов". В "болотно-папском" исполнении. Пришлось воинам идти. Для "доношения слова божьего".

Такая исполнительность, такая "ревность в проповеди" божественных истин от "идола усатого" со стороны Киевского "робича" — не остались не вознаграждёнными. И жрецы с "кривулями", и витинги-добровольцы, со щитами, сделанными ещё по римскому образцу, Владимиру помогали.

Хорошо помогли. Сначала против извечных противников пруссов — поляков. Владимир тогда разгромил польского короля Мешко Первого и отнял Червеньскую Русь с городами Червенем и Перемышлем.

Потом успешный поход Киевского князя на ятвягов — соседей пруссов. Оказавшихся зажатыми между старыми и новыми "перунистами", они были разделены между этими двумя "сверхдержавами". Аналогии с Секретным протоколом к Акту Молотова-Риббентропа и разделом Польши — рассматривать не буду.

Но наука бабки — христианки и еретички княгини Ольги — не забылась. "Или князь — или жрец". Яркий урок истории перед глазами. Не славянской — готской. Нужно выскакивать из-под "кривули", нужно менять веру.

Знаменитое "соревнование" проповедников при выборе веры Владимиром, было, похоже, более вариантным, чем по легенде.

"Сила русская в питии, и без вина Руси не бытии" — хороший критерий. Для фольклора. Хотя... Кто прошёл "лигачёвщину" с "безалкогольщиной" и последующий маразм распада Родины, тот понял — насколько провидчески сформулировал Креститель. "Не бытии".

В отличие от легенды, у Владимира было не три, а пять вариантов.

Жрецы Криве-Кривайто бродили по улицам городов, по дорогам страны. Жрецы уже понятных, знакомых богов. Слуги "болотного папы" из Ромова. Чётко указывающие князьям: "знай своё место" — место "младшего брата". Самый простой вариант для "робича": ничего не менять. И отказаться от первенства в стране.

"Лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме".

Цезари рождаются не только в Италии. Иногда их зовут не "гаями", а "вовами".

"Так жить нельзя. И Русь так жить не будет" — решил закоренелый язычник, и пошёл искать новую веру.

Посланцы Папы Римского обещали золотые горы, но слухи о деспотизме пап, об их манере отлучать князей земных от церкви, освобождать вассалов от клятвы их сюзерену — на Русь доходили. И не только слухи: до Руси доходят и послы.

Владимир чётко говорит "немцам":

"Иде?те опять, яко отцы наши сего не прияли суть" (ступайте назад, ибо наши отцы этого не приняли).

Речь о Святославовых ещё временах, о 962 годе, когда германский император присылал в Киев епископа и священников по просьбе княгини Ольги.

Реальная была христианка. "Заря перед рассветом" съездила в Константинополь, крестилась в православие, крестным отцом у неё был сам Император. Какая благостная картинка... Но когда, через пару лет, византийское посольство является в Киев просить о военной помощи, Ольга отвечает:

"Когда он (Император — авт.) у меня на Почайне столько постоит, сколько я у него в Суде (гавань в Константинополе — авт.) — простояла, тогда и говорить будем".

Нахлебавшись "византийщины", Святая Ольга послала приглашение к католическим пастырям в Рим.

"Вера — верою, коль сил невпроворот..."

Но государю надлежит думать о народе своём.

Исторически Католицизм оказывается сильнее Православия. В средневековье есть несколько примеров, когда народы переходили из православия в католичество. Венгрия, Литва... И нет примеров обратных. Даже и в 21 веке католическая община в Вифлееме усиливается и разрастается, а православная — умаляется.

Ольга, сменив арианство "от Ульфилы" на православие от Константина Багрянородного, могла бы спокойно принять и вариант христианства от "наместника святого Петра". Но сынок Святослав вообще их всех, хоть восточных, хоть западных христиан — на дух не переносил. Проповедники из Рима, не принятые на Руси, "еле-еле спаслись".

Было ещё собственное русское посольство в Самарканд. С заявлением: "примите нас в ислам".

В 981 году — поход против поляков, 982 — против ятвягов. Это пограничные районы зоны влияния Криве-Кривайто. Но в 985 г. Владимир идёт на Волжскую Булгарию.

Какой-то странный поход. Конечно, победоносный. Но: "эти — в сапогах, поищем себе других данников". Похоже, русские не довели дело до полного разгрома. Был заключён мирный договор. Набор взаимных обязательств.

Булгария приняла ислам из Самарканда, выгнав посольство Багдадского Калифа. Результатом примирения Киева и Булгара стало русское посольство, сопровождаемое вчерашними противниками к их единоверцам в Хорезм? Элемент мирного соглашения?

Аль-Марвази:

"И когда они обратились в христианство, религия притупила их мечи, и вера закрыла им двери занятия, и вернулись они к трудной жизни и бедности, и сократились у них средства существования. Тогда захотели они стать мусульманами, чтобы позволен был им набег и священная война и возвращение к тому, что было ранее. Тогда послали они послов к правителю Хорезма, четырёх человек из приближённых их царя, потому что у них независимый царь и именуется их царь Владимир — подобно тому, как царь тюрков называется хакан [...] И пришли послы их в Хорезм и сообщили послание их. И обрадовался Хорезмшах решению их обратиться в ислам, и послал к ним обучить их законам ислама. И обратились они в ислам".

Русские здесь следовали недавнему примеру волжских "серебряных" булгар.

Посольство Сусана-ар-Раси, молодого любовника Багдадского Калифа, мальчика для развлечений, сделавшего успешную карьеру при дворе и на ложе повелителя правоверных — провалилось. Этот исторический эпизод лежит в основе фильма "13-й воин". Только в реальной истории Антонио Бандераса там не было. Свита посла, набранная из таких же дворцовых прислужников и паркетных богословов — разбежалась "побоявшись въехать в эту страну". Кочевники, через земли которых шло посольство, долго спорили: или разрезать каждого из них пополам, дочиста ограбить или отдать их хазарам в обмен на пленных огузов. Посол, впервые в жизни выбравшийся из дворца, пребывал в панике.

Ибн Фадлан, секретарь посольства, опытный чиновник и путешественник, довёл-таки караван до Булгара. И... полный провал. Есть этикет, есть слова и дела, которые должен говорить и делать именно посол.

Алмыш (Аламуш) — правитель Волжской Булгарии, воин, чьё имя означает "Завоевавший", с сочувствием и пониманием относился к положению ибн Фадлана. Но принятие веры — дело государственное. Аргумент: "человек же хороший" — здесь не играет. В записках ибн Фадлана сквозит обида умного профессионала, пожилого человека, которому проходится подчиняться гонористому бестолковому сопляку, привыкшему добиваться успеха своей смазливостью и лестью.

В записках ибн Фадлана нет описания обратного похода. Просто не дошло до нас? Или дворцовый дипломат устыдился своей никчёмности в реальной жизни, и стал-таки "13-м воином"? Такие повороты в жизни случаются.

Алмыш не мог принять веру от такого посла. Что-то типа Святославого отказа от крещения: "надо мною дружина смеяться будет". И булгары приняли хорезмийский, а не багдадский, вариант мусульманства.

Приехавшие на Русь из Хорезма "учителя" наскочили на другой народ. И на другого правителя. Который, конечно, хочет, "чтобы позволен был им набег и священная война". Но постороннего "генштаба" с чужеземными "комиссарами" над собой не потерпит.

"Народ обучился". Понял, что в этой системе и над муллой есть "громкоговоритель" — наместник Бога на земле. Калиф Багдадский.

Калиф в это время не только духовный, но и светский владыка. Давит владетелей-единоверцев. И "словом аллаха", и силой оружия.

После гибели, в 13 веке, последнего багдадского калифа, в мусульманском мире многократно появлялись калифы-имамы. Иногда они создавали целые империи, как в Северной Африке. Совмещение духовной и светской власти в одном лице — вполне нормальная мусульманская традиция. Но для славян-язычников... вождь и шаман "в одном флаконе"? На Руси "такая шутка не пройдёт".

Ещё есть иудеи. Они потеряли значительную часть своей силы в Причерноморье после падения Хазарского каганата. Но и оставшегося — немало. И они ближе. В Степи и на Северном Кавказе в это время нет мусульман. Есть язычники племенных божков, в греческих городах вокруг Чёрного моря, как лягушки вокруг пруда, сидят христиане. Горсточки против мощных городских, сельских, горских, кочевых иудейских общин.

Полтора века назад хазары были единственной силой между Карпатами и Уралом. Выходцы из Каганата, три легендарных брата, основали Киев. Другой беглец — Королевство Польское. Три племени из этого народа, уйдя, вместе с мадьярами в Паннонию, стали ужасом для тамошних жителей, прототипом орков из европейских легенд. От Каганата бежали булгары. И основали два государства — Волжскую и Дунайскую Болгарии.

Если беглецы основывали царства, то какова же была сила, от которой они бежали? Их потомки продержатся в Крыму — до середины 20-го века, до фашистов, в Чечне — до конца 20-го, до ваххабитов.

В княжеской дружине и во всех русских городах есть иудеи. Победивший хазар Святослав и его сын Владимир используют трофей: титул "Каган".

"Примите меня в евреи"... Постоянный рефрен в религиозной истории России. Вплоть до архиепископа Новгородского Афанасия, велевшего называть его Авраамом, а жену его — Сарой. Богоизбранный народ, вторая сторона в договоре с богом, получатель и хранитель божественных истин. Кто ещё смог приспособить ГБ в качестве навигационной системы? Пыльным столбом — днём, и огненным вихрем — ночью.

Но есть история царя Саула. И роль пророка-первосвященника Самуила выразительно прописана в Ветхом Завете. Как жрец сперва поставил царя, а потом снял. Доведя своим проклятьем до самоубийства в Гелвуйской битве после гибели трёх его сыновей.

"Гнетут меня злобного духа объятья,

Опять овладело уныние мной,

И страшные вновь изрыгают проклятья

Уста мои вместо молитвы святой".

Для Владимира, человека, в общем-то, весёлого, потенциальная перспектива такой душевной болезни в результате проклятия жреца любого культа...

Похоже, Владимир выбирал не веру. И даже не союзников. Он выбирал религиозную бюрократию, которая не имела репутации свержения, уничтожения, проклятия светских владык. Так... вроде, кроме Константинопольского патриарха и выбрать-то некого?

Креститель сумел обмануть тогдашнего Криве-Кривайто вознесением Перуна, а затем, утвердившись, принять христианство и выкинуть киевского "Перкуно" с золотыми усами в Днепр.

И снова дядюшка, Добрыня Никитич, поскакал в Новгород. Старых богов — выкидывать, нового бога — ставить. Добрыня становится этаким профессиональным "бого-утилизатором".

Поставили. С резнёй и пожаром. Но сброшенный в Волхов "идол усатый", проплывая под мостом, метнул в мост свою палицу. И столетиями будут сходиться на этом мосту новгородцы — драться. Справлять "перуновы поминки". Попутно решая всякие мелкие текущие вопросы: о налоговых ставках, о ввозных пошлинах, о войне и мире, о власти, кому быть князем... а посадник-то у нас вор, а там вообще: вор на воре верхом и вором погоняет... так я не понял: дадут нам под Лугой луга или куда коров-то гнать...

Будут драться так, что "приличные люди разбегаются куда глаза глядят и прячутся у себя во дворах в погребах". Драться сперва кулаками, потом "перуновыми палицами". Уже в середине 17 века Патриарх Московский Никон силой вытрясет из новогородцев эти дубинки с оловянными наконечниками, возами будет вывозить их за город и костры из них складывать. И из самой первой, которую "идол усатый" бросил, и из её многочисленных копий. Это — после 7 веков торжества христианской проповеди на Руси.

Как-то в русской истории все говорят о приходе Руси под благословение Патриарха Константинопольского, но никто не говорит об уходе из-под власти более близкого и куда более опасного Криве-Кривайто.

Сравнение Криве-Кривайто и Римского Первосвященника позволяет рассмотреть и обратную аналогию: сколь велики бы были несчастия, обрушившиеся на христианский мир со стороны, например, того же ислама, если бы не Карл Великий и институт единого светского владыки — Императора. Часто слабого и неэффективного, но общепризнанного мирского, светского предводителя. Не человека — должности.

Установленное Владимиром соотношение: сперва — князь, потом — поп, стало существенным элементом русского православия. Частью культуры и национального характера. Патриарх Никон единожды позволил себе фразу о двух солнцах, светящих над Россией, имея в виду царя и патриарха. И поехал в ссылку: уроки Киевского "робича" на Руси помнят спинным мозгом. Объяснения придумают современные, а вот ощущение "правильно" — оттуда.

В Западной Европе такой подход окончательно утвердился только с приходом протестантизма. Концовка религиозных войн в Европе содержит знаменитую формулу: "Каков государь, такая и вера".

Владетель земной, подобно главному санитарному врачу России, определяет приемлемость слуг владетеля небесного, допустимость продажи на местном рынке вот такого набора религиозных концепций, услуг и ритуалов. Остальное — контрафакт, "левая водка".

Вернёмся к пруссам.

Власть, данная от бога — всеобъемлюща. И прусские жрецы лезут, в частности, управлять демографией своего "стада". После побед Видевута пруссы испытывали трудности: природная среда не могла прокормить все население. А поскольку урожайность от бога, то... надо чего-то сделать с людьми. И жрецами был введён закон обязательного умерщвления рождённых девочек.

— А что тут такого? Давить новорождённых младенцев — нормально. Это ж воля богов.

Кончилась эта людоедская затея плохо: пруссы были разбиты, соседи судавы опустошили Галиндию.

Статья Третья "Воли Богов" весьма характерна: люди всегда помещают в свой вариант "царства божьего" то, чего им не хватает, но очень хочется, на земле. У мусульман это — девственницы и вино, у христиан — безделье и хоровое пение. У пруссов... Здоровье, еда... — понятно. Но — "много детей"? "Мы будем прыгать и смеяться"? Гибрид роддома и дискотеки? Демографический взрыв в посмертии? Чередование годовых сезонов вместо обычной для "райских кущ" "вечной весны"? С обязательной слякотью между временами года. Как-то ничего подобного в других системах не попадалось.

Потом к христианам пришёл "Конец Света". То есть наоборот — он не пришёл, хотя его очень ждали.

"Я скучаю на матрасе лёжа

Что-то не идёт ко мне Серёжа

Видно зеркала мои соврали

Что красивше я евоной крали".

"Христианство как зеркало идиотизма". Общечеловеческого. "Конец для Светы" — не пришёл. "Зеркала" — "соврали".

Но люди же, особенно искреннее верующие, готовились! Достойно встретить, не ударить в грязь лицом...

Точнее: наоборот. Как и требуется от отшельников, столпников, пустынников и юродивых — именно лицом и именно в грязь. "Умаление плоти своей греховной". Тренировались, разминались... У кого сколько выдумки хватало.

В порядке подготовки к "всемирной премьере по подведению всеобщих итогов" епископ Пражский Адальберт решил спешно донести "благую весть" до язычников-пруссов. "Пока всех не накрыло". Этакое "крещение в последний час".

"Проложим-ка за Вислою невиданный маршрут.

До отправленья поезда осталось пять минут".

В 997 году он высадился с парой монахов на побережье Самбии. Сначала его встретили радушно, приняв за торговца. Потом поняли — проповедник чужого бога, стали отовсюду прогонять. Статья Первая Брутеновской Конституции на этот счёт сформулирована однозначно. А вот статья Четвёртая к нему не была применена. Аж 10 дней.

Потом случился культурологический конфликт со смертельным исходом.

Адальберт забрёл в священную рощу пруссов и там заночевал. Да он вообще ни о чём таком и не думал! Он же епископ Пражский! Для него священное место — строение. Храм, церковь, часовня, капелла, базилика... На крайний случай — склеп или крест. Что-то сделанное и каменное.

О "святости" применительно к объекту природного происхождения... Даже и мысли не возникает! Священные высоты, рощи, камни... Да это ж всё ещё евреи поистребили! Аж при царе Давиде! За тысячу лет до Рождества Христова! Что за древние глупости?

Для пруссов вот эта роща, совокупность земли, деревьев, кустарников — храм божий. Даже не символ, а конкретное место жительство конкретных божеских сущностей. Жилая квартира давно и хорошо знакомых богов, чуть ли не родственников.

Пруссы очень обиделись. А вам бы понравилось, когда в вашем храме мало того, что храпят и попукивают, так ещё и исполняют все вечерние и утренние гигиенические процедуры? Там же есть свой специальный человек! Служитель, жрец, между прочим, который сам пропалывает лопушки. И помощь ему не нужна, особенно — таким способом.

Беднягу-святотатца "по этнографической безграмотности" накололи на копьё и отрубили голову. В Пруссии. В Риме — объявили святым.

За неуместно произведённую дефекацию? — Бывает.

Непонятно, чего он вообще туда полез. Происходя из знатного чешского рода, Адальберт в роли пастыря не мог справиться и с собственными соплеменниками. За несколько лет до своей миссии он пытался всучить свой епископский посох одному из чешских аристократов поскольку: "не чувствует себя способным отвратить народ от идолопоклонства, полигамии, кровосмесительных союзов".

Крещёных чехов не может, а диких язычников-пруссов — "как два пальца об асфальт"?

Потом просто бросил свою паству в Чехии и несколько лет отсиживался у родственников за границей. Даже Папа Римский был вынужден сделать ему замечание — "о ненадлежащем исполнении должностных обязанностей". Попросту — долговременный прогул.

И тут Адальберт попросился в миссионеры. Или это была такая извращённая форма самоубийства с целью попадания в рай?

Если так, то он преуспел. Его останки были выкуплены королём Болеславом Храбрым золотом по весу, а сам он через два года — канонизирован. Мощи были положены в соборе в Гнёзно. Поляки получили собственного настоящего святого. Причём — чеха. Болеслав таким образом подтвердил свои претензии на Силезию. И всё затихло.

Глава 113

Но так же не бывает!

— Или вы хочите сказать шо таки настоящий пшек отдаст во такую кучу золота кое-каким-то "за просто так"?! Ой, не смешите мои седые... гланды! Таки вы зовсим не знаете людей! Да он же просто дал этим мазурикам подержаться! Чисто на минуточку!

Болеслав знал, где лежит "цена святого человека" и пришёл за своим золотишком. В 1010 году он разгромил и выжег главное святилище. Самого верховного жреца и попавшихся поблизости — казнили. Очередному Криве-Кривайто пришлось обустраивать новое жилище богов на другом берегу реки, строить эти здоровенные пятнадцатиметровые валы.

Главное: пришлось понять, после такого наглядного урока как отрубленная голова своего предшественника, что народы надо не только "разводить", но и приумножать. А то боги... как-то не сильно защищают от иноверцев. И жрецы кинулись в другую крайность.

Многожёнство у балтов и славян существовало всегда. Первая жена была главной. Но и иметь ещё двух женщин было нормально. Лишь бы доход позволял всех их прокормить. В реальности у пруссов это получалось плохо: своих женщин при таких, установленных жрецами порядках, на всех не хватало.

И тут очередной Криве-Кривайто разворачивает своё "стадо" в другую сторону: вводит для воинов-витингов обязательное многоженство. "Боги повелевают...". Цель — спешное восстановление подорванной войнами и капризами теократического управления численности популяции. Создание достаточного моб.резерва.

"Дам каждому воину — дом и четырёх жён".

Так махди в Судане сманивал к себе солдат противника. Между Вислой и Неманом — не Судан. И не мусульманский пророк-махди, а "наместник Перуна&К на земле". Поэтому ограничились тремя "кобылами" на каждого "мерина".

Демографический взрыв — случился. Его несколько притормозил разгром Самбии викингами через несколько лет после похода Болеслава. Но механизм "расширенного воспроизводства стада" был запущен, и поражение только усилило понимание актуальности и истинности библейского приказа: "плодитесь и размножайтесь".

В 11 века, прусские дружины впервые вышли за пределы своих земель. Усидеть дома они уже не могли. При расширенном воспроизводстве населения по такой технологии — женщин надо брать где-то ещё.

Соседи — курши, жмудь, ашукайты, ятвяги... язычники. Статья Вторая божественной конституции: "все страны и люди, которые нашим богам принесут жертвы, должны быть нами любимы и почитаемы". Их и так уже... жрецы "доят". Войны для захвата "жеребых кобылиц" пресекаются "высшей властью". Для спешного получения боеспособного "приплода" в "посомом стаде" остаются только христиане. Точнее — христианки. А где их взять?

Таких места два: Готланд и Польша. Средневековые хронисты несколько столетий подряд отмечали, что пруссы не были замечены в морском разбое, в отличие от скандинавов или западно-славянских племён бодричей и руян. Но на севере Самбии полно женских захоронений готландок. Похоже — "по согласию". Не женщин — их мнение никому не интересно. "По согласию" продавцов этих рабынь.

"Кто девушку ужинает, тот ею и торгует".

Основной доход пруссам даёт пушнина. Хронисты проливают слёзы над единоверцами-христианами, которые готовы продать за эти шкурки едва ли не душу. Душу христианскую! Грустить о продаже женщин-христианок язычникам... Фу, какие мелочи. И Адам Бременский восхищаются язычниками-пруссами, у которых меха не вызывают столь мощных эмоций:

"Тамошние жители очень низко ценят золото и серебро, а чужеземных шкурок, запах которых донёс губительный яд гордыни в наши земли, у них в избытке".

Не воюя на море, пруссы всё активнее воюют на суше. Охота за полячками становится национальным видом спорта, повседневным бизнесом и попадает в исторические хроники. Это занятие и послужило, отчасти, причиной гибели пруссов — пограничная Хелмская земля обезлюдела от набегов витингов, и Конрад Мазовецкий отдал её Ордену Госпитальеров.

Этот средневековый аналог международного "Красного креста", созданный немецкими купцами-простолюдинами для ухода за больными и раненными в Палестине во время Второго Крестового похода, уже превратился в воюющую организацию благородных рыцарей-монахов. Которую позднее назовут Тевтонским орденом.

К моему здешнему времени от похода Болеслава Храброго прошло полтора столетия. Пруссия усиливается, разрастается. Но коряво, бестолково, бессистемно. Умножается население. Подминаются соседи, те же ятвяги и жмудь. Но...

Для экспансии нужны три вещи: идея, деньги и воины.

Идея есть у Криве-Кривайто. Технология языческого миссионерства отработана веками. Нужно, конечно, развивать и оттачивать. Потому что на смену множеству мелких, не проработанных, узкоплеменных культов, как было полтысячелетия назад, приходит христианство. И приходит достаточно успешно: князья и народы крестятся и у западных славян, и у восточных.

Нужны деньги. Их даёт нарастающая торговля. Прусские купцы-язычники неплохо себя чувствуют и в православной Руси, и в католической Европе. Кроме Польши. Только польские хронисты постоянно описывают пруссов как враждебный, воюющий, агрессивный народ.

Есть куча вооружённых людей. Выросшие в семьях местной аристократии, они стремятся к захвату земель, коней, рабынь... При установленном "священным законом" способе воспроизводства населения, обычная средневековая социальная "пирамида" получается очень не плоской. "Верхние этажи" прусского общества разрастаются существенно быстрее, чем нижние. Холопов для приличной жизни не хватает для всех. Молодёжь готова к большой войне. Уже пора.

Нет только одного. "Одной головы". Нет лидера, который бы собрал всё это вместе, превратил бы сокровища Ромова — в оружие, юнцов — в армию. И, с благословения Криве-Кривайто, двинул бы это всё на соседей. И дело не в отсутствии подходящей, талантливой личности — дело в отсутствии соответствующей должности.

"Ой, какой был мужчина,

Настоящий полковник!".

Мужчины есть, "полковники" — имеются. Но никому не дают "генеральские эполеты". Нет генерала, нет главного командующего. "Полковой капеллан" — возражает. И сам — не командует.

"Сам не гам и другому не дам" — русская народная мудрость. И не только русская. Вот португальский вариант:

"Вот уж, поистине, собака

На сене. Просто невозможно!

Сама не ест и есть мешает.

Ни в стороне, ни посередке".

Верховный жрец не может вести войска, не может оставить своих богов без присмотра. И не может допустить светской, княжеской централизации, необходимой для сбора, а особенно, для обучения и организации общенациональной армии. Даже само формирование нации — тормозится.

"Разделяй и властвуй" — придумано не здесь и не сейчас. И жрецы старательно "разводят" племенных вождей. Как племенных жеребцов: размножайтесь, управляйте — но только в своём косяке. Потому что "вожак всего табуна", если появится, загонит жрецов "к кобылам".

То, что получилось у братьев-основателей — союз, согласие светской и религиозной ветвей власти — не получается у их потомков. И воины-витинги, как кшатрии в Древней Индии, остаются вторым сословием, второй кастой. После жрецов-браминов. В Индии кшатрии сумели поменять порядок, сами стали царями. Прусским князьям не хватило времени.

Как своеобразно судьба народов зависит от личных пристрастий их вождей! Какие варианты для попаданцев! Какие здесь возможны бифуркации исторического процесса!

Не был бы Брутен, старший из братьев, столь религиозен, остался бы он вождём, а младший брат стал бы верховным жрецом, как и бывало во многих эпохах у многих народов, и история пруссов выглядела бы иначе. И не только их история.

Полтысячи лет они были самым продвинутым народом в регионе, они владели самым богатым местом на всей Балтике, они объединили и систематизировали всё восточноевропейское язычество. Или были близки к этому. Но... случилось то, что случилось. Тевтонский орден. 80 лет непрерывной агонии. Три общенациональных восстания.

"Последние носители прусского языка вымерли в первые годы 18 века, в ходе эпидемии, опустошившей сельские районы Восточной Пруссии".

Это — концовка.

А ведь Брутен и Видевут отстроились своими "бургами" не "в чистом поле". А на месте легендарном — "Янтарный берег".

И тут ещё одна загадка. Янтарь и кельты.

В первые века нашей эры на "Янтарном берегу" вдруг появляется мощное кельтское влияние. Некоторые исследователи говорят о нем, как о "народообразующем". Откуда? Откуда в этом углу Балтики, прикрытом со стороны материка огромными лесами и непроходимыми болотами, вдруг появляются кельты?

Кельты — самая молодая из человеческих рас. Общность сложилась уже в историческое время в долине Дуная, на месте ушедших на юг греческих племён.

Греки, ахейцы и дорийцы, тогда здорово погуляли. Остановили их только фараоны египетские. Тогда эти "народы моря" частью осели в Палестине, дав ей это название. "Филистимляне". Не растеряв северных привычек, они и в виноградном краю продолжали варить ячменное пиво.

Некоторые им и подавились. Когда остриженный Самсон, взятый в плен и приведённый для осмеяния и развлечения его противников, почувствовал, что греко-парихмахеры лажанулись, и очередная стрижка-брижка — запоздала. Ну, тут он им и дал. Крышей по голове. Завалив, как известно по Библии, несущие конструкции в тамошнем развлекательном центре.

Кельты же двинулись не на юг, а на запад.

"Гуси Рим спасли". Точно. От кого? Вот именно от кельтов, которых римляне называли галлами. Кельты отличались от остальных рас, прежде всего, уникальным цветом волос: они единственные в человечестве — рыжие. Ещё — светлые глаза и очень белая кожа. Это — внешние проявления кельтского генотипа. А вот насчёт особенностей психики...

С древнейших времён им приписывались такие свойства как: романтичность, любовь к пению и поэзии, скандальность, неспособность к совместной деятельности, героизм, быстрая смена настроений, любовь к приключениям, авантюризм, непоследовательность, нежелание ограничивать себя или жертвовать собственными интересами во имя общих, вздорность...

Вот только не надо всю Беловежскую Пущу сваливать на одного Чубайса! Но на многих крутых поворотах истории мелькают огненные шевелюры разных оттенков. Мне эта гипотеза попалась в материалах о гибели Второй Империи. Нет, сам Наполеон III был брюнетом, но вот его жена и тёща...

Кельты были неплохими мореходами. Англию и Ирландию они заселили, до Америки, видимо, добрались. Но ни один кельтский народ не выходил к берегам Балтики. Откуда на "Янтарном берегу" полные комплекты кельтской конной боевой упряжи?

Янтарь... Аналога по значению для Римской Империи — не знаю. Если же брать начало третьего тысячелетия... Ну, если совместить Святой огонь, что сам собой вспыхивает в Храме Гроба Господня и должен быть разнесён по всем церквям христианским, с АйПадом, который хочет иметь каждый нормальный житель...

Ни Берег Слоновой Кости, ни Невольничий Берег с "Янтарным берегом" сравнивать нельзя.

Плиний Старший был убеждён, что янтарные амулеты предохраняют от болезней простаты и душевных расстройств... Лютер верил, что янтарь защищает от образования камней в почках, всегда носил в кармане кусок окаменелой смолы... "полоскание, приготовленное из янтаря, помогает от закупорок в голове"... если смешать растёртый янтарь с мёдом и розовым маслом, получится эффективное средство от глазных болезней... дым подожжённого янтаря не только снимает боли в сердце и помогает при ревматизме, но и может служить заменителем фимиама... "boernstein", "горящий камень" — древне-немецкое название янтаря.

Янтарь ассоциировался со светом. С окаменевшим светом, с тайным светом, со слезами светоносного божества. "Люцифер" означает — светоносный. Один из эпитетов древнегреческого Аполлона. Почти все конфессии Империи, кроме самых мрачных и потусторонних, стремились украшать свои храмы янтарём. Во что бы ни верил житель империи, в какой бы провинции он ни жил — он желал иметь украшение или амулет из "сгущённого света".

Когда все хотят — цена соответственная. Небольшое украшение из янтаря стоило дороже, чем молодой раб на невольничьем рынке в Риме.

Описания Плиния о том, что янтарь экспортировался в Римскую империю в огромных количествах, подтверждаются многочисленными находками янтарных изделий: бусы, вазы, сосуды для косметики, лампы, человеческие фигурки, эротические изображения, бюсты вакханок, фигурки львов, пантер, собак, козлов, черепах, дельфинов, змей, птиц, разнообразных фруктов и бесчисленное количество других предметов. Одна из наиболее красивых коллекций янтаря найдена в мастерской в Аквилее, относится к I и II векам.

"Эротические изображения, бюсты вакханок..." — безусловно, стратегический товар. Как же без этого?

Янтарь в Древнем Мире ценится примерно так же, как киноварь у ацтеков. Среди людей Кортеса был один умник, который, пока все пьянствовали и грабили в Теночтитлане, набивая походные сумки золотом, разобрался в относительной ценности минералов для местного населения. И когда Кортесу пришлось бежать, бросая тяжёлые мешки, набитые золотом, умник просто завернул в свой пояс — карманов-то не было — небольшой кусочек киновари. Когда же обстоятельства переменились — ценители золота пребывали в печали и бедности, а ценитель знаний купил снова дом и проводил в нем время в роскоши и удобстве.

Ацтеки натирали киноварью подошвы и ладони умерших. Не сделать этого — означало обречь дорогого покойника на вечные муки. Это невозможно, недопустимо. Стыдно. Поэтому живые экономили на еде для своих детей, чтобы отдать последнее за крупицу минерала для мёртвых.

Так было не только у ацтеков. Женский скелет из царской гробницы в подземельях Паленке полностью засыпан слоем киновари. Не эти ли расходы подорвали экономику Древней Империи Майя?

Янтарь в Средиземноморье не был, обычно, связан с погребальными обрядами. Разве что как особый источник освещения в загробном царстве. Но иметь его хотели все.

Стратегический товар. Их в Римской империи два: шёлк и янтарь. "Шёлк — для тела, янтарь — для души". Нужные, необходимые. Но... на территории империи не произрастают. И вблизи её границ — тоже. Римская волчица может щёлкать зубами, но не может откусить.

Любовь римских матрон к шёлковому белью оказалась разрушительной для Империи. Императоры выжимали из населения налоги, платили госслужащим, а те покупали своим дамам шёлк у восточных купцов. Караваны из Китая проходили к рынку сбыта по территории Парфянской, потом — Сасанидской Империи. И платили там пошлины. Так Римская Империя сама, добровольно, финансировала своего главного и наиболее опасного противника. Когда у Сасанидов заканчивались деньги, они останавливали войну, пропускали караваны, получали платежи от купцов, которые полностью компенсировали свои расходы за счёт покупателей-римлян, и начиналась новая война.

Новые когорты погибали на восточных рубежах. Радость благородных патрицианок от дорогого белья оборачивалась их ранним вдовством.

Похожая схема работает и сейчас, в моём средневековье. "Восточные товары". Шёлк, слоновая кость, сандал... Но главное — пряности. "До эпохи крестовых походов в Европе даже аристократия была вынуждена компенсировать отсутствие пряных приправ безудержным пьянством и обжорством".

Сейчас, в 12 в., христианская Европа оплачивает своего противника — исламские государства Передней Азии.

О чём задумалась, девочка? Это же так просто: проследи путь серебрушки, увидь глубокие заводи, где ложатся на дно или крутятся в водовороте эти маленькие беленькие кусочки мягкого металла. И ты увидишь страны, где скоро появятся могучие герои, славные победители, вершители судеб народов. Им всем нужна война. Для их славы. А для войны нужны три вещи: деньги, деньги и ещё раз деньги. Великие люди рождаются везде, во всех народах. Но не у всех народов хватает денег прокормить такое величие.

Любое вменяемое правительство стремится к двум вещам: обеспечить мир на своей территории и обеспечить ресурсами своё население.

Это мы так думаем, в 21 веке.

Здесь, в Средневековье, такое — ересь. Войны обосновываются понятиями божьей воли, благородной чести или, хотя бы, жаждой славы. Не важно, что грабёж идёт всегда. Это — не афишируется.

Нужно быть сумасшедшим принцем датским, чтобы усомниться в заявленных мотивах, чтобы сказать, да и то — в одиночестве, только самому себе:

"Стою и сплю, взирая со стыдом,

Как смерть вот-вот поглотит двадцать тысяч,

Что ради прихоти и вздорной славы

Идут в могилу, как в постель, сражаться

За место, где не развернуться всем.

Где даже негде схоронить убитых...".

Более поздние времена дают нефтяные войны под прикрытием "экспорта демократии", войны за колонии под предлогом просвещения, или "дранг нах остен" по причине "сверхчеловечности". Слов можно наговорить много и разных, но смысл всегда один: "нам это надо". А вы — обойдётесь. А вот что именно "надо" и как это получить — меняется со временем.

Двадцатый век дал два примера великих восточных государств, для которых доступ к минеральным ресурсам стал вопросом выживания. Сначала Япония попыталась решить эту проблему традиционным силовым путём. Последовали Хиросима, Нагасаки и капитуляция. Но, оказывается, можно жить и под "ядерным зонтиком". Пока за статус "непотопляемого авианосца" готовы щедро платить.

На рубеже тысячелетий — Китай.

Есть известная шутка: "когда на Востоке перестанут думать о рисе как о еде, и начнут думать как о гарнире — начнётся мировая война". Чтобы обеспечить только китайцам уровень жизни европейца — не хватит всех ресурсов планеты начала двадцать первого века.

Ден — "Маленький пузырёк" — оставил своим ученикам несколько мудрых идей. Одна из них состоит в том, что не следует отбирать, следует подбирать. И огромная страна очень аккуратно, не демонстрируя мускулов, скаля зубы только в улыбке, подобрала много чего. От Арктики, где её интересы как свои родные представляет Норвегия. До Южной Африки, где даже в бантустанах все — в китайских часиках. Но нужно всё больше и уже появляются мысли — а почему бы не сказать в полный голос?

Полтора миллиарда жителей, вторая экономика мира, а запас топлива — от 10 до 15 дней. Какой-нибудь "обамаразмайзер" прикажет перекрыть проливы, по которым идут танкеры и...

Флот Поднебесной по количеству вымпелов почти догнал американский Тихоокеанский. По качеству, правда...

"Если завтра война,

Если завтра в поход...".

Нет, ещё не завтра. "Традиционные методы" типа: "в могилу как в постель", пока не применяются. Но... Самая мощная система залпового огня дальнобойностью в 100 километров, самая большая армия в мире, самое... Ещё свободно идут танкеры и сухогрузы, "летят самолёты, идут пионеры". Правда, цены на минеральное сырьё — всё выше. "А НАМ надо".

В древности несколько иной набор необходимого. Чаще — хлеб, продукты питания вообще. И Римская Империя последовательно разрасталась в благодатной средиземноморской зоне. Методы — отработаны, инструменты — когорты — отмобилизованы. И орлы римских легионов доходят до южной оконечности Красного моря. Там же благодатный оазис, владения царицы Савской. Можно топать и на Восток. Тоже до южной оконечности моря — Каспийского. А вот лезть на Север — желания нет.

Особенно после бойни в Тевтобургском лесу.

25 тысяч убитых легионеров. Лес, все деревья в котором увешаны черепами римлян. Император Октавиан Август, бродящий, уже спустя годы, по ночным залам своего дворца и кричащий в темноту:

— Вар! Вар! Верни мне мои легионы.

Публий Квинтилий Вар, бывший прокуратор Иудеи, распявший 2000 человек во время восстания в год смерти Ирода Великого (Для Иисуса — первые детские впечатления, причина спешного бегства семьи в Египет), первый пропретор провинции Германия. В конце трёхдневной бойни бросился на меч. Катастрофа, разгром. Стыд и позор. Сравнима только с кровавой баней у Канн, устроенной римлянам Ганибаллом, да с Парфянским разгромом армии Красса.

И римляне вернулись на земли к югу от Рейна. Граница по Рейну-Дунаю вполне устраивала Империю. Контролируемая, обороняемая. Прикрытая крепостями, легионами, речными флотилиями. Дальше — незачем.

Но... "минеральные ресурсы".

История Империи даёт три случая, когда "закон северной границы" был нарушен.

Сначала — сам первый император, ещё не став императором, высаживается в Англии. Зачем? — А вот! "Он же Цезарь — ему можно".

Что "можно" — понятно. Зачем? В поисках славы? Какую славу можно найти, побеждая "нищих жителей малонаселённого и бедного острова"? Цезарь не предпринимает очевидных мер безопасности, попадает в ловушку, с немалым трудом выбирается к своим кораблям. И тут же организует второй поход. Увеличив втрое экспедиционный корпус.

Берёт с собой пять легионов и 2000 всадников. Зачем? Зачем конница в весьма лесистой и болотистой, в те времена, центральной и юго-восточной Англии? А место на кораблях ограничено. "Правило теплушки": сорок человек или восемь лошадей. Дальний быстрый рейд по западным, более сухим и открытым районам?

Снова "как кот в сапог" лезет в страну "где по скудости земель трофеи едва ли составят несколько сот овец". Это настолько для него важно, что он сжигает за собой корабли.

А в материковой Галлии идут уже непрерывные встречи вождей. Кто-то уже тайно общается с вандалами, страна сползает в восстание, вот только с вождём ни как не разберутся...

Всё равно — второй поход в Британию. Да, удачный. Но время... А в Галлии Верцингеторикс уже поднимает своих арвернов.

Это не было тайной ни для кого. Галлы и так-то болтуны, а уж обиженных среди них... Но Цезарь вцепился в Англию. Почему?

Потому что то, что мы называем Англией, а Цезарь — Британией, уже тысячу лет имеет другое название. Название, данное ещё финикийцами: "Оловянные острова".

Финикийцы рассказывали страшилки о внезапно всплывающих водорослях, останавливающих корабли в этих водах, о морских чудовищах. Но плавали туда непрерывно. Сначала из Тира и Сидона, потом — из Карфагена. Олово с медью — бронза. Распространённость использования олова и его сплавов в древности существенно выше, чем в начале третьего тысячелетия от рождества Христова: многих заменителей ещё нет.

Из тех же рудников тянут медь, свинец, серебро. И снова: кто в двадцать первом век будет делать свинцовую крышу, как на Дворце дожей в Венеции? Или водопровод, как в Московском Кремле?

Основные монеты того времени — сестерций и драхма — серебряные. Превратить слитки в монеты — желающие и умеющие найдутся. Уже несколько лет из-за войны на материке торговля металлами остановилась. А добыча — нет. И места известны: запад. Корнуэлл проходим для конницы.

Есть надежда "снять сливки".

Для Цезаря, который несколько раз в жизни оказывался банкротом, который в Галлии несёт огромные расходы по содержанию легионов, которому враждебный сенат отказывает во всём, в чём только можно придумать отказать. И первую очередь — в деньгах... И он рискнул. Похоже — удачно. Да, потом было восстание галлов, поставившее Цезаря на край гибели. А вот жалобы на безденежье как-то отпали. Хотя он и гонит в Рим эту дезу: "у местных жителей нет ничего, кроме тощих овец".

"Для войны нужны три вещи: деньги, деньги и ещё раз деньги".

Цезарь начинает свои Галльские войны с разгрома гельветов. Небольшое галльское племя вдруг сожгло свои посевы в районе нынешней Женевы и двинулось на запад. Именно под такого размера задачу он занимает деньги, набирает легионы. А потом завоёвывает всю Галлию с Британией и Рим в придачу. Смета расходов — явно другая.

Гай, откуда денюжки?

Не из полиметаллических ли руд кельтских британских рудников?

Рудников так эффективно ограбленных и разгромленных, что туземцам потребовалось сто лет для их восстановления. Только через столетие после Цезаря Римская Империя снова возвращается в Британию и обустраивается уже серьёзно: строит дороги, города, крепости, порты.

Второй случай выхода за "северную границу" — Дакия. Сырьевой придаток империи: добыча золота, серебра, железных руд в Карпатах. Единственная провинция, расположенная к северу от Дуная.

"Дакия имела большое военно-стратегическое и экономическое значение для Рима как важный восточный форпост империи".

Только для наблюдения за кочёвками сарматов и готов — провинции не создают. Как пишет Толстой в "Войне и мире" по поводу Шевардинского редута: "для наблюдения за противником было достаточно и казачьего разъезда".

А вот богатые месторождения золота... Империя всегда нуждалась в золоте. И появляется такая помесь золотодобывающей зоны и пограничного поста.

Естественно, формируется постоянное население. Строятся города. Правда, не Магадан или Воркута. Но кто-то же должен присматривать за собранными со всего Римского Мира каторжниками и ссыльно-поселенцами. Среди которых отнюдь не только певцы пресловутой "науки страсти нежной":

"Которую воспел Назон.

За что в изгнаньи кончил он

Свой век блестящий и мятежный

В Молдавии, в глуши степей

Вдали Италии своей".

Ядро провинции — Трансильвания. Но и Молдавию временами захватывало.

За 170 лет существования провинции — сто лет войны. Внутренние разборки с недобитыми туземцами, внешние разборки — с ещё не битыми. Веселуха. Переселенцы со всего римского мира, но основная масса — отставники-неудачники из Северной Италии, которые не выслужили земельного надела в более благоприятных для пенсии местах. А также, естественно, "отсидевшие и искупившие", но не настолько, чтобы жить в центральных провинциях. Ещё — чиновники местного управления исполнения наказаний. И — всевозможные авантюристы.

Золото всегда привлекает к себе людей определённого склада характера. "Дикий Запад" без "великого уравнителя" по фамилии Кольт, но с латынью у всех на устах.

Они вступали в браки с женщинами коренных национальностей. Выражаясь аллегорически: "сохранившееся местами автохтонное население подверглось значительной и очень интенсивной романизации за относительно небольшой промежуток времени".

И тут золото кончилось.

Полный абзац для миллиона человек.

Я немало видел по миру городов-призраков. Брошенные поселения на месте выработанных месторождений.

Жили себе люди, как-то любили, ненавидели, общались, обустраивали свой мир, гордились своими домами, планировали будущее... Чувствовали себя "венцом творения". А потом кончился где-то под ними какой-то минерал. И всё это, созданное умом, трудом, душой — ветшает и рассыпается. "Гвоздик" на котором данная человеческая общность "висела", полагая себя "красивой картиной" — "вывалился", "картина" — упала, стала мусором.

Нужно быть таким императором-философом как Аврелиан, чтобы не просто бросить ненужную провинцию, а обеспечить, организовать массовую эвакуацию войск, администрации и, уникальный случай — гражданского населения. Потом за Дунаем из этих репатриантов были организованы две новых имперских провинции.

Но куча народа осталось. Через несколько веков уже византийцы заявляются в южные отроги Карпат, и, с удивлением и возмущением, обнаруживают грязных, заросших, безграмотных людей, которые говорят на испорченной латыни и нагло называют себя так же, как византийцы: "мы — римляне". Потомки каторжников, разбежавшихся по здешним горам после эвакуации тюремной охраны.

Одним словом — Румыния. Которая поставляет в начале третьего тысячелетия уличных попрошаек во все страны Северной Европы. В которой уже в 21 веке собираются докопать то золотишко, которое Аврелиан не разглядел.

Глава 114

К северу от естественной границы Империи — Рейн-Дунай ещё одна принципиально важная для римлян точка. Золото Карпат, серебро Британии и... янтарь "Янтарного берега".

В двух первых случаях вопрос о "жизненно необходимых римской нации минеральных ресурсах" решался традиционно — когортами. Легионеры кричали "барра", отчего, как говорят, должны были пугаться карфагенские слоны, били клинками мечей в свои щиты и топали на врага. "За веру, царя и отечество". Или что там у них...

Или они пойдут в бой за "увеличение обычной нормы прибыли при транспортировке неочищенной руды"?

Далековато. И — холодновато. Кто это придумал, что только у русских — "генерал Зима"? У прусских — тоже. Сами римляне туда не полезут. Но есть же куча "недоримлян": союзники, федераты.

В имперской римской армии всегда служила масса всяких туземцев. Набираемые, более-менее добровольно, из покорённых и "дружественных" племён, они служили за жалование, за земельный надел на территории империи и за римское гражданство.

Это весьма высоко котирующаяся "блямбочка" — звание римского гражданина.

Апостол Павел, будучи схваченным римской стражей, выговаривает их начальнику за всякие "нанесения телесных повреждений". Тот довольно грубо объясняет:

— Ты — морда неумытая, а я — отслужил в легионе и теперь римский гражданин.

Павел вежливо уточняет:

— Это ты — морда неумытая. Потому, что твоё римское гражданство — выслуженное. А моё — потомственное, его ещё мой отец получил.

Вертухай смущается, просветляется, и в темнице появляются чистое постельное бельё, вино и фрукты.

Даже апостол Иисуса Христа, фактический создатель христианской церкви, потомственный иудейский аристократ, бывший высокопоставленный чиновник Синедриона, хвастается римским гражданством, погремушкой, полученной его папашкой "за особые заслуги перед римским народом", более, чем "благодатью христовой".

Желающих обеспечить своих деток таким поводом для хвастовства всегда было немало. Конкретно в первые века Империи — до 100 тысяч. Сами римляне были, в массе своей, крестьянами, воевали за земельный надел и стремились попасть в тяжёлую пехоту. А из всяких "неграмотных дикарей" формировались вспомогательные когорты, лёгкая пехота, флот и конница. Так в I в. нашей эры почти все легионы, дислоцированные в Европе, обзаводятся кельтскими конными полками.

Среди множества частей Римской армии в Пятнадцатом легионе появляется особый кавалерийский полк — ала. В.И.Кулаков называет это специальное подразделение: "Самбийская ала".

"Спец. подразделение". Кто-нибудь пытался оценить влияние на историю человечества таких небольших, специально подготовленных для нетипичных операций, формирований?

Обычно они не попадают в поле зрения историков. Ветеранов от них остаётся мало. Мемуаров ветеранов — ещё меньше. Даже в бухгалтерских ведомостях расходы на их содержание теряются между приобретением парадных попон и строительством армейских нужников.

Конкретно этот кавалерийский полк — изменил судьбу нескольких народов.

До этого янтарь идёт в Средиземноморье обычным путём, известным ещё с микенских времён. Но теперь по этому пути сидят германцы.

Германцы непрерывно воюют. Между собой, естественно. Прохожие — это так, прирезать, что бы сноровку не терять, чтобы кровь не застаивалась.

Остаться в прежней логистике, когда одно племя продаёт товар соседнему в минуты мира, а то — следующему и так дальше... И каждый накручивает "свои два процента". Ах, извините, "свои два раза"... А насквозь караван не пройдёт: кто-то будет спокойно смотреть, как у него мимо носа проносят очередную блестящую и очень привлекательную игрушку?

— Как тебе не стыдно! Ты мужчина или что? У тебя меч или где?

Вам интересно слушать, как жена пилит? Или позовём родню и прирежем этих... "благовоняющих". Каратели-то всё равно сюда не доберутся.

Это вы кому сказали — "не доберутся"? Императору Нерону?!

Непосредственное знакомство обитателей "Янтарного берега" с римскими воинами произошло между 51 и 63 годами в результате стартовавшей в Карнунтуме дипломатической миссии на Самбию римского всадника Атилия Прима. Император Нерон повелел — "всадник" поскакал.

"Всадник" — не потому, что на коне. Для крестьян-римлян конь — дорогостоящая военная игрушка. В нормальных крестьянских хозяйствах в тогдашней Италии коней не держат. "Римский всадник" — второе, после патрициев, сословие в древнем Риме. Великий Гней Помпей, например, был всадником. И, воротясь из очередного похода, должен был, вместе с конём, выходить на Форум и давать римскому народу публичный отчёт "о проделанной работе".

Вот таким "всадником" и была проведена трассировка сухопутного пути доставки желаемого "солнечного камня" к месту его долгожданного потребления. Результаты миссии были расценены как положительные. Всадника наградили, Тацит в "Анналах" добавил несколько фраз об "эстиях". Какие-то люди в восточной части Балтийского моря собирают янтарь и "над хлебом и другими плодами земли они трудятся с большим терпением, чем нежели это соответствует обычной лености германцев".

Немцев большую часть истории считали на редкость бестолковым, ленивым, грязным и пьющим народом. Только протестантизм изменил их национальный характер.

Сходили-посмотрели. Климат — мерзкий. Зима показала: римляне-легионеры дохнут. А вот более морозоустойчивые кельты — нет. И тогда "Самбийская ала" Пятнадцатого легиона размещается на "Янтарном берегу" на постоянной основе. На севере полуострова её подразделения прикрывают места наиболее удобных стоянок кораблей, на западе — районы интенсивного сбора "солнечного камня". Ежегодно она конвоируют караваны с грузом, идущие по "Великому янтарном пути".

Путь не близкий: по реке Хёлле от Горы Великанов, огибая Самбийский полуостров до устья Вислы (kvisl — на древнегерманском "устье"), вверх по Висле до реки Варты, вверх по Варте и её притоку Прошне до верховий Одера в Силезии, отсюда в Моравию и вниз по реке Мораве до Дуная. Дальше проходил по Паннонии по суше к Адриатическому морю, или, после выхода к Дунаю, на ладьях до римской крепости Карнутум (современная Вена), откуда сушей янтарь доставлялся до североиталийского города Аквилея. Продолжительность транспортной операции — 7-8 недель.

Всем хорошо: и недо-пруссам на северном конце, и потребителям "эротических безделушек" из янтаря — на юге. Одни германцы против. Но "Самбийская ала" укомплектована desultores — "соскакивающими" — ранним вариантом драгун. Эти нормально дерутся и в лесу, и на пересечённой местности, а вот погоню ведут верхом. И — догоняют.

"Здравствуйте, дачники,

Здравствуйте, дачницы,

Летние манёвры давно уж начались.

Гей, песнь моя, любимая,

Цок-цок-цок -

По улице идёт драгунский полк".

Германские "дачники и дачницы" облизывались на ежегодно проходивший мимо них "драгунский полк". И сопровождаемые им товары. Терпели. Пока не пришли славяне.

Тут у историков полный разброд: кто именно так славно резал мирное население в те ещё конкретные времена. Наши предки или ихние. Говорят о первом появлении славян на арене мировой истории. Ну и флаг им в руки.

Но удар маркоманнов, и ответное продвижение римских войск на север по долине Моравы, привели к прекращению деятельности "Янтарного пути". Утратила смысл и "Самбийская ала".

Всё? Империя-то поступила стандартно. Так, как поступала в других аналогичных случаях: войска — отозвать, о поселениях — забыть.

А люди-то остались. Да, они кельты, но они тоже хотят жить, у них здесь уже семьи, уже служит не первое поколение.

"Я дочь молодого драгуна

И этим родством я горда".

После постоя солдат очень часто остаются детишки. Девочки и мальчики.

"Самбийская ала" простояла на "Янтарном берегу" примерно с 63-67 по 167-180 гг. Всё это время она пополнялась. Естественно, за Дунаем. Естественно, за счёт, прежде всего, родственников, соседей, соплеменников солдат первого набора. И — за счёт детишек, рождённых уже на Самбии от этих солдат, которые уже "римские граждане". За столетие базирования выросли поселения, вырос целый народ.

Вокруг стоянок римских легионов на Рейне и на Дунае всегда вырастают города. Их десятки сохранилось до начала третьего тысячелетия. Кёльн — наиболее вспоминаемый пример.

В Румынии легионы простояли не намного дольше. Численность населения провинции перед эвакуацией оценивается в миллион человек. Из того, что осталось, что убежало от максимально полной, хорошо продуманной и организованной эвакуации — получился народ.

На Балтике и продолжительность короче, и войск — один кавалерийский полк, и каторжников сюда не гнали... Людей осталось меньше. Насколько? В десять? В двадцать? В пятьдесят раз? Для сравнения: 20 тысяч — численность большого племени североамериканских индейцев. "Мой народ Сиу".

Попытка вывести войска в метрополию привела к катастрофе. "Самбийская ала" покинула место своей постоянной дислокации и попала под удар германских дружин. Была полностью уничтожена. Захоронения на Самбии с кельтской военной упряжью почти прекращаются. Зато озёрные святилища германцев на островах Фине и Зеланд набиты снаряжением романизированных кельтов. Дары германцев богам за одержанную победу.

Да, поле битвы осталось за германцами. Отсюда и военные трофеи. А вот богатейший регион тогдашний Балтики они разграбить не сумели. Почему? Балтийский вариант "Пирровой победы"? Такие богатые подношения богам — потому что слишком жестокой, кровопролитной была битва, слишком мало осталось живых победителей?

Завалов янтаря или римских монет рядом с бронзовыми оголовьями кельтских коней — в святилищах не наблюдается.

Таки — всё? Войск нет, торговый путь уничтожен, вокруг злые варвары... Но на "Янтарном берегу" остались ветераны части. И "галльские ублюдки" — дети оставивших своих женщин солдат. Галлы.

Я уже говорил о переменчивости настроения, свойственной кельтам — долго унывать они не могут. Рухнул "Великий Янтарный путь"? — Ага. Сухопутный. И в полную мощность заработал другой — морской.

На смену кельтам из римских легионов приходят кельты с римских кораблей.

История такова. В 57-56 годах до нашей эры легат Цезаря Публий Красс покорил племена северо-западной Галлии и всю Аквитанию от Гарроны до Пиренеев. Западное побережье стало римским. Но осталось галльским. Что дало старт новому явлению в мореплавании.

Никогда не слышали о римско-галльских кораблях? Один такой нашли в приличном состоянии вблизи устья Одера в начале двадцать первого века. Кораблик как кораблик. Только мелочь мелкая: сбит железными гвоздями, на шляпки которых нанесено оловянное покрытие.

Для пайки чёрных металлов нужны или хлорид цинка, или хлорид аммония, нужны спирт или ацетон...

"Дефекты и неравномерности при образовании интерметаллического слоя фазы FeSn2 во флюсе продолжают появляться в последующем процессе диффузии в оловянной ванне и приводят к получению неравномерных диффузионных слоев".

Сделать в третьем тысячелетии... при соответствующих температурах, оборудовании, катализаторах... можно. Но как это было сделано в Бордо два века спустя после рождества Христова? Да так, что за почти два тысячелетия пребывания в морской воде коррозия не съела эти гвозди в ноль...?

Северные галлы — морозоустойчивы. Белги, например, жили на территории современной Бельгии. Бритты составляли экипажи лёгкого римского флота, постоянно курсировавшего в Ла-Манше и Северном море.

И вот кораблики из областей южнее устья Рейна отправляются на Север.

В северных морях можно кое-чего найти. Но единственная достойная цель — янтарь. Это единственное, чего принципиально нет в Империи. Чего хотят все. За всё остальное — надо конкурировать с другими поставщиками-производителями. За янтарь — только с кошельком покупателя: заплатит всё, что сможет.

В третьем веке от Рождества Христова, римско-галльские корабли с Западного побережья прошли полностью всю Балтику. На их картах появляется достаточно точно прорисованная вся береговая линия. Они добрались до Финляндии и дали ей название: fin land — "последняя земля". А в музее в Хельсинки появилась коллекция янтарей этой эпохи.

Небольшие, в ноготь большого пальца, камушки. С вырезанной спиралью друидов. Экскурсовод несла что-то о вечных связях Финляндии и Ирландии, об исторической дружбе между Востоком и Западом "великого, могучего" Евросоюза.

Друиды жили не только в Ирландии. Какой-то моряк подобрал кусочек "солнечного камня" на "Янтарном берегу", вернулся куда-то в Бордо, убедил местного барда-резчика сделать эту резьбу, вернулся к финским шхерам со своим амулетом и там... Или этот матрос был уже не из Галлии, и бард-резчик сидел не в Бордо, а на Самбии? Датировка артефакта — 3-4 век.

Кельтское население на полуострове продолжало существовать, приток соплеменников продолжался.

Для нормальной торговли нужны фактории. Лучшее время для сбора янтаря — начало зимних штормов. Огромные валы кипящей воды перемалывают прибрежные пески и вымывают на поверхность, выносят на берег новые порции "солнечного камня". Сборщики торопятся продать свой "улов". Но корабли в это время уже ушли. Если ты оставил своего торгового агента на берегу, то он скупит для тебя лучший товар. Дёшево. Если нет, то... нет.

Новые кельты прибывали на полуостров. Похоже, что именно они завезли в эту местность технологию озимых культур. Почти на тысячу лет раньше, чем трёхполка появляется у соседей.

Это были уже другие люди, другого склада ума. Не воины — торговцы. Подобно своим соотечественникам в Британии после ухода римских легионов, они предпочли нанять германцев для охраны своего имущества. Британских кельтов это погубило. Наёмники из англов, ютов и саксов не только захватили власть, но и заселили страну, задавив своих бывших работодателей. Похоже, что и на Самбии германцы пытались играть свою игру. Например, захватить земли к востоку.

Но не это погубило "Янтарный берег".

В самом начале пятого века в Провансе образуется очередное королевство готов. Со столицей в Бордо. Для торговцев янтарём — потеря доступа к рынкам сбыта, потеря основной судостроительной морской базы.

Западная Империя ещё отбивается. Удачно — от Атиллы, готов. Неудачно — от вандалов, франков. Хлодвиг в 486 году добивает последних — Государство Сиагрия. "В битве при Суасоне галло-римляне были разбиты".

Отдельные отряды ещё продолжали сопротивление. "Хлодвиг осаждал Париж пять лет, прежде чем смог его взять. Святая Геновефа организовала доставку каравана из одиннадцати судов с продовольствием для голодающего населения Парижа".

Последние галло-римские гавани Западного побережья переходят к варварам.

Маленький хоббит Фродо отправляется вместе с эльфами в волшебный край на Запад. Эльфы-галлы, владеющие удивительными знаниями (римского происхождения), поющие удивительные мелодии ("бард" — одна из разновидностей галльских жрецов), отличающиеся удивительной красотой (высокий уровень личной гигиены, свойственный Империи, культ здорового тела, восходящий к Олимпиадам), "чудный народ" — покидают свои земли, оставляя их людям, варварам-германцам.

"За поворот! Меня там ждет

Забытый лаз, секретный ход".

Старая хоббитовская прогулочная песня с чуть изменёнными словами. "Секретный ход"... Скагеррак?

Сметаемые ураганом "великого переселения народов" последние лепестки галло-римского мира осыпаются в серо-стальную воду Атлантики, в акватории своих "Серых гаваней".

"Лети, лети, лепесток,

Через запад на восток,

Через север, через юг,

Возвращайся, сделав круг.

Лишь коснёшься ты земли -

Быть по-моему вели".

Какой земли "коснёшься ты"? После плаванья "через Запад на Восток"?

"Когда Фродо взошёл на борт, были подняты паруса, подул ветер, и корабль медленно поплыл по длинному серому заливу. Свет фиала Галадриэль, который держал Фродо, потускнел и погас. И корабль вышел в море и двигался на запад, пока глубокой ночью Фродо не почувствовал сладкий аромат в воздухе и не услышал над водой звуки пения.

И ему показалось, что он снова видит сон в доме Бомбадила, отдёрнулся серый дождевой занавес, и он увидел белые берега, а за ними прекрасную зелёную страну под мягкими лучами солнца".

"Белые берега" — песчаные пляжи у подножий балтийских дюн? "Прекрасная зелёная страна"... Меня когда-то поразила густая, сочная, удивительно зелёная трава в Калининградской области.

Отплывая из Западных гаваней, гало-римляне вполне традиционно, как делали уже несколько предшествующих столетий, поворачивали вдоль побережья на север. К Датским проливам. А потом на Восток. По знакомому веками пути.

Оставшийся под властью Хлодвига Сэм видел только "тень, скользнувшую по глади залива на запад".

"Уходила Третья Эпоха. Уходили Элронд и Галадриэль, минули дни Колец, и к концу приходит песнь о тех временах. Эльфы покидали Среднеземье".

Эпоха — ушла. А хоббиты остались.

Одного ждало садоводство под пинками вечно пьяных франков, другого — мытьё лошадиных задниц в готских конюшнях.

Вот теперь всё: "Золотой век" Самбии кончился.

Век-то — да. А народ-то — нет: на полвека раньше падения последних центров галло-римлян на Северо-Западе, сюда, на Северо-Восток римского мира, по Неману сплавляются на плотах готы.

В пустынные, никому неизвестные места? — Сюда ещё приходят корабли с Запада с последними беглецами из разгромленных варварами городов Галлии. На территории Империи остались следы "Янтарного берега". Ещё живы бывавшие здесь люди, есть книги, есть память.

Готский король Рима Теодорих Великий получает подарки из Самбии от своих "братьев по крови" — готских королей "Янтарного берега" Брутена и Видевута (один, якобы, прожил 160 лет, другой — 130).

Теодорих не вскакивает с трона с воплем: "Призраки из сказок! Восставшие из легенд покойники!". Он знает о "Янтарном береге". И отвечает письмом с благодарностью и с рассуждениями о желательности восстановления сухопутной торговли янтарём. Караваны, хотя бы дипломатические, ещё проходят по "Великому Янтарному пути". Хорошо бы по известному маршруту пустить теперь и грузовой транспорт.

Теодорих умер в 526 году, братья объявили свою "конституцию" в 523. Оказало ли это письмо влияние на решение братьев? Даже просто — дошло ли оно?

Теодорих своё детство и юность провёл в заложниках в Константинополе. Он, как и немало готских королей до него, был в восторге от Империи. И в Северную Италию он пришёл по приказу императора Византии с освободительной, а не захватнической миссией. Авторитет его среди готов в первую четверть шестого века был огромен.

"Величайший из живущих готов, второй после Алариха".

Теодорих всю жизнь воспринимал свою деятельность как восстановление Империи. Он не разрушал ни юридическую, ни административную систему, оставшуюся от Западной Римской Империи. И, естественно, пытался восстановить "Янтарный путь". Не получилось, но попытка была.

Язычники-фризы, разместившиеся (частично) на территории северных галлов, из которых набирались экипажи кораблей для походов в северные моря, знают о существовании этого места, знают, как туда добраться, знают, что там свои братья-язычники. Сохраняют эти знания. И уходят туда от сильно христолюбивого Карла Великого.

Не они одни. Были и другие волны беглецов, которые стремились найти в этом "Клондайке древности" не столько богатство, сколько "тихую гавань".

Есть и ещё один след кельтской "Самбийской алы". Очень наглядный.

Что общего между пруссаком-человеком и пруссаком-тараканом? — Цвет и усы. Древние галлы славились своими усами и свой рыжиной. Что и наблюдалось в данной местности вплоть до середины 20 века.

Поскольку в тараканах кельтской крови быть не может, то название, очевидно, возникло сначала для людей. Для потомков "солнечноголовых соскакивающих кавалеристов", охранявших некогда путь "солнечного камня".

Чисто к слову, из русской классики:

"Еду я как-то в Эстляндской губернии и вижу занимательное явление. Во всей той местности бегают такие, знаете ли, белобрысые бледные детишки. А вот в одном селе — полно черноголовых и черноглазых. Я, знаете ли, заинтересовался этим странным феноменом. Представьте себе, выясняется: лет 7 тому на летних манёврах стоял в этом селении наш уланский, знаете ли, полк. Так что никакого феномена здесь нет, а есть вполне, знаете ли, обыденное явление".

"Самбийская ала" простояла на Самбии не одно лето, а — сто.

Сиё было моё первое знакомство с сим народом. Однако же весьма не последнее.

Немалые нужды у Руси были на море Варяжском. И во всяких делах моих тамошних приходилося мне думать и об этих, в те поры языческих, племенах. Предвидеть деяния их, кои и сами-то они по вздорности нрава своего и прежде бывшими меж ними неустроениями, предвидеть не могли. Не единожды довелось об эти "солнечные головы" свою собственную головушку ломати. А иначе никак: соседи же. Сам за них не подумаешь — на беду от них наскочишь. Да и их под беду подведёшь.

* * *

И вот сидит передо мной на полу наглая, битая, бритая, усатая, рыжая морда. Набитая под завязку кельтской вздорностью, балтским упрямством, готской доблестью и чисто прусским "криво-кривайтским" религиозным фанатизмом. И как к нему подступиться? Как выдоить из этого придурка историю его короткой жизни? Короткой — только до сегодняшней ночи.

Времени нет, инструментов нет, информации нет.

Предложить ему, как волхву голядскому, сказочку рассказать?

Не выйдёт: волхв — мудрец, а это... витинг. Нечто среднее между викингом и витязем. "Жизнь — за награбленное, честь — никому".

Придурок: меч просит. У меня что, других забот мало, чтобы фехтованием сейчас заниматься? Честь ему, видите ли, сохранить надо! Честь — у честных. А которые баб режут да детей малых потрошат — у таких может быть только... "благородная честь".

А, кстати... Факеншит! Нет данных. Но попробовать-то можно. Исходя из общих цивизационно-социологически-сакрально-родовых... и дыр с пыром... предположений.

— Перун не примет тебя в своих чертогах. Ты не будешь пить вино, и петь песни за одним столом с величайшими из героев. В лучшем случае, тебе позволят убирать навоз за божественными свиньями. Раз они там пьют, то и закусывают. Ну не будут же герои гулять без закуски. Это ж не алкаши подзаборные. Следовательно, там, в вашем раю, есть хлев со свиньями и навозом. Или вы как мусульмане — свинину не едите? Тогда будешь убирать за баранами. Там, в дерьме вечности, до самого Рагнарека — твоё место. Ибо Перун не садится за стол с бесчестными людьми.

— Ха! Что ты, вонючий слизняк из-под коры сгнившего дерева, можешь знать о чести витинга? Я — воин Перуна, а ты христианин — прах под ногами настоящих мужчин.

"Прах под ногами"... Ну, это ещё уважительно. Не под копытами же. Рыжих меринов.

— Красиво говоришь, Фалет. Тогда, может быть, тебе знакомы такие руны:

"Эти камни в пыли

Под ногами у нас

Были раньше зрачками

Пленительных глаз"?

Не только "пленительных" — смелых, добрых, думающих... Человеческих. И твои там будут. Не будь так невнимателен к праху, витинг. Даже великому воину полезно смотреть под ноги. Но ты — не великий. Ты — бесчестный.

— Ха! И повторю тебе: ха! Смерть в бою — честь, смерть под пыткой — честь! И что ты, ничтожный сопляк из народа рабов, можешь сделать со мной, кроме смерти?

— Многое. Например, молча погрустить о твоём бесчестии. Или — громко объявить о нём. Я могу дать тебе возможность умереть с мечом в руке. Как ты хочешь. Или — не дать.

Расширение его зрачков от боли уже прошло, но теперь глаза и "сами собой на лоб лезут". Поговори со мною парень, поговори. И ты будешь целовать мне руки в припадке религиозной благодарности. Пока я буду перерезать тебе горло.

— Ты попал, Фалет. Вы все попали. Но ты больше всех. Потому что дожил до разговора со мной. Ты попал в бесчестие, витинг. По самые ноздри твоей души. Посмотри туда.

Я ткнул большим пальцем себе за спину. Там Звяга с "горнистом" вытаскивали за ноги из-под стола тело зарезанного юноши. За ним по полу тянулась широкая полоса крови.

— В чертогах Перкунаса мне смешон гнев князей руссов.

Так, Николай не зря перепугался. Вид этого трупа сразу вызывает мысли о гневе князей. Почему-то. Это — позже. Сейчас — колем придурка.

— Разве я говорю о русских князьях? Я говорю о гневе Перуна. Этот парень пришёл к вам, и вы взяли его в лодию. Как гостя. В ваш дом. Вы приняли его. Вы делили с ним хлеб и тепло костра. Как и положено по закону гостеприимства. А сегодня вы убили его. Вы убили гостя. Вы убили его подло, обманно, ударом в спину. Вы — бесчестны.

Теперь пришло и мне время сказать "Ха!". Парень, я поймал вашу логику! Я уловил вашу систему ценностей! А уж доказать, что ты — сволочь...

"Ни ума, ни чести, ни совести — беспартийный".

Если ты умеешь отличать хорошее от плохого, если ты твёрдо знаешь, что есть "зло" и что есть "добро"... Хоть какое! И ты к этому "добру", к этому твоему хорошему — стремишься... Если на тебя одели узду законов, правил, приличий, обычаев, ценностей... То ты — взнуздан! Ухватить за эту уздечку — дело техники. Чем крепче ты веришь в истинность своего понимания, своего определения добра и зла, чем сильнее ты веришь в свою праведность, в свою доблесть и исключительность — хоть какую! — арийца или самурая, в несгибаемость или приверженность, в богоизбранность или сверхчеловечность, в исконную посконность... тем крепче вросла твоя упряжь в плоть твоей души.

Ты взнуздан и осёдлан! И "мундштуки" твоей "правильности" рвут в кровь "губы" душе твоей!

Бесчестный всадник в седле твоём. "Бесчестный", потому что — без твоей "чести". Со своей, но не с твоей. А твоя "честь" для него — инструмент. Жестокие поводья на голове твоей, и тяжкий кнут для спины твоей, и острые шпоры для боков твоих.

Только так. Ибо кони — не ездят. Кони не садятся в сёдла, они в них только бегают.

Седло — трон для обезьяны. Думающий по-лошадиному — не поедет верхом.

Ты — жил, ты — дышал, ты — думал. Чувствовал и оценивал. И этого уже достаточно, чтобы тебе стало стыдно.

"Человек? Виновен!" — это не от Иисуса, это от тебя самого, хомнутый сапиенс.

Так вези же наездника своего. Двуногий мерин.

Труп старика-кормщика со спущенными штанами и перерезанным горлом во дворе. Это — по чести. Кормщик — нанятый. Слуга, простолюдин. Прирезать безродного нанятого работника — "честно". Несколько убитых мужчин и женщин из мирного местного населения — "честно". Смерды. Цены несуразные требовали. Труп выпотрошенного и освежёванного ребёнка на заборе под дождём — "честно". Его дура-мать не хотела сказать, где спрятаны деньги мужа. Сама виновата.

Чего стыдиться? — Всё — "честно". В рамках воинской доблести, храбрости и чести. Викингов, витингов, витязей.

Но этот юноша... От которого осталась здоровенная лужа крови... Он не похож на простолюдина. Или — на наёмного слугу. Он — равный. Где-то, как-то... Христианин не может быть равен язычнику. Но воинская доблесть не различает веры. Он пришёл к ним на лодию. И вы его приняли как равного. Как гостя.

Ладья для норманнов, варягов, руссов — второй дом. Плавучий и последний.

Похоже, и пруссы имеют сходные представления. А значит: "гость в дом — бог в дом". Убить гостя — стыдность, бесчестие, смертный грех.

— Я его не убивал. И не я привёл его на лодию. Перкунасу нет причин гневаться на меня.

— Ты плохо слышишь? Тебе не повезло: ты дожил до разговора со мной. Сейчас ты умрёшь. Я перережу тебе горло и отрежу ухо. Я запишу на бересте эту историю. Как вы убили в спину своего гостя. Сложу эти две вещи вместе и пошлю своего слугу в Новгород. Там ваших — целая улица.

— Ха!

— Не хакай! Я знаю, что у вас нет своего письма. Но мой человек прочитает мою грамоту перед людьми твоего народа. И он будет повторять это каждый день. Каждое утро он будет приходить к жилищам твоих соплеменников, читать мою грамотку и показывать твоё ухо. Пока все в Новгороде не запомнят слово в слово. А потом ваши купцы вернутся в вашу землю. И повторят написанное мною. И перед вашими князьями, и перед витингами, и перед жрецами. Великий Криве-Кривайто не будет молиться за тебя под священным дубом. Твои родственники будут выть и плакать, разрывая на себе волосы и одежды. От злобы на тебя, от позора, который ты навлёк на свой род. Все соседи твоего дома отвернутся от них. И ваши мужчины, витинг Фалет из рода Витавоев, погибнут в ссорах с соседями. А женщин погонят греть постели настоящим витингам — не таким как ты. Тем, кто знает, что такое честь. Ваша честь, витинг. Ты убил не юношу-христианина, ты убил свой род.

Глава 115

* * *

Ну, вообще-то да. "Какой-то прадед накосячил, а правнуки отмыться не могут".

Так это — мирная ситуация. В среде миролюбивого, законопослушного и безоружного населения. А у пруссов — мира нет. Владетельные господа вооружены и постоянно воюют друг с другом. Род, потерявший честь, выпадает из круга равных. Становится изгнанным родом. "Общественное мнение" порицает парию, и "порицание" выразится в стуке мечей, поджогах, коно— ското— рабо— и жёно-крадстве...

Даже если его род сильнее любого из соседей, он не сильнее их всех. Стая голодных собак валит одинокого медведя. Племенные князья не могут установить твёрдый порядок, и единственное, что сдерживает бесконечную вендетту с примесью грабежа и охоты за наложницами — верховный жрец, Криве-Кривайто. Но бесчестье...

Никто не вступится.

"...ты убил свой род".

* * *

Интересно было наблюдать, как до прусса медленно доходила предложенная ему дилемма.

"С одной стороны нельзя не признать. С другой стороны нельзя не признаться".

"Честь" требует поплеваться во врага и, распевая песни, принять смерть. И она же, пресловутая "честь витинга", требует защищать свой род. Исполнить моё требование, подчиниться — бесчестие, не исполнить, обречь на гибель всех своих — тоже бесчестие.

"Куда не кинь — везде клин" — вот его и заклинило.

Маска наглого превосходства сваливалась с него кусками. Сначала исчезла презрительная ухмылка с губ. Ушёл и высокомерный прищур. Глаза раскрылись и заметались в поисках выхода. Лицо стало мягче, проще, моложе. Сколько же ему? 16-18? Потрошителю младенцев, убийце гостей...

— Я не убивал!

— Я тебе верю. Но в послании твоему народу, которое я напишу, будет только одно имя — твоё.

— Я не убивал!!!

— Но ты — дожил! До разговора со мной. И назвал мне своё имя. Да, ваш Перун загонит в хлев, к своим свиньям, вас всех. Он — бог, он видит правду. Ну и бог с ним, с вашим богом. Здесь, на земле, именно твой род примет на себя весь позор, весь стыд, всё бесчестье. За вас за всех. И его не будет. Витавои исчезнут, станут пылью, прахом. "Эти камни в пыли под ногами у нас были раньше зрачками...". Зеницами глаз твоих братьев и сестёр. Это сделал ты, витинг.

Мда... Ну и обороты у тебя, Ванюша: "бог с ним, с богом". Плохо быть бестолковым: возможно, было и более изысканное решение. Там у них пантеон из десятка богов. Может, что-то покруче можно было придумать? Опять же — обычаи. Они там пьют кумыс и едят конину. Как-то на этом сыграть? Мало знаю.

"Учиться, учиться и ещё раз учиться". Дорогой ты наш Владимир Ильич! Кто ж против?! Учителей где взять...

— Чего ты хочешь? Чтобы не посылать грамотку?

Всё правильно: пруссы неграмотны и относятся с огромным удивлением и подозрением к умению таким образом сохранять и передавать информацию.

Сами они используют какой-то вариант примитивного узелкового письма. В основном — для счета и календаря. А вот буквы вызывают у них подозрения в нехорошем волшебстве. Витинг боится не просто отправки сообщения, слуха, болтовни, сплетни, а именно письменного.

"Написанное пером — не вырубишь топором" — чисто русская народная мудрость. А вот ощущение — общечеловеческое.

— Рассказывай. О себе. Кто вы и зачем пришли сюда.

Здесь не было такого профессионально-накатанного песенно-напевного повествования, каким развлекал меня битый волхв в Рябиновском порубе.

Ноготок, уяснив, что пленник "склонен к сотрудничеству", откинул свой раскалённый прут в сторону и занялся Суханом.

Кольчуга ножом не пробивается. Но удары были сильные, у моего зомби под кольчугой образовалось два очень нехороших синяка: под левой лопаткой и возле печени.

Ивашко с Чарджи вполголоса обсуждали полезность нижнего острия на лезвиях прусских топоров и примеряли по руке странные мечи покойников с асимметрично расширяющимися на конце клинками.

Моя команда перетаскивала на дворе трупы, развешивала по забору под дождём окровавленные тряпки, а чистые тоже развешивала — по стенам общинного дома изнутри, ближе к печке.

Ряд мокрых штанов на верёвке через всё помещение — банно-прачечный день в гарнизоне. И — юбок.

Мда... Гарнизон был... дамским.

Ребята перекладывали, сортировали, упаковывали разные разности. Десять прекрасных точильных камней — это здорово. А то с нашим лесоповалом топоры приходится точить почти так же часто как косы на покосе. В каждом узле в личных вещах — пара-тройка кусочков янтаря. Толком не обточены, не отшлифованы. Ещё одна забота: как это оптимально применить...

Витинг не очень хорошо говорил по-русски. И вообще, не очень хорошо говорил. Многие вещи дошли до меня позднее. Но суть истории такова.

Весной, после особенно голодной зимы, компания молодых благородных пруссов, решила подзаработать.

— Я жену хочу купить. Мы с отцом договорились — пополам. Сначала она его женой будет, потом, через три года — моей. Хотел из ваших какую-то взять. Ваши девки — выносливые. И в поле, и в постели. А потом можно и первую жену брать. У нас, обычно, три жены. Первая, главная — из наших.

Нанялись в гребцы на корабль к зимовавшему на "Янтарном берегу" новгородскому купцу. На таких лодках гребцы выступают и в роли охранников. Так что ущербу чести не было. Плаванье прошло спокойно. По прибытию в Новгород, купец с нанятой командой честь по чести расплатился и гребцов распустил.

* * *

Мы — дети железных дорог. Полтора века регулярного железнодорожного сообщения в России выбили из массового сознания понятие сезонности транспортных операций. Всё твёрдо уверены, что в нужное место всегда можно добраться в любое время.

Нет, бывает какой-то экстрим, какие-то катастрофы, временное прекращение движения, исландские вулканы... просто отсутствие билетов, наконец. Но и самолёты, и пароходы, и автобусы должны доставлять грузы и пассажиров в нужное место всегда. Как поезд — по расписанию.

Здесь — нет. Зимние штормы напрочь останавливают мореплавание по Чёрному и Балтийскому морям. Но это-то "Святую Русь" не очень волнует. А вот ледостав и ледоход... два месяца в году все отлёживаются по домам: реки непроходимы. Русь сидит по рекам. Поэтому у всей Руси — сплошная непроходимость.

Летом всё прекрасно:

"Плыла-качалась лодочка

По Яузе-реке".

Зимой — тоже ничего:

"Чу! Снег по речке-реченьке

Под полозом скрипит.

Лошадка мохноногая

Торопится, бежит".

К этому привязываются все перемещения по Руси. Хоть людей, хоть товаров. Хоть воинский поход, хоть богомолье, хоть торговые операции. "24/7" — можно. Но не — ".../365".

* * *

Купец-наниматель пришёл домой. И назад не собирается. А весенние новогородские караваны из города уже ушли. В иной год из Новгорода уходит до 300 лодей. Почти всё мужское население.

Для сравнения: традиционный ежегодный Киевский караван ещё при первых князьях Вещем Олеге и Игоре включал в себя от 500 до 1000 морских лодей.

В Новгороде два каравана: весенний и осенний. Оба уходят быстро, в два момента. Или сразу как сойдёт лёд на Волхове, за одну неделю. Или — глубокой осенью, тоже за неделю, когда первые заморозки ударят.

Гребцы оказались при деньгах, но без дела. Мой собеседник уж присмотрел и сторговал "переходящую супругу".

— Купить жену пополам с отцом — это ж так нормально! И пользовать её потом в очередь — чего тут стыдного-то? У нас все так делают. Конечно проверил. Как же товар — да не проверить-то. Не, всё проверить не дали, так только... потрогал.

Как говаривал старина Вольтер: "Все пороки человеческие происходят от безделья". "Безделья" у пруссов было много, "пороки" — произошли.

Можно подпрыгивать на морозе, повторяя народную мудрость: "Пить надо меньше, надо меньше пить", как это выразительно сделано в народном фильме "Ирония судьбы". Можно повторять это и в тёплую погоду. Истинные мудрости при любых температурах не портятся. Но главное: не надо махать в таком состоянии боевыми топорами.

Ребята пришли в Новгород в первый раз, без знания местных обычаев и реалий, со своими представлениями о границах допустимого, о правильном и желаемом... Новенькие.

"Бжик бжик

Уноси готовенького

Бжик бжик

Кто на новенького?".

"Готовеньких" — унесли, "новеньких" — стали ловить. По "Русской Правде" у иностранцев в судебном разбирательстве есть некоторые привилегии, но права экстерриториальности нет. Попасть под Новгородский "Сместный" суд...

Бывший наниматель помог своим бывшим гребцам быстренько найти нового хозяина, и они спешно удалились. Для уже примерявшегося к обширному бюсту будущей "мачехи-жены" пруссака — огромное расстройство. Уже обговорённую, со всех сторон рассмотренную и проверенную на ощупь покупку, пришлось "оставить на прилавке". Поскольку их путь лежал в противоположную желанной родине сторону.

Новый купчина был Владимирский. Всю дорогу он рассказывал о том, как хорошо в княжеском городе, как князь Андрей Юрьевич его отстраивает, как ему люди нужны. Только забыл, почему-то, сказать, что в последние годы князь Андрей по прозванию Боголюбский напрочь не выносит иноверцев.

Смолоду-то он нормальный был, а вот в последние годы несколько того... уверовал. И, как и положено, свеже-обретшему и, наконец-то, просветлённому — не на 100, а на все 120%. Язычники-пруссы оказались в Боголюбово не... неуместны.

Язычнику вообще тяжело среди людей другой веры. Даже и языческой, но другой. Языческие боги всегда жёстко локализованы. И на местности, и в народах. Для Христа "нет ни эллина, ни иудея". У Зевса и у Мардука — совсем другая точка зрения.

А уж когда язычник ещё и внешним видом выделяется... Бритые, усатые, с хвостами на затылках, в юбках, с оригинальной формы топорами, трёхполосными щитами и расширяющимися к острию мечами... С их пренебрежением к княжеским медам: "у нас меды пьют только простолюдины да рабы". С любовью к конине. Чего они не скрывают, и проявления которой русские нелицеприятно комментируют. После чего снова приходится хвататься за топоры...

Им настоятельно посоветовали быстренько убраться. "Пока князь Андрей нрав свой не явил".

Ребят отпустили с миром, помогли и лодейку нанять, и кормщика. И дали рекомендательное письмо к брату князя Андрея — князю Глебу Юрьевичу в Переяславль.

— Там всех берут. Лишь бы к делу был гожий.

Переяславльская дружина всегда формировалась более для боя в степи, для защиты Изюмского шляха да для прикрытия Днепровских караванов. Особых требований по вероисповеданию или национальной принадлежности в Переяславле не было. А пруссы хоть и лесной народ, но конный. К коням у них отношение религиозное. Даже в могилу к воину кладут коня и упряжь.

Кроме грамотки, очень настоятельно посоветовали взять попутчика — княжеского гонца. Грамотка — княжеская, чужакам её в руки давать нельзя. Да пруссы и сами избегают брать в руки это "колдовство чужого бога". Вот этого гонца и вытащили мои ребята из-под стола. Из лужи крови.

Николай был прав: княжеский гонец из Владимира от сына Юрия Долгорукого, князя Андрея Юрьевича Боголюбского к младшему брату его — князю Переяславльскому Глебу Юрьевичу. Но, почему-то, одет гонец не так и идёт не спешно, конями по кратчайшему пути, а лодией, и не сам, а с чужаками. Которые, кстати, местных норм и обычаев насчёт княжеской переписки, порядка её упаковки, формы одежды почтальона и прочего.... "нихт фершейн".

И шли бы себя пруссачки спокойно в Переяславль. Да вот, на беду свою смертную, заскочили в "Паучью весь" — кормщик посоветовал. Он тут бывал, купеческие лодии с Оки приводил. А тут... старосты — нет, нового хозяина — нет, мужики — в раздрае. У Хохряка на подворье из мужиков — один мальчонка.

Сначала витинги разогрелись в спорах с местными. Торговаться местные не умели. Цены ломили несусветные, от слов своих сходу отступались. Подсовывали всякое, на что и глянуть без стыда невозможно. Хорошо хоть пустили в общинный дом на постой.

Крыша есть — а остальное? Еда? Питьё? Бабы? Обогреться-обсушиться, баньку бы... А уж когда пришлые вылезли из своих походных промокших штанов и одели сухие парадные юбки... А местные мужики стали на этот счёт проявлять свой юмор... Такой... пейзанистический. Увидев боевые топоры пришельцев, "юмористы" быстренько разбежались.

Сидеть голодными и холодными в пустом тёмном помещении... туристам не захотелось. И они пошли искать ресепшен. И прочие виды сервисов из категории "всё включено". Очень скромно, кстати: вай-фая или джакузи с подогретым шампанским не просили. Но чего просили — просили убедительно. Единственному храбрецу, который сунулся защищать свою ярку с топором в руках, эти руки и отрубили. И ещё в одном дворе дурня с оглоблей приняли на мечи. В остальных — дело обошлось чисто мордобоем. Припасы и "обслуживающий персонал" были доставлены в нужное место.

"Бьют не слабого — бьют трусливого" — русское народное наблюдение.

Староста много лет гнул односельчан, выбивал, выдавливал из них самостоятельность, готовность принимать решения. Не пускал к пришлым, к купцам и прохожим. А потом вдруг и сам, с моей помощью... "И — нет никого".

Слишком многих, из немногих проросших таки под Хохряком потенциальных лидеров, потеряла "Паучья весь" в ходе моих здешних приключений. А новые ещё выдвинуться не успели.

У Достоевского в "Записках из мёртвого дома" есть фраза: "Тут на двор повалила серая шпанка". А тут и не "повалила". Сидели по домам и трусились. Как бы к ним не пришли. Это — при троекратном численном превосходстве.

Гости закусили-выпили, потом — наоборот. Тут кормщик выдвинул гениальную догадку. Насчёт Хохряковой захоронки. Или он чего-то знал? Аргументация была убедительной:

— А баба-то его должна знать. Да никакой мужик такое дело в тайне от своей жены не сделает.

Вдову Хохряка, вместе с маленьким сыном и попавшейся под руку невесткой, притащили во двор. Дальше пошли расспросы, стремительно перешедшие в пытки. Невестка вырвалась и пыталась убежать. Получила топор в спину. Старую вдову поставили связанной на колени и перед лицом её начали мучить сына. Ей — вопросы, ему... чего-нибудь отрезать.

Гости хмелели от воплей, от крови, от количества выпитого. Женщины, которых они притащили, пугались и пытались убежать. Этот страх хмелил ещё больше. Одну долго кололи кинжалами, вот она, в луже крови лежит. Вторую, попытавшуюся сопротивляться, избили. Третьей повезло: на неё "положил глаз" молодой парень. Тот, который вон там лежал, зарезанный, под столом.

Вдова всё-таки выдала тайное место. В наказание за её упрямство, с ещё живого мальчика сняли кожу и, взрезав живот, выпустили кишки. Напоследок и её зарубили.

Впрочем, это ещё не "последок". Притащив кучу ювелирных изделий, литвины не угомонились.

Сначала один из них вышел отлить вместе с дедушкой-кормщиком. И, радостно улыбаясь, вернулся один. А потом, когда несколько хмельной парень очень увлечённо начал изучать содержимое платья третьей туземки, ему просто воткнули нож под лопатку. Прямо на ней. Парня сдёрнули и бросили под стол, её связали.

Злодеи от безответности звереют.

"Знатные пруссы пьют кровь коней своих и от этого становятся словно пьяные".

Кровь человеческая пьянит не меньше. Её и пить не надо. Достаточно проливать.

Несколько отрезвило только зрелище найденного клада.

Не так: к хмелю мании величия и всевластия добавилась экзальтация и паранойя нувориша.

То были хиханьки-хаханьки, а то игра пошла уже серьёзная. Было в кругу двое христиан. Им веры нет — их и не стало.

— Придём в Переяславль — они князю расскажут. Какой там, у руссов закон — дело тёмное. Но у чужого такое богатство отобрать — они повод найдут. Это ж не наши, которые честью живут. Это ж христиане, они ж стыда не знают.

Тут же сообразили:

— А зачем нам Переяславль? А пойдём-ка мы домой. С таким-то хабаром, да ещё кому-то служить...

Вот новоявленное братство "кладо-носителей" и обмывали.

Всё.

В дверь вошли, отряхиваясь от дождя, приведённые Хохряковичем мужики. Всерад нервно оглядывался и крестился. У Хрыся под кожаным плащом наблюдался толстый длинный войлочный кафтан. Похоже, с вшитыми железными пластинками под верхним слоем ткани. А за поясом топор и ножичек "нулевого размера". Хотя я и не велел им брать оружия.

Хорошо, что блескучие цацки с глаз убраны. Однако и оставшееся на виду барахло у стен вызывает пристальное внимание туземцев.

Я бы даже сказал — жадный интерес. Аборигены всегда как сороки: тянут все блестящее. Антонио Пигафетта, описывая стоянку кораблей Магеллана у берегов Южной Америки, смущённо упоминает, что за маленькое металлическое зеркальце можно было получить в полное своё индивидуальное пользование молодую женщину на всё время пребывания эскадры.

— Ты обещал, что дашь мне меч. Чтобы я мог умереть с честью.

Извини, прусс, отвлёкся. Представлять юную красавицу-индианку, играющую с зеркальцем, куда приятнее, чем смотреть на твою битую морду. Но ты прав: обещанное должно быть исполнено.

— Развязать. Раздеть.

— Зачем?

— Чтобы тряпьё ещё грязнее не стало. Руки за спину, связать. Вывести во двор.

— Постой! Ты сказал, что дашь мне меч! Что бы я мог погибнуть, как положено воину: в битве, с мечом в руке! Ты солгал, ты обманул!

— Не ори. Я никогда не лгу. Это твоя железяка? Пошли.

Мы стояли посреди двора, под дождём, возле выложенных в ряд в мокрой грязи белеющих в полутьме начинающегося рассвета голых трупов его товарищей. Дальше лежали мёртвые женщины в промокших, облепивших тела, рубахах и, завёрнутый в дерюжку с головой, мальчик. Из-под дерюжки торчали его белые маленькие ступни. Вполне нормальные: при свежевании человека кольцевые разрезы делают выше, на щиколотках. Так что пятки — будто ничего и не было. На животе у мальчика дерюга оттопырилась: там отдельно комом положили его кожу.

Я обошёл пленника по кругу, сунул ему, в ладони связанных за спиной рук, его железяку, встал перед ним, лицом к лицу.

— Я обещал, что ты умрёшь с мечом в руке, прусс. Ты держишь в своей ладони рукоять меча. А вот битвы я тебе не обещал.

Пленник стоял передо мной голый, мокрый, с сосульками потемневших от дождя мокрых волос, налипших на лицо, со связанными за спиной руками, в которых он держал свой меч. Я осторожно, чтоб не поскользнуться в этой грязюке, шагнул к нему. Вытащил из-за спины шашечку. Неудобно. Сделал полуоборот вправо, поднял кулак с рукояткой к плечу, развернул клинок параллельно земле. И, разворачиваясь на месте всем корпусом, выбрасывая вперёд руку, ударил. Уколол.

Так тореадоры наносят завершающий удар. Кажется, они что-то говорят при этом. Не знаю, "финита ля комедиа"... здесь не уместна. Какая уж тут "комедия".

Прусс сначала дёргал за спиной руками, никак не мог совместить два своих ощущения: меч в ладони и верёвки на запястьях. В последний момент он попытался увернуться, отодвинуться. Не успел.

У шашки нет гарды. Я вогнал её по самую рукоять.

Даже глубже — по самый кулак.

Вмял в его мокрое голое тело.

Он негромко ахнул, начал валиться назад и в сторону, снимаясь с клинка, разрезаясь своим телом о лезвие.

Из раны хлынула кровь. Заливая рукоять и мою руку на ней.

Горячая.

Остро пахнущая.

Мгновенно становящаяся липкой.

Наконец, он завалился.

Плюхнулся в грязь, поднимая брызги.

А я так и стоял с протянутой в его сторону своей маломеркой. И никак не мог понять: а что дальше?

Как-то очень быстро. Это уже всё? Или ещё чего-то надо будет делать?

Сбоку какое-то движение. Я резко развернулся в ту сторону. В шаге — Ивашко. И даже в этом сумраке видно, как он бледнеет. Чего это с ним? И глаза прямо на глазах расширяются. Я что-то не так сделал?

Ах да, совсем забыл: кончик моего клинка в пол-ладони от его груди.

Ты чего, дядя, думаешь — у меня крышу снесло? Нет, я вполне в порядке. Только... а как же её опустить? А, просто выдохнуть.

Ивашко приговаривал что-то успокаивающее. Аккуратно, обойдя меня сзади, ухватил за кисть правой руки. Подталкивал и тянул в сторону бочки с дождевой водой.

— Вот мы сейчас рученьку помоем, потом насухо вытрем, горяченького похлебаем, в баньку сходим, девку горячую, ласковую тебе найдём. Хочешь девку-то, а? Такую дебелую, с такими вот...

Не поверишь — не хочу. Это я-то... Но — не хочу. Прямо по анекдоту:

— Хочешь бабу и рома?

— Не. Лучше ромовую бабу.

Ничего не хочу. Только трясёт. И хочется бежать. Куда-то. И — кричать. С плотно сцепленными зубами. Почему-то.

Ивашко отцепил меня от шашки только окунув в бочку с головой. И не один раз. Точно, кровь человеческая хмелит как крепкое вино.

Не в бою, в минуты опасности, когда всё забивает адреналин. Там — эйфория победы, восторг успеха, счастье собственной жизни. А вот когда так...

Когда убиваешь сам, своими руками, по собственному решению. Взвешенному, продуманному, спокойному. Смесь восторга и ужаса. От собственной власти, от собственной смелости властвовать над смертью. И — ужаса. От необратимости сделанного, от близости смерти к самому себе.

Эффект сопереживания. Сопереживания с Творцом. Он сотворил — я уничтожил. Оба — навечно.

Факеншит! Как пьяный. Значит, будет и похмелье. Не зря тёзка — Иван Грозный — ввёл водку для своих опричников. Кровавое похмелье лечить.

Ох, господи, тяжко-то как. Сердце давит и горло зажимает. Надо срочно изобретать самогонный аппарат. Мудрость предков — она, того... Содержит зерно истины, луковицу правды и стакан водки. Почему-то все продукты — горькие.

Теперь пришла моя очередь прижиматься к печке то животом, то задницей. Промок, однако. Чуток бражки я хлебнул — не то. Не будем переводить продукт. Ох как тяжко-то...

Надо исполнять дела господские. Назовём произошедшее наглядным уроком для местных жителей. Соответственно: завершение шоу не допускает раскисания. Где тут аборигены?

Оба приведённых мужика, поймав мой взгляд, сдёрнули шапки и поклонились. Всерад — быстро, суетливо, троекратно. Хрысь — с запаздыванием, подумавши, медленно. Мне, конечно, Всерадов вариант приятнее. Но... Не потянет дядя. Неумён и душой слабоват.

— Подсаживайтесь, мужики за стол. В ногах правды нет. Там вон ещё баранина жареная осталась. Остыла, правда. И бражки ещё есть, наливайте себе сами.

— Благодарствуем. Ты зачем посылал-то? Говори, а то вишь беда-то какая, соседям-то помочь надо. Делов-то много.

— Ага. А будет ещё больше. У тебя, Хрысь. Вы, верно, знаете, что все земли, кроме Рябиновки, здешний владетель Аким Янович Рябина мне отдал...

— Сплетня такая была. Только коли Акиму сбрендилось чужим владением дариться — то его забота. А мы не Рябиновские, мы — "пауки". Мы люди вольные. Сами сюда пришли, сами эту землицу от княжьей власти получили, сами подняли. А не понравится — сами, как захотим, и уйдём.

— Ага. Уйдёте. Ногами вперёд. Вынесут. Ты какие дела-то делать торопился? Соседям домовины строить? И это — правильно. Надо поторапливаться — на реке живём. Скоро, поди, ещё какая дрянь накатит. А ты давай, строгай да подтёсывай. Да и себе не забудь. Ныне — мимо прошло. Может, и ещё погуляешь. Вольным. По пепелищу. Весь-то не запалили только с того, что дождь идёт. В другой раз — точно пожгут.

— Не пугай. Авось пронесёт.

— Так ты "авосем" прикроешься?! От мечей, от пожара?! Или тебе соседей да родню землёй засыпать — в радость?!

— Не ори на меня! Соплеват ты ещё! На меня голос повышать. Мы в холопы не пойдём. Кончай разговор.

— Сидеть! Мне "пауки" в холопах без надобности. Да только со стороны глядеть да подхихикивать, как вы тут дохнете, я не буду.

Хрысь начал вставать, потом снова осел на лавку, озлоблено уставился в стол. За нож, слава богу, ещё не хватается. А вот Ивашко уже сдвинул рукоять сабли на живот. И остальные... кто — поднялся, кто — развернулся. Всерад испугано переводит глаза с одного на другого.

Главная задача взрослого человека при стычке подростковых компаний — не допустить кровопролития. Только они меня взрослым не считают. "Соплеват". А себя — не считают детишками. "Мужи добрые"... Факеншит!

— Без головы жить нельзя. Даже и "паукам". Сами вы не смогли нового старосту избрать. Поэтому ставлю вам тиуна. В Пердуновке я поставил Потана. Здесь предлагаю это дело тебе, Хрысь. Что скажешь?

Хрысь подёргался, уточнил, что Потаня и вправду получил волю от Рябиновского владетеля, и тут же, в самом деле, по своей воле, пошёл в тиуны ко мне. Как в "Русской Правде" сказано — в холопы. Со всем семейством, о чём и грамотка соответствующая есть. Пожевал бороду, покрутил головой, почесал за ухом. И издал вердикт:

— А я — хрен.

Ну, дядя, это я и так вижу. Ты давай конкретно.

— Я к те, боярыч, в холопы не пойду. И другим отсоветую. Мутный ты какой-то. Волшбой занимаешься. Вон, девку эту, Пригоду, только похоронили. От твоего, прости господи, заклятья померла. Теперь во этих полный двор набил. А ведь они — княжьи люди. Вот приедет какая власть, да всунет тебе виры двойные за двенадцать упокойничков. А отдавать чем будешь? И погонят твоих холопов на торг. Не. Под тебя идти — и с голой задницей ходить, и по голой спине получить.

Старый упрямец негромко прихлопнул ладонью по столу. Огляделся, убедился, что ни отвечать, ни рубить сразу его тут не будут. Потопал к двери. Уже у порога, даже не обернувшись в мою сторону, сообщил:

— Тама, во дворе, убиенная лежит. Братана мово дочка. Вели своим чтоб отнесли к братану на подворье.

"Братан" — это двоюродный брат. Но каков наглец! Он ещё указывать будет, что мне — моим людям велеть! Хотя, по здешним, исконно-посконным обычаям, всякий подросток должен любое слово "мужа доброго" исполнить. Быстро и радуясь. Что на него, мелочь недорослую, внимание обратили.

Одичал ты, Ванька, в лесу сидючи, вежества русского не разумеешь.

— Я тебе — никто, и ты мне — никак. Придёт братан твой — заберёт тело. Пошёл вон.

Вот это заставило Хрыся обернуться. С удивлением и возмущением. "Сопляк какой-то бесстыжий...". И остановиться, оглядывая моих оружных людей. Всё, что он хотел высказать...

"Трудно высказать и не высказать

Всё что на сердце у ХрысЯ".

Так оно там и осталось. Там, на таком большом, горячем, отзывчивом сердце простого вольного русского хлебопашца. Который, почему-то, не прибежал сюда с топором, когда с соседского мальчишки живьём кожу снимали. Не поднял односельчан на чужеземцев из расчёта "трое на одного". Это ему не стыдно.

"Где ж ты раньше был?

Целовался с кем?

С кем соседям своим

Изменял?".

С трусостью? С глупостью? Со вздорностью? Или — "публичной дом в душе" — со всеми сразу?

А теперь "права качает", меня стыдит и указывает.

— Вон пошёл. Бестолочь.

Сердце у такого... исконно-посконного... большое. Потерпит: места не "на один плевок утереться" хватит.

* * *

Госпожа Улицкая дала точное определение загадочной русской души: "Очень мощное целеполагание при полном отсутствии здравого смысла". Во! Это про меня. А какой может быть здравый смысл в дурдоме?! Остаётся только "полагание". Вон уже — полный двор "очень мощно" положенных набрался.

* * *

— Ну, коли так, то тиуном быть тебе, Всерад.

— А? Не... да ну... не... не смогу... да и не с руки... и вообще... да не... и мужики не послушают... бабы засмеют... вот те крест... ну... скажут эта... дочкиной потаёнкой в начальные люди пролез... а ежели что? а мне в ответе быть? Не...

— Ты — мой холоп, я — твой господин. Так?

— А, ну, вроде.

Я тебе дам — "вроде"! Мне сослагательного наклонения здесь напрочь не надо. Ты ещё скажи — "как бы". Словечко...

* * *

Пришлось мне как-то с тёщей кое-какие автомобильные бумаги оформлять. И там один умник из молодых пальчиком в листик тычет и говорит:

— Вот здесь — вы распишитесь, а вот здесь — ваша как бы тёща.

Пришлось доброго молодца притормозить:

— У тебя тёща, может, и "как бы". А меня — настоящая, законная.

Умник принёс извинения, тёща потом с уважением на меня посматривала. Долго — до первого светофора.

* * *

— Всерад, я у тебя совета не спрашиваю. И мнением твоим не интересуюсь. Или ты делаешь по слову моему, или твоя Беспута сегодня же сиротой станет. Палача я собой вожу. Ноготок, ты где?

Всерад заворожённо оглядел поднявшегося от стены Ноготка, его сломанные уши, бритую голову, широкие плечи. И ненавязчиво покачиваемую у сапога секиру. Вдохновился и озаботился.

— Так я это ну...

— Не нукай. Возьми Хохряковича и пройдись по дворам. Объяви, что все "пауки" теперь не вольные, а рядовичи. Какой "ряд" будет — после скажу. Кто не хочет — три дня сроку, чтоб с веси убрались. Укажешь кому битых злодеев хоронить. Найди в селении грамотея — мне нужен полный список всех людей, коней, скотины. По подворьям, с возрастом, умениями, годностью. Срок — три дня. Трава просохнет — выводи косцов на луг. Сколько можно — будете косить. Иначе зимой скотина от бескормицы подохнет. А прежде всего — вели баньку истопить. У меня люди помёрзли, отогреться надо.

Конец двадцать первой части

Часть 22. "А ну-ка, шантажну-ка"

Глава 116

Всерада пришлось чуть ли не за шиворот выталкивать из помещения. Мужик явно ошалел от упавшего на него "счастья".

Подожди дружок, ты ещё не знаешь, какие наполеоновские планы в части организации идеальной сельской жизни бродят у меня в голове. "Республику" Платона здесь не читывали? А "Город Солнца" Томмазо Компанеллы? С Главными Государственными Управлениями Мудрости, Могущества и Любви. А Аракчеевские военные поселения с обязательным ношением исконно-посконной национальной одежды единого образца — не проходили?

Я вам тут... Но позже: сначала определимся с наличными ресурсами. И ещё есть проблемы. Ивашко с Николашкой переглядываются и подходят ко мне сразу с двух сторон.

— Тут, боярич, дело такое. Мужик-то разумное слово сказал.

— Да ты что, Ивашко! Какое такое разумное! Одна ругань да похвальбы! И бояричу всякие обиды. Только вот насчёт виры...

— Да не скачи ты так, Николка. Дело-то... серьёзное. Ежели мы десяток, а то и поболее княжеских людей побили... Тут не о вирах, а о своих головах тревожиться надо.

— А ты не обрывай, не обрывай! Тока за двенадцать княжих упокойников вира выскочит под тысячу гривен.

— Да хрен с ней, с тысячей!

— Ишь ты какой широкий! Хрен, ему, понимаешь. Тысяча! Кунами! Верно господин тебе выговаривал: так-то ты о господском богачестве заботишься...

— Да помолчи ты! Тысяча гривен... жалко конечно. Но вон, сегодня пришло — завтра ушло. Эка невидаль. А вот что сыск пойдёт...

— Да уж. Это уж точно. Тут ведь как: раз заплатил, стал быть — и ещё есть. Понабегут-понаедут, искать-копать начнут. Выжимать-выкручивать...

— Стоп, стоп, мужи мои мудрые. Мудревато что-то для меня получается. Пленника я допросил, тот сказал, что они к Владимирскому князю Андрею не нанимались. А шли наниматься к Переяславльскому князю Глебу. Ещё только шли. Значит — они не в службе. Не княжеские. Значит, двойной виры нет. Это — раз. Второе: они тут вон каких делов понаделали. Чистый разбой. За разбойников и простой виры нет.

— Эх, боярич! Ну ты будто дитё малое! Не ходил ты по Руси, не видал, слава те господи, ярыжек княжеских. Ну смотри, проще ж некуда! Битый литвин — тебе говорил. Так? Более никто не слыхал. Вирник скажет: по доносу — шли от Владимирского князя к князю Переяславльскому служилые люди. Пошлёт грамотку во Владимир: были такие в службе аль нет. А покуда серебро — в скотницу. Чтоб не пропало. Тебя — в поруб. Чтоб не убёг. Что суздальские про смоленских думают... ну, ты батюшку своего Акима Яновича поспрашивай. Когда на ту грамотку будет ответ, да какой, да и будет ли вовсе...

— А и прибежит назад грамотка: "не, не наши", а вирник тогда другую такую же в Переяславль погонит. А ты сиди. А тут подручные его по вотчине людей крутят, давят, выжимают. И, к примеру, из Переяславля пишут: "не, не было таких". Гля, а Ванька-то в порубе уже того, преставился. А и серебро-то уже того, светлому князю — мытом пошло, в церкви — богатыми дарами раздарилося. Ну, и по карманам попряталось. Назад собирать — у князя да попов не выдернешь.

— А иначе прикинь: время-то идёт. Ты в яме век свой коротаешь, а тут — постой да расспрос. А "пауки" на тебя злые. Кто из судейских сообразит да "паукам" подскажет: склепают — что ты, де, с ними был. Сам разбойничков навёл, чтобы они злато-серебро из селян-то вынули. А после перебил, чтоб не делиться. Помнишь, как Макуха кричал: "Знаю зачем из веси ночью ушёл! Отдавай Хохряковую захоронку!".

Оценить достоверность предлагаемых моему вниманию "хичкоковских" ужасов производства отечественной правоохранительной системы в "Святой Руси" — нет опыта. Есть опыт функционирования аналогичных служб в уже сильно демократической РФ. С манерой сажать даже не преступника — просто подозреваемого в преступлении, даже не в убийстве, а чисто по экономическим делам — в общую камеру с наркоманами, туберкулёзниками и уголовниками-рецидивистами. После чего конфликтный актив сидельца тихонько переходит к нужному человеку за десятую долю стоимости.

Ничто так не интенсифицирует рынок любых активов, как шантаж их собственников законной властью.

* * *

"Законная власть" — тоже торгуемый актив. Мэр небольшого провинциального русского городка, увидев на столе выложенный посетителем конверт, успел взять его в руки, и, не открывая, только спросить:

— А что это? Фотографии места будущей застройки?

А его уже успели взять. Правда, как положено, через 72 часа выпустили. Поскольку нет оснований для предъявления обвинения. Но это был уже другой человек. Больной. С серьёзно деформированной психикой, отбитой почкой и существенно повреждённым анусом. Не боец. Который немедленно снял свою кандидатуру с ближайших муниципальных выборов.

* * *

Как тут, на "Святой Руси" с этим делом? Судя по летописям — ещё хуже. И что делать? Бечь? Понятно, что оценивать варианты удобнее из Лондона, а не из Красноярского края. А прогрессорство? Да и фиг с ним. Нынешним англичанам тоже мозги промыть не вредно. Но, во-первых, отсюда ещё дай бог ума выбраться. А во-вторых... а люди мои? Бросить?

— Боярыч! Беда! "Пауки" поднялись!

В дверь влетает Хохрякович. Железная шапка-мисюрка — на ухе. Рукав армяка — полуоторван. Под глазом... По форме отпечатка могу предположить: били грязным кулаком.

— Сброю — к бою. Выходи во двор!

Я сходу, броском с лавки, вылетаю через дверь. Во дворе — с десяток местных мужиков и столько же баб. Воют над покойницами. Мужики частью укладывают тела на мешковину, частью — у ворот бьют Всерада. Делают они это довольно вяло — ни топоров, ни ножей, ни, даже, дреколья — пока не использует. По очереди каждый что-то выговаривает Всераду, тот тоненьким голоском отвечает, его бьют по уху. Он заваливается, его поднимают, снова ставят в середину, и начинается следующая ария.

С нашим появлением этот рутинный процесс прерывается. Пейзане разворачиваются в мою сторону. Как всегда — неторопливо, как всегда — раскрыв рты. Хронический гайморит? И как же им на губу-то не капает? Дождь же.

Впрочем, я тоже начинаю скалиться. По-волчьи. И тяну из-за спины свою шашечку. Моего человека бить? Вшестером? А может, кто со мной поиграть хочет? Побегаем, согреемся? Свежее, не отошедшее ещё воспоминание в душе, в руке. О клинке, входящем в человеческое тело, о горячей крови на рукояти... Сзади шелест вытаскиваемых сабель и скучно-эпический голос Ивашки:

— А ну, брысь со двора, мурлы неумытые. Сщас всех в куски порежем-порубаем. Ой напьётся моя сабелька дурной кровушки...

С другой стороны на щёку вдруг летят дождевые капли. Чимахай. Топоры вытянул, мельницу свою начинает крутить. Этот-то не скучает — ему всё внове, он в азарт входит.

Мужики и бабы, быстренько поднимаются с земли, подхватывают своих мёртвых, нервно оглядываясь, оскальзываясь на мокрой траве, устремляются к воротам. За ними — "пихальщики". "Горнист" помогает подняться скулящему Всераду, а у меня над ухом тревожный быстрый говорок Хохряковича:

— Эта... ну... беда, боярыч. Мужики-то... ну... серебро отобрать хотят. Вот...

— Повтори! Стоп. Стань прямо. Твою в бога душу! Смирно. Не гнись! Спинку! Пятки вместе, носки врозь! В глаза смотреть! Не мямлить! Сопли подотри! Вот теперь — излагай. Стоять! Не просаживайся! Спину держи! Теперь — говори.

— Зашли во двор вуя моего. А там мужики сидят. Мы им — как ты велел. А они как услыхали про серебро...

— Спину! Мать твою! О, господи, прости, раба божья, ныне преставившаяся, дурня сболтнувшего не подумавши... Дальше.

— Они говорят: серебро — наше. Ну, ихнее. Общинное, купное. Дескать, батя... Ну... Хохряк на всех "пауков" его собирал. Тама, де, то, что они ему вроде как на сохранение давали. От всего общества. Вот... а мы... ну...

— Не жуй! Чётче!

— Они говорят: пойдём, боярыча-сопляка побьём малость. Серебро своё возьмём. Вот.

— А ты?

— А я говорю — нет. А они давай драться. А вуй — мне кулаком в глаз. Ка-ак...

— А ты? У тебя же и нож вон какой, и топор.

— Не... ну ты што... дык как же... он же вуй... ну, матери моей брат... родная кровь... маменьки... покойной...

Да. Рюриковичи правы: брать местных в дружину нельзя. У них под каждым кустом — родная кровь. С таковыми же прочими жидкими и твёрдыми выделениями. Во всяком деле есть риск, что сделано будет не по приказу, а по родству. Даже в ущерб целостности собственного лица.

— Уходить надо, господине. Или уж бить сиволапых смертно, как припрутся.

— Уходить?! А хабар!? Точно, Ивашка, тебе на господское майно...

— Помолчите оба. Всё в руках за раз не унести. Да и взяв — они ж в лесу догонят. Налегке да свежие — нас гружёных да натоптавшихся... Оставить... "Пауки", если доберутся, всё растащат да попрячут. Потом собирать... Это с каждого двора придётся дитёнка... как этого. Бить их... они смерды мои. Мне их... поголовье — для дела надобно. Надо уходить. Но всё — взять с собой.

— Ну ты, боярич, и загадки загадываешь. Может, коней у них свести?

— Времени нет. Пока будем коней собирать да вьючить... Кровищи будет... Ивашко, а что с лодейкой? Гожая она?

— Во бл... А у меня и из головы вон! Точно! Не... не получится: как пойдём к лодии — они к воротам сбегутся. Как начнут колья метать...

— А на что нам ворота? Мы-то сюда не через ворота зашли.

— Ё! Ну и голова у тя!

И понеслось. Бегом-бегом. Пока не прочухались. Ворота на общинный двор закрыли. Чтобы не дразнить здешних гуманоидов.

"С глаз долой — из сердца вон" — мудрость многоцелевого назначения. И — про любовь, и — наоборот.

Ворота в весь туземцы уже и сами закрыли.

"Не хотят меня пустить.

Злато-серебро стащить".

Это вы, ребята, зря. "Граница на замке"? Точнее: "на бревне" — ворота тесинами заложены. Ну и не надо — "Великие герои всегда идут в обход". Он же — задний проход, он же — дырка потаённая. Он же — аварийный выход из безвыходного положения.

За одну ходку всё вытащить не получилось. Кровавые тряпки на заборе под дождём вообще пришлось оставить. Но мы успели спустить лодочку на воду, загрузиться, с вёслами разобраться.

Только когда Ивашко начал в голос командовать гребцам: "Навались!" — над частоколом появилась кудлатая голова какого-то аборигена. С удивлённо раскрытым ртом.

Интересно: так почему же им вода в рот не заливает?

Мы ожидали погони, но ничего не последовало.

Я ещё не знал, что смерть Пригоды потрясла "Паучью весь". Не собственно фактом смерти девчонки, а наглядным подтверждением моей колдовской силы. Пейзане, обнаружив наличие в окрестностях родного поселения столь могучего и, похоже, враждебного волшебника, пришли в крайнее смущение умов. Или что там у них. И начали, как обычно, с наказания. Естественно, с наказания невиновных — Беспуты и её семейства.

* * *

Уже говорил: принцип коллективной ответственности здесь основополагающий. База хоть "учения о классовой борьбе", хоть проповеди "милости божьей": "... и примкнувшие к ним лица", "... член семьи изменника Родины", "... с чадами и домочадцами", "... всякого мочащегося к стене", "... истреблю первенца в каждом доме".

Есть другой выверт: инверсия идеи десятой казни египетской. На полном серьёзе звучит в начале третьего тысячелетия предложение уголовного наказание родителей за преступление, совершённое их ребёнком. Вполне исконно-посконно, по упомянутому уже "Изборнику". Правда, есть отличие: в 11 веке к ответственности родителей прилагались и адекватные средства воспитания: "и не ослабевай бия младенца".

* * *

Здесь, в "Святой Руси" тема ответственности родителей не обсуждается — она реализуется. Поскольку колдун девку заколдовал, и та умерла, то колдун — злой. Поскольку Беспута колдуну "дала" и ублажала, то она из этих, "ихним продавшимся". Соответственно, и все семейство — "члены семьи изменщицы общины".

Сперва худо соображающая над трупом дочки Кудрина старуха кинулась на Беспуту, потом к ней присоединились остальные родственницы. Беспута сумела вырваться, но разогревшиеся "паучихи" отправились наказывать родителей. Сначала попалась её мать. Общая женская драка от необмытого ещё тела Пригоды распространилась по всему селищу. Где-то под горячую руку попало и мужчинам.

Вскорости в Паучьей веси в ход пошла "тяжёлая артиллерия" — мужики с топорами. Главы домов — "матёрые пауки" — сумели развести драку, не допустить смертоубийства. Но взаимная злоба между крестьянами осталась. Чуть тронь — снова вспыхнет.

"Мужики там дерутся,

Топорами секутся".

Именно этого более всего испугался Всерад, когда получил моё предложение. "Забьют до смерти". Это же и не позволило пейзанам организовать погоню.

Конечно, получить долю в Хохряковой захоронке хотели все. И что настоящих бойцов у меня только двое — им видно. Но биться против колдуна...

— Не, был бы один — мы бы конечно. Мелкий же, сопляк же. Его б тихонько из-за угла поленой какой... И мявкнуть не успел бы... Или, ежели к примеру, без него. Тоже дело. Их-то сколько? А нас-то! А мы-то! Да мы бы их топорами... Да чего топоры марать! Дубьём бы их! Всех бы в мокрое место!... Но — колдун... Слышь, Хрысь, ты с ним рядом сидел. Чего не мог сопляка этого... Ну, ножичком исподтишка... А мы через тебя, гада седатого, столько злата-серебра потеряли! Ну ты и сволочь, Хрысь! Всё обчество — нашего кровного, трудовым потом добытого — лишил! Стыда на тебя нет, страха божьего. Самый ты есть колдунов прихвостень! Бей гада!

Дождь то усиливался, то ослабевал. Четыре пары гребцов потихоньку разгоняли нашу лодочку. Ивашко рулил и покрикивал, а Чарджи учил меня смотреть на воду.

Вести ладью против течения — особое искусство. Когда лодка идёт вниз правило простое: держись стержня, самой быстрой струи течения. А вот когда идёшь вверх... Просто держаться ближе к берегу — сесть на мель. Ближе к середине — течение сносит назад, гребцам пустая работа. Вот и выглядывай — чтоб и глубоко, и не против струи. Кормщик сидит на корме и довольно низко, что под носом у лодки — ему не видно. А если вдаль смотреть — отмели не видны.

Хорошо, хоть топляки для этих долблёных лодок не так опасны, как для дощаников. Нашу "рязаночку" плывущим стволом не прошибёшь. Она сама такая же. Правда, можно перевернуться.

* * *

Издавна на Руси делали лодки. Константин Багрянородный указывает, что по весне подвластные Киеву племена сплавляют к городу колоды, из которых делают лодии. Методом долбёжки.

Ежегодный Киевский караван в Византию составлял 4-5 тысяч тонн груза. Два железнодорожных состава. Один из самых "тяжёлых" грузопотоков средневековья. Караван шёл от устья Днепра на запад к Дунаю. Затем вдоль болгарского берега. В Константинополь лодии не входили. Останавливались ещё до Боспора у европейского берега. Дальше товары шли посуху.

Вот примерно тысячу лодей из здоровенных колод для этого груза и выдалбливали в Киеве каждую весну.

Лодка-долблёнка. Минимальный вариант называется "душегубка". На таких лодочках ещё в 19 веке плавали по северным озёрам. Гребёт в ней стоя один человек одним веслом, перебрасывая его иногда с одного борта на другой. И гребёт, и, сразу же, рулит. Иначе лодка крутится по кругу.

"Гондольеро лесных проток и болотных заводей".

Кроме искусства в работе веслом, такая посудинка требует хорошего навыка в акробатике. Точнее: в балансировании. Потому что при любом неловком движении переворачивается. Отсюда — название.

Дороговизна досок исключает создание чисто дощатых лодок. Насады — та же долблёная колода с нарощенными досками бортами — максимум.

В прежние времена на Днестре делались и иные, "живые" лодки. Не "строились" или "ладились" — "рОстились".

Тамошние жители находили в лесу молодую стройную липу и по весне вбивали в ствол её клинья. Дерево продолжало расти, образуя в месте раскола как бы дупло. Ежегодно клинья заменялись новыми, в подходящего для того местах, и выемка сия увеличивалась. Быстрый рост липы в 20-30 лет давал дерево достаточного размера, представляющее собой едва ли не готовую, но всё ещё растущую лодию.

Тогда оставалось жителям местным лишь срубить сей, выращенный природой и искусством человеческим, корабль. И, очистив его от коры, заострив нос и корму, да сделавши уключины в требуемом количестве, присоединиться к очередному походу князей Киевских на Царьград или в иные, благодатные для поживы, места. Ныне же, после распространения в той, прежде славянами заселённой местности, племён поганских, секрет выращивания сих лодий-скедий утерян.

* * *

— Чарджи, откуда ты это знаешь?

— Ты думаешь, что в степи нет рек? Или что степь — пустое место?

Какие они все... Детка, я в степи поболее твоего прожил! У меня и другая жизнь была, и в ней много чего поместилось. Я знаю степные реки, я по ним и на лодках, и на байдарках ходил. То, что для тебя — "Дикое Поле", то для меня, как бы там погранцов не расставляли — Новороссия. Но я — пешеход, а ты — верховой, принц кобыльский.

— Я понимаю... Но откуда ты знаешь как надо смотреть на воду?

— Есть три вещи, на которые можно смотреть бесконечно: на текущую воду, на горящий огонь, и на любимую женщину.

— Да, кстати. В Рябиновку заходить будем?

— ? А... Нет, не кстати. Но... надо. Я слышал, что тебе говорили о вире и розыске. Надо или бежать, или придумать что-то... Ха! Вы, руссы, жадные до чужого серебра, вы придумали себе свои законы, вы поставили над собой всяких начальных людей. И теперь ни один храбрец не может просто взять и убить плохого человека. Или гнать его плетью перед собой, ездить на его коне, ласкать его женщин, и наполнять свой живот мясом его скота.

Мда... Формулировки Чингизовой яссы звучали в Великой Степи и до Темуджина.

— Слуги говорят разумно — надо идти в Рябиновку. Надо спросить совета у твоего... отчима. Ваша ссора... Но если сюда придут княжии — Рябиновке тоже будет худо.

Просить совета у этого вздорного старика? Просто потому, что он старше, что у него уже выросла волосня на подбородке? И в этой шерсти уже нарушена пигментация, от чего ожидается ну прямо фонтан мудрости и гейзер осмысленности?

Но в голос голосит мудрость народная: "Возлюби ближнего своего! А то придёт дальний и полюбит вас обоих".

Как раз мой случай.

— Эй, на кормиле! Поворачивай к берегу!

Мы не стали разгружать лодию. Оставили двух часовых и потопали внутрь усадьбы.

Ворота закрыты, но не заперты. Сторожа нет. Во дворе никого — все попрятались от дождя. Караулы — не выставлены, периметр — не контролируется, сигнализация — не включена. Разруха и разгильдяйство. А если бы это были прежние хозяева лодочки?

"А если б он вёз патроны? — А если б он вёз макароны?".

На поварне... Ни Домны, ни Светаны. Ну и ладно: печь тёплая, в горшках каша есть — пусть ребята обсохнут да подкормятся. А я... э-эх... пошли, Ванюша, к Акиму. Мириться.

"Мирись, мирись, мирись.

И больше не дерись".

А то придёт властный, княжий. И будет "любить" нас обоих. Всеми доступными правоохранительной системе способами. Если не до смерти, то до полного разорения. О-хо-хо...

Всё-таки наше появление не прошло незамеченным. По усадьбе пошёл кое-какой шумок и шевеление. Но в столь достопамятные мне сени господского дома со стороны шестиугольной бревенчатой гайки акимовского недостроя, я заявился нежданно.

Ну вот, пришёл, ну сапоги от грязи об доску на крыльце очистил. Ну, постоял... Мда... Пошли хлебать. И расхлёбывать. Ладно... Постучал в дверь. Может, нет никого? Может, Аким по грибы, по ягоды ушёл? Ага, в дождь...

— И хто тама в двери колотит? Головой своей дурацкой постучи.

Нехорошо, однако. Неловко получилось: тут в двери стучаться — не принято. Колотят в закрытые. А я... Толкнул ручку — дверь и открылася.

Немая сцена. Те же и ублюдок.

Те же — это Аким и Яков. Яков лежит на господской постели. И под рукой у него что-то... Наверное — метательное. За спиной держит. Меня углядел, отпустил и назад на подушки откинулся. Это хорошо: "метало не прилетело". Пока.

Справа на лавке — вторая постель. Наверное — Акима. Поскольку он на ней сидит. И читает книгу. Ну, дела! А батюшка-то у меня того... библиотекарь. Гридень-библиофил.

Да что ж я так ёрничаю-нервничаю?!

Книга толстая, здоровенная. Обложка чёрная, глухая. Картинок нет. Какие-то узоры. Что ж ты в темноте-то глаза портишь? Лампочку бы тебе, Аким Янович. Хотя бы — от Ильича.

В сенях темновато. Тут-то и на улице из-за дождя серо. Я пока пригляделся... молчим. Аким дёрнулся. То в книгу, то на меня, то на Якова. Снова в книгу воткнулся. Демонстративно. Занятые они. Читают-с они. Губами шевелят-с. Старпер малограмотный. А я, значит, мелочь мелкая, внимания недостойная.

Дед, а дед. Я уж не про то, что я на восемь с лишним веков тебя старше. Нам же обоим здесь головы поотрывают. И мою — лысую, и твою — седую. Ладно — я. Я сам по себе — попадун-попадист. Что в той жизни, что в этой. Перекати-поле. Мне "с асфальта подыматься" — "плавали-знаем". А вот тебе-то и идти некуда. У тебя тут и жена похоронена, ты и сам к этому месту прирос, тебе-то с отсюда срываться — душу рвать.

Ага. А теперь, Ванюша, проглоти-ка все эти ценные и, безусловно, правильные мысли, и давай по обычаю и традиции. Как оно эти, такие-сякие, туземцы-аборигены, понимают. Потому как цель твоя сейчас — не истина, во всём её ослепляющем великолепии, а тёпленькое взаимопонимание, с его накатанными и разношенными, как старые сапоги, ритуалами.

Господи, да хорошо бы ещё их знать!

— Поздорову ли поживаешь, Аким Янович?

— Хр... гр...

Ноль внимания. Даже головы не поднял. Видать, книжка интересная попалась. Неужто порнушка? Как у них в средневековье с этим делом? Что первые буквы на странице в разные цвета раскрашивали — помню. Доводили буковки даже до состояния многоцветных миниатюр. А вот каких сюжетов — не интересовался. Миниатюры-то разные бывают. С разными... персонажами.

* * *

Как-то раньше я на алфавит с этой точки зрения... Хотя — почему нет? При достаточно широком поле ассоциаций... Художественное видение, извините за выражение, мира... Буква "А", к примеру, в англоязычных странах нашивалась на одежду женщин лёгкого поведения по приговору суда. И что с того, что не похоже? Вы на ножки её посмотрите. Раздвинуты? А вы говорите. А уж наш юс йотированный...

"Психиатр обследует сексуального маньяка:

— Вот лист зелёной бумаги. На нём чёрная точка. Что вы видите?

— Голая негритянка загорает на лугу.

— Понятно. Вот лист синей бумаги с жёлтой точкой.

— Голая китаянка очень далеко заплыла от берега.

— Ну ладно. Вот чистый белый лист...

— Обнажённая норвежка замерзает в ледяной пустыне. Ей же холодно!

— Да, вы — типичный маньяк.

— Я?! Это ещё надо узнать — где вы такие картинки берёте!".

Хороший анекдот. О релятивизме в познании и влиянии субъективного в восприятии объективно существующего. Но, как не откладывай, а процедуру примирения пройти придётся. Пошли в Каноссу, Ванюша? Не только же императорам германским на коленках ползать.

* * *

Я уже говорил, что первым примирение после ссоры предлагает самый умный? — В нашей ссоре с Акимом самым умным оказался Яков.

— Сказывай.

Охо-хо. Лаоканисты... они... такие лаконичные. Ну, алаверды вам.

— Побили.

Ага, сработало. Аким аж взвился. Книжку бросил, рот раскрыл... и остановился. Лишь бы он этим талмудом закусывать не стал: я тоже картинки посмотреть хочу. Ротовое отверстие у Акима ещё не занято, но спрашивает Яков — владетелю невместно.

— Всех?

— Ага.

Не, мужики, вы зря со мной в эти игры играть надумали. Я начинал в те времена, когда двоичные коды ручками писали. Я в этой логике могу даже думать: "да", "нет". И — инвертирование просто для поиграться. Когда килобайты в ноликах и единичках пишешь — они очень... лаконичные получаются.

— И торка?

— Что "торка"? Чарджи со мной пришёл. На поварне отогревается.

— А говоришь "всех побили".

— Пришлых — всех.

— Чего?! Грхк...

Мда. Не выдержал батюшка мой родненький такого вопиющего безобразия: не может быть у Ваньки-ублюдка славных побед и боевых успехов. После отеческого изгоняния, порицания и вдаль посылания.

Так он решил, что это нас побили?! А я струсил, убежал и теперь прошусь к нему спрятаться? Ну извини: не оправдал твоих родительских надежд. Аким, остынь — глазами такого размера можно не только книжки в темноте читать, но и радиоволны онлайн разглядывать.

— Своих-то много положил?

— Ни одного.

— Врёшь!

Вновь — "мудрое слово отеческое". Назовём это выражение: глубоко эмоциональным проявлением в акустическом диапазоне чувств восторга, восхищения и изумления. Этаким гуманоидным аналогом церемониального свистка паровоза. И не будем оскорбляться глупым подозрением в недостоверности изложенной информации. Я врать не могу, все местные насельники уже в курсе. Или нужно повторить персонально владетелю?

А Яков "лаоконит" дальше:

— Взял чего?

Аким аж подпрыгивает. Всей душой. В такт душе дёргается и тело. Но — тайно. Невместно владетелю выражать откровенно свои эмоции. Но он же весь кипит! Свисток у этого чайника уже был — сейчас кипятком брызгать начнёт. От множества вопросов, комментариев и... вообще.

Точно, рядом рушничок есть. Чтоб сразу вытереть мокренькое. Есть надежда "на сохранение в живых и недогрызенных" этой книгопечатной продукции.

Вру: книги здесь есть, а книгопечатания ещё нет. Кажется, только в Китае тамошние газеты с резных досок печатают. А у нас тут... Только ручками, буковку за буковкой...

— Есть маленько. И захоронку Хохрякову...

— Чего?! Как?! Много?! Где?!

Ну вот. А то изображают тут некоторые... Мы читали, мы читали... Библиотекарь... Со свистком.

— Злодеи поймали самого младшего Хохряковича. И вдову. Мальчонку пытали. Она место показала. Там, на общинном подворье. Они серебро вынули, её и других убили. Тут мы пришли. Там с полпуда серебра, с полпуда бронзы да меди. Чуток золота. Есть вещицы изукрашенные, с эмалью. Есть — с камушками.

— Э-эх! Повезло бестолочи. Господь дурню помогает... Чего, хвастаться пришёл, ирод малахольный? Бахвалиться передо мной? Вон поди! Мне что на тебя, что на твоё злато-серебро смотреть... Пшёл!

И — к стенке. Бороду — в потолок, руки на груди — будто покойник, глаза — в стенку. Взревновал. К удаче. Мда... Поговорили.

— А можно я бахвалиться погожу? Покудава видно не станет: головы наши на плечах удержатся или поотлетают?

— Чего?! Да ты свой пенёк плешивый... (Аким возражает против связки: "наши головы")

— Сказывай. (Яков пытается найти смысл в моём блеянии).

Сказываю. Конспективно. Делаем, извините за выражение, дайджест. И "дай" и "жест" проистекают от Акима. Он подгоняет, требует подробностей. Насчёт красной сумки, "княжьего гонца" — пропускаем аккуратненько. Аким сразу ловит нестыковку:

— И чего? Этот литвин вот так просто и рассказал?

— Ноготок... Поработал маленько...

Что правда, то правда. Палёным мясом пахло.

Вроде прошло. Битые враги... они ж всегда такие пугливые. Чуть что — сразу куксятся, писаются и к мамке просятся.

Насчёт "тиуна поставить" — снова в крик:

— Ты! Ты тут кто?! Ты из себя владетеля строить будешь, когда молоко на губах обсохнет!

Я смолчал. Потом начал нудно-монотонно рассказывать как выглядит восьмилетний ребёнок, подвешенный за ноги к заборному столбу, со снятой кожей, со свисающими ниже головы выпущенными кишками, как звучат дождевые капли, падая на выброшенный на траву мозг его матери... Аким рявкнул:

— Сопляк! Жизни не видал! В настоящем бою не был! Да там с хоругвей княжеских — мозгами течёт!

— И ты тоже, Аким Янович, детей малых свежевал?

По форме молчания в ответ, по короткому обмену взглядами между Акимом и Яковом... А батюшка-то родненький у меня... Как Санта-Клаус — весь в красном. Чтобы кровь не видна была. А строит из себя просто вздорного безобидного старикашку. Это-то бывший сотник смоленских стрелков... Которые и спецоперации прикрывали, и сами в засадах сиживали. С избиением на поражение без сохранения свидетелей. А уж стрел из живых людей повырезано... пожалуй, поболее, чем книжек читано.

Глава 117

Дед открыл рот, закрыл, снова за рушничок схватился. А я описываю предполагаемые неожиданности типа ожидаемой последовательности: донос-отъём-посадка-розыск. Следственные мероприятия в формате ковровой бомбардировки по всему региону. Причём "бомбы" — всех-подряд-закапывающие, не извлекаемые, постоянно-кушать-требующие...

Что интересно: Аким всякому моему слову возражает, всегда во всем поперёк. Но что "придут и всё досуха выкрутят" — никаких сомнений не вызывает. Комментарии по поводу моей личности типа: ты такой-сякой-этакий, во всём виноватый, всё всегда не так, не через то место, делающий... пропускаю. Идиоматически — были интересные места. А по сути... После очередного сравнения меня с очередным неприглядным представителем библейского животного мира последовала реплика Якова.

— Идтить.

— Чего?! Куда?! Из-за этого обалдуя? Да пусть хоть под кустом сдохнет! Мне не жалко! Спокойнее станет...

— В Елно. К посаднику. Немедля. С подарками.

Мы оба уставились на Якова. Так это ж целая программа действий! Мне насчёт подарков не всё понятно. Взятка? За что конкретно? В каком размере? В каком составе? Ну, кунами давать или "борзыми щенками"? Или как-то в смеси? А кому? Прямо самому посаднику в конверте? Как в моё время делали. Или тут какие-то промежуточные звенья, как у Салтыкова-Щедрина?

Чётко понимаю: со мной в волостной управе говорить не будут — малолетка. А с Акимом будут? Он же, вроде, неблагонадёжный? Или надо посредника искать?

— Сотни полторы. Вещицами.

— А не много ли? Он-то, бывало, стремя мне подержать за честь почитал. Резов был, резов. Но звёзд с неба...

— Не жмись. Кто былое помянет...

Как-то у них свой разговор пошёл. У них там дела давние, знакомства военные, друзья закадычные. Так, может, я и не пойду? В то Елно?

— А и правда. Нахрен он мне там нужон. Опять какую гадость устроит или вляпается во что. А то болтать начнёт не по делу. Пусть дома сидит, вон, с "пауками", разбирается.

— Он и его люди там были. Будет спрос.

Потом, внимательно поразглядывав нас с Акимом, хмыкнул:

— Будто волки перед облавой. Смотрите оба похоже. Как бы вывернуться.

Мы с Акимом друг на друга уставились. Это что, и у меня такой же шкодливо-взъерошенный вид? Аким глянул, хмыкнул и махнул рукой. Выражение лица у него... наше, исконно-посконное:

"Пропадай моя телега

Все четыре колеса".

И мы опять побежали. Уворачиваться от загонщиков.

Людей — кормить. Охранников с лодки чуть не забыл. Спасибо Ивашке: напомнил, пару местных поставили. Второй такой лодочки с "юбочниками" не будет, но как бы "пауки" не подвалили.

Барахло — внутрь. Куда? Аким снова в крик:

— Да чтоб я твоё барахло!... Да рядом со своим!... Чтоб ты потом!... Опять — как вотчину делил! Кукушонок плешивый! Ты мимо пройдёшь, а у людей добрых уже и штанов нема!

Ну и фиг с тобой. Где тут мой любимый поруб? И — на засов. А на засов — ещё и замок. Не деревянный новгородский — нормальный железный. Но это потом: сначала снова разборка-переборка-сортировка-упаковка-расценка. Инвентаризация.

Почему никто из попаданцев не описывает проведение нормальной инвентаризации награбленного? Или они даже разницы между фактической и документальной инвентаризацией не проходили? А зря: умный человек на проведении фактической ревизии инвентарных остатков в звездолёте — "Капес" построил.

Все местные, естественно, нос суют. Марьяша забежала: батюшке дорогому не надо ли узвару горяченького? Ой, а чтой-то тут такое красивенькое... Аким ка-ак рявкнул... А вспомнив про Чарджи в поварне — ещё добавил. Вопрос об узваре усох прямо на корню.

Ольбег всунулся. Мечи эти хитрые увидел — глаз не оторвать. Потом разглядел-таки деда. Насупился и сам ушёл. Он с дедом не разговаривает и даже не подходит. А Аким... только вздыхает тоскливо. Извиняться перед внуком... Перед кем?! Перед соплёй этой?! Да он на коленях ползать должен, что его плетями с остальной дворней вровень...

Управителя Домана пришлось звать. Как-то он сам являться не хочет. Или это после моих экзерцисов? С похлопыванием по щёчке? Но Аким велел.

Вот они собрались толпой вокруг стола и судачат. Пару раз пришлось даже принудительно возвращать к теме: мы чего собрались? Подарки для ельнинских посадника да вирника собирать, или вспоминать где, когда, в каких походах, из похожих стаканов, чего пили?

Комплексирование взятки — занятие весьма изощрённое. Нужно предсказать возможные аппетиты чиновника. А, как гласит народная мудрость: "аппетит приходит во время еды". И шёпотом добавляет: "и не уходит во время голода".

Ну и насколько его "жаба" подпрыгивать начнёт? "Мудрые мужи" довольно быстро сошлись на том, что нужно отдать четверть. Так это ж втрое лучше, чем в было в сесесерии! Там государство забирало 3/4 найденного.

Чем давать? Просто серебро кунами? — Это чистой воды платёж. Покупка "мужа доброго" как козла на торгу. Типа: "на и отвяжись". Не уважаем. Оружием? — Оружие-то специфическое, прусское. Приедет гость какой, начнёт нахваливать да расспрашивать... Нам по этой теме звон не нужен. Посудой? — Ну, наверное. Тем более, что местный чиновник сможет этот... "вторцветмет" сдать купцам как своё личное имущество: не спеша, за хорошую цену, без глупых вопросов и таких же ответов.

Доман довольно квалифицированно втолковывал: что посаднику пойдёт, что — нет. Будто они хорошо знакомы. Аким-то точно с ним знаком, но довольно давно и шапочно: вместе пару походов делали. Только посадник под дедом Перуном служил, в панцирной пехоте. Что ему нынче, в семейном состоянии да при немалой должности, будет "в масть"... не предсказуемо.

С самого начала пошёл спор: брать только из прусского барахла или из Хохряковой захоронки тоже? А то ещё и Велесов клад "включить в рассмотрение"? Ну, Велесово серебро дружно решили исключить. Хотя Доман так на меня... искоса глянул. А остальное надо включать в счёт: хоть и "паучья" захоронка, а взята у пруссов.

"Последняя рука — хуже дурака" — общенародное правило. И не только в картах.

Насчёт моих особых отношений со Спиридоном — еле поймал себя за язык.

Хочется, конечно, хвастануть. Типа: ша, мужики, такую беду решаю на щёлк. Успел заткнуться.

"Не хвались идучи на рать, а хвались идучи..."... ну, типа, обратно.

И насчёт особых знаний о делах в посадниковом семействе, о Кудряшковых похождениях — проглотил.

Мда. Тяжело быть интриганом. Аж мозги кипеть начинают. "Это — говори, это — не говори". Об этом намекни. Этому — сказал, этому — показал, этому — умолчал... А они потом встретились и... "давайте обменяемся".

Подготовься ко всем вариантам. Досконально, со всеми подробностями.

Сможет Спирька меня перед посадником прикрыть? Захочет ли? При таких суммах он может и другую выгоду себе усмотреть. Или с какой-то иной стороны подкатиться? Как оформить компромат на посадницу? А это точно компра? Или посадник с посадницей будут читать Кудряшков донос про "жену неверную" в постели перед сном для поднятия... ну, скажем так, настроения?

Если "да", то как, когда, от кого и кому его вбросить? Просто сказать посаднику: "я — молчу про дела твоей жёнки, ты — забыл о моих"... Со мной и разговаривать не будут. Ввести в курс дела Акима? Так у него под горячую руку... в самый не подходящий момент...

Ещё — вопрос о вотчине. Если по первопутку приедет мытарь, да начнёт описывать имение, да вломит мыто... Надо этого не допустить. Как? Вопрос-то, прежде всего, местного уровня. Мимо посадника такое дело не пройдёт, без его визы, или как они тут это называют, Акиму вотчинником не стать. Это — по бюрократии. Отдельно — по сути.

Подымать вотчину... нужно, нужно и нужно. Людей, скот, хлеб... В один момент это не явится. Тут нормальная "Святая Русь", а не скатерть-самобранка. Для расселения людей нужен хлеб, скот, инвентарь... Надо закупать. Лучше, дешевле — заблаговременно. И не у прохожих купцов, которые свои риски да транспортные расходы в цену вбивают, а самому на местном рынке. То есть — в Елно. Чего, сколько, в каком порядке...

Как же у нормальных попаданцев это всё красиво получается! Даже Янки просто сказал: "я потратил четыре года на наведение в королевстве минимального порядка". И отправился "граалить" и "ланселотить". Из всех подробностей решаемых вопросов только воспоминание о скамейке, на которую ему позволяли присесть во время особо длительных заседаний госсовета. "Удобной как зубная боль".

У меня ещё зубы не болят, но скоро будут. В хозяйстве край нужен кузнец.

Мда... Нужен. И толковый, без фанаберии. Чтоб и обычную кузнечную работу мог делать, и всякую непривычную. По моим "гениальным прозрениям". Типа той же косы-литовки. И ещё задумки есть. Тоже — надо, аж кричит.

Нужен печник. "Смерть курной избе!". Три "ура!" с перекатами. Как на параде. Но кто именно эти печки складывать будет? Адрес мне, пожалуйста, и фамилию. И где взять кирпичи и раствор для них? Или как-то здесь производство наладить? Где, как, кем? Ещё в печку идёт куча железа: заслонки, задвижки, дверки, колосники, плита... где взять этого всего на три сотни печей? Ё-моё!

Нужен нормальный грамотный учитель. А то вон Чимахаю пообещал, а как выполнить? Николая отдавать на это дело? Он — купец, он мне для другого нужен. Да и учитель из него... Крику будет много, а толку...

Нужен нормальный кожевенник, или как они тут называются. Потому что бегать вот так без плащей по здешним дождям... Да я просто загублю своих людей!

Вотчинник выставляет воев. Соответственно, вотчины без сапожника не построить. Сапожник нужен обязательно: войска без сапог не бывает. Как писал комиссар Конвента Сен-Жюст, прибыв в Страсбург: "Перевешайте аристократов, но обуйте солдат".

Нужно, нужно, нужно... Сухой выдержанный лес на срубы в Пердуновке. Нужны вылежавшиеся брёвна. У Акима есть, четыре штабеля в лесу лежат — сам слышал. Как брать? "По плохому"? Наездом на деда? Или — серебрушками? Будто чужие на торгу... Или на благое дело раскрутить старика?

Надо чтобы он ещё с недельку людей на покос посылал. Так-то ему сена хватит, но вот если за эту зиму вотчину подымать... А он в это поверит? В то, что Ванька-ублюдок за одно лето выкрутит дело так, как он, славный сотник, "муж добрый", за десять годков не смог?

Надо с ним ещё раз уговориться, чтобы в Елно врать в одну дудку — кто я ему. Надо мужиков ставить на рубку леса в Пердуновке. А на заимке оставить команду косцов и стогометателей. На кого оставить обе команды?

Факеншит! На заимке лежит Велесово серебро. И — княжнино золото. А ещё там бегает на коленках Кудряшок. Который любому из моих людей такие "турусы на колёсах" разведёт... И — кони...

Так, коней увести — второй раз на одни грабли наступать не будем, поищем новых.

Ещё забота: Всерад в дверь всунулся. Что делать с "пауками"? И что они сами удумают сделать? Пойдут и разгромят Рябиновку? Яков лежит, Аким уйдёт. Охрим... Хоть одного воина, но надо оставить в усадьбе. А если они на заимку ударят?! Всё там пожгут-пограбят?! Вместе с моими людьми, майном и свеженьким шинделем. Ё!... Или просто, как гельветы, сожгут всё своё и уйдут в "далёкие страны"? В это..., в "Беловодье" — чтоб его три раза перевернуло! Тогда мечта о собственном боярстве... медным тазом. Совершенно непонятно в какую сторону это человеческое болото взбрык сделает. Или так, побулькает и затихнет?

"Заболела ты, моя головушка.

Заболела голова".

Уймись, Ванюша. "Бог не выдаст, свинья не съест" — русская народная мудрость.

Где ж это наш народ свиней-людоедов нашёл? А ГБ в роли стойкого подпольщика?

Может, другая мудрость подойдёт? — Тоже наша народная: "знал бы где упасть — соломки подстелил".

Опять мимо. Была бы моя воля — всю эту "Святую Русь" просто одной сплошной скирдой накрыл. Закидал бы. От края до края. Потому что я тут на каждом шагу...

— Заснул, что ли? Вот тебе ключ от замка, что в порубе поставили, на шею повесь.

Вот у меня уже и третий шнурок на шее. Три ключа: Юлькин крестик от царства божьего, Велесова кость от души человеческой и Акимова железячка с бороздками от места предварительного заключения. Не апостол Пётр, но уже тоже... ключарь. Или — ключник?

Песенка такая есть: "Ванька-ключник — злой разлучник". Сексуально-народная:

"На кровати, в волю княжью,

Там полежано у нас

И за грудь ли, грудь лебяжью,

Было хватано не раз!".

Нуте-с, Иван Юрьевич, чего с чем разлучать будем? По песне — "Мужа старого с женой". Я-то, при случае, как пионер — всегда "за". Только концовка... сильно не по мне:

"Кандалы на резвых ножках,

А идет он — словно в рай,

Только хлюпает в сапожках

Кровь ручьями через край...".

Вместо игр любовных у нас намечаются игры бюрократические. Песен про них не слагают, "былинники речистые" про них не поют. Но по жизни случаются они не реже, и голову в них потерять даже проще, чем с чужой женой. Во всех смыслах этого слова.

То, что сегодня мы явно не пойдём в Елно, уже было понятно — позднее утро. Всерада я отправил назад в весь. Свои приказы поотменял. Убьют же соседи мужичка. Пусть сидит тихо, не высовывается до моего возвращения.

Вернусь — сделаю по-своему. Перечень ресурсов — нужен. Это типичный ГГ может орально-визуально: что углядел, на то и наорал. А оно испугалось и само побежало. Типа: в прогресс, бегом, ура! А мне нужна полная картинка. С первого раза не прошло — подождём, поднажмём и повторим.

Я, конечно, помню, что отмена приказа подрывает авторитет командования. Но я же ещё и товарища Ленина не забываю:

"Сила большевиков не в том, что мы не делаем ошибок. Ошибаются все. Наша сила в том, что мы можем признавать свои ошибки. И исправлять их".

Назначение Всерада на должность тиуна — ошибка. На лидера общины он не тянет. А ничего другого пока нет. Признаю, исправлю, найду лучше.

"Лучше меньше да лучше" — помню, знаю. "И лично Владимиру Ильичу, и Рабкрину его...".

Только если "меньше" — вообще "ноль", это всё равно лучше? Или уже нет?

"Если не знаешь что делать — не делай ничего" — мудрость международная.

А если знаешь "что", но не знаешь "чем"? Есть у человечества для этой ситуации какой-нибудь афоризм? Или только про Непал:

"Всякий человек, сделанный не пальцем и не палкой является гражданином Непала".

Едва хоть как-то разобрались с притащенным барахлом, я поднял свою команду. Лодейку оставляем здесь: завтра Аким на ней в Пердуновку придёт. Выпросил накидки, коней. Пошли верхами к себе. Меня Ноготок к себе в седло под плащ сунул.

Господина — как щенка за пазуху. Как-то... не по-боярски.

От Сухана лошади шарахаются. Рвутся, на дыбы встают. Кто-то из мужиков сказал: "медведя чуют". И навык верховой езды у него... Подавлен? Утерян? Хотя понятно: волхвы верхом не ездят, похоже, эти информационно-рефлекторные цепи они задавили.

Селяне-пейзане... аналогично. Как собака на заборе.

Нормальный крестьянин верхом не катается. Во многих домах и сёдел нет. На крайний случай — попона. И поехал "охлюпкой". Пешие мы люди, пешеходные. А в эту эпоху — особенно. В степи-то не казаки, а степняки. Да и севернее: леса ещё не сведены, болота не осушены. На коне далеко не уедешь.

Что порадовало: как нас на заимке встретили. "Герои-освободители-спасители-победители".

Ну, в принципе... Бабы визжат и плачут, обнимают и целуют. И на мою долю маленько осталось. Еле от Светаны отбился. И попался Домне.

— Спасибо тебе, Иван Акимович.

Большой поклон в пояс. И слёзы на глазах дрожат.

— Господи! Домнушка, да за что спасибо-то?

— Что слезами моего... озаботился, что с собой взял, что сберёг, живым вернул... За всё.

Ну, пожалуйста. Много я там кого сберёг... Как вспомню, как я с перепугу в эту занавесу на двери кинулся, да в ней запутался. Да со страху чуть...

Скажем по благородному — чуть не оконфузился... Охо-хошеньки мои. Пойду-ка уши холодной водой помою. А то как бы от них пожар не начался.

Праздничный обед. Вкусно, много, пьяно. Даже не от бражки — от победы, от радости, живые все. Снова — среди своих. Рассказы-воспоминания. Ах, как там было темно да страшно, какие там вороги были могучие да злобные... а мы подобрались... и раз! а потом — вот так... а я его — хрясь... а второго — бах... третьему под микитки — бум... тут я и говорю ему: всё, морда поганская — ты уже не жилец...

Младшеклассники. Делятся впечатлениями. Женщины ахают, во все глаза глядят. Восторгаются и умиляются.

* * *

Эх, жаль мариманов у нас нет. Вот уж кто приврёт, так приврёт.

"Эсминец ударил левым бортом генерального калибра по затаившемуся в глубине фарватера дебаркадеру противника, от чего ватерлиния у того немедленно разломилась под неудержимым напором поднятых перископов, двигавшихся встречными галсами походным ордером".

Можно что-нибудь и из сухопутного:

"По моему приказу был подан условный сигнал "три зелёных свистка", после чего левый фланг незамедлительно выдвинулся в центр и, прикрывшись спешенными конными дозорами, устремился на врага в колоннах поротно, перебежками по-пластунски, сопровождаемый плотным кинжально-настильным огнём ракетно-ядерных спаренных пулемётов".

"Но я

себя

смирял,

становясь

на горло

собственной песне".

Спасибо жене: за прошлую жизнь отучила хвастаться. "Пока ты молчишь — ты выглядишь умнее". Не сразу, даже не через годы — через десятилетия, но и до меня дошло: таки-да. Горькая правда жизни.

А так хочется... про себя. Любимого, умного, смелого. Такого всего мудрого, да ловкого, да бесстрашного...

* * *

Ага. Вспомни, Ванька, как вот эти ребятишки под забором блевали. Ты-то чудом удержался. Как струя прусской мочи била в стенку рядом с твоим ухом и горячие капли разлетались по сторонам. Как у тебя "снесло крышу", когда ты связанного голого парня зарезал. Расскажи им об этом.

Или не мешай детишкам хвастать: им выговориться надо. После пережитого страха вернуть себе самоуважение. Чтоб восхищение окружающих убедило в том, что они, если и не супер-пупер-герои, то, хотя бы, вполне приличные мужики. Потому что сегодня ночью они все вдруг поняли, что внутри-то они, каждый из них, маленький, испуганный мальчик. Который более всего хочет спрятаться за мамкин подол. Зажмуриться... "И пусть всё будет хорошо".

Чтобы самому не наболтать лишнего — занялся делом. Тем более — "горит". Точнее — мокнет: кони под дождём стоят.

Процесс управления — построение цепочек последовательных действий, приводящих к достижению поставленных целей. Хорошо бы — оптимально. По тому или иному критерию оптимальности. Хотя бы — не противоречиво.

* * *

Толстой, говоря о совете в Филях, показывает, что в любой организации решения должны приниматься заблаговременно. И чем дальше от поля боя, от передовой, тем это "упреждение по решению" — больше. Русская армия ещё только отходит от Бородинского поля, а командующему уже нужно решать: куда пойдут полевые госпиталя — остаются в Москве или выводятся? Если выводятся, то на какую дорогу?

Госпиталя из Москвы так и не были выведены. И один из немецких офицеров Наполеоновской армии страшно ругается на баварских кавалеристов, которые "воровали у лежащих на улице мертвецки пьяных раненых русских солдат фляжки с водкой, и вскоре и сами столь же пьяными валялись по тем же переулкам".

Чтобы чего-то разумное даже не спрогрессировать — просто сделать, надо уметь предусматривать. Заблаговременно. Как в ПДД насчёт "показать поворот". Увы, большинство попадирующих в качестве образца для подражания выбирают себе Емелю с самоходной печкой.

"По щучьему велению, по моему хотению поезжай, печь, к царю во дворец".

— Емельян, ты ТО давно делал? Масло чёрное совсем. Скаты вон пустые. На осях во дворец поедешь?

— Дык... Эта... Щука же. Такая падла ленивая!

У меня — ни волшебной щуки, ни самоходного задо-обогревателя. Всё — своими ручкам да извилинками.

* * *

Чем больше людей — тем больше проблем. Типовая задача о волке, козе и капусте в одной лодке. Не считая бедняги, который всё это туда-сюда должен таскать.

Кого брать с собой в поход? Сухан — куда же я без него? Старшую четвёрку — беру с собой в Елно. И гребцы на лодку нужны, и там, у властей, полезны будут. А главное, и об этом нужно постоянно помнить: самая большая ценность в этом мире — моя лысая головушка. Когда эти мужики со мной — мне спокойнее. Всяким нехорошим дядям будет не так просто мои драгоценные мозги на траву под дождь вывернуть.

Я не о себе — о человечестве беспокоюсь.

На даче взятки жизнь не кончается. Следующая задача: поднять вотчину. Для этого надлежит спешно хотя бы изобразить активную деятельность. Нагрянет какой-никакой проверяльщик: "А где? — А вот справка. — Тьфу. — А вот плевательница". Надо срочно вырубать лес, расчищать место под новосёлов. Место назовём... Новая Пердуновка.

Названьице... Не Нью-Йорк. Ну так и тут — не Манхеттен. Сойдёт.

Дровосеков — туда. Чтобы было кому их подгонять — Потаню. Чтобы кому кормить и вообще... обихаживать — Светану.

Всех перевести нельзя. Там и места им нет, и покос надо продолжать сколько можно. Сена-то на полную вотчину смерды точно не запасут. Тогда здесь за старшего остаётся... Хотен остаётся. Нехорошо. И здесь же — Кудряшок. Ух как нехорошо! Коней моих убрать — как минимум. Тогда и всё остальное майно отсюда надо перетаскивать в Пердуновку. Там на усадьбе погреба немаленькие — место сложить найдётся. И как-то припрятать. Поскольку — и Велесов клад, про который по округе уже звон стоит, и подарок княжны. За который "секир башка" автоматом.

Пошли с мужиками в склад — упаковываться. А там "горнист" с Кудряшковой. В... в очень тесном контакте. Ну, вежливенько попросили покинуть помещение. Николай там остался крутиться, а у меня ещё срочное дело есть. Взял бересты с запасом, кое-чего из прежних своих записей для памяти, пошёл в спальный сарай. А там Чарджи со Светаной. Тоже... пришлось попросить. На дворе дождик сеет, все на поварню отправились. А там Домна с Хохряковичем. Праздник победы в тесном семейном кругу. Кругах.

Ну разве это жизнь — нигде влюблённым места нет! Скрип и охи из всех углов. Из трёх, в четвёртом Любава сидит, уши ладошками затыкает. Иди, девочка, в склад — поможешь вещички собирать. Мда, тяжело было предкам размножаться.

Вот вырасту и построю для всей "Святой Руси" большой публичный дом. В прямом смысле этого слова. Для всех. С хорошей звукоизоляцией. А то как-то... сильно общинно получается. С трансляцией как у первого искусственного спутника Земли: "бип-бип-бип на весь мир".

Разговор с Кудряшком... Крыса, одним словом. Хорошо, время сэкономил: после первого же "дай" — дал. Пяткой в морду. Благо — калека, бить удобно: низко, на коленках стоит. Потом — добавил. Потом добавил ещё раз. С другого носка. Я уже говорил, что стараюсь использовать обе руки симметрично? — С ногами аналогично. Послушал нытьё и повторил... "обработку мяча". И — "плакать не велел".

Снова не понимаю попаданцев: основная масса туземцев и не могут, и не хотят давать содержательные ответы на вопросы. "Содержательные" в понимании 21 века. Их можно заставить, надавить на них, но этот процесс "раскалывания", даже при согласии источника информации "истечь", регламентирован набором общепринятых ритуалов. Ты его спрашиваешь: "Как пройти в библиотеку?", а он тебе гонит текст про свою родню, про деяния апостолов и про неизбежность наказания в загробном мире. И пока он свою "обязательную программу" не откатает...

Дело сдвинулось только когда перешёл к конкретике: сунул мужичку в руки кусок бересты да писало.

— Пиши письмо. Посаднице в Елно.

— Чего?! К-какое?

— Любовное. Горючее. Как слёзы вашего расставания.

Никогда не специализировался в области литературных стилей русской любовной переписки второй половины 12 века. Образцы деловой переписки этого периода на глаза попадались. Включая известное послание с ответом на обороте той же бересты.

* * *

Переписка между двумя новгородскими купцами-братьями: запрос одного из них на получение кредита на льготных условиях с развёрнутым обоснованием, и ответ другого: "еби лёжа". В смысле: не выпендривайся. Но это специфическая область: вопросы финансирования. Мои современники по этим проблемам высказываются аналогично.

Вот вспоминается мне... Впрочем, не буду. Но тот меморандум от потенциальных поставщиков сразу отправился в мусорку. С одного слова. Однокоренного с вышеупомянутым.

* * *

Письмо к возлюбленной в стилистике "Святой Руси"... Что можно, что нельзя, какие обороты — общеупотребительны, какие — фривольны, какие выражают скрытое сомнение или холодность... Какие эпитеты возвышенные, "высокого стиля", какие — наоборот... "Лети с приветом, вернись с ответом" — это вульгарщина или невиданный взлёт поэтичности?

"Я пишу тебе, голубоглазая,

Может быть, последнее письмо.

Никому его ты не показывай.

В порубе написано оно".

Это здесь что? "Крейцерова соната"? "Тристан и Изольда"?

Кудряшку верить нельзя ни в чём, какие у них были отношения с посадницей при расставании — неизвестно. Любые упоминания о каких-либо обстоятельствах или персонах могут иметь скрытый смысл.

* * *

Ну что тут непонятного? Я же не только цифровым кодированием занимался, но и смысловым.

Классика: слово "танк" — из шифровок. Так обозначали груз эшелонов с первыми "бронированными чудовищами", по легенде — с накрытыми брезентом ёмкостями с жидким горючим, цистернами. По-английски — танк.

Другой пример: немцы во время войны угоняют молодёжь на работу в Германию, потом в русскую деревню приходит письмо от дочки. Все прекрасно, жизнь великолепна, скоро с братом встречусь. Мать начинает плакать.

— Да чего ж ты плачешь? Вот же, пишет — всё хорошо.

— Сын уже два года как помер. Брат её, с которым она скоро встретиться собирается.

* * *

Кудряшок четыре раза переписывал бересту. Перецарапывал. Первый вариант был хоть и в кириллице, но сильно похож на послание жены Потифера — Иосифу Прекрасному.

Сильно древние египтяне писали иероглифами. Которые произошли от картинок. Не так давно произошли и не так далеко ушли. Поэтому, когда тоскующая хозяйка поместья пишет своему новому молоденькому хорошенькому рабу письмо с приглашением, то она рисует ряд картинок предстоящего... собеседования. Достаточно подробных и... однозначных.

Оригинал приведён у Фейхтвангера, желающие могут приобщиться к самому известному из древнейших образцов амурных посланий.

Меня такой натурализм несколько... Но черновичок я прибрал: может пригодиться. Не в качестве образца для подражания, конечно... Хотя... "В чужой монастырь со своим уставом...". Лучше уж — с их собственным. Особенно, если он такой... наглядный. Но я хотел несколько большего. Многозначность нужна, недоговорённость, "намёкнутость".

Кудряшок сперва не уловил. Пришлось объяснять на примерах.

Некоторые из предлагаемых мною пассажей приводили его в изумление и даже вгоняли в краску. А кусочек из Пушкина довёл до глубокого нервного расстройство:

"Подъезжая под Ижоры,

Я взглянул на небеса

И воспомнил ваши взоры,

Ваши синие глаза".

— Да если б я таковы слова прежде знал! У меня така купчиха была! Во-о-о така! Сама белая, как сметана. А задница... Как там: "Подъезжая под Ижоры...". Вот именно! "Подъезжая"... И глаза — синие-синие. Если б я ей такое... как сыр бы в масле всю жизнь катался! Боярич, спиши слова! Может, ещё бог даст... да плевать, что безногий! Бабы ж они ж такие...! Ты ей только скажи эдак... и всё, и она уже твоя навеки! Не всё же мне на коленках по двору бегать, может, вдовушку каку найду... Спиши слова! И чтоб так это... ну ты понимаешь.

Никогда не думал, что пушкинская любовная лирика будет столь горячо, хотя и несколько утилитарно, воспринята битым средневековым уголовником. Впрочем, чему удивляться — он же гений. Я про Пушкина.

Провозился с Кудряшком до глубокой ночи. Постоянно отрывали на сборы — то одно, то другое. Сколько чего отсюда забирать? И не то чтобы у меня слуги особо глупые, просто они ещё моих планов не прочувствовали. Да я и сам... своих планов...

Оснастку мою для производства дырок забирать? А кто её там будет использовать? А кто здесь? А на сколько времени растянется этот вояж? По мне — быстро. Тут-то по карте и сотка километров всего. На тачке по шоссейке я б за день обернулся.

Э-эх... "Святая Русь". Бездорожье как образ жизни. По прикидке: два дня — туда, два — обратно, пару дней — там. А вот что в реальности получится... А ведь может так получиться, что и вообще вернуться не удастся.

Не приходилось мне в прежней жизни столь часто и многообразно продумывать действия свои на всякие разные случаи, как в "Святой Руси". Ибо всяких препинаний, кои поначалу и не видны вовсе были, находилось на каждом шагу великое множество. Вот же вроде и предугадал, и "соломки подстелил". А вдруг - "и средь ясного неба гром гремит". Люди же мои должны на всякий любой случай иметь смысл ясный. Не то, чтобы каждая мелочь расписана была, но хоть в какую сторону смотреть, откуда беду-то ждать.

Коли живут люди, как с дедов-прадедов заведено есть, то и во всякое время знают чего делать надобно. По обычаю, по старине. Только и я, и ближники мои не по обычаю дедовскому живём. Потому и учить их надобно. По первости - на всяком шаге.

Глава 118

Пока из Кудряшка всякое чего интересного повытягивал... Вирника-покойника вспомнили, по его делам-рассказам прошлись. Кудряшок сначала как-то темнил. Но после Пушкина — сильно зауважал.

Удивительно: я тут кучу разного гадостного понаделал, а вот Кудряшка только стихосложение достало. Хотя понятно: хрипы рвать да всякие хитрости хитрить — он много мастеров по жизни повидал. А вот пушкинский стих — впервые. "Великая сила искусства"... крыть нечем.

По Макухиным делам концы-то далеко идут. И надо брать быстро. А то прахом пойдёт. Ещё куча забот. И бросить жалко, и поднять... Голова пухнет. Как-то оно будет... Что-то я плотненько в этот мир вхожу: как не повернись — какая-то завязка дёргается. И помереть нельзя, и отсидеться "в сухом прохладном" — нельзя.

Даже поспать нельзя — некогда. Я как-то со счёта времени сбился. Только когда Хотену мозги промывать начал, понял: уже за полночь.

Мужик глаз не открывает, зевает мне в лицо. Нагло так зевает — гланды видать.

Дядя, когда наш "вождь и учитель" мучился от бессонницы — вся великая страна не спала. Вы этого не знаете — вы это узнаете. Не от Иосифа Виссарионовича — от меня лично. И ты у меня спать не будешь.

Пробудил беднягу. Однозначно. Путём двадцати отжиманий в дождевой луже во дворе.

Вот, уже и голосок слышен, и всякое слово на лету ловит. Потому что ждёт главного слова — "свободен".

Дождик ещё моросит, косцам завтра на покос не идти. Но на лесосеке много чего полуприготовленного осталось. Собрать, отторцевать, подстрогать, раскернить... Короче: не будет зубов деревянных — свои отдашь. Свободен.

Мокро, темно, холодно.

Через лес под дождём в Пердуновку топать...

"Кому не спится в ночь глухую..." — фольк однозначно определяет рифму.

Но за мной Ноготок на коне приехал. Вот, Ванюша, люди уже про тебя не забывают. Ты их так достал, что уже и заботиться о тебе начали. Может и тебе озаботиться? Так-то ездить неудобно. Может, сделать Ноготку сумку кожаную набрюшную? Как у кенгуру. И тебе туда при всякой опасности — нырьк и только ушки наружу торчат. Хорошая парочка получится: палач сумчатый и попаданец сумочный. Как крокодил карманный.

Только въехали в Пердуновку — опять крик. Странный какой-то — из-под земли. Темно, ночь глухая. "Час Быка". И тут откуда-то снизу, из-под мокрой земли двора мужские голоса: "бу-бу". Злые какие-то голоса.

Черти, что ли, повылезали? Так я ж в них не верю. Геть, геть чертовщина с бесовщиной, суеверия с небылицами! С нами — крёстная сила!

Мда... Не помогло. Верь — не верь, а посмотреть интересно.

Проверил: точно — чертей в природе нет. Да и зачем нам ещё и черти? Когда мои собственные мужики в погребе дерутся.

Погреб во дворе, длинный такой подвал. В конце — вещички наши свалены. Темновато, потолок низенький. Под потолком болтается Николай. Слава богу — не на верёвке. Чимахай его за грудки поднял и... выговаривает. Одновременно протирает Николаевой маковкой дырку в потолке.

Что меня сразу порадовало — оба обритые. Песок с потолка сыпется, но на их головах не застревает.

"Лысому — быстрее причёсываться, хотя дольше умываться" — очень точное народное наблюдение.

Какое внимание к подробностям, тщательность и достоверность в деталях сквозит в нашем фольклоре! Прямо не фольк, а американский "Science".

— Во что играемся, добры молодцы? Кто скорей чужой головушкой дырку во двор прошибёт?

— Во... А... Ну... Не. Не играем. Жлоб этот... второй камень не даёт.

— А когда Николай преставится — из него этот второй камень сам выскочит?

— Чего? Как это? Не. Откуда ж?

— Ну, а коли "не", то поставь Николая на место, пока до смерти не задушил.

Чимахай несколько растерянно посмотрел на меня, потом поставил Николая на землю, от чего тот сразу завалился вбок. Звук, который он при этом издавал, можно было смело назвать "хрип во всё горло". И не только горлом. Где же он этот кулеш всё время находит?

Тем временем, Чимахай, с весьма удручённым видом, ибо ему уже известно было моё весьма неодобрительное отношение к стычкам, особенно с применением рукоприкладства, случающимся между людьми моими, изложил суть, обсуждаемой столь экстравагантным способом, проблемы.

Конфликт явился прямым следствием интенсивной трудовой деятельности при наличии отсталых технологий в металлургии в условиях всеобщей безграмотности при нечётком распределении должностных обязанностей и неверно соотнесённых групповых и личных целях.

Я внятно излагаю? — Чимахай излагал... невнятно и с отступлениями, так что вышеприведённую формулировку я мог бы ещё долго уточнять и расширять. Но Николай, наконец-то прокашлялся и вступил в дискуссию. Несколько... директивно:

— Хрен тебе!

— Во! Боярыч, он мне так, а мне-то как? А ты-то потом...

— Погоди. Николай, последние дни лесорубы работали очень много. Топоры у нас дрянь. Точить их приходилось по десять раз на день? Так.

— Так.

— Камни точильные, эти желваки кремнёвые, у всех оббились. Огрызки остались, люди себе уже и пальцы резали. Так?

— Ты чего мне это сказываешь?! А то я не знаю?! Да я сам вон тута...!

— Не ори. Мы уйдём в Елно, а дровосеки будут здесь лес валить. Значит, чтобы они пальцы себе не оттяпали и работу сделали, нужно дать им новые гожие точильные камни. Из тех, что мы на пришлых взяли. Так?

— Дык кто ж против! Или я не понимаю?! Что ж не дать коль для дела! Только орясина эта... у-у! Хватало лесное! Сучки растопырил и прям за горло! Дык он же два камня хочет! Два! Одному! Имение боярычево расхищать?! Хрен тебе! Вот меня не будет — тогда всё возьмёте, всё в распыл пойдёт! А покуда — хрен тебе два раза!

Чимахай, здоровенный, под два метра ростом, сутуловатый, с длинными растопыренными руками и бритым недавно черепом, начал, злобно шипя на тему: "видывали мы в лесу и не таких хреновщиков", медленно надвигаться на довольно маленького, субтильного Николая.

Ночь, погреб, подсветка от стоящей на полу плошки с бараньим жиром. По потолку, по стенам мечутся огромные искривлённые тени. Голос Николая уходит в фальцет, у Чимахая наоборот — в басы.

Точно: зачем нам ещё и черти? Адово воинство пытается людей православных на душу развести. Путём мошенничества в торговых операциях. А мои люди друг из друга души и без "разведения" вынимают. Просто за кусок кремня.

— Хватит мужики. Надоело. Николай, точила нужны для топоров. Так?

— Ну.

— Ночевать пойдёшь в сортир.

— Как это? Чегой-то?

— Тогой-то. Я вам всем говорил, что "нукать" на меня отучу. Ты — первый. Кто под отучение попался. Дальше: у Чимахая топоров — два. Стало быть, и точить ему — вдвое. Поэтому и камни быстрее срабатываться будут. Поэтому — дать два. Ну что ты так обижаешься? Цель моя — построить селище. Сейчас — вырубить лес. Делают это вот они — лесорубы. Мораль: дать лесорубам всё, что им надо для быстрой и хорошей работы. Понял?

— Ну. Ой. Я... это...

— Два раза. Иди, постель свою на толчке устраивай.

Чимахай прижал два этих точильных булыжника, как к сокровища, к груди и, бочком, даже не попрощавшись, не поднимая глаз, поспешно удалился.

"Кровь их на тебе" и шашечка, липкая от крови, вытирается об его голую спину... Обеими сторонами клинка... Похоже, что моё отношение к сварам в коллективе — до него дошло.

Только собрался вздремнуть хоть напоследок, а навстречу Потаня уже жену гонит. Надо печь растопить, воды наносить: мужики в поход пойдут — надо же и покормить, и с собой собрать.

У Потани — вопросы. Как, чего. Он же первый раз в жизни "тиунить" будет. Волнуется.

"Не для житейского волненья,

Не для корысти, не для битв, -

Мы рождены для вдохновенья,

Для звуков сладких и молитв".

Я не против "звуков сладких". Я даже "молитвы" вынесу. В небольших объёмах. Но основная задача: именно "житейское волненье". И, хорошо бы, чтобы от него кое-какая "корысть" произошла.

Так что Потаня правильно делает: пытается понять "гениальные планы руководства". Я бы тоже... "не против". Понять свои планы.

Формулировать задачу на неопределённый срок в ожидании нашего возвращения, что, само по себе допускает несколько исходов... Нормальное планирование в реале. Хорошо хоть биржевые индексы, курсы центробанков и демонстрационные приступы "борьбы с коррупцией" — учитывать не надо.

Потом и по дворам двери скрипеть начали — утренняя дойка.

* * *

Никогда не приходилось ходить по России ранним утром, ещё до свету?

Топаешь себе куда-то. Фактически — в никуда. Тихо. Туман белым молоком всю землю закрыл. Ни звука, ни движения. Только просёлок под ногами. На пару шагов — вперёд видать, на пару — назад. И всё, белая пелена вокруг. Будто ты один во всём мире. И весь мир — вот эти четыре шага от края до края. Ни солнца, ни звёзд.

Тишина.

Пустота.

Забвение.

Ничто.

И вдруг где-то в этом молоке начинает что-то стучать. Черти? Чудовища? Всё быстрее, тон всё выше. Наглый, суматошный треск вдруг слабеет, заменяется мощным, мягким гулом. И, наконец, даже сквозь туманное одеяло, узнаешь этот звук: дизель выходит на рабочие обороты. А вон и пятно светлое в пелене появилось. Фонарь? А вон и с другой стороны застучало. Глуше, дальше. И ещё, и ещё. С разных азимутов, на разных дистанциях. И вдруг — совсем рядом, не видно, но — рядом. Кажется — прямо над ухом, так, что даже цокот шестерёнок в редукторе различаешь... Пошло, застучало, зазвенело.

Там — люди. Вот в этом белом безмолвии живут люди. Они приходят на фермы и запускают двигатели, они разговаривают, смеются, ругаются. Делают своё дело, свою жизнь. Сейчас они начнут доить коров. Белая пелена, туман, "ничто" — начинает истончаться. Поднимается, становится всё более прозрачной.

Уже видны холмы и деревья, поля и рощи. Уже есть цвета. Зелёный, коричневый. Голубой. Надо мною уже небо!

Кажется, что всё это становится видимым, вещественным, сотворённым из-за вот этих звуков, этих зажжённых фонарей. Из-за людей, которые пришли и стали что-то нужное, разумное делать.

Пустота уходит, исчезает, наполняется. Становится осмысленным местом, миром. Моей родиной. Утренняя дойка в России.

* * *

Хозяйки в селении поднялись, начали дверями да воротами скрипеть, со скотиной разговаривать. Тут и Филька заявился. Всё тянется в затылке почесать да бороду распушить. А — нету. Даже смешно.

Представил местным Потаню — их нового начальника. По случаю прибытия к месту несения службы. Мозги присутствующим промыл по поводу дисциплины. Как в части личной гигиены, так и в части организации тех.процесса. Небо уже сереть начинает, мои поднялись. Пока перекусили да собрались, тут и корыто это с низу пришло. Так поспать и не удалось.

Только погрузились, только расселись, только от берега отошли, один из Рябиновских начал шутки шутить. Типа: "мухи сонные, не гребут, а поверху воду гладят". И там дальше про баб. Нашёл над кем смеяться — над Ноготком. Придурок, ты ещё бы над медведем в лесу поиздевайся.

Я к этому времени уже вырубился. Овчинку мне дали, на носу калачиком свернулся, с головой накрылся и мгновенно... И тут — крик. И — плюх. Два плюха: один — по лицу, другой — в воду.

"Стоп машина, человек за бортом".

Не человек — придурок. Но орёт же! Стали вынимать. А тут Аким рогом попёр:

— Такие-сякие, лодыри ледащие, вёслами не гребёте, а чешите! Только для виду качаете, спите на ходу! Вот я вас плёточкой!

Не надо меня будить. А уж громко и резко... Да ещё так про моих людей! Рискованно это, не по технике безопасности. О ТБ на "Святой Руси"... я уже погрустил.

Так что, я спросонок и ответил, как подумал, не притормаживая:

— Кто в прошлую ночь в тёплой постельке за семью запорами полёживал да в потолок поплёвывал, тому нынче и речную воду веслом рвать — доблесть великая. А кто одну ночь ворогов в куски сечёт, а в другую в поход идёт — того, конечно, плёточкой. Что ж ты на разбойничков со своим кнутиком не пошёл? Или штанов сухих не нашлося?

Аким аж поперхнулся. Дурак я, дурак. И не по делу, и не по месту: ну нельзя такое владетелю перед людьми его говорить! Но меня заело. А тут ещё одно в глаза бросилось: мы идём вдоль левого берега вверх по реке. Левый борт — к стержню. Речка не велика, лодка... ну, не каноэ, широкая. Корыто. Проще: на левом борту грести надо сильнее, течение встречное сносит. И всех моих людей именно на этот борт и посадили.

— Что ж это ты, Аким Янович? То хвастал: я, де, сотник славный. Я, де, сотню свою в великие битвы водил, науке воинской выучил. А тут и десяток гребцов рассадить правильно не можешь. Или плесень болотная последние мозги выела? А ну-ка, мужики, перелезьте!

Я на носу сижу, в голос проповедую. Аким — на корме, возле рулевого. В кормщиках у Акима мужичок какой-то из рыбарей Рябиновских. Все гребцы сидят ко мне спиной, то на меня оглядываются, то на Акима смотрят.

Я — дурак, так нельзя. Лобовой наезд, без предоставления ясного пути отступления оппоненту "с сохранением лица"... Тогда уж надо добивать до конца. Кого добивать?! Акима?! А как с нашим делом в Елно? Я же там — "никто" и звать меня — "никак". Сейчас мой батюшка родненький ка-ак ответит... И будет чётко по Беку.

* * *

В "Волоколамском шоссе" Бек описывает свои первые бои осенью 41. Посмотрев на тактику немцев, и следуя генеральной директиве: "уничтожить до последнего вражеского солдата", он размещает подразделение своих бойцов на пути вероятного отхода противника. Расчёт оказывается абсолютно правильным: очередная немецкая рота натыкается на его батальон, откатывается в предполагаемом направлении, натыкается на засаду и... Оказавшись зажатыми между двумя группами красноармейцев, немцы не разбегаются беспорядочно, а, наоборот, концентрируют огонь на обнаружившемся препятствии.

Используя превосходство своего автоматического оружия, они буквально расстреливают засаду, "секут автоматными очередями" и уходят.

Бек был очень огорчён потерями. И сделал для себя вывод. Пути отхода серьёзного противника надо использовать для максимального нанесения потерь, но не перекрывать наглухо, оставляя возможность, надежду на выход.

* * *

Аким оказался умнее, чем я: не стал устраивать скандал с визгами и криками. Но сумел "сохранить лицо": пересадил не всех. Сухана, как самого выносливого, и Чарджи, как самого... по правде сказать — нелюбимого, оставил на месте. Подождал: не начну ли я вякать?

"Хорошие игроки — три раза дураки" — народное карточное наблюдение.

Я — не "хороший". Два раза почувствовал себя дурнем за каких-нибудь пять минут — и хватит, стыдно постоянно дурнем быть. Завернулся снова в овчинку и спать. Убаюкивает.

"Мы на лодочке катались.

Да на лодочке чужой

И гребли, и поругались.

Не качай, дед, головой".

* * *

И вновь вынужден я попенять моим со-братьям и со-сёстрам по цеху попадизма, авантюризма и, да будет позволено мне так сказать, фэнтайзизма. За удивительное невнимание к деталям реальности бытия в их персональном Зазеркалье.

Замечу сразу же, что и Льюис Керролл, и Александр Дюма-отец не считали для себя зазорным обратить внимание читающей публики на мелочи повседневного существования, оказывающих немалое влияние на душевное состояние персонажей и разворачивание сюжета. Касается это в полной мере и такой специфической области жизненных обстоятельств, как способ транспортировки героя повествования к месту обсуждаемых событий. Будь то кроличья норка для Алисы или непрерывная четырнадцатичасовая скачка из Кале в Париж у Д'Артаньяна. Посему и я полагаю уместным сообщить благосклонному читателю некоторые географические сведения об этом моём первом речном походе.

* * *

Первый день я нагло проспал. Очухался только к вечеру, когда стали искать место для ночёвки. Просто на берегу не встанешь — мокро. Дождь, наконец-то, закончился, но на берегу, куда не ступи — везде чавкает. Хорошо бы селение какое-нибудь найти.

Есть, конечно. Но не на берегу. Селища ставят на высоких местах, потому что в половодье река сильно поднимается. Соответственно, на вершине склона борта долины. От берега до жилья — верста болотины.

Аким и говорить со мной не хочет. Встал да пошёл. Молчки. Мужички его хотули свои похватали и следом. Как гусиный выводок. И мои потянулись. Хоть ночь в сухом провести. Хорошо — спросились. Ладно, ребята, я не гордый. Хотя и почти недо-боярич, но могу и посторожить. Сухан, естественно, со мной.

Аким и кормщика своего оставил. Боится он, что ли, что я с лодкой убегу? Вот этот "рыбачок в возрасте" и ввёл меня в курс здешней транспортной географии.

Как неоднократно было уже сказано (и будет повторено — потому как правда!) транспорт на "Святой Руси" — речной. Для меня по прошлой жизни река — это что-то под мостом:

"Гривою седой над землёй облака,

Дробью под мостом отозвалась река".

Отозвалась — и ладно. Теки себе дальше.

Прекрасные и правильные для моего прежнего времени строки:

"Там где пехота не пройдёт

И бронепоезд не промчится,

Угрюмый танк не проползёт,

Там пролетит стальная птица"

здесь звучат наглой ложью. Ввиду отсутствия "гнездовий" этих самых "стальных птиц". РЖД, Аэрофлот и Минтранс... Ну, понятно. На вопрос:

— Какой идиот так построил дорогу?

Всегда следует однозначный ответ:

— Господь Бог.

* * *

Две основные здешние реки, Десна и Угра текут в противоположных направлениях. Десна — на юг, потом на юго-запад. Угра — сперва на север, потом поворачивает к востоку. Геологи вообще считают Угру аномалией в системе здешних реликтовых русл. Так и пишут: "направление её течения неестественным образом изменилось на противоположное".

"Мы считаем экзарационным и переуглубление долины пра-Угры, поскольку ни флювиальная, ни гляциофлювиальная эрозия не могли создать перепад высот 50 м, не говоря уже об уклоне, обратном уклону ложа ледника".

"Экзарационный" — созданный ледниковым выпахиванием.

"Аккумуляция последующих ледников и эрозия талых вод изменили уклон ложбины на обратный, и Угра, вслед за талыми водами, воспользовалась этим участком... На стадии деградации ледникового покрова потоки талых вод, постепенно врезаясь, спроектировались на ложе, образуя неглубокие, но широкие ложбины".

Гипотеза о применении атлантами или пришельцами высокоэнергетического оружия для изменения русла реки Угра пока активно не обсуждается. Очевидно, исключительно из-за отсутствия следов взлётно-посадочной полосы виман древних индусов.

Двадцать первый век только начался — найдут.

Казалось бы — а нам-то что? Ну, была здесь какая-то странность в то ещё Московское время.

"Время Московское" — это не только про часовые пояса. Это ещё про московское оледенение, прерванное одинцовским потеплением. Случилось "время московское" задолго до появления и Москвы, и Одинцово. Сколько-то там миллионов лет. Но и для "Святой Руси", и в начале третьего тысячелетия — всё ещё влияет на жизнь живущих в этих местах.

Все реки этого края текут в очень широких, "с чужого плеча", долинах, пропиленных ещё в ледниковом периоде. Будто китель с погонами и орденскими планками погибшего отца на плечах маленького сына.

Поэтому очень простая, без системы террас, широкая и плоская пойма. Которая легко затопляется от края до края при каждом, даже небольшом подъёме воды. А в остальное время — болотина с кустарником и мелколесьем. Вплоть до "отцовских погон" — до древнего борта долины исчезнувшей реки.

Эти реки, Десна и Угра, в своих верхних течениях разделены такой странной штукой — Ельнинская возвышенность. И не велика-то возвышенность — и трёх сотен метров от уровня моря нет.

Что про неё сказать?

"Криосолифлюкция шла в основном еще до завершения флювиогляциальной аккумуляции — в промежутке времени, когда последняя неоднократно прерывалась".

Такое простое объяснение — чего тут не понятно?

Вот и имеем цепочку довольно трухлявых холмов, покрытых, в основном, песком и ельником. Невысоких, но для корыт, вроде нашего — непроходимых. Поэтому есть волоки. Один — на юге, в самом верховье Угры в приток Десны — Соложу. Волок длинный, крутой, тяжёлый. И выкатимся мы по нему сильно ниже Елно. Потом придётся опять против течения выгребать.

Второй путь — повернуть вправо, на север, по притоку Угры. Речка — Усия называется. Течёт она из того же болота "Голубой мох", что и сама Десна. В самом начале между ними одна-две версты.

Это — основной ход. Весной, когда в половодье уровень воды в здешних местах поднимается на 8-10 метров, болото просто заливает. И лодейки идут себе из реки в реку свободно, как по озеру.

* * *

Красота. В половодье. Сейчас — июль. На каком уровне сейчас там вода стоит...? — Ну, понятно.

Не фига не понятно! По болоту волока нет — волоки только по сухому, по твёрдому. Хоть конями тащить, хоть самим упираться, катки подкладывать... по болоту так не пройдёшь. И вопросов бы не было, но — дожди. Последнюю неделю вокруг ходили грозы. Насколько они тот "Голубой мох" налили?

Завтра поутру — место слияния Угры и Усии. Или поворачивать на север, рискуя завязнуть в болоте. А завязнув, возвращаться и корячиться на Угре. Как именно корячиться — есть варианты: или рвать пупки на волоке, или бросать лодку где-нибудь в селении поближе к Елно, нанять лошадей, и идти конями вёрст сорок через эту возвышенность. А где, а как, а почём? А конник из меня... крокодил карманный.

Время идёт, придёт донос раньше нас — будут проблемы. "Первое слово — дороже второго" — это не только детская присказка, это общее правило человеческой психологии. И — бюрократии. Но волоки — не моя забота. На это у нас кормщик есть.

По мадам Простаковой из "Недоросля" Фонвизина:

"А географию зачем учить? Извозчик сам довезет".

Только наш "извозчик", который кормщик, и сам-то...

— Вот и думаю я — может, боярыч чего подскажет?

Кто?! Я?! Да я в этих волоках и через болота переходах... как бегемот в балете.

— А то мужики говорили, что ты, боярыч, ну... эта... навроде как... со всякими, прости господи... как говорят-то... ну, с лешими да болотниками... вот. Опять же — ведьма эта, не к ночи будь помянута... Так может ты и с водяными-то? А? Может разузнаешь? А? А то, сам прикинь, тут-то наломаются да ежели впустую... Мужики-то... ну... обидятся.

Нормальный подход. В реализме туземцам не откажешь: за неимением национальной госметеослужбы обратимся к нечистым духам. Так вот почему их на Руси подкармливают! Достоверность информации — как у Госкомгидромета, а содержание значительно дешевле.

— А что Аким Янович говорит?

— А владетель сказал: ты кормщик — тебе и решать. Ошибёшься — шкуру спущу.

Абсолютно правильный средневековый подход. Так и называется: "внеэкономическое принуждение". И то правда: главная прибыль — целая шкура. Собственная. От таких дивидендов не откажешься.

И что отвечать? Ну не знаю я: на каком уровне в том болоте, отсюда — за полста вёрст, вода стоит! "Темна вода в облацах", а в болоте — ещё темнее.

Вежливо и убедительно объяснить, что не обладаю необходимой информацией и не являюсь экспертом в данной области знаний? Аргументировано обосновать собственную некомпетентность... Это ж нормально! Только тогда и веди себя нормально, как и положено сопляку-недорослю.

"Годен к нестроевой. — А к чему ты вообще годен?!".

И на всю оставшуюся жизнь рефрен: "Ванька-ублюдок опять ахинею несёт"...

Можно надуться с важным загадочным видом или просто послать. Типа:

"К кругу моей актуальной компетенции относятся вопросы уровня глобального потепления в свете массового выброса метана с шельфов арктических морей. С проблемой холодных труб обращайтесь по месту прописки".

Они обидятся. "Он с нами играть не хочет". В какую сторону они эту обиду повернут...

* * *

А что по этому поводу говорит отечественный фольк?

"Стоят на берегу два рыбака, ловят рыбу. У одного, старого — клюёт и клюёт. У второго, молодого — и поплавок не шевелится.

— Дед! Ты на что ловишь?

— На мотыля, сынок.

— А я вот на червя. Потому и не клюёт.

На другой день снова сошлись на том же месте. Снова дед таскает и таскает, парень поплавок разглядывает.

— Дед, ты на что ловишь?

— На червя, сынок.

— Во, блин. А я на мотыля. Слушай, дед, а как ты узнаёшь — на что сегодня надо ловить?

— Вот встаю утром и смотрю. Если налево висит — на червя. Если направо — на мотыля. У тебя-то, сынок, как?

— У меня-то... Да у меня всё время стоит!

— Эх, сынок, кабы у меня стоял — я бы такой ерундой и не занимался".

* * *

Так это же такая очевидная подсказка! Надо у кого-нибудь спросить! У кого? Кроме Сухана никого здесь нет. Только вопрос надо так сформулировать, чтобы и он ответил, и я его ответ правильно понял. Потому что на вопрос "можно ли?" — ответ однозначно будет "можно". Хоть через Кавказский хребет. А почему нельзя? Запрета-то нет.

— Скажи, Сухан, достаточно ли высоко стоит вода в болоте "Голубой мох", чтобы мы смогли на этой лодочке в Десну переплыть?

Мы лежали в темноте в лодке, прикрывшись овчинами. Холодало. Тучи на чёрном небе уже снесло, проглянули звёзды. В их слабом свете я увидел, как открылись глаза моего зомби, как подвигались из стороны в сторону его зрачки.

Несколько мгновений он просто лежал, будто прислушиваясь к чему-то. Уж не к водяным ли этим? Потом легко и бесшумно поднялся и перемахнул через борт. Постоял, послушал темноту. Тихий голос речных струй в нескольких шагах от нас. Отошёл от лодки и, присев на корточки, упёрся рукой в болотистую землю. Поднял руку и с десяток секунд внимательно рассматривал оставленный на земле след. Потом ушёл куда-то дальше. В темноте я видел только неясный силуэт. Кажется, он ещё пару раз повторил свой "упор сидя".

Кормщик, с открытым ртом наблюдавший за этими действиями, развернулся ко мне:

— Ну и чего это...

— Не суетись. Водяной — не курица, на "цыпа, цыпа" — не прибежит. Подождём.

Сухан вернулся минут через двадцать со стороны реки. Забрался молча в лодку, улёгся на своё место, накрылся своей овчинкой... Стыдно сказать, но я уже кипел и подпрыгивал от любопытства, когда он изрёк:

— Да. Завтра. Потом — не знаю.

Мы оба с кормщиком дружно выдохнули. Ура! Сработало!

* * *

Нет, "с точки зрения банальной эрудиции" я могу понять, и даже экстраполировать задним числом, и таким же — умом, что имея оценки продолжительности и интенсивности выпадения ливневых осадков в данном регионе, каковые и наблюдались всеми присутствующими несколько последних дней визуально, и учтя скорость стекания избыточной влаги по традиционным каналам её удаления, а также приблизительно оценив степень временного накопления подземных вод в приповерхностном слое...

Фигня! Прогноз погоды на три дня для региона — это решение системы из восьми сотен линейных уравнений. Там суперкомпьютеры стоят. У американцев треть их "Креев" на таких задачах крутятся.

Так это чисто обработка данных. А датчики? А съём, первичная обработка, фильтрация... И жрут такие установки... И цена у них... "Самый дорогой круговой кожаный диван в мире" — это ещё о первом Крее.

Нет, всё-таки, правильным образом вывихнутые человеческие мозги — самый мощный инструмент по обработке информации в известной вселенной! А результат их применения издавна называется: выводы, полученные неформализуемыми методами. Проще — волшебство.

* * *

Глава 119

"Утро, утро начинается с рассвета!"

Не у нас. У нас — задолго "до". Кормщик ещё затемно по начальству сбегал. Не знаю, что он Акиму сказал, но дед не зря сотником был — весь личный состав явился к месту исполнения боевого задания быстро и целеустремлённо. Даже расселись без сильных скрипов.

"Соловей, соловей, пташечка.

Канареечка жалобно поёт".

Видать, та канарейка тоже греблей занималась. Рванула вёслами без привычки. То-то и голосок жалобный.

* * *

Традиционный верблюжий караван на Востоке делает в первый день похода не более 10 км. Потом уже пойдёт нормальный темп, но первый день — короткий. Нужно чтобы животные и люди начали понимать друг друга, чтобы всё, что может упасть, развязаться, разбиться — сделало это и не занимало внимание потом, чтобы все склеротики вспомнили забытое дома, и за ночь сбегали. Короче — притирка каравана.

"Я с тоской смотрю на бархан

В глубь песков ушёл караван

И хотя надежд больше нет...".

В смысле: притирка прошла успешно. Насчёт остального — к самуму, разбойникам, караван-баши... Можно лично к товарищу аллаху. Который, как известно, "акбар". И ответ у которого такой же: "иншалла".

* * *

У нас верблюдов и ишаков нет. Но вот "ослы"... Мужики вчера рванули на всю катушку, а гребля — занятие, требующее постоянной тренировки и навыка. У кого — потёртости, у кого — синяки. У всех — спины. Все — выражаются. Но — негромко. Уважают люди Акима, сдерживаются.

Ничего — через полчаса размялись, втянулись. А там и солнышко взошло — уже веселее. Аким ко мне на нос вперёдсмотрящим перебрался: речка Усия уже Угры — нужно постоянно маневрировать. Я думал, было, поговорим, дела предстоящие обсудим. Но... обиделся дед. Уже и не кипит, и бороду не жуёт — молчит, не замечает. "Да, нет". Замкнулся и отстранился.

"Ты мне больше не подружка

Ты мне больше не дружок

Забирай свои игрушки

И не писай в мой горшок".

Что ж мне тут, на коленях у него прощения просить? Как-то мне это... стыдновато. Перетопчется.

Так мы молча весь день и провели. Аким напрочь игнорировал мои попытки помочь. Вооружился жердью, чтобы отталкиваться от берега и полузатопленных коряг. Впрочем, к вечеру уже и всем пришлось вынуть вёсла из уключин. Вёрст 10 шли "на шестах" — не гребли, а отталкивались. Как-то незаметно из речки перешли в болотные протоки. Гребцы хотели, было, остановиться, переночевать на месте посуше. Но Аким не давал: боялся, что вода спадёт, и мы тут застрянем. Так всю ночь с факелами и плескались.

Трижды садились на мели. Два раза хватило просто людей на корму перегнать да поподпрыгивать. На третий сели капитально.

"Потому что без воды

И ни туда, и ни сюды".

Пришлось всем раздеваться и лезть в эту болотную лужу. Хорошо — под утро вода тёплая.

Наконец, уже на рассвете, вывалились в Десну. Промыли покусанное комарами, уши сполоснули, чтобы не заснуть, и, в предвкушении отдыха после изматывающего труда, рванули вёслами напоследок. Уже вниз по течению.

"На речке, на речке, на том бережочке

Мыла Марусенька белые ножки".

"На том", в нашем конкретном случае означает — "на правом". Вот мы туда и правим. Там и кое-какая "марусенька" наблюдается. Похоже, прямо по песне:

"Будет Марусеньку свекор бранити,

Свекор бранити, свекровка журити

С кем ты, Маруська, всю ночку гуляла,

С кем ты гуляла, с кем утро встречала?

Будут Марусю за косу таскати,

За косу таскати, в дому запирати".

"Маруся", повздыхав в предчувствии предстоящей "викторины" с "большими призами" за неправильные ответы на тему "Что? Где? Когда?", а главное — "С кем?", ушла, а мы на её место... припарковались.

Ну, не пришвартовались же! Швартовных тумб или столбов нет. Такой... "запрыг с разгона". Корму — нагрузили, вёслами — гребанули, и носом на прибрежный песочек... "Запрыгнули". Луговина, дальше холм, на холме городище. Небольшое: дворов полтораста. Елно.

В "Уставной грамоте" Смоленского князя Ростислава записано: "От Елны урока три гривны и лисица". Не велик урок. Только запись эта сделана через три года после похода Свояка по этим местам — тут сплошное пепелище было. За последующие десять лет городок отстроился, людей прибавилось. Разрослось поселение. Выше и ниже по реке, на соседних возвышенностях, уже пара небольших посадов стоит.

Я уж собрался из лодки выгружаться, но Аким, не мне, а Ивашке, хоть я и рядом стою, говорит:

— Я со своими в город пойду. Там у меня знакомец есть — у него и встану. И сразу к посаднику. А вы идите вон туда, в нижний посад. Найдёте там себе место какое. Нужны будете — позову.

Игнорирует нагло. В упор не видит. Ну и ладно.

Кормщик с нами остался, он и место указал. Неплохое подворье и от реки недалеко — надо ж за лодкой присматривать. Пока добрались, да сторговались, да разместились — мужики мои уже совсем на ходу дрыхнут.

Посадский-то начал по первости и цену заламывать несусветную, и над безбородостью людей моих издеваться. "Босорылые, голомордые...", и ещё там всякие шутки шутить. Прав был Николай: от такой причёски на подбородке могут и убытки произойти. Включая — "со смертельным исходом". Народ у меня невыспавшийся, раздражённый, а хозяин веселиться собрался. Сейчас ему всё веселье и поломают. И не только веселье.

"Хорошо смеётся тот, кто стреляет последним" — американская народная мудрость.

Не моё дело: и сам я тут никто — малолетка, и в торге здешнем мало чего понимаю. Да и не дело господина по такому поводу разговоры разговаривать. Но пришлось влезть:

— Ивашка, сделай милость, покажи-ка гурду свою. Не мне — хозяину порадоваться. Вот смотри, дядя, сабля. Гурда называется. За неё весь ваш посад купить можно. А на ней ни одной волосины не растёт. Всё потому, что без шерсти — вражьи головы сечь сподручнее. Вот так и мужи эти, как сабли славные, головы дурням да торговальщикам шибко жадным — с маху рубают. Может, ты проверить хочешь?

Ивашко саблю достал, перед глазами у мужика покачал, зайчиков солнечных попускал. Дядя проникся, и мы мирно разошлись. Не дёшево, но в меру. Ребятки-то мои приморились, щей хозяйкиных через силу похлебали, да и спать завались.

Кормщик в лодку спать ушёл, а у меня зуд в заду. Мне ж интересно, как у Акима дело выгорит! Да какие повороты будут. Хотя, вроде бы разумные люди, опытные, варианты проговаривали, на всякий возможный случай придумку придумывали. Я-то в этом во всём... Так от этого же ещё интереснее!

И другое мне спать не даёт: посадница. Интересно же, что это за дама. Кудряшок-то про неё соловьём разливался. Как он с ней целовался-миловался.

Опять же: тут где-то Спирькин двор, надо бы навестить, воздух понюхать.

Мы чего, сюда спать пришли?! Дома отоспимся, Сухан, подъём! Пошли, зомби моё, геометеоцентрическое, "мордами торговать". На людей поглядим, себя покажем.

Что посад этот, что само Елно — деревня деревней. Народу почти нет: кто в поле, кто на речке. Куры по улицам бродят, свиньи в луже лежат. Лепёшки свежего коровьего навоза. Ещё не засохли.

* * *

Всякому, кому приходилось возвращаться из мест пустынных, будь то леса, или степи, или тундра, знакомо это особенное чувство, эйфория от ощущения: здесь живут люди. Во, баба с вёдрами пошла. — Баба?! Настоящая?! — Глянь-ка: калитка закрытая стоит. — Как это?! У них чего — и воры есть?! — А это не колокольный звон — это молоточками по металлу вызванивают. — Да ну?! А металл-то какой? Умельцы? А по какому делу? — Жестянщики, наверное. Может, медники.

"Но спускаемся мы с покорённых вершин...

Что же делать, и боги спускались на землю".

Извините, Владимир Семёнович, но снисходительно-покровительственная интонация "богов"... Да ерунда это! Суть-то не в глаголе "спускаться". Суть в глаголе "возвращаться". Которого у вас тут нет. Он из более поздних песен. Когда опыта и чувств стало больше.

"Корабли постоят и ложатся на курс,

Но они возвращаются сквозь непогоду".

Мы — возвращаемся. Из пустоты, из безмолвия, из пустынь... Из безлюдья — к людям. А уж откуда, с "покорённых" ли "вершин"? А как же иначе? Чего "покорять" — жизнь сама подкидывает. Было бы куда вернуться.

* * *

Покрутился перед посадниковой усадьбой. Мощно сделано: тын как в лесу от диких зверей — толстые заострённые брёвна в два человеческих роста. В воротах сторожа.

Интересно, городские ворота распахнуты настежь, и никого не видать. Наверное, сигнальщик в башенке сидит. А здесь и ворота заперты, и в открытой калитке два здоровенных мордатых брюхатых мужика торчат. В бронях и при мечах.

Глянул в соседний двор. Тоже — могуче построено. Но ворота вообще заперты. Спрашивать у прохожих начал — вирниково подворье. Так вот откуда Степан Макуха в наши края пошёл! Надо бы мне по этому двору походить. Всё закрыто, изнутри ничего не слыхать. А вот Спирьки-мятельника усадьба сильно дальше. И сама другая: забор жердяной, ворота нараспашку. И внутри... не тёсом крыто.

Я сунулся внутрь, из будки возле ворот вылез старый блохастый пёс и сказал: "Гав". По моему поведению определил, что я не понял такого простого слова, и убедительно повторил "гав-гав". Потом потерял ко мне интерес, уселся на землю и начал вычёсывать задней ногой блох из-за уха.

Всегда завидовал в этой части собакам и кошкам. Нет, не блохам, конечно, а растяжке. В принципе, в лучшие годы и я сам мог дотянуться. А вот почесаться таким манером между делом... ботинки мешают. Да и бизнес-партнёры не поймут.

Откуда-то из-за сараев выскочила девка моих примерно лет с полным травы передником. Справа в углу какая-то мусорная куча. Компост, что ли, они изобретают? Как на "Святой Руси" было с компостом? В летописях про это ни слова не попадалось. Что навоз не запахивают — знаю. Но неужто и такую простую вещь не умеют? Девка вывернула туда травяной мусор и, только сейчас заметив чужих во дворе, насупилась.

— Эй, чего надо? Иди с отседова. Нету мятельника, нету. К посаднику зван. Иди-иди.

Судя по интонации: регламентная процедура в условиях всеобщего пофигизма и скуки. Как собачкин "гав". Скучно живут туземцы. Ничего у них не происходит, ничего особенного не случается. Все надоело и опротивело.

"Ой, как худо жить Марусе

В городе Тарусе!

Петухи одни да гуси.

Господи Исусе!".

А здесь даже не Таруса и гусей нет. Солнце уже высоко стоит, жарит серьёзно. Парко. Выжимает солнышко воду недавних дождей из здешней земли. Скучно, однообразно. Невнятные мечты, неясные томления. Тоска. И тут в этом глухом захолустье — я. Типа: весь в белом. Во всём своём полном попаданстве, некомпетентности и гиперактивности.

Ты, девочка, когда-нибудь такой "ёрш" пробовала? В мозги шибает, как кока-кола в нос. Кока-колу не пробовала? А пепси? Ну и не надо — гадость. Ими только латунные бляхи да пуговицы металлические чистить хорошо: бросил в стакан на ночь — утром как новенькая.

Что, и пуговиц блестящих нет? И ничего-то у вас нету. А теперь и "скучно" не будет — я пришёл. "Весь вечер на арене клоун Ваня". Не скажу, что будет смешно, но скучно явно не будет. Для уцелевших.

"Не скучно" уже настало. Я даже услыхал его наступление. Точнее — вступление.

Естественно, в форме матерных выражений со стороны ворот. У нас на Руси всегда так: как не скучно, так обязательно матом. И голосок знакомый: мятельник Спиридон в дерьмо вступил.

Продолжая ругать коров, пастухов и всяких неопределённого вида мерзопакостников, которые именно у его ворот такую большую и жидкую лепёшку сложили, Спиридон, на каждом шагу обтирая правый сапог о траву то одной, то другой стороной, появился в воротах. Будучи чрезвычайно занят углублённым процессом рекристаллизации собственной обуви из чужого, да ещё и скотского, дерьма, первые несколько шагов он исполнил, не поднимая головы.

Потом поднял, увидел, опознал. И в лице — переменился.

По размаху перемены морды данного официального лица, я сразу интуитивно ощутил: скучно уже не будет. Всем не будет скучно. Но мне — в первую очередь. Прямо какой-то "Нескучный сад" намечается.

Насколько именно "сад" я понял с первой фразы. Спирька, шипя и дёргаясь, затащил меня в какой-то хлев и придвинувшись к носу моему, брызгая слюной, сообщил:

— Акима Рябину твово в поруб посадили. Посадник.

Посадник-садовник.

Точнее: сажальник. Посадка невиновных уже началась. Теперь бы дожить до награждения непричастных.

"Сама садик я садила,

Сама буду поливать".

Садик будет "рябиновый". И поливать его будут моей кровью.

Автоматический и совершенно идиотский вопрос:

— За что?

"Идиотский" — потому что сажают не "за что", а "для чего" — для ограничения "возможности воспрепятствовать следствию", или "покинуть юрисдикцию" или "скрыться от органов"... Просто — для "исполнения наказания". Для чего-то. А уж за что...

— За разбой. Управитель ваш, Доман, донёс, что люди владетеля служилых людей князя Суждальского побили. Кучу народа — десятка два. У нас-то с суздальскими нынче мир. Посаднику-то в дела эти влезать... князья голову оторвут. Так что, взыск будет по полной. А ещё Доман говорит, что на битых какую-то скотницу богатую взяли. Чуть не в три пуда злата-серебра. Так ли?

— Врёт. (Точно врёт. И про служилых, и про количество, и по весу. И про то, что люди владетеля).

— Вот и я думаю — брешет. Он, слышь-ка, вместе с владетелем на двор утром пришёл. И, пока Рябина посадника дожидался, успел тайком переговорить. Отчим-то твой как вошёл — посадник на него давай давить. А хрыч старый нет чтобы покаяться да поклониться — начал старые дела вспоминать. Как он посадника-то покрывал в походах прежних. А тому-то нынче это и вовсе поперёк. Он и рявкнул. А твой-то, дурень старый, в дебрях лесных совсем сбрендил — в ответ. Так это... по-басалайски. Дед-то твой — баско лается. Такие загибоны загибает... Его — в поруб. Сейчас вот велено мантию взять да книгу нашу, Евангелие, для присяги. Посадник сам первый допрос откатает. Ежели дед твой всю правду не скажет, во всех злодействах не покается — пойдёт суд на железе. Палач-то, слышь-ка, ругался уже, сам слыхал, уголь-де отсырел, пока горн растопит да клещи разогреет...

— Постой. Обо мне разговор был?

— Вроде нет. А, было. Что-то Доман посаднику толковал. Только посадник на него рявкнул. Вроде: "что ты мне про сопляка уши забиваешь. Есть у Акима ублюдок, нет ли — спрос с владетеля, а не с дитятки, что у него по двору бегает". Ты вот что, Ванька, ты про наш уговор-то — забудь. Не было у нас с тобой никаких уговоров. Понял? Не было! И куда ты Макуху дел — я знать не знаю, ведать не ведаю. Ляпнешь чего — на дыбу вздёрну и живьём шкуру спущу! Понял?!

Спиридон был испуган и суетлив. И от испуга своего пытался пугать меня. Формально его соучастие в смерти вирника Степана Макухи отсутствует. Точнее: недоказуемо. Но если я начну языком болтать да чуть смещу причины и следствия, чуть иначе поставлю акценты...

Нет, в смертоубийстве его никто не обвинит. Но звон пойдёт такой нехороший, что, пожалуй, и в службе оставаться будет уже нельзя. Так что Спиридон меня угробит при первой же возможности. Чтобы не болтал. Но не сейчас: Сухан стоит у ворот в хлев. А убить меня так быстро, чтобы я и слова сказать не успел... А раз есть хоть пять минут для манёвра, то... то маневрируем.

Я рывком, от земли, ткнул своим дрючком Спирьке под бороду.

— Я тебе не Ванька. Я тебе — Иван Акимович. Ты, репей навозный, не забывай, к чьему хвосту дозволено прицепиться.

Спиридон от тычка запрокинул голову, косил на меня глазом, но соглашаться не хотел. От испуга он осмелел и, перехватив дрючок рукой возле своей груди, сбил в сторону.

Я уже говорил, что, по слабосильности своей, всякого пересиливания избегаю. Наоборот, стараюсь следовать за более сильным противником, чтобы использовать его собственное движение. Дрючок пошёл вправо, куда его и тянула рука мятельника. И я даже не пытался этому препятствовать. Наоборот, ещё и помог. Но второй конец палки рывком поднял и влепил им Спиридону по уху, поверх выдвинувшегося ко мне и чуть опустившегося его плеча.

Спиридон тянул посох в сторону и получился скользящий удар. Как пощёчина. Он вскрикнул, поворачиваясь ещё дальше и отодвигаясь от меня. Врубить кулаком свободной правой руки в подставленную под удар печень — ну, ребята... Силёнок у меня маловато, но резкость-то я обеспечиваю.

У него за спиной была загородка из жердей. Похоже — для коз. Как оказалось при натурной проверке — из весьма гнилых жердей. Он, продолжая проворачиваться, и не отпуская моего посоха, с маху завалился грудью на это гнильё, оно посыпалось. И исполняющий обязанности вирника Елнинской волости оказался на четвереньках в козьем загоне, в древесной трухе и навозных катышках разной степени свежести. Дрючок остался под этим... ну, раз козий загон, то — "козлом", и когда я попытался вытянуть, был прижат в кулаке у Спиридона. Пришлось продолжить.

Я не садист, но и всемилостивостью с всепрощенизмом не страдаю.

"Мы мирные люди,

Но наш бронепоезд

Стоит...".

А ваш — будет висеть. В сильно опухшем состоянии.

От падения и последующей возни армяк у Спирьки несколько встал коробом на спине, открыв для визуального доступа район соединения бедренных и тазобедренных костей. И для тактильного доступа — тоже.

* * *

Как известно, "Последний из могикан" начинается с беззвучного смеха в присутствии лесного оленя:

"Послушай, Ункас, — продолжал разведчик, понизив свой голос до шепота и смеясь беззвучным смехом человека, привыкшего к осторожности, — я готов прозакладывать три совка пороха против одного фунта табака, что попаду ему между глаз, и ближе к правому, чем к левому.

— Не может быть! — ответил молодой индеец и с юношеской пылкостью вскочил с места. — Ведь над кустами видны только его рога, даже только их кончики.

— Он — мальчик, — усмехнувшись, сказал Соколиный Глаз, обращаясь к старому индейцу. — Он думает, что, видя часть животного, охотник не в силах сказать, где должно быть все его тело".

* * *

Я — не мальчик, и хотя я и не вижу у мятельника даже и кончиков рогов, но знаю не только где находится всё тело этого животного, но и его конкретные части. Опять же: я не футболист, но врубить "кручёный" в наблюдаемое пространство... Пусть бы и прикрытое мешковатыми штанами...

Спиридон сделал классический "ах". С глубоким заглатыванием окружающего атмосферного воздуха.

Ну, мужики, вы меня понимаете...

И попытался очень быстро выйти на четвереньках через дальнюю стенку этого небольшого хлева. Головой вперёд. При этом сворачиваясь в классическую позу "мама, роди меня обратно" вокруг внезапно особо остро ощущаемой части тела. Поскольку совместить оба движения ему не удалось, то он гибко перетёк в стойку на голове у той самой голово-непробиваемой стенки.

Такая позиция позволяла ему одновременно разминать и утрамбовывать собственной головой продукты козьего пищеварения, а ногами помавать в воздухе от полноты чувств.

Наконец, занятия акробатикой ему надоели, и он улёгся под стенкой, свернувшийся в калачик.

Вообще-то народная мудрость рекомендует в такой ситуации попрыгать на пяточках. Но не буду же я, малолетка плешивый, "учить жизни" княжьего мужа. Взрослому человеку советы ребёнка по такому поводу — обидны. Уж лучше он сам до этой истины дойдёт. Собственной головой. Или ещё чем. А я обеспечу ему достаточное количество практических занятий. Мне это не стыдно — "Всё чем могу".

Наконец, тоненький звук "и-и-и-и", издаваемый мятельником, сменился глубоким и взволнованным дыханием. За это время я подобрал свой дрын берёзовый и обтёр его клоком сена. Продолжим.

— Зря ты, Спиридон, со мной так. "На дыбу вздёрну, шкуру спущу...". А если б я таковы слова да всерьёз принял? Ты чего, тупой сильно? Ты же сам видел, что я от Велеса ушёл. И человека своего вытащил. Ежели я слугу у замогильного бога отбил, то неужто я своего батюшку родименького в порубе у какого-то посадника оставлю? А ты — шутки шутить. Давай-давай, подымайся. Надо прикинуть, как Акима вызволять.

Я потыкал лежащего мятельника палкой в бок. Он, охая и постанывая, перевернулся на спину. Полулёжа на унавоженном полу загона, он как-то не проявлял особого стремления принять активное участие в моей освободительной миссии. Ни физически, ни интеллектуально.

"Кто хочет — тот делает, кто не хочет — находит аргументы" — международная менеджментская мудрость.

Спирька вздумал менеджерить:

— Посадник твоего Акима не выпустит. У-у-й... Как же больно-то... Дела громкое, княжеское. Два десятка суздальских гридней побить! Донос от верного человека. Да там ещё и хабар немалый. Это тебе не Макухе помороки крутить! А отбить его... О-ох... Полтора десятка воев, стража учёная, слуги верные, собаки злые, запоры крепкие... Да там только тронь — ещё и городские набегут. Силой — и думать не смей! И выкупить ты не сможешь. Зачем посаднику выкуп, когда он и так всё что есть может взять? Да и вообще — ты кто такой? Мелочь плешивая!

Возбудившись от очевидности доказательства моей глупости, Спиридон даже начал размахивать руками и елозить ногами. Удар наотмашь дрыном по голени несколько остудил его пыл в части оппонирования. Некоторое время он катался по полу, прижав к груди коленку от внезапно заболевшей щиколотки.

— Значит, ты мне советом помочь не можешь? Жаль, Спирька, жаль. Я-то думал — ты умный. А ты годен только как медведь на ярмарке: на цырлах подачку выпрашивать. Значит и цена тебе...

— Ты! Не выйдет у тебя! Не получится! Не можно этого сделать! Только и себя, и меня...

— Не можно, говоришь? Тебе-то, верно, не можно. Тогда я сам. Как бы мне немедля с посадницей парой слов перекинуться? Ну! Ты ж там все ходы-выходы знаешь.

Спиридон ошалело смотрел на меня. Интересно бы узнать: это ошаление — ещё от боли или уже от моего вопроса? Господи, ну как же тяжело с предками! Я же простым русским языком спрашиваю. А он мне по-одесски — встречные вопросы кидает:

— Зачем это?

Ответ неверный. Спрашиваю здесь я, хоть и не прокурор. И твои, Спиридон, вопрошания — нынче неуместны. Я снова рывком ткнул дрючок к горлу лежащего человека. Он дёрнулся. Снова вскинул руку, чтобы отвести мой дрючок от своего горла. Но руку до захвата не довёл. Остановил на полдороге. В таком... полуприподнятом состоянии.

Со стороны похоже на приветствие советских людей тогдашними вождями с трибуны Мавзолея. В хлеву это как-то... не смотрится.

Дядя, здесь первомайских демонстраций трудящихся не предвидится.

— Убери рученьку — обломаю. Нафиг.

Я осторожно приподнял концом своей палки его бороду, чуть придавил, так что голова у него начала запрокидываться всё дальше назад, и, чуть подёргивая, чуть меняя направление и прикладываемое усилие своего поучательного, деревянного и длинномерного инструмента, продолжил обсуждение ситуации.

— Акима я у вас заберу — это не вопрос. Он мне самому для дела нужен. Попусту в яме сидеть — ну очень нецелевое использование. Тут вопрос в другом. После того, как я от Велеса ушёл, из семи тамошних волхвов в живых двое осталось. Тот, который быстрее всех в лес убежал, и тот, который со мной пошёл. Остальные сдохли. Убегать в дебри лесные ты, вирник, не будешь. Как насчёт "сдохнуть"? Не дёргайся — поцарапаешься. Вижу, что не хочешь. Тогда — будешь мне помогать. Что для тебя не ново. Тебе от меня хоть когда ущерб был? Я же говорю — не тряси так головой. Тогда отвечай, коли я спрашиваю. Как мне перетолковать с посадницей? Келейно, тайно, под рукой?

Исторгая сопли, слюни и слова-паразиты, Спиридон открыл мне глаза. Ну где ж ещё заниматься просвещением, открывать глаза бестолковому попадёвому попаданцу, как не в тёмном грязном хлеву?

* * *

Многим ли из моих прежних современников знакомо понятие "ведомственное жильё"? А ведь было время, когда вокруг этого явления в России разыгрывались трагедии покруче Шекспировских. Пожары страстей, растягивающиеся на десятилетия. Угробленные, ради квадратных метров, жизни и души. Человеческие мозги, покрывшиеся паутиной на нежеланной, противной, и оттого изнурительной, службе. Бесконечные, бессмысленные, безысходные семейные войны. Жизнь с удавкой шантажа на шее:

— Разведусь. И куда ты пойдёшь? Служу-то я. И жильё — моё.

Или:

— Уволишься? А жить-то где? Ты уж потерпи. Козла этого.

"Внеэкономическое принуждение" путём предоставления "условного жилья" пышно цвело в СССР. Вполне исконно-посконно, попросту — средневеково. Поскольку широко распространено и в средневековой "Святой Руси".

Ни у одного попаданца не встречал упоминания о ведомственном характере жилья средневековых властных персонажей. А это мелочь существенная. И дело не только в праве собственности, но и в режиме обслуживания и использования.

На "Святой Руси" князь, переходя из одного удела в следующий, как установлено "лествицей", занимает двор своего предшественника. Ибо города построены так, что, даже при желании, часто нет другого места, где можно было бы поставить ещё один княжий двор. Только вот эта резиденция. По сути — служебное жильё.

Какой-то вариант американского "Белого дома". И очередная княгиня, поругивая свою предшественницу за безвкусицу, увлечённо меняет занавески на оконцах, затянутых бычьим пузырём. Только, в отличие от американского президента, новый удельный или светлый князь не знает на какой минимальный срок его сюда вселили. Продолжительность пребывания на посту — не один-два срока, пусть и с непрерывным изменением даты начала отсчёта и продолжительности самого понятия "срок", как у нас на пост-советском пространстве, а исключительно в зависимости от интенсивности смертности ближайших родственников.

Подобно тому, как при смене президентов в США происходит смена и тысяч чиновников администрации, так и при переходе князей с удела в удел заменяются и "служилые люди" на "Святой Руси".

"Князь лысый? — Ждём лохматого". "Новая метла — по новому метёт" — русские народные мудрости.

"Метла" "выметает" значительную часть построенной предшественником "вертикали власти". Тоже — в неизвестно какой момент.

При такой неопределённости самому строится... Абсурд-с. Поэтому верхушка в каждом уделе или городке живёт не в своём, а в казённом жилье.

Так же и местный Елнинский посадник.

Но это не всё.

В "Святой Руси" нет специализированных присутственных мест. Вообще, практически нет гражданских общественных зданий и сооружений. Крепости, церкви, мосты, рынки. И это — всё. Исключения, вроде Новогородского сместного суда — единичны. Все общественные функции, все функции управления исполняются или криком на торговых площадях, или во дворах жилых усадеб. В "Русской Правде" сказано: "тащить татя на княжий двор", а не "в княжий суд".

Фактически имеет место служебное жильё с сочетанием присутственных и жилых помещений. Было время, когда сельским учителям, давали жильё прямо в школе. Представьте себе, что Президент России не приезжает в Кремль на работу, а живёт там, в Большом Дворце. Как и было значительную часть нашей истории. И все министры ютятся по своим министерствам. Как бы это изменило картинку московских пробок!

* * *

Здесь пробок нет. Двор посадника — не частное владение, а средоточие местной власти. Дополняется помещениями для хранения собранного мыта, архивов, тюрьмой, казармой и прочим. И, как и положено административному центру, обеспечивается охраной и режимом допуска посторонних на эту территорию. Что я и наблюдал.

Если для контроля подходов к городу достаточно наблюдателя на башенке крепости, то для обеспечения порядка у проходной посадникова двора ставят стражников-мордоворотов. Которые меня туда сегодня не пустили и впредь не пустят: нечего незнакомому, не местному мальчишке по казённому двору шастать. А то шкоду какую учинит. Или попрошайничать будет. А может он со злодеями вместе? Которые нашего посадника-милостивица извести хотят.

Глава 120

* * *

Вторая проблема из той же серии: "доступ к телу ограничен". Только носит ещё более общий характер.

Здешнее общество организовано наподобие команды космического корабля: человек может испытывать иллюзию изоляции, приватности, только за шторкой санузла. Люди не бывают одни. Они постоянно находятся в поле зрения соседей, родственников, прохожих.

Исключения единичны. Святые отшельники в местах пустынных, монахи, ушедшие в затвор, и закрывшие за собой вход в пещеры. Некоторые охотники в лесу. Не все: загонная охота, охота "вытаптыванием", охота на крупного зверя — занятия коллективные. Часто просто массовые.

В населённом месте... Община. Не только всеобъемлющая, но и непрерывная, 24 часа в сутки без выходных.

Ещё более жёстко это правило действует для "вятших".

Служанка в богатом доме ещё может убежать в чулан и там наплакаться в волюшку, боярыня даже плачет под присмотром и прислухом людей своих. Аристократ никогда не остаётся один. "Д'Артаньян и три мушкетёра" — похождения не четырёх человек, а восьми. Пожалуй, только в постели у Констанции пылкий гасконец был один. В смысле: с дамой, но без Планше. И то — слуга знал где, с кем и чем занимается его господин.

Паркинсон, рассуждая о психологии семейной жизни, предполагает, что постоянная возможность сорвать своё дурное настроение на слугах, избавляла аристократических супругов от необходимости устраивать скандалы между собой. Вероятно, это способствовало и формированию норм аристократического поведения: постоянно пребывая в свете софитов общественного внимания, играя главную роль в бесконечной ежедневной пьесе "Будни N-ской усадьбы", аристократ должен был вести себя соответственно.

Из чего очевиден вывод: только тоталитарное общество, непрерывно подглядывающее и подслушивающее за всеми своими гражданами, способно воспитать истинных джентльменов.

* * *

Мне, в нынешней роли шантажиста-спасателя, эти предковые заморочки как серпом... Во двор меня не пустят. Городская стража. Если и пустят, то не во внутренние, семейные покои. Там — слуги хозяина-посадника. Но если и туда попаду, то переговорить с посадницей с глазу на глаз не получится. Вокруг неё постоянно слуги и служанки.

Нет, потом-то она может их отослать. Но как начать процесс? Был бы телефон — звякнул, мявкнул бы даме прямо в ухо. Вполне... "келейно".

До Александра Белла с его "говорящим телеграфом" восемь веков...

Я не могу начать её шантажировать, не сообщив ей на ушко пару слов о моих "подлых замыслах". И не могу убедить её отослать "лишние уши", пока не начну рассказывать про свои "подлости". Замкнутый круг. У попаданцев как-то эта ситуация поэтапно не проработана.

Мда... Будем разминировать минное поле по мере продвижения по минам.

Сия забота: как на "Святой Руси" к человеку тайно подойти да под рукой переговорить, была и осталася для меня и людей моих заботой важною. Тонкое это дело — первые слова сказать. Где, как, при ком. Как услышавший ответит? Сразу, не подумавши, по сторонам не глядючи... Многие хитрости и уловки довелось мне для сего придумать и людям своим в науку отдать. Вот и эта метода не единожды применена была.

— Спирька, ты же сейчас обратно побежишь? На посадников двор? Возьми меня с собой.

— Ты чего?! Посаднику в поруб проситься собрался?! Так ты ему не надобен — ты ж малолетка. Ну, даст кнута для острастки да прогонит.

— Мне посадник без надобности. Только одного во двор меня не пустят. А с тобой — пройду. От посадника — тайно.

— Сдурел! Погубить меня хочешь? Или Акима силой отбить собрался?! Мордофиля фофаньская!

Ты смотри как заговорил!

"Мордофиля" означает дурака чванливого, а "фофань" — просто дурака. Придётся успокаивать. Сильно испуганного — ещё большим испугом.

— Спирька, ты жить ещё хочешь? Или уже надоело? Мертвеца моего ходячего звать? Чтобы мертвеца лежачего сделать.

Спиридон с ужасом смотрел на меня. Он медленно елозил ножками, пытаясь отодвинуться, вжаться в стенку. Хороший у него... козлятник. Крепкий. Ни с разбегу, ни давлением — наружные стенки не валятся.

— Не надо писаться, дядя. Ты меня на двор проведёшь и по своим делам пойдёшь. Я там посаднице пару слов на ушко шепну и тихонько уйду. Никто и не вспомнит. Тебе никакого риска.

— Идиот! Там же управитель ваш, Доман! И других мужиков ваших — когда их в круг вытащат, а ты им на глаза попадёшься... А ну как кто опознает? Тебе-то плетей да в поруб, а с меня спрос: коли привёл — почему не сказал?

Судьба попаданца — хуже стипль-чеза. Отнюдь не "гладкие скачки". Вот, на ровном месте возникает совершенно идиотская для нормального человека задача: подойти к незнакомой женщине, сказать ей приватно что-нибудь умное и убраться.

* * *

Какая куча страстных и увлекательных историй на ту же тему — подойти к женщине. Про воспылавших страстью идиотов. Хотя бы просто обратить на себя внимание, перекинуться парой незначащих слов. "Только шепнуть ей — люблю. И умереть".

"Ковбой Джо собрался приударить за Мэри. Но чем же привлечь её внимание?

— А покрашу-ка свою лошадь в зелёный цвет. Приеду на ранчо, Мэри выглянет из окошка и скажет: Какая у тебя зелёная лошадь! А я ей: Мэри! Лошадь — фигня. Будь моей!

Покрасил, приехал, Мэри высунулась из окошка:

— О! Джо! Я вся горю! Я так хочу стать твоей!

— Да ты-то — фигня. Ты лучше посмотри — какая у меня зелёная лошадь!".

Сколько проявлено выдумки, героизма. А сколько денег плачено всяким слугам и служанкам... Море разливанное. А вот наоборот... Когда нужно шепнуть: "не люблю"... Придётся и здесь быть первопроходцем.

* * *

Спиридон, тяжко охая и постанывая, отряхивая прилипшую на одежду дрянь, пытался занять вертикальное положение. А я смотрел в никуда, пытаясь представить себе непротиворечивую картинку своего "отхода-подхода" к требуемому приёмнику информации.

Не красить же, в самом деле, отсутствующего коня в зелёный цвет.

Я-то думаю, что смотрю "в никуда", а реально я смотрю сквозь щель над просевшей дверью этого козлятника. В щели виден двор, по двору идёт давешняя девка с полным передником мусорной травы.

— Спиридон, это твоя девка по двору гуляет?

Спиридон чуть не заплакал. Стеная и охая, он неловко пытался подняться на ноги, держась за гнилые палки этого заведения.

— О, господи! Дитё бессмысленное! Сопля похотливая! С кем я связался! Тут чуть что — поруб, кнут, голову оторвут! А ты про девку!

— А ну-ка, покличь её. Быстро. Пока она мусор не выбросила.

Девка, явившаяся в хлев по призыву, довольно испуганно разглядывала грязного, в пятнах от козьего помёта и в древесной трухе, Спиридона, и, зашедшего в хлев по моей команде, Сухана. Хлев довольно низкий и мужикам приходилось наклонять головы.

Разговаривать с селянкой... я уже об это столько раз бился больно. Но сдуру повторил, ткнув пальцем в собранную ей траву:

— Это что?

— Где?

Спокойно, Ванюша. Тут надо поторапливаться, а, значит, проще подумать самому, чем добиваться ответа.

Если она эти лопухи выбрасывает, значит это сорняки. Гениально.

— Сними передник.

— Чегой-то?

Только когда Спирька, по моей просьбе, на неё рявкнул, она, предварительно заплакав, просто так, на всякий случай, развязала передник и положила его на землю. Спиридон и не вздумал её успокаивать, а занялся расширением собственного кругозора в части ботаники:

— На что оно тебе? Это ж щавель. Сорная трава.

Именно в этом, 12 в., французы первыми введут в перечень овощных культур щавель. Наши-то предки ещё в середине 17 в. насмехались над голштинцами, поедавшими "зелёную траву", которую все считали сорной. Из 200, примерно, видов щавеля даже и в 21 веке только два не считаются сорняками. Но в медицинских целях используют все. Хотя и по-разному.

— Ты, Спиридон, муж грамотный, во многих делах сведущий. Ты, поди, и Авицену читал. Помнишь, что он об этом сорняке пишет?

— Кого? Авицену? Я-то... ну... не, так-то оно понятно... хотя с другой стороны... и чего?

Нет, Спиридон горазд пугаться, но не дурак. Ещё и распрямиться не может, а уже вон как цепко смотрит. А испугался он потому, что лучше меня представляет возможные последствия.

Поскольку я — дурак-попаданец и вероятных бедствий в здешнем мире даже и вообразить толком не могу, то и остаётся мне только безграничная храбрость и запредельное самодурство. Проявляем.

— Вели ей раздеться. Догола.

Спиридон, редкий случай в этом народе, обладает реальной реакцией. Он уловил, что я не просто "похотью обуян", а имею какой-то план, включающий каким-то боком Авицену. Поэтому не стал вопить о сексуально озабоченных лысых недорослях, а просто оттранслировал мою команду объекту.

Девка снова завыла, попыталась сбежать, была поймана за косу. И достаточно эффективно доведена до полного обнажения. А чего ж не эффективно, когда всё снимается в два маха: один — косынка, другой — рубаха. Даже как-то неинтересно. Хотя с другой стороны... Но не сейчас.

Во избежание возможных помех своим планам, велел связать её и вставить в рот кляп. Тут от коз какой-то кусок мешковины завалялся.

Я как-то отвлёкся, перебирая собранные сорняки, как вдруг услышал сопение Спиридона. Он прижал девку в углу и старательно ощупывал её груди, ляжки, ягодицы.

Какая стремительная регенерация у наших предков! Я-то думал: он до вечера в раскорячку ходить будет. А он — уже. Или он впрок впечатления запасает? Просто, чтобы было, что приятного вспомнить на досуге?

— Спиридон, у нас больше заняться нечем?

— Чего? А... Как-то я пропустил... Тут всё дела-заботы... По службе княжеской... И не заметил, что девка-то выросла. Чевой-то у неё наросло, мясцо уже на костях появилось... Надо пристроить куда, а то начнёт в подоле таскать. Корми потом выблядков.

— Да отцепись ты от неё! Иди в дом, переоденься, возьми чего надо, и выходи. Давай, быстро.

Спирька, тяжко вздохнув, покинул этот "дом козлов", а я быстренько скинул рубаху, скинул сапоги. И одел на себя девкину рубаху. Мда, девочка-то пропотела. Но запах — приятный. Привкусов болезней не ощущаю. Запах нормального здорового молодого женского тела. А вот со штанами... Можно закатать под колено. Но рубаха у девки довольно тонкая. Опояска и всё, что на ней навешено — будет выпирать и просвечивать.

Главное: ножик видно со стороны. А без ножика — зачем опояска? А без опояски — штаны спадают. А без штанов... как-то мне неуютно. Как голый. Опять же: поддувает.

* * *

Это у тебя, Ваня, от третьего тысячелетия. Все великие люди древности ходили без штанов. Древнегреческие герои выходили в бой в шлеме и в гульфике. Их так потом на вазах и тарелках изображали. В совершенно неприлично-воинственном виде. Не ахейцы, а такая, извините за выражение, порно-армия. Но — чисто мужского состава. Женщины изображались одетыми. Хотя и весьма воздушно.

Аристотелю, Платону, Сократу — поддувало. Но не мешало.

Надо чётко понимать: в основе всей западной цивилизации лежит древнегреческая философия. В основе этой философии — свободно продуваемая голая задница. Вот на Востоке такой вентиляции не было. Поэтому там мистицизм, фатализм и мракобесие. Без всякой логики. А у греков — логика.

Как у Жванецкого:

"Ровно в двенадцать пищу приму, ровно в четыре на минуту выйду".

Связь — прямая, логичная, общедоступно наблюдаемая. Хоть у Аристотеля, хоть у Платона.

Здесь, в "Святой Руси", трёх-четвертной древне-греко-философизм: половина населения ходит без штанов — женского рода. Из оставшихся — тоже половина, потому что дети и юношество. Штаны — признак совершеннолетия и дорогое удовольствие. Швов там больше, чем на рубахе. Так что — только по праздникам или в холодное время года. "Бесштанное детство" — широко распространённое обще-наше-народное явление аж до после Великой Октябрьской.

* * *

Теперь сверху всё это платочками и прикрыть. И моей банданой, и девкиной косынкой. А иначе в рубашке-голошейке у меня вид... Эх, жаль зеркальца нет! Хоть бы посмотреть: как-то оно получилось... А вот сейчас и узнаем: Спиридон с крыльца бежит. И мне пора.

Передничек — подхватил, Сухану — указал, вперёд побежал.

— Тебе чего? Этот-то, плешак бешеный, отпустил, что ли? Ой!

— Вот, Спирька, не придётся тебе на посадников двор, на почестный суд, ублюдка рябиновского вести. Только девка твоя за тобой следом бежит, траву для посадницы несёт.

— К-каку траву?

— Каку-каку... Авиценову.

Спиридон ошарашено разглядывал мой маскарад, но сорвать аплодисменты публики не являлись моей целью. Мы выскочили из двора и побежали вверх по улице. Впереди — мятельник в развевающейся чёрной мантии и со здоровенной чёрной книгой под мышкой. Следом — я, в девкином наряде, с полным передником сорной травы в руках.

"Побежали" — громко сказано. Как же плохо ходить босиком! Особенно — в местах человеческого обитания. Не зря та "маруся" на берегу "мыла белые ножки". А то они совсем не белые получаются. И камушки какие-то попадаются. У этих туземок вместо ступней должны быть сантиметровой толщины копыта. Ой! Блин, только бы занозу не поймать!

* * *

О'Генри описывает одного американского консула, который сбежал от несчастной любви в какую-то банановую республику. Через некоторое время предмет его возвышенной страсти является в тот же городок. Естественно, вместе с отцом. Ибо в те давние времена юной особе, даже и американского гражданства, отправляться одной в такую даль без присмотра, было неприлично. Хиппи и секс-туризма ещё не было.

Однако приезд консульской душевной привязанности был обусловлен отнюдь не делами сердечными, а исключительно бизнесом папашки. Помимо прочих несчастий, тот был ещё и сапожником. Увы, туземный рынок обуви оказался ограничен двумя-тремя европейцами и северо-американцами. Туземцы же пребывали в счастливом неведении о существовании столь изощрённого орудия пытки, каковым является "обувь модельная".

Влюблённый дипломат, что уже само по себе есть нонсенс, продолжал пылать страстью, но, будучи при этом американцем, обратился за помощью к Меркурию, дабы добиться благосклонности Венеры. Типа: решаем папашке его бизнес-проблемку и его дочка будет моей.

Будучи влюблённым, он стремился к своей мечте, будучи американцем, он стремился к своей мечте по-американски. Путём формирования нового сектора рынка потребительских товаров. "Американская мечта" — она, знаете ли, такая... секторальная?

И вот, под покровом темноты, вооружившись мешком с небольшими, но весьма колючими плодами, сей сотрудник Госдепа засевает песчаные улицы туземного городка плодами своего лямур-бизнес-умысла. По утру, поколовшие ножки туземцы и туземки, вопиют и бегут за обувью. Привезённый из Сан-Франциско товар — к обеду уже раскуплен, а к ужину — согласованы детали обряда наложения цепей Гименея.

Как это знакомо по 21 веку! И наилучшие, возвышенные помыслы в качестве исходной мотивации, и действия по подрыву местного образа жизни под прикрытием темноты и дипломатического паспорта, и изощрённое навязывание всему миру своих ценностей. В том числе — и обувных. Путём минирования путей сообщения, нанесения уколов в наиболее болезненные точки местного общества, продвижения собственных товаров для решения сами же американцами созданных проблем. Заставить людей ходить в обуви — это, безусловно, неоколониализм и глобализация.

Что радует: нам американизмы в форме ботинок и штиблет не грозят. Поскольку всякая гадость и так у нас на дорогах постоянно валяется. Нет нужды по ночам, тайно, с мешком, чего-то там разбрасывать. Мы к этому привычные и просто отращиваем дополнительный слой кожи на пятках. А и фиг вам против наших копыт!

* * *

Только я дошёл до этой, полной неприлично неприкрытого кожно-пяточного патриотизма, мысли, как мы добрались до места, и Спиридон сунулся в калитку посадниковых ворот.

У калитки было несколько мужиков, Спиридон с кем-то раскланивался сам, кому-то кивал в ответ. Я проскочил вслед за ним. Впереди, поперёк двора стоял нормальный для этих мест трёхэтажный терем с широким и высоким крыльцом под крышей на балясинах-столбах. На самом крыльце и возле него торчало и слонялось десятка полтора мужиков.

Спиридон был прав: среди столпившихся я увидел и Домана.

Не дай бог опознает.

Сволота. Ты мне ещё попадёшься, сексот, стукачок, сука...

Так, эмоции — после. Надвинув на нос девчачий платок, я ссутулился, опустил лицо и потихоньку потопал вправо. По словам Спиридона, там, за правым торцом терема был вход на задний двор, где в маленьком садике пребывала, вероятно, сама посадница со служанками.

Ещё на улице Спиридон сделал последнюю попытку отвратить меня от явно безумной авантюры:

— Ежели ты думаешь к посаднице в ножки броситься, Акима вымолить — не надейся. Она баба крепкая, на жалость её не возьмёшь. Она таких просильщиков на конюшню посылает. Чтобы выпороли хорошенько да беспокоить её по глупостям отучилися. И подношения она не берёт — посадник сам волость выкручивает досуха. Не ходи — сам попадёшь и меня повалишь.

— Не дёргайся, Спирька, всё будет абгемахт.

На этом и замолчали. Слово "абгемахт", как я заметил, внушало Спиридону глубокое уважение, и успокаивало его мятущуюся душу. Теперь задача: найти эту "бабу крепкую". Которая "подношений не берёт". По здешним святорусским понятиям — больная какая-то.

Жердяной забор и вправду отделял от общего двора небольшой участок за теремом. Там была пара яблонь, кусты крыжовника, заросли малины вдоль заборов, беседка и лужайка. На лужайке располагался род дощатого манежа, в котором ползал годовалый младенец. Вокруг крутились и сюсюкали три женщины. Ещё две сидели в тени в беседке. Одна из них, подходящая под описание Кудряшка по возрасту и внешности, была одета в более дорогое, цветное платье. Вот к ней я и направился, старательно репетируя собственную речь.

Ага. Речь-то речь. Только обратиться первым младшему к старшему — нельзя. И смотреть прямо нельзя. Спасибо Савушке: уроки русского вежества он в меня крепко вбил.

"Жить я буду — не забуду этот паровоз.

Трое суток в подземельях на карачках полз".

Наконец, моё нервное ожидание было прервано ленивым вопросом:

— Ну?

Какое у неё контральто! Богатый голос, глубокий. Кудряшок не зря им восторгался. А уж страстный шёпот любовных признаний в этом исполнении... А вот внешне она, видать, несколько пополнела. Но её это красит. Наверное. Я со здешними стандартами женской красоты так и не разобрался. Явно больше, чем в моё время. И по весу и по обхвату. Что-то типа 120-100-140. При росте 160. Белая сметана — как превосходный эпитет для кожи, и "гляделки по пятаку" — для глаз. Большие, круглые, светлые.

"У неё глаза стального цвета.

У неё коса — до парапета.

И размер ботинок — сорок третий.

Чтобы устоять на парапете".

Дама соответствует песне. И ещё — разговаривает.

— Ну! Заснула?

— Эта... ну... госпожа посадница... травки вот... с огорода... стало быть...

— Дура. На что мне твоя трава? У меня и своих сорняков полно.

— Ой! Да нет же! Это ж щавель кудрявый! Да вот же! Цветочки у него красненькие! Этот... как его... бесерменский-то... Авиценой звать... дескать от укусов помогает. И от скорпионов, и от гадов, и от... ну вcякого... мошек-блошек, червячков-паучков...

Я старательно имитировал бессмысленный щебет селянки обыкновенной, и, одновременно, совал посаднице в руки свой передник с ободранными на Спиридоновом подворье стеблями.

* * *

Почти все виды щавеля считают сорняками. Но практически все они используются как фармакологическое сырьё. У разных видов в ход идёт почти всё. Обычно — высушенные корни. Есть рецепты с использованием листьев, соцветий, стеблей. Но, пожалуй, только Авицена предлагает использование зёрен щавеля кудрявого для лечения и профилактики укусов ядовитых змей и скорпионов.

Вообще-то, тёртые свежие корни и вправду рекомендовано прикладываются к месту змеиного укуса. Но Авиценна говорит о зёрнах. Зёрен ещё нет — середина июля, а вот цветы, где будут зёрнышки — есть. Что и навело меня на мысль сделать посаднице "букет в подарок".

* * *

— Ну и чего с ним делать?

— Дык... эта... ну... а... растереть в кашицу и вона... ну... где дитё ползает... да... тама вокруг... помазать густенько... никакая гадость не подползёт. Вот те крест святой! Авицена же ж!

Авицена говорит о приёме зёрен внутрь. Но давать непонятно что маленькому ребёнку... не посоветовал бы никому. Да и с точки зрения родительницы — использовать на собственном сыне неизвестно откуда взявшееся снадобье...

Интересно, что сочетание идиомы "крест святой" и латинского прозвища "Авицена" мусульманина с китайским именем Ибн Сина создаёт атмосферу доверия и уверенности. Во всяком случае, посадница не стала добиваться более высокого уровня достоверности информации путём уточнения достоверности информатора.

Я, наконец-то, нащупал и развязал у себя за спиной узел пояска фартука и сунул посаднице в руки. Та внимательно посмотрела на траву, понюхала красненькие цветочки, видневшиеся на некоторых стеблях, потыкала в них пальцем, и, передавая передник своей напарнице, задала штатный вопрос:

— Это-то понятно. Почему мало принесла-то?

Вторая женщина, существенно более пожилая и широкая в кормовой части, подхватила мой передник и потопала к манежику. Я старательно лепетал что-то неопределённо-оправдательное. Дескать: не сезон... вот только самые последние... которые особо сильные остались... и мы тут же всё как есть... сразу же исключительно только для госпожи посадницы... не единого себе не оставили...

Мы оба проводили женщину глазами, и только когда она, отойдя шага на три, начала громко командовать остальному женскому персоналу, я дал конкретный ответ. Чуть наклоняясь к плечу посадницы, тихо сообщил:

— Есть и ещё. Привет от Кудряшка. Приходи к нижнему посаду с речной стороны. Одна. Как стемнеет.

Посадница еще пару мгновений смотрела в сторону манежа и служанок. Потом медленно повернула голову в мою сторону. Я уже был в трёх шагах. Прошептав ей в лицо, так что она могла по губам прочитать "Кудряшок", я, продолжая пятиться задом и кланяясь на каждом шагу, отступал в сторону калитки этого милого летнего садика.

Вот она сейчас как закричит... Но раздался обиженный крик ребёнка. Женщины, мамки-няньки, принялись обсуждать обновку в форме щавеля кудрявого, пожёванного, размазанного, и перестали уделять малышу внимание. О чём он и возопил. Посадница, как и всякая нормальная женщина, немедленно повернулась на голос своего дитяти. Когда она снова оборотила взгляд свой в сторону калитки — меня тут уже не было.

"Не бежать! Не смотреть! Глаз не поднимать!" — снова, как когда-то на Степанидовом подворье в Киеве, мне пришлось сдерживать себя, своё стремление убраться поскорее. "Шажочек — мелкий, плечами — не двигать, руками — не махать, ногу ставить на носок...". Вот уж не думал, что мне пригодятся поучения Фатимы. Может быть — и жизнь спасут.

Мне очень хотелось остаться и посмотреть суд над Акимом. Ну очень! Но ворота во двор были к этому моменту распахнуты. В них въезжала телега, нагруженная какими-то узлами. А за ней гнали связанных рябиновских мужиков. Похоже, посадник решил убрать с воли всю рябиновскую команду.

Следующие мои. И я сам.

Ну, это мы ещё посмотрим.

Старательно дотерпел до ворот и только на улице рванул со всех ног к дому Спиридона. Судорожное переодевание в хлеву. Девку я всё-таки сообразил развязать и припугнуть, чтобы не болтала. По крайней мере, до моего ухода она так и сидела, забившись в угол козлятника, чуть слышно подвывая и прижав к уже заметным грудкам брошенные ей её тряпки.

Спешная эвакуация на базу, но не бегом, а быстрым шагом, а то Сухан — взрослый муж. Мужику бегать не положено: внимание привлекает.

Мои уже продрыхлись, но ещё не успели разбрестись по окрестностям. Громко поданная рефлекторная команда: "На выход с вещами, быстро" вызвала недоумение только у хозяина подворья и у кормщика. Впрочем, когда хозяин понял, что заплаченное вперёд за три дня постоя, отдавать не надо, то даже начал помогать. А возмущение кормщика было остановлено видом Ивашкиного кулака у носа:

— Боярич сказал "бегом". Давай быстро, а то у нас на заимке и безногие бегают. Тебе что, ноги поломать, чтобы ты бегом шевелился?

* * *

Говорят, что у младшей из дочерей Ярослава Мудрого, ставшей впоследствии "Анной Ярославной — королевой Франции", был в юные годы бурный роман с предводителем одной из ватаг норманнов, проходивших через Киев. Дело дошло до ушей Ярослава, он послал дружинников схватить наглеца. Пока княжеские гридни спускались по скользкому после дождей Боричёву ввозу к Днепру, этот юноша, по имени Филипп, стоявший лагерем на Подоле, успел поднять своих людей, столкнуть лодии на воду и уплыть.

Анна отправилась королевствовать в Париж, где и поразила своего мужа выбором имени для первенца. С тех пор греко-византийское имя "Филипп" вошло в династические дома Западной Европы, а позднее — и в народы.

* * *

Меня Ванькой звать, а не Филей, но сматываться быстро я умею. Мы успели увидеть, как по мостику из города в наш посад топает команда стражников в сопровождении пустой телеги для наших вещей.

"Мотнул

многозначаще

хвост кобылий,

хоть вещи

свезёт задаром вам".

Не надо мне такого "задаром". И вообще: у меня тут "Русь Святая", а не "Стихи о советском паспорте". Мои люди уже на вёслах, сталкиваем наше корыто на воду и топаем вниз по реке. Угребаем. Или — угрёбываем. Или ещё чего созвучное...

Стоило нам отойти за ближайший мысок, как кормщик не утерпел и возопил:

— Да как же это! Да что ж это мы как тати ночные! На нас же вины нет! Аким-то ни в чём худа не содеял! Что ж мы бежим-то! Тама проверят, правду-то узнают. Разберутся и отпустят.

— Дядя! Кончай сопли разбрызгивать! Кто будет разбираться? Посадник? Там счёт об тысяче гривен кунами. У посадника в них доля. Он-то точно разберётся. Как ему мимо серебра не проскочить.

Мужичок, услыхав сумму, явно запредельную для его воображения, сидел, открыв рот, и испуганно смотрел на меня.

— И, эта... и чего теперича?

— Не жуй. Деда я не брошу. Я своих не бросаю. (Вижу только спины своих людей, но и по спинам видно: услышали и запомнили). Акима надо вынимать с поруба. (Благими пожеланиями вымощена дорога в ад. Моими — наверняка).

— Эх, тяжкий доспех не взяли (Ивашка предлагает боестолкновение).

— А мы — тихонько. (А Чарджи, оказывается, тоже авантюрист).

— А ну как поймают? (Николай пытается внести долю здравого смысла в беседу сумасшедших).

— Кончай болтовню. С города нас не видать. Станем к левому берегу в укромное место. Чтоб с реки не разглядели. Стоим до ночи. А там видно будет. Вы же спать хотели? Что, выспались уже? Теперь отсыпайтесь впрок.

Приглядели местечко, въехали лодкой в какие-то кушири, огляделись по берегу, замаскировались от реки, костерок разложили, ещё раз перекусили. Отдыхаем, рыбу ловим, комаров кормим. Тишина, покой, благодать.

Только-то и отдохнуть, пока власти тебя ловят.

Я весь извёлся. Куча всяких "как-то оно будет". Варианты и контр-варианты. Если Аким скажет: "княжих людей убили по моему приказу" — хана. "Признание — царица доказательств". Потом можно будет всю жизнь доказывать, что он ошибся, что его не так поняли, что он не то имел в виду...

"Слово — не воробей, вылетит — не поймаешь" — русская народная мудрость.

Самое скверное, что этого "не-воробья" поймают другие. Мудрость многократно и разнообразно, в смысле различных "не-воробьёв" и "не-птицеловов", проверенная.

Напишут: "Рябина — вор и душегуб" — ни отмыться, ни подняться не дадут.

Соответственно, все мои мысли насчёт боярства, вотчинки, обучения людей, "избы по белому"... Впору всё бросать и подаваться в тёплые страны. Как цапли перелётные.

Конец двадцать второй части

Часть 23. "Бойцы тайных фронтов"

Глава 121

Если дед упрётся, то ведь тамошний палач не запросто так на сырой уголь ругался. Здесь, конечно, "Святая Русь" ещё, а не Московская. Такого беспредельного палачества, как на Москве, здесь ещё нет. Нет ещё повсеместно русского народного правила: "доносчику — первый кнут". Доман-то по двору ходил и на крыльце стоял вполне нормально. Но при таких суммах и "несознавке" Акима...

"Сидел дед в несознавке, ждал от силы пятерик,

Когда внезапно вскрылось это дело...".

Ни "защитничка Шапиро", ни расстрела — здесь нет, но деду сходу влепят "тест на железе". Я уже говорил, что по "Русской Правде" ложное обвинение, привёдшее к такой проверке, карается как убийство — сорок гривен. Похоже, это оценка законодателем выживаемости испытуемого по результатам тестирования. А если остаются ожоги — виновен.

А как им не остаться?! Разве что по воле божьей. "Яви чудо, господи". Если человек у нас невиновен перед законом и властью, то это, безусловно, чудо господне.

Единственное, что несколько вселяет надежду — я просил Спиридона потянуть время. Может, сперва мужиков "колоть" будут? Глядишь, до заката не успеют, и Аким с целыми руками останется. А я ночью с посадницей переговорю, попугаю бабу. Чтобы и Акима вытащить, и дело вовсе закрыть. Потом — "ночная кукушка всех перекукует". И — по нашей родной народной "Дубинушке". В канцелярско-бюрократическом варианте:

"Эх, бумажечку ухнем!

Эх, зелёные сами придут!

Потянем, потянем,

Да спишем!"

Посадник здесь "назначенец", а не "избранец". Манера выбирать себе городского голову — посадника — на Руси имеет весьма давнюю традицию. Поэтому даже князья, назначая глав городских поселений, градоначальников, титулуют их по-старому — посадниками. Через пару столетий русские князья, чтобы уж ни у кого и иллюзий не было, заменят "посадников" — "наместниками".

Но здесь и сейчас... А уж Ростик, с его принципом: "Сделаем людям посвободнее. Ибо сказано в Святом Писании... и от этого кошель толще будет у нас", всякие такие "завитушки" очень применяет. Название-то старое, русскому ухо приятное. А то, что по сути — бюрократ и держиморда... до сути ещё додуматься надо.

Мне это на руку: работа с "избранником"... имеет свои специфические особенности. С чиновником проще. Как сделать так, чтобы к посаднику "зелёные сами пришли" и сколько их нужно? Для "полного списания" проблемы. И чтобы самому не попасться...

Это — потом. Сперва Акима надо выручать.

Я крутился и мучился. Не находил себе места. Потом совсем сбрендил от жары, скинул с себя всё и полез купаться.

Ага. Плескался бы я на мелководье... А я начал наяривать вдоль Десны.

* * *

Ух и славно воду речную — мощным взмахом разрывать! Когда она идёт под тебя, вокруг тебя, а тело само выталкивается вперёд. Проворачивается, ввинчивается, устремляется. Речные струи становятся то плотными, держащими и сопротивляющимися, то, вдруг, мягкими, почти незаметными. Мышцы работают, выбрасывая всё накопившееся, всю злость, тревогу, сомнения в эту прохладную, упругую, почти живую, воду. Остужающую и тело, и голову, и мысли в ней.

Река так похожа на наш мир. В нем можно барахтаться. И — захлебнуться. Можно перестать барахтаться. И — захлебнуться. Можно чуть шевелиться и просто плыть по течению. Можно "упереться рогом", вообразить себя самым-самым, и рвать против течения. Против законов физики, против "силы вещей". Можно поплыть поперёк. И вообразить себя самым хитрым.

Только я — не рыба. Для меня все эти направления — только малая часть моего пути. А сейчас я просто смываю тревогу. Своим трудом, своим потом выравниваю, успокаиваю сердце и мозги. Тренажерный зал, а не поле боя. И не надо выискивать глубокого смысла в направлении плаванья по реке, а надо найти направление выхода из реки. Пора вернуться к людям. К моим людям.

* * *

Стоило мне возвратиться к лодке, как я понял: что-то не так сделал. Мужички мои смотрят как-то... насторожено. Кормщик вообще вздрагивает и норовит из лодки выскочить.

— Ну что опять не так?!

— Да не... да всё хорошо... да мы тут на солнышке...

— Ивашко, в чём забота? Внятно, по делу.

— Дык... эта... ну... Ой!

— Николай, вот тебе со-ложник. В сортир спать пойдёте вдвоём.

— Дык... Я же остановился! Ну, сорвалось. Я ж не по злобе!

— Так и я не по злобе. Просто для памяти. Твоей. Ты-то хоть не забыл, с чего вы тут перепуганные сидите?

— Мы-то? А ты-то! Ты-то сам-то где так плавать выучился?! Уж не водяной ли надоумил?

— Во-во. И мертвяк его давеча с водяным разговаривал. (Кормщик вносит свою лепту) Он-то, поди, от русалок засланный. Чтобы всех нас на дно уволочь.

— Дядя, да кому ты нужен! Пень трухлявый. На тебя в реке и сом не польстится. Разве что рак по кусочку откусывать будет. Если даром ему отдать да доплатить. А насчёт русалок... слыхал я такую историю. Поймал раз рыбак русалку. Вытащил её на берег и сидит над ней, думу тяжкую думает. Тут сосед прибегает, тоже рыбачок вроде тебя. И сходу в крик: "Давай мы её сейчас... будем ять!". А первый-то посмотрел с тоской и говорит: "А как?".

— Эта... И чего?

— А того. Ты конструкцию русалки в деталях представляешь? Про сросшиеся в единый хвост ноги — слышал? От какого места она чешуёй рыбьей покрыта — помнишь? Ну, как придумаешь "как" — разбуди. А я пока вздремну впрок — ночь весёлая будет.

Ладно, выкрутился старым анекдотом. Но, вообще-то, чистый прокол. Не плавают на Руси кролем. Только сажёнки или по-собачьи. Хреновый из меня шпион бы получился — на такой очевидной вещи проколоться. И что характерно: сразу шьют "связь с нечистой силой".

Хорошо, что я тут батерфляем не... не уелбантурил, а то бы полволости сбежалось. "Хоть и нет никого".

Изнурительное безделье заставило меня попытаться спрогрессировать в "Святой Руси" игру в города. Воспоминания о "Джентльменах удачи" подействовали успокаивающе: я вообще Леонова люблю. Как и по фильму, игра шла недолго. До "Воркута — я там сидел" мы не дошли, но когда Чарджи сказал:

— Белгород. Я там бился. С этими погаными собаками, с кыпчаками, — и, видимо, вообразив себе тот бой, начал тянуть саблю из ножен — никакой Дорогобуж почему-то не вспомнился.

* * *

Горячие у меня ребята. А по делу нужно составить реестр городов русских. И не только для игры. Хорошо бы понять: Русь — это что? Потому что, тот список "городов русских", который здесь ходит, включает и моравские, и болгарские, и волошские города.

Екатерина II вскоре по воцарению своему была крайне удивлена особенностью функционирования Императорского Сената: производя назначения воевод по российским городам сей высший государственный орган не имел общего реестра городов. Пришлось Государыне Императрице посылать в книжную лавку за картой. И приобретать за свой счёт Сенату в подарок.

Здесь достоверной информации ни за какие деньги не купишь.

"Нет хуже, чем ждать и догонять" — ещё одна неправильная народная мудрость.

"Догонять" — интересно, азартно. Нужно быть быстрее, умнее преследуемого, нужно правильно срезать углы, нужно предугадывать повороты дичи. А если догоняешь крупного зверя, то можно нарваться и на встречную засаду. Та же рысь имеет мерзкую привычку делать петлю и укладываться возле собственного следа, поджидая преследователя.

А вот ждать... Просто — терпеть. В английском есть слово "пейшенс" — терпение. Как говаривал Макарушка Нагульнов по поводу английских "сплотаторов": "шипят они, злобствуют". Вот и я злобствую. На солнце. Как же оно медленно по небу ползёт... В городе, может статься, Акиму руки калёным железом жгут. А я тут сижу и ничего не делаю. Поджидаю...

Мерзкое чувство.

* * *

"Всё — проходит". Царь Соломон и в этот раз оказался прав. Прошёл и этот день.

Едва солнце ушло за горизонт, как мы выбрались из левобережного хмыжника и переставились в такой же хмыжник, но правобережный. И существенно выше: почти к краю луговины, откуда виднелись тёмные очертания посада на возвышенности.

Уличных фонарей на "Святой Руси" нет. Как, впрочем, и вообще в этом мире. Огоньки в домах не горят. С западной стороны неба чуть подсвечивают сумерки.

— Сидеть тихо. Ждать меня. Не приду до света — уходить в Рябиновку. Сухан, за мной.

Никогда не приходилось бегать на тайные свидания. Ни в той жизни, ни в этой. То есть, конечно, бывали встречи... не афишируемые. Но в темноте, по чавкающему лугу, к женщине, но совсем с другой целью...

А уж ночные встречи по поводу шантажа... Как это здесь, в средневековье делается — представления не имею. Учитывая ритуальную насыщенность туземной жизни, могу предположить, что мероприятие должно быть как-то... обритуалено. Какие-нибудь "два притопа, три прихлопа, зашипеть по-змеиному, завыть по-звериному", "дождаться вопля выпи и в ответ три раза крякнуть удодом с молитвой"...

"А иначе

Нам удачи

Не видать".

Отсутствие знаний местной специфики не исключает полезности знаний обще-криминальной. Или — общечеловеческой.

У меня есть очень серьёзные сомнения в том, что посадница будет рада весточке от Кудряшка. Чтобы он там не говорил и как бы не расписывал "страстные лобзания" при расставании. Я почти уверен, что требование добиться освобождения Акима под угрозой раскрытия тайны отцовства того самого малыша, который сегодня ползал у меня на глазах в манежике на заднем дворике, будет воспринято... неблагожелательно. Возможны истерики и взбрыки.

Поэтому: Сухан, еловина, мешок, овчина, ременные вязки. А, ещё, на всякий случай, Сухану — кольчугу.

"Лихие девяностые" воспитали у меня некоторые полезные рефлексы. Типа: приходить на место встречи за четверть часа до начала. Типа: просто перекурить и осмотреться. Отходы-подходы, транспортные возможности, рельеф местности... Не то, что бы ждёшь всякого чего, а просто автоматически. Мне так спокойнее.

Пришлось поподпрыгивать от нетерпения возле лодки: пока светло — на луг не сунешься. Вот только случайных свидетелей мне не хватает. Не думаю, что на нашем постое оставили засаду — мы возвращаться не собирались. Но если кто-нибудь из туземцев увидит, да куда надо сбегает, то нашему разговору могут помешать в самый не подходящий момент. Толстые дяди с тяжёлыми железяками в руках.

Подножие холма, на котором стоит посад, заросло кустами — туда я посадил Сухана. Прикинул со стороны, чтобы его белая рубаха сильно не просвечивала, а сам устроился пониже. Ждём-с.

Ждать пришлось долго, и посадница появилась неожиданно с другой стороны.

— Кудряшок где?

Я даже испугался. Вдруг, из сгустившейся за это время темноты — голос. Потом сообразил: в отличие от меня, дурака, посадница была в тёмном платье и тёмном платке. Меня-то в белой рубашоночке — издалека видно, а её — только с двух шагов силуэт.

— Ну, чего молчишь, будто язык проглотил. Где он, я спрашиваю.

— Там. (Я неопределённо махнул рукой в сторону востока). Но письмецо прислал. Вспоминает как вы ласкались-миловались, какие ты слова ему любовные сказывала, как над мужем законным посмеивалась. Про сыночка своего спрашивал. Хорошо ли посадник ублюдка Кудряшкового кормит? Хотел письмо тебе сразу отдать, да вот беда — Акима Рябину, отчима моего, сегодня повязали, в поруб кинули. Ты бы помогла, благодетельница. Уговорила бы муженька отпустить невиновного. А то ведь мне к посаднику идти, торг с ним вести, отчима за грамотку выкупать...

— Грамотка с тобой?

Я уверенно похлопал себя по груди. Карманов здесь нет, так что пришлось свернуть бересту в трубочку и сунуть за пазуху. Лежит и царапается.

— Ясно. А сам-то Кудряшок скоро сюда будет?

— Ну, это вряд ли. Ножками он занемог. Со двора не уходит.

— Так где ж тот двор? Уж очень мне охота с миленьким моим повстречаться. Не доигрались мы с ним, не добаловались. Где ж он, сударь мой яхонтовый, живёт-обретается?

Что-то у меня когнитивный диссонанс в ушах.

Дословно это означает: "несоответствие полученного ожидаемому".

Я ожидал испуга, слёз от перспективы раскрытия факта супружеской измены, а имеем явно и смело выражаемое стремление продолжить. Стремление безбоязненное и, пожалуй, даже наглое. Тональность и стилистика выражений несколько... демонстративна. Но это — на мой взгляд. А я что, понимаю, как такие слова надлежит говорить "первой леди" вот в этом городке Елно, вот в этом 1160 году от Рождества Христова?

* * *

Похожий случай описан в "17 мгновений весны" на примере попытки шантажа германской разведкой аргентинского дипломата. Акция по вербовке "на девочке" сорвалась после того, как аргентинец, внимательно поразглядывав фотографии постельных сцен со своим участием, сказал:

— А можно ещё один комплект фоток? Для моей жены. Мы с ней очень любим рассматривать такие картинки в постели.

Офицеры СС разошлись во мнениях: возможно ли такое? Бесстрашные унтер— и штурмбанфюреры задались вопросом:

— А кто из нас не боится своих жён?

Поскольку длительно и интенсивно внушаемые нацистами всей германской нации "твёрдые моральные принципы" сказывались уже и на психике "чёрных рыцарей", то итогом размышлений было:

— Такого быть не может. Нас снова провели.

На "Святой Руси" Гебельса нет, а насколько местная православная церковь эквивалентна нацистской пропаганде в части внушения "твёрдых принципов" — непонятно. Возможно, мне, как тем унтер— и штурм— следует сказать: "Нас снова...". Точнее: "я снова лопухнулся".

* * *

Переходим к плану "Б".

Какой я умный! Сумел же, исходя из особенностей поведения аргентинских дипломатов в те ещё времена, предусмотреть и продумать ещё один вариант. Раз на неё не действует шантаж — попробуем торг.

— Яхонтовой твой сидит в тоске-печали, тебя дожидается, В тихом месте, в укромном уголке. Помоги мне — и я тебе то место укажу. Весточку отнесу, коль захочешь. Но сперва надо вызволить Акима Рябину. И дело против него закрыть. Потолкуй с мужем своим. Как Акима выпустят, так я тебе и про Кудряшка всё расскажу.

— Расскажешь. Не можно это.

Последняя фраза как-то выпадала, была не связана с нашей беседой и произнесена была напряжённо и декларативно. Какая-то бессмыслица. Вроде известного: "Над всей Испанией безоблачное небо".

Я ещё не успел додумать эту мысль, как какая-то сила схватила меня сзади за руки, рванула их назад, прижала меня спиной к чему-то мягкому и обширному.

— Вали его!

Посадница шагнула мне навстречу, одновременно запуская правую руку в левый рукав своего тёмного платья. Меня подкинуло в воздух, крутануло и воткнуло лицом в луговую траву.

Здесь, у подошвы холма, земля была довольно сухая, лицо не вмялось в почву целиком, мог бы, наверное, закричать. Но сначала меня настолько всё происходящее поразило... А затем в спину резко упёрлось что-то очень жёсткое и тяжёлое. Так что и вдохнуть не мог. Только мычать.

Кажется, над моей головой что-то говорили. Меня снова, как кутёнка, вздёрнули. Я успел только судорожно глотнуть воздуха.

"Пролетая над гнездом кукушки".

Как тот партизан из анекдота: "Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось? — Алес, алес. Фоер!".

И снова меня резко приложили о землю. Теперь уже спиной. Весь проглоченный воздух снова выбили. Да вдобавок что-то плотно прижало к земле мои руки над головой, а на живот резко уселась верхом посадница. Всё это произошло так быстро, что я даже свой любимый "факеншит" не успел подумать. Так это... ах, ляп, бах, ух, ох. Ё!

Последнее — когда посадница запустила под себя и под мою рубаху руку, и, царапая мой мякенький животик ногтями, перстнями и самой берестой, вытащила оттуда Кудряшково сочинение. Глянула на него, но даже не стала разворачивать — слишком темно для чтения. Зато в другой руке у неё оказался небольшой ножик. Очень изящный, насколько я смог разглядеть в темноте, довольно тонкий и короткий стилет.

Рукояти я не рассмотрел, а вот сам клинок — очень даже хорошо. И сильно коротким он не выглядел. Поскольку был весьма наглядно приставлен к моему глазу.

— Ну что, деточка, сразу скажешь, где этот поганец Кудряшок обретается, или сперва тебе глазик выковырнуть? Где ты этого змея ползучего видел? Ну! Говори!

Я сам за последнее время несколько раз применял тот же приём: "ножик на глазик". Впечатляет. С этой стороны, со стороны очень близкого острия — особенно. Очень хочется отползти, но что-то над моей головой меня держит.

Должен честно признать: никакой внятной реакции у меня не было, я чисто инстинктивно шебуршил ножками, издавал какие-то невнятные звуки. Остриё приблизилось. Но у посадницы была занята вторая рука — она не могла зафиксировать моё лицо. Ей пришлось отвести кинжал и, оттянув на груди платье, сунуть себе за пазуху свёрнутую бересту.

"Гроши я сховав у самоё потаённоё место — к жинке за пазуху. А бандюки, слышь-ка, сразу туда и полезли".

Это из "Педагогической поэмы". Какая связь — не знаю. Но мелькнувшее воспоминание вывело меня из ступора от этого потока неожиданностей.

— Сухан! Б...!

Здесь "Б..." не характеристика, а призыв к действию. Приказ, команда. Но внятной команды не получилось. Посадница сразу прихлопнуло мне лицо освободившейся рукой. Могучая у бабы ручка! С зажатым ртом я не мог ни крикнуть, ни пошевелить головой. Как в тиски попал. Наклонившись к моему лицу, она поднесла снова клинок к моему глазу и спросила:

— Сразу скажешь? Или сперва окривеешь?

Дура! Как же я скажу с зажатым твоей рукой ртом?! Я нервно промычал эту мысль в её ладонь, наблюдая за приближающимся остриём. Кажется, обнаружившаяся техническая проблема стала очевидной и для посадницы. Она несколько недоуменно чуть отвела стилет от моего глаза.

В следующий момент меня дёрнуло, а её с меня снесло.

Вот она была, висела прямо надо мной. Злое лицо близко, в двадцати сантиметрах от моих глаз. В тёмном платке и со злобной улыбкой. И раз — исчезла. Только что-то светлое, тонкое промелькнуло молнией. Туда-обратно. Какой-то шорох справа, какой-то "ах" за головой, снова светлое в темноте пролетает надо мной... глухой звук удара.

Мне пришлось пару раз сглотнуть, прежде чем я смог нормально двигать челюстью. Надо мной стоял Сухан со своей еловиной. Дерево ошкурено и в темноте выглядит светлым, почти белым. Вот эта оглобля и пролетала над моим лицом светлой молнией. Да и сам Сухан различим издалека даже в темноте: белая рубаха, белые штаны. Но посадница очень увлеклась вытягиванием из меня информации — перестала смотреть по сторонам. И не одна она.

Подобралась ко мне со спины и держала за руки её давешняя служанка. Та баба, которая приняла мой передник с Авиценовой травой. То есть, посадница пришла не одна, как я ей говорил, а со служанкой. И устроила на меня засаду: баба пришла с другой стороны, чем госпожа. Подобралась незаметно во время разговора и, по кодовой фразе "Не можно это" — напала на меня. А я, как оказалось, тоже построил засаду. На — них. Только без условного сигнала.

"Тегеран 43" в чистом виде: у кого больше запасных уровней засады, чей уровень "засаживает" последним, тот и остаётся в живых.

Служанка, оглушённая ударом жердины, начала стонать и шевелиться.

— Бабу связать, пасть заткнуть. И мне вязку дай.

Удар Сухана был очень сильным, и посадницу откинуло на пару шагов. Связывать в темноте, да ещё женщину со всеми этими тряпками... несколько непривычно.

Я уже спутал ей лодыжки, кисти и локти, добрался до её головы, когда до меня дошло — не дышит. Пощупал пульс на запястьях, потом на шее, потом на виске... Вместо левого виска — мокрая каша. Пульса нет. Посадница мертва.

Всё. Можно вешаться.

Один удачный удар торцом еловой жерди — и всё рухнуло.

Катастрофа.

Полный крах.

Сливай воду, суши портянки, ложись на дно. Конец всему.

Посадница — мертва. Значит — некого шантажировать, не с кем торговаться. Значит — нет рычага воздействия на посадника. Значит — завтра Акима зажарят этими "святорусскими" железяками. Он либо признается во всём, что они скажут, либо умрёт. Либо — и то, и другое. Соответственно, конец всем моим планам. Не будет ни вотчины, ни боярства, ни "смерть курной избе". Да и самого Ваньку-ублюдка скоро черви доедят.

Я схватился обеими руками за голову и немножко помычал. От осознания гадостности ситуации, в которую я вляпался. И для себя, и для моей команды, и для всей "Святой Руси" в целом.

Однако ужас положения не исчерпывался только линией, связанной с судом над Акимом.

Убита "первая леди" Елнинской волости. Пойдёт розыск. Преступлений без следов не бывает. Если улик не находят, то следаки — или бестолковые, или ленивые, или купленные. Здесь сыск пойдёт в полный профиль. И — найдут. Не надо думать о предках плохо. Они мало чего понимают в спектральном анализе или в дактилоскопии, но в человеческих следах на своей земле они соображают куда лучше меня. Кто-то что-то видел. Или слышал. А вот листочек примятый, а вот отпечаток сапога — у нас таких не носят...

Захотят — найдут. Спиридон и найдёт. Его так наскипядарят... Он — не дурак и меня уже знает. Он и сыщет. И до суда или даже до поруба — не доведёт. Ни меня, ни людей моих. Мы все для него — хороши только в могиле.

М-м-м... как же я попал!

Служанка начала шевелиться, мычать через кляп. Сухан нагнулся над ней и врубил кулаком по затылку. Женщина воткнулась лбом в землю и затихла. Я перебрался к ней. Удар еловины попал её не в висок, как посаднице, а прямо в лицо. Нос и губы были разбиты, всё лицо залито кровью. Чисто автоматически вытер её концами платка, натянул платок, так, чтобы он закрывал разбитую физиономию, и вернулся к мёртвой посаднице. Мысли крутились в замкнутом круге безвыходной двухходовки: убил — конец всему.

* * *

Я знаю немало людей, которые, попав, в силу незначительного, случайного события, в неприятную ситуацию — всё время проигрывают этот момент в своей памяти: "Ах, если бы я крепче держался за перила, ах, если бы я довернул руль на полсекунды раньше, ах, если бы взял другой билет...". Сам был таким. Пока не осознал и не прочувствовал в полной мере известную международную мудрость: "случайность есть проявление закономерности".

"Посеешь поступок — пожнёшь привычку.

Посеешь привычку — пожнёшь характер.

Посеешь характер — пожнёшь судьбу".

Согласитесь, что переживание о неудачном поступке, о подвернувшемся камушке, о мелкой случайности, которая так испортило "всё" мне, "беленькому и пушистенькому", сильно отличается от переживания по поводу вредности собственных привычек.

Или — о мерзости собственного характера.

* * *

"Умная мыслЯ приходит опослЯ" — русская народная мудрость.

У меня не умные, а вообще, хоть какие-то мысли стали появляться только после вала собачьего лая, прокатившегося по посаду.

Мы же сидим на открытом месте в полусотне метров от заборов. Собаки могут унюхать чужих, поднять лай, придут туземцы.

— Здравствуйте, Иван Юрьевич. Попаданец вы наш, попавшийся. Давайте, мы вас проводим.

Как говорят на Украине: "прошу пана до гиляки". В смысле: на виселицу.

Здесь не вешают. Здесь будет дольше и больнее. И дело моё...

Да что ж это Стенька-то за мной неотрывно рефреном ходит! "Прости народ русский... не осилил"...

Собачий лай прокатился по посаду и затих. Наверное, кто-то из местных жителей поздно вернулся из города. Вот четвероногие и высказали своё неудовольствие поздним гулякой. Посад снова затих, а у меня начали работать мозги. Медленно, со скрипом, с периодическим заклиниванием на очередном шаге, но я начал из обломков рухнувшего плана собирать новый.

Обозначим его буковкой "В".

Кириллический алфавит длиннее латинского. Что позволяет строить более обширное множество планов и прочих категоризаций. Например, в "Инструкции по расчёту подоходного налога" был перечень "скидок и вычетов", где каждый пункт отмечен буквами русского алфавита: а, б, в,... и так до "я13".

Другой пример.

В инженерии широко известна классификация уровней профессионализма:

А — атличный специалист

Б — большой специалист

В — великолепный специалист

Г — молодой специалист.

То, что в имевшем место быть эпизоде я проявил себя как полное "Г", не означает отсутствия необходимости в плане "В".

Да какого чёрта! Акима надо вынимать! Иначе — всему кранты!

Наверное, я просидел неподвижно на корточках над мёртвой посадницей не менее часа. Всё пытался построить новую непротиворечивую цепочку желаемых событий. Предусмотреть возможные проблемы и пути их решения.

Получалось плоховато. Мало знаю. Местные реалии, люди, их стереотипы поведения, их моральные ценности... Ноги затекли совершенно. Сухан уже во второй раз приложил связанную служанку по затылку, когда я скомандовал:

— Сходи к лодке. Тихо разбуди Ноготка и Ивашку. Тихо приведи их сюда. Оружие, брони — не надобны. Пусть ещё мешок пустой возьмут. И свистульку мою. Иди.

Попалась мне ещё в Пердуновке костяная свистулька. Ничего такого особенного. Но вот, почему-то прихватил с собой. С тоски свистеть пробовал. Мужики ругались: не свисти — денег не будет. Какая связь — непонятно. Чисто забава. А так-то — ни к чему. А вот тут может и пригодиться. При реализации очередной бредовой идеи шантажиста-дилетанта.

По уму-то следовало бы убраться отсюда с максимальной скоростью. Быстренько попрыгали в лодочку и — "аллюр три креста вёслами". Вниз по Десне ходко пошли бы. А дальше? Выскочить снова в роли беглеца к сожжённому мною "людоловскому" хутору? А в Сновянке нас с Ивашкой наверняка почитают за душегубов и конокрадов. Быстренько проскочить Черниговские земли и в Днепр вывалиться? И куда? Вниз к Киеву, где меня очень серьёзные люди ищут, чтобы в куски порвать? Или вверх? В земли Смоленские, где после нынешних "хеппинсов" пойдёт сыск с присвистом? Разве что на Припять. А там Пинские болота, Туров, Волынь. Может быть Полоцк.

Выкрутиться можно. Есть мои люди, есть немного денег.

Рискованно, неопределённо... Наверняка — тяжко будет. Но...

Всё, что осталось в Рябиновке — потерять. Тут иллюзий не надо. Посадник с вирником всю Рябиновскую вотчину изведут под корень. Ни Рябиновки, ни Пердуновки, ни "Паучьей веси" — более не будет. К вирам за пруссов прибавят виры за все прочие дела. Реальные и выдуманные. Вплоть до убиенных волхвов, "птицев" и их "ведьму". Перероют всё и всё заберут. А для покрытия недостачи — погонят всех в холопы. Всех. Марьяша попадёт в гарем к какому-нибудь греческому купцу. Ольбега... забьют, наверное. Он парень нервный — где-то кого-то не послушается. Домну, Любаву... Мда... Аналогично.

Людей выжмут, выкрутят, вывернут... Обдерут и изведут. На одном постое разорят вчистую.

Правильно Хрысь говорил: "Под тебя идти — и с голой задницей ходить, и по голой спине получить". Мог бы и добавить: "и буйну голову сложить". А я, дурак, его "бестолочью"...

"Что ни тронет попадец -

Враз тому придёт капец".

Или вот так:

"Где завёлся попадун -

Всем приходит карачун".

Как же всё у меня плохо получается...

* * *

А знаете ли вы, милостивые государи мои, каким своеобычным манером в дебрях тропических лесов Юго-Восточной Азии ловят тамошние туземцы живых диких обезьян? Извольте послушать.

Охотник в тех краях, собираясь на промысел свой, отнюдь не запасается ружьём да зарядами к нему, а варит особую кашу. Блюдо сиё отличается от обычного для местных жителей более сладким и пряным вкусом. Другой же охотничий снаряд состоит в толстостенной, не слишком большой, пустой сушёной тыкве с узким горлышком. Приготовленная надлежащим образом каша наполняет сей незамысловатый сосуд, после чего охотничья снасть полагается готовой.

Найдя в тамошних лесах место, где дикие обезьяны имеют обычное местопребывание, охотник устанавливает тыкву с кашей под дерево, сам же усаживается в полном спокойствии и бездеятельности в некотором отдалении. Спустя невеликое время с дерева спускается обезьяна, из самых смелых и любопытных, и, унюхав приятный запах свежей каши, обращается к одиноко стоящему предмету. С превеликой осторожностью суёт оная обезьяна в горло сосуда сего палец, разглядывает и облизывает его, обнаруживая не только приятный обонянию зверскому запах, но и радующий сиё животное вкус.

Вновь и вновь всовывает она руку свою в горлышко тыквы, извлекая из чрева сего вместилища приятного кушанья, очередную щепоть. Наконец, раззадоренная малостью ухватываемой порции, берёт она полную горсть каши в кулак.

Да не тут-то было. Ибо горло у тыквы — узко. И размер его подбирается охотником так, чтобы ладонь обезьянья, собранная щепотью, проходила внутрь сосуда. Кулак же — нет. В недоумении и досаде пытается вытащить обезьяна руку свою. Но кулак, заключённый во чреве сего ловчего приспособления — не разжимает. Ибо тогда и ухваченная в кулаке каша — выпадет.

Тем временем охотник, углядевший со стороны тщетные попытки бедного существа освободиться из сей своеобразной ловчей ямы, встаёт с места, неспешно приближается к жертве хитроумного промысла своего, и набрасывает на пойманное животное сети.

Даже и видя приближение врага своего, и издавая громкие крики от чрезвычайного страха, обезьяна не разжимает помещённого внутрь тыквы кулака. И становится добычей ловца. Ибо убежать по ветвям древесным с тяжёлой и твёрдой тыквой на руке она не может. Скинуть с руки предмет сей, не разжавши кулака — невозможно. А разжать кулак полный сладкой каши — выше её обезьяньих сил. Даже под страхом смерти ли, потери ли свободы, мучений и неволи.

* * *

Глава 122

Автор вышеприведённого отрывка был, явно, добрым христианином. То есть о дарвинизме он или не знал, или и знать не хотел. Иначе бы обязательно дополнил свой текст какой-нибудь поучительной фразой. Типа: человеки — подобия божие. А ведут себя совсем как макаки азиатские. 193 вида обезьян и только одна — с лысиной во весь рост. Но поведение — сходное.

И я, самый лысый из всех лысых обезьян, чувствую так же, как какая-нибудь зелёная мартышка. "Это моя каша. И я её не отдам". Или как мент в роли гоблина: "это наша корова, и мы будем её доить".

Да, у меня больше мозгов. Да, я лучше понимаю охотника из породы "чиновникус руссикус". Я могу лучше предугадать его действия и попробовать разбить, например, ловчий сосуд о голову ловца. И пока у меня есть какие-то шансы вывернуться — я свою "кашу" не отдам.

Дело не в злате-серебре, и, уж тем более, не в лесах-перелесках, гектарах-десятинах. Дело в моих людях, в которых я вкладываю свои силы, своё время, свою душу. Свою жизнь.

Я — себя люблю. И себя, даже и часть от жизни своей — не отдам. Зазорно мне это, стыдно.

Уходить — значит вот этот кусок моей жизни прожит впустую. Мои спутники, а главное — я сам, будем знать: Ваньку можно испугать, можно согнать с его места. С места на земле, с места в жизни. Дать пинка — он полетит.

Может быть — к более хорошему. Даже наверняка — к лучшему! Я-то умею уворачиваться! Обращать на пользу себе неожиданности и неприятности. Возможно, что настоящее счастье моё ждёт меня, не дождётся, в покоях Элеоноры Аквитанской, или Маргариты Наваррский, или кто там у них сейчас в этой роли.

Но если меня можно отсюда пнуть, то можно и оттуда. И... пнут. Перекати-поле, тополиный пух... "Всё выше, и выше, и выше...". Всё лучше, и лучше, и лучше... Нигде не задерживаясь, нигде не укореняясь...

"За морем житьё не худо". Это — за одним. За вторым — "ещё не хужее". А там третье, четвёртое... Жёлтое, Белое, Чёрное, Красное... А Земля-то круглая.

"Вот и жизнь пройдет,

как прошли Азорские

острова".

Ерунда. Вот говорю слова эти. Верные слова, от души происходящие, и сам же над собой посмеиваюсь. Ибо я - человек суть, а не мартышка зелёная. Человеку же дан разум, коим, ежели есть желание и силы душевные, то и свои правила, сущность свою, изменить можно. Дольку в себе обезьянью — поуменьшить, божескую — повырастить. Изменив же привычки свои разумом - изменишь и характер свой, и судьбу.

И четырёх лет не прошло, как снова суд княжий, суд неправый смерти моей искал. И бросил я в ту пору всё: и вотчину, и злато-серебро, и людей своих. Сам-трет в дебри лесные ушёл. От "Правды" неправой. Так да не так. И вывернуться от кары княжеской путей не было, и вотчина моя уже и без меня устоять могла. Вот я, как перепёлка, что охотника от гнезда своего, от птенцов малых уводит — убежал в края дальние, незнаемые. Хоть и обезьяны мы дикие, а вот же, сыскался способ и голову сохранить, и "кашу" не растерять. И "охотнику" головёнку расшибить.

Нет уж. Сперва отработаем ситуацию до конца. Пока есть варианты — буду долбить. Я вам не какой-нибудь ГГ — главный герой, а настоящий ДД — натуральный долбодятел. Тем более, что есть идея.

* * *

Идея несколько... средневековая. Шантаж неверной жены её неверностью — явление достаточно распространённое и в начале третьего тысячелетия. В моей России сила этой угрозы довольно быстро, на глазах, снижается, супружеская измена становится всё более обыденным явлением, менее стыдным. Но до полного равнодушия общества и затрагиваемых персонажей, даже и при отсутствии парткомов и выговоров за аморальное поведение, дело ещё не дошло.

Нет, конечно, если речь идёт о "сильно преданных идее демократии нациях", которые не только косточки перемывают известным людям, но и делают что-то, что они называют "голо-сованием в урну"... И у них есть "четвёртая власть", поскольку меньше им — никак... А попавшийся персонаж — лицо из публичного дома... В смысле: занимает место в каком-нибудь общественном здании. Типа кое-какого Сената, Конгресса, Парламента...

Тогда — "да". Тогда благопристойность в семействе обязательна. А то электорат, знаете ли... "Если у него в домушке бардак, то зачем он нам во власти?".

* * *

Я, по глупости своей, совершенно бездарно потерял инструмент воздействия. Чистый воды идиотизм.

Шантаж может быть замаскирован под добровольную торговую сделку, но в основе его лежит страх. Если шантажируемый не боится шантажиста, то просто пошлёт. В лучшем случае. В худшем — уничтожит. "Аще повадится волк в стадо...". Так отвечали древляне князю Игорю, не испугавшись его малой дружины. Нет страха — и осмелевшая "дойная корова" забодает "дояра" до смерти.

Надо было показать посаднице Сухана, может быть, ещё кого-то из моих мужиков. Чтобы она поняла, что придавить меня просто так не получится. Я-то воспринимаю себя изнутри как взрослого мужчину, а для неё — сопляк, мелочь вонючая. "Мужа доброго" — она бы испугалась. А вот "малька мелкого"... "Вызнать надобное и пришибить".

"Надо — было...". "Если бы я был таким умным, как моя жена потом"...

Слезьми над своей глупостью можно обливаться до бесконечности. Ибо бесконечен предмет полива. Вариант шантажа неверной жены её неверностью — провалился. С летальным исходом. Но здесь, в "Святой Руси" есть, как я думаю, вариант с шантажом мужа. Упрекать мужа фактом измены ему его супруги... На мой прежний слух... не сработает. Но здесь — патриархат "as is". Муж, глава дома полностью властен над чадами и домочадцами. Полностью.

* * *

Ух как здорово быть хозяином! Но... Он же несёт и всю ответственность за них. Всю! И имущественную, и уголовную, и моральную. "Изборник" говоря: "не ослабевай бия младенца", тут же обосновывает: "иначе будут тебе от соседей и властей обиды и убытки". Тебе. За него.

"Гамбургский счёт" — полная власть вплоть до жизней их. Полная ответственность. Вплоть до жизни твоей.

Вся история последних пары-тройки веков второго тысячелетия может быть представлена как последовательное нарушение, сужение поля применимости этого правила. "Чады и домочадцы" получают всё больше прав. Что ограничивает права главы дома. Вслед за сужением его правомочности сужается и его зона ответственности.

Те качества, которые прежде традиционно считались мужскими, становятся невостребованными, даже опасными. "Я отвечаю за всё". Да кто ж тебе такое позволит! Это ж наглая узурпация и подавление личности! А права личности защищаются не межличностными отношениями, а государством. На смену не регламентируемым, не измеряемым и не тарифицируемым понятиям: любовь, дружба, привязанность... приходят количественно оцениваемые: величина штрафа, процент алиментов, доля имущества, срок заключения...

Дочке было лет тринадцать, когда мы "в Европах" вдребезги разбились на машине. Вылетели на лёд, сделать ничего было нельзя. Жена была за рулём. Обязательный вопрос нашему ребёнку в полицейском участке:

— Ты на мать в суд подавать будешь? Чтобы получить компенсацию за причинённый ущерб твоему здоровью.

— Нет. Я иначе воспитана.

— А отец? Тоже нет? Он что — подкаблучник?

Европейский полицейский не понимает, что у членов семьи могут быть иные основания заботиться друг о друге, нежели исполнение судебного решения.

Стремление защитить "малых и сирых" приводит к ненужности "сильных и храбрых". Этот тип личности отмирает, и ему на смену приходят вариации мальчиков-одуванчиков. Которые не только "отвечать за всё" не хотят и не могут, но и за себя — не стремятся. А зачем? Так же легче. Быть ущербным, слабым, безответственным... удобнее, выгоднее.

"Дадим нездоровым людям шанс участвовать в Олимпийских играх"! И астматики выигрывают высокогорную многокилометровую лыжную гонку. Потому что они — больные и могут пользоваться препаратами, которые для всех здоровых называются "допинг". Олимпийцы, символ физического здоровья Древней Греции, превращаются в коллекцию успешно получивших разрешение на применение спецсредств. Взамен "Дискобола с диском" ставим скульптуру "Омоновец с Черёмухой".

Государство, общество заботятся о социально незащищённых. О матерях-одиночках, например. И мусульманская семья, въезжая в европейские страны, превращаются из традиционной, стабильной, отработанной тысячелетиями "организации по защите от жизни" — "человек, четыре его жены и их дети", в "безработный и четыре матери-одиночки". Всем — жильё и пособие.

Из устойчивой, функционально, социально и психологически полной, здоровой ячейки общества, пусть и не европейского типа — в четыре-пять ущербных. Слабых, неполных. Куча деклассированных людей. Живущих не то — милостыней, не то — мошенничеством. Вырастают поколения, которые не знают семейных ценностей. Никаких. Которые знают: работать не надо, на прокорм всегда дадут. А на остальное проще украсть. На смену: "украл булку. Потому что хотел кушать", приходит: "украл Айфон. Потому что скучно".

Незачем ругать мусульман — это наша, христианская, система, это мы придумали и избрали. Они только её корректно применяют. Для собственного блага, как они его понимают.

Идея христианства: придёт Иисус и накормит всех пятью хлебами. Ждите и молитесь.

Накормить-то он накормит. Только ни землю, ни волю, ни зёрен для посева — не даст.

Ну и не надо: нищета — дар божий. Высшая степень — нищета духа: "Блаженны нищие духом. Ибо войдут они в царство божие". Разум становится ненужным, отмирает.

"Чтоб не думать ничего.

Гитлер думал за него".

Нищие, слабые, больные. Ни на что не годные, бессмысленные, безответственные. "Любезные богу". Способные только молить и вопиять. Не — делать, работать, думать, нести ответственность. Безрукие и безмозглые. Убогие.

"Явить заботу, милосердие" — это по-христиански. В какой момент эта "забота" становится "удушающей"? "Удушающая здравый смысл забота". В Евросоюзе и США эта "точка невозврата" уже пройдена.

Так вот: здесь не так. Глава дома отвечает за всё. Включая и недостойное, по местным представлениям, поведение собственной жены. И ответственность эта велика. "Если ты не можешь навести порядок в собственном доме, что ты вообще можешь?".

Даниил-заточник формулирует этот принцип в форме FAQ — часто задаваемые вопросы и ответы:

— Что хуже: худая жена или худая лодка?

— Конечно, жена. Ибо худая лодка испортит тебе только платье, но худая жена всю жизнь твою испоганит.

Слово "худая" используется здесь отнюдь не для описания геометрических характеристик супруги. Кому нужен неудачник, человек с "поганой жизнью"?

* * *

Что позволяет мне выдвинуть гипотезу: угрозой публичного оповещения о факте измены посадницы можно подвигнуть в нужную мне сторону и самого посадника. Проверяем.

К этому времени подошли мои мужики. Я остановил их в десятке шагов от места событий и начал командовать:

— Ноготок, подойди осторожненько к посаднице. Не замарайся. Сними с неё платье, все платки, кроме тёмного верхнего. Платком потом её голову и лицо прикроешь. Косы распустить, растрепать. Сапожки и украшения оставить. Снятое засунь второй бабе под одежду. Делай. Ивашко, найди камень. Лучше, чтобы на земле лежал, а не в ямке утоплен. Булыжник. Делай.

Ивашко у меня "ноктоскоп". Или ноктоскопец? Ноктоскопун? — А, плевать, главное: в темноте видит. Мёртвую женщину раздели, подложили под разбитый висок найденный булыжник. В нескольких местах на груди и шее, ассоциирующихся с понятием "засос", стукнули. Синяки будут.

Собственно говоря, уже есть. Трупные пятна появляются через один-два часа при острой смерти. Ещё пару-тройку в подходящих местах добавили.

Затем служанку вставили в два мешка сверху и снизу.

Извини, тётя, но твои действия заставляют отнести тебя к категории "мои враги".

"Труп врага хорошо пахнет". Старинная восточная мудрость. Встретимся — понюхаю.

Ноготок с Суханом отнесли этот тяжёлый тюк к реке. Плеска я не услышал — тихо опустили. "Прими, господи, душу рабы твоей. Вставшей на моём пути по воле хозяйки её, дуры".

— Ивашко, вот ключ от замка в Рябиновском порубе. Возьми себе. Вы сейчас все трое идёте к лодке и сидите там. О сделанном, виденном — не болтать. Ждёте сигнала. Сухан, если я в свистелку на посадниковом дворе свистну, ты услышишь?

— Не знаю.

— Как "не знаю"?! Почему "не знаю"?! Должен услыхать! Ты, хрен бездушный!

— Ивашка, уймись. Хорошо, что напомнил. Сухан, вот кость, с душой твоей. Возьми себе. У тебя целее будет.

— Иване, ты будто на смерть собираешься. Ты чего это, помирать собрался?

— Нет. Я собрался жить. Но это занятие очень опасное, чревато внезапной смертью. Так что — подготавливаюсь к внезапностям. Ежели услышите один свисток — уходить быстро. Лодку на воду и ходу. Куда — сами решайте. Если два — бронно и оружно идти спешно на посадников двор или откуда свист будет. Если три — тоже идти, но в глаза не бросаться. Тайно и россыпью.

— А может, и мы с тобой?

— Хорошо бы, только чужих здесь издалека видать. Как бы хуже не было.

— А если не услышим? Или знака не будет?

— Как стемнеет — уходить. Майно — поделишь поровну. Не ссорьтесь, мужи мои славные.

Обниматься-целоваться, на век в любви клясться — не стали. Не люблю я этого.

"Долгие проводы — лишние слёзы" — наша народная.

Поклонились друг другу в темноте, и мужики исчезли. А я — остался. Ну, Иван Юрьевич. Как у тебя со "сложными системами"? Сегодня узнаем.

"Ни один план не выдерживает столкновения с реальностью".

Сколько же это надо повторять?! — Да каждый раз, когда что-нибудь планируешь! Предусмотрительность несколько сужает множество возможных неприятностей, но не избавляет от их неизбежности. Главное: сохранить реактивность. Не в смысле "полёта", а в смысле "струи": чтобы было чем отгонять внезапно возникающие гадости.

Я просидел ещё с час возле покойницы, потом потопал к знакомому подворью. Там было тихо, но, по моему ощущению — уже пора вставать. "Вставай немытая Россия" — пришло время умываться.

Стоило мне стукнуть кулаком в ворота, как там залаяла собака, гавканье подхватили псы в соседних дворах, и через несколько минут уже весь посад был оповещён о моём прибытии. Мда... А я хотел тихонько... "Тайна" на Руси понятие редко наблюдаемое и недолго живущее. Не зря сказано: "В России всё — секрет, и ничего — не тайна".

Где-то во дворах уже ругали разоравшихся собак в голос, когда в щель ворот всунулась заспанная морда хозяина нашего недавнего постоя.

— Ты! Чего колотишь! Вот я счас...

Наконец, он разлепил веки и "разул очи".

— Во. Забыли чего?

— Ага.

Я чуть оттолкнул его с дороги и ввинтился в приоткрытые ворота.

— Стража есть?

— Какая? А... Не... Они-то сразу после вас... А вас уже и след... Покрутились да пошли. А ты-то чего вернулся?

— Живо коня запрягай. Быстро, бегом. И с телегой — вон туда. Ряднину какую прихвати. Давай, дядя.

— Какой я те дядя! Ты, бл..., своими командуй! Мелочь гонористая. Батю твово вчера калёным железом жгли. Ты, твою..., смотри, как бы и тя самого на кобыле не разложили.

— Возле твоего двора, на лугу, посадница мёртвая лежит. Дошло? Коня быстро. А то меня — на кобылу, а тебя-то на дыбу. С клещами.

Мужик лупал глазьями спросонок, издавал мычательные звуки, но под моим подталкиванием двинулся в сторону конюшни.

Как же плохо быть бестолковым! Я коня и сам могу запрячь. Но медленно и неправильно. Впрочем, мои попытки вмешаться в процесс одевания упряжи на лошадь разбудили-таки селянина.

С криком:

— Ты чего делаешь?! Ты ж скотину угробишь!

Он оттолкнул меня в сторону и стал шевелиться самостоятельно.

Очевидная вещь, которую в старых книгах, как правило, опускают за очевидностью, а в новых — за незнанием. Конь — не авто.

"Ах, ах! Да мы и так знаем!". Впору менять ветхозаветное: "видят, но не разумеют" на современное: "знают, но не понимают". С автомобилем всё быстро: дверкой хлопнул, ключ повернул, ремень пристегнул, передачу воткнул. Поехали. Десять секунд.

С конём не так. Недоуздок, завести в оглобли, хомут, дуга, узда, постромки, гужи... четверть часа при нормальном темпе и спокойном коне. Какой может быть "спокойный конь", когда у хозяина руки трясутся? Когда он на выскочившую из соседнего хлева хозяйку свою так рявкнул, что та и села. А кобылка попыталась нас послать. Когда лошадь кого-то куда-то посылает, то делает это задними копытами... Хорошо — не попала.

Ладно, запряглись, начали выезжать. Напрямую не съехать. Давай вокруг, через весь посад к съезду на луг. Из-за заборов люди выглядывают.

— А куда это ты с утра собрался? А что это с тобой за мальчонка? Не из тех ли злодеев, которых вчера посадникова стража искала?

Выкатились, чуть на косогоре не навернулись, подъехали к месту, где труп лежит. Вокруг уже с десяток мальчишек от шести до двенадцати. С удочками: на утреннюю зорьку собрались. Стоят толпой, разглядывают.

— Во, глянь, баба голая лежит. Напилась, поди, да и завалилась.

— А чего голая? Не токмо напилась, а ещё и нае...лась?

— А баба-то не из подзаборных-то, сапожки-то, глянь, богатенькие.

— А ну брысь отсюдова! Неча на непотребство гляделки вылупливать!

Мужик начал махать кнутом для острастки. Потом пригляделся, заскулил и начал разворачивать коня:

— не... мя не... тута не... не видал, не слыхал... и возле не стоял...

Слов не понимает, всякие: "ты же уже здесь, тебя все уже видели, убежишь — хуже будет..." — не воспринимает. Только когда дрючком своим перетянул по спине, да с телеги на землю сшиб — как-то остановился. Скулит и пытается коня увести. Я заклинил колесо телеги своим дрючком. Мужик подёргал кобылу, видит — телега не двигается. Раза с десятого дошло: что-то мешает.

Ползает вокруг телеги на карачках и скулит. Про убитую посадницу, про телегу, про кобылу. А более всего — про себя, бедного, несчастного, ни в чём неповинного... Даже пару пощёчин по лицу перенёс, как "так и надо". Хоть ползать перестал. Сидит у колеса и причитает.

— Берём мёртвую, кладём на телегу, привязываем, рядниной накрываем. Везём к посаднику на двор.

После последней моей фразы — снова нытьё и попытки сбежать. Но — только вместе с телегой. Мужик коня никогда не бросит. Кобыла запряжена в телегу, телеге в колесо вбит мой дрючок. Дядя подёргался, сунулся, было выдернуть мою палку. И передумал. Я уже и ножик вытянул, но, похоже, вид подходивших к нам соседей, подействовал: бегать поздно, народ уже пришёл. И отнюдь — не безмолвствует.

— Это чего? Бабёнка пьяная гулящая? А хто така? Почему не знаю?

Я и оглянуться не успел, как один из подошедших соседей сдёрнул с головы мёртвой посадницы платок.

— Уй ё! Дык у ей же голова пробита. Твою мать! Дык она ж мёртвая! Гля! Холодная уже. Ты чё, соседушка, шалаву каку до смерти запинал?

— Какая шалава! Ты на цацки глянь! На крест на шее, на перстни, на браслет! На сапоги её глянь! Лицо не знакомо?

— Дык в кровищи. И опухло. Ё! Уййё-ёклм! Дык это ж... ни хрена себе! Ты чё, сосед, с самой посадницей слюбился? Об двух головах, что ли?

Посадский держится за голову и воет. Туда-сюда качается, как раввин перед "Стеной плача". Только направление перпендикулярно еврейскому — из стороны в стороны. Один из подошедших — голова? десятник? староста посадский? — начинает командовать.

— Бабу — на телегу. Чего на покойнице — не трогать. Хто нашёл? Ты?

— Не! Не я! Во! Вот малёк этот! Он со вчерашними был. За которыми стража-то приходила. Он! Вот точно — он вор! Вязать его!

— Осади соседушка. Маловат он, чтобы таку здоровую бабу окучить. Баба-то голая, платья нигде не видать. А что есть — целое, не рваное. Слышь, малой. Сказывай как дело было.

А чего тут говорить? Только правду:

— Я — Акима Яновича Рябины сын. Иваном звать. Вчера, как услыхали, что батюшку моего в поруб посадили по поклёпу, аки злодея злодейского, испугались все. Суда неправедного. В лодку попрыгали да утекли. А мне батюшку родненького в беде бросать... не по чести. Вернулся. Надо бы разузнать — как тут дела-то. А я только одного из здешних и знаю, вот, хозяина, у которого мы на постой стали. Пошёл к его двору. А тут... Вот.

— Ясно. Так, не нашего ума дело. Пошли-ка на посадников двор. И забота его, и баба его. Ты, малёк, с нами. Побежишь...

— Да я что — не понимаю! Да я же сам туда и шёл, у меня ж там родный батюшка Аким Янович...

— Ну-ка, телегу заворачивай. Двинулись.

Нуте-с, Иван Юрьевич, подведём предварительные итоги.

Вы — полный идиот. "В России ничего не тайна...". А ты, как дитё малое... Начитался детективов, насмотрелся сериалов...

Дурень дураковский! Это ж Русь! Все теории заговоров в этом народе можете засунуть в... перечень ложных теорий. О каких заговорах и тайных обществах может идти речь в этой стране?! В двадцатых годах 19 века петербургские острословы очень смеялись над указом Александра Первого Благословенного, согласно которому Государь Император распустил тайные общества.

"Что ж это за такие "Тайные общества" которые указом властей могут быть упразднены подобно отделениям губернского управления?".

Я задумал шантажировать посадника его изменщицей-женой. Для усиления первого визуального впечатления предполагаемого объекта шантажа, велел покойнице и косы расплести, и пятен в подходящих местах порасставить, и платье снять и убрать.

Вот, дескать: "жена твоя неверная, господин посадник, с другим игралась-миловалась. Да не просто так, в уголочке под кусточком, а бесстыдно бегала голая по лугу. Позор и полное для тебя бесчестие. И даже наказать её ты не можешь, поскольку она уже того... Запнулась, о камень головой стукнулась да и убилась. А полюбовник еёный, испугался да сбежал. Видишь, какие она дела постыдные делала. Не хочешь, чтобы я про такое рассказал — отпусти Акима".

И так ручкой выразительно — на обнажённое тело. Типа: "Смотри, вот про это — все узнать могут".

Тут и так все уже знают. Из посада мы выбрались с толпой человек в тридцать. Большая часть, естественно, мальчишки. Но это ещё хуже: они же впереди бегут, гомонят, оповещают.

Солнце ещё не взошло, ворота в крепостицу закрыты. Перед воротами — пяток возов, десяток людей. Такой хай поднялся... Всяк норовит ряднину откинуть, да на голую госпожу посадницу полюбоваться. Многие — и потрогать. Коли за это плетей не дадут, как вчера было бы, пока она живая была.

Как до посадникова двора доехали — толпа уже человек в сто.

"Того, кто не ушёл по-английски, могут послать по-русски".

Я, честно говоря, ещё до города прикидывать начал: а не сбежать ли? Фиг там: смерды, они, конечно, пейзане. Но меня "пасут". И — плотненько. Если бы забег на длинную дистанцию — я бы ещё попробовал. А на короткой... Молодые здоровые парни на полста шагов догонят и завалят. И тогда будет совсем плохо.

Потому — иду себе добровольно. Не англичаннию. На явную и мучительную казнь. Как Иисус на Голгофу. На кой черт он сам на себе крест свой тащил? Чтобы палачи по жаре не притомились? Всё равно же помирать...

Стражники у посадниковых ворот сперва по уставу:

— Кто такие? Куда прёшь? Осади назад! Бунтовать вздумали?!

Тут кто-то из доброхотов ряднинку с покойницы сдёрнул. И вкратце объяснил наблюдаемое явление.

— О! У! Ё! Заводи во двор!

Телегу во двор завели, прямо к крыльцу подогнали. Отсечь или разогнать зевак... Выучка здешней стражи... Ну конечно: они мёртвых голых посадниц каждое воскресенья возами возят.

Ворота — на распашку, в них ещё народ забегает. Стражники воротные с места не сошли, но не туда — наружу, а сюда — во двор смотрят.

Ванька! Сейчас совсем плохо будет. Сейчас уже не Акима мучить будут, а тебя самого до смерти забивать. Толпой. Как разгорячённая толпа в несколько сот рыл по одинокому оппоненту прокатывается... При правильно организованно целеуказании...

Дурак! Куда ж ты полез!

Да не лез я! Я ж не по своей воле во всё это! Я же не хотел, меня же вляпнуло! Во всё это, в "Святую Русь" эту!

А и хрен с вами! Гулять так гулять!

Пока посадника нет — гуляем. "А как власть придёт — помирать будем".

"Пастухи" мои — у меня за спиной, назад, влево-вправо — не дёрнуться. Перед носом — телега. Сдёргиваем ряднинку, вспрыгиваем на телегу. К людям — лицом, шапку — долой, ручку в ворот рубахи. И — в голос. По-зазывальному.

— Эй вы, люди добрые! Люди добрые, православные! Вот глядите вы на сиё безобразие, на тело мёртвое. Тело мёртвое, тело голое. Да и пребываете вы в сомнении. В размышлении да смущении. Что покойница сия — посадница, то по лицу да по убранству видимо...

— Кака така посадница? Ты чё? Тама... да ну... брехня... (часть присутствующих не вполне информированы. "Слышал звон, да не знает где он" — наше общенародное состояние. "Звоним")

— А посадница у вас, люди добрые, одна-одинёшенька. Она посаднику Елнинскому — жена верная, жена венчанная. Вот она тут лежит, свежее-преставленная. А у кого слову моему веры нет, у кого каки сомнения — подходи сюда, полюбопытствуй. (В толпе происходят активные перемещения. Посадских, которые до сих пор плотно стояли вокруг телеги, отодвигают городские. Куча междометий и возгласов крайнего удивления от опознания).

— И всё-то вам, люди добрые, сведомо, и все смыслы-то вами поняты. И что баба-то — мертвым-мертва. Голова-то у неё — пробитая. Головушкой-то она на бел-горюч камне лежала-то. А и платья-то на ней никакого нетути. Не разбойнички-то её наряд рвали-то, не звери лесные дикие. Заблудила она, видать, закурвилася. Вон посадские говорят: нагишом-то она по лугу ночью бегала, с полюбовничком-то она развратничала. А вот чего вы, люди добрые, не знаете, про что ещё не ведаете, так про то, чего она на лужок пошла, что то за лебедь сизокрылый, с кем миловалась.

— С кем... хто... а ну скажи... а ты откуда... брехня... а ты мальцу рот не затыкай: сбрешет — выпорем... сами решим... говори малой...

— Там на лугу, возле покойницы, грамотка валялась. Вот она.

— О... у... ё... где... покажь... да не дави ты... чего в ней-то... а кому... малец-то чей... да што там — есть хто грамотный... дьячка куда дели...

Я уже вытащил из-за пазухи берестяную грамоту. Абсолютная правда: я её на лугу возле покойницы подобрал. После того, как с неё платье стащили. Не разбойники, не звери — мои люди.

Итак, план "В" с шантажом посадника тоже провалился. Скрытно доставить тело упокойницы потенциальному потребителю секретной информации и такового же, но натюрморта — не удалось. Двор набит людьми. Человек 300.

Факеншит! Как же я попал! И чем дальше — тем глубже. Попадизм нарастает, и остаётся только накручивать одну гадость на другую. Надеяться на лучшее и бежать быстрее. Не быстрее ветра — быстрее света. Тогда, может, и не поймают. Потому что не увидят.

"Больше газа — меньше ям" — русская водительская мудрость.

По газам, Ванюша. Переходим к плану "Г". План... вполне "Г". Но другого у меня нет.

Прямое и публичное оскорбление посадника создаёт между нами "личные неприязненные отношения". Что ставит под сомнение законность любых его действий против меня. В третьем тысячелетии — основание для отвода судьи. Здесь... Фигня, конечно. Но мне и так должны голову оторвать.

Так что — одна из двух очень слабых надежд.

Вторая: раскачать толпу. "Вздымающаяся волна народного гнева...". И, под шумок, вытащить Акима. Бред утопающего в собственном дерьме. "Утопающий хватается за соломинку". А за что хвататься утопающему в "Басманном правосудии"? За Страсбургский суд? Страсбург тут есть. Только пользы от него на "Святой Руси"... как в "Демократической России".

Так что, всё сам. Зачитываем грамотку. В голос, с выражением.

И я погнал, почти не заглядывая в текст. А зачем? Мы ж её с Кудряшком не так давно придумывали, не забылось ещё.

— "От зайчика лисичке".

— Чего? Да ну... про зверьё какое-то... не, то — про мыто: три гривны оставят, а лисицу не надо... ты где видал, чтобы зайцы грамотки писали?... В стране Ефиопии такие зайцы, грят, есть... А лисицы?... Да помолчите вы — не слыхать! Чти дальше, малой.

Глава 123

Дальше пошёл "древнеегипетский" вариант Кудряшкова послания. Судя по рёготу мужиков и возмущённым взвизгиваниям женщин, Кудряшок обильно использовал здешнюю ненормативную лексику. Я пока разницы не вижу: для меня всё это — древнерусская письменность. Но народ дружно ржёт, краснеет, некоторые уши зажимают. Но не сильно: интересно же что там дальше. Детей в толпе пытаются выгнать со двора, они визжат, уворачиваются и протискиваются поближе. Кое-какие пассажи просят повторить: не расслышали. Выберусь живым — придётся над своей дикцией поработать. Мало быть умным, надо ещё быть "умно слышным".

Сначала всё шло хорошо — толпа разогревалась. Смех и комментарии нарастали в мощности и частоте. Иногда приходилось останавливаться, чтобы особо тугоухим повторили, а особо тугодумным разъяснили. Разъяснения, судя по откровенному хохоту мужчин и сдавленному смеху женщин, были даже покруче нашего оригинала.

Если бы из семантики нашего "живаго великорусскаго..." можно было бы добывать соль — мы бы её экспортировали. Да мы полмира ею завалили бы!

В какой-то момент "глас народа" начал стихать. Люди потихоньку стали отодвигаться от телеги, а, главное, перестали жадно и нетерпеливо смотреть мне в лицо, ожидая следующей фразы. Их взгляды переместились ко мне за спину. Я глянул через плечо: на верхней площадке лестницы стояло несколько человек. Среди них и посадник. С мечом на поясе. Он начал неторопливо спускаться. Сейчас меня будут... Вдох-выдох.

"Я коней напою.

Я куплет допою.

Хоть немного еще

Постою на краю".

"На краю" в моём конкретном случае — на краю телеги. Осталось только "допеть куплет". Я, старательно заставляя себе не оборачиваться и не снижать голос, выдал в толпу предпоследний пассаж из берестяного послания. Что-то на тему:

"Графиня, мойтесь в бане каждый день

И закупайте детские коляски".

Когда Кудряшок это выцарапывал, мне казалось, что это смешно, остроумно. Здесь это тоже вызвало смех. Смешок. Одинокий. И от этого ещё более глупый. Осталось последнее предложение.

Я развернулся лицом к лестнице, уставился в глаза посаднику и, форсирую скабрёзную интонацию, слышанную мною от Кудряшка, провозгласил: "Коль просишь — вскорости приеду, изделаю тебе и другого сына. Коли пентюх этот — ни на что негожий, так пусть хоть выблядков моих кормит".

Посадник остановился в двух шагах от телеги. Не отрывая глаз от лежащего у моих ног обнажённого женского тела, протянул правую руку ладонью вперёд. Кто-то из местных мужичков подскочил ко мне сбоку, начал дёргать за рукав. Я совершенно автоматически отдал ему грамотку. Мужичок, с поклонами, мелкими шажками, подкатился к посаднику, с каким-то скороговорным текстом сунул в ладонь свёрнутую трубочкой бересту.

Во дворе было тихо. После совсем недавнего рёгота, хохота и трёпа большой толпы — особенно чувствительно. В тишине где-то заплакал младенец. Посадник вздрогнул, непонимающе посмотрел на трубку бересты в своей руке. Развернул и заглянул в неё.

Кажется, он не понимает. Или неграмотный? Толпа за спиной даже не дышит. Острое ощущение массового любопытства. "Ну и чего он сейчас...?".

Посадник поднял глаза и увидел меня. Смотрит. Совершенно мёртвые глаза. Расширенные дырки чёрных зрачков в неестественно светлых радужницах. Каменное, несколько надменное скуластое славянское лицо. Лицо смерти. Смотрит, но не видит. Медленно, с хрустом, сжал бересту в кулаке. Вяло чуть откинул её в сторону.

И — зарычал. Мгновенно переходя от глухого, утробного рокота в мощный яростный рёв. Одновременно выдёргивая меч из ножен. Одновременно шагая ко мне.

Инстинкты, они того... как праздник — всегда с тобой. Посадник пошёл на меня — я от него.

Пятиться задом стоя на краю телеги... Ух я и нае...

Мда... Упал.

Я всегда падаю правильно. Как кошка. Только из-за отсутствия хвоста — не переворачиваюсь на лапы, а раскладываюсь и откатываюсь. В этот раз не получилась. И, лёжа на спине, навзничь, я, глядя вверх, через лоб, хорошо увидел, как по толпе людей, отшатнувшихся от моего падения, ударила волна капель.

Как пулемётная очередь.

По лицам, по одежде.

Тёмная жидкость.

Кровь.

И снова — дикий рёв с той стороны телеги. И снова новый удар каплями крови — очередью по толпе. Но толпа уже потеряла неподвижность. Все орут, все бегут, вопят и топчат. И чей-то истошный высокий женский крик:

— Да уймите же его! Он же её в куски порубает!

Третьего звериного рёва нет. Зато со стороны задка телеги происходит какое-то движение. И через неё заглядывает лицо посадника.

Перекошенное, мокрое от пота, странно сосредоточенное. Одновременно: бешенство и целеустремлённость. При виде меня на лице появляется удовлетворение. Удовольствие. Злобно-радостное.

Три таких, ярко, предельно выраженных эмоции, одновременно на простом добром родном славянском лице... В обрамлении светлой аккуратной бороды. С чудовищно расширенными зрачками.

Он начинает... урчать. И вытаскивает из-за телеги правую руку с мечом.

* * *

Помните ли вы храброго гнома Гимли из "Властелина колец"? Тот момент, когда в сражении с орками его привалило тушей одной убитой гоблинской свиньи так, что он не мог ни пошевелиться, ни дотянуться до своего оружия, а тут к нему начало подбираться другое такое же чудовище?

Так вот: я Гимли очень хорошо понимаю. Хотя меня ни чьей тушей не заваливало. Но так страшно...

* * *

Как и гнома во "Властелине" меня спасло вмешательство со стороны. Правда, светлых эльфов и засекреченных королей у меня тут нет. Но чего на Руси всегда много, так это уверовавших в силу слова своего. "Русское слово". Я не про попов, те-то, как раз, реально оценивают свои возможности.

Какой-то благообразный мужчина шагнул сзади к посаднику, ухватил его за левое плечо и рявкнул на ухо:

— Ты чего творишь?!

Громко, уверенно начатая фраза закончилось стоном. Посаднику оказалось достаточно даже не повернуться лицом к миротворцу. Только чуть развернуться корпусом. Чтобы вогнать свой меч из-под локтя левой руки в живот санитара-добровольца.

* * *

А ведь говорил же сам себе Добрыня Никитич, собираясь, по приказу Владимира Красно Солнышко, звать Илью Муромца с пьянки на Подоле:

— Не дай бог подойти к русскому богатырю со спины — зашибёт и не заметит.

Как я Добрынюшку понимаю!

Не в смысле, что подходил сзади, наоборот: ко мне так подходили. Пришлось из-за этого карате бросить.

Очевидная вещь: типовые элементы всякого боевого искусства отрабатываются до автоматизма. Хоть — с мечом, хоть — с револьвером, хоть — с "голой рукой". Ты ещё не понял, а уже ударил. Просто поймал краем глаза, шорохом, волной воздуха постороннее движение. И — среагировал.

Жена просто руку протянула: воротник на мне поправить, а я уже.... Нет, не ударил — просто блок, просто предплечьем. Без фанатизма, без форсажа... Просто — как учили, как сотни раз отрабатывали в спарринге.

Она ходила постоянно в синяках и через день плакала.

"Да я же не хотел! Просто не делай неожиданных движений, не подходи ко мне сзади...".

Мимолётная ласка любимого человека оборачивается небольшой, но болезненной травмой. Хорошо ещё, что исполняется только защита, а не полная связка, которая обязательно должна заканчиваться добивающим ударом.

С "автоматом" надо чётко по Уставу: "за три шага до...". Или — семейная жизнь без "автоматизма". Проблема выбора: "Или — я, или это твоё...".

Пришлось бросить. Спорт, естественно.

* * *

Волонтёр-пропагандист повис на посаднике и никак не хотел сниматься с меча. Тот дёргал свою железку, они стояли очень близко, и места не хватало. А у меня хватило времени. Я крутанулся на спине, оказался головой к телеге и, когда посадник, отступая под тяжестью тела "зарезанного миротворца", почти наступил на меня, судорожно отталкиваясь ногами и подхваченным дрючком, на спине въехал под телегу.

Раздражённый рык сообщил мне, что манёвр не остался незамеченным. Морда моего убивальника всунулась под телегу.

Как он обрадовался, когда увидел меня! Такое выражение лица называется: "искажённое злобным бешенством". Как будто бывает "бешенство незлобное".

Попытался достать меня мечом — не получилось. Тогда он грузно опустился на четвереньки и пополз за мной.

Я, завывая от страха, выскочил на другую сторону телеги, вскочил на ноги. Между телегой и первой ступенькой крыльца, на которой стоит куча здоровых мужиков с железяками — два шага. Не убежать. А он... урчит и лезет.

Один из самых страшных элементов ночных кошмаров — неотвязность преследователя. Куда ни спрячешься, ни убежишь — он всегда идёт за тобой.

Это — в ночных кошмарах. В реале — поведение росомахи. Росомаха с железякой...

В общем, я заорал. Паника — аж ноздрями... И влепил своим дрючком, единственным, что было у меня в руках, по крупу кобылы.

Лошадка нервная. С самого утра. А тут ещё крики, кровь... Она рванула. Снесла своего хозяина, который до сих пор стоял истуканом, держась за недоуздок. И посадника, который по-росомашьи пробирался под телегой.

Ржание, удар, рык... Его хорошо приложило задней осью, сшибло на бок, на спину, проволокло....

Телега подскочила на нём и проехала дальше.

Пьер Жолио-Кюри погиб под колёсами гружёной фуры. Колесо гужевого транспортного средства раздавило одну из самых радиоактивных голов начала 20-го века.

Пустая телега — не автомобиль и не фургон: здорового мужика ею не задавить. Посадник начал ворочаться в своих доспехах, придерживая левой рукой правое плечо, которому и достался удар. Но меч из правой он не выпустил. И тогда я заорал:

— Вязать его! Взбесился! Вязать!

Мой истерический фальцет хлестанул по замершей, было, толпе.

В нормальных условиях люди сначала оценивают авторитетность источника команды, а уж потом её исполняют. Люди, приученные действовать в экстремальных, боевых, например, условиях действуют сходно. Конечно, команду "ложись!" может подать и салажонок. А вот "в атаку!" — только голосом командира.

Возле крыльца стояло достаточно опытных воинов, которые, естественно, не отреагировали на мой визг. Но с другой стороны двора — куча горожан. Которым мои вопли давали возможность выразить своё крайнее психологическое напряжение в мышечной форме. Что они и сделали.

Толпа мужиков с диким криком "а-а-а!" кинулись на подымающегося посадника. У нескольких были какие-то дубинки или посохи. Которые шустро замелькали в этой куче-мале. А я поймал себя на страстном желании присоединиться.

Инстинкт подражательства у лысых обезьян... Так, об инстинктах я уже погрустил неоднократно.

Мимо, чуть не сбив с ног, ломанулись стражники. Защищать посадника от "народного гнева" в "дрекольно-поленном выражении". Хотя причём здесь "гнев"? Просто массовая и громкая истерика.

А у меня — персональная и тихая. Тихохонько подходим к крыльцу. На ноженьках подгибающихся. Просто опускаемся задницей на первую ступеньку. Пока не завалился. Прижимаемся плечиком к балясине. Какая она... устойчивая. И, мотая головой, попытаемся прокашляться. Выплевать из себя свой... свои эмоции.

А чей это знакомый профиль я вижу? Не орлиный. Отнюдь.

* * *

У нас на Руси орлиные или там, журавлиные профили — редкость. Климат у нас, знаете ли, не способствует. У кого носопырки слишком длинные — потомства не оставляют. Поскольку — отмораживают. Понятно, что потомков не носом делают, но прямая корреляция размеров широко и международно замечена.

"Он пользовался огромным успехом у светских дам. Пока одна из них на балу не щёлкнула его публично по носу со словами:

— Ах ты, маленький обманщик".

* * *

Встать я не мог: ноги не держат, но дрыном своим дотянулся и ткнул этот профиль по сапогу. Спиридон, заворожено наблюдавший за избиением посадника и действиями стражи, оглянулся. Сперва на меня, потом по сторонам — никто не смотрит? Два шага ко мне, шаг вниз, со ступеньки. Он продолжал смотреть на свалку, но слушал уже в мою сторону. Как кот: глядит вперёд, а уши развёрнуты назад. И губы скривлены. Чтобы никто, кроме меня не услышал.

— Уходи, пока стража занята.

— Посаднику жить нельзя. Очухается — ещё злее будет. Кто вместо него?

Сначала показалось, что Спирька не расслышал вопроса. Или у них нет иерархии замещения?

Наиболее известный пример — американская система. В случае гибели президента его обязанности принимает на себя вице-президент, потом по списку: госсекретарь, председатели обеих палат, мин.обороны и т.д. Вплоть до минсельхоз.

Здесь задержка с ответом была вызвана не этим. Спиридон, уже не скрываясь, повернулся ко мне и с явным изумлением сообщил:

— Я.

Не понял. Он же "врио" — временно исполняющий обязанности "судебного пристава". Что, это вся "глубина стека замещения"? Как мало мы знаем о системе управления в "Святой Руси"! С князьями и княжествами иерархия ещё как-то просматривается, а вот "на земле", на уровне волостей и общин, где, собственно, и живут наши предки...

Спиридон с ошалевшим видом разъяснил:

— Тысяцкого... вот, посадник, только что мечом... Мытника нет — ушёл по Десне на рубеж. Дела у него там. Десятник по должности младше. Получается — вирник. Я.

* * *

Нет, предки не дураки — очерёдность замещения должностей, на случай экстремальных ситуаций у них, продумана. Не так глубоко, как у американцев, но так ведь и здесь не Вашингтон. Кстати, как в США в эту очередь включаются не только административные, назначенные первым лицом, чиновники, но и избираемые — председатели палат Конгресса, так и здесь — тысяцкий.

Этот персонаж на Руси не назначаемый, а избираемый.

В княжеских — не в вечевых городах — тысяцкого ставит князь. Как секретарь райкома при коммунистах ставил председателя колхоза. Типа: конечно, воля ваша. Вполне по вашему, извиняюсь, уставу, прямым волеизъявлением в ходе общего собрания. Но мы вам очень настоятельно рекомендуем. Кто против? С адресами и фамилиями.

Тысяцкому городское ополчение в бой вести. Если народ его не примет — князь на поле брани без этого полка останется. Так что, тысяцкий, хотя и "княжий", но "земский" — среди местных в авторитете. А посадник его зарезал.

* * *

— Спиридон, не тяни. Бери власть в свои руки. Смотри: гридни сейчас городских в куски порубают.

Я был прав: местная стража вышла во двор, а не в поход. С мечами, но без щитов.

Обычная ОМОНовская технология, когда гражданскую толпу оттесняют щитами, изредка угощая ударами "демократизаторов", здесь не получалась. "Поймав" пару ударов дубьём, гридни озлобились и вытащили мечи из ножен. А толпа... передние, может быть, и рады бы убраться, но сзади на них давят. Всё новые горожане подбегали к общей свалке с выдранными и найденными тут же, во дворе, кольями. Толпа обтекала стражников со всех сторон.

Ещё немного и оказавшиеся окружёнными гридни начнут всерьёз рубить мирное население. Просто чтобы свои головы сохранить.

Спиридон ещё обозревал окрестности, когда я, ощутив приступ идиотского веселья, вскочил на ноги и заорал:

— Отходи! Заманивай! Шибче! Веселей! Шибче!

Мда... Вроде бы и не мальчик, а визжу как... девочка. Кто-то из стражников оглянулся. Я старательно замахал приглашающе руками. Спиридон величественно, то есть с задержкой и меньшей экспрессией, тоже махнул дланью. И тут же начал распихивать оставшихся на крыльце слуг в ряд на первой ступеньке.

Я продолжал истерично подпрыгивать и размахивать своим дрыном. Знаменитые команды Суворова так и рвались из меня:

— Заманивай! Заманивай! Быстро! Быстро!

Суворов кричал это своим бегущим от турок солдатам. Гридни ещё не побежали от местного "дойного стада", но от перемены мест "убегаемых" сумма не изменяется: "победа будет за нами". Где-нибудь, когда-нибудь...

Гридни, почувствовав угрозу полного окружения "широкими народными массами", начали отходить. Как это часто бывает, отступление стремительно перешло в бегство. Не далеко: слуги, выстроенные Спиридоном на первой ступеньке парадной лестницы, дружно выставили навстречу набегавшей толпе кто что имеет.

Ножики на "Святой Руси" носят все свободные взрослые мужчины. Понятно, что против жердины — ножиком много не навоюешь... Но пары мгновений паузы было достаточно, чтобы драпанувшие гридни развернулись. Рядом с нами, с обнажёнными мечами навстречу гражданским.

Пауза затянулась, и я сделал что вспомнил: вытащил из-за пазухи свистульку и демонстративно дунул два раза. Вопросительные взгляды вызвали моё громкое и радостное объяснение:

— Счас подмога подойдёт. Добрые вои. Много. Всяких воров да бунтовщиков посекут в капусту.

Не думаю, что мой оптимистический голосок был услышан во дворе. Но на тот десяток шагов, где лицом к лицу сошлись княжии и местные, где вот-вот "нас убивать будут" — прозвучало.

Народ русский выражался традиционно-многообещающе: мы вас ещё поймаем... мы до вас ещё доберёмся... я те хрип-то ещё перерву... ты мне за крамолу ответишь... я те раком поставлю... ну это ещё поглядим кто кого...

Никогда не слышал столько сексуальных обещаний, как в групповых ссорах между мужчинами. У нас что не говорун, то Казанова. "Эти бы слова да богу в уши" — вся бы Русь в раскорячку ходила.

Похоже, что в здешнем милом городке ожидается мощный приступ однополой любви. Поскольку с обеих сторон — мужики. Но вот прямо сейчас "момент страсти нежной" — откладывается.

Горожане ругались, плевались, кидали в сердцах на землю свои дубины, временами били друг другу морды. Но, в целом вытягивались со двора.

— Господи! Только б не запалили! Только б не запалили! Если красного петуха пустят — все погорим!

Шёпот бледного Спиридона напомнил, что за каждой победой следуют произошедшие от неё проблемы. Честное слово: убили бы насмерть — проще жить было бы.

К этому моменту на крыльце собралось человек сорок. Мужчины и юношество. Гридни, отроки, слуги, холопы. Самый толстый из мужиков, оказавшийся местным старшим десятником, очень по-французски, из-за разбитого носа, начал командовать. Спирька вмешательством нижестоящего чрезвычайно возмутился, указал, обозначил, напомнил и уведомил. О том, что он теперь самый главный в этом... "козлятнике".

Новость была воспринято с лёгким ропотом. Но деваться некуда и служивые пошли служить: вынимать из посадниковых погребов и сараев "заблудившихся" там земских.

По сравнению с набегом "пауков" на Рябиновку могу сказать, исходя уже из собственного имеющегося опыта: Яков отрабатывал чётче. Что не удивительно: в Рябиновке у каждого был личный интерес, а здесь — государственный.

* * *

Как известно, эффективность каждого рубля, вложенного государством, в четыре раза меньше, чем вложение рубля частного. Это и есть количественная оценка качества работы государственных человеков. На "Святой Руси" — княжих.

* * *

Спиридон убежал куда-то с криком:

— Пожгут же всё, ироды! Все труды, все записи — дымом пойдут!

Чувствуется государственный человек: забота о сохранении налоговых деклараций, допросных архивов и донесений осведомителей — в первую очередь. Даже о посадниковом серебре и прочем майне не взволновался.

Самого посадника трое слуг тянули под руки к терему. Ноги его волочились по земле и периодически цеплялись за пустые ножны меча. Спереди хорошо видна была разбитая в кровь голова. Понятно, что русский чиновник к нашему народу без бронежилета не выйдет. У посадника, похоже, под кафтаном были кольчуга. Но надеть шлем, собираясь на встречу с мирным населением... стилистически неправильно. Он же не на битву собирался.

Когда его потащили по лестнице вверх в хоромы, я вновь убедился в старой истине: кольчуга от полена не спасает.

Посадник ещё дышал, но по кровавым пузырям, которые вздувались на его губах при каждом выдохе, можно было предположить, что лёгкие у него пробиты. Вероятно, обломками сломанных рёбер.

Несколько слуг вывели из одного из сараев двоих мужичков с вывернутыми за спину руками. Мужички, видимо, решили разжиться сушёной рыбкой. "Видимо" — видно по обилию рыбьей чешуи в волосах и на одежде всех участников скульптурной группы.

Все при деле. Один я сижу тут как просватанный. Заварил кашу — и отдыхаю. Пора, однако, и за работу.

Работа моя началась по свистку. Точнее: со свистка. Я же свистел, а результат не наблюдается. Понятно, что люди мои, и услышав, ещё добежать сюда не могли. А может — и не услышали? Повторяем. А ну-ка свистану-ка! Дали дитятке игрушку-свистелку — буду играться. Набрал воздуха, сколько смог, и свистнул.

Никого волшебства или там, мощи богатырской с ультразвуковым поражающим фактором, в моей свистульке не наблюдается. Но народ взматерился. То есть сначала все во дворе присели. От резкого, неожиданного звука. Посадника даже выронили на середине лестницы. Потом все начали высказываться. А я ме-е-едленно вспомнил, что один свисток означает "аллюр три креста вёслами". В направлении "куда бечь легче".

* * *

Так скомандовал адмирал Корнилов в первом в истории бое паровых судов.

Не в смысле: свистнул, а в смысле: "Уходить теми галсами, на которых представляется возможным развить максимальную скорость".

Именно так: первый бой русского флота в Крымской войне начался с команды "спасайся кто может". Оба российских парусника рванули расходящимися курсами, турки дунули за ними. И два флагмана, два парохода остались одни...

И там, и там стояли одинаковые английские бомбические 10-дюймовые пушки в одинаковом количестве. Но наши работали чётче — долбили турок в задницу. На "Перваз-Бахри" не было кормовых пушек, а на "Владимире" имелось вооружение, позволявшее ему громить противника на всех дистанциях и во всех секторах обстрела. Трёхчасовой бой закончился победой: "Перваз-Бахри" был вынужден спустить флаг. Правда, русские моряки едва не "перестарались": с большим трудом смогли довести свой трофей до Севастополя.

* * *

Я не пароход, хотя и со свистком. И ничья задница мне, в данный момент, не интересна. А вот если мои ребята из Елно разбегутся, то будет плохо. Цепочка логических построений в моей плохо соображающей голове ещё не закончилась, когда я снова надул щёки.

"Снова Ванькин свисток разбудил городок

По подворью толпится народ

Все волнуются, ждут, через десять минут

Здесь опять потасовка пойдёт.

Здесь опять потасовка пойдёт".

Теплоходов здесь нет — музыка не играет. Хоть "стой один на берегу", в смысле: на крылечке, хоть сиди — ничего такого особенного не случается.

Мда... Ну чем ещё заниматься дитяте, как не свистеть в свистульку на поле боя? Наверху лестницы снова уронили посадника. Похоже, до опочивальни донесут только "отбивную в кольчуге".

Бедная кобылка снова выразила своё желание послать. Как лошадь посылает... Не когда её, а когда она... я об этом уже...

Кобыла попала копытами по передку телеги, испугалась грохота и понесла. Когда лошадь несёт... Не её несёт, а она несёт... разбегаются все.

Пара местных, которые злобно озвучивали свою нелюбовь к свисту в моём исполнении, и направлялись ко мне, дабы выразить со всей полнотой чувств... Сменили траекторию движения. Поскольку лошадь не только понесла, но и снесла группу уважаемых товарищей.

А у меня проснулся инстинкт самосохранения. "Побалдел и будя. Надо и честь знать. Пора убираться". Куда? Следом за инстинктом самосохранения включился другой базовый инстинкт. Естественно — саморазмножения.

Но при выходе организма из прострации мой второй базовый инстинкт снова выразился в извращённой форме. В форме чувства долга. В форме этого идиотского "я отвечаю за всё". Хотя бы "за всё моё". За тот "комок каши", который ухватила "лысая обезьяна".

Мораль? — Где тот поруб, из которого надо вынимать Акима?

У правого торца терема я уже был. Когда посаднице щавель носил. Пойдём к левому. Кстати, и в Рябиновке — поруб с той же стороны. Может, есть на "Святой Руси" хоть какие-то стандарты? Хотя бы по размещению "мест заключения" по отношению к "местам проживания"?

"Какая ж песня без баяна?

Какое ж судно без кормы?

Какая Марья без Ивана?

Какой же город без тюрьмы?"

На вопрос о судне я ответ знаю — больничное. А вот насчёт города... Явно не этот. Есть здесь "место предварительного заключения".

Хотя, что вот это — именно поруб, я понял не сразу: очень широкое приземистое бревенчатое строение с двумя пристроенными отдельными избами. Обширные производственные площади.

Так и должно быть: средоточие власти — и народу сажать надо больше, и попытать при случае. По сравнению с Рябиновкой — явно технологически продвинутое заведение. В части сыска и взыска, заключения и наказания. Во, и столб для кнутобития вкопан, и "кобыла" стационарная стоит.

Кроме "кобылы", возле дверей в этот "дом где разбиваются сердца" и "снимаются шкуры", стоял парень чуть старше меня. Виноват: старше этого моего тельца. В отличии от "кобылы" он был установлен не стационарно: постоянно подпрыгивал, отбегал от дверей, чтобы выглянуть за угол терема, который закрывал ему обзор двора.

"Снимать часового" мне не пришлось — он "снялся" сам. И мгновенно испарился. От одного моего наезда:

— Чего стоишь?! Там бьются, а ты тут! Бегом к вирнику — он старший. Бегом!!!

Мда... "Устав церковный" на "Святой Руси" ещё Владимир Святой спрогрессировал. Уголовный — сын его Ярослав Мудрый. А вот "Внутренней службы"... Придётся самому внедрять.

Караульный ушёл с поста без разводящего, без начальника караула... "Бардак всеобъемлющий" — наше это, исконно-посконное.

Хотя не эксклюзивное: немцы дружно отмечали высокий боевой дух испанской "Голубой дивизии" под Ленинградом. И полную неспособность к организации караульной службы.

Уныло бурча себе под нос по всякому поводу, включая храбрых, но бестолковых франкистов, я прошёл пристройку с дыбой и прочими палаческими принадлежностями, и вошёл в основное помещение.

Как это часто бывает после сильных эмоций, типа: "живым убежал от росомахи с железякой", меня трясло и ломало. Ведь и не били же! А всё болит, плечи ломит и в голове странное сочетание тяжести и пустоты. Отходняк. Но эту суку старую, Акима Яновича, я с отсюдова выну!

Вряд ли. Был бы я один — вряд ли бы вытащил Акима из поруба.

У Акима был жар, самостоятельно ходить он не мог. Четверо сидевших в этой же яме Рябиновских мужиков на руках вытащили владетеля.

У деда на кистях рук — здоровенные набалдашники из полотна порванной на полосы рубахи. Мужички радовались, хвастались, лезли целоваться, молотили и щебетали. Будто птички по весне. Радовались освобождению и не понимали, что это ещё не конец. Как минимум — надо ещё со двора целыми уйти.

Я погнал их сообразить носилки и присел над лежащим на земле Акимом. У деда, на припорошённом пылью лице, были видны дорожки от слёз.

— Очень больно?

— Гкрх... Ну ты спросил! Сам попробуй. Десять шагов с разогретой до малинового... А вот хрен им! Акима Рябину железякой не испужать! Мать их... Ты чего прибежал?! Ты ж клялся, что больше меня спасать не будешь! Про долги говорил. Или спужался, что отдавать некому будет? Заимодавец хренов. Жадность давит?

Вот же блин с факеншитом! И чего сказать? Что у меня без него, без этого "пердуна старого", который раскалённого железа не испугался и пытку вынес, ничего не получится? Что без него "смерть курной избе" отодвигается на годы? Соответственно, миллион детей дохнет. Просто два сильно упёртых придурка договориться не смогли. Так он и не поймёт, о чем речь.

Может, про моё желание заполучить боярство? Для чего он мне нужен живым и дееспособным? Как-то это... утилитарно. А сказать, что мне его... жалко... Так он опять обидится. Унижение чести и достоинства.

— Когда я после пруссаков этих, из "Паучьей веси", к тебе пришёл, ты книгу читал. Толстая такая, чёрный переплёт. Потом как-то закрутились.... А я всё спросить хотел: там что, про баб написано?

— Чего?!

— Ну, ты её так увлечённо читал. Она как, с картинками? Дашь посмотреть?

— Ты, бл..., паскудник мелкий!

— Аким! Я не "мелкий паскудник", я — крупный. Ты уж извини, что так получилось. Что тебе за мои дела... с руками-то так.... Прости. Если сможешь... Во, уже и носилки принесли. Сейчас мы потихоньку-полегоньку, в сторону дома.... Аккуратней, ребята, осторожнее. Ничего, Аким Янович, и это переживём. Где наша не пропадала. Пошли мужики.

Глава 124

"Наша" во многих ещё местах не пропадала. Где она вполне может пропасть. Например, посреди посадникова двора.

Процессия из четырёх мужиков с Акимом на носилках, привлекла внимание туземцев. Враждебное внимание. Кучка оружного народа, стоявшая возле телеги с порубленной на куски голой посадницей, двинулась нам навстречу.

— Кто разрешил?! Почему вылезли? Где караульщик? А ну назад!

Передний подскочил к носильщикам и начал толкать их в грудь рукой

— Давай, поворачивай. Ишь, вылезли без спросу. Поворачивай, давай, давай.

Мои селяне, бурча и отругиваясь, начали послушно разворачиваться. Ну уж нет! "Сижу за решёткой в темнице сырой" — этому не бывать! Что я им, орёл шизокрылый?!

"Свои взятки надо брать сразу". — Это кто сказал? — Преферансист. — Ну, Преферансист, вот тебе прикуп и играй свой мизер.

— Стоять! Носилки опустить! Ты кто такой? Ты чего людей моих пихаешь? Ты почему на дороге встал? А ну отойди! Не твоего ума дело...

— Чего?! Ты, сопля, на кого хайло открыл?! Вот я тебя...

Об инстинктах я уж погрустил. Придётся ещё раз.

Взрослый мужчина, "муж добрый", традиционно бьёт подростка, "отрока", открытой ладонью сбоку по голове. Не кулаком, не в корпус, не прямо в лицо. Только вот так. "Оплеуха" называется.

Нормальный подросток после этого движения летит с переворотом в воздухе и, приземлившись, вскакивает на четвереньки и быстренько рассасывается в окружающем пространстве, издавая затихающие скулящие звуки.

Это чётко отработанный ритуал на "Святой Руси". Всем известный, повсеместно распространённый, "с дедов-прадедов". Я в своём детстве, в двадцатом веке, и сам так получал.

Но здесь-то уже не моё детство. Та, первая жизнь, меня кое-чему научила.

"Если бы молодость знала, если бы старость могла".

Моя нынешняя "молодость" кое-чего уже знает. Что оплеуху можно пропустить над головой. И надо всего-то — просто присесть. А ещё можно поймать пролетающий рукав и дёрнуть на себя. Это уже из самбистских игр. И воткнуть в землю перед шагнувшей вперёд, вслед за взмахом руки, правой ногой "оплеуходавца" — свой дрючок. И, не отпуская ни рукав, ни дрючок, двинуться на полшага навстречу, чего никогда при "оплеухе" не делают, уходя с линии движения противника и разворачиваясь к нему спиной. И здоровый дядя, запнувшись на ровном месте, летит носом вперёд. По своей воле, под своей тяжестью, от своего шага.

Так что остаётся только чуть подправить траекторию, пропуская перед собой падающего мужика, оттягивая его руку в сторону. И, падая вслед за ним, приземлится коленом ему на локоть.

Как он взвыл! Сирена. Причём, явно не древнегреческая. Бородатая, басовитая и противноголосая. Голосит противно и матом. Как от этой сирены шарахнулись мужички-носильщики! Все попадали! Все четверо. Кто — за носилки зацепился, кто — друг за друга. Пейзане, одно слово. И я следом. Следом за стражником.

Упал, перекатился на спине через спину поверженного противника и, уже вставая рывком, уперев пятки в круп бедолаги, вытащил правой рукой у него меч из ножен. А иначе никак — левая-то занята. Дрын там у меня, берёзовый. Как прирос...

При первом же вопле, стоявшие во дворе дядьки развернулись в мою сторону. А некоторые пошли поближе. Много их, не совладаю я. Приставил остриё меча к затылку лежащего, и истерично завопил:

— Всем стоять! Зарежу-порву! Назад! Железяки в ножны! Стоять! Порублю-покусаю! В куски покромсаю!

Здесь смысл не важен — важна экспрессия. Тезаурусы могут не совпадать, но сенситивная составляющая должна быть адекватно выражена. И приближаться к верхней границе "окна восприятия".

Знать бы ещё: какое оно, это окно, у здешних аборигенов. Может, рубаху на себе порвать? Или ножичком вены порезать? Так руки заняты...

Я уже говорил об удовольствии работать в команде? И грустил о невозможности этого удовольствия на "Святой Руси"? Так вот: я был неправ. Когда моя команда появляется в последний момент и "работает моё спасение" — это очень большое удовольствие.

— Эй, вы там! А ну отойди от боярича! А то посечём-порубаем! (Это Ивашка, стоя в воротах, вытягивает гурду).

А Чарджи только улыбается. Противненько. И поднимает лук с наложенной стрелой. Говоруны-демонстранты. Вот Ноготок просто прижал одного из стражников у ворот, приставил к его шее рожон своей секиры и негромко уговаривает. Будто девицу.

Уговорил. Точно как девицу — дядя пояс развязал и на землю опустил. Уже согласен на всякие... "любовные игры".

А Сухан просто пошёл. Как-то... скользяще. Как дикий зверь в лесу ходит. Вот он был у ворот — и вот уже стоит передо мною. Закрывает меня. И — мне. Весь обзор закрыл. В этом своём интеллигентски-свято-древне-воинском прикиде.

Он что, думает, что здешние "волчары" его оглобли испугаются? При таком-то раскладе! Моих — четыре бойца. Меня, Николая — вон тихонько из-за ворот выглядывает, носильщиков и Акима — не считать. Против четырёх десятков местных.

Это что, "общество равных возможностей"? Нам такое равенство не надо. Нам такое равноправие — смерть неминучая. Думай, Ванька! Или хоть ори чего-нибудь.

Орю:

— Спиридон! Господин вирник Спиридон! Убивают! Давай сюда! Уйми своих псов бешеных!

Уже разворачивающиеся в два отряда — к воротам и ко мне, местные вояки, несколько притормозили. Чтобы злодеи и душегубы звали на помощь главу местной правоохранительной системы...

Для "Святой Руси" — стилистически неправильно. "Сращивание с криминалитетом" здесь, наверняка, есть. Это не только наше исконно-посконное, это вообще — обще-системное. "Кто что охраняет, тот то и имеет". Оборотни здесь, конечно, в каждом лесу, но вот "в погонах"...Таковых нету ввиду не изобретения ещё самих погон. Древность, знаете ли. Дикие люди...

Только теперь состоялся положенный по жанру "выход американской кавалерии".

Снова — не так. Хеппи-энд для американских вестернов на Руси исполняется специфически. В роли толпы звёздно-полосатых драгун с полковым духовым оркестром — Елнинский мятельник Спиридон. Ну и трубит он... соответственно.

Спиридон выскочил на крыльцо одного из строений. Оценив ситуацию, сунулся, было, назад. Ну очень не хочется ему во всё это вляпываться! Но следом за ним выскочил тот юный лох, которого я снял с поста у поруба. И радостно озираясь в предвкушении "момента славы": "вот как они все сейчас перережутся!", застрял в дверях.

Спирьке не осталось ничего другого, кроме как явить народу свой "временно исполняющий" начальственный лик. И, естественно, этим ликом — заорать.

— Десятник! Ко мне! Быстро! Сабли убрать! Всем, мать вашу! Ты, как там тебя, поди сюда.

Как профессионально формулирует Спиридон! Он меня и знать не знает, и ведать не ведает. Народ бурчал, но воины мечи убрали в ножны. Остальные — заткнули топоры за пояса. Мои тоже придали себе мирный вид. Чарджи даже лук опустил и тетиву осторожненько отпустил. Но стрелу с тетивы не снял.

— Ты! Отдай ему меч стражников. Что ж это у тебя, господин старший десятник княжьей дружины, люди от сопли малолетней валятся? Или кормишь худо? Мечей в руках удержать не могут? Может, ты людей своих голодом моришь? А кормовые их — себе в скрыню прячешь? Стыд-то какой! Люди узнают, что малолетка гридня завалил — в нас во всех! — сморкаться будут.

Толстый брыластый десятник сопел и тяжко соображал: что ж ему делать-то с двумя мечами в руках? Чтобы убрать меч в ножны — нужны две руки. Нужно выполнить команду старшего по должности, а оно никак. Руки-то заняты. И не повернуться толком. С таким-то брюхом да в доспехе. Он неуклюже топтался перед крылечком, пытался нащупать сползшие на спину ножны меча.

Вы будете смеяться, но мне пришлось помочь. Просто из вежливости. Забрал у него один меч, помог придержать ножны. С таким-то брюхом и правда неудобно. Пока эти ножны на заду найдёшь.... Потом снова отдал дяде меч его человека. Десятник автоматически буркнул что-то благодарственное. Распрямился и отдышался. Ну, чего теперь?

Спиридон уже перестал проповедовать и заговорил нормальным голосом:

— Оставь сторожей у ворот да пройдись с людьми по городу. Как бы местные не взбунтовались. Передерутся, старые обиды повспоминают. А там пойдут богатые дворы разбивать, запалят чего-нибудь. А этих... Этих не трожь, они за мной. Надо чего с ними будет — сам скажу.

Десятник неразборчиво, но утвердительно, хрюкнул, по смыслу что-то вроде: яволь герр херр, хотя звучит более нецензурно, и пошёл собирать своих людей.

Главная забота Спирьки, оказавшегося вдруг в роли градоначальника: "чтобы тихо". Чтобы не случилось событий, которые приведут к "глубокому поиску" в сторону Рябиновки. Потому что в конце такого сыска — "омут с мёртвой водой". И с мёртвым Степаном Макухой.

И неважно что сыскари найдут. Важно, что "хайли лайкли", что возникнет ощущение связи. Меня, смерти Макухи, колдовства, волхвов, ведьмы, разбоя... и Спирьки. От этого — не отмыться. КЗОТа здесь нет, а служивому, вышибленному со службы по основанию "утрата доверие"... очень не весело. Репутация — штука деликатная.

— Говорят, Спирька начальника своего земским на съедение бросил. Не схотел "умереть за други своя". Нету у него чести. Кто ж с таким служить-то будет?

Нужно чтобы "комар носу не подточил", "чтобы тихо".

Самый простой способ обеспечить "тишину": скомандовать страже "рубай их". В смысле: меня, Акима, рябиновских.

Только ведь придёт время и те, кому положено, спросят:

— А что ж так? Покойники на княжьих не кидались, мечами не звенели, дубьём не махали. За что ты их, Спирька?

Во дворе полно народа — будет кому обсказать.

Хуже: чиновник гос.службы должен, по сути своей деятельности, делать кому-то плохо. Разбойников хватать, наказания налагать, допросы вести. Конечно, есть обиженные. Которые при первой возможности начнут клепать и доносить. Их и искать не надо — сами прибегут и гадостей нарассказывают.

Есть другой, прямо противоположный вариант: четыре моих бойца на дворе. Если бой, то... как бы не десяток здешних гридней отпевать понесут. Это уже воинский разгром, люди-то княжьи, не смерды не считанные, не посадские.

— Ай-яй-яй, Спиридон. Как же ты так?

— Дык... эта вот... Рябина разбойный ватажок собрал, привёл...

— Да ну? Надо сходить в ту Рябиновку, вычистить.

И снова, там в конце — мёртвый Макуха.

— Да не виноват я! Его ублюдок рябиновский...!

— Верим-верим. Для подтверждения поноси-ка железо. Малиновое. В ручках.

Если всё тихо, если нет убийств во множестве, мятежей, пожаров, то Спирьке — "медальку". В форме вероятного повышения по службе. А если сильно "с кровью", то приедут "столичные штучки". И накопают. И по этому делу и по другим.

Или кто-то думает, что не у каждого мятельника "рыльце в пушку"? — Правильно думает. Бывают и такие. Не этот случай.

Ещё: Спиридон — гражданский чиновник, не строевой командир. Кричать "в атаку!", "руби!", "бей!" — навыка нет. Ему привычно бить "Русской правдой", а не мечом. Просчитать последствия он не успевает.

Его неготовность к возникшей ситуации, страх даже, похожи на мою панику после вляпа. Полпроцента от моего "тогда". Но я себя помню и его понимаю. А стремление к "чтобы тихо" позволяет требовать новых преференций, давить на него. В рамках разумного, конечно.

— Господин вирник, (лохошок стоит у Спиридона за спиной — формулирую особо почтительно) коли дело с ложным доносом разрешилось, то не соблаговолит ли твоя милость вернуть майно, которое посадниковы люди попятили. У Акима и его людей. Да выдать мне клепальщика Домана. На предмет взыскания с него установленной по "Русской правде" виры. (Если кто думает, что долбодятел кого-нибудь прощает... Я же сказал: я не ГГ, я — ДД).

— Ты, пойди, покажи там, где вещички взятые (это — лоху заспинному). Виру взыскивает князь. Он же и вину определяет.

— Вот и я про то.

С полминуты мы со Спиридоном смотрели в глаза друг другу.

Доман, похоже, человек "из центра". Прислан из окружения "светлого князя" присматривать за политически неблагонадёжным отставным офицером. Здесь у него только контакты для обеспечения оперативной деятельности, а начальство в стольном городе сидит. Как "светлый князь" будет со своего сексота виру взыскивать — мне не интересно. Персонаж в моём хозяйстве нагадил — мне и прибирать. Гадину.

Спирьке, конечно, стрёмно. Выдать на расправу человечка из номенклатуры центра... Ну, Спиридон, решайся. Я ведь всё равно по-своему сделаю. Только Иисуса не забудь: "Кто не со Мною, тот против Меня, и кто не собирает со Мною — тот расточает". Хочешь... в "расточители"? Или тебе короткий большевистский вариант процитировать: "Кто не с нами — тот против нас"? — Нет, нет нужды большевиков вспоминать — не дурак, сам понял.

— С левой стороны — дверка в подклет. Я его там видел. Но... без меня.

— Само собой. Ты бы, Спиридон, посадника навестил. С подушкой.

— Зачем это?!

— На лицо положить. Что бы мягче было. Прижимать.

Тут и мои подошли. Разговор двух стервятников пришлось прервать. Ребятам я объяснил, где надо искать Домана. И куда доставить. У меня возникла твёрдая уверенность, что после встречи с моими людьми Доман очень захочет в туалет.

Во дворе появились бабы, и начался вой. Вой по убиенной посаднице. Многоголосый и надрывный.

* * *

Четверть часа в таком режиме, и любой нормальный человек выглядит и ведёт себя истерично. Просто при такой организации дыхания организму ничего другого не остаётся, как вбрасывать и вбрасывать в кровь новые дозы адреналина. Химия тела меняется в соответствии с требованиями сценического образа. Вполне по Станиславскому.

Не выношу. И когда всерьёз, потому что страшно: как после этого можно жить? После такого несчастия? Только пойти и повеситься. И даже воспрепятствовать нельзя — немилосердно при таком горе.

И — когда имитация. Противно не то, что играют, противно что именно играют. В хорошем театре тоже изображают очень качественно сильные чувства. Но там не делают вид, что это жизнь. А здесь... и, вроде, жизнь, а по сути — сплошное лицедейство. Вой на Руси — род женского пения. С элементами театра. Оперетта, мюзикл? Может, местные к этому привыкли — их и не напрягает так сильно. А мне на психику давит. И уши не заткнуть — неприлично.

* * *

Бить плакальщиц по головам палкой... как-то я до этого... А так они не слушают. Сказали деловито: "Иди отсюда, мальчик" — и снова на три голоса своё "вау-вау". Только когда Ивашко в голос рявкнул — послушались. Ну ещё бы: гридень опоясанный. Только такие здесь и есть "настоящие люди".

Погодите тётеньки, я тоже вырасту, человеком стану. Тоже на вас рыкать буду.

Не, не стану я "человеком" — я же нелюдь. Ну, хоть выглядеть буду так, как, как они думают, должен выглядеть "настоящий человек".

Удивительно, но факт: во всей этой заварухе посадский, бывший хозяин нашего постоя, так и не отцепился от своей нервной кобылы. Кобыла дёргала ушами, переступала копытами, дико косила глаз себе за спину, оглядываясь на плакальщиц. И на свой груз.

Два удара посадника мечом полностью изменили внешность его супруги. Я бы даже сказал: кардинально. Первый удар лёг от левого бедра до нижних рёбер с правой стороны. Полностью разрублена брюшная полость, нижняя правая часть грудной клетки. В ране видны белые обломки рёбер. Тело практически разделено на две части.

Второй удар лёг примерно из той же точки, но в другую сторону. Это, кстати, характерное свойство мечников: удары часто чередуется — влево-вправо.

Этот удар прорубил лобок и правое бедро в верхней трети. Но тут клинок застрял в костях, посаднику пришлось его выворачивать, сдвинуться к задку телеги. А потом он меня увидел...

Что меня радует: моё кишечное спокойствие. Адаптируюсь. "Расчленёнка" в "Святой Руси" уже воспринимается как естественная деталь пейзажа. Может, я в докторы пойду? На первом курсе медицинского всех студентов обязательно водят на экскурсию в морг. "Пообщаться с покойниками". Некоторые не возвращаются. В смысле: в медицину.

Нет, стоматология с проктологией — не моё. Придётся и дальше прогрессировать. Где тут мой дрючок? Пошли дело делать.

— Аким, куда тебя на постой поставить — где прежде был или где я стоял?

Уйти мы сразу не можем: в том верхнем болоте воды не хватит. Придётся чего-то с конями мудрить. А это по щелчку, "я так хочу" — не сделается.

— Где я прежде был. И ты, сынок, со мной. Места там хватит. А? Иване...

Мда... И согласия спрашивает, и с собой зовёт, и сынком называет. Видать, совсем худо деду. Лишь бы он совсем в кисель не растёкся. А то и поругаться не с кем будет. Ладно, сейчас поедем.

Телегу с порубленной посадницей отогнали к бане, туда и сгрузили.

Я уже говорил, что у русского человека, и у "вятших" тоже, баня — и начало жизни, и конец. После бани говорят: "будто заново народился". А вот наоборот: "будто преждевременно откинулся" — не используют. Почему-то.

Все в баню, а я в туалет.

"Туалет типа сортир. Обозначен на плане буквами М и Ж" — классика "Бриллиантовой руки".

Строение имеется, даже два. А вот букв нет. Который побольше — нормальный армейский толчок на десять посадочных мест. Запашок... Хоть бы известью засыпали. Штукатурка тут точно есть, а вот в санитарных целях... Придётся спрогрессировать.

Как у них тут сделано? Ага, понятно. Две здоровых плахи с вырубленными полукружиями на стыке. Не прибитые. А чем фиксируются?

* * *

Вам никогда не приходилось разбирать стоечные серверы фирмы HP разных моделей? Прекрасные машинки, отличное изготовление польского или чешского происхождения, никакого глупого люфта в конструкциях. Допуски — минимальные, всё чётко совпадает и соответствует. Но — сплошная слесарно-пространственная головоломка. Когда на передней части верхней крышки в два ряда восемь винтов с одинаковыми головками — очень интересно обнаружить, что винт там один. Остальные — глухие заклёпки.

* * *

Здесь сортир, а не сервер. Соответственно, ни винтов, ни заклёпок: колышки по торцам. Вынимаем колышки, сдвигаем чуть-чуть плахи. С помощью Сухана. Сам бы я... Если такие дуры деревянные самому двигать... применил бы место по прямому назначению.

А вот и мои по двору идут — искомое ведут. Искомого.

Доман несколько упирался и вырывался, но не кричал — заткнули, видать. На голове мешок, так что место "последнего приюта" он увидел только по прибытию. Очень удивился.

Не слушал ты, дружок, рассказов дона Руматы одному студиозусу по теме: "Любовь различных социальных групп народа Арканара к королевским шпионам. И формы её выражения".

— Ноготок, попробуй короткий прямой в солнечное.

Во-от! Вот то, чего я добивался! Пошло разнообразие.

У Ноготка — мощный плечевой пояс. Это, в таком варианте удара — основной источник усилия. Нужно ещё будет отработать такой же удар, но с шагом.

Мда... При моих талантах, на ком отрабатывать — найдётся. Пока Доман согнувшись, пытался восстановить дыхание, с него сняли и мешок с кляпом во рту, и вязки с локтей.

Ноготок всё порывался и кафтан... утилизировать. Крепко у него эта привычка въелась: "Имущество покойника — доход палача". Но я возразил: достаточно пояса и результатов общего обыска. Покойник должен быть комплектным. Вплоть до обуви и головного убора.

— Ноготок, повтори.

Домана крепко держали за руки, он попытался согнуться и закрыться бедром. Ноготок не попал, но это уже и не было важно: я чуть повернул мужиков с Доманом, висящим у них на руках, велел отпустить, и пнул Рябиновского управителя в задницу. "Секретный сотрудник" органов местных "святорусских" властей запнулся о возвышение "посадочной полосы", полетел головой вперёд, попытался опереться руками...

Плахи под его руками провалились, и "инструмент негласного надзора" нырнул в выгребную яму. Консистенция... не слишком плотная — сразу нырнул по пояс. Считая сверху.

Плахи, скособочившись, съехали вслед за ним. По глазам ударила резкая вонь: ни дышать, ни даже смотреть — невозможно. Торчащие наружу ноги в сапогах несколько раз дёрнулись.

Обычно человек без воздуха живёт минуты три. Хоть при утоплении, хоть при удушении. Но здесь всё происходило быстрее: концентрированное выражение пищеварения хомосапиенсов — очень ядовитая среда.

Как... забавно. Жил себе человечек, никого сильно не трогал, присматривал за соседями на всякий случай. Меньше месяца назад какой-то невесть откуда взявшийся сопляк прокукарекал чего-то своему проводнику. Типа: припасы мои возьми. Да какие у пришлого бродяги-недомерки "мои припасы"! Управитель просто проявил хозяйственность. "Пусть полежит, потом разберёмся". А сопляк-то оказался психом — клиночек, такой же недоделанный, вытащил.

И вот, из ничего, из нормальной хозяйственности, стремления к порядку и экономности управителя, и из наглости вздорного лысого сопляка-бродяжки, возникли "взаимно неприязненные отношения". Да плевать управителю на "отношения" какого-то приблудного недоросля!

"Прогрессору" с заоблачных вершин 21 века — тоже плевать. Мы и не пересекались. "Но осадок остался". И, когда меня вышибли из Рябиновки, Доман не соблаговолил дать лошадей. Просто — "не хочу". Морда мне твоя не нравится, воспитан плохо. Опять же: разбазаривание и растранжиривание. "Лысый сопляк" в ответ "наехал больно".

Пошла эскалация неприязни. Подвернулся случай прижать гадского мальчишку уже серьёзно — Доман пришёл с доносом в Елно. А посадник вывернул всё на Акима. И у Акима теперь сожжены железом руки. Очередной этап эскалации "взаимно неприязненных отношений".

Только что "вша бледная" позволила себе пнуть в задницу взрослого мужчину, "мужа доброго". Да за одно это — уши оборвать и шкуру спустить! А потом — на хлеб, на воду, в покаяние. Тяжёлый труд и плетей до вразумления. Пока ручку благостно целовать на коленях не будет, за каждый удар благодарить. Чтобы всякое безусое, безбородое себе такое позволяло... Куда катится мир?!

Туда, Доман, туда. В ту самую яму, куда ты и нырнул. И единственное, о чем я жалею, что позволил существовать вот этой цепочке эскалации. Если бы я мог совместить начало и конец этой цепи — Аким бы был цел.

Вот, Ванёк, мотай на ус. Неприязненные отношения не исправляются, а эскалируются. Процесс сопровождается тяжкими телесными повреждениями близких тебе людей. Хочешь сохранить своих — бей всякого "недоброжелателя" сразу и насмерть. Не жди, пока он всю свою мерзость и пакость явит, пока вред существенный и очевидный принесёт. Тебе таких в суд не тащить. Здесь не героический роман-эпопея, где нужно эффектно наказать "закоренелого злодея" — здесь жизнь, где эффективнее не дать злодею "закоренеть".

"Если враг не сдаётся — его уничтожают".

Какой безграничный гуманизм, человеколюбие и свобода выбора! Сдаётся — не сдаётся... Чётче надо, короче, отчётливее. "Если враг — уничтожают". Хорошо бы — ещё до боя.

Наконец и подмётки сапог Домана залила жижа. Пару секунд на поверхности этого... всего стояли два маленьких озерца. Из этого всего. Потом равновесие в толще... массы сместилось, тело, видимо, провалилось вглубь. Всё это не то чавкнуло, не то хрюкнуло. Вонь стала совершенно невыносимой. Мы выскочили на воздух.

— Значит, мы его поймали, а он по нужде захотел. А тут, стало быть, доски-то того. А мы и не сообразили.

— Молодец, Ивашко. Всё правильно излагаешь. Именно так и было. Только не "поймали", а пригласили поговорить. Он же управитель, а в Рябиновке с супонями и чересседельниками непорядок: старший конюх недавно жаловался.

Я человек не злой и не мстительный. Разве что пришибу и дальше пойду. Пошли отсюда, а то дышать нечем.

Только вернулись на двор — снова крик:

— Вирник Спиридон! Господин Спиридон! Он лампу золотую украл!

На крылечко выскакивает Николай с вцепившимся в него "лохошонком". Тут же из-за угла вырисовывается Спиридон. И ничего не делает. Стоит и на меня смотрит. Спокуха, Спирька. Мы по мелкоте не работаем.

— Николай, это наша лампа?

— Нет. Но...

— Она золотая?

— Да ты што! Бронзяк сурожский...

— Ну так и оставь её добрым людям. Видишь же — Спиридону она дорога. Как память о тяжёлом и голодном детстве. Все, мужики, Акима — на телегу. Майно — туда же. Серия вторая — "возвращение упрямого". Поехали.

У дедова знакомца, и правда, усадьба большая, а насельников мало. Только разгрузились — у нашего "водителя кобылы" соображалка проснулась:

— А кто мне за извоз заплатит?

Что-то я сегодня не в настроении. Прогрессировать рыночные отношения в части извозчицкого промысла, регулировать тарифы грузопассажирских перевозок в условиях "Святой Руси"...

За извоз заплатил Ивашко. Кулаком в ухо. Пока посадский поднимался, да пыль дворовую выплёвывал, я предложил ещё получить. Авансом за следующую ходку: надо мужичков к лодейке нашей отвезти, переставим ближе.

Сам бегом к Акиму:

— Ваня, Ванечка. Плохо мне. Горю я. В глазах темнеет. Попа позови. Исповедоваться бы. И вот ещё что... Как помру — моих-то не брось. Им же кроме как на тебя надеяться не на кого. Помоги им, христом-богом прошу.

Твою мать! А у деда и в самом деле под сорок. Блин! И рвёт его. Он что, какую-то желудочно-кишечную в этом застенке подхватил? Что здесь зеков гнильём кормят... Или это болевой шок так действует? Вроде поздно уже, сколько времени после пытки прошло.

Та-ак, мать вашу, чего делать-то?! Делать-то чего?!!!

— Сухан, ведро воды из колодца. Бегом! Ивашко, сыскать лучшего здешнего лекаря. Быстро! За ценой не постоим, будет мявкать — бей в морду. И тащи сюда. Хоть за шиворот! Николай, попа мне. Дед исповеди просит. Ну! Ноготок, здешнего хозяина — ко мне. Чарджи — к воротом. Лишние будут соваться — бей.

— Я об русские морды руки марать не буду.

— Ты! Ты будешь делать всё, что я велю! Или сдохнешь! Только... я ведь не сказал: "бей кулаком". Или забыл на каком боку у тебя сабля?

Чарджи несколько изумлённо посмотрел на меня, потом на эфес сабли на левом бедре, потом на ворота.

Не надо думать, что на "Святой Руси" вот так запросто можно резать людей в городе. Есть суд, есть стража. Есть население, почти поголовно вооружённое. Или — мгновенно вооружающееся. Ножами, топорами, дубьём...

Но "здесь и сейчас" — безвластие. Посадник — мёртв, тысяцкий — мёртв, стража — патрулирует город. В ожидании эксцессов. Россия же, "твою маман"! А я снова в панике: вот как ломанётся сюда толпа в несколько десятков придурков...

Почему "придурков"? — Потому, что я их не понимаю! Потому что не знаю, как будет вести себя толпа здешних гражданских!

Не просекаю ситуацию. На чьём дворе мы стоим? Как у него с соседями? Кто-то лишнюю кружечку бражки примет, да вон на тот сарай с соломенной крышей горсть углей кинет. Ну, просто так, для забавы. Просто "акт вандализма" — а как оно будет когда "бздынь"? И куда я тогда с Акимом? Который сейчас как хорошая водка — сорокаградусный.

Третья волна паники с последнего заката. Или уже четвёртая? Какой дурак сказал, что на "Святой Руси" жили тихо и благостно?!

Как минимум, на подворье мне лишних людей не надо. Давай, Чарджи, поработай вратарём. Или, как говорят здесь и в моём родном жаргоне — воротником.

Ворота были раскрыты и в них как раз нарисовался какой-то местный попрошайка.

* * *

Вынюхивает? — Журналюга.

Понятно, что сегодняшние события всколыхнули весь город и резко прибавили нам популярности. Первыми на запах скандала всегда слетаются журналисты. Вторая, после проституции, древняя профессия.

Журналов ещё нет, масс-медиа — нет.

"Деяния Сената", издание которых запустил в Древнем Риме Юлий Цезарь, не "прессовались", а писались. На деревянных дощечках. Совершенно безотходное производство. Дощечки потом шли в печку.

А "жёлтая пресса" — уже есть. Поскольку — в Китае. Империя Сун обеспечивает взлёт гласности и всеобщее процветание. В моём "сейчас" там уже полтораста лет "прессуют" ихний "Столичный вестник" с доски. Но относительно недолго:

"Мир цветущего счастья, трёхсотлетний покой,

Сад науки, искусства, сад культуры людской,

Всё погибло, пропало — как метлой сметено!".

Пока не "сметено", но скоро будет.

На "Святой Руси" этого нет. Мы и сами... "из уст в уста".

Вот только не надо искать в этом исконно-посконном выражении сексуальный смысл! Хотя... судя по удовольствию участников процесса...

"Словно мухи, тут и там,

Ходят слухи по домам,

А беззубые старухи

Их разносят по умам,

Их разносят по умам".

И этим вполне само-удовлетворяются. В смысле: сами удовлетворяют свою потребность. В общении, естественно.

* * *

Чарджи подошёл к воротам и вытащил саблю.

Факеншит! За испуг оружием — вира. Статья восьмая "Русской Правды": "Если кто вынет меч, а не ударит, то платит гривну".

Журналюга-побирашка испарился, а повернувшийся ко мне Чарджи, заметил мой встревоженный взгляд, нагло улыбаясь, успокоил:

— Ногти у меня грязные, почистить бы. Вот, остренькое достал.

Столетним боевым клинком ногти чистить? — А что, кто-то запретил? "Что не запрещено — разрешено". Кого ты, Ванька, жизни учить собрался? Дикого степняка? — Обрусевший принц торкской национальности и сам тебя научит. Всяким фокусам. И с конём, и с саблей, и с законом.

Так, здесь порядок. Что с дедом?

Сухан притащил ведро колодезной воды, Ноготок, за неимением хозяина, хозяйку. Молодая женщина, смотрит испуганно.

— Давай тряпок.

— К-каких тряпок?

— Чистых. Как у тебя рубаха.

— Не! Нету! Хозяин придёт, тогда... Без хозяина нельзя! Нету у меня!

* * *

Каждый, кому приходилось начинать жизнь с нуля, знает: наличие в хозяйстве тряпок, хоть бы и половых, есть признак обеспеченности и благосостояния. Ибо в тряпки идут вещи уже отслужившие свой срок. То есть: сначала была вещь. А потом появилась вторая такая же, такого же класса. И первая становится ненужной. Точнее: не единственной и необходимой.

Проще: чтобы в доме было чем мыть полы, нужно иметь не меньше двух рубах. Или, хотя бы — трусов.

Такая, знаете, избыточность гардероба. Где-то даже роскошество.

* * *

Подворье-то не бедное, а она тряпки не даёт! Жадина-говядина.

— Ноготок, Сухан — бабу наземь. Пасть заткнуть. Чем-чем — шапка у тебя на голове. Ноги, руки, голову держать.

Бабёнка подёргалась сперва. Потом... в русской литературе используется термин "сомлела". Часто с обоснованием причины этого "сомлевания": от жары, от ласки, от испуга... Здесь — последний вариант. А какие ещё варианты есть у селянки, которую держат намертво два здоровых мужика, а дёрганый подросток в косынке идёт к ней, доставая ножик? А как? Швы на рубахе я руками порвать не могу — сил не хватает.

Вот и пришлось: подол её в зубы, рукой натянуть и ножичком по шву нитку надрезать. Дальше уже легче пошло. Рукава-то я оставил, а само полотно, что перед рубахи, что спинку, снял и на части порезал.

Потерпи, Акимушка, чуток. Я тебя, как дочку свою маленькую, мокрыми холодными компрессами обложу. И вот по шее, чтоб мозги не сворачивались, и в паху, чтоб кровь малость остудить, и в подмышки.

Да отпустите её мужики! Пусть топает. Жадина. Но не говядина. Скорее — телятина. Судя по форме бюста — ещё не доилась. В смысле: детей не выкармливала. Возможно, и не рожала. Интересно бы проверить.

Не сейчас. Сейчас смена компрессов.

Глава 125

Бабёнка, негромко подвывая, забилась в угол и пыталась закрыться руками в оставленных рукавах. Закрыть все свои "срамные места", что по твёрдому убеждению истинного христианина, составляет всё женское тело. Я — не христианин, поэтому думаю прямо противоположное.

Тело — ничего. Талия наблюдается, имеется линия бедра. Можно даже сказать — правильная линия. И живот, знаете ли, не висит...

Стоп. Так дело не пойдёт. Моё дело сейчас — Аким Янович. Чтоб он был здоровенький.

— Ты, хозяйка, воды горячей надо. Живо!

Баба заскулила сильнее и ещё старательнее попыталась закрыться остатками одежды, плотнее забиться в стенку.

— Дура! Платок сними и обмотайся. Никому сейчас твои прелести не интересны.

Зря. Вой поднялся на десяток децибел. Постоянно забываю, что здесь снять повойник для женщины хуже, чем снять платье.

"Вы можете делать с женщиной всё что угодно. Только не портите ей причёску" — из инструкций для "ходоков" уже из двадцатого века.

— Ноготок, обдери вон ту занавеску, заверни в неё дуру и отведи на поварню. Мне надо горячей воды: Акиму повязки размочить и переменить.

* * *

Как же всё тут... коряво. Антибиотиков нет, антисептиков нет. Как в моей России — простую марганцовку фиг найдёшь. "Ах-ах, она используется при производстве героина". А я здесь причём? Я же не использую. Вот и сажайте, кто использует. Или разучились своё дело делать? Или это уже не ваше дело?

Я, как дурак, плачу налоги, перехожу в положенном, спускаю за собой и не вхожу без стука. И мне же — всякие "палки в колёса". И во все другие места. А чем желудок прополоскать при лёгком пищевом отравлении? Или ещё где продезинфицировать? После спонтанного и случайного кое-чего?

Хорошо, что они не знают, что на основе йода обыкновенного очень миленькие взрыватели делаются. Тепловые. Ой... Болтун ты, Ванька. Сейчас и это запретят. А, плевать: где 12 век, а где 21.

Здесь — ещё хуже. Даже нормального перевязочного материала нет. Надолго. Вплоть до очередного "Золотого века" Российской империи, вершины патриотизма и героизма. И дальше.

"Решили корпию щипать" — из "Гусарской баллады". Исконно-посконное женское занятие: щипать полотно на нитки кусочками — нормальной-то ваты нету.

"Героически проливая свою кровь...". Конечно "проливая" — дырку-то заткнуть нечем. Пржевальского в самом конце 19 века так же обслуживали.

* * *

Стук-грюк, в двери влетает запыхавшийся Николай.

— Нету батюшки. Заняты оне. Псалтырь читают. Над посадником. Преставился болезный, обмывают уже. А потом к тысяцкому на двор пойдёт. А потом назад, к посаднице. А в городе, говорят, ещё четверо. То ли уже преставились, то ли — вот-вот. Потом там намолачивать будет.

И чего делать? — Человек без покаяния умереть не может. Точнее: может, но будет сильно грустить об этом все последние минуты своей жизни. И за что такие проблемы славному сотнику смоленских стрелков Акиму Яновичу Рябине? Будто он пьянь какая подзаборная.

Не "за что", а "почему" — по причине его присутствия вблизи Ивашки-попадашки. У которого такие изощрённые схемы всякого чего, что нормальный русский городок остался почти полностью без верхушки, и даже исповедь принять — вдоволь попов не найти.

— Значится так, Аким Янович, попа нет. Или ты ждёшь, когда местный иерей всех остальных об-иереет. У них преимущество по факту прописки: местные они. Попы-то с их пожертвований живут. Либо исповедуешься мирянину. Сухану или мне. Или — ну его нафиг, давай жить и о смерти не думать.

— Не, Ваня, страшно-то к господу грязным идти. Мертвяка твоего не надобно. Отпусти людей. И прими исповедь мою. Сынок.

Гос-споди! Я же слов не знаю! Что нужно говорить после каждого его покаяния? "Прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих"? "Прости, Господи, рабу твоему Акиму грех исповеданный?". "Господь всемилостивейший! Яви милость твою"?

Но с исповедью пришлось погодить.

Опять стук-грюк. Нет, мои люди просто так в двери не проходят. Сносят их вместе с притолокой. Ивашка лекаря привёл.

Мда... Ну, я же сам сказал: "будет мявкать — бей в морду". Сразу видно: лекарь мявкал. Как минимум — дважды.

— Вот — болящий. Лечи.

— Эта... Отпусти ворот! Ну, ты, кому говорю! Ишь, завели манеру — чуть-что за воротник таскать! Плата — две ногаты. Это — "за посмотреть". Ежели возьмусь — цену отдельно скажу. Кто у вас тут главный? Ты, что ли, "к сабле — брюхо"? Серебро вперёд давай.

Лихой нам "гиппократ" попался. Невежественный. В исконном смысле этого слова — "вежества" не знает. Ещё и с запашком. И цену ломит... будто вирник с отроком одвуконь пришли. Не "посадская" цена — боярская. А будет ли толк?

"Не в деньгах счастье, а в их количестве" — международная мудрость.

От себя добавлю: и чтоб была возможность их применить. Так что уточняю: "в их количестве и наличии свободного и обширного рынка товаров и услуг".

— Старший здесь я, пасынок больного, Иваном звать. Николай, выдай лекарю 4 ногаты.

— Чегой-то? Он же только две просит? Ты, боярич, прикормишь нищебродов всяких, стаей слетятся на дармовщинку.

— Николай! Отдай. Я же не за одну — за две жизни плачу.

— А чего, у вас и второй калечный есть? Тогда — "да". Второго посмотреть — ещё две.

— Ты, добрый человек, не понял. Вторая жизнь — твоя. Дед умрёт — мы и тебя рядом обмывать положим. Почти целым. Не калечным.

Лекарь хотел, было, посмеяться над глупой шуткой мальчишки-подростка, но, окинув взглядом аудиторию, не увидел в глазах присутствующих готовности к юмору. Четыре здоровых мужика смотрят... внимательно-выжидательно. Могут выпустить, а могут — и нет.

"И над могилкою твоей

Гори-гори твоя звезда".

Неуверенная улыбка постепенно сошла на нет.

— Дык... Эта... Мне тута... Ну... Так я же снадобьев того! Не взял, значит! Твой-то... ирод-то... за шиворот... хвать да поволок. Чего к чему — не сказал. Мне на двор надоть, у меня тама всё собранное... А тута — вот... И нету ничего.

— Ивашко! Проводи господина лекаря до его дому, помоги ему собраться быстро, и бегом назад. Бить господина лекаря не надо. Потому как ежели этот добрый человек сам бегом бежать не будет, то я нынче же, пока власти не прочухались, двор его сожгу и всех чад с домочадцами вырежу. Что глядишь, дядя? Прозвище у меня такое: "Лютый зверь". Как сказал — так и сделаю. А дед мне нужен живым. Сильно нужен. Зверски. Люто. По прозвищу моему. Бегом!

Лекарь ещё пытался соображать, когда Ивашко уже развернул его за шиворот в сторону ворот и поволок. Через несколько шагов они уже бежали оба.

Бег трусцой — полезен для здоровья. Выживет лекарь — станет здоровее. Я ведь это не для красного словца сказал. Вырежу. Невиновных, непричастных... За всякую леность, глупость, неискусность...

У меня нет ни времени, ни места, чтобы выбирать лучшего лекаря, чтобы уговаривать, сравнивать репутации, финансовые итоги и секретарш в приёмных. Или он сделает хорошо, или сдохнет. Вместе со всеми, кто имел несчастье связать свою судьбу с этим дурнем.

— Николай, Ноготок, пойдите-ка следом, да присмотрите: если семейство лекаря вскорости, после ухода его, со двора побежит, то их сюда развернуть.

* * *

Захват заложников? — Ну, в общем, да. "Мера внеэкономического принуждения", столь распространённого в средневековье.

Хотя почему только в средневековье? — Мой приятель в девяностых так в одной московской уважаемой фирме сейф ставил.

Подчеркну: не ломал, а ставил.

Я тогда не понял:

— А зачем? Тебе же заплатили, официальный договор был.

— Да так, на всякий случай. Чтобы доделал до конца. При любых вариантах.

* * *

Лёгкий смешок заставил меня обернуться.

— Ловок, ой ловок. Верно Яков говорил. Был бы чуть старше — к себе в сотню взял бы. "На шаг вперёд смотреть" — талант важный, не всем свойственный... Эх, где она теперь — моя сотня...

Мои компрессы помогли: жар у Акима несколько спал. Глаза блестят лихорадочно, но не мутнеют.

— Одна беда — молод.

— Ну, Аким Янович, эта-то беда быстро проходит. А вот что многого не понимаю, не умею — правда. Ты бы поучил меня уму-разуму.

— ЧуднО. Всяк юнот завсегда кричит: сам знаю, сам умею, без вас, старых, обойдуся. Сам таким был. А ты... будто горюшка уже нахлебался. Человеков-то — беда учит... Как жизнь по носу щёлкнет, по голове дубиной огреет, под ребро нож всунет... Тогда гордыня-то и умаляется. И душа смирению научается.

Правильно говоришь, Аким. Всё верно. Только это первый круг. От глупости, наглости, гордыни — к смирению, терпению, покорности. Но если человеческая душа крепка, или судьба её бережёт, не ломает в труху, то выносит человека на второй круг. Где гордость, а не гордыня. Где стойкость, а не покорность. Где внимание и равновесие. Где всё... "так забавно".

— О чём задумался, Иване?

— Да так, о разном. А что у нас тут за хозяин? Знакомец твой — он кто?

— Кхе... Ну ты и... ревнив к знаниям! Ладно, слушай. Дело было в те поры, когда князь Волынский Изяслав Мстиславович, по прозванию Изя Блескучий, старший брат нашего светлого князя Ростика Смоленского, поспорил с князем Ростовским, сыном самого многомудрого Мономаха, Юрием Владимировичем, прозываемом людьми Долгоруким. А поспорили они не запросто так, а об стольном граде Киеве, об шапке самого Мономаха да кому на Святой Руси первым быти. И пошла между ними вражда сильная, крамола кованная да война кровавая.

Аким как-то накатано перешёл в былинно-сказочный стиль повествования.

Странно: обычно ему это не свойственно. Наоборот: он и сам выражается коротко и конкретно, "без завитушек", и меня, помнится, за это ругал. Но, видимо, тут такой стиль по такой тематике — общепринят.

* * *

Суть же истории такова.

После "основания Москвы", которое представляло собой карательную операцию "русских людей" против "москвичей" под "дипломатическим прикрытием" типа "встреча на высшем уровне", начался очередной приступ "русской смуты" в форме братоубийственной войны сыновей и внуков Мономаха. В Киеве сидел внук — старший сын старшего сына Мономаха, волынский Изя Блескучий, и шестому сыну Мономаха Гоше Ростовскому, он же — Юрий Долгорукий, предстояло его оттуда вышибить и пристыдить. Ввиду наглого нарушения исконно-посконного "закона русского о наследовании", называемого также "лествицей".

Долгорукий известен в истории множеством трудов своих праведных. И походами, и городов основанием. Но трудоголиком он не был.

Татищев:

"...сей великий князь был роста немалого, толстый, лицом белый, глаза не весьма великие, нос долгий и искривленный, борода малая, великий любитель женщин, сладкой пищи и пития; более о веселиях, нежели об управлении и воинстве прилежал, но все оное состояло во власти и смотрении вельмож его и любимцев.... Сам мало что делал, все больше дети и князи союзные...".

Такой... несколько восточный тип правителя.

"Посмотри: в тени чинары

Пену сладких вин

На узорные шальвары

Сонный льет грузин".

Не чинары, а берёзы, не вино, а бражку, не грузин, а грек.

Гургий-Георгий-Юрий был греком по крови. По матери и по бабушке. Остальное всё правильно. "Где пьют — там и льют" — русская народная мудрость. А ещё — мочат нос. "Длинный и искривлённый" как у Гоши.

Грек по крови и смолянин по месту рождения, русский князь Гоша, проведя значительную часть жизни на Севере, в Залесье, любил Степь. Что не удивительно: его мачеха и первая жена были половчанками. Вообще, половцы постоянно были участниками его походов и паслись при его дворе в Ростове и, позднее, в Суздале. Папаша, Мономах, такую привязанность сыночка к степнякам одобрял. Жену-то ему он сам выбирал. Юрия женили рано: лет в 15. Мономаху тогда "срочно надо" было.

Это настолько "горело", что сам Мономах, буквально через полгода после смерти своей второй жены — гречанки Ефимии играет третью свою свадьбу. Не надо искать в смерти Ефимии каких-то любовных страстей и заговоров. О "матери Гургия" — Юрия Долгорукого, Мономах вспоминает по-хорошему. Но траура не держит: в 54 года берёт за себя двенадцатилетнюю девочку — дочь половецкого хана.

Какие там любовные страсти! Он и не видел её прежде. Чистая политика: идёт "гонка вооружений" — у кого из русских князей больше родственников в Степи, тот и будет Великим Князем в Киеве.

Девочка выживших детей не родила, имя её в хрониках не осталось. Прожив на Руси 20 лет, она тихонько скончалась.

Через год после скандальной собственной свадьбы Мономаха — ещё свадьба: безбородого Гошу женят. На половецкой ханочке. Быстрее-быстрее: надо опередить соперников, надо набрать больше родни среди "поганых".

Отец двух девочек, жены Гоши и жены Свояка, оказывается в специфической роли: "поганый-миротворец". Хан Аепа ласково принимает посольства от двух сцепившихся на Руси ветвей Рюриковичей, благосклонно принимает дорогие подарки, купленные русским потом и русским полоном. И отдаривается самым дорогим — добрым отеческим словом: "Ребята, давайте жить дружно".

Сватам поклоны передаёт да укоряет мягонько за свару.

Зятья, как и положено младшим перед старшим, благоговейно "вкушают мудрости". Тесть на Руси по статусу — как отец родной. Надо слушаться и благодарить за науку. Только вот их собственные, родные отцы так и норовят друг другу горло перервать. У Аепы в обоих домах растут внуки. Ну как можно послать джигитов помочь одному дому против другого? А вдруг кому-то из внучков "бобо" сделают? Поэтому орда тихо сидит в степи и мирно растёт. На русских дарах.

Нет, Аепа не жадный — обязательно передаёт с послами подарки. Цацку какую "на зубок" внукам. Кое-кого из его внуков мы и в 21 веке знаем.

Князь Игорь. Которого опера Бородина, "Половецкие пляски" Александрова и "Слово о Полку" его самого. Весь Советский Союз "Плач Ярославны" в школе учил. Это — его жена плачет.

Андрей Боголюбский. Реальный основатель Москвы. Это по его приказу и под его надзором отсыпают первые земляные валы на Боровицком холме вокруг Кучково — родового поместья его жены. Владимир-на-Клязьме, жемчужина "Золотого кольца" — выстроен им из маленького захолустного городка. Храм на Нерли, культ Покрова Богородицы на Руси...

Принцы из враждующих домов, русские княжичи. Но "дедушкой" зовут одного и того же — хана половецкого.

"Аепичи" мирно сидят в Степи, дуванят русские подношения. Можно сходить с Гошей на Булгар, можно с самим Мономахом на Полоцк — там внуков нет. Такой... "союзник внешнего применения". А для "внутреннего применения" у Мономаха другая орда — "читтевеи", родня его собственной жены. Их он "таскает по всей Руси".

Гоша своим... "мужским достоинством" вывел из русских разборок самого потенциально опасного союзника реального главного противника — князя Олега "Гориславича". А Мономах, своей мудростью, продолжает своё главное дело: "бьёт русских — погаными, а поганых — русскими". Он раз за разом "наводит на Русь" половцев. И собирает "половецкими саблей и арканом" "Святую Русь" под свою "Шапку Мономаха". Одновременно разваливая союз половецких племён.

Это вопрос жизни и смерти. И не только его самого, но всей Южной Руси.

Есть простое соотношение: 1:20. Можно сколько угодно гнуть пальцы, рассуждать о божьем благословении и великой храбрости. И это будет, возможно, правдой. "Постоим за землю Русскую не щадя животов своих". Постоим. Не щадя. Так можно выиграть бой. Так можно выиграть поход. Войны так — проигрывают.

Половцы — скотоводы-кочевники, русские — кочующие земледельцы. Для земледельцев в эту эпоху нужно иметь в двадцать раз больше населения, чтобы выставить равную военную силу.

Ме-е-дленно.

В 20 раз.

Вот когда это соотношение хоть приблизительно достигнуто — начинаются детали. Искусство дипломатии, героизм воинов, гениальность полководцев, "святые иконы" и "секретное оружие".

"Главное секретное оружие" любого государя — многодетные бабы. Все витязи, генштабы, герои и военные спецы — третья производная. Производная от "тех ворот, откуда и весь народ".

Сказано же Соломоном: "Честь государя — в многолюдстве народа его".

Для Великого Княжества Литовского, которое через одно-два столетия после татаро-монгольского нашествия собрало под своей крышей большую часть русских земель, это правило оказалось "камнем преткновения": имея впятеро большое, чем у Золотой Орды население, Литва вчетверо уступала татарам по военным силам.

Заново пробивая легендарную магистраль "из Варяг в Греки", литовцы выжигают на Хортице золотоордынское поселение. Ещё чуть-чуть, остался сам Низ — Олешье. Вот-вот снова пойдут морские караваны от Александрии Египетской до Балтийских портов датчан и шведов. Но... сил не хватило. А потом уния с Польшей, католичество, другие заботы. Время упущено, а тут и Русь Московская поднялась.

На Руси ситуацию изменил Иван III, введя принципиально новые способы организации населения, вооружения, военного дела. И главное — Орда развалилась.

Мономах об этом соотношении — 1:20 — нигде не пишет, но, похоже, хорошо понимает. В его время на всей Руси около 7 миллионов жителей. В Степи — примерно 300-400 тысяч половцев. Чтобы выиграть в противостоянии Русь-Степь нужно объединить русские княжества и расколоть половецкие орды.

Можно ругать Мономаха. За его нытьё, за его ханжество. За демонстративное самоунижение в сочетании с дидактичностью:

"Прежде всего, Бога ради и души своей, страх имейте Божий в сердце своем и милостыню подавайте нескудную, это ведь начало всякого добра. Если же кому не люба грамотка эта, то пусть не посмеются, а так скажут: на дальнем пути, да на санях сидя, безлепицу молвил".

Здесь "на санях сидя" означает: "В конце жизненного пути". Исконный славянский образ. Как у другого Владимира — у Высоцкого:

"Сгину я, меня пушинкой ураган сметёт с ладони,

И в санях меня галопом повлекут по снегу утром.

Вы на шаг неторопливый перейдите, мои кони!

Хоть немного, но продлите путь к последнему приюту!".

Мономах был политиком. "Политика — концентрированное выражение экономики". Вот такая на Руси экономика, и он её концентрированно выражал. Проповедуя смирение с миролюбием, и утирая "крокодильи слёзы".

"Плач крокодила" — не слёзы, а элемент процесса пищеварения. У крокодилов несовершенна система удаления избытка солей из организма. Железы, помогающие почками вывести лишние соли, располагаются возле глаз. Во время работы этих желез и появляется жидкость, которую ошибочно принимают за слезы. Хотя по смыслу это, скорее, моча. Можно сказать, что крокодил плачет мочой.

Так и Мономах, "проглотив" почти всю Русь и подмяв немалую часть Степи, плачется о себе, грешном.

Как говаривал Отто фон Бисмарк: "Политика — искусство возможного".

Бисмарка — не было, сказать — некому. Поэтому Мономах совершил невозможное: повернул вспять ход истории. Вместо того, чтобы, как все "приличные люди", разваливаться и дробиться до полной катастрофы, оккупации, раздела, вообще: исчезновения или перерождения этноса, как часто случалось и на Востоке, и на Западе, "Империя Рюриковичей" была заново собрана под одной шапкой. И перешла в контратаку: Шарукана загнали за Кавказ.

Клаузевиц: "Война — продолжение политики другими средствами".

Мономах — продолжал. Активно, славно, победоносно. И жёстко.

В своём "Поучении" он даёт список половецких князей, которых он взял в плен и отпустил. И другой список — которых зарезал:

"А самих князей Бог живыми в руки давал: Коксусь с сыном, Аклан Бурчевич, таревский князь Азгулуй и иных витязей молодых пятнадцать, этих я, приведя живых, иссек и бросил в ту речку Сальню. А врозь перебил их в то время около двух сот лучших мужей".

Частью этого "искусства возможного" была дочка выскочки-куренного Аепы, ставшего ханом, взятая за сына Юрия.

"Да, Скифы — мы! Да, азиаты — мы,

С раскосыми и жадными очами!".

Косоглазия у Мономаха не было, а вот остальное...

Пожалуй, именно Мономах развернул Русь лицом к Степи. Задолго до Святого Александра Невского с его: "с татарами — мириться, с немцами — биться". Два великих русских святых князя, увидев угрозу Родине со стороны степняков, предпочли со степняками мириться. А воевать на Западе.

Такая "про-половецкая политика" русского князя дала три результата: объединение Руси, разгром Степи и успехи в Европе.

Именно Мономах устроил последнюю русско-византийскую войну. Принял в Киеве греческого самозванца, изобразил полное своё уверование в его "багрянородное" происхождение. Даже дочку свою не пожалел — выдал замуж за мошенника и авантюриста. И, подобно предку своему Святославу, привёл русские полки на Дунай к Доростолу.

Святослав-Барс известен своей храбростью и воинской доблестью, Мономах — умом.

Русский поход не закончился катастрофой с дорезанием выживших на Днепровских порогах. Пошла аккуратная дипломатическая игра. Самозванца прирезали подосланные греками убийцы. Русские отряды были выдавлены с Дуная. Но в 1119 году Император Византийский Алексей I сам прислал большое посольство, сам просил о мире. И греки преподнесли Мономаху титул царя и царский венец. Знаменитую шапку Мономаха.

Наконец, в 1122 году русско-византийские переговоры увенчались заключением династического брака: внучка Мономаха стала женой византийского императора. Уже — внучка, но — настоящего.

Вполне европейский государь. По происхождению, по манерам и связям. С одинаковым успехом вырезавший и кочевья кыпчаков, и города чехов. И, само собой — непокорных русских.

Мономаха уже нет. Нет и его старшего сына Мстислава. Единственного из князей русских, называемых летописцами при жизни — Великим. Есть Изя Блескучий — старший из доживших сыновей этого Великого.

Это совсем другая родословная, компания, окружение. Другое мышление. Другое представление о нормах, о "правильно". Западноевропейское.

Первая жена Мстислава — его четвероюродная сестра Христина, дочь шведского короля, мать Изи. Сёстры Изины замужем за королями датским, венгерским, императором Византии. Жена Изи — дочь Императора Священной Римской Империи Германской нации, главы Второго Крестового похода Конрада Третьего Гогенштауфена.

Вокруг Изи католики.

С их пониманием прав наследования: майорат, "от отца к сыну". А на Руси — лествица, "от брата к брату". "Дикари!".

С их непониманием степняков, отвращением и страхом перед ними. "Безбожные поганые".

С пренебрежением к православию: схизматики, раскольники. "Погрязшие во тьме заблуждений". Иначе бы Изя так легко на ссору с Константинополем не пошёл.

Не наш человек, не исконно-посконный. Европеец, западник.

Но его любят киевляне, он раз за разом переигрывает своего дядю Юру, нагло плюёт на законы старшинства, сидит в Киеве, и ничем его оттуда не вышибить.

Ведь перепробовали уже всё: натравили Митрополита. Высшую церковную власть! На нём благословение божие! Изя вышиб грека из Киева и вообще раскол устроил.

Войной ходили — отбился.

Старшему брату Вячко плешь проели. Чего он, в Турове засел, будто спрятался? Кто у нас в домушке старший? А ну, пшёл в Киев! — Изя дядюшку Вячко чуть до смерти не замордовал, под себя подмял и рядом посадил.

Соседа, умнейшего человека, Галицкого князя Остомысла, на Изю подняли — провал. Изя исхитрился обмануть галицкую разведку, выскользнул из западни вместе с малой дружиной.

Черниговские князья на него засаду устроили. Заманили в ловушку и... Конь вынес. Ну не прыгают так лошади! Ни у кого не прыгают, а у него прыгнул.

Ничего его не берёт! Может, родня его, католики польские, венгерские, немецкие — ворожат? Может, и самому в католицизм перейти? Так не поймут же!

Гоше очень не хотелось вылезать из Суздаля. Еда, выпивка, бабы... Всякое веселье... Вот, вятичей так удачно подмяли. Папашка Мономах два раза на них походами ходил. А "точку в деле" — только Гоша поставил. Отрубленной головой Степана Кучки. Надо же обмыть! Но... есть сыновья. Которым маячит специфический "святорусский" лейбл: "князь-изгой".

Тут в чьих-то, вероятно, половецких мозгах рождается оригинальная для Руси мысль: нужно подослать к Изе человечка. Но, поскольку обычных наёмных убийц и шпионов он раскалывает "на раз", то нужно что-то этакое... уелбантурить.

Гоша — настоящий руководитель. Главное: набрать толковых помощников, дать каждому подходящее дело и пусть решают. А я не буду мешать, тем более, тут таких девочек привезли...

Но — сыны...

У всякого средневекового владетеля есть две самые дорогие вещи: его владение и его сыновья. Нет сынов — сирота, семя твоё не гожее, в веках не останется, дела твои не продолжатся, имя твоё позабудется. И некому будет за тебя свечку поставить, о душе твоей помолится. Ждёт тебя забвение на этом свете, и муки вечные — на том.

Чтобы "пробить" Изю надо рискнуть самым дорогим. Ну, удел-то Гоша по-любому не отдаст. А вот сынок... Старшенький. Тем более — мальчик сам рвётся.

Первый из сыновей Гоши, Ростислав Юрьевич, прозванный в Новгороде, где он в молодости князем сидел, "Торцом", спешно бежит к папашке. Прозвище — от плоского лица и желтоватого цвета кожи, доставшийся от мамашки, чем сын сильно отличался от отца своего, новогородцам тоже хорошо знакомого.

"Мальчику" уже под сорок, пора и серьёзное дело делать.

Два княжения в Новгороде — не в счёт. После первого Торец сумел сбежать в последний момент, после второго — новгородцы успели его поймать и сунуть в архиепископскую тюрьму. Разгром Рязани — не считается. Там князь-противник успел убежать в Степь — чистая победа не засчитывается. Вот тебе, сынку, новое дело: пойдёшь секретным агентом на самый верх. На самый-самый. К двоюродному братцу своему, к Изе Блескучему. Прямо в их "вольфшанц". Во Владимир-Волынский.

Идея явно не "святорусская". Тут или Восток, или — Запад.

Да, там сын, обиженный чем-то отцом — живёт старик долго, наследство другому сыну отдать собрался... — может устроить заговор для убийства отца, может изменить родителю и сбежать к противнику.

На Руси всякие... случаи бывали. Но сыновья отцам не изменяли. Потому что сын отцу не наследник — "лествица". А вот для Изи, выросшего на Западе, окружённого европейцами, привыкшими к майорату, такая мотивировка понятна. Даже на уровне детских сказок и эпосов, слышанных в младенчестве от матушкиной прислуги.

Легенда тщательно прорабатывается и обеспечивается. Задействуются серьёзные силы и средства. На следующий год после "основания Москвы" Торец отправляется на помощь Свояку к Новгород-Северскому с войском. И вдруг, прямо в походе, выдаёт: мы переходим на сторону противника, уходим к Изе Блескучему.

Это он кому сказал? Суздальцам?! Которые последние лет пятнадцать то и дело режутся либо просто с волынцами, либо ещё и с их союзниками? Это кто сказал? Торец, который сидел в новгородской тюрьме, потому что в Новгороде должен был вокняжиться брат этого самого Изи?

Хохмочка настолько для того времени выдающаяся, что три летописи дают три разных объяснения.

* * *

Конец двадцать третьей части

Часть 24. "Бьётся в тесной печурке..."

Глава 126

* * *

Суздальский летописец говорит об обиде Торца на Свояка. Но не личной, а родовой:

"То суть были ворози и деду моему, и дядьям моим".

Да, Олег "Гориславич", отец Свояка, с Мономахом враждовал. Тогда же они и помирились. Мономашичи сыну его, старшему из Ольговичей, клялись в верности как Великому Князю Киевскому. Более того, год назад в Кучково на Москве-реке Свояк (последний из оставшихся в живых сыновей "Гориславича") признал Гошу старшим, все обиды были прощены, князья "целовались и плакали".

Понятно, выпито было много, но ведь факт же! Батя тему закрыл.

Обоснование настолько странное, что некоторые историки предполагают, что эти "ворози" — не русские, Черниговские, князья Ольговичи, а половцы.

Да, Свояк женат на дочери половецкого хана Аепы. Во всех событиях последних лет на его стороне участвуют отряды степняков. Идеологически красиво получается: славный сын славного "основателя Москвы" Юрия Долгорукого возмутился "поганскими" союзниками своего союзника и возвысил голос.

"Не могу молчать"!

Возопил... и пошёл в предатели.

Мелочь мелкая: прозвище "Свояк" откуда? — Его первая жена — сестра матери Торца, Торцу — родная тётушка. Отряды кипчаков приводят из степи её братья, Торцу — родные дядья. У него у самого в отряде полно половцев — родственники из той же орды.

Но для Изи... подойдёт.

Торец — по крови наполовину кыпчак, он вырос в окружении и любви слуг и родственников матери. Первый ребёнок, первый сын.

Изя — не кыпчак вовсе. Он вырос в окружении европейцев. Для которых всякий степняк — желтомордый узкоглазый дикарь. Мотив для Изи понятен, естественен.

Опять же: а братан Изя — друг? Батяня с дядей Вячком Изю уже били под Туровым. А то, что лично Изя продавил через сестричку свою смену князя в Новгороде, отчего лично Торец — вдоволь там в епископской тюрьме насиделся?

В Новгороде один из самых мощных в мире "культурных слоёв" — 10 метров. Толще только в Риме — 12. Но поруб на епископском дворе глубже — на метр с четвертью заглублён в материковый грунт.

И за это у Торца к Изе — любовь?

Объявляя о своём решении, Торец чётко формулируется разрыв с отцом, с Долгоруким. Показывает понимание неизбежности отцовского гнева. И готовность его игнорировать. Это в патриархальной-то Руси?

Летописцы понимают натянутость, искусственность таких мотивировок и дают более циничный вариант объяснения.

Никоновская:

"Приидоша к Ростиславу послы от великого князя Изяслава Мстиславича, призывая его к себе в Киев и дая ему грады и власти"

Ипатьевская:

"И прииде Ростислав к Изяславу к Киеву, поклонився ему, рече: "Отець мя переобидел и волости ми не дал...".

Короче: купили парня.

Кого купили?! Сына Долгорукого, внука Мономаха? — Мономашичи чужое отбирают без проблем, но своё отдать... или самим продаться...

Оба славных предка — Мономах и Гориславич — однажды продались полякам. Тем опять надо было побить немцев. И, как обычно, в Чехии. Очередной Болеслав, второй по номеру и "Смелый" по прозвищу, позвал для битья братанов с Руси. За штуку гривен. Теми ещё, "ветхими".

Войнушка была короткая, все довольно быстро помирились, собрались выплатить двоюродным братьям обещанное. И нарвались на чисто русский ответ:

— А честь? Надо "взять свою честь".

А что два короля — чешский и польский, вместе с императором германским, этот мир считают "честным" — русским княжичам глубоко плевать.

Они четыре месяца вычищали и выжигали Чешские земли, пока не набрались этой "своей чести" под завязку. Потом забрали ещё и обещанную тысячу гривен и отправились разбираться домой.

Но вокруг Изи немцы, мадьяры, поляки, им чешские слёзы — в радость, не в поучение. "Прикупим Торца как деда его. Пусть он на всяких плохих "честь свою возьмёт".

Другой мотив: обида на отца. А есть ли основания? Гоша дважды ставил сына в Новгороде, посылал громить Рязань, слал городки ставить. Парень не забыт, не заброшен. А волости...

На Руси "лествица" — отец, в принципе, не обязан, и даже не может давать сыну удел в своей земле, князей ставит Великий Князь, а не удельный. Княжество — не родовое имение, а объект управления, территориально-административная единица.

Очень скоро, именно в эти несколько десятилетий Русь перейдёт от состояния — "общее имение Рюриковичей" к состоянию — "имения Рязанской (Смоленской, Волынской...) династий". Вот тогда — "да", тогда, сломав "лествицу", князья будут рассаживать сыновей своих по своим уделам.

В учебниках пишут: "феодальная раздробленность". Проще: "каждый за себя, один бог за Русь".

Но пока каждый князь идёт по "треку", по общерусской последовательности "столов". Перечень этой "мебели" устанавливает только Великий Князь.

А пример полоцкой династии, которая была выбита Мономахом из Руси и возвращена его сыновьями из византийской эмиграции, а теперь старательно разваливает своё княжество непрерывными внутренними разборками с привлечением литовских дружин — ничему не учит? Они-то как раз и нарушают это правило. Как только очередной князь получает себе "волость" — начинается война. Витебск, Минск, Гродно... Став княжеским городом, город, прежде всего, разоряется братом нового князя.

Как-то странно... Можно было придумать какой-то более наглядный мотив.

Типа: "сбрендил и на пиру копьё в меня метнул". Как царь Саул в Давида.

Или: "Напился и с лавки свалился. И этот человек собирается переправиться через Гелеспонт, а не может перелезть с одного ложа на другое!". Как Александр Македонский своему папочке, царю македонскому Филиппу.

Личная неприязнь, угроза жизни и здоровью — аргумент ясный и понятный. Но...

С Торцом — войско. Те самые ростовцы, суздальцы, половцы, которые и сами, и отцы их служили Гоше. Дать аргументированное обоснование того, что Юрий Долгорукий пожелал смерти своему сыну... в войске найдутся "особо ретивые", которые это пожелание исполнят. Не по приказу, а "исключительно из верности и преданности".

"Ври, да знай меру" — русская народная мудрость.

Вот Торец и врёт "по-мудрому". Хотя как-то глупо получается.

Торец пришёл к Изе "к Киеву" весной 1148 года. Двоюродные братья обнялись и прослезились. Торец признал "старейшинство" Изи на всей Русской земле. Изя расчувствовался и обласкал братана. И одарил его аж 6 городами. Причём из одного выгнал младшего родного брата Торца. Просто так, для улучшения внутрисемейных отношений.

14 сентября 1148 года в этом городке, Городец-Остёрский, неподалёку от Киева, состоялся совет князей.

"Пойдём бить Долгорукого, а то он новогородцев обижает".

Торец там был, тоже кричал: "Пойдём! Пойдём бить!". Кого бить-то? Родного отца с братьями? А ну как в бою сойдётесь? Рубить будешь?

Изя вежливенько отправляет высокопоставленного перебежчика на запад, на Волынь:

"А ты иди в Бужск, пострези оттоле Киевскую земли, и буди тамо, дондеже схожу на отца твоего, мир ли с ним возьму, или како с ним ся ни управлю".

"Его благодарили власти, жал руку прокурор.

Потом подзасадили под усиленный надзор".

Красота! Сиди себе спокойненько. Не надо голову свою подставлять, не надо натравливать своих гридней-суздальцев на таких же гридней, но отцовских, не надо сходиться в рубке с родственниками-половцами. Государь благоволит и доверяет защиту рубежей земли русской.

Это — по легенде. А по заданию — провал. Такая возможность...! Изя сам лезет в ловушку! В походе, в бою наверняка бы подвернулся случай... На своей-то земле, где эти южане как слепые... Но Изя с Ростиком выжигают крестьянские веси на Верхней Волге, а Торец сидит в середине Волынской земли под присмотром "доброжелателей".

"Усиленный надзор".

Торец не усидел — "доброжелатели" донесли.

Торец связался с берендеями — ещё одним кочевым племенем, осевшем на Роси.

Пожалуй, из всего тамошнего зверинца берендеи самые продажные. Именно их чаще всего упоминает летопись в контексте: "и тут берендеи перешли на сторону врага". С этими-то, наверное бы, получилось — серебра у Торца хватало. Понятно, что с шести городков многого за полгода не соберёшь, но он же не просто так... "воспылал и побежал". Я же говорю: операция серьёзно готовилась.

Но Торец связался ещё и с киевлянами. Типовая ошибка начинающих заговорщиков: "пусть нас будет много!". Говорил же Ленин: "пусть лучше 10 делающих останутся формально вне партии, чем один болтающий — в". Ленина на них не было.

Торца вызвали на беседу. На остров посреди Днепра напротив Выдубицкого монастыря под Киевом.

"По возвращении из похода бояре донесли Великому Князю, что якобы Ростислав Юрьевич подговаривает против Великого Князя киевлян и берендеев и хочет захватить семью и имущество последнего. Великий Князь поверил доносу, несмотря на отрицание Ростиславом своей вины и требование последнего очной ставки с обвинителем, заковал его дружину и отправил его к отцу, посадив на барку с 4-мя отроками и отняв у него имение".

Бздынь...

Какой был замах! Какой уровень интриги! Какие силы и средства были задействованы!

Гоша пришёл в бешенство. Случившееся с сыном, он воспринял как личное оскорбление. Ну ещё бы — план-то его! То "Гоша — умный", а тут — раз, и "Гоша — дурак". Теперь точно придётся поднимать свою задницу.

Опозоренный сынок подливал масла в огонь:

"Хощет тебе вся Руская земля и черныи клобукы".

И цитировал Изю, который впрямую на него, на Юрия Долгорукого, "сором возложил".

"Стыдно — у кого видно" — русская народная мудрость. "Видно" оказалось у Гоши.

За несколько десятилетий предшествующей активной политической "княжеской" деятельности Долгорукий ни разу не был инициатором меж-княжеского кровопролития. Или обходился миром, или на него нападали. А тут взбеленился.

"Долгорукий" потому так и зовётся, что далеко дотягивается. Дотянулся аж до Переяславля: Изю и поспевшего к нему на помощь из Смоленска Ростика раскатали в блин. Изя ушёл за Днепр "сам третий". Прибежал в Киев, а там... киевляне. Которые погрустили и сообщили, что против сына Мономоха воевать не будут. И Изя побежал в свой "вольфшанц" — на Волынь.

В Переяславле Гоша посадил князем старшего сыночка. А сам сел в Киеве и послал сыновей добивать неугомонного Изю Блескучего в его "родовом гнезде".

"И на вражьей земле мы врага разгромим

Малой кровью, могучим ударом!".

Удар — был, разгром — не случился. Поход был неудачен. Надо бы заключать мир, но Торец обиделся страшно — только "война до победного конца"!

Он, Мономашич, двоюродного брата обманул, крест ему на верность целовал, потом был изобличён в измене и с позором изгнан. Такое оскорбление смывается только кровью! Того, кого попытались обмануть, но прокололись.

"Более всего мы ненавидим тех, кому безуспешно пытались сделать зло".

Гоше очень не хотелось снова куда-то тащиться. Однако обида сыночка, которого он же сам и поставил в это щекотливое положение провалившегося агента... Тут влез второй сын — Андрей.

Об Андрее Юрьевиче по прозванию Боголюбский речь ещё будет впереди. Семейное его прозвище "Бешеный" — вполне соответствует характеру. С отцом, с Гошей у него отношения... всегда были сложными. Один только брак Андрея с дочкой только что казнённого Степана Кучки в только что конфискованном городище Кучково — показателен. Гоша сыночка уел сильно: не женятся Рюриковичи на дочерях подданных своих. Брак князя с боярышней в это время — мезальянс.

Но тут Гоша послушал "бешеного" сына. И принял сторону младшего против старшего. Мир был заключён. Очень ненадолго. В 1150 году волынцы выгнали Гошу из Киева и попытались выгнать Торца из Переяславля.

Мда... Торец своей "изменой отцу родному" показал всем на "Святой Руси" возможность принципиально новой ситуации. И "новизна" попёрла. Со всех сторон.

Волынцы, которые всегда с половцами враждовали, вдруг решили использовать их в качестве союзников. Подняли орду недавно осевших на Роси турпеев и повели их на Переяславль.

Впервые в истории половцы шли к городу с севера, со стороны Киева. Впервые половцы бились против суздальцев и бок о бок с волынцами. И впервые из Степи, с юга, от степных кочевий, подошли "чёрные клобуки" на помощь осаждённому Переяславлю, на помощь суздальцам.

Все — не на своих местах. Кстати, помощь от "чёрных клобуков", которыми летописцы называют торков и берендеев, позволяет предположить, что аванс за предполагаемый мятеж против Изи, они получили. И вот таким образом отработали.

На выручку и братец Андрей прибежал. На княжеском совете можно, конечно, над старшим братом и посмеяться чуть не до драки, но выручать надо. Торец усидел в Переяславле, волынцы оставили попытки захватить это "родовое имение" Мономаха. Княжество осталось под Гошиным сыном. Ненадолго.

Ростислав Юрьевич ("Торец") скончался 6 апреля 1151 года, рано утром в Великую Пятницу на Страстной неделе, и был погребён братьями Андреем, Глебом и Мстиславом в церкви Св. Михаила в Переяславле, близ дядей своих Святослава и Андрея Владимировичей.

* * *

"Дела давно прошедших лет.

Преданья старины глубокой".

Для меня, "здесь и сейчас", всё это — малопонятная и малоинтересная история десятилетней давности. "До меня — хоть потоп". А вот для Акима этот день — вторник 23 августа 1150 года, день Переяславльского боя — день личной катастрофы. О чём бы он ни говорил или думал, рано или поздно его мысли возвращались к тому "чёрному вторнику".

Тогда, исполняя приказ "верховного командования" — княжеского совета, собранного Изей Блескучим, он развернул свою сотню лучников реденькой цепью "перестрельщиков" перед левым флангом объединённого волынско-смоленско-черниговско-переяславльского войска.

Утро было спокойное, суздальцы, оставив свой стан за Большим Змиевым валом, подходили медленно, с остановками. Тоже вперёд выпустили "перестрельщиков".

"Два дня мы были в перестрелке.

Что толку в этакой безделке?

Мы ждали третий день".

Тогда "безделка" тянулась до полудня. А потом вдруг всё завертелось. После обеда какой-то перебежчик-"перескок" побежал с той стороны. Суздальцы кинулись его ловить, передовое охранение волынцев решило, что это атака, ударило навстречу. Изя собрал второй военный совет за день. Выслушал советы, наплевал на мнения опытных воевод и двинул следом за Дозорным Полком основные силы. Уже начавшие уходить с поля, отступать в свой лагерь на ночлег, отряды Долгорукого, развернулись в боевые порядки.

Солнце уже шло к закату, когда начался бой. Конные суздальцы и половцы вдруг, из неоткуда, из только что пустого пространства, покатились массой на левый фланг... Люди Акима не успели "отскочить", отойти за строй копейщиков. Смоленские стрелки там и легли. Большая их часть были порублены поодиночке в чистом поле.

Прошло десять лет, но для Акима этот день по-прежнему перед глазами. Он всё пытается как-то переиграть его, как-то найти упущенные возможности. "Если б я не велел передовой дозор поддержать, если бы не вперёд людей послал, а назад... Хоть на полста шагов...". У него до сих пор на глазах появляются слёзы. Картинка тех двух-трёх минут. Когда падали порубленные, поколотые, затоптанные конями его стрелки. Люди, которых он по одному собирал, годами учил. И не только стрелы пускать — всему учил. Жизни учил.

"От героев былых времён

Не осталось порой имён.

Те, кто приняли смертный бой,

Стали просто землёй, травой".

Стали. Только Аким их всех помнит — в лицо, по именам, по прозвищам, по привычкам.

Потом был разгром. Черниговцы побежали, "порошане" — торки с Поросья — побежали, переяславльцы — передались Долгорукому. Всё-таки, пропагандисты Торца серьёзно поработали на Роси и в Переяславле.

Изя на другой стороне поля пробил-таки боевые порядки ратей Долгорукого. И обнаружил, что его армия бежит. Из волынской дружины, вошедшей вслед за ним в прорыв, из сечи, кроме князя, выбрались только двое.

Аким скрипел зубами, вспоминая, как уже в темноте отходили к Трубежу, мимо закрывшего ворота, переметнувшегося к врагам, Переяславля. Как пытался собрать своих людей, подобрать своих раненых. Как сунулся к нему в этот момент светлый князь Смоленский Ростик и начал указывать: кого тащить, кого бросать. Аким тогда князю ответил... Хорошо, что словами, а не стрелой или саблей. Как потом выгребали на каком-то протекающем корыте вверх по Днепру. Мимо ставшего вдруг враждебным Киева, из которого валом бежали беженцы.

Власть переменилась, все, кто служил прежнему князю, для нового — или изменники, или военнопленные. Все пришлые, чужаки, лишённые защиты своего господина, для местных — добыча. Всё, что у них есть, что они сами есть.

Волынцы, бывшие в Киеве, пытались уйти на запад, конями. Смоленские и черниговские — просились в лодки.

Как не крути, а при отступлении стрелки идут в арьергарде.

Аким — кадровый, "с конца копья вскормленный". Для него куча тактических решений — как дышать. Что бы он про своих начальников не думал. Стрелки шли последними.

Уже пройдя Киев, выше Подола, увидел на берегу, как компания мужиков насилует девчонку, а рядом пытается уползти какой-то приказчик, оставляя за собой кровавый след по песочку днепровского пляжа.

Не его дело, но... погони не было. Долгорукий сдвинулся от Переяславля только через несколько дней. А злости у Акима... На это на всё... Он злобу и сорвал: стрелки дали залп, подошли к берегу и повторили. Кто из киян не убежал — из тех стрелы вырубили. Спасённых от лютой смерти страдальцев... не бросать же на берегу — вкинули в лодейку и пошли дальше.

Девка зажалась в клубочек и, едва любой мужчина подходил или просто смотрел на неё, начинала выть. Лодия полна мужей воинских... так что — непрерывно. А мужик, муж её, очухался, и кое-что успел рассказать. Прежде чем впал беспамятство.

Звать — Гостимил, из ростовских купцов. Это было слышно по говору, и озлобленные разгромом смоленцы чуть не выкинули сразу чужака в реку. Но Аким успел услышать речи. И понять: "двойной предатель".

Летописи традиционно говорят о князьях. Князь такой-то пошёл туда-то, кого-то побил, что-то сделал... Сам, один, "без ансамбля".

Князья в одиночку только в нужник ходят. Вокруг всякого "вятшего" непрерывно крутится куча народу. Живые люди со своими желаниями, мыслями, чувствами, проблемами... Отнюдь не "болваны деревянные". И каждое княжеское действие на их судьбах отражается.

Гостимил, попавший помолоду в службу к Торцу, очень был этой службе рад. Служил он не воином, не в дворне, а приказчиком, делал потихоньку карьеру, женился, детей растил, обзавёлся своим домом в Ростове... Спокойно пошёл в очередной поход. Дел и в обозе хватает. А даст бог победу — надо будет и за хабаром присмотреть, перебрать, рассортировать, княжью долю отделить, себя не забыть...

И тут Торец объявляет о своём предательстве, об измене отцу и переходе к его противнику. Часть людей — половцы, рязанцы — ушли сразу. А вот служилым самого князя уйти нельзя: на них крестное целование, присяга.

Изя Блескучий братана Торца принял и облобызал. Наградил, но не поверил. Ростик — тем более. Я уже говорил, что у Смоленского князя в эти десятилетия сформировалась, по ряду объективных и субъективных причин, самая мощная на "Святой Руси" спецслужба.

Подвести к Торцу, в его ближайшее окружение своего человека — сходу было затруднительно, поэтому "мастера по сбору информации" подыскивали человечка для вербовки из уже приближенных.

Суворов в своём "Аквариуме" точно пишет, что человек, одиночка, практически не может противостоять давлению серьёзной специальной организации.

Но здесь и давить особенно не пришлось. Гостимил потерял, по воле своего господина, жену, детей, родню, имущество. Даже — Родину, где он, как и другие ростовцы и суздальцы, пошедшие за князем-изменником, стали изменниками сами.

Потерял всё. Не по своей вине или несчастью — просто так. "Начальство решило".

"Если мой господин может изменить своему отцу и господину, и гнев божий на него не грянул, то и мне можно".

"Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку" — древнеримская мудрость.

Не так всё просто. Выйти перед народом, как Торец сделал, и объявить об измене... Взять да закричать: "А вот своему господину изменщик! Подслушиватель-подсматриватель! С пылу, с жару, налетай пока дёшево!" — не получится. Но приказчик — не гридень. Не двор сторожит, а среди людей ходит, дела ведёт. Его видят. "Мастера" увидели и прибрали.

Классика: вино и женщины. Гостимил попал к одному из деловых партнёров в Городце-Остёрском на первопрестольный праздник, выпил лишку и проснулся на хозяйской дочке. Братья которой приставили к его горлу ножи и потребовали: "Женись!". Тут и попик какой-то оказался. Быстренько откатали обряд, сказали слова нужные, составили грамотки положенные. А через пару дней серьёзные люди задали вопрос:

— Так ты, значит, двоеженец? Ай-яй-яй... А князь твой знает? А поп дружинный?... И мы не расскажем, мы лучше тебя послушаем.

Гостимил был прежде при княжеском дворе невеликого полёта птица. Но у Торца образовалась крайняя нехватка в верных людях. Часть ушла после объявления об измене. Полученные от Изи 6 городов нуждались в присмотре, и многие из старших слуг были разосланы по новым владениям. Младший приказчик стал старшим, а когда в Киеве пошла подготовка к мятежу, был в этом активно задействован.

Потом случился "бздынь".

Торец-то, хоть и с позором, но живым и целым пошёл в Суздаль. А дружину "заковали". Отношение бывших сотоварищей, сослуживцев к "сдавшему" их Гостимилу... ну, понятно.

Судьба "дружины" Торца — суздальцев и ростовцев — типовая для этого времени: после сыска по "делам воровским", они "обвалили рынок". Имеется в виду: цены на невольничьем рынке в Киеве. "И был кощей по ногате" — фраза летописи о распродаже именно пленных суздальцев после одного из эпизодов той "русской смуты".

Недавних княжеских гридней, слуг, тиунов и отроков по дешёвке скупали "гречники". Не на Руси же их оставлять! Сбегут же. "Мужи ярые", жизнью битые, бою, грамоте, вежеству — учены. "Товар высшего качества". "Экспортный вариант". На галеры, в каменоломни, на чужбину... "Оттуда возврата уж нету".

На торг выводили и киевлян. Из тех, кто попался при сыске. У которых на воле оставались родственники в Киеве, уже информированные о роли Гостимила в случившемся несчастии. И испытывающие соответствующие, обосновываемые исконно-посконными родовыми традициями, чувства.

Конечно, вендетты на Руси уже нет. Как бы нет... И, конечно, волынцы своего человечка в обиду не дадут...

Тут случился второй "бздынь" — Переяславский бой. Изю Блескучего киевляне вежливо выпроводили из Киева. И пошли резать "невыпровожденных".

"Кто не спрятался — я не виноват" — наша, ещё с детства, общенародная мудрость.

Волынцы "прятались" за волынцев, смоленцы — за смоленцев... За кого "спрятаться" "дважды изменнику"? Который им всем — чужак. Гостимил пытался уйти с молодой женой по берегу. "Кровники" его догнали.... Кабы не Аким — был бы тот день для супругов последним.

Аким на том дырявом корыте вытащился по Днепру до устья Сожа. Там Ростик переформировывал и пополнял свои рати. Страдальца с супругой передали соответствующему ведомству. Но... "использованный агент" интереса не представляет. Какое-то другое применение? Чужак... Да и вообще: "единожды солгавший — кто тебе поверит?".

Ростик тогда интенсивно заселял верховья Десны и Угры, выжженные Свояком подчистую. Гостимилу дали и подворье, и, по первости, кое-какую службишку. Связей у него здесь не было, родни — нет, детей — не народилось. Местные воспринимали его как чужака. Поэтому и торг не получался. Где-то в Ростове осталась его жена — вдова при живом муже. Там и его дети, его дом. Но ему туда — смерть. В общем, ни семьи, ни дела.

У Долгорукого гениальные планы придумались — у Гостимила вся жизнь в труху пошла.

"Паны дерутся — у мужиков чубы трещат".

Судя по "панам" — мудрость польская, судя по "мужикам" — русская. Словом, общеславянская многонародная.

"Чубы трещат"... Ну, так это лучше, чем сгнить у "гречников". Хотя...

Своё спасение из-под Киева Гостимил не забыл и Акима всегда привечал.

Однако, явившись нынче во двор, он был весьма раздражён.

Могу его понять: человек привык к жизни тихой, не суетной, а тут полный двор народу, и все галдят. Пришли наши мужички, Рябиновские, переставив лодейку и притащив оттуда вещи. Ивашко прибежал с лекарем. Тот заваривал свои травы и разматывал повязки у Акима. Следом Николай с Ноготком пригнали бабу этого лекаря с четырьмя детьми: не стали ждать, пока семейство соберётся по соседям прятаться, а сразу притащили, чтобы и вариантов не было. Пожалуй, правильно они моё решение изменили: так менее трудоёмко и более надёжно получается.

Лекарь сперва дёргаться начал, потом просить. Ивашко каждый раз подносил ему к носу свой кулак и вежливо спрашивал:

— Ещё хочешь? А баба?

Когда с Акима стали снимать присохшие повязки — я ушёл. Не люблю. Можете сказать: боюсь. Плевать — мне не стыдно. У меня хорошее воображение: я чересчур богато воображаю себе чужие мучения. Свои не так действуют, как воображаемые.

Нет, в принципе, я не сильно впечатлительный. Надо будет — и кишечнополостную... сделаю. Аппендикс там, к примеру, отстричь... Попытаюсь. Если деваться некуда. Но принимать в этом участие без крайней нужды...

Через час мокрый и замученный лекарь выскочил из избы и подошёл ко мне. Утёр лоб окровавленным передником, вынул из кисы четыре ногаты и протянул мне.

— Всё что мог сделал. Промыл, мазь наложил. Питьё сварил, настой — давать будешь. Дальше — воля божья. Но... мясо до костей сожжено. Жилы, вроде, целые, но как оно срастётся... Серебра твоего не возьму — боюсь. Помрёт дед или калекой останется — мне... стыдно будет.

Он ссыпал в мою, автоматически подставленную ладонь, эти 4 беленькие монетки с арабскими буковками и обгрызенными краями. Кланяясь, что-то бормоча, не поворачиваясь ко мне спиной, двинулся в сторону сарая, где сидело его семейство. Я махнул караульщику, и многочисленное семейство, получая и раздавая друг другу подзатыльники, опасливо оглядываясь на меня и других, быстренько просыпалось наружу сквозь щель полуоткрытых ворот.

— Зря отпустил, боярич. Не дай бог, Аким преставится — не найдём, взыскивать не с кого будет.

— Нет, Ивашко, лекарь сделал что сумел. Он здорово испуган. А вот всё ли он из возможного умеет, хороший ли он лекарь? Может, ещё какого найти? Гостимил, не подскажешь: может, тут лучше знахари есть?

Хозяин, внимательно и мрачно смотревший вслед удалившемуся лекарскому семейству: "как бы не попятили чего", смерил меня взглядом. То ли его уже насчёт меня просветили, то ли, из уважения к Акиму, он и к его ублюдку внимание проявил, но ответил без стандартного наезда "мужа доброго" на "соплю малолетнюю":

— Тут они все такие. Бестолочи.

Как-то интонация затянута. Недосказанность какая-то.

— А не "тут"? А где?

— Есть одна... знахарка. Вёрст 10. На болоте живёт, с нечестью знается. Искусна. Но злющая... И цену дерёт...

Сколько раз в прежней жизни бывало, что вот надо бы — знатоку показать, курс лечения проколоть, на обследование положить... А денег-то нет, а и есть, а жалко. А может и само как-то... "народными" средствами... "правильной" диетой... Как-то само... Рассасывалось, становилось терпимо, проходило.

Вот какой у меня здесь, в "Святой Руси", заботы нет, так это необходимости экономить на врачах. Врачей, правда, тоже нет.

"Знахарка"... Как было написано в зале клуба "Картонажник" города Васюки: "Спасение утопающих — дело рук самих утопающих". Без Акима я точно утопающим стану. В этом во всём.

Глава 127

— Дорогу знаешь? Запрягай коня, съездишь, привезёшь.

— С чего это? Ишь, раскомандовался! Коня ему...

— Не мне — Акиму. Гостимил, ты не забыл — ты ему жизнью обязан?

— Ты ещё попрекать меня будешь! Это когда было! Сколько лет прошло...

— Что, больше уже не надобна? Можно забрать? Жизнь твою.

Хозяин мрачно посмотрел, собрался, было, ответить... Оглядел стоящих рядом со мной Сухана и Ивашку... И передумал.

— Ладно. Завтра съездим. Нынче поздно уже. И человека своего пошлёшь: я с этой злыдней уродистой разговоры разговаривать не буду. Отвезти — отвезу, дорогу покажу. А дальше — сами.

— Ага. Сейчас. Немедля. У Акима жар, он ждать не может. А солнце ещё высоко. Не будешь сопли жевать — успеешь обернуться дотемна.

Снова мрачный, озлобленный взгляд. Снова проглоченные, чуть не сорвавшиеся с губ, резкие слова. Удержал. Пожевал, проглотил. Уже "сытым" пошёл на конюшню.

Сегодня у нас "главный по лекарям" — Ивашка. Уже осваивается в роли "минздрава".

"Лиха беда начало" — русская народная. И есть предположение, что продолжение — ещё "лихее".

Надо убирать Ивашку из города: народ здесь уже бражку нашёл, моему "сабленосному" — это вредно. Проинструктировал, кису с мелким серебром выдал, просто так, для разговора со знахаркой. Расплачиваться-то здесь будем. Давайте, мужики, быстренько. Одна нога здесь, другая — там. Штаны не порвите.

Поехали. Телега прогромыхала по улице.

Солнце медленно опускалось к закату. Шум в городе как-то затих, клубов дыма так и не появилось. Зря Спирька волновался о пожаре. Или наоборот? Поэтому и обошлось, что поволновался? Чарджи продолжает патрулировать ворота. Нет, уже не патрулировать — красоваться. Мне со двора не видать, но, похоже, у него там за воротами образовался какой-то интерес. Женского полу. Николай, уловив, что массовых беспорядков с таковым же, но — мордобоем, не предвидится, выпросил у меня, для защиты на всякий случай, Ноготка, и пошёл "воздух щупать".

Так ли, иначе, но мне край нужны мастера. Кузнец... Да, итить меня ять, а не погорячился ли я тогда? Удастся ли найти хоть что-то приличное?

Ещё мне нужен печник. Тоже — крайне. Причём — сильно не типичный.

Вот уж не думал, не гадал, что такой простой вопрос окажется проблемой национально-исторического масштаба.

* * *

В моей России, в деревне, мужик, который может прилично сложить печь — один из десяти. Даже если постоянно этим делом не занимается. Здесь... здесь вообще нет печников в моём понимании! Потому что в "Святой Руси" печей не складывают.

Ме-е-е-едленно.

"Русская печь" на "Святой Руси" — отсутствует.

Не наше это, не исконно-посконное.

Илья Муромец "отдал ей лучшие годы своей жизни — всю молодость" — провёл на ней 33 года.

Ну-ка, Илья Иванович, признавайся, на ком ты молодость провёл, если она ещё не родилась?

Емеля на ней к царю Гороху во дворец ездил.

"Едет парень на печи,

На девятой кирпичи".

Явно без регистрационных номеров едет — не изобрели же ещё "Русскую печку"! Значит — и не зарегистрировали.

В "Гуси-лебеди" девочка находит печку в чистом поле.

Я скорее поверю в унитаз в "чистой тундре". Типа: самолёт летел, потерял — не заметил.

Одно объяснение: видать, Емелю с его щукой, или кого из тёлок он тогда катал, всё-таки тормознули да ссадили, а транспортное средство так и бросили.

Или он сам уполз? Поле-то явно конопляное: девочка у печки совета спрашивает, а эта груда кирпичей ей отвечает. Разумно и человеческим голосом. Потом она с братцем в ней от ворогов спрятались.

Мда, в жизни — не по сказке. В раскопках на месте сожжённой Батыем Рязани нашли печь с двумя детскими скелетами внутри. Мальчик и девочка 7-10 лет. От злых ворогов-то они спрятались, а вот от продуктов горения родного города...

Единственный персонаж, интимная связь которого с русской печью выглядит правдоподобно — конюх Ершовского Конька-Горбунка.

Ну, помните, было у отца три сына:

"Старший — был большой детина,

Жрал он водку как скотина.

Средний был гермафродит:

Сам и трахнет, и родит.

Третий — день и ночь с печи не сходит,

Всякую фигню городит....

А на третию зарницу

Кто-то свистнул всю пшеницу.

Стал старик детей ругать,

Волосы из попы рвать".

Вот третьему я верю. Если у него, как у Ильи Муромца, на печке и судно больничное было, то можно и не слезать. Если есть с чего.

"Русская печка" — изобретение небольшой группы людей второй половины 18-века. "Век золотой Екатерины". Екатерина II столь высоко ценила работы в части русской печки, что одному из инноваторов, крепостному крестьянину, дала не только вольную, но и звание академика Российской Академии наук.

Правда, и результат был достойный. Многие знают, как пошли на Руси "голландки" при Петре Первом. Меньше известно, как в конце того же 18 века континентальная Европа бурно оснащалась "емелиным транспортом".

Так вот, здесь этого ничего нет.

Печки здесь не складывают, а лепят. "Здят". Глинобитные они. Как в Средней Азии.

Не такая уж и древность: в некоторых регионах моей России глинобитные печи ставили до середины 20 века.

Били. Глинобитные печи — "бьют". А печник здесь называется — "печебой". Из двух вариантов: с опалубкой или из сырого кирпича, здесь используется более "прогрессивный" — монолит в опалубке. Чем-то похоже на монолитный железобетон. Без железа, бетона и всё ручками.

"Здят" так.

Печи "бьют" в тёплое время года, в начале или в конце лета. Чтобы глиняный раствор быстро высыхал. Надо торопиться "бить печь" "одним духом" — в один день. Глиняный раствор — штука капризная, более получаса поверхность на воздухе держать нельзя — надо закрывать мокрыми тряпками. Одному человек или даже двум-трём справиться в столь короткий срок не под силу. Поэтому глинобитные печи, в отличие от кирпичных, сооружают "помочью", призывая родню, соседей, общину.

Накануне "печебития" хозяин заходит в каждый дом, где есть холостые парни и незамужние девицы, и приглашает помочь ему сладить печь. Говорит: "Прошу, пожалуй на печебитье!". Готовит в доме рабочее место и все для предстоящей работы: щиты, доски, бревна, деревянные шаблоны для формовки печурок, вьюшек и душников; кружало, с помощью которого формируют свод топливника и горнила; фундамент с опечком, необходимые инструменты.

Инструменты простые: деревянные массивные колотушки двух видов. Одна — пест с длинным ухватистым черенком и массивным набалдашником на конце, другая "чекмарь" — большой деревянный молоток. Ещё из прочного дерева изготавливали трамбовку и пест. Для выравнивания стенок — скребок и тёрку.

В назначенное утро под руководством специально приглашённого мастера-печебоя молодые люди приступают к делу.

Привозят во двор глину и песок. Мастер определяeт пластичность привезённой глины по скатанному из неё и смятому между ладонями шарику, а также по жгутикам, обернутым вокруг деревянной скалки. По его указанию добавляют в глину песок, затем воду. Тщательно перемешивают лопатами. Полученный раствор мнут ногами. Обычно — женскими. Ритм работы задаётся песней.

Когда глина с песком хорошо перемешаны, носят на носилках глину в дом, где устанавливают опалубки, закладывают в них глину и тщательно утрамбовывают, используя трамбовки, колотушки, песты и чекмари. Готовый корпус печи выравнивают скребками и разглаживают тёрками.

После завершения работы хозяин обязан устроить вечеринку, на которой девушек угощают пряниками, а парней — бражкой. Как всегда, в этом деле есть свои халявщики. Которые вызывают соответствующую реакцию "трудящихся масс": "Кого зовут — пиво пить, а нас — печь бить". У каждого человека в деревне летом и своих забот полно. Но не прийти нельзя — стыдно.

Такой "праздник свободного труда". С наглядным результатом в виде "сбитой печи".

Печь, как известно, начинается с опечья. Здесь оно невысокое, в один-два венца. Четыре коротких бревна укладывают посреди избы квадратом и связывают по углам "в лапу". Сверху на них кладут толстенные плахи — обтёсанные с противоположных боков брёвна-"лафеты".

На получившейся площадке устраивают "под" печи. Настил из деревянных плах покрывают слоем глины и утрамбовывают как можно плотнее. Сверху насыпают гальку и укладывают новый слой глины. Поверхность пода утрамбовывают, уплотняя глину настолько, насколько это возможно. Иногда под выстилают черепками от керамической посуды и обмазывают сверху глиной.

Вокруг этого свой ритуал: у новосёлов своей битой посуды нет. Поэтому соседи приносят свои черепки. Или целую посуду — по горшку от каждого дома, и бьют с приговором: "Чтобы печь щи варила вкусные. Как в этом горшке бывали".

Поверхность пода должна иметь небольшой наклон в сторону будущего печного устья. На готовый под устанавливают кружало. Это очень прочный ящик с округлым полуцилиндрическим верхом. От него зависит форма и размеры будущего топливника и форма его свода. При глинобитной технике оно должно выдержать значительные нагрузки от ударов чекмарей и трамбовок. При этом глина настолько прочно входит в различные неровности и щели, имеющиеся в древесине, что извлечь кружало невозможно — оно должно сгореть при обжиге печи.

Определяют размеры печи так: усаживают хозяйку дома на табурет. Расстояние от верха воротника хозяйки до сиденья табуретки даёт высоту свода внутренней части печи, которая, однако, не должна превышать 60 см. Устье печи должно быть на 10 см шире плеч хозяйки, а высота равна их ширине. Шесток в глубину должен быть равен размеру от локтя до кончиков вытянутых пальцев.

Вообще, печь строится для хозяйки и под хозяйку. Кстати, график строительных работ — обязательно с учётом её менструального цикла. И, естественно, цикла луны — печи бьют только в полнолуние. Иначе не полной будет, рассыпется.

Кружало... Здесь есть варианты. Кроме обычного — половины обрубка ствола с вытесанной сердцевиной, кружало иногда выплетают из ивовых прутьев. Такая большая корзины, распёртая изнутри палками для жёсткости.

Позже археологи найдут, например, в древнем Киеве, такую глинобитную печь. Отпечатки ивовых прутьев хорошо различимы на внутренних поверхностях глинобитных стенок.

Третий способ: вместо кружала на под печи кладут большой мешок с речным песком, обращённый узлом в сторону будущего устья. Когда "печь сбита" и наступает время просушивать и обжигать топливник, узел мешка развязывают и высыпают часть песка в ведра. Мешок "худеет", и его можно легко вытащить. Теперь только залезть внутрь топливника и выровнять скребками его стены.

Вслед за кружалом вокруг пода устанавливают опалубку для формирования внешних стенок печи. Между ней и кружалом закладывают небольшими порциями глину, одновременно тщательно утрамбовывая её. Снова работа идёт под песню. Девицы, вколачивая глину лёгким инструментом, "дробят" — поют частушки с коротким тактом. Парни, бухая тяжёлым, отвечают медленными, ближе к "Дубинушке".

Когда кружало полностью закрыто уплотнённой глиной, сверху наращивают толстый слой. Утрамбовывают сначала колотушками-пестами, а потом чекмарями так, чтобы образовалась ровная горизонтальная площадка — лежанка печи.

В "Святой Руси" не спрашивают: "Ты что, псих?" или: "С дуба рухнул?". Потому что есть более повседневный эквивалент: "Ты что, с печи упал?" — именно от этой лежанки. Будущую стартовую позицию — лежанку доморощенных космонавтов — обрабатывают как можно тщательнее, выравнивая и выглаживая её поверхность тёрками и скребками.

Дальше можно в такой же монолитной технологии и трубу поставить. C помощью бревна и досок. Бревно поставить вертикально на том месте, откуда должен начинаться дымоход (чаще всего на шестке), обложить с четырёх сторон досками и на некотором расстоянии от них установить опалубку. По мере того как в опалубку добавляют глину, опалубку поднимают все выше и выше к потолку. Как дошло до потолка — бревно через отверстие в нем вытаскивают на чердак. Доски, которыми было обложено бревно, остаются внутри. По окончании работы и просушки печи их выжигают вместе с кружалом.

Ещё вариант, использовавшийся на Правобережной Украине ещё и в первой четверти 20 века: "вытяжка" — дымоход в форме усечённой пирамиды — свободно нависающий над печкой или опёртый на столбики ковш. Говорят: "баба на печи в епанче расселась". По очертаниям — похоже. В Полесье с потолка спускали трубу, сделанную из хвороста или полотняного мешка, обмазанных глиной.

Ещё в боковых стенках печи ножом вырезают ниши, "печурки", используемые для сушки различных мелких вещей, портянок, рукавиц. На челе — печурка для хранения огнива. А впереди — полукруглое устье.

Пока на дворе сухая тёплая погода, печь просушивают при открытых окнах и дверях в течение нескольких недель. Затем понемногу протапливают.

Тоже зовут мастера, накрывают стол, говорят приговоры. При первой топке прежде всего выжигают оставшиеся внутри печи кружало и доски. В устье закладывают растопку и сухие дрова. Дрова — берёзовые, ставят шалашиком, берестой внутрь, к растопке. Позднее, в режиме нормальной эксплуатации, поленья в печке будут укладывать "колодцем".

Когда дрова разгораются, вслед за ними занимается кружало. С каждой очередной топкой глина высыхает все больше и больше, а стенки топливника при высокой температуре становятся прочными, как камень.

Такой здоровенный монолитный кирпич с полостями.

Глинобитные печи делают без применения каких-либо металлических деталей. Исключения: заслонка и вьюшка.

Однако в Сибири до конца XIX века трубу после топки закрывали плоским камнем, плитняком. Закрывали трубу каменными задвижками не в избе, а на чердаке. Для этого в трубе устраивалось специальное углубление. Природный камень, имеющий шероховатую поверхность, не мог плотно прилегать к трубе. Поэтому, чтобы тепло не выходило из печи, каменную задвижку, перекрывающую дымоход, дополнительно засыпали сверху толстым слоем сухого песка. Ящик или кадка с песком всегда находились рядом с трубой.

Другой вариант вьюшки я видел в Донбассе уже во второй половине 20 века. Плетёная из лозы поверхность, густо набитая обожжённой уже до звона глиной. Тяжёлая, зараза.

В сходной глинобитной технике на "Святой Руси" делают и другие части дома. Никогда бы не подумал, что ножки главного стола в доме можно делать из сырой глины. Для меня стол — нечто движимое, жена каждые три года заставляла переставлять мебель. Ну, или менять... квартиру, город, страну...

Здесь каждая вещь имеет своё место. Всегда, "с дедов-прадедов". Так что ножки стола можно слепить из глины и обжечь. В Киеве и в Муроме есть примеры. И наоборот: сам дом недвижимостью не считается. В отличие от печи. Бывает, что печку ставят прежде самого дома. Так она и сохнет быстрее, на ветерке. А уж потом, вокруг печки, смётывают сруб. На пожарищах так всегда: дом ставят вокруг печки. А горят здесь... регулярно.

Куча мастерства, таланта, чутья... легенд, песен и сказок. Немало супружеских пар начиналось в здешних селениях вот с такой общей работы. И дело не только в том, что когда девки ногами глину месят, то поднимают подолы, и даже коленки видать. А в том, что в такой общей и довольно тяжёлой работе, в песне, в застолье — человек хорошо виден.

Уровень мастерства мастера-печебоя... близок к колдовству. Ну, положим, эластичность глины "на пальчик" я и сам определить могу. Но "контроль качества" при укладке раствора...

Я смолоду довольно много повозился и с бетоном, и с раствором. Правда, не глиняными — цементными. Кое-что понимаю. Как работает в руках вибратор... Не тот, который "для лечения женской истерии", а которым уплотняют бетон, заливаемый в арматуру, в опалубку... С чекмарём часто дела иметь не приходилось, а вот трамбовка... Как от неё спину ломит, как каждый удар отдаёт в плечи, в локти, в кисти... Как мгновенно появляются мозоли на руках от её рукояти...

Десяток молодых людей, молотящих в глину разным инструментом, с разным навыком, с разной силой, красующиеся перед десятком девиц... Однородность монолита, формируемого такой командой... "сойдёт по сельской местности".

Ладно, "набили печке морду". В смысле — чело. Дальше — неделями сушить при открытых дверях. Уточню: в избе одна дверь и одно-два маленьких, в две ладони, оконца. Сверху — потолок из половинок расколотых брёвен. Они засыпаны сырой просеянной землёй.

Ну что, будем, как Добрыня Никитич после боя со Змеем, просить:

— Расступись мать сыра земля. Прими кровь змеиную.

В смысле: сырость домашнюю. На улице — нормальная среднерусская атмосфера.

У нас сезона дождей не бывает. Соответственно, не бывает "сезона без дождей". Предугадать, как быстро высохнет печь — невозможно. Может — две недели, может — два месяца. Готовность печки определяется тычком — как глубоко вмялся палец. Вы можете два месяца тыкать пальцем с одной и той же силой?

Всё это вычитать нельзя. Нужен личный, многократно повторённый опыт. Тактильный, визуальный... Годы ученичества под присмотром мастера. Вечно пьяного, слегка поддатого с утра и "совсем готового" к вечеру. Раздающего демонстративно подзатыльники своим ученикам: "Бей своих, чтоб чужие боялись", "гля каки у меня шнурки на посылках". От этого и почёт, от этого и оплата: терпят же, не уходят от такого злыдня. Значит — хороший мастер.

Отдельная тема: затопить и прогреть курную монолитную глинобитную печь. Чтобы не растрескалась, чтоб не прогорела... Как затопить, как выжечь деревянные остатки, как подымать жар, с какой скоростью...

Стандарта нет, каждая печь уникальна. Поэтому после печебития хозяйка сама месяцами ходит битая: сразу понять все закидоны нового отопительного прибора невозможно, а кушать хочется каждый день.

Если сын приводит в дом жену — в ложкомойки. Подпустить чужую бабу к нашей кормилице-красавице?

* * *

"Мальчик спрашивает папу-программиста:

— А почему солнце восходит на востоке, а заходит на западе?

— Точно не знаю, но ты, пожалуйста, ничего не трогай".

* * *

Глинобитная печь — произведение искусства. Которое мне нафиг не нужно, поскольку мне нужны кирпичные печи.

У глинобитных есть принципиальные недостатки.

Основа. Под. Нагрузки — и термические, и механические — чересчур велики. Вот поэтому на печное донышко укладывают черепки от битой посуды. В моё время — настоятельные советы использовать даже и в глинобитной печке в этом месте нормальный, обожжённый кирпич.

"Попадание на под выплёскивающейся при варке пищи приводит к его растрескиванию".

Это — мягкий вариант. А вот когда 150-миллиметровая, обожжённая до стального звона, пластина взрывается прямо под действующей, топящейся печью... Одна из раскопанных в Поднепровье печек этой эпохи имеет следы шести замазок пода. Шесть кап.ремонтов.

Второе, из-за чего я, собственно, и голову себе ломаю — труба.

В таких технологиях — трудоёмка, ненадёжна, неустойчива, пожароопасна. Снова в моё время рекомендуют: печь хоть как, но трубу ставить из калёного кирпича.

Нагрев печки происходит неравномерно, и сильнее всего отстаёт именно труба. И в начале, при первичном протапливании, и потом, при нормальной эксплуатации. Конец трубы — в окружающей атмосфере, само тело — в доме. Перепад температур в сорок градусов только по наружной поверхности — нормально каждую зиму. Изнутри-наружу — и двести сорок. Конденсат, дождь, снег... Как было уже сказано: сезона дождей на Руси нет. Так что — всегда.

За исключением единичных случаев, здесь труб нет. В роли дымохода работает само жилое помещение. Напихали в топку дров, а они назад. Дымом да копотью.

Никогда не пробовали жить внутри действующего дымохода? — Не бомжевать в коллекторах теплоцентралей, а именно что внутри. Ближайший аналог — беспризорники из асфальтовых котлов времён НЭПа.

Над печным устьем постоянно вырастает расширяющийся кверху чёрный конус сажи. Печь — "курная", топится — "курится" непрерывно. По Московским указам: от Покрова до Благовещенья.

Отзвук этой традиции я видел и в конце 20 веке: дана команда — "холодно считать с 15 октября" и весь сентябрь и половину октября мои программеры возле Полярного круга — программирует только в валенках. Европейский-американский климат-контроль... Ну, это уже от других технологий.

В старинной загадке топка "по чёрному" изображается так:

"Мать черна (печь), дочь красна (огонь), сын голенаст, изгибаться горазд (дым)".

Изгибается. "В три загиба на избу".

Для печки непрерывность топки — хорошо, нет температурных скачков. Только и дым, сажа, пепел тоже летят в помещение непрерывно. Тёплый воздух поднимается вверх, к холодному потолку, остывает, стекает по стенам, и вся эта гадость вместе с ним. Соответственно, полатей нет.

Ме-е-едленно.

В "святорусской" избе нет полатей.

Узнают про это доморощенные этнографы, из знатоков "исконно-посконного" в 21 веке — ногами запинают.

Полати в крестьянской избе — место зачатия всего русского народа. Там всех наших предков сделали.

"Вышли мы все из полатей

Дети семьи трудовой".

Вообще: элемент былин, сказок, песен, фольклора.

В русских былинах богатыри, приходя в гости, подчёркнуто проявляют скромность — садятся на полатный брус: дальше всего в застолье от почётного "красного угла".

"Мимо кровати да на полати" — характеристика бестолкового глупого человека в конце 19 века.

Нормальные полати в нормальной русской избе делаются на уровне или выше печной лежанки. Детские места — ещё выше, вторым ярусом. Та же причина — тёплый воздух вверху.

На полати "лезут", "забираются", а не "валятся", "падают". Уже и Даль пишет: "род полуэтажа, антресолей, полезных, ради тесноты в избе и для тепла; общая спальня".

Печь, да эти нары — полати, в русском крестьянском быту вещи куда более вспоминаемые, чем божница с иконами.

"Сижу на нарах

Как король на именинах".

И это — правильно. Тепло, хорошо видно, а чего надо — "шестёрки" притаранят.

Нету. Нету их на "Святой Руси". Не наше это, не исконно-посконное.

Взамен к верхнему венцу вдоль стен внутри избы прибивают ременные петли, в которые вставляют, как полки в плацкартном вагоне, доски-горбыль. Отходы от обтесывания брёвен. На них и откладываются вылетевшие из печки и опускающиеся с охлаждающимся воздухом вдоль стен, сажа и пепел. Эти доски так и называют: "воронцы", за их цвет. Раз в год эти горбыли осторожненько, чтобы всё не перепачкать, выносят и заменяют новыми.

Мда... Эйркондишен в форме воздушных отстойников наши предки повсеместно применяли ещё в древности.

Нет у печки трубы, и вся тепло— и газодинамика в доме меняются. Дым плавает слоями на уровне головы взрослого человека. "Для сохранения тепла в доме". Соответственно, народ "ложится на дно". Но углекислый газ тяжелее воздуха — на полу спать нельзя, задохнёшься.

Кроме того, в морозы отапливаемое помещение воспринимается всеми окружающими живыми существами как оазис жизни. Особенно — насекомыми, которые сами по себе не теплокровные.

"За печкой поет сверчок.

Угомонись, не плачь, сынок,-

Вон за окном морозная,

Светлая ночка звездная".

Можно в колыбельной песне вспомнить и сверчка. Только чего он распелся в доме? — А того, что в доме тепло, а вокруг "морозная, светлая ночка звёздная".

Ладно сверчок — скрипит, но не гадит. Но вот человек, взрослый бородатый мужчина, ложится спать. А по бороде его начинают гулять тараканы. И суют свои тараканьи головы во всякие интересные места.

Вам в ухо тараканы не заглядывали? — Щекотно, знаете ли. У меня приятель так спросонок себя по уху ладонью хлопнул — пришлось здорового мужика в больничку тащить. Таракана-то он убил на месте. И даже пальцем упокойничка выковырял. Но часть тараканьей спинки прилипла к барабанной перепонке. И стала источником острой непрекращающейся боли. Потерпел бы ещё пару дней — оглох бы на одно ухо совсем.

Из-за такого газо-дымо-распределения вся домашняя "святорусская" жизнь происходит в интервале от полуметра до полутора метров по высоте. В полуприсяде как под артогнём. Привычка наклонять голову, кланяться — в том числе и отсюда.

"От Москвы до самых до окраин,

С южных гор до северных морей

Человек проходит, как хозяин

Необъятной Родины своей".

Но не в своём доме. В своём доме человек не может "ходить с гордо поднятой головой" — задохнётся. И вообще — вольно ходить в доме при средней населённости в 10 человек на 20 квадратных метров... На которых ещё печка, стол, лавки, утварь... Это пока свинья не опоросилась да овца не окотилась. А то ведь тоже жить придут. В этот... "терем-теремок". Так — "типичная русская крестьянская жизнь" до второй половины 19 века.

Поэтому, чуть начинает пригревать солнышко, вся семья быстренько разбегается из этой душегубки, из "отчего дома". Хоть до ветру можно будет сходить, не наступая на сестёр и братьев, не выслушивая комментарии деда с бабкой:

— Ты куда пошёл? Надолго ли? А по какой нужде? А с чего бы это? А вот ты послушай — помню был у меня случай....

Старики мало спят, вот и проявляют: кто — заботу, кто — ехидство, кто — педагогические способности.

Впору кричать: "слава Никите Сергеевичу и его "хрущобам"!

* * *

Мы с женой, как нормальные "хомо советикус", большую часть ночей в своей жизни провели на раскладывающейся мебели. Каждое утро — физкультурная разминка: собрал-сложил, вечером наоборот: разобрал, расстелил. Не скажу, что нас это сильно напрягало, или, там, ночи плохие были... Мда, есть что вспомнить... Но как она радовалась, когда появился дом с нормальной кроватью!

Не как у Одиссея с Пенелопой — на пне срубленного дерева, но тоже — стационарная.

* * *

Здесь на ночь городят из досок или плах деревянных настил на уровне чуть выше порога, чтоб не задохнуться, и укладываются вповалку.

Получается, что жить в "хрущёбе" на раскладушке: исконно-посконно, патриотично, "как с дедов-прадедов", а иметь свою постоянную кровать, не дай бог, свою комнату — сплошной американизм, дерьмократия и либерастия.

Нет плиты, посуда ставится на под. И от разнообразных технологий приготовления пищи остаются ошмётки. Пареное, варенное, томлёное, топлёное...

* * *

" — Гиви, почему ты ешь эту гадость?

— Мне вкусное доктор запретил. Язва у меня, говорит.

— И мне — запретил. А я дал сто баксов, он — разрешил".

* * *

Здесь никакая сумма не поможет. Всё часами выдерживается в тепле при падающей температуре. Или устанавливается в горячие угли, что практически гарантировано даёт неравномерный нагрев.

С "перекособоченной" духовкой обычной домашней газовой или электрической плиты дел иметь не приходилось? — Пирог, к примеру, печь. Когда он с одного края хрустит, а с другого — липнет?

Посуда не может иметь ручек. Обгорают они. Что такое чапельник знаете? Не в смысле "бытовое изделие из платино-иридиевого сплава", как по "Дню Выборов", а в реале? Кастрюль нет — только горшки. Соответственно — ухваты. Вот и пляшет хозяйка с этим рогачём перед горнилом, как металлург перед мартеном. А на такую ораву да на скотину... Горшки — не маленькие.

"А я не вдруг ответила.

Корчагу подымала я,

Такая тяга: вымолвить

Я слова не могла.

Филипп Ильич прогневался,

Пождал, пока поставила

Корчагу на шесток,

Да хлоп меня в висок!".

Идеальный муж — всего-то разок и прибил жену. Да и то, по её же мнению, "за дело" — не сразу ответила.

А зачем к каждой печи лопата — не задумывались? Много ли из моих современниц на кухне лопатой работают? А Баба-яга Ивана-дурака лопатой в печь закидывает. А откуда старое правило: "Котёл с горшком — не встречаются"? А зачем трубу от самовара в печь вставляют?...

Нет печной трубы, чтобы было где закрыть тягу, и протопленная печка быстро остывает. Надо бы увеличить теплоёмкость за счёт увеличения толщины стенок, но... монолит же! Внутренние напряжения при нагреве нарастают и печь трескается.

Тогда — увеличить усилить теплоизоляцию стен дома. И вместо брёвен 18-25 см толщиной в стены идут полуметровые. За тонну весом каждое. Снова собирай соседей, выставляй угощение... Малой командой, семьёй — не натаскаешься.

Родом живут предки, общиной, "миром". "Исконно-посконно". А иначе — никак. Просто потому, что нормального керамического кирпича — нет.

* * *

Глава 128

* * *

Русь — большая. В каждом селении городят что-то своё. Строят-то не по типовому проекту, а по образцу. "Как с дедов-прадедов заведено есть". "Вот у соседа печь с левой стороны от входа. И я так сделаю".

Сделал. Дурак. Изба с левосторонним положением печи — "изба-неряха".

Всю зиму в каждой избе женщины прядут нитки. Источник освещения — угли из горнила. Вот садится хозяйка на лавку у стенки и начинает одной рукой из кудели нитку тянуть, другой — скручивать. И на печку поглядывать: что-то варится непрерывно, присмотр нужен. Если печь не с той стороны, то женщине через руку смотреть неудобно. Рано или поздно она упустит момент, что-то выкипит, расплещется. Грязь, вонь. Неряха.

Половина уже не Руси — России 19 в. — с левосторонними печками. На другую половину России глянуть да хорошее себе позаимствовать...

"Не, мы — неряхи, в грязи живём, в копоти. Как с дедов-прадедов заведено".

Потом вдруг появляется чудак, который городит что-то своё. Наглец, плюющих на опыт предков, на "все так живут". Иногда получается новый образец для подражания, иногда — нет.

В Надднепровье попалась как-то на глаза избушка из этого 12 века.

Полуземлянка, яма 80 см глубины, сруб — 12 венцов. "Сталинка" — высота от пола до потолка больше 4 метров. Тут-то хозяин, поди, и печку трёхметрового роста поставил. Дышать уже можно. Правда, топить — дрова возами. Там ещё и двери вращающиеся были: как турникеты в магазине — с центральной осью. Может и вправду магазин средневековый? В серию не пошло.

Я уже как-то начинаю ко всему этому привыкать.

Не к тому, что вокруг меня постоянно люди валятся. Это-то как раз... как же он её лихо распластовывал... в три куска... посадник — посадницу... И кровавые брызги по толпе веером...

А к тому, что каждый шаг здесь — головоломка. Что без напряжения "свалки" с "молотилкой" только в нужник и сходишь. Хотя... вы осотом подтираться не пробовали? Извините за подробности... Вот и запоминайте как это растение выглядит. Крепко запоминайте, чтобы даже и в полной темноте не перепутать.

Как у Говорухина: "Так жить нельзя".

И жить — тоже.

Чтобы сделать печку, нужен, как минимум, кирпич. Мы ходим по городам, любуемся памятниками архитектуры... Дворцы Петергофа или Павловска, Поганкины палаты во Пскове, "Каменное ожерелье" в Смоленске, Золотые ворота в Киеве и Владимире, Василий Блаженный в Москве, дворянские усадьбы, церкви и монастыри... Представляем себе как это делалось...

Не представляем. Только к концу 19 столетия человечество изобрело кольцевую обжиговую печь. В союзе с ленточным прессом они сделали процесс изготовления кирпича быстрым и лёгким. До этого, при Годунове, например, для строительства каменных, кирпичных крепостей по всей стране останавливалось не только каменное строительство — производство глиняной посуды. Со всей страны сгоняли гончаров: кирпичи лепить. Всю тяжёлую работу выполняли человеческие руки.

Позднее существовала отдельная профессия — формовщик кирпича.

Вылепленный кирпич нужно сушить две недели. На воздухе, в тепле, но без прямого нагрева. Для обжигания — совершенно неэффективные печи-времянки. В результате — вести обжиг продолжительное время. И сжечь возы дров.

Вот так не годами, даже не веками — тысячелетиями. И не мы одни. Если этого кого-то радует. В древних городах Инда типа Мохенджо-Даро, кто-то, кажется предки шумеров, лепили кирпичи из глины и сушили их под навесами. Долго сушили. А по сырым кирпичам собаки гоняли кошек. Ни людей, ни городов не осталось, а тот бракованный кирпич с отпечатками братьев наших меньших прошёл, по недосмотру начальствующих, отжиг. И дождался археологов.

В Библии: "И сказали друг другу: наделаем кирпичей и обожжём огнём. И стали у них кирпичи вместо камней".

"Кирпич" — слово тюркское. Но первоисточник, возможно, Китай.

"Китайская" версия основана на строительстве Великой Китайской стены. Для неё изготавливали специальный необожжённый кирпич. Каким образом китайцы делали такой кирпич — доподлинно неизвестно.

Исследования показали невероятные результаты: он удивительно прочный и стойкий ко всем воздействиям! Можно только предполагать, сколько усилий пришлось приложить к его изготовлению. Керамический кирпич из 21 в. не может похвастаться такими качествами.

На Руси, Киевской и Московской, тоже часто употребляли необожжённый кирпич-сырец. Тоже для крепостей. При Иване III сырец использовался для строительства Московского Кремля. Красоте и надёжности этой конструкции, высокому качеству и прочности строительного материала, завидовали итальянцы.

Глиняный кирпич-плинфу на Русь завезли греки. Для "Святой Руси" это относительное новшество, всего-то лет двести. "Плинфа" — пластина из глины. Именитые производители плинфы не ленились ставить на каждом экземпляре клеймо.

И так до 17 века. Потом габариты стали более привычными.

"Кирпичное производство принадлежит к тем видам человеческой деятельности, где результата добиваются только после длительных экспериментов с режимами сушки и обжига. Эта работа должна проводиться при постоянных основных параметрах производства. Невозможно сделать правильные выводы и подкорректировать работу при несоблюдении этого простого правила".

Всё понятно? Когда я вижу фразу какого-нибудь прогрессора, исключая, разве что, полного... волшебника, типа: "Я научил местных лепить кирпичи, и через неделю/месяц/год у нас была уютненькая крепость" — я понимаю: крепость была из дерьма.

Каждое месторождение глины уникально по составу и заранее просчитать состав смеси и режим отжига — невозможно. Более того: он будет "плавать" в дальнейшем. А контроль этого самого "режима"? Время ещё можно как-то померить, водяными часами, например. А как измерять в средневековье температуру вблизи 1000 ЊС? Чем?!

Прекрасно понимаю девушек-современниц, которые скучают над попаданскими историями, придуманными современниками-юношами:

— Ах, они там без конца рассуждают из какого минерала, при какой температуре будут выплавлять какую-то свою глупую железяку! Хоть бы малахит какой-нибудь нашли: говорят, им можно глаза подкрасить.

Конечно, рассуждения о точке плавления или отжига — ничто, по сравнению с фундаментальными вопросами:

— Что надеть?

И:

— Как я выгляжу?

Нет, девушки тоже переживают по поводу точки кипения. Чего-нибудь или кого-нибудь.

Но вот беда: я — не девушка. "Нашёл чем хвастаться"...

* * *

Я нашёл на поварне обломок плинфы — хозяйка на неё горячие горшки ставила, вытащил во двор, сел перед кирпичом на корточки и глубоко задумался.

Мне надо быстро поставить полсотни подворий, полторы сотни печей.

Как красиво получается у этнографов: "помоч", общинный праздник, все поют и пляшут, заигрывают и кокетничают, угощаются и развлекаются. Мудрые старцы попивают бражку, вспоминают славное прошлое, выдают ценные указания и присматривают за работой. Молодёжь месит, таскает, утрамбовывает, строит глазки, планирует ближайший вечерок. Связь поколений, укрепление духа коллективизма, развитие трудовых навыков в игровой форме. Отдых.

"Лучший отдых — смена деятельности".

Полторы сотни печей — не отдых. Это нормальная профессиональная работа, "основной вид деятельности". За это время старцы спиваются, девки становятся беременными бабами, и все вместе — голодающими. Потому что в деревне, кроме "праздника", есть ещё и работа: жатва, молотьба, дёрганье льна, дров запасти...

Диалектика, факеншит, в чистом виде. Как же она меня достала в молодости! Но вот в лоб: "переход количества в качество". Поставить пару-тройку глинобитных печей за лето всем селом — нормально. Можно и полнолуния подождать, и хозяйкин цикл всей деревней посчитать.

Полторы сотни печек...

При всём моём уважением к "этнографам" — наплевать и забыть. Выбросить и технологию, и обеспечивающую её организацию. Которая называется "русская община". Поскольку — избыточность, роскошество. Как вторая рубаха в хозяйстве: можно пустить на половую тряпку.

Сие был первый случай, когда размышляя о надобностях моих, понял я ясно, что община, "мир русский", делам моим - не надобен. Привычки сии, обычаи - вредны.

"Делай что должно и пусть будет, что будет" - добрые слова, полезные. Только что делать с тем, что "должному" - помеха? Выбросить? А коли на том выбрасываемом вся жизнь построена? Коли оно - всему основа? Людям, душам их - основание. А сколь много пота, да слёз, да крови прольётся? Или "должное" - не делать? Но жить-то так нельзя.

Значит — обожжённый кирпич.

Как говаривал Мефодий Буслаев: "Кто к нам с мечом, того мы кирпичом". Мысль мне нравится. Где взять? Вот этого самого, которое наш очередной "асимметричный ответ".

"Тюрьмы строятся из камней закона, публичные дома — из кирпичей религии".

Я не против разобрать "по кирпичикам" какой-нибудь здешний "опиум для народа", следуя этой фразе Уильяма Блейка. Я даже готов подождать с публичным домом — это можно "здеть" и позже.

На печку уйдёт две-три сотни кирпичей — печки нужны разные. На подворье надо ставить три. Полста подворий к этой зиме, ещё столько же — на будущий год... Нужно ставить кирпичный заводик.

Ну почему никто из попаданцев не считает потребностей своих людей?! Боятся за целостность своей "молотилки"? Или у них на "свалке" только прейскуранты из бутиков?

Ваня, перестать грустить о попаданском сомнище — погрусти о себе любимом. О мозгах своих, или что там у тебя.

"Большинство месторождений содержит многослойную глину, поэтому лучшими механизмами, способными при добыче делать глину среднего состава, считаются многоковшовый и роторный экскаваторы. При работе они срезают глину по высоте забоя, измельчают её, и при смешивании получается средний состав. Другие типы экскаваторов не смешивают глину, а добывают её глыбами".

"В процессе обжига керамического кирпича легкоплавкие минералы образуют стекловидную, а тугоплавкие кристаллическую фазы. С повышением температуры всё более тугоплавкие минералы переходят в расплав, и возрастает содержание стеклофазы. С увеличением содержания стеклофазы повышается морозостойкость и снижается прочность".

Ну и как это... переварить? "Ротор заклинило не в проворот..."... — это я уже пел. Истерики по поводу "тока электрического трёхфазного" и "черепицы деревянной с дырочками" — у меня уже были. Не помогло. Не конструктивно. Конструктивно — "смотреть, думать".

"Первая — колом, вторая — соколом, третья — залётной пташечкой" — русская народная мудрость.

Я, явно, уже начал адаптироваться к тому "пойлу", которое здешний мир впихивает в меня под брендом "Решение текущих задач". Уже нет особо сильного удивления по поводу: "да как же они так живут?". В смысле: без роторных и многоковшовых. Нет и истерики: "так жить нельзя! И не "так" — невозможно!".

Как советовал Барух Спиноза: смотри на это с точки зрения вечности, "Sub specie aeternitatis".

* * *

Вот сижу я, смотрю на кирпич, где-то даже — "с точки зрения вечности", и думаю.

" — О чём ты думаешь, глядя на кирпич?

— О женщинах.

— Почему?!

— А я всегда о них думаю".

Старая шутка из нашего фолька. И, как оказалось в очередной раз, правильная. О женщинах нужно думать всегда. А то хуже будет.

* * *

Я сидел в закутке между сараями, грелся на заходящем солнышке, морочил мозги по теме: а вот как бы нам того, уелбантурить... А вокруг продолжалась жизнь. "Святорусская", живая. Даже — животрепещущая. Даже слышно стало как на усадьбе кто-то начал "живо трепыхаться".

Торчавший рядом со мной Сухан вдруг закрутил головой и прислушался.

— Ты чего?

— Скулит.

— Кто? Где?

— Там, баба.

Ну, ясно, не кобель хозяйский. Там такая морда... только рычать басовитенько. Пойдём, глянем.

Солнце опускалось к закату, мужички рябиновские уже навечерялись. Хозяйка пошла в пристройку возле поварни, видимо, за остывавшим там очередным блюдом. Ну, и один, из сегодня мною спасённых из посадникова поруба персонажей, решил разнообразить меню праздничного ужина ещё и внеочередным блюдом — "бабёнка поятая". Заскочил за ней следом и стал лапать.

Нормальная баба или приняла бы эти намёки благосклонно и, малость поломавшись, предоставила бы молодцу желаемое. Или бы наоборот — врезала бы хорошенько да крик подняла.

Хозяйка сделала самое скверное — молча сжалась. Дядя воспринял такую реакцию как положительную: Silentium videtur confessio — "молчание есть знак согласия".

Папа Бонифаций Восьмой, от которого эта норма попала в каноническое право, ещё и не родился, а вот правоприменяемость, при опрокидывании бабёнки на спинку, у угрянских мужичков уже прорезалась.

Дверь в пристройку была открыта, и я мог свободно, так сказать — "воочию", наблюдать процесс "раскалывания коленей". Прикрытых только полупьяным мужским телом, поскольку подол её рубахи был уже задран выше грудей. Они тоже были наблюдаемы, но лишь частично. Поскольку мужское тело довольно беспорядочно елозило по женскому, постоянно перекрывая мне все возможные директрисы.

Мне-то что? — Процесс естественный, широко распространённый, общеупотребительный. Не дерутся же. И вообще — не моё это дело.

* * *

" — Гражданка, расскажите, как было дело.

— Иду, смотрю — в кустах трахаются.

— Гражданка! При составлении протокола нужно использовать только литературные слова и выражения. Говорите: "сношаются".

— Ага. Смотрю: в кустах сношаются. Подошла ближе, пригляделась... Нет, всё-таки, трахаются!".

* * *

Дядя завозился со своими штанами, подол сполз с её лица. Мда... "Не по согласию". Плотно зажмуренные глаза, плотно сжатые губы. Из которых рвётся тихий противный вой. И выражение на лице... Смесь ужаса и отвращения.

Последнее время я такие... "венецианские маски" несколько раз видел. Точно: это же мимическое выражение главного условия моего выживания здесь: "Ванька страшный и ужасный"!

Но такая физиономия должна быть результатом моих собственных... поползновений. А не кого-то Рябиновского... "члена челяди". Не по чину берёшь, дядя.

Мужик никак не мог справиться сперва с поясом, потом со штанами. Наконец, избавившись от препон искусственного происхождения типа "одежда мужская", он столкнулся с препонами природными.

Между самцом хомосапиенса и МБР с РБЧ есть принципиальная разница. В количестве автономно наводимых на цель боеголовок. Но даже и с одной... Почти все датчики информации у человека на другом конце тела. Ни визуальный, ни акустический каналы приёма информации "картинки" не дают. Я уж не говорю про нюхательный.

Нет, конечно, научно-технический — неостановим.

Миниатюрность даже бытовых современных устройств класса обычных веб-камер, позволяет навешивать их на... на всякое чего. И вставлять... во всякое куда. Получая при этом качественную картинку в цвете. А при оснащении шаговым электродвигателем с управлением от, например, джойстика — и круговую панораму. Все мы немножко эгоисты, и посмотреть на себя со стороны, вот из такой... точки зрения... довольно забавно.

Хайтек у туземцев не развит, поэтому наблюдаемый экземпляр аборигена многомегапиксельной подглядывалки не имел. Пришлось ему воспользоваться единственным, доступным для уточнения координат цели в том именно пространстве, каналом сбора информации — тактильным. Дядя всунул руку под себя, в регион общего происхождения нижних конечностей и, весело улыбаясь мне через плечо, занялся само-позиционированием.

Всё-таки лошадь выглядит более... гармонично, чем мужчина на женщине в классике. Тоже четыре ноги, но хоть пятки в одну сторону.

Мужик снова обернулся ко мне, чуть приподнялся, весело и многозначительно подмигнул, и резко опустился. Два возгласа, мужской и женский, слились в один. Удовлетворённо-ухающий и болезненно-ойкающий. Торчащие по обе стороны мужского тела молочно-белые коленки резко дёрнулись и раздвинулись ещё шире.

Улёгшись на этой подстилке в форме женского тела, "член-челядин" снова оборотился ко мне лицом и, не прерывая интенсивного жмаканья трудовыми, намозоленными за последние дни вёслами, ручками несколько вяловатых прелестей своей дамы, поделился впечатлениями.

— Вот же дела. И баба не мелкая, и задница есть, и в годах уже. А узко как у сопливки. Будто лет десять никто не лазил.

Затем, вздохнув, ибо и такие "археологические находки" в жизни случаются, "на всё воля Божья", мужик приступил к исполнению традиционного "поднимая ветер тазом".

Мда. Однообразный монотонный процесс. Несколько разнообразится скачками мощности женского воя, синхронными с толчками мужского тела. И синфазными колебаниями её ягодиц. Но в целом: унылое, малоинтересное занятие. Для стороннего наблюдателя. Или надо участвовать, или... не надо наблюдать. Никогда не понимал любителей порнушки. Нет, были попытки. Некоторые дамы любят коллективный просмотр. Но ни разу не удавалось досмотреть — чем там дело кончается. Терпения не хватало, всегда переключался. Понятно, что не по каналам.

Ничего нового я здесь не увижу. Процесс штатный, для данного набора участников — типовой. Но почему-то нарастает раздражение. Это у меня случился приступ "инстинкта саморазмножения" в гипертрофированной форме? Все что вижу — осеменяю? "А остальные — никогда"? Или это "качества настоящего лидера" прорезались? В варианте конвоира: "шаг влево, шаг вправо — стреляю без предупреждения"? Кстати, "прыжок на месте" — из того же ряда. Чего он на ней подпрыгивает? Провокацией занимается?

"Инициатива подчинённых — наказуема". Хочется наказать. А за что? Если просто так — самодурство. А может это у меня "отрыжка гнилого гуманизма"? Типа: бабёнку насилуют, ей — больно, её — жалко.

Гуманизм я здесь уже применять пробовал — плохо кончается. Без понимания "облагодетельствуемого", его целей и ценностей... Твоя жалость, Ваня, путь к уничтожению жалеемого. Неужели недостаточно недавних примеров?

Я ещё как-то понимаю "чаяния и помыслы" своих людей, с которыми длительное время общаюсь. Но предки "ан масс"... Ещё пару-тройку столетий назад от моего "сейчас" всякая половозрелая женщина в этом народе имела не только право, но и обязанность лечь с каждым пригодным к этому делу прохожим и понести от него.

Обе нормы — "право и обязанность" просматриваются в русском крестьянстве вплоть до начала 20 века. Или — 21 тоже? Может, у нас, в моей Демократической России, не бл...ство, а традиция? Такая... исконно-посконная? Несмотря на христианство, светские законы разных правительств и формаций, и волны эпидемий сифилиса, прокатывающиеся по стране с 16 века.

* * *

" — Я всех мужиков — хочу.

— Так это заболевание такое.

— Вот и дайте справку, что больная! А то все: бл..., бл...!".

Равноапостольную княгиню Ольгу приводила в бешенство манера замужних дам из языческой славянской элиты сидеть на пирах за одним столом с мужчинами и, в перерывах между здравницами, удаляться с очередным сотрапезником в укромный уголок.

И дело даже не в атмосфере всеобщего "пьяного траха", быстро устанавливающегося на таких посиделках.

"В бешенство" — потому что её собственная природа, её "женщинность", при повсеместном распространении такого рода обычаев, превращалась в непрерывную провокацию присутствующих. Уже после двух-трёх тостов в большой подвыпившей компании обязательно прорезывались бородатые персонажи с блестящими от жира мордами и ручонками. Полные неизбывной самцовости и конкретных предложений определённой направленности. Бесконечно отказывать какому-то дреговическому князьку из какого-то урочища "Гнилые грязи"...

И ведь — лезет и лезет. Слов не понимает. Пока не рявкнешь. А это мурло глазками лупает, удивляется и обижается:

— А ты чего, под платьем не такая? Чего кобенишься?

И начинает лапы распускать. Чтоб было по-людски, по обычаю, как с дедов-прадедов заведено... А эти... "сёстры по полу"... своих только подзуживают.

— Ишь, гордячка. От наших мужиков нос воротит. Ничего, и на тебя найдётся, кто поваляет. А потом расскажет: как она у тебя, золочена ли у Великой Княгини.

Конечно, Свенельд — муж ярый. И у дружины его — мечи точены. Но когда каждый банкет заканчивается кровавой дракой... А на Руси — кровная месть. Чтобы спать спокойно — нужно всю родню дурня пьяного, озабоченного, убиенного, сыскать и вырезать. До каждого младенца мужеского пола.

Не поэтому ли Ольга так старательно, демонстративно показывала своё христианство?

— Нет, я под платьем не такая. У меня под платьем — крест православный. И сама я христианка: мне ваши славянские обычаи не указ.

Не потому ли подписывалась и титуловалась — "Ольга, королева русов", а не полян, древлян, северян... Не потому ли последовательно строила по Руси систему своих погостов? Своего, княжеского жилья. Чтобы не останавливаться на ночлег под кровом местных славянских жилищ. Осенённых местными богами, пропитанных запахом местных обычаев. Запахами мочи, блевотины, спермы... Обычаев, по которым не предложить гостю или гостье "участие в постельных играх" — побрезговать, проявить неуважение, "невежество". И отказаться без явной, воспринимаемой как уважительная, причины — тоже.

* * *

Ну вот:

"И что положено кому

Пусть каждый совершит".

Дядя полежал на даме положенное, "совершил" и совершенно удовлетворенно крякнул. Дама тоже отлежала. Где положили. Даже я... поразложил по полочкам личную жизнь Святой княгини Ольги и некоторые возникающие в этой жизни сексуально-этнографически-политические проблемы. Которые послужили возможным обоснованием Крещения Руси.

"И была она как заря перед рассветом".

А куда деваться? — "Необходимость — лучший учитель". Даже слову божьему.

Я уже собрался покинуть "место демонстрации совершённого" и "исполнения должного", но дядя, встав на ноги и разбираясь со штанами, рубахой и поясом, стукнул кулаком в стенку поварни. Оттуда дружно вывалили четыре оставшихся "затрапезных" персонажа. Поскольку — остававшихся "за трапезой". В другую эпоху я бы сказал — "собутыльники". Но здесь бутылок нет. Так что — "со-кувшинники". Или — "со-жбанники"?

Дядя радостно делился впечатлениями от ощущений, дама неподвижно лежала в полутьме сарайчика, прикрыв лицо подолом и обоими локтями. Она даже не пыталась шевелиться. Кажется, тихо плакала.

"От чего-то плакала японка,

От чего-то весел был моряк".

"От чего-то"... А то вы не догадываетесь! Дама, конечно, не японка, а селянка. Так и он не моряк, а лодочник. Точнее: гребец на лодии. И у него есть коллеги по гребле. Которые очень готовы стать коллегами по... по занятию в рифму.

Один из мужичков сунулся внутрь сарайчика. Пощупать, что ли, собрался?

"Пощупать воз не вредно" — старая торговая мудрость.

"Воз" ойкнул и резко сдвинул коленки. Мужику попало по... предполагаемому к активному использованию инструментарию. Он предсказуемо выругался и, ухватив даму за щиколотки, выдернул по пояс из сарая на двор. Присутствующие обрадовано загомонили: темнело, в сарайчике уже полумрак, а на дворе ещё светло, лучше видно.

Полное отсутствие всякого стыда при всеобщем восторженном ажиотаже: "вот как он ей сейчас...". А чего стыдиться? Чётко по Чернышевскому: "что естественно — то не безобразно". А чего уж естественнее? Тем более — все свои, с одной деревни.

Женщина, не отнимая рук от замотанного подолом рубахи лица, попыталась поелозить ногами. Такое самоуправство и вольнодумство были немедленно пресечены. Интересное инженерное решение: завязки от онучей самца привязываются одним концом у самочки под коленками, а другим — к концам брёвнышка, которое играет роль порога этой пристройки. И вот — практически неограниченный доступ к данному экземпляру "райских врат".

Один недостаток: очередной посетитель "райских кущей" не выглядит особо лёгким. А у дамы брёвнышко оказалось под поясницей. При семипудовой подпрыгивающей динамической нагрузке... Могут произойти существенные ущербы для её здоровья. Проще: спину ей сломает. А отвечать мне. Поскольку я тут хоть и "недо-", но боярич. Серебром платить придётся.

Вира за бабу, конечно, половинная. Даже при прямом убийстве. Двадцать гривен... сорок коров... За что?!

Вот! Вот что меня раздражало в происходящем! Понял, наконец. Дело не в психологии, этологии и социологии. И уж тем более не в гуманизме с демократизмом. Проще надо быть! Дело в имущественных отношениях! Вот что создаёт у меня ощущение неправильности. И, где-то даже, правового дискомфорта.

Чужая жена — чужое имущество. Портить его нельзя. То есть, конечно, можно. Попользоваться. Но в разумных пределах и в установленных народным обычаем рамках, "как отцы наши и деды". Вне рамок — только с согласия. Естественно — мужа. Которого сейчас нет.

Надо возвращать ситуацию в правое поле.

"Жизнь прожить — не поле перейти" — русская народная мудрость. А правовое поле и вовсе... Переходить — и девяти жизней не хватит.

— Эй, дядя, слезь-ка с неё.

— Вот ещё чего! Счас покачаюсь, потом...

— Слезь, говорю.

— Ничё. Подождёшь. Да где ж у неё тут... Должна ж быть-то... А, вона... Мал ты, паря, с мужами добрыми в очередь на бабу лазить. О-ох. А и правда — тесненько. А мы ей счас... рассверлим... под наш, стал быть, ходовой... размер.

— Сухан, выкинь дурня во двор.

Самоходный подъёмный кран — обязательная принадлежность всякого боярина-прогрессиста на "Святой Руси". Без этого — никак, без этого — только экскаватор. Для непрерывного могилокопания.

Сухан ухватил мужика за шиворот и спущенные штаны, сдёрнул с тела и откинул на пару шагов. Характерный чмокающий звук отсоединяющихся слизистых поверхностей был продолжен потоком матерной брани. Я бы даже сказал: грубых неприличных выражений.

Искренне сочувствую. Быть выдернутым из такого положения... Да, это обидно. И вредно для здоровья. Но складывать в кучку личный запас ненормативных слов и идиоматических оборотов по моему адресу — ещё вреднее.

Со времён деда Пердуна я уяснил для себя, что не важно, что меня эти конструкции не задевают, что половину из них я просто не понимаю, а другую — понимаю на обще-философском уровне.

И вообще: оскорблять — привилегия равных. Ни бродячая собачка, ни гром небесный оскорбить не могут. Могут испортить одежду или обувь, создать дополнительные проблемы. Могут даже привести к смерти. Но не оскорбить. Туземцы... Ну не равны они мне! Предки...

Но остальные присутствующие находят семантику в этой акустике. И, в соответствии со своими представлениями о "хорошо и плохо", распространяют этот семантический ряд на меня.

Мне и на это плевать. Как говаривала Фаина Раневская: "Положить хрен на мнение окружающих — кратчайший путь к хорошему самочувствию".

Но эти придурки из своих иллюзорных представлений о смысле данных колебаний атмосферы делают выводы для своего поведения! Короче — придётся убивать. Не хочу. Лучше бить сразу.

Сказавший "а" — получи своё "б". Бздынь.

Обиженный дядя пытался подняться, путаясь в спущенных штанах и развязанных обмотках. Он стоял, наклонившись головой с которой слетела шапка, ко мне. Хорошо был виден высокий, с глубокими залысинами лоб.

Вот в него я и врубил. Как в школе учили: резкий поворот на носке левой, правое колено подтянуть к корпусу, правое бедро развернуть параллельно земле, корпус наклонить в противоположную цели сторону, ногу резко, с выдохом, "выстрелить" пяточкой в сторону противника, ручками — баланс. Мгновенная фиксация, "окаменение" в момент контакта. И — назад. Ногу, бедро, проворот, кулаки на бёдра ниже пояса. Киба-дача. Стоим, смотрим.

А смотреть-то и не на что.

"Только где-то сзади

Середина дяди.

А в глазах? — А в глазах

Его — туман".

В момент удара был слышен щелчок. Я сперва испугался: думал, позвонки ему сломал. Нет — просто челюсти закрылись. А у остальных — открылись. И висят. А дядя сделал полный оборот через спину и голову и лежит. Носом — в землю, ножками — в разброс. Точно посреди лба — отпечаток пятки моего сапога.

Хороший удар получился — пяткой прямо по осевой, чуть выше центра тяжести. Тишина. И пьяненький голос кормщика:

— Я ж те говорю. Он же ж с водяными — вась-вась. Плывёт, а сам лицо в воде держит. Ты в воде дышишь? Вот. И знает где у русалок дырка. А мне не сказал — секретничает...

— Всё мужики. На сегодня хватит. Прежнюю ночь вы в посадниковом порубе ночевали, сегодня на сеновале, на мягком отоспитесь. Поднимите дурня. Шевелится? — Значит, живой. В нужник и спать. Давайте-давайте.

Напоминание о порубе как-то вернуло всех в реальность.

Мир вокруг всё ещё продолжает существовать. И в нём надо жить. А не только выяснять отношения и раскладывать бессловесную хозяйку.

Глава 129

Отвязывать её тоже пришлось мне. Она так и лежала спиной на пороге, с широко расставленными белыми ляжками. Скулила себе потихонечку, пока я силой не сдёрнул с её лица тряпку.

Довольно распространённое женское свойство: сначала никак не задерёшь ей подол на голову, потом — снимать не хочет.

— Кончай выть. Вставай, умойся, на поварне убери. Сейчас мои из города придут — их накормить надо. Спать им собери. Давай-давай.

Только сказал — Николай с Ноготком появились. Сытые, выпившие, малость взъерошенные: город гуляет, отмечают смерть посадника и его жены, "чтоб земля им...".

"Земля — асфальтом" — здесь не говорят. Ввиду отсутствия асфальта.

Вот тысяцкого — жалеют. Нормальный мужик, говорят, был. А этот-то, "росомах", всё под себя грёб без разбора. Тем более — повод обмыть. Дел, понятно, на фоне такого всенародного горевания, никаких не сделать. И так будет ещё завтра и послезавтра — пока не похоронят. Потом — поминки и можно за работу. А пока Николай "воздух щупает".

По первому впечатлению — я опять пролетаю. "Как фанера над Парижем". И насчёт кузнеца, и насчёт печника. Хреново. Похоже, придётся печки не складывать, а вот таким варварским способом "бить".

"И на челе печном, избитом

Не отразилось ничего".

Кроме расширяющегося кверху конуса жирной блестящей копоти...

О, вот и Чарджи появился. Глаза блестят как у голодного, а есть не хочет, так — кусочничает. Не присаживается, а вышагивает по поварне, будто пляшет.

— Ты, боярич, где ляжешь?

— Возле Акима, в зимней избе. А что?

— Ну, я тогда в летнюю пойду. А вы, мужики, тут, на поварне переспите.

— Чегой-то? Не жирно ли будет? Тебе одному — целая изба?

— Николай, уймись. Ты что, не видишь, он же не один там спать собрался.

— Вона чего... А с кем? Слышь, ханыч, а она хорошенькая? У неё тут как, в избытке? Может, и мне оставишь попользоваться? По-товарищески.

— По-товарищески?! Я — хан, ты — купец. Гусь свинье не товарищ!

— Э, я такой гусь, что любой, даже такой торкской свинье...

Многовато Николай "грамм-градус-рылов" принял. Осмелел не по делу. Чарджи, конечно, спешит, но не до такой степени, чтоб не вытащить саблю. Пришлось успокаивать, разводить.

Питьё Акиму согрелось. Как-то он там?

У деда снова был жар. Даже не узнал сразу. Потом будто очнулся.

— Плохо мне, Иване. Страшно — помру без покаяния. Прими исповедь мою. Господа бога Иисуса Христа нашего ради.

О-хо-хо... Сел рядом, пот горячечный у него утёр. Голову подержал, пока напился.

Грехи прощать — дело божие. А вот слушать рассказы о них — человеческое. Ну что, Аким, вот он я, перед тобой. И слух мой, и внимание, и сочувствие. Всем чем могу. Всей душой.

Временами, как мне казалось, он бредил. Временами замолкал надолго, только беззвучно шевелил сухими, обветренными губами. Каялся он как-то... неравномерно, не последовательно. То вспоминал изукрашенное писало, которое стащил ребёнком, будучи в "детских" в княжьей дружине. То раскаивался в гневливости своей уже в мою бытность в Рябиновке.

Многие люди уверены, почему-то, что искренняя исповедь есть "источник секретных знаний", каких-то важных, великих тайн. Важных, великих — для исповедующегося. Что мне с того, что десять лет назад Аким Янович Рябина согрешил в Великий Пост со своей женой? Если учесть, что в православном календаре, кроме Великого и прочих постов, каждую неделю два дня постных, а в остальное время бабы "в тягости" или кормящие.

"По всей России — рыбный день" — это не только "без мяса", но и "без постели". Вообще непонятно, как они размножаются.

Жену-покойницу Аким явно любил, что добавило моего к нему уважения. Человек, плохо отзывающийся о своих близких — или глуп, или неудачлив, или болен. Часто — "три в одном". Но каялся он и в "супружеских изменах". Помотался дед по Руси. Бывали и долгие походы. И в походах — "сударушки". Вспоминал он и женщину, которую полагал, по суждению своему, моей матерью. Мысли у него явно путались, в бреду покаяния он, похоже, смешивал двух или даже трёх женщин. И у всех сразу просил прощения.

Насчёт потрошёного мальчишки... Был грех. Только и разницы, что пытал Аким ребёнка не перед матерью, а перед отцом его. Да и причина другая: отряд стрелков попался в ловушку в Пинских болотах, а местные не захотели показать тайную тропку через трясину.

— Ну и как? Чем дело кончилось?

— Да вот, лежит передо мною Аким Рябина, в Елно помирает. А не под Пинском.

Потом он просто стал бредить. Вдруг вскидывался на постели и страшно кричал: "Отходи! Назад!". Выводил своих с Переяславского боя. То жену свою звал, то выговаривал Марьяшке. Странно слышать, когда к взрослой женщине, которую хорошо знаешь именно как женщину, — будто к маленькому ребёнку.

Мне становилось всё страшнее. Аким явно шёл к смерти. И дело уже не в моих каких-то планах. Пусть и супер-пупер прогрессорских. Или в инстинкте самосохранения и мании величия насчёт моей уникальности. Или в иллюзии моей защищённости от многих опасностей пока Аким жив.

У меня на руках умирает человек. Не скажу — человек, которого я полюбил. Просто — человек. Не имя, не титул, не сумма идентификационных признаков. Живой, реальный человек, который для меня стал личностью. Вот именно такой, единственной и неповторимой. Частью моего пути, моей души, моей жизни. Частью меня.

Бессмысленно что-то бормочет, облизывает мгновенно пересыхающие губы... Ещё полчаса-час и белок в его мозгу начнёт сворачиваться. Как яичный белок на сковородке.

А посланцы мои со знахаркой не возвращаются. Уже стемнело, ворота в город должны были уже закрыть. Что-то случилось. До утра никто в город войти не сможет. Гос-с-споди! Что же делать?!

Я выскочил из провонявшейся гарью от лампадки избы на воздух. На дворе было темно. Звёзды. Возле стены шевельнулась фигура.

— Ты кто? Почему здесь?

— Ой... Эта... Мне... Ну... Спать негде.

Хозяйка. Как это негде? Подворье справное. Баня, конюшня пустые. Ещё сараи какие-то есть.

Потом.

— Укажи Сухану — где у тебя горячая вода. Бадейку мне живо.

Я не маг и не чародей, не хирург и даже не коновал. Я не фига не понимаю в медицине! Но просто смотреть как он умирает — у меня сил нет. А биться головой в пол перед иконами... Ну не могу я так просто убивать своё время! И его жизнь.

Если не можешь бить головой — думай ею. Пользы — примерно одинаково. Но хоть нет ощущения идиотской бездеятельности.

"Прое...ал время впустую".

"Есть тоскливое слово — "никогда". Но есть ещё более страшное слово — "поздно".

Теперь уже сам, без недавнего лекаря, я отмачивал и снимал повязки. Гной, сукровица, кровь... Снадобья лекаря — чуть позже. Баба, увидев сожжённую и уже чернеющую лохмотьями плоть, снова стала выть. Дура! Я сам тут в обморок свалюсь. И что тогда будет? Тащи ножницы. Какие есть — острые и поменьше.

Вырезать куски мяса из живого человека... Бывало. В прежней жизни. И из меня так вырезали. Но там хоть новокаиновая блокады была. А здесь...

От каждого движения пляшет огонёк в лампадке. Просто — не видно, что режешь! Нет чёткого цветовосприятия — "в темноте все кошки серы". И — бред Акима. Он уже не чувствует ничего, не реагирует на боль. Всё без толку, помрёт дед. Руки опускаются.

В какой-то момент я неудачно повернулся — что-то кольнуло в бок. Сунул руку под рубаху — чего это там? Юлькин крестик. "Противозачаточный". Вспомнилось... Не как она этот крестик применила — как она меня выхаживала. С меня же тогда вообще гной отовсюду тёк, кожа и ногти слезли, зубы выпали. И ничего — выходила же.

По всем нормальным раскладам — должен был помереть, а очень даже живой получился. Всего полгода прошло, а я уже тут вон сколько всякого... уелбантурить успел. Давай, Ванька, дело делай. Волосы на себе рвать — тебе при любом исходе не светит.

Маразматическая мысль об ограниченности моих возможностей в части исполнения ритуального плача при погребальном обряде, несколько ослабила внутренне напряжение. А то уже и "зубы звенеть" начинают. Дальше — обморок. Нафиг-нафиг.

Короче: я фактически пустил Акиму кровь. Не по правилам: ланцетом, из вены, в чашку. Но у него и так течёт из ладоней! Просто засохшие струпья пошевелить. Наверное, с четверть литра вытекло в воду. Может, больше. Только потом я стал заново травки прикладывать и мази намазывать.

Остановил кровь. Потом замотал. Как мне Юлька заматывала — я столько раз это видел... И так прочувствовал — поневоле запомнишь.

Поднял глаза, а он на меня смотрит. Живой! Дал напиться, слабенький он — сразу потом прошибает. Укрыл, подоткнул, мало что в лобик на ночь не поцеловал. Как дитё малое.

— Ваня. Иване. Ты меня с того света вытянул? А?

— Гос-с-споди! Аким, я что, сын божий, чтобы мёртвых воскрешать? Помогли.

— К-кто?

— Ангелы небесные. Шешнадцать штук. Восемь твоих да восемь моих. Вокруг стояли, душу твою за шкуру держали. Ты уж больше не умирай пока. А то такую кодлу в другой раз собирать... Занятые же люди. Ты теперь отдыхай. Поспи немного. Вот ещё пития глоточек. И — спи.

Избушку проветрили, грязное выбросили да вылили. Сухана напротив деда у другой стены спать уложил. Зомби, он, конечно, мертвяк, но — живой. А третью ночь без сна даже для мёртвого... "Вечный покой" начинает восприниматься как недостижимое удовольствие. Себе за печку овчинку бросил, лампадку задул, улёгся. Ещё часика три поспать есть.

Ага. Только улёгся — шорох. Кто-то рядом постель раскладывает. Хозяйка вдоль боку устраивается. Неужто ей сегодняшних приключений мало? Или — только разохотилась?

"Летит, летит степная кобылица.

И мнёт ковыль".

Мадам, я сейчас на роль дикорастущего бурьяна малопригоден, не надо меня... мять.

— Ты чего?

— М-м-м... Можно я рядом лягу? А то мне спать негде.

— Как это негде? Полное подворье пустого места.

— Не. Боязно. Мужики говорили: как все заснут — они ещё на мне покатаются. Тот-то толстый, которого ты с меня сдёрнул, здорово озлился. Ты-то его наказал, а он теперь на мне отыграется. Боязно.

— А со мной не боязно?

— Ты — маленький. Ежели и будешь чего, то... полегче.

Ну хоть кому-то моя мелкость в радость. "Ежели и будешь чего...". Хм... Вот только мне сейчас этого "чего" не хватало.

— Ладно. Спи давай.

Вроде развернулась носом к стенке, вроде спит. Тихо.

Шорох повторяющийся. Это Сухан посапывает. А вот это — Аким. Дыхание неглубокое, но спокойное. Душно. И проветрил же избу, а мало. Маслом горелым пахнет. Интересно, а что они для заправки лампадки используют? По идее лампаду перед иконами нужно заправлять елеем. У евреев на этот счёт чётко определено: семь светильников из чистого золота заправить чистым елеем. Он же — оливковое масло, он же — масло деревянное. "Деревянное" поскольку делается из плодов — "с древа снятых", а не из семян, стеблей или листьев.

Оливковое масло — невысыхающее. Триглицериды насыщенных жирных кислот под действием температуры и кислорода воздуха не полимеризуются и не образуют смолистых веществ. Остальные — полимеризуются, забивают поры фитиля, образуют нагар. Огонёк слабнет, коптит и воняет.

Вот как у меня тут. Но бывает и хуже — бараний жир, например. А здесь, похоже, льняное масло. Которым можно смазать некоторую часть моего мужского тела. Чтобы легко и гладко совместить с соответствующей частью соседнего женского.

"Сухая ложка — рот дерёт" — русская народная мудрость.

Возможно, иносказательная. Семантически зашифрованная. "Эзопов язык". И "ложка" здесь совсем не ложка. И "рот"... Хотя, может, и рот.

Пора, ой как пора! Провести всесторонний сексуально-семантический анализ русских пословиц и поговорок! Это у примитивных древних греков — просто баснописец Эзоп. А у нас не только руки растут, а даже и язык — "эжопов". Да и только язык ли?

Ванька! Уймись. Ты же устал, ты три ночи не спал, два последних дня бегал как подорванный. Тебя два раза чуть не убили, по городку от тебя трупов от 3 до 8, Аким вон еле дышит... Спи, утром ещё делов будет.

Не спится. Не могу я спать с женщиной. В смысле — наоборот... А, ладно... Водички, что ли попить?

Вышел во двор, на звёзды посмотрел. Ничего нового: те же, что и вчера. Вон Большая Медведица висит. Не ушла никуда. Наверное, медведя своего дожидается. Наверное — тоже большого.

Воды попил. Вода холодная, чистая, без примесей. Не пиво. Мда...

"Тому, кто следует своей предначертанной судьбе — господь помогает. Остальных — тащит за ворот".

Пойдём-ка, Ванёк, потащимся. Лучше уж самому, чем когда ГБ за шиворот волочить будет.

Вернулся в избу, два дыхания слышу, а третьего, её — нет. Это судьба: даже и будить не надо. Шмотки свои возле постели скинул, над ней наклонился, шёпотом на ухо:

— Сними с себя всё.

И пошёл в темноте лампадку искать.

Как-то не ожидал я от себя такого глубокого интереса к наполнителям осветительных приборов из числа церковной утвари. "Полувысыхающие масла"... У меня, правда, не фитиль — нагара не будет. И копоть... вряд ли.

Дед... дышит нормально, жара нет. Сухан проснулся, послушал, как я по дому в темноте хожу и снова заснул. Ни фига не видно. Только на ощупь. А на ощупь — она уже. В смысле: в одежде и в классической позиции. Точная имитация "исполнения супружеского долга".

Вплоть до мелочей: в полном "не настроении". Как там сегодня этот мужик говорил: "Да где ж у неё тут?". Будем искать — должно быть. Лежит в тряпках своих — не послушалась, не сняла. Вот, блин, зацепил. Теперь жирное пятно будет. А я ведь говорил... Точно — "не в настроении". Хорошо хоть про мигрень не рассказывает. Классика провокации замужней женщины: вы, сударь, не исполняете супружеских обязанностей. — Так ты ж сама... — А что я? Моё дело лежать. — Ну тогда терпи. Лёжа.

Она ахнула в начале и попыталась озвучить свой обычный скулёж. Пришлось шикнуть: Акима разбудит. Впрочем, дальше дело пошло без особых болезненных ощущений.

Как говорит русская народная мудрость: "Дурак сватается — умному дорогу кажет". А когда — не только "сватается"?

Похоже, предшественники сегодняшние не только "показали", но и "проложили". "Дорогу". Эх, кабы да на Руси и автомагистрали с таким энтузиазмом... Или это от маслица? Может, перед иконами льняное масло и коптит, а у меня — нет. Понятно: я же не икона. И нагар не образуется. У меня. Её, как я понял, это вообще не сильно... задевало. Хорошо, что хоть похрапывать не начала. А то был у меня как-то случай... Ладно, как-нибудь в другой раз.

Я успел. Исполнил свою... "вариацию" вплоть до её естественного завершения. Даже отвалился и отдышался. И тут во дворе начался крик.

Крик был истошный, матерный и иностранный. Перемежающийся характерными звуками ударов. В странно приглушённом исполнении. Опять черти под землёй точила делят?

Мои люди в здешние подвалы ещё не лазили. Или это настоящие черти, или я не всё знаю.

Я несколько завозился со штанами. В этой темноте... И опояска куда-то... Даже дрючок не успел найти. Но выскочил вовремя: из соседней, летней, избы выкатились два тела. Тела ругались мужскими голосами, одно из них было голое, другое — одетое.

Темно, луны нет, звёздный свет... Две смутные фигуры расцепились и быстро вскочили на ноги. Тёмная, которая одетая, перевела дух, высказала нелицеприятную оценку своему визави и сделала выпад. Похоже — ножом. Светлая, очевидно — голая, взмахнула руками и отскочила на пару шагов. Но не испугалась, не убежала, а пошла по кругу. Издавая громкие грузинские звуки.

Кажется, я скоро полюблю грузинские ругательства. Просто — "луч света в тёмном царстве". И ещё — аланские. Два луча. Итого: голый — это Чарджи. А одетый? А какая разница? Наших бьют!

Вот с этим слоганом я и всунулся между дерущимися. На моё счастье боевой клич я издавал молча. Ну, есть у меня кое-какой оставшийся опыт... От прежней моей жизни.

Вообще-то, по-умному, нужно было бы подобрать булыжник какой, или арматурину... Да хоть кирпича кусок...

О проблемах со здешними кирпичами я уже длинно и глубоко погрустил. Отметив мельком дополнительный аргумент в пользу строительства собственного кирпичного заводика, я с разгона вспрыгнул тёмной фигуре коленками на спину, точно попав по лопаткам, одновременно ухватив её за волосы.

Фигура хекнула, рухнула вперёд, воткнулась подбородком в землю и осталась лежать. А я полетел себе дальше, переворачиваясь в воздухе через голову и радостно сжимая в горсти клок выдранной волосни.

Ну, с полем вас, Иван Юрьевич. "С паршивой овцы — хоть шерсти клок". Клок шерсти — есть, кто у нас сегодня "паршивая овца"?

Мне показалось, что Чарджи растерялся. Вместо того, чтобы заломать поверженному противнику руки, связать, отнять ножик, торк стал пинать лежащего ногами, рассуждая на тему: "ходют тут всякие, спать не дают". Лингвистически интересно: на трёх языках, масса очень образных сравнений. Но как-то не актуально.

Краем глаза я поймал движение ещё одного силуэта от крыльца летней избы куда-то в сторону. Да сколько ж их тут?!

— Сухан! Взять!

Сухан, уже оказавшийся возле меня, метнулся к силуэту. Силуэт завизжал женским голосом и рванул за угол дома на зады усадьбы. Но ненадолго. Новая волна визга подтвердила факт перехвата. По сигнатуре сигнала предполагаю: перехват произведён за волосы.

Ага, а вот такое изменение звучания характерно при ударе тяжёлым предметом, типа кулака мужского, в область близкую к солнечному сплетению. Соответственно, прибытие перехватчика с объектом перехвата ожидается в самое ближайшее время.

Теперь что у нас здесь? Тёмная фигура начала подыматься и тыкать ножиком в окружающее пространство. Но получила от принца пяткой по спине.

Как говаривал ходжа Насреддин: отсутствие жёсткого носка в сапоге — большое достоинство. Ибо в мягком сапоге бить приходится пяткой. А сила удара этой частью тела — значительно слабее. Личный опыт неоднократно битого ногами в разной обуви мудрого бухарца, вполне подтверждается пинательной деятельностью торка: голой пяткой насмерть бьют только каратисты и страусы. А отнюдь не степные принцы. Хотя теперь это значение не имеет: подошли Ноготок с секирой и Николай с факелом. И что ж это у нас тут по двору на четвереньках ползает? Ножичком тыкает, слова разные говорит?

— Гостимил!? Ты чего?!

— Ты! Вы! Они! Он! Он, гадина поганская! Я — со двора, а он сразу! Убью паскуду! И изменщицу в куски посеку! И хрену этому хрен на куски порежу! Чтоб на чужих жён не залазил!

К этому моменту Сухан приволок свой трофей. Всё правильно: баба, тащат за волосы. Сухан сбил её возле нас на колени. Я сдвинул с её лица несколько сползший платок. Баба как баба. Миленькая.

— Гостимил, чем она тебе так дорога?

— Здрава будь, соседка. Как чем? Морда эта конячья меня обесчестил, с женой моей баловался-развратничал, достоинство моё мужеское порушил. За прелюбодеяние — смерть! В законе! И в божеском, и в человеческом! Убью обоих!

— "Обоих" — кого?

— Подханка твоего мерзкого! И жену-изменщицу! В куски порежу... Э... А где она? Жена-то?

Я оглянулся. У крыльца зимней избы скромно стояла хозяйка. В аккуратно повязанном платочке, в обычной своей длинной рубахе, прижав к груди, по исконно-посконному женскому обычаю, кулаки. Каких-то следов только что закончившегося нашего с ней... общения отсюда, с двадцати шагов — не видно. Даже запах льняного масла... сюда не доносится.

Многие славные дела за мной есть. Многие таланты мною явлены. Немало чем перед народом русским хвастать можно. Но есть у меня талант, коим я не бахвалюся. А талант таков: ни в той жизни, ни этой не было случая, чтобы какой муж меня на его жене против мой воли застукал. Уж и не знаю почему, откуда свойство такое, а есть оно. Не единожды бывало, что уж вот - должны меня на горячем-то поймати, ан — нет. Бывало, что ходит иной, чует... но - "не пойман - не вор". Бывает, и от других знает, и по следам разумеет, и ушами слышал... а сам не видал.

Иное дело — так бывало, что я сам ловился. Ибо сии два случая, с посадником и с Гостимилом, показали мне силу стыда мужей обманутых. И деяния их, от того проистекающие. По закону божескому и человеческому, по обычаю да правилам здешним — будто бешеные они становятся. А взбесившийся, хоть зверь, хоть человек, сути вокруг себя не разумеет. Будто больной становится, глупеет. А уж дурака-то обратать - сам бог велел.

— Твоя жена мне всю ночь помогала Акима выхаживать. Воду таскала, повязки меняла. Только прилегла — а тут ты орёшь.

— Как это? Постой, а тут тогда кто? С этим торком? В летней избе... Там же постеля моя супружеская...

— Да сдвинули мы твою постель. Чистое взяли. Буду я ещё на чужом кувыркаться. Мшеди-деди... (Чарджи успокаивает санитарно-гигиенические опасения хозяина).

— Постой. Но я же видел... Ну, слышал. Как ты с бабой... Как она всё охала да ахала. Так это получается...

— Ой, Гостимилушка, ой, люди добрые! Не губите, не позорьте, свёкру моему не сказывайте! Как узнают-то свёкр со свекровкою, как зачнут меня, бедную, мучити. Бить-обижать, поедом поедать...

Э, а персонаж, вроде, знакомый. "Мыла Марусенька белые ножки"... Застыдилась, но не сильно. А вот огласки...

— Так что ж это получается? Я пришёл, в избу заглянул и слышу... Балуются. На моей постели. Я ж летом в том доме живу. Ну, думаю, моя-то курва... Обозлился, хвать что под руку попало, метла там была, и бить...

— Тебе, уюз коюн (баран шелудивый), повезло. Три раза. Первый, что я был без оружия. Второй, что там было темно, и в драке я не смог сразу найти свой пояс с саблей и кинжалом. И третий — что боярич Иван прибежал сюда, когда я уже решил убивать тебя насмерть.

— И четвёртый, Гостимил. Что тебе под руку попалась метла, а не твой ножик. Потому что если бы ты убил или ранил моего человека... Посадник ваш Акиму увечье сделал — над посадником нынче молебны читают. Кстати. Где Ивашко, где знахарка?

— Со знахаркой... Тут дело такое...

Дело было... странное. Разозлённый мною Гостимил довольно резво домчал Ивашку до края болота, в середине которого проживал местный светоч здравоохранения. Указал тропинку и сел ждать. Когда Ивашко не вернулся до темноты, Гостимил очень разволновался, пару раз совался к тропке, но в темноте в болото лезть не рискнул.

Он уже совсем задремал у разведённого костерка, когда из болота вдруг донеслись шаги — на свет вышел Ивашко. Какой-то... странный. На вопросы не отвечает, несёт какую-то бессмыслицу. И пахнет от него хмельным. Гостимил, сгоряча, начал, было, ему выговаривать за задержку, потом расспрашивать о знахарке... Ивашка только мычал. Потом завалился на телегу. И тут Гостимил обнаружил отсутствие пояса. У моего опоясанного гридня.

В 21 веке можно не обратить внимания — есть у человека пояс или нет. Может, с вот этим платьем пояс и не носят — такой писк моды. Или, там, брюки и так держатся. Опять же: подтяжки бывают, резинки всякие. Народ на балет в трениках ходит. А здесь... Как красноармеец в гимнастёрке и без пояса — арестованный или дезертир.

Ивашка вообще не отвечал на вопросы. Потом начал храпеть. Гостимил побился с ним, посмотрел вокруг вблизи, плюнул. И поехал домой в Елно. Понятно, что ворота ему не открыли. Телега стоит возле города. Но знакомый стражник в калитку пустил. Гостимил пришёл домой, сунулся на своё обычное место в летнюю избу. А там в темноте... мужик с бабой играются... У него сердце-то и закипело.

Вот такие дела...

Мы сидели в поварне, хозяйка выставила на стол квас и какие-то заедки из недоеденного. Гостимил никак не мог прийти в себя от допущенной ошибки. Положение обманутого мужа — глупое положение. Но обманувшегося самому — ещё глупее. Его неотрывный пристальный взгляд следовал за женой. Растерянное выражение лица постепенно заменялось подозрительно-неприязненным. Сейчас он с ней отправится на своё традиционное супружеское ложе. И может обнаружить следы... недавних её приключений.

Слишком всё быстро происходит. А оно мне надо? Тем более, что у меня у самого "рыльце в пушку". Ну, не рыльце, и не в пушку, а в масле, но скандал — не ко времени.

— Так выходит, что Ивашко пояс целиком потерял? Павлин беременный... (До Николая дошло)

— А что, пояс можно наполовину потерять? Поди, нажрался там. Видать, шёл через болото, присел по нужде, пояс — на шею. Тот и соскользнул. А этот спьяну и не заметил. Эка невидаль.

— Невидаль, Гостимил. Думаю, в Елно о таком от века не слыхали. На поясе гурда была. (Пришлось мне разъяснить "прелесть ситуации")

— Чего? Гурда? Какая гурда? Настоящая?! Ох ты, господи!

Теперь дошло и до Гостимила. Он, конечно, приказчик, а не воин. Может не обратить внимания на клинок в ножнах. Но, как человек торговый, особенно хорошо представляет себе цены на такое оружие.

Его внимание полностью переключилось на меня. Бог с ней, с женой, но если пойдёт иск...

Они были вдвоём. С глазу на глаз. Опоил пассажира, спрятал дорогую вещь, свалил всё на пьяницу... Реально? — Пожалуй. Куш такой, что и приличный человек может сломаться. А уж чужак, "двойной предатель"... "У таких — стыда нет"". "Ростовские — все такие" — так люди и скажут. И пойдёт тихо живший Гостимил — громким криком кричать. От "теста на железе". Сумма такая, что ни водой, ни, тем более, просто клятвой в церкви — не обойдёшься.

Гостимил бледнел на глазах. Дёрнулся, было, к дверям. Просто посмотрел туда. А в проёме уже стоит Чарджи. Одетый и вооружённый. Не остывший от недавней схватки, не забывший выкрикнутые ему в лицо слова.

— Эта... Я... Вы чего? Да как вы вообще такое подумать могли!

А в ответ — тишина. Смогли и подумали.

Ноготок сидит, глаз не подымает, проверяет на ногте заточку своей секиры. Штатный кат "готов к труду и обороне". Сейчас скомандую, и беднягу на куски разберут. Медленно. С нанесением максимально болезненных телесных... Хозяйка уловила напряжённость, стоит у полок, снова кулаки к груди прижала. Можно будет для начала её перед мужем... Как тот дядя говорил: "рассверлим под наш ходовой размер"?

Стоп, Ваня. Опруссачиваешься. Как те пруссы, которые людей в "Паучьей веси" резали и от того пьянели. Пока головы не потеряли. Сперва — в переносном, потом — и в прямом смысле этого слова.

Уйми-ка гадостность свою. Не от того, что так — и думать стыдно. У тебя, Ванюша, стыда нет — нелюдь ты бесстыжая. Просто есть понимание опасности: восторг садизма — путь к сумасшествию. Меньше эмоций, больше конструктива. Давай-ка пробежимся по множеству оперативных целей с проставлением приоритетов.

Первое, главное... Главное — вытащить Акима. Соответственно — знахарка. Значит — не тратить время на вынимание души из этого... "обманувшегося мужа", а сыскать "светоч здравоохранения". Надо ехать.

Второе. Можно смеяться над моей манией величия, но Ивашка, "мой человек", мне — дороже гурды. Хорошие клинки в этом мире встречаются значительно чаще, чем человек, которому я могу доверить свою спину. Которая вообще, на весь этот мир — единственная и неповторимая. Значит, надо идти к Ивашке и быстро. Если он... странный, то может чего-то странного понаделать. И — необратимого.

На третьем месте — этот пресловутый кусок железа. Жалко. Но не на третьем, а на четвёртом. Потому что я не верю, что Ивашко может сам дойти до состояния, при котором перестанет чувствовать свою саблю. Она ему как часть тела. Вы можете самостоятельно потерять руку или, там, задницу, и не заметить? Я — нет. Не верю.

Значит — ему помогли. Как? Кто? Кто бы это ни был — воровать у меня нельзя.

Действующий "Принцип неотвратимости наказания" — экономически чрезвычайно эффективная вещь. Выгоднее торговли оружием, контрабанды золота, наркотиков и проституции. В развитых экономиках начала 21 в. сохраняет до четверти валового продукта. В моей России... ладно, не будем о больном.

Найти "помогальника" и публично убедить. В неправильности содеянного. Пристыдить принародно. "Борис, ты неправ" — и в морду. От всей души. Хорошо бы, по возможности, при этом вернуть железку. Просто для убедительности постулируемого принципа. А "помогальник" должен кричать, писаться и подыхать. Опять же: для убедительности и наглядности.

Глава 130

Затянувшаяся выразительная пауза общего молчания была прервана скрипом рассохшейся лавки: осознавший своё вероятное будущее Гостимил стёк на пол, на колени передо мною.

— Господине! Боярич! Люди добрые! Братчики! Не виноват я! Не брал! Не видал, не трогал! Даже и в мыслях не было! Христом-богом клянуся! Пресвятой Девой непорочною! Всеми ангелами святыми небесными! И серафимами, и херувимами! Не брал я! Господине! Смилуйся! Всё возьми, всё что глянулось! Только не губи душу невинную! Не виноватый я!

По взмаху его руки рядом с ним на колени упала и его супруга. Воткнулась лбом в пол и своим негромким монотонным воем составила аккомпанемент беспорядочным истерическим умоляющим выкрикам мужа.

* * *

Ложный донос, "клепание вины" — одно из самых распространённых правонарушений в "Святой Руси". Уже в "Русской Правде" от этого пытаются защититься. Вводя, например, понятие "полный видок": семь взрослых свободных мужчин, которые должны подтвердить обвинение.

Позднее, в Московской Руси, появляется поговорка: "доносчику — первый кнут".

"Презумпция виновности" всякого добровольного помощника государства. Не может нормальный честный человек добровольно помогать государству в исполнении его законов. Нашему государству. По мнению самого нашего государства.

Любая властная система, хоть демократическая, хоть тоталитарная — держатся на массовом добровольном доносительстве. Иначе невозможно обеспечить контроль исполнения населением законов. В России это вечная проблема: "Суровость российских законов компенсируется повсеместной необязательностью их исполнения". А если законы не исполняются — зачем они? Вместе с пирамидой власти, которая и имеет моральное право на существование только пока удерживает население в пресловутом "правовом поле".

"Стучали, стучим и будем стучать" — основа демократии. В европейских странах этому учат в средней школе: "стукни" — помоги своей стране. Параллельно с обучением мастурбации: помоги себе.

Но в любой системе люди остаются людьми — решают свои личные проблемы с помощью всех доступных инструментов. Включая правоохранительную систему. Так что ложные доносы были, есть и будут. В обоих вариантах: просто "ложный" и "заведомо".

Странно, что этот очевидный аспект не рассмотрен утопистами. Хотя... У Стругацких есть близкий сюжет. Правда, не по имущественным, а по гебешным основаниям. Вопрос о ложности "сигнала" в своей конкретной ситуации классики оставили открытым.

Детали только в том, как система отфильтровывает ложные сигналы. Московская: принципом "доносчику — первый кнут". Демократическая: суммой платежа при возбуждении иска. Ювенальная юстиция в скандинавской модели вообще стопоров не имеет — "дети же!". Сначала отрабатывается "стук", потом долго и коряво выясняется: "а что это было?".

"Здесь и сейчас" — мой собственный вопрос: будет ли мой "сигнал" ложным?

"Я так вижу...", "очевидно, что он...", "кроме него некому!", "да посудите сами!".

Посудят. Согласно действующего законодательства.

Судебная процедура предполагает подробное исследование обстоятельств дела. При отсутствии добровольного признания — путём обращения в вышестоящую инстанцию: в Высший Суд, "Суд божий".

"Правда у бога" — или сознавайся сам.

* * *

Вот прикажу я сейчас отвести Гостимила к вирнику. Спирька мой запрос без внимания не оставит, отработает по максимуму. Если Гостимил саблю взял и в этом сознается — ему конец. По общему правилу, компенсация "за попытку присвоения чужой собственности" — две цены. Взял, вернул? — Доплати ещё столько же. Ни всё его имущество, ни продажа на торгу его самого — таких денег не дадут.

Если говорит, что не брал — ордалии, пытка. При такой сумме — раскалённым железом. Если сознался — смотри выше. Если нет — невиновный труп.

"Прости, господи, ошибочка вышла. Но мы ж не корысти ради, а единственно пользы для".

Только один благостный вариант: ожоги за ночь сойдут. "Чудо господние". Ответчик в русском суде без чуда — или покойник, или холоп.

А если он холоп, то жена его — роба. Можно будет и без масла...

Ванька! Тебе опять...?!

— Полно, Гостимил, полно. Я тебе верю. Ведь не зря же батюшка мой родненький, Аким Янович, тебя под Киевом спасал. Это какой же гадюкой быть надо, чтобы у слуги благодетеля и спасителя своего — оружие украсть. Батюшка мой к тебе доверие имеет, и мне тако ж следует думать. Посему... Сухан, Чарджи — снарядится по-боевому. Николай, Ноготок — как светать начнёт — лекаря сюда. Повязки менять. Со двора не отпускать. Николай — старший. Дела торговые — после. А мы с хозяином прогуляемся до Ивашки. И дальше — до знахарки. Хозяйка — припасы съестные. Ноготок — с нами, недалече. Давайте быстро, я за шашкой своей пошёл.

Уже запихивая в мешок к Сухану свою маломерную шашечку — ну не бегать же мальчишке по городу с оружием на спине! — увидел, как хозяйка зачем-то нагнулась к нижним полкам. Ну и, чисто автоматом, погладил её по попочке. Как она вскинулась! Чуть орать не начала. Потом разглядела в полутьме поварни: кто конкретно её оглаживает. Опознала своего будущего почти хозяина. Всхлипнула и развернулась в исходное положение. Предоставив заинтересовавшую вероятного господина часть тела для... продолжения ознакомления.

Не дура. Может, и не понимает глубины моих умопостроений и гипотез с версиями, но инстинктом чувствует. "Испорченные отношения не восстанавливаются", а рабыне с будущим рабовладельцем наперёд отношения портить... Мда, попка хорошенькая, но какая же она вся... деревянная. Это я — о хозяйке. Бедняжка. А на перевоспитание нет времени. Пока...

— Агкрхк...

В дверном проёме стоял Гостимил. В тёмной однорядке, в войлочных сапогах он подошёл невидимым и неслышимым. Я дёрнулся, под рукой тоже дёрнулась ягодица хозяйки.

Да какого чёрта?!

— Хозяйка, собери-ка нам сольцы пару горсточек в кулёк. Да невеликую корчажку маслица. Знаешь какого. Ещё горшок с кипятком. Дурней сбрызгивать. И вон, у тебя воронка маленькая на полке — давай сюда.

Она не сразу двинулась — я ухватил её довольно плотненько. Массировал. Глядя в глаза её мужу. Да уж, дядя, лучше бы тебе помочь найти нам тот пояс. А то, хоть с виной, хоть без — ты будешь виноватым. Со всеми из всех вытекающими.

— Ну что, Гостимил, уже собрался? А остальные? Тогда — пошли.

Как стража впустила Гостимила, так и выпустила. Вместе с нами. Странно, я как-то предполагал более жёсткий режим охраны. Или он у них на особом счету? Как "оперативный сотрудник в резерве"? Или тут вообще так?

В Яффских воротах Иерусалима есть дырка примерно метрового диаметра. Чтобы ночные гуляки могли туда-сюда лазить. За мзду, конечно. Говорят, это и есть то самое "игольное ушко", про которое вспоминал Иисус. Что правда, то правда — верблюд в эту дырку не пролезет.

Здесь "игольного ушка" нет, просто калитка в одной из воротин. Сонный стражник начал, было, комментировать в стандартном стиле: "кому не спится в ночь глухую". Я уж собрался ответить персонально и в рифму, но Гостимил шикнул, и нам открыли.

В паре сотен шагов от ворот на лугу стояла телега и выпряженная лошадь. Лошадь кормилась и пукала, Ивашко — не кормился. Он нагло спал, издавая громкие ритмичные звуки со всех концов своего обширного тела.

Вы будете смеяться, но я провёл с Ивашкой достаточно времени, чтобы, как хорошая жена, уметь определить по его храпу: что он пил, с кем был и чем закусывал. Вот насчёт: были ли там какие-нибудь свиристелки... тут другой парфюм в ходу. И закуски явно не было. Но что-то пробивается... Или это с другого конца тела ветерок несёт? Да что ж он за гадость пил?!

* * *

Бывали в моей жизни времена, когда я заявлялся домой... не вполне адекватный. Тогда жена наливала мою любимую пол-литровую кружку тёплой воды, капала туда марганцовки и направляла в сторону туалета. Поскольку в неадекватном состоянии я всегда очень послушный, то покорно исполнял все требуемые процедуры... Повторяемые до того момента, когда я выходил из неадекватного состояния и впадал, соответственно, в непослушное... А утром, как огурчик, на работу. А куда деваться? — Страна же зовёт.

Об отсутствии марганцовки и в 21 веке, и в 12 — я уже погрустил. Но есть достаточно сходные средства. Сходные — по функционалу при промывании желудка. Вкус, конечно... Кто-то собрался наслаждаться букетом оттенков вкуса и аромата при промывании желудочно-кишечного?

* * *

У меня есть подозрение, что у Ивашки — отравление. Когда у начальства — подозрение, у подчинённых — промывание.

"Терпи коза, а то мамой будешь" — детская народная мудрость. Куда более вечная, чем оригинальная формулировка. Поскольку ни казаков, ни атаманов на "Святой Руси" ещё нет.

Запряглись, отъехали к реке, костерок для света запалили, раздели болезного. А он нехорош — пульс частый и мелкий. И понеслось. Как именно? — Да как обычно. Грязно и шумно.

Крепкий раствор соли в тёплой воде. Ротик открыл, кружечку влил. Во-от. Ты рот-то не зажимай, а то ноздрями... И ещё разок. Будет тебе и чистая водица. Но позже. О, и глаза уже открылись! Ты дыши, дыши. Говорить после будем. И ещё кружечку. За папу, за маму, за дядю, за тётю... За какую? — Будешь живой — сам решишь.

В три захода его вычистило. Начисто. Это он так думает. Ложку маслица разведённого заливаем в ротовое отверстие.

Льняное масло обладает многими полезными свойствами. Успокаивающее, заживляющее, женщин расслабляющее... Применяется как лёгкое слабительное.

"Лёгкое" — это когда ложку на стакан. А с тобой, мой верный воин, мы поступим жёстче. Революционно.

"Есть у революции начало,

Нет у революции конца".

Что и отличает желудочно-кишечный тракт от "локомотива истории". Хотя там, конечно, тоже много разных "революций" происходит, типа: "огурцы с молоком", но конец-то у него есть.

"Это было давно, уж не помню когда,

Принял гадость я трактом кишечным".

За свою долгую и непростую историю человечество повстречало немалое количество проблем на этом тракте. И продолжает их там встречать. Но когда надо решать быстро, мгновенно — только клизма. Всякое лекарство, которое попадёт в желудок обычным способом, должно сначала пройти по тракту "революций", что требует времени. А клизма...

* * *

Дар богов. Не шучу: древние египтяне позаимствовали эту технологию, подглядывая за божественным ибисом. Между прочим — олицетворением бога мудрости и правосудия Тота. Ритуал относился к сакральным и, подобно большинству религиозных ритуалов, оказывал положительное терапевтическое воздействие на искренне верующего человека.

Ощущение лёгкости во всём теле появилось? — Это тот ещё бог Тот снизошёл и просветил.

Перуанские индейцы пошли дальше: они практиковали ритуал, в котором мужчине из совокупляющейся пары ставили клизму во время полового акта. Говорят, способствовало стимуляции предстательной железы и усилению эрекции. Братья Писсаро предпочли страдать от запоров, но отнеслись к такой идее резко отрицательно. Как показал ход исторического процесса — они были правы. Империя древних Инков была разгромлена, а место клизмы заняли Испанская корона и Католическая церковь. Что не удивительно: человек, страдающий запором, религиозно более фанатичен, а юридически — более патриотичен. Вообще — более склонен к жёстким, карательным решениям.

Где-то, уже в ново-российской классике попадалось описание запора у товарища Сталина, связывающее состояние прямой кишки вождя с интенсивностью "расстрельных" вердиктов. И душевные переживания врача, ставившего клизму "вождю и учителю", у которого любимый сын сидит в лагере: "дерьмо выносили тазами".

* * *

— Что морщишься, Гостимил? Не нравится?

Египетских ибисов на Руси нет — подглядывать не за кем. Соответственно, клизма для "Святой Руси" — отдалённое светлое будущее. Где-то рядом с царством божьим. Или уже прямо там. А пока туземцы реагирует... неприязненно.

Проблевавшегося Ивашку раздели, положили на край телеги "выходным отверстием революции" кверху. Небольшая глиняная воронка была установлена и придержана Ноготком, и я потихоньку, тоненькой струйкой заливал чуть тёплую воду.

— Мерзость какая-то. Не вместно сыну сотника такой.. гадостью заниматься.

Он меня ещё стыдить будет! Я тут своего человека спасаю, а ему, видишь ли, смотреть противно.

Дикари. "Святая Русь"— одно слово. Вот в моей Демократической России — непроклизменных нет. Хоть мальчиков, хоть девочек. С этой стороны — все "не девочки". А здесь... А здесь детская смертность — половина.

Ибисы на Руси не встречаются. Но уже есть я — Ивашка-попадашка. И я — спрогрессну. Чтобы все эти равноапостольные и исконно-посконные не говорили. Успею промыть — вот тогда пусть разговаривают. Остальные — потомства не оставят.

* * *

Конечно, промывать мозги — благороднее.

"и мне бы

промыть

мозги у вас -

доходней оно

и прелестней".

Но правильный лозунг: "Мы проклизмим всю Россию". И засуньте себе ваши возражения в... в место для клизмы. Потому что летальная интоксикация от несвоевременной дефекации — куда как неприличнее. Как у американского морпеха во Вьетнаме.

Там янки настолько боялись джунглей, что не могли "сходить в кустики по-большому". Неделями. Боевые подразделения после возвращения на базу немедленно укладывались в госпиталь. Потому что в нужник — уже поздно. Потери в личном составе — как от всей партизанской войны.

* * *

— Так я ж внебрачный. А ублюдку... всякая забава — в радость. Не брезглив я, Гостимил, не чистоплюй. Благородные-то сыны боярские с людей шкуры спускают, души вынимают. А я и что другое вынуть могу. У тебя-то лишнего внутри ничего не завалялось? Пояса с сабелькой? А? Или уговора какого с кем? Может, и тебе промыть чего? А то мне палача своего учить надобно.

* * *

Вообще-то — "да". Более всех других медицинских процедур, клизма использовалась и используется в познавательно-дознавательных целях.

— Что это у вас там, в прямой кишке? — Спросили его на таможне.

Святейшая инквизиция приводила души грешников к господу нашему путём принудительной заливки в подозреваемый организм избыточной жидкости. А в исламских странах, естественно, к своему. В смысле: господу.

Тут вопрос не в имени бога, и даже не в месте входного отверстия — тут весь вопрос в количестве. До трёх литров — нормально.

Дальше возможны варианты. Вплоть до летального. "Смертная казнь через трёхведёрную клизму...".

И, конечно, состав. Наш фольк особенно выделяет патефонные иголки.

А вот другой пример:

"В дивизии объявили "сухой закон". Вышел Василий Иванович на плац, а там Петька на четвереньках ползает. Пьяный в грязь.

— Порублю! Но... запаха-то нет. Всё прощу! Только скажи — "как".

— Дык... Самогоночки — в клизмочку и... кайф без выхлопа. Вот только огурец не лезет".

Фольк снова удивительно прав. Если удалось избежать химического ожога слизистой оболочки прямой и сигмовидной кишки, то алкоголь всасывается в кровь значительно быстрее и эффективнее, не проходя сложного взаимодействия с кислотно-щелочным желудочным соком и очистки печенью.

* * *

Ну вот, литра два я ему... ввёл. Теперь пару минут повертеть мужика и посадить устойчиво. Но есть тут одна деталь...

Эй, ну-ка огня мне! Хорошо, что на "Святой Руси" — не евреи. И — не мусульмане. В том смысле, что у "собак необрезанных" остаются кое-какие следы жизнедеятельности. Которые у "обрезанных собак" быстро становятся трудно различимыми.

* * *

"Призывник на медосмотре.

— Молодой человек, спустите брюки. Повернитесь. Наклонитесь. Раздвиньте ягодицы. Вы курите?

— А что, пахнет?"

Запах меня и смутил. Эл Морган в "Великом человеке" даёт две характеристики этому запаху в одном и том же помещении в один и тот же момент времени. Одну — от положительного главного героя: "Пахнет как в конюшне". Другую — от отрицательного: "Запах как в заводской раздевалке". Что и способствует яркости психологических портретов персонажей, выведенных автором.

* * *

Я несколько сдвинул кожицу на головке полового члена моего верного гридня и, помимо общей липкости, обнаружил посторонний предмет.

Мда... Волос. Кудрявый. Русый.

Фольк немедленно подсунул частушку:

"Ой вы девоньки-подруженьки

Ничего я не хочу.

Свою русую, кудрявую

Доской заколочу".

О здешней дороговизне досок я уже погрустил. Или гвоздей не нашлось? В любом случае, вышеуказанные столярные работы произведены не были. Что вводит в нашу криминальную ситуацию ещё один персонаж.

На глаза попался Гостимил. Внимательно наблюдавший за моими манипуляциями, с выражением крайнего омерзения на лице.

Ты смотри какой рафинированный торгаш-интеллико! Как присяге изменить — "всегда готов", как по пьяни девчонку-малолетку трахнуть — "бес попутал", как при живой жене с другой под венец пойти — "исполнил свой долг как честный человек".

"Как честный человек" — ему не стыдно, а тут... "мордоворот" — "морду воротит" и гримасы гримасничает!

Дурашка... Я же нашёл вещественное доказательство. Ещё не алиби твоё, но хоть шанс. Конечно, возможен преступный сговор с этой гипотетической дамой. Последовательность событий: она напоила, ты украл. Но предварительный сговор требует времени, а я вас выгнал быстро и далеко. Не исключено, но маловероятно. И сама идея: "она напоила и дала"... Ивашко "алкаш", а не "ходок".

"Привыкший пить — блудить не может" — русская народная.

Если его так напоили, что он саблю потерял, то "взять" хоть чего "даденного" — уже не мог.

Построение набора следственных версий с учётом возникших в деле новых обстоятельств, было прервано начавшимся процессом Ивашкиной "революции".

"Весть летит во все концы,

Вы поверьте нам, отцы,

Будут новые победы,

Встанут новые бойцы.

И вновь продолжается вой

И сердцу тревожно в груди

И Ванька — сопливый такой,

Но с клизмой большой впереди!...".

— Верю, Ивашка, верю. И весть... долетела. И победы будут. Только вставать не торопись. Ты, главное, не отвлекайся, делай своё... упражнение.

Он, вцепившись в край телеги руками и зубами, уже приступил к процедуре искреннего самоочищения.

Большинство ритуалов посвящения в адепты разных верований предполагает тот или иной вид очищения души и тела. Классический пример: омывание Иисуса в водах Иордана. Но при такой интенсивности и... глубине подготовительного ритуала, который я устроил своему верному слуге, он пригоден уже не в пророки, а прямо в боги. Останется живым — можно записывать в "вицлипуцли" или "кецалькоатли". Эк как его... тужит.

Вот же, клизма, "ибисов подарок" - простая, вроде бы, вещь. Коли знаешь что к чему. А скольким людям жизнь спасла. Может, сотне тысяч, может - вдесятеро более. Детишек, кои через эту методу живыми остались. У маленьких - всё маленькое. Потому и болячки - быстрые. Не успел - похоронил. А тут, считай, целое княжество русское. Не примученное, не огнём да железом взнузданное - своё, сохранённое. И число таких, мелочью моей мелкой спасённых, и поныне каждый день приумножается.

Пользы - поболее многих побед славных. Только молебнов о ней не поют, в летописях не прославляют. Скажи кому: "Зверь Лютый Святую Русь клизмой промыл и тем души православные приумножил" - браниться будут, слова худые говорить. А и что мне в той брани? Раз бранятся - живые. Не изделал бы сей мелочи - не бранились бы. Некому было.

Дабы не мешать процессу, я перебрался к костерку. Всё-таки, "весть" в нос шибает.

Ноготок присматривал за Ивашкой, Чарджи — за Гостимилом, Сухан — за мной. А я за огнём костерка и собственными подозрениями.

Навыка ведения допроса у меня нет. Ни в форме дружеской беседы, ни — "третьей степени". Попытки "вокруг да около" получить информацию от Гостимила результатов не дали. Он вполне корректно рассказал об их дороге, упомянул двух знакомых ему женщин, и восемь-десять незнакомых, которые им встретились. И всё без толку.

Как хорошо решается классическая задачка о трёх лгущих богах!

Две беды: в задаче отвечают трое, у меня ответчик — один. И ещё в задаче чётко известна суммарная мера вранья. А у меня тут... Может Гостимил лгать? — Может. — А говорить правду? — Конечно. — А заниматься дипломатией, смешивая правду и ложь? — Обязательно!

Итого? — Через одну точку можно на плоскости провести бесконечное количество прямых. Нужна вторая точка. Ждём Ивашку.

Моя вторая точка оказалась... не реперной. Когда измученный лечебными процедурами бедолага, смог оборотить лицо своё, покрытое бледностью и хладным потом, ко мне, то сходу выяснилась странная вещь: он ничего не помнил.

Не так: он помнил дорогу туда, помнил стычку на прощание. Гостимил требовал вернуться быстрее, Ивашка, естественно, возчика послал. Вот ещё, будет всякая шелупонь местная ему, гридню опоясанному, указывать. Спустился с берега к гати через болото и... И пришёл в себя уже здесь, выплёвывая заливаемый в него рассол.

* * *

Амнезия. Вариантов в медицинской литературе описано много. Я лично сталкивался с тремя: после удара по голове тяжёлым предметом, после кровопотери и от пьянства. У Ивашки нет повреждений на теле — два первых варианта отпадают. Третий...

Широко распространённое явление в моей России, у второго-третьего поколения пьющих — повсеместно. Вплоть до появления народной мудрости: "Не помнишь — завязывай".

Самому дважды в прошлой жизни приходилось этому афоризму следовать. Очень страшно, когда понимаешь, что кусок собственной жизни — "покрылся мраком беспамятства". Если сразу остановиться — проходит. Там какая-то связь с наличием тиамина в организме. Содержание этой хрени в "сухом" человеке постепенно восстанавливается. И — можешь наслаждаться. Яркими воспоминаниями о собственном алкогольном маразматировании.

* * *

Крепкого алкоголя здесь нет, а чисто бражкой за один вечер...

— Господине! Прикажи палачу своему верному казнить меня, дурака неудалого. Казнью лютою, казней смертною. Не сберёг я дар твой, не послушался. А ведь говорил же ты, ты ж предсказывал. "Будешь пить хмельное — уйдёт сабелька. Другого воина себе выберет". Виноват я перед тобой, дурень-бестолочь. Стыдно мне, господине, выше сил моих! На людей взглянуть — соромно. Прикажи срубить мою голову буйную. Буйную да бездольную. Бездельную, бесполезную.

А ведь это он всерьёз! Это не провоцирование милости, не покаяние с расчётом на прощение и вознаграждение. Он же впрямую смерти просит! Как избавления от стыда!

* * *

ВОЗ в 21 веке насчитывает 800 причин для самоубийств. И наиболее частой — 19% — указывает "страх перед наказанием". А здесь Ивашко просит наказания, казни смертью, чтобы избежать собственного стыда. И такое отношение к стыду здесь — не исключение. Ещё в языческие времена славяне добавляли в формулу клятвы: "а если не исполню — да будет мне стыдно".

Я могу понять сильные чувства при утере чужой или своей дорогой вещи. Но "руби мою голову"... Нужно жить в мире, где грань между жизнью и смертью очень тонка, где смерть постоянно, ежечасно присутствует в жизни, что бы быть всё время готовым сделать этот шаг за край. Просто — от стыда. Шажок. За краешек.

"Высокий уровень суицидальной готовности как неотъемлемый элемент святорусского образа жизни"?

Не понимаю. А вы? А они так живут...

* * *

— Ноготок...

Вся моя команда дружно напряглась. Все, кроме Ивашки, удручённо качающего головой, уставившегося неотрывным взглядом в огонь костерка, охватившего руками свои голые колени, торчащие из-под наброшенного на плечи кафтана.

"Как я скажу — так и будет" — ты же этого хотел, Ванюша. Любое твоё решение — будет принято. И незамедлительно исполнено. И уже есть опыт: "Не просите у меня милости. Ибо нету её у меня".

Моё милосердие здесь — разрушительно.

А и пошло оно!

Не будем милосердствовать — будем калькулировать! Приоритеты первоочередных целей расставлены и посчитаны. А срубить дурацкую голову... при первой же необходимости. Моей необходимости — не его. Пусть мучается. От стыда.

— Ноготок, болезного напоить горячим, отогреть у костра, как ворота в крепости откроют — отвести домой, уложить спать. До моего возвращения — никаких резких движений, со двора не выпускать, острого в руки не давать. Всё, мужики, на телегу и ходу. Акиму спешно знахарка нужна.

"Дан приказ ему — в постельку,

Мне в другую сторону

Эх, нам бы бабу, нам бы бабу

Нам бы бабу хоть одну".

Желательно, именно ту, у которой "русая, кудрявая" оказалось не заколоченной.

* * *

"И в пути Артур сказал: "У меня нет меча". — "Не беда, — сказал Мерлин, — я добуду тебе меч". Они доехали до большого, глубокого озера; и видит Артур: из озера, на самой его середине, поднялась рука в белом парчовом рукаве, и в руке той — меч. "Вот, — сказал Мерлин, — тот меч, о котором я говорил тебе".

Они увидели деву, которая шла по берегу озера. "Что это за дева?" — сказал Артур. "Это владычица озера, — сказал Мерлин. — Посреди озера есть скала, на которой стоит замок — самый прекрасный замок на всей земле, сейчас эта дева приблизится к тебе и, если ты будешь говорить с ней учтиво, даст тебе тот меч". И дева подошла к Артуру и приветствовала его, и он ее тоже.

"Дева, — сказал Артур, — чей это меч держит рука над водою? Я хотел бы, чтобы он стал моим, ибо у меня нет меча". — "Сэр Артур, король, — сказала дева, — это мой меч, и если ты дашь мне в дар то, что я у тебя попрошу, то этот меч станет твоим". — "Клянусь, — сказал Артур, — я подарю тебе все, что ты попросишь". — "Хорошо, — сказала дева, — садись в ту лодку, греби к мечу и возьми его вместе с ножнами, а я явлюсь к тебе за обещанным даром, когда придет время".

Сэр Артур и Мерлин слезли с коней, привязали их к двум деревьям, сели в лодку и поплыли к руке, державшей меч; и сэр Артур схватил меч за рукоять и вырвал его. И рука скрылась под водой, а они вернулись на сушу и поехали дальше".

* * *

Как ни странно, но я не король Артур. Сколько не смотрелся на себя — и в лужах, и в колодцах, и в реках... во все озерца заглядывал... Не, точно не Артур. Ванька я. Соответственно, и весь антураж у меня... такой же.

Вместо волшебника Мерлина с его мудрыми советами — "двойной предатель" Гостимил. "Прекрасная дева" оказалось совсем не девой. Даже очень совсем. И насчёт красоты... Рукав... был. Но не из белой парчи, а из замурзанной домотканины. Вместо озера — болото топкое. Но и грести не надо — ножками дошли. А с мечом... Мне ведь чужого не надо, мне бы своё вернуть.

"Чужих клинков мы не хотим ни пяди,

Но и своих — вершка не отдадим".

Гостимил остановил телегу на том же месте, где вчера с Ивашкой стоял. Вон и кострище вчерашнее рядом. Тропку указал. С собой его брать... А смысл? Чтоб он, ежели что, в спину ударил? Здесь оставить? — Тогда и Чарджи остаётся. Для присмотра. Да и не рвётся торк в болото лезть. У него, похоже, как у меня: к болотам нелюбовь инстинктивная.

Ну что, зомбец зомбанутый, бери еловину, да пойдём-подивимся.

Была у меня надежда, что Ивашко и вправду пояс по дороге потерял. Оно, конечно, болото. Только и на нём следы остаются. Ежели он где по-большому присел, то сабелька, конечно, тю-тю. Но оно-то само-то, которое "по-большому" — не тонет.

Это ж русская народная мудрость! Я своему народу верю. Поскольку многократно проверено на разных... нетонущих образцах. Фамилии называть не буду.

Я — тот ещё следопыт. Совсем не делавар. Которые, как известно, замечают след полёта шмеля в воздухе. Но тщательно проинструктированный мною Сухан должен заметить всякие следы жизнедеятельности Ивашки на болоте. А я их осмыслю и, с божьей помощью и силой собственных мозгов, сделаю умозаключение. Из которого для некоторых индивидуумов могут последовать и заключение, и наказание.

Сухан Ивашкин след взял сразу, прямо на краю болота.

— Вот здесь он с гати на берег переступил. Споткнулся, на четвереньки упал. Поднялся и по тропке к кострищу вышел. А второй — постоял да назад пошёл.

— Стоп. А кто второй? Факеншит! Вопрос неверен — ты же его не знаешь. Сформулируем иначе: какой он — второй?

Сухан призадумался, походил кругами, осторожно раздвигая траву. Внимательно поразглядывал паутину между деревьями. Нашёл на топком берегу болота какую-то дырку и очень осторожно расковырял землю вокруг. Осмотрел повреждённые корешки и даже понюхал. Интонации у зомби нет. Но я же слышу удивление!

— Второй... Под пудов 5 весом, с тебя ростом... Лось. Старый — копыта большие. Ходит на двух ногах. Задних. Шаг — короткий...

— Сухан! У лося — ЧЕТЫРЕ ноги!

Глава 131

Растерянный зомби выглядит... растерянно. Но — только на внимательный, опытный взгляд. Что радует: выглядит, не звучит. Нормальный мужик на его месте чесал бы в затылке, бил шапкой оземь, хлопал себя по ляжкам и осыпал окружающий мир эмоциональными междометиями. Этот — молчит. Он же только на вопросы отвечает.

Ну и какой вопрос тут задать? Лось был дрессированный, из зоопарка, в соломенной шляпке? А какой ещё лось будет по болоту на задних ногах ходить?

Ответ: никакой. Лось весит под полтонны. А не пять пудов. Лось с антигравом? Или с воздушным шариком, наполненным водородом, для снижения давления на каждую колёсную пару? Где моя бритва Оккама?! А вот ещё странность, такое даже я понять могу: отпечаток этого... копыта перекрыт следом сапога.

— Похоже, Ивашко шёл за лосем след в след?

— Да. Но не везде. Вот тут Ивашко сошёл с гати. А лось его вытащил назад. И упёрся в сырую землю палкой.

— Чего?! Стоп, можешь не отвечать. Это был риторический вопрос.

Лосей с палками в руках не бывает. Поскольку — рук нет. Руки бывают только у обезьян и головоногих. Там, правда, ноги, но — как руки. Вот у них точно — "руки не доходят". На Руси — ни осьминогов, ни диких обезьян... Да не Бразилия же!

На "Святой Руси" существо с палкой всегда называется "хомо сапиенс". Это в Демократической России возможны варианты: чудак с жезлом, чудак с демократизатором... Здесь — только "человек разумный".

Какой же я сообразительный! И шпионские книжки в детстве читал. Какой-то плохой шпион, естественно, из демократического лагеря, пробирался тоже в лагерь, но — в наш, привязав к подошвам сапог копыта кабана. Технологические находки времён "холодной войны".

Я описал Сухану инновацию "грязного госдепа", или кто там у них, и стал ожидать выражения восхищения моей мудрости.

Зря. Зря — два раза. Во-первых, "восхищение" — свойство, зомбям не свойственное. Во-вторых...

— Нет. Вот здесь носок копыта ушёл глубоко. Если копыта привязаны к сапогам — носок сапога зацепил бы землю. А здесь наоборот — пятка. У него над копытами ничего не выступает, прямая нога. Вот он стоял. Вот шагнул. Очень короткие ножки.

Я Сухану верю. Да просто больше верить некому! Ни лось, ни кабан, ни человек... Из двуногих копытных я ещё знаю сатиров и фавнов. Проще: мужики-козлы.

Не ново: бородатые, рогатые, пьяные. Кроме парнокопытности — всё типично и повседневно. Но чтобы их комплектными наяву увидеть — надо такую траву курить! Или — "на-диониситься" до упора. Или — "вакхакнуться". А мы ж — ни-ни! И опять же — вакханочек, молодых и прелестных, не наблюдается. Стилистически неправильно.

Мы потихоньку двинулись по гати. Снова, как пару месяцев назад в Черниговских болотах, я пустил вперёд напарника. Но Сухан — не Марьяша, наблюдать за ним сзади — отнюдь не удовольствие.

Вру: удовольствие. Только другое. Очень кайфово смотреть, как настоящий лесовик идёт по болоту. Просто завидки берут. Как он совмещает собственное скользящее, чуть раскачивающееся, замедленное, но ни на мгновение не прекращающееся, движение, и непрерывный осмотр и ощупывание местности.

"Моряк вразвалочку сошёл на берег

Как будто он открыл пятьсот америк".

Сделай здесь шаг в сторону — так мыркнешь, что и не мявкнешь. Пока до Америки не долетишь. Во всяком случае — нырнёшь с маковкой. Шаг у болотоходца, хоть и вразвалочку, но совсем не морской. Я попытался повторить его моторику — сразу вспотел. А потом проскочил мимо залитой болотной жижей гати, и Сухану пришлось меня вытаскивать.

Дальше я уже не выпендривался, а просто шёл "след в след", прислушиваясь к ощущениям замерзающих в мокрых штанах некоторых частей тела. Нырнул-то я как положено: "вам по пояс будет".

Наконец, впереди обнаружился островок.

Не скала. И замка не видать. Совсем не по Артуру с Мерлином.

Так и вокруг — не озеро. Густая стена ельника от самого берега, гать идёт в сторону метров двадцать, там сухое место с чистым песочком. Сейчас выберемся из всего этого чавкающего... Но Сухан остановился в грязи, в шаге от нормального, сухого, манящего песчаного пяточка.

Встал столбом и по сторонам смотрит. Хлебалом водит. А у меня тут в штанах...

— Пошли назад. Ловушка.

Ё! Вона как... А знахарка-то — дама серьёзная, капканы на клиентов ставит. Нормальный хирургический подход: стадия первая — обездвиживание. Потом будет, естественно, обезболивание. Чем-нибудь тяжёлым. Или это она так на Ивашкин визит отреагировала? Типа: руби концы? А как же мы сквозь это еловое колючее проберёмся?

Я как-то говорил, что ползание по-пластунски — наследие Первой Мировой. От колючей проволоки и настильного пулемётного огня. Так вот, на Руси и другая причина есть, без всякой войны. Ельник называется.

Углядел Сухан подходящее место, поползли.

У меня-то этот "пластунячий" навык смолоду, а вот откуда такое у "заготовки боевого волхва"? Нет, всё-таки техника чуть другая: колени высоко подтягивает, будто на каждом движении предполагается длинный бросок вперёд. И двигается медленно, но непрерывно. Как переливается.

Что радует — не по борозде ползу.

* * *

"Пошли как-то Анка-пулемётчица, Василий Иванович и Петька в разведку. Ползёт Василий Иванович за Анкой и подробности из личного дела уточняет:

— У вас батюшка случайно не кулинаром был? Только хорошее тесто в такие формы подходит. А может — токарем? Такое всё... точёное.

Тут и последний пластун, Петька, не выдержал:

— А у тебя, Василь Ваныч, родитель пахарем был. Я уже час по борозде ползу".

* * *

Борозды нет, но кто-то тут лазил — на сучках клочки шерсти встречаются. Волки? Лисы? Вроде — не рыжая шерсть, не Чубайс. Хотя они же ещё и черно-бурыми бывают. Или это не здесь?

Кто-то здесь лазил, и назад не вылез. Как узнал? Да просто: рычит оно там. Во, а теперь скулит. Странно, Сухан же вроде не бил ещё своей еловиной. А скулит — как побитая собака.

Наконец и я, вслед за своим зомби, выбрался из колючего туннеля между еловыми корнями, и огляделся. Миленький дворик. Конечно, не "самый прекрасный замок на всей земле", но парочка сараев, огородик, посередине двора — избушка на курьих ножках.

Ну вот, "сбылась мечта идиота" — сподобился лицезреть легендарное и былинное.

Однако... Если это "ножки Буша", то одной такой курицей можно целый батальон накормить. Сильно голодный батальон — ножки-то деревянные.

А где баба-яга? Поскольку у нас тут не король Артур с Мерлином, а Ванька с зомби, то должна быть не "дева озера", а баба-яга. Наша, исконно-посконная. Которая немытое и не пропаренное даже в печку не сажает. Гигиенистка-людоедочка.

Интуитивно я ожидал какой-нибудь гадости, и когда в стенке избушки, "на втором этаже", почти под крышей "отволоклось" окошечко, я сразу подумал о неприятностях.

Думать пришлось недолго — неприятность наступила быстро. Что-то там мелькнуло, что-то острое направилось в нашу сторону, и я кинулся на Сухана. Очень похоже, как я сегодня ночью кидался на Гостимила — на плечи, коленками вперёд. Только клок волос не ухватил — люди мои бритые, не зацепиться.

Автоматом откатился в сторону и сразу снова понял: у-у, какой я умный!

Чуть дальше того места, где стоял Сухан, в земле торчала и дрожала стрела.

Вру, не стрела. Болт арбалетный. На Руси говорят — самострельный. Короткий, будто игрушечный, толстый, как настоящий, и без оперения. Какой там у него наконечник — втульчатый или черенковый — не разобрал, в землю воткнулся, не видно. Да и некогда.

Это гражданские, получив стрелу, точнее — не получив, могут начать клювом щёлкать да выяснять: а что это было, а откуда оно прилетело. Я человек гражданский, но уматывать из-под обстрела... ну, приучили меня. В той ещё жизни. Понял, не понял, а позицию — смени.

Как недоделанный политрук времён Великой Отечественной заорал:

— За мной!

И броском на полусогнутых влетел между "одеревеневших ножек Буша".

Почему недоделанный? — Так всё остальное пропустил: вперёд, за Родину, за Сталина, не сдадим родного Севастополя... и далее по тексту. Даже матом — только после прибытия Сухана. Как он меня об эти пни приложил...

Мозги мои перещёлкнули: ситуация перешла в боевую, мы — под вражеским обстрелом. Вас танками не обкатывали? Ну и слава богу. Где тут нижний люк?

Я немножко посуетился под собранным из здоровенных деревянных плах донышком этого "курятника". Темновато, сыровато, мусорно. Грабельки какие-то валяются...

Тут у меня за спиной что-то надрывно заскрипело. О, экипаж не выдержал, сейчас полезут.

В проём высунулась голова в платке, наверное, женская. И — рука. Рукава из белой парчи на ней точно не было. А вместо обещанного королю Артуру меча, была какая-то странного вида приспособа. Весы какие-то? Темновато, видно плохо. Но я не стал уточнять.

Голова сразу зацепила взглядом сидевшего на корточках у одной из "куриных ножек" Сухана и ткнула туда рукой. А я...

Мировая загадка для менеджеров: в России в бейсбол не играют. А потребление бейсбольных бит растёт семимильными шагами. У меня не бита, а дрын берёзовый. Вот так бить, сбоку, это уже не айкидо, это ближе к бейсболу или гольфу.

Никогда в гольф не играл, но по платочку врубил качественно. Так это... как клюшкой из-за плеча, параллельно донышку "курятника": э-й-ех... разъедрить-кукурузить... бздынь!

Высунувшееся — хекнуло, приспособа — скрипнула, тренькнула, вывалилась и оказалась арбалетом. Стрела с которого ушла куда-то во двор. А хекнувшее — свалилось из люка прямо на голову.

Важно отметить — на свою.

Постояло на ней и завалилось. Судя ещё и по подолу — точно баба.

Сухан выволок ошалевшую бабу за руку на двор, уже привычно, после посадницевой служанки, приложил её кулаком по затылку, когда она начала вопить и рваться, содрал с неё тряпки и связал руки.

Я, тем временем, отбивался от собачки. Средненький такой пёсик. Который старательно разрывается от желания защитить хозяйку и странного страха перед нами. То скулит, то рычит. Но как-то неуверенно.

Что у людей, что у зверей — сомнение — причина поражения. "Бегу, бегу и вдруг задумываюсь" — в драке, как минимум, дополнительная плюха.

Я, таки, поймал пёсика палкой по загривку, тот заплакал и убежал.

Ну и ладно, а что это мы тут поймали?

Женщина начала снова стонать, Сухан перевернул её на спину, и мне представилось весьма неожиданное зрелище.

Так вот как у нас на "Святой Руси" выглядит "дева — владычица озера с мечом"! И не озера, а болота, и не меча, а сабли, и не дева, а баба. Целенаправленно и многократно искалеченная.

Взрослая женщина лет тридцати. С нормально развитым телом, даже несколько грузноватая.

Вы что, думаете, я как увидел голую женщину, так у меня мозги вышибло? А вот и нет. Поскольку я, естественно, посмотрел на её ноги. А ноги у неё... Многократно переломанные и неестественно сросшиеся.

Перебиты коленки. Это видно по форме остатков коленных чашечек.

Ещё — перебиты икры. Обломки костей выпирают из-под кожи. Кожа ног покрыта множеством шрамов. Часть — были скверно зашиты, часть — "рваные". Травмы давние, многолетние. Всё заросло, срослось. Но неправильно. В свободном состоянии типа "обморок от удара по затылку" пятки практически прижимаются к ягодицам, ступни неестественно вывернуты по отношению к коленям. И — вытянуты.

В армии говорят: "тяни носок". На гражданке: "каблук 18 сантиметров". Ну, девушки меня понимают. А из мужиков... Пожалуй, только те, кому пришлось попробовать "прусский гусиный шаг". В Российской и Советской армиях так, слава богу, не ходят.

Кто ж тебя так? И ещё вот так: лицо тоже изуродовано.

Сухан сдёрнул платок, личико открылось во всей красе. Сломанный, сбитый на сторону нос, длинный рваный шрам с правой стороны от уголка рта к виску, второй шрам, через левый глаз. Веко развалено пополам, да так и срослось. Сквозь вертикальную щель виден внимательный голубой глаз.

Блин! Так она ж меня разглядывает!

— Тебя звать-то как, красавица?

На "красавицу" её передёрнуло. Второй глаз распахнулся, женщина широко улыбнулась, и меня передёрнуло тоже.

Мда... Мороз по коже. Хотя зубки у дамы хорошие. Белые, ровные, крупные. Только на рекламу не надо. А то в сочетании с остальным... фасом...

Интересно, почему стоматологи для продвижения своих услуг не используют изображения акул?

Женщина уловила произведённое её внешностью яркое впечатление, насладилась и, ласковым воркующим голосом, сообщила:

— Люди добрые бабой Марой кличут.

Судя по тону, каким это было произнесено, я должен был понять намёк... на что-то... и сразу — и наделать в штаны, и сделать ноги. Но вот же беда какая: я намёков не понимаю. Напрочь. Туповат, наверное.

Ты уж, тётя, извини, но мне всё разжевать нужно.

— Это от чего уменьшительное? От Марины или от Марго?

Дама расстроилась от моей непонятливости, но быстро взяла себя в руки:

— Это — от Мараны.

Ну и вкусы у предков. Надо ж додуматься — девочку таким именем наградить!

* * *

Есть довольно популярное в некоторые периоды истории еврейское мужское имя — "Сруль". Помнится, одна знакомая бурно по этому поводу возмущалась:

— Ну как можно дать ребёнку такое имя в России!

Примерно также, как популярное в России имя "Виктор", дать ребёнку в Финляндии. Сокращённую форму "Витя" слух тамошних туземцев чётко воспринимает как "витту" — женский половой орган. Но это примеры взаимопроникновения разных языковых культур.

А здесь в рамках одного языка... Марана в славянском пантеоне — второй после Велеса персонаж. По противности. Богиня смерти, болезней, эпидемий. Просто зимы. Этакое соломенное чучело, которое сжигают по подходящему случаю. Ещё её связывают с ночным кошмаром от удушья и суккубами...

Насколько характеристика "сука в кубе" — соответствует моей собеседнице, я понял чуть позднее.

* * *

— За что ж они тебя так? Ты ж, вроде, лекарка?

— Кто?! Я?! Я — знахарка. Я — та, которая знает. А лечить... Могу — вылечить, могу — наоборот. Кому-то надо же и умирать? А? Вот Марана и решает кому — уже... Смекнул? Мальчик...

Многозначительная улыбка в исполнении правой щеки этой дамы выглядит особенно... многозначительно. Нет, целоваться с ней я точно не буду — собственную морду лица жалко.

И что сказать? Просто "факеншит"? Очередной ляп попаданца-бестолковки?

Мне нужна была лекарка. Для лечения Акима. Профессионалку этой профессии я представлял себе как подобие единственной известной мне в этом мире лекарки — Юльки. Такое несколько горбатенькое, суетливое, похотливое, работорговное, но, в общем-то, дружелюбное существо. Когда Гостимил сказал "знахарка" — я и внимания не обратил.

Нет, в 21 веке я отличаю стоматолога от дерматолога, например. И здесь, пожалуй, понимаю разницу между травником и костоправом. Но лекарка, знахарка, ведунья... на мой слух — синонимы. А здесь не Асклепий, а Танатос. Да ещё в женском варианте. Который надумал меня пугать. Зубами своими.

— Дык как же жь... не понять-то... мы-то... того, сметливые... И я так, по сметливости своей, понимаю, что и Маране время умирать придёт. Или — уже пришло. Смекаешь? Тётенька... Пояс-то где?

Лобовой наезд "вслепую". По реакции попробуем оценить уровень информированности. Ну, тётя, давай же, реагируй!

Правый глаз мигнул, левый так и продолжал смотреть не мигая. Судя по уменьшению площади освещаемых солнышком зубов — улыбка исчезла с её лица. Но ненадолго. Какая оптимистическая женщина! Прямо как одноимённая трагедия. Улыбка нарастала, становилась всё ласковее и шире, так что восходящее солнце заиграло зайчиком даже и на зубе мудрости.

Снова мурлычущий глубокий голос:

— Какой пояс, деточка? Мои опояски вам не подойдут. А чужого чего — я не держу.

— Сухан, обойди островок, посмотри, что было сдвинуто с места в эту ночь или утро. Из этих мест прикинь те, в которых можно саблю спрятать. Клинок-то не маленький, пополам его не сложишь. Иди.

Её ответ насчёт пояса — информационно корректен, ни слова не правды. Возможно. Её имущество нам... стилистически не соответствует — женское. А Ивашкин пояс, если она его прибрала, она уже считает своим. Момент передачи собственности уже прошёл, собственник уже сменился. Причём, возможно, вполне легально. Если эта дама та самая, у которой "русая, кудрявая" — "не заколочена", то, может быть, пояс ушёл в уплату за обслуживание.

"Дева озера", между прочим, тоже не сообщила королю Артуру прейскурант на свои услуги: "Клянусь, — сказал Артур, — я подарю тебе всё, что ты попросишь". Ни суммы, ни формы и сроков оплаты... Ивашко спьяну мог тоже... вполне по-королевски "артурнуться".

Тогда мои действия из "правоохранительной деятельности" — возврата незаконно отнятого имущества, переходят в разряд криминальных поползновений — отъём честно заработанного вознаграждения. Рэкет проституток — бизнес давно известный и широко распространённый. И я — в этом ряду? Ивашкины показания — отсутствуют, из свидетелей-очевидцев — один пёсик, письменного, заверенного у нотариуса договора — нет.

Факеншит! Даже самого нотариата нет! Придётся, всё-таки, заняться допросом.

Я проводил Сухана взглядом, послушал визг пёсика, спешно сменившего место дислокации. И наткнулся на удивлённо-задумчивый взгляд Мары.

— О чём призадумалась хозяюшка?

— Да вот... Первый раз вижу, чтобы медведь у волка на побегушках бегал. У волчонка.

Почему "медведь"? Сухан же, вроде, не косолапит? Да и я своей фирменной улыбочкой здесь ещё не улыбался. Чуткая у нас... "дева озера". Хотя понятно: она вообразила себя богиней смерти. Имперсонализация с оттенком мании величия.

* * *

В "Святой Руси" всё очень близко к смерти и к богу. Или — к богам с богинями. Всякий нормальный человек видел банника и овинника. Леший, водяной, домовой... Оборотней и упырей — как собак нерезаных. Многократно, да попросту — ежегодно несколько раз — слух, свидетельства уважаемых, надёжных свидетелей-очевидцев о явлении ангелов или богородицы, или самого спасителя. Чудеса, типа вышедшего за одну ночь из земли храма, или приплывшего по реке против течения гранитного валуна — постоянно. Чудесные исцеления, самовспыхивающие лампады, плачущие иконы...

Сумеречное мышление, трансцедентальное состояние, сверхчувственное восприятие... Шизофренический бред, осложнённый маниакально-депрессивным психозом... Дурдом бухгалтера Берлаги, но без главврача Титанушкина.

"Больница оказалась совсем иной, чем представлял ее Берлага. В длинном светлом покое сидели на диванах, лежали на кроватях и прогуливались люди в голубоватых халатах. Бухгалтер заметил, что сумасшедшие друг с другом почти не разговаривают. Им некогда разговаривать. Они думают. Они думают все время. У них множество мыслей, надо что-то вспомнить, вспомнить самое главное, от чего зависит счастье. А мысли разваливаются, и самое главное, вильнув хвостиком, исчезает. И снова надо все обдумать, понять, наконец, что же случилось, почему стало все плохо, когда раньше все было хорошо".

"Раньше всё было хорошо"... Мысль о том, что "Золотой век человечества" был раньше — общее положение не только для пациентов "бедламов", но и адептов всех религиозных культов. Или "старпёров": "при большаках я был — У-у-у!".

Из-за отсутствия главврача роль санитаров на "Святой Руси" играют тоже пациенты. Поэтому всем присутствующим приходится развивать в себе это самое трансцедентальное состояние. Чтобы выжить. Чутьё за гранью сумерек разума, поиск смысла в белом шуме. Иногда это получается.

Тем более, что руководства по "правильным" разновидностям сумасшествий распространены в эту эпоху куда сильнее немецких психиатрических журналов: каждого человека непрерывно прессуют либо бредом христианства, либо бредом язычества. Либо "два в одном" с произвольными пропорциями смеси. Регулярно, с младенчества, вгоняют в транс по различным методикам подавления психики с применением, например, химических средств. Постоянные, наглядные, повторяющиеся примеры для подражания: на этих словах — перекрестись, на этих — поклонись, здесь — припасть, здесь — упасть...

"— Бандерлоги. Хорошо ли вам видно?

— Мы видим, Каа...".

Здесь принято видеть духов. И человеческая интуиция, опыт, внимание, собирая мельчайшие детали, оттенки поведения, даже не осознавая подбираемых мелочей, формулирует это в общепринятых образах. Для язычников-анималистов — в образе зверей. Для христиан... На "Святой Руси" и христиане — язычники.

* * *

Что-то она уловила. Что-то такое, что вот так поняла. Ну не хвостиком же я помахал!

Попробуем-ка прокачать "богиню смерти" дальше.

— Волчонок? Ты уверена?

Я сидел перед ней на корточках и улыбался в лицо. Снял шапку, улыбнулся ещё шире. Стащил с головы бандану.

Сначала — ничего. Потом её глаза широко распахнулись.

Как интересно звучит эта традиционная литературная фраза применительно к человеку, у которого один глаз распахивается по вертикали, а второй — по горизонтали.

Несколько мгновений она молча рассматривала меня. Может, мне надо встать во весь рост? А ещё раздеться и сплясать нагишом полечку? Чтобы она глубже прочувствовала.

— Брехня. Помстилось.

Ага. Только, мадам, когда ваш обнажённый бюст вот так прыгает перед моими глазами — не надо мне ля-ля. Заволновалась душа ваша, засумлевалася. Бюст у вас хорош. И дышите вы... волнительно. Но, Ваня, скажем прямо — хохмочка не удалась.

Была у меня надежда, что даму удастся захомутать на виртуале, на вере ли, суевериях ли. Как получилось с боевым волхвом. Но там-то профессиональный жрец, постоянно этим живущий. А здесь вполне здравомыслящая дама.

Женщины в четыре раза чаще сходят с ума, чем мужчины. Но если они сохраняют здравый смысл — они хранят его дольше. Даже в своём сумасшествии.

— Ладно, что мы всё обо мне любимом, давай о деле. Мой человек здесь был?

Так, сейчас соврёт. А врать-то она не умеет. Практики лицедейства маловато.

Понятно, что нормальный человек к такой физиономии приглядываться не будет. Будет отводить или опускать глаза перед столь наглядным уродством. Будет занят своими душевными переживаниями, будет неосознанно стыдится своей нормальности, а не воспринимать детали мимики искорёженного лица. Из чувства деликатности или брезгливости.

Только оба этих чувства у меня... недоразвиты. А в "Святой Руси" — особенно. Как я недавно втолковывал Гостимилу: ублюдок я. И — не брезглив.

— Какой "твой человек"? Маловат ты "своих людей" иметь. Годков-то тебе сколько, отрок?

Покровительственная улыбка, исполняется одним глазом. Возле правого — собрались морщинки-лучики. Добрая бабушка слегка посмеивается над неразумностью внука-недоросля. Только вот левый смотрит сквозь вертикальную щель, как ствол сквозь бойницу. И оскал...

— С которым ты трахалась. Я твой волос на нём нашёл.

— К-какой волос?

Снова пауза, наполненная скоростным обрабатыванием информации и просчётом вариантов. Гонора стало меньше.

* * *

Всё верно: волосы — важный элемент во многих колдовских ритуалах. Недопустимо, что бы они попадали в чужие руки. Поэтому их нельзя просто выбросить, нужно похоронить, закопать. Тайно. Колдуны верят, что волосы содержат часть сущности человека. Такой... дикорастущий символ конкретной личности.

Как не странно, они правы: человеческий волос ещё более индивидуален, чем папиллярные линии. Позволяет не только "поймать" нынешнее, текущее состояние человека, но и восстановить его личную историю. Ближе к иридодиагностике. Ничего сверхъестественного: по валяющемуся на дороге кардану тоже можно составить представление о тачке, из которой он вывалился.

Маразм магии (не путать с "магией маразма") начинается дальше: предполагается, что связь между частью — волоском, и целым — человеком продолжает существовать и после бритья. И, поджигая волосок, можно испортить не только воздух вокруг "поджигателя", но и жизнь "фигуре под причёской". Типа: выкинь выпавший кардан с дороги, и соответствующая тачка тоже улетит в кювет.

Это поэтому у нас столько всякого чего на трассах валяется?

* * *

Я сидел перед лежащей на спине дамой на корточках, дрючок — у меня на коленях. Вот им я и ткнул.

— Волосок. Русый, кудрявый. Вот отсюда.

Мара ойкнула, но тут же вернулась к своему насыщенному наглостью и превосходством имиджу:

— А тебе-то что? Муж был... добрый, неженатый, не окольцованный. Я женщина... не старая. Изнутри так вообще — молодая. Горя-я-я-чая. За что подержаться — сам видишь. Ну, и мы с ним целовались-обнимались, ласкались-миловались. Тебе-то это всё — ещё рановато. Или тоже разгорелось? По глазам вижу — нравится. Ну ладно, посмотреть-посмотри, меня-то не убудет.

Интересно, а ведь она меня "раскачивает". Наглая похотливая улыбка. На этой маске — особенно... впечатляющая, сиськами трясёт, голосом играет, коленками своими искалеченными покачивает.

Подросток должен застыдиться, смутиться. Прежде всего от собственных желаний: это ж грех! И, либо стушеваться, почувствовать себя виноватым, греховными мыслями обуянным, извиниться и прекратить допрос. Либо взбеситься, кинуться с кулаками, наделать ошибок. И снова, либо — извиниться-удалиться на следующем шаге. Либо сдохнуть, допустив в накате эмоций какой-то промах. Какой — пока не знаю.

"Целовались"? Что-то я сомневаюсь, чтобы Ивашко полез с тобой целоваться. Разве что...

— Выпили-то много?

Ну вот и ещё один ответ. Фиксируется по движениям зрачка "бойничного" глаза. Сейчас соврёт.

— Нет. К чему нам? Так, по кружечке бражечки, только для веселья да смелости. Чтоб у него крепче стоял. Да ты и сам, поди, знаешь... ну, может, хоть от старших слышал.

Значит, она его опоила. Как, чем? Мочегонное? Для кратковременного усиления эрекции и последующего ураганного снижения кровяного давления? Или что-то психотропное? Дозировка? Только "выключить" мужика на время или попытка убийства?

В московских электричках одно время работала аналогичная команда. Но дозы они ломили запредельные — терпилы теряли не только имущество, но и жизнь.

Промывание я ему устроил, поможет ли? Ладно, дальше пошли.

— А когда вы... наигрались, и он от тебя ушёл, пояс на нём был?

— Какой пояс? Да мне ж не до того было. Уж он-то меня утомил-измучил, силы мои слабые женские истощилися. Уж я просила-упрашивала: не уходи, добрый молодец, подожди со мной утра ясного. Только торопился он, по твоему, видать, поручению. А как уходил — я и не видела, уж и глаз поднять — мочи не было.

Ну и дура. Врать надо умеючи.

"Не уходи, побудь со мною,

Я так давно тебя люблю.

Тебя я лаской огневою

И обожгу, и утомлю".

И утомила, и обобрала. Сальная ухмылка на её лица продолжает расплываться. Скоро дойдёт и до уха. Уровень сальности приближается к лучшим украинским сортам. А уровень уродливости — к французским. "Человек который смеётся". Смеётся надо мной.

Если пояс был, и она Ивашку напоила, поимела и без пояса отпустила — она врёт, а Гостимил говорит правду. Или наоборот — она говорит правду, а Гостимил пояс снял с оттрахнутого и пьяненького Ивашки, и нагло "лепит мне горбатого"? Через три любых точки можно целую плоскость провести, а тут через показания трёх свидетелей и одной достоверной версии не построишь. А трёх ли? Или те следы, которые мы видели на берегу болота — не её? Это не она вытаскивала Ивашку на тропинку? Ещё один персонаж? По весу, росту она подходит, но лосиные копыта, палка? Палки, посоха я здесь пока не видел. А вот копыта... что-то такое... а было это... А было это под днищем "курятника". Кажется. Проверим.

* * *

Не знаю, приходилось ли вам оценивать "на глазок" работоспособность электронного оборудования, набитого в несколько десятков сорокавосьмиюнитовых рэков? Так, чтобы просто скользнув взглядом по этому, уходящему в даль полутёмного зала, индустриальному пейзажу, поймать упавший линк или сдохший сервак? Я уж не говорю об отсохшем пачкорде.

Понятно, что понять сходу — что именно в этой "цветомузыке индикации" мигает "не так"" или, ещё хуже, не мигает, хотя должно, — невозможно. И — не нужно. Достаточно "поймать" изменения картинки. А уж их-то и следует исследовать предметно. Называется: "отработка по отклонениям".

Одна мелочь — вчерашнюю картинку надо иметь в памяти. Не надо её понимать, не надо придумывать себе какие-то запоминалки типа: "Каждый охотник желает знать...", не надо выводить её на уровень сознания — очень трудоёмко и не эффективно. Надо просто развивать в себе тот раздел памяти, который называется "фотографическая". Есть известные методики тренировки этого свойства. Есть... малоизвестные, с внешними стимуляторами. К примеру — с никотиновой кислотой или болезненными разрядами электрического тока... Мне в своё время достался стимулятор простейший — "жизнь" называется.

* * *

Глава 132

Всякое подворье здесь, на "Святой Руси" — уникально. Тут вообще всё уникальное и в единственном числе. Как в лесу — ни один участок леса не эквивалентен другому. Но когда перед глазами сплошной эксклюзив — начинаешь ловить общие закономерности. Часто даже без формализации. Просто чувствуешь: что-то не так.

Я совсем не знаток деревенской жизни, а уж здешней, "святорусской" — особенно. Но следы копыт — коровьих, лошадиных, овечьих — видел достаточно. И когда на глаза попалось что-то... не такое, то где-то в мозгу зацепилось. Нудный я очень, внимательный. Всё смотрю, думаю... Ага, вот они, возле "ножки Буша" лежат.

Копыта с сохранившейся небольшой частью кости ноги. Кажется, это называется бабка или голяшка. В эти остатки вбиты деревяшки с ремешками. Очень интересно закреплены: если на них встать "на пальчики", то ступни будут пятками обращены друг к другу, а не назад как у обычного человека. И места для нормальных ступней нет. "Балерина на пуантах". На задних лосиных.

— Это чьё? (Идиотский вопрос — а что, здесь кто-то ещё гуляет с вывернутыми ногами?)

— А что? Нельзя? Я женщина бедная, болото вокруг топкое, ходить-то приходится. А эти-то копыта — расходятся, на трясине держат...

— Твоё?

Я вернулся к лежащей на травке Маре и кинул ей свою находку. Она дёрнулась и перехватила копыта прямо перед лицом.

Перехватила.

Рукой.

А как же... Мы же её связали!

Пару секунд мы смотрели друг другу в глаза. Потом лицо её медленно исказилось яростью.

У неё и так внешность... никаким "Фотошопом" не выправишь. Только меня так пугать — без толку, насмотрелся я всяких ужастиков с приведениями и вампирами.

И тут она взорвалась. Одновременно оскалилась, зарычала, швырнула в меня этими своими копытными ходулями и сама метнулась ко мне...

Я испугался и убежал.

И продолжал убегать дальше. От копыт я ухитрился уклониться. Тяжёлая штука. И опасная: лось передними копытами пробивает радиатор грузовика и крышу легковушки. Острые они. Но, как оказалось, не поймать подарочек — мало. "Подарунья" тоже очень шустро бегает на своих искалеченных ногах. Такой... "бег вприсядку" с помощью рук.

Как отличить человекообразную обезьяну от человека? — Очень просто: по костяному наросту в форме кольца в суставах пальцев. Обезьяна при беге опирается о землю костяшками пальцев. Чтобы пальчики не выбивались, нарастает такой костяной стопор. И передаётся по наследству. Или не передаётся: как колечка этого не стало — всё, пошли прямоходящие предки.

Как конкретно у Мары с этим кольцом — пока не знаю. Вот поймаю, обломаю руки нафиг — тогда скажу. Пока важнее, чтобы она меня не поймала.

Рванула она здорово. Но после чуть-чуть паузы. Когда я успел совершенно инстинктивно сделать пару шагов назад. И, когда она с рычанием перекатилась в мою сторону — она чуть-чуть не дотянулась.

Нет хуже положения человека, удар которого ушёл впустую. Хоть с огнестрельным оружием, хоть с холодным. Хоть в бизнесе, хоть в сексе. В бою такой боец оказывается открытым. Пусть недолго, но беззащитным. И когда она, не дотянувшись до меня, опёрлась на руки, я ударил.

Опять без затей — просто по локтю правой руки. Она взвыла и рухнула на правое плечо, подгибая под себя пострадавшую ручку, а я проскочил вдоль её спины и снова врезал дрыном. По икре изуродованной ноги. Новый приступ воя и судорожного дёрганья.

Бить калек — стыдно. Но я не сгорю от стыда, я потерплю. Ничего, баба Мара, после Саввушкиной обработки моих лодыжек, у меня остались яркие, незабываемые ощущения. И большой жизненный опыт. Который я постараюсь тебе передать.

"Обнажённая смерть гонялась за попаданцем по двору. Вприсядку".

Сплошной сюр. Нет, бывало и раньше, что за мной женщины бегали. Даже и голые. И насчёт крика "Убью!"... тоже неоднократно. Но чтобы они при этом припрыгивали как ансамбль казачьей песни и пляски... и рычали под самца взбешённой гориллы...

А она ничего... "Смертушка моя". Когда скачет козликом и это всё её подпрыгивает и колышется...

— У-тю-тю, баба Мара! Что ж ты за смерть такая, что мальчонку-мальчишечку догнать не можешь.

"Поймай меня, поймай.

И подержаться — дай..."

Опа! Не догонишь, не догонишь! Устала, бедненькая? Что ж ты, красавица, оплыла да растолстела? Привыкла стариков скрадывать? Давай с тобой попрыгаем, попрыгаем. Давай с тобой побегаем, побегаем. Ну, отдышись, остынь маленько. Ты не первая смерть, которая за мной гоняется, но такую... увальню — первый раз вижу. Не-мне-не-мне-не...

Это я ей язык показываю и дразнюсь. Понимаю, что глупо. Но, после всех моих в "Святой Руси"... хеппинсов. Когда настоящая моя смерть то в глаза смотрела, то за спиной стояла — показать в реале смерти язык... ну такой кайф! За все мои страхи, тревоги, непонятки...

— Ня-мня-ня-п-р-р-р-у.

Ох, так бы и дразнился, так бы и любовался. Моя смерть на меня скалится, а поймать — не может. Мечта! Радости... ну, просто полные штаны. Как дитё малое, несмышлёное. Эйфория от персонализации противника неудачником.

Детство, конечно. Мальчишество. Но вволюшку подразнить смерть... Однако, надо и дело делать.

— Сухан! Ко мне!

Одновременное появление на арене зомби и хозяйкиного пёсика сохранило численное равновесие сторон, но изменило тактику участников. Каждый смог выбрать себе противника по душе. Точнее — по весу.

Пёс рычал, кидался на меня, но трусил. В конце концов, я загнал его на мостки. С другой стороны этого островка "девы озера" был проход в ельнике, тоже песчаный пятачок, выводивший к небольшому пространству чистой воды с мостками. Постирушку она, наверное, тут устраивает.

Пёсик поизображал готовность к бою, покидал лапами песок в стороны, но, получив палкой по носу, признал моё явное преимущество и пошёл искать свой угол ринга: свалился в воду и поплыл на другую сторону к видневшимся там болотным кочкам. А я удовлетворенно потопал назад, к месту основного сражения.

Криков и женского рычания не слышно, значит, Сухан её уже побил и увязал.

"Ура! Мы победили! Смелые и могучие попадун с зомбякой победили саму смерть!".

Отнюдь.

Одного Сухана она одолела. Такой... схоластически-теологической бой: воплощение славянской богини смерти сражается с мёртвым слугой повелителя подземного мира. Смерть побеждает всё. Если только ей не мешает лысая мартышка в моём лице.

Чем-то эти танцы напоминали знаменитый бой Мохаммеда Али против Иноки — Мара кувыркалась на спине, пытаясь подтащить Сухана за жердь поближе, достать Сухана за ноги или вырвать у него еловину. Зомби не соглашался.

Но Мара исхитрилась-таки поймать эту оглоблю. Сухан — не отдал. Он же зомби, сам не соображает, что захваченное противником оружие надо бросать, а я его такому приёму не учил. И эта... "дама Смерть" сумела завалить его на землю! Теперь они возились на травке, Мара пыталась добраться до горла моего мертвяка и сделать его ещё мертвее. И она пересиливала!

Никогда бы не подумал, что искалеченная женщина может оказаться сильнее зомбанутого гридня. Хотя если подумать... При искалеченных ногах у неё должна резко возрасти нагрузка на другие мышцы. Постоянная тренировка обеспечила соответствующие бицепсы с трицепсами.

Мда.. армреслинг — занятие для безногих. А лучшие скрипачи — слепые?

* * *

" — Чем вы обычно гладите тонкое женское бельё?

— Тонкое женское бельё я обычно глажу рукой".

* * *

В "Святой Руси"" женского белья нет. Даже у воплощения божественных сущностей. Ни тонкого, ни толстого. Поэтому в выборе гладильного аппарата — никаких ограничений. Можно — и дрыном берёзовым.

Бить женщину — стыдно. Но если по необходимости, то — можно.

Глядя как она добирается до горла Сухана, я ощутил ну очень острую необходимость. И погладил Мару по ножке своим берёзовым дрыном. От всей души. Прямо по переломанной лодыжке. Результат... в акустике — шумно, а вот в моторике не сработало — Сухана не отпускает. Как же меня тогда Саввушка по ножкам оглаживал?

Я воспроизвёл. Раз шесть. По разным местам. К концу она уже просто каталась от боли.

Наконец, я остановился и отдышался, Сухан заново, уже троекратно: за кисти, локти и ноги, увязал бешеную бабу. И пошёл за мной — надо тут одну штуку посмотреть. Трусливый пёсик надоумил.

Посудите сами: два песчаных пятачка с разных сторон острова, под одним какая-то ловушка. Значит, слой песка тонкий, насыпной. Пёсик, изображая ярость, раскидывал песок лапами. Вот я и увидел — и на втором пяточке тоже слой песка тонкий. Но если на входе — ловушка для гостей, то зачем ловушка на входе в прачечную? Или это не ловушка?

Ох и нудный я.

"Зануда — это человек, которому легче отдаться, чем объяснить — почему этого не следует делать".

Наш фольк прав. И применительно к людям, и применительно к предметам. Ящичек — отдался. Под тонким слоем песка обнаружился аккуратный тайничок с глиняными стенками. В тайничке — сундучок. В сундучке — поясок. На пояске — сабля. Искомая.

Ну вот, а вы говорили!

Кроме Ивашкиного пояса, в сундуке нашлось ещё много всякого разного. Мешочек с серебром, какая-то человеческая, вроде бы, кость, завёрнутая в кусок серебряной парчи, пяток разнокалиберных металлических чашек и длинное, вытканное серебряными нитями, чуть пожелтевшее, полотно.

Ещё тут была старенькая, очень простая круглая холщовая шапочка, с прикреплённой к передней, лобной части куском трухлявой дощечки. Так бейсболки делают. Шапочка — похожа, только без козырька и ремешка. И это заставило меня задуматься.

Не в смысле: бейсбол — наше исконно-посконное занятие. Мы ещё от татаро-монгол битами отмахивались. Пусть теперь все платят нам за приоритет.

А потому что это похоже на сороку.

* * *

Не в смысле числительного, не в смысле летательно-кричательного, а в смысле одного из древнейших русских головных уборов замужней женщины. Эта шапочка называется — "кичка", а вот такое вышитое полотно, как и весь комплект — "сорока". Оно должно опускаться по спине от затылка до попы. Такой... шлейф. Ещё должны быть позатыльник, налобник, платок...

"Покров Пресвятая Богородица, покрой мою буйную голову жемчужным кокошничком, золотым подзатыльничком!" — моление русских девушек о замужестве. Наш вариант известной песни:

"Святая Катерина!

Пошли мне дворянина!".

Для кокошников с рогами ещё рано: до 16 века этот исконно-посконный символ русскости — ещё не русский. Но "золотого подзатыльничка" девицы на Руси уже просят.

* * *

Странновато мне это. Часть праздничного дорогого убранства замужней женщины. Но только часть. Остальных — нет. Волосы у неё заплетены в две косы — как у замужней женщины. Кольца обручального у этой... красавицы я не видал. Она вообще — кто? Девка, жёнка, вдовица, инокиня? Пятого на "Святой Руси" не дано.

Непонятки какие-то. На фоне ещё более болезненных непоняток.

Ночью я сформулировал себе список из 4 задач с проставлением приоритетов. Две решены: Ивашку промыли и спать отправили. Есть надежда, что мой человек придёт в норму. Последняя задача — тоже решена. Железяка найдена. Вторая и четвёртая по списку — отработаны. "Чёт" — сыграл, как быть с "нечетом"?

Как совместить казнь тати... татищи... тативки... Блин, вот же русская грамматика! "Тать" — слово женского рода, судя по окончанию, а применяется только к мужчинам.

А, проще: как совместить казнь воровки с излечением Акима?

Как-как... Как в школе учили — согласно расставленным приоритетам. И не надо повторять Азимских ошибок с балансом потенциалов.

* * *

У первых моделей его роботов уровень следования "Основным законам" обеспечивался плавным изменением напряжения. На Меркурии это чуть катастрофой не закончилось. Надо работать в дискретной арифметике: или всё, или ничего. Или Акима — лечить, или Мару — казнить.

"Нельзя быть чуть-чуть беременной".

* * *

Мара только зашипела, когда увидела нас с сундучком. Зубами скрипнула и повернулась на бок. Отворотилася. Мда... Большая женщина с мощной спиной. Можно долго разглядывать. Ну и как к ней подступиться? После того, как она чуть не угробила Ивашку, я чуть не угробил невинного Гостимила, мы с Суханом — чуть её саму не забили. Пасху бы мне сюда, какое-никакое "Прощённое воскресенье"...

"Лучший рэкет — честность". — Это кто сказал? — Стейнбек. — Ну, Джон Эрнст, давай, рэкетируй.

Я указал Сухану и тот снял вязки. Мара охнула, когда освободились вывернутые и уже затёкшие руки. Осторожно перетащила их со спины вперёд, перед собой. Начала разминать, но ко мне так и не повернулась. Выгадывает время, восстанавливает кровообращение. А не дурак ли я? Сейчас узнаю.

— Предлагаю сделку. Мы забираем своё. Твоё оставляем тебе. Ты собираешься, и мы едем в Елно. У меня там лежит отчим, ему руки калёным железом сожгли. Ты его вылечиваешь. Возвращаю тебя сюда. Всё. Будем квиты.

Несколько мгновений она лежала неподвижно. Потом медленно, не совершая резких движений, перекатилась на другой бок, ко мне лицом. А выражение на этом лице... А фиг его знает! Хорошо, хоть не улыбается. Или плохо? На такой дистанции она меня броском достанет. И ка-ак обнимет... Как курёнку шею...

— Обманешь... Я твоего... вылечу, а ты потом... всё себе...

— Кто обманет, Мара? Волчонок? У которого "медведи на посылках"?

Она была в явной растерянности. Какие-то, непонятные мне опасения, какие-то истории, суеверия, легенды, мифы, которых я просто не знаю, а для неё — аргументы, доводы для принятия решений.

— Сколько заплатишь?

* * *

Сравнивать варианты лучше в числовом выражении.

" — У тебя какая жена?

— Хорошая. Сто двадцать рэ получает".

Характеристика исчерпывающая. Соответственно, жена на сто пятьдесят в месяц — на четверть лучше.

* * *

Серебро у меня есть. Но торговать жизнь Акима у "богини смерти" за серебрушки... Как-то это стилистически неправильно. Не божеское это дело — монетки считать. Она просто заломит что-то запредельное. Эдакую сильно божественную сумму. И мотивировано откажет: "будут деньги — приходите".

Хорошо, пусть будет торг. Но на другом уровне.

— Посмотри вокруг. Твой дом, твоё имущество. Кусок твоей жизни. Сожгу. Один пепел будет. Какая этому цена?

Улыбки нет совсем, губы плотно сжаты. И хорошо видно, что глаза одинаковы — оба смотрят прицельно.

— А если не вылечу?

Ноги у меня затекли, не научился я ещё на корточках долго сидеть. Я встал, потянулся, ожидая в любой момент броска этой... "костоломки", захвата за ноги и... Нет, просто смотрит.

Медленно, чтоб она видела, чтобы не восприняла как атаку, протянул вперёд свой дрючок и, упёршись им Маре в грудь, спросил:

— А этому? Какая цена?

Прокол. Угрожать смертью богине смерти — ошибка. Мара отвалилась на спину, устало уставилась в небо и, потихоньку массируя больные икры, подвела итог:

— Нет.

* * *

Я — дурак. Что не ново. Я дурак, потому что меня постоянно сносит на стереотипы всякого гнилого гумнонизма, демосратизма и либерастии. Потому что я всё время предполагаю, что человеческая жизнь — ценность. Высшая, важная. Хотя бы для самого этого человека.

Нет, я понимаю, что для всякого политического деятеля чужие человеческие жизни — расходный материал. Но самому-то... Свою-то...

Да без проблем! Есть масса оснований. Подорвать себя на народном празднике: пусть они все испугаются и от страха обделаются... Разовое повышение производства органических удобрений — возможно, самый верный путь к аллаху. Если уж он так озабочен урожайностью.

* * *

Мара настолько вошла в свой образ богини смерти, что ни боли, ни собственной телесной смерти уже не боялась. А вот подчинение чужой воле, вынужденные действия, ей, в рамках её "сценического персонажа", казались совершенно неприемлемыми. "Невместно, стыдно, позорно". Не "казались" — были. "Лучше — смерть".

Да без проблем! Сделаем как лучше, первый раз, что ли! Но... а Аким?

"Кнут" здесь не проходит. Ищи "пряник", Ванька. Иначе Аким найдёт "вечный покой".

Я разглядывал эту женщину и чувствовал, как уходит время, как она всё более свыкается с мыслью о неизбежности, неотвратимости гибели вот этой телесной оболочки. Как она отдаляется от повседневной суеты, готовится "в путь к последнему приюту". Потом её уже и болью из этого состояния не выведешь. А — "не болью"?

— Мара, тебе Ивашка как? Понравился? Сладко-то вправду было?

Молчит. Глаза — в небо, на меня — ноль внимания. Только чуть улыбочка её нарисовалась. Довольная улыбочка. Лёгкие приятные воспоминания о миленьком приключении... Просто Ивашкой такую... богиню с пути не свернуть. Надо чего-то такое... сверхъестественное уелбантурить. Или — забубенить...

— Так вот, Мара. Всё что ты видела и пробовала с мужиками в своей жизни — просто детская возня в песочнице. Не вру — знаю. Далеко на Востоке есть народ, который говорит слово "дао". На их языке это означает "путь". Путь к совершенству. Люди, которые идут по этому пути, называются "даосы". Путь, сама понимаешь, не близкий. Пока до этого совершенства дотопаешь... Идут одни мужчины. Так что им требуются женщины. С которыми эти самые даосы общаются по... "по-путейски". Как они это делают — священная тайна. На ближайшие десять тысяч вёрст и тысячу лет только я один знаю. Ты можешь стать второй, кто узнает эту тысячелетнюю сокровенную мудрость. И — попробует её.

— Не выдумывай, волчонок. Чему новому ты меня можешь научить в этом деле? Да и вообще — на что ты годен...

— А он?

Я ткнул дрючком в сторону стоявшего столбом Сухана.

— Ты, Марана — повелительница смерти, когда-нибудь баловалась с "живым мертвяком"? Со слугой Велеса — повелителя могил? По секретной технологии "идущих вместе"? Идущих путём совершенства из ничего в никуда?

Ну, если на неё и такой коктейль не подействует, то я просто не знаю...

Сработало! Женщина повернула голову!

Уж поверьте: если вы сумели убедить даму повернуть голову — она ваша. Нет, дальше много чего может случиться. Или — не случиться. Во всех смыслах этого слова. Но всякий "дао" начинается с первого шага. Дальше — чисто вопрос качества вашего "ходила".

Мара оценивающе окинула взглядом моего зомби. Всё верно: первый взгляд женщины на мужчину — на лицо, второй — на обувь. Плохо, сапоги у него грязные после болота. И вообще — худо присматриваешь за обувкой своих людей, недо-боярич. Тут она перевела взгляд на меня. И начала улыбаться.

Вы когда-нибудь видели улыбку королевской кобры? В тот момент, когда она поднимается из плетёной корзинки, распуская свой капюшон? По зову придурка, играющего перед ней на дудочке? — Вот и я не видел. Но очень уверен — похоже.

Сочетание лёгкого интереса, бесконечной лени и полного презрения ко всем этим... стоячим мышкам.

Мара оставила в покое больные ноги, чуть потянулась и снова проворковала:

— И не жалко? Такой справный мужикашечка... У меня-то в руках... и дохляки — петушками чирикают, зайчиками скачут... Но — коротко. Любите вы, мужички, поговорить, похвастать. А как пойдёт дело на меру... Не протянет долго твой живой мертвец, совсем мёртвым мертвецом станет...

— Мы все станем мёртвыми мертвецами. Кто раньше, кто позже. Не пугай — конец известен. Вопрос только в дороге, в дао.

Мы уставились в глаза друг другу. Ну, если этот оскал означает сексуальную улыбку, то... то я брошу это занятие! Завяжу узлом как напоминание о членских взносах! Улыбка постепенно завяла.

— Волчонок. Точно: волчонок, ящерка и... и ещё что-то.

— Лысая мартышка, мадам. Смотри внимательно.

Я старательно улыбнулся ей своей фирменной "волчьей" улыбкой. Потом снова присел на корточки, вылупил глаза по-дебильному и пару раз подпрыгнул, почёсывая подмышки и издавая звуки типа: "угу-угу".

— Это что?

— Ну, Мара, ты что, никогда не видела головозада ногорукого?

Она хмыкнула, глядя на мои прыжки и ужимки. Поразглядывала меня.

— А почему "ногорукого"?

Интересно: первая характеристика у неё вопросов не вызывает.

— Дык... эта... всю дорогу руки... ну... не доходят. Вовcюда.

Мадам, если ваш шизофренический бред, осложнённый маниакально-депрессивным психозом и трансцедентальным состоянием, позволяет вашему сверхчувственному чутью чего-то чуять в тонких сферах за гранью разумного, реального и даже — эфирного, то и ведите себя соответственно учуянному. Проще: делай по слову моему. А соответствующий запах для твоей "чуйки" — я обеспечу.

Играть в гляделки — не люблю и не умею. Поэтому, пока моя тонкая роговица не начала слезиться и вызывать у дамы иллюзию морального превосходства, велел Сухану отдать ей тряпки.

— Соберёшься — приходи, мы там, на берегу ждать будем.

— А... если я сбегу?

— Значит — дура. Сама же про волчонка догадалась. Или ты такая Марана, что и от головозада бегаешь?

Наше возвращением с Ивашкиным поясом привело Гостимила в состояние полной и неизбывной радости. Аж дурно бедному стало. Он расчувствовался, начал, было, хвататься за сердце и меня стыдить:

— Да как вы могли подумать!... Да я испокон веку чего чужого — ни ни!... Честь Гостимила Ростовца твёрже алмаза, чище воды родниковой!...

— Это когда ты с Торцом перебежчиком был, или когда от него?

Только это его малость и остудило. Вот тут я и узнал от него историю Мары. Прежнего её прозвища он не знал, а что от людей слышал — нам пересказал.

Ещё один вариант моей возможной судьбы здесь. Со свадебными танцами. Мимо которого я чудом проскочил.

Где-то ниже по реке, в Брянских лесах было невеликое поселение. Жила в нём почти комсомолка: умница, красавица, певунья, плясунья. Проходили как-то раз через то селение люди добрые, купцы русские. Полюбилася красна девица одному из тех купцов, добру молодцу. И он ей — в окошке светом ясным стал. Кинулась она ему на шею, обнимала-целовала да и упросила отца с матерью их оженить. Родители добрые доченьку послушали да и сыграли свадебку. Косу ей переплели заново, убор богатый жених подарил. Пиво пили, хмелем сорили, песни играли, пляски плясали.

А на третий день собралися молодые в путь-дороженьку, в края далёкие, "а где мой миленький живёт". Расторговались те купцы славненько, домой вернулися с прибылью. Ну, и родители "добра молодца" порешили сыночка оженить. Невеста давно была сговорена. Браки, оно конечно, свершаются "на небеси". А вот сговоры — на Руси. И, в отличие от браков, свершаются они между родителями будущих супругов.

— Дык вот же, у меня жена привезённая, по сердцу выбранная.

— Ты против родительской воли пойдёшь?! Отца с матерью опозоришь?! Они ж сватов посылали, подарки отдавали, слова обещальные говорили. Поперёк обычая нашего, который с дедов-прадедов, пойдёшь?! А девка твоя — тебе не жена. Сговора не было, в глухомани той и священника не сыскалось. А кого ты там вкруг куста водил, кому подол задирал... дело дорожное, молодецкое. Так что она тебе никто, давалка приблудная. Пусть живёт пока, прокормим из милости-то.

Привезённую девку, "пока не началось", жених использовал для разминки перед брачной ночью, а его матушка — для разминки перед организацией чистки котлов с применением будущей невестки.

Девка надеялась на лучшее, не сбежала в промёрзлый лес, не повесилась, не утопилась. Да и куда бежать? Полтысячи вёрст по морозу? Это купцу — сбегаю да обернусь за месячишко, а крестьянину полтысячи вёрст — тридевятое царство. Вот и станцевала она на свадьбе перед молодыми танец. Что-то вроде моего на Хотенеевой свадьбе. Только в отличие от меня — ещё и спела. Голос-то славный. И частушки получились... пикантные. Глуповатая и прыщеватая невеста только глазами хлопала. Отнюдь не Гордеевна, как у меня в Киеве было. Но и без неё нашлись... вразумители.

Вразумительницы. Тёща со свекровью переглянулись, перемигнулись. И пошли невестины братья честь сестрину защищать, да оборванку приблудную уму-разуму научать.

Девка оказалась злая: нет чтобы просто полежать да потерпеть. Начала драться да кусаться, да милого своего на подмогу вызывать. Добрый молодец, ясное дело, помогать не пришёл. Он и вовсе к тому времени ходить не мог — только падал. А девку принялись вразумлять нешуточно. Перебив ей постоянно мешающие мужским упражнениям ноги и подправив выражение лица на более улыбчивое... До самого уха. Свадьбы на "Святой Руси" играют весело, широко. Долго. Потом завезли в лес, да и выбросили там в сугроб.

Как всем известно: "пути господни — неисповедимы".

Кроме того, неисповедимы пути сущеглупых, душевнобольных и умалишённых. Именно такой персонаж и подобрал девочку. Кроме всего прочего, он считал себя знахарем, а был, если по-русски сказать, вивисектором.

Попытки сделать себе Галатею повторялись многократно в разных культурах и с различным инструментарием. Конкретный дедушка собирал девушке кости и сухожилия, сращивал, потом — ломал, резал. На всех стадиях — избивал и насиловал. Нормальный человек должен был сойти с ума. Что она и сделала — вообразила себя Мараной.

Дела эти происходили не здесь, не под Елно. Так что подробности можно придумывать каждому на свой вкус — свидетелей нет.

Молва предположила, что девушка набралась у дедушки всяких гадостей и мерзостей, включая навыки врачевания, вызывания духов, колдовства и заговоров. Дедушку она упокоила. По общему мнению — совершенно особенно неестественным образом. А также — "доброго молодца", "невесту-разлучницу", всю их родню и полностью округу на сто вёрст. Мор здесь — раз в три-пять лет. Так что возможных примеров её деятельности для подтверждения достоверности рассказа — выбирай из множества.

Потом она перебралась в эти края, осела на болоте. Немножко кудесничала, чуток лекарствовала. А теперь вот, морщась от боли в ногах на каждом шагу, выбиралась на наших глазах из болота, опираясь на свою палку (Сухан был прав: есть у "лося" железный посох) и таща на спине здоровенный мешок. Хорошо бы чтобы там — не отрава для нас всех.

Я старался быть вежливым, устроить даму поудобнее. Чарджи чётко, как только разглядел её улыбочку, отодвинулся за дистанцию вылета сабли. Я уж думал он пешком пойдёт. Ошибся — пеший торк, явление ещё более редкое, чем ведьма на телеге. Гостимил не мог бросить свою кобылку. Но с передка слез и шёл с поводьями сбоку телеги. А нам с Суханом... так нелюди ж мы, чего нам боятся? Что нам, на одной телеге с живой смертью проехаться — внове? Поехали.

По прибытии на место первым делом пришлось отбиваться от рябиновских мужичков и местных зевак. Ещё бы: "саму Марану в город притащили! Нехристи, ироды, весь народ православный под беду подведут!". На рябиновских-то я рявкнул да у толстого насчёт головушки его спросил. Помогло: эти-то рассосались быстро. А вот местные...

Шуму всё больше. Зеваки уже и не зевают, а скалятся. Чарджи начал у ворот "ногти чистить" — не помогает. Уже и Ноготок с секирой... рожном из носу "козу выковыривает". Уже и Сухан с еловиной — косяк подпирает, и даже я со своей маломеркой. А народ — с длинномерками: дубьё откуда-то появилось. Народу всё больше, хай всё громче...

Но органы охраны правопорядка на "Святой Руси" — есть. И они функционируют. Хотя задержка у них... хоть акушерку вызывай. Вызывать не пришлось — сама пришла. Сам. Давешний толстый десятник со своей командой. Посмотрел, побурчал под нос. Я и половины слов его не понимаю. Что-то типа:

— А чевой-то у вас тут? А чегой-то вы здесь? А почемуй-то лопухам придорожным солнце ясное застили? Вы чего, ватого-этого, дети мои, поскольку я вашу маму хорошо знал, хлорофиллу образовываться препятствуете? Не хорошо это, не по-людски, не по-божески. Подрыв, внуки мои, поскольку я и бабушку вашу интимно помню, урожайности и обороноспособности. Идите-ка вы к детушкам своим, к козлятушкам, поскольку ничего другого от вас получиться не может. А мы тут будем экологию восстанавливать. Окружающую среду по четвергам. С опасностью для жизни, здоровья, свободы перемещения, словоговорения и на своих-ногах-стояния. А ты (это он на меня переключился) мечей подносчик, гридней роняльщик, шелупонь бледная мелкокалиберная, закрой ворота нахрен. В смысле — на засов.

Ну как же не последовать доброму совету!

Тем более, что по двору разносилось шипение Мары и летал местный лекарь. Нет, это не футбол — с ногами у неё... И не хоккей на траве. Слава богу. Если в эти ручки ещё и клюшку... Скорее — регби.

Вот "мяч попал в ворота". Жаль — в наши, хорошо — ещё не запертые: счищать прилипшее не надо. Взаимоотношения между светилами на Руси существенно отличается от закона всемирного притяжения. Особенно в такой специфической области как платное здоровье и такое же его охранение. Вполне... регбические взаимоотношения.

Акима пришлось успокаивать, объяснять. Как у него сердце прихватывает, я уже видел. А от такой эскулапихи...

"Богиня смерти наклонилась над тяжелобольным и ласково улыбнулась ему в лицо".

Вот такой своей улыбкой... С высоты вот такого своего роста...

Тут-то и здорового откачивать придётся.

Хорошо хоть кровопускание и инфаркт — "как гений и злодейство" — вещи несовместные. Как она нас покрыла... И лекарские мази, и мои повязки.

И, между прочим, очень удивилась Ивашкиному "пребыванию в числе живых". Будто он справку для пенсионного фонда добывать пришёл. Не знаю, что она ему скормила, но встретить, похоже, не ожидала.

Как бы мне такую "умелицу" к себе в хозяйство прибрать? Такой интересный человек попался...

"Жаба" моя — аж подпрыгивает. Мой "клиент": сумасшедшая, калечная, одинокая, битая... С набором "необщих знаний". Как раз для попаданской команды: отребье, сволочь, отброс человеческого общества... Когда собственная смерть по усадебному двору будет вприсядку прыгать...

Надо брать.

Баба Мара. Немало в сём мире было людей, коих опасаться мне приходилось. Да мало кто мне страх внушал. А вот её побаивался. Ибо сошлось так, что многие годы в её власти было извести меня. Да и ближников моих. Ни в бога, ни в чёрта она не верила. Боли, смерти, суда какого или возмездия - не боялась, всякое злодейство завсегда учинить была готова. Не по злобе или обиде, а просто посмотреть - как-то оно мучиться будет. Как кошка домашняя, что убивает из любопытства. И возможности к тому имела многочисленные и разнообразные. Мне же в ней нужда была немалая, так что попросту истребить её было не можно.

Иные из врагов моих, уяснив возможности Бабы Мары, пыталися к своей пользе их применить, "избавить Русь Святую от Зверя Лютого". Немалые посулы ей сулили. Довелось как-то спросить у неё прямо:

— Что ж ты не по их сделала? Ведь всё что твоей душеньке угодно — обещано было?

— Всё? А что это "всё"? Ноги резвые, тело молодое, душу чистую? Жизнь новую? А иное... Скучно жить, Ванечка. Вот тут, у тебя, каждый день новизны всякие. Люди разные корячатся, сам ты подпрыгиваешь... Забавно. Забавник ты, Ванюша. Меня, старую, веселишь. Поживи ещё. Для забавы.

Вот и получается, кому - воевода грозный, кому — зверь лютый, кому — чародей великий. А кому - скоморох скачущий. От тоски жизни — отвлечение.

Всё, все при деле, Николая в город погнал — "воздух щупать", Чарджи с Суханом спать загнал. И у меня пружинка кончилась.

Когда же я спал нормально последний раз? Что-то уже и со счёта сбился. Пальцы позагибал — вроде шесть ночей. То урывками, то днём прихватишь. Ненормально.

Длительность периодов непрерывной активности нарастает. Это я расту, или моя нелюдскость? "Беломышесть" увеличивается? А что я зимой делать буду? Ночами напролёт на звезды зубами щёлкать? Или наложниц в темпе хард-рока... "роком хардить"? Темно же целый день будет, ничего полезного, кроме детей, не сделаешь. Надо срочно ставить свечной заводик... или, как минимум, коптилки типа "катюша"... и зипповские зажигалки спрогрессировать... и лестницу в рябиновском порубе сделать... Всё, сплю.

Конец двадцать четвёртой части

copyright v.beryk 2012-2021

v.beryk@gmail.com