Утраченный покой. (Divinitas-2)

Пушкарёва Любовь

DIVINITAS — 2

Утраченный покой

Я нежилась в сладкой утренней дрёме в неосознанном ожидании чего-то прекрасного.

— Ой, какой флерсик!!!

С широко раскрытыми глазами и колотящимся сердцем я оторвалась от подушки, разум вырвался из силков полусна.

— Ники, не смей! Не смей руками трогать чужого, сколько раз тебе говорил!

А... Фух... голос Шона.

— Этот флерс не твой! Он чужой, — продолжил он.

— Я забылась, он такой хорошенький, — виноватый голос Ники.

Тут Лиан, причина восторгов Ники, бесшумно проскользнул в мою спальню, плотно закрыв за собою дверь. Увидев меня, он, как всегда, улыбнулся и непроизвольно раскрыл крылья. Я безмолвно позвала его... 'Солнышко моё утреннее', любуясь его ладной фигурой подростка-легкоатлета.

Именно его появления, как светлого праздника, я и ожидала в полусне. Четыре месяца назад, ранней весной, измученный, еле живой флерс обманул преследовавших его волчиц и проник в мой офис, прося защиты. Я не смогла отказать. И теперь моя большая квартира с выходом на крышу, в которой никогда не было гостей, даже людей, полна divinitas всех цветов, и они хозяйничают в ней, как дома. Полгода назад я бы в такое не поверила.

Поскольку я окончательно проснулась, мы с Лианом легли рядышком лицом к лицу. С тихой радостью я принялась перебирать его лилейно-белые волосы, такие густые и необычные на ощупь... если закрыть глаза, то можно поверить, что касаешься цветочных лепестков.

Мои длинные, чёрные как смоль кудри были отброшены вверх, за подушку, чтоб не мешали. Будучи, сколько себя помню, светлоглазой блондинкой, пятнадцать лет назад я радикально сменила внешность, взяв за основу образ европейской актрисы Моники Беллуччи — женственной брюнетки со спокойным лицом. Чтобы отличаться от оригинала, я оставила глаза зелёными и чуть удлинила овал лица. Моя новая внешность многих обманула, заставив позабыть о слухах, что я универсал. Прозвище Росео окончательно приклеилось ко мне. Но после вчерашней ночи...

— 'Нам нельзя 'сиять', — мысленно предупредила я Лиана. — Мы оба ещё не отошли от перегрузок этой ночи'.

Он кивнул, соглашаясь.

Я засмотрелась в его удивительные глаза — живые бриллианты: очень светлая радужка, почти белая, отражала свет, мерцая мягкими оттенками радуги. Когда Лиан вошёл в мою жизнь, он был ранен и истощён до крайности, тогда его глаза напоминали мутные стекляшки, в них были страх и отчаяние... Я поскорее отогнала плохое воспоминание.

Лиан тем временем обдумывал события прошедшей ночи.

На мой дом напали вампиры. Мне на помощь пришли Шон и его подопечные девочки — розовая Венди и зелёная Ники, а позже — глава Совета divinitas Нью-Йорка, Седрик со своими телохранителями-волками. Вампиры вынудили искалеченных бывших флерсов Ландышей атаковать меня, а я в тот момент говорила по телефону с Седриком. И какие бы между нами ни были разногласия и проблемы, он примчался на помощь. Вампирский князь попытался воспользоваться ситуацией — убить Седрика и захватить власть в городе. К поединку подоспели другие члены Совета. Седрик почти проиграл, его спасли провидение и католический падре, освящавший мой ресторан для защиты от вампов. А потом всё закрутилось так, что мне пришлось раскрыть свои карты и, увы, продемонстрировать возросшую за последние месяцы силу — искалечить чёрно-красную заразу Эдалтери, выскочившую замуж за князя вампов, и убить её муженька. А ещё поставить рабскую метку на Шона, потому что он оказался не красным divinitas, а инкубом. Инкубы, как и флерсы, не имеют права на свободу, и Эдалтери предъявила на Шона права, а ей помешала, вот таким радикальным способом. Да... Натворила я...

— 'Всё кончилось?' — с надеждой безмолвно спросил Лиан, которому тоже досталось этой ночью.

— 'Пока да'.

Будем надеяться, что Франс, наш прежний, привычный вампирский князь, сможет взять вампов под контроль, они оставят меня в покое, и я забуду вчерашнюю ночь, как кошмарный сон. Впрочем, последнее — из разряда несбыточных пожеланий. Я белый универсал, и к концу сегодняшнего дня все нелюди Нью-Йорка будут знать об этом.

Лиан взгрустнул, обвиняя себя в происшедшем, ведь всё началось с него: он сообщил о флерсах, находящихся в плену у вампов. Пришлось, нежно поглаживая, успокаивать его. Мы обменивались силой. Прикосновения Лиана как будто смывали с меня вчерашнюю грязь, становилось легко и радостно. Пришла тихая надежда, что всё будет хорошо, и я смогу со всем справиться.

Резко кольнула мысль о том, что Ники покусилась на него, на самое ценное сокровище в моей жизни. А поскольку мы были открыты друг для друга, то Лиан услышал это:

— 'Она ещё дитя, — заступился он за неё. — И я не дал себя коснуться'.

Я смутилась, боясь, что он не так понял моё собственничество, ведь я не считаю его вещью, просто он мне очень-очень дорог. Но он истолковал всё по-своему:

— 'Всё правильно. Я твой, и ты должна меня защищать — не давать другим. Ты ведь не будешь давать меня другим?' — вдруг с тревогой спросил он.

— 'НЕТ', — заверила я, отказываясь даже думать о таком.

— 'Отлично'.

Мы, успокоенные, опять погрузились в ласковое течение наших сил.

Через какое-то время я с некоторым сожалением произнесла вслух:

— Пора вставать.

Эта фраза-сигнал означала завершение нашего 'пробуждения'.

Ох, меня ждут инкуб, две молоденьких divinitas, два больных флерса и два бывших флерса. Я постаралась прогнать мысль о Ландышах, изуродованных бескрылых близнецах, пока что я ничем не могу им помочь, и эта неспособность меня очень расстраивает. А белым расстраиваться нельзя. Такие вот правила выживания, заставляющие нас, белых, отворачиваться от зла... Пока это зло не припрёт нас к стенке и не начнёт отгрызать по куску.

Когда я вышла из спальни, девочки уже были готовы уходить и ожидали меня, чтобы попрощаться, а Шон был непривычно собран и серьёзен.

Я присмотрелась к Венди и Ники... Нет, всё то же впечатление: 'глупышка Венди' — сексуальный белокурый ангелочек с чистыми до пустоты голубыми глазками и 'студентка Ники' — зеленоглазая брюнетка-чертёнок.

— Ники, ты ничего не хочешь мне сказать? — нейтрально спросила я.

И вдруг на девчонках как будто поплыли маски: в Венди проявилась дерзость и ответственность, а взгляд Ники стал по-детски растерянным и виноватым.

— Простите меня, — произнесла она в полном раскаянии. — Я ещё не видела таких красивых флерсов... Он как мужчина, — добавила она, как будто это всё объясняло.

Я не сдержала улыбки, Лиан действительно красив мужественной красотой, что большая редкость для флерса. Он тихо вышел из спальни, и Ники вновь уставилась на него с обожанием шестилетней девочки, увидевшей смазливого поп-идола. Поняв, что я смотрю на неё, она смутилась и ещё раз буркнула извинение.

— Как давно ты признана взрослой? — спросила я.

Тут Венди пришла на помощь подруге:

— Всего пару месяцев, да и то по необходимости — никто не хотел брать ответственность за неё, как за ребёнка. Я не вправе, потому что и года не прошло, как меня признали взрослой, а Шон не мог.

Пока она говорила, мы незаметно подходили к окну-двери, выходу на пожарную лестницу.

— Венди, а как вы нашли друг друга? — спросила я, одолеваемая любопытством.

Та вздохнула и ласково погладила подружку.

— Шон нашёл её совсем несмышлёной, хотя ей уже было немало лет, а поскольку он вскармливал и растил меня, то решил, что это хороший шанс для нас обеих. Благодаря заботе о Ники я быстро освоила конвертацию в белое, привыкла к зелёной силе, да и многому другому научилась.

Вот, значит, как... Шон заботился о дочери, и это его заслуга, что она стала универсалом в столь раннем возрасте. Стоп! А как инкуб смог инициировать ребёнка? Нет... Наверняка Венди дитя двух отцов, и второй был бело-зелёным... Точно! Теперешний муж её матери — весенний. Я с интересом всмотрелась в Венди. Но растил её всё-таки Шон — инкуб, и она не отрицает того, что он её отец. Интересно. Теперь ей придётся скрывать факт родства или отбиваться от оскорблений. Filii numinis крайне чванливы и предвзято относятся к полукровкам, таким, как Седрик и Венди. Полуволк Седрик заставил себя уважать, надеюсь, и Венди со временем сможет.

Проводив девчонок к двери, я почувствовала зверский голод, а дома еды уже не осталось. Крикнув Шону, что вернусь минут через двадцать-тридцать, я вышла с ними и, помахав на прощание, побежала в ресторан, грабить запасы Поля, моего шеф-повара. Родж, старший охранник ночной смены, ещё не ушёл домой. Это он привёл падре, случайно спасшего нас от вампа, и он видел меня вчера, с израненным Седриком на руках. Родж осмотрел меня, словно суровый отец. Подобное отношение меня смутило и разозлило.

— В чём дело, Родж? — холодно спросила я.

— Мэм, я всего лишь наёмный работник, но я ещё и человек, мужчина, и я не могу просто отвернуться, когда вижу женщину в беде.

Я опешила от этих слов.

— Кто в беде? Я в беде?

Моё искреннее удивление пошатнуло его уверенность в каких-то своих выводах.

— Родж, у меня всё нормально. Просто мистеру Седрику вчера не повезло, — принялась тренькать ложью я. — Наркоман с ножом-москитом... А какой сейчас кэш, всё на карточках... Не получив деньги, нарк обезумел, и Седрик получил несколько ранений. Правда, и сам достал его кулаками пару раз, а вы с падре окончательно спугнули этого психа.

Мягко внушать ложь — крайне тяжёлое занятие, но Родж поддался. Ободряюще похлопав его по плечу, я убежала в кухню и, набрав фруктов и шоколадного масла, пошла к себе — Дениз, по моим подсчётам, должна уже быть на работе. Так и вышло, управляющая с утра пораньше трудилась, как пчёлка, занимаясь счетами поставщиков. Я привычно предложила ей фрукты, и она, как всегда, взяла персик, я же принялась за банан, намазывая его шоколадным маслом, как тост.

— И как вы не полнеете? — наверное, в тысячный раз с лёгкой завистью прошептала Дениз. Ей-то, несмотря на худую и костистую фигуру, всё же приходилось следить за рационом, иначе начинал расти живот.

Обычная рабочая рутина со счетами, хорошо, что её мало — почти всё Дениз решает сама и лишь иногда подстраховывается, советуясь со мной. В этот раз мы управились за четверть часа.

— Говорят, вчера в переулке была драка, — осторожно начала Дениз.

— Да, я хотела угостить мистера Седрика и наших двух друзей собственноручно приготовленным омлетом...

При этих словах Дениз сделала удивлённые глаза, ведь я что-то готовила не чаще одного раза в год.

— Но на нас напал наркоман, и Седрик защитил нас.

Скепсис. Дениз инстинктивно чуяла исходящую от полуволка опасность, и потому яро невзлюбила его.

— Да! Защитил, ценою собственной крови, — попыталась я заступиться за Седрика, ведь он всё же примчался мне на помощь.

— Рыцарь! Коня, щита и шлема не хватает, — ехидно отозвалась Дениз.

— Зря ты так. Знаешь, как страшно напороться, вот так вдруг, в знакомом и привычном месте на психа?

Дениз тут же раскаялась и прониклась искренним сочувствием. Ко мне. Седрик всё равно остался 'персоной нон грата'.

— Думаю, он не сильно пострадал, раз уже звонил полчаса назад.

— Правда? Он что-то передал?

— Сказал, что у ТиГрея из-за тебя проблемы.

У меня руки опустились. Тони Грей — его волк-телохранитель, которого он мне одолжил вчера утром для операции по спасению флерсов из лёжки вампов. Тони подстрелили, почти насмерть, и я, не вполне соображая, что делаю, накачала его своей силой, и он восстановился. Но теперь вот, оказывается, проявились осложнения от такого вливания чуждого vis .

— Что, так и сказал? — расстроенно переспросила я.

— Именно! Хам. Даже если вы и создали кому-то проблемы, а лично я в этом очень сомневаюсь, то как-то недостойно открыто обвинять вас, — с неподдельным жаром произнесла она.

Я задумчиво посмотрела на Дениз. А ведь она права! Какой Тени Седрик себе такое позволяет? Я спасла ТиГрея от верной смерти, чуть не опустошив себя до vis-комы. Спасла полуволчью задницу Седрика этой ночью! А он утром звонит с обвинениями? Не может справиться с проблемами своего волка и опять хочет перевесить их на меня.

— Дениз, ты права. Седрик козёл!

И я, не сдержавшись, рассмеялась от такого оскорбления. Интересно, как бы сам Седрик на него отреагировал?

Уйдя к себе в кабинет, я прослушала записи на автоответчике и узнала, что Крег, мой мужчина-источник, перенёс встречу на вечер, а Седрик всё же позвонил мне напрямую. Он сообщил, что у ТиГрея большие проблемы со стаей, то есть с остальными волками Седрика, и что мне надо выбрать время для серьёзного разговора.

Тон его не был обвинительным — скорее, встревоженным и обеспокоенным, но всё моё существо протестовало против ещё одной проблемы. У меня и так их полно. Не хочу я ещё и с волком Седрика возиться. Хотя... — со вздохом признала я, — если Тони сам придёт и попросит о помощи, то вряд ли я смогу ему отказать. Но видеться с Седриком я не хочу. Пока не хочу. Мне надо сначала хоть как-то разобраться со спасёнными больными флерсами и Шоном.

Мысль о них выгнала меня из офиса, и я, прихватив фрукты для Лиана, побежала домой.

Только я зашла к себе в квартиру и закрыла дверь, как до меня долетели приглушённые сердитые голоса... Шона и Лиана! В тревоге я поспешила к ним.

Что происходит? С этой мыслью я влетела в гостиную и застыла, увидев их обоих, крайне рассерженных... Эмоции на лице флерса таяли, глаза становились пустыми и пьяными... Я переключилась на vis-зрение — внутри него плавал маленький красный вихрь...

Во мне всё взорвалось, и я выплеснула силу на физическом уровне.

— Как ты мог?!!! — и тяжелейшая пощёчина, усиленная моим vis, отбросила Шона на диван.

Успокоиться! — приказала я себе. Закрыла глаза и медленно глубоко вдохнула. Постаралась выдохнуть как можно ровнее, без рывков. Это помогло. Я настроилась и принялась ловить красное облачко в Лиане. Сейчас я его выловлю, и ничего страшного не случится, тем более что Лиан с красной силой знаком и периодически получает её по капле от меня. Сейчас... Сейчас... Вот! Бегающая тучка притянулась к моей ладони, и я забрала её. В Лиане остались маленькие клочки лёгкого розоватого тумана, но это не страшно.

Фух... Я без сил обняла и прижала его к себе. Моё солнышко утреннее... Лиан очнулся и спонтанно открыл связь: на меня обрушились вина, благодарность и беспокойство.

— 'Инкубы плохие', — это была первая оформившаяся мысль.

Я лишь покрепче прижала его к себе, давая понять, что никому его в обиду не дам. В ответ Лиан неосознанно 'просиял' светло-зелёной силой, ведь благодарность — одна из движущих основ vis-обмена флерсов. Я быстро подхватила силу и вернула ему половину. За моей спиной раздался странный звук, похожий на придушенный крик, но я не опасалась Шона — рабская метка удержит его от глупостей.

Лиан, получив от меня силу, тут же пришёл в себя, нервно раскрыв свои крылья, так похожие на два веера.

— Инкубы плохие! — заговорил он вслух, упорядочивая скачущие мысли. — Они ничего не дают, а заставляют генерировать. Они иссушают! — обвинительно закончил он, а его крылья продолжали беспорядочно открываться и закрываться, флерс так нервничал, что не владел собой.

Я во все глаза смотрела на моего всегда спокойного и ласкового Лиана... Красивый цветочек вдруг обернулся драконом, извергающим негодование.

— Он плохой! — и Лиан ткнул пальцем мне за спину на Шона, но я не обернулась, не в силах отвести взгляд. Рассерженный флерс... Я вижу рассерженного флерса. Теперь осталось только увидеть доброго вампира...

Видя, что я не реагирую должным образом на его слова, Лиан сменил тактику, принявшись упрашивать и объяснять:

— Они опасны, их не зря 'ограничили'. Их никто не любит! Они убивают своих хозяев, если те недостаточно жёстки с ними.

Последняя фраза меня отрезвила, я открыла рот, чтобы как следует прочистить ему мозги, и услышала тихий вой. Готовая защищаться, я в испуге обернулась на Шона...

Что происходит?

Инкуб стоял на коленях, скрючившись, как от сильной боли, вцепившись себе в лицо; будь его ногти чуть длиннее, он бы уже расцарапал себя до крови. Шон тихо, отчаянно выл. Симпатичная мордашка, скопированная с молодого Бреда Питта, превратилась в ужасную маску горя и отчаяния.

Безотчётно ища объяснение происходящего, я взглянула на Лиана, но тот смотрел на инкуба без малейшего сочувствия. Флерсу было неприятно, что рядом кто-то мучится, и не более.

— Лиан, иди к себе, — приказала я вслух, закрыв нашу связь. Он дёрнулся было возразить, но понял, что в этой ситуации надо подчиниться, и ушёл, обернувшись у двери и бросив на меня встревоженный взгляд.

— Что происходит? — в который раз спросила я пустоту, глядя на Шона. Это я с ним такое сделала? Но как я смогла?

— Шон, — позвала я. Никакой реакции, лишь полный боли и отчаяния тихий вой.

— Шон, я прощаю тебя, — и я легко коснулась его головы. — Я прощаю тебе нападение на Лиана.

Он замолчал и, не веря, глянул на меня сквозь пальцы.

— Я прощаю тебе нападение на Лиана, — чётко повторила я.

Он прерывисто вдохнул и медленно убрал пальцы от красного лица. Мелькнула мысль: 'Значит, всё же я его так скрутила...'

— Встань и сядь на диван, — попросила я. 'Что за Тьма творится?' — спросила я саму себя.

Я замерла, осознавая произнесённое ругательство. Тьма... Вчера мою квартиру залило бесхозной тьмой, может, я не всё убрала, и она теперь что-то провоцирует? Пока Шон медленно вставал, я успела добежать до кухни и ещё раз осмотреть место боя с близнецами. Нет... Семя мака всё впитало в себя... На всякий случай я схватила веник и совок, быстро смела всё, и, пробежав полквартиры, спустила мак в унитаз. Теперь уж точно всё. Моя территория чиста.

Вернулась в гостиную к Шону, он сидел, уставившись пустым взглядом перед собой, до боли напоминая Пижму, моего больного флерса. У меня руки опустились, и я без сил осела в ближайшее кресло.

— Шон, что происходит? — жалобно спросила я. — Почему ты себя так ведёшь?

— Я ваш раб, — надтреснутым голосом начал он. — Я покусился на ваш источник, на вашу ценность...

— Но ведь я сказала, что простила тебя! — перебила я. — Я бы не стала тебя бить, — попыталась я извиниться за пощёчину. — Но ты должен понимать, что будь на месте Лиана обычный флерс, ты бы причинил ему серьёзный вред.

Инкуб молча кивнул, подтверждая, что виноват и всё понял.

— Шон, ну ведь ещё полчаса назад всё было просто отлично. Что произошло? Что всё так изменило? Чего ты набросился на Лиана?

Ответ на последний вопрос я знала и спросила скорее в попытке воспитательной работы.

— Ответь мне, что произошло, — попросила я, подходя к нему и садясь рядом, но ещё не рискуя касаться его.

Шон не выдержал, скрутившись и закрыв руками лицо, он зашептал:

— Я так ошибся... Так ошибся! Не повезло... Откуда я мог знать? Я думал, вы розовая. Я вам помогу, и мы вместе преотлично заживём. Я буду приводить людей, кормить вас... Взамен не буду знать голода и буду под защитой. Я ведь умею кормить. Я дочку выкормил! И Элэйни... всегда, по первому же слову... Я же не знал, что вы универсал. Что этот с крыльями может вот так! Сладко-белым! Что он для вас всё! А мне места нет. Что я буду рабом-нахлебником-содержанцем... Крылатик стал задираться, и я подумал, что как раз время сразу показать, кто здесь главный, я же не знал... Поверьте, — вдруг с жаром произнёс он. — Не знал! Знал бы — никогда не полез! Поклонился бы ему, как старшему, и подчинился.

Я кивнула, мол, верю, и Шон продолжил:

— Мы хорошо жили с Элэйни, и долго... Но она хотела ребёнка, а как я ни старался, скольких бы людей за раз ни 'выжимал' для неё, ничего не получалось, — инкуб покачал головой, будто до сих пор винил себя за это. — Но появился Ковейн, зелёный условно белый , и предложил свою помощь в обмен на статус мужа. Она согласилась. Всё получилось легко и с первого раза... Мы инициировали ребёнка. А потом я кормил Элэйни, а Ковейн давал лишь крохи для будущего малыша. Но этого хватило. Он отравил её и захватил! — Шон старался скрыть горечь и боль за маской спокойствия, но голос его выдавал.

— Родилась дочка, которую раньше так желала Элэйни, но к тому моменту ей уже было всё равно! Никто не был нужен, кроме Ковейна. А он меня не любил, знал, что я инкуб, и ненавидел за это. Все зелёные нас боятся и ненавидят, — с безотчётным удовлетворением произнёс он. — И вот в какой-то день я стал пятном на репутации, позорной тайной, а дочка — полукровкой. Хорошо хоть Элэйни успела заставить его признать дочь, Венди это очень помогло.

Я согласно кивнула, обдумывая всю эту грустную историю.

— А что такого дал ей Ковейн?! — вдруг с жаром спросил Шон, заглядывая мне в лицо, будто я знала ответ. — Она думала, что станет с ним универсалом, но за двадцать или уже больше лет ничего не произошло. Так и осталась розовой. Он её просто пьянил, как я людей. И хотя я по-прежнему таскал их ей, кормил её, она прогнала меня, потому что он так хотел. Прогнала... — мгновение помолчав, он бесстрастно продолжил:

— Я надеялся найти новую защиту, новую хозяйку, которой буду полезен, и она будет меня ценить. Просчитался... Стал рабом-нахлебником-содержанцем.

С последним словом его лицо превратилась в маску вежливой покорности, а я сидела, опустошённая его рассказом. С одной стороны, мне полегчало оттого, что это не я виновата, а он сам от отчаяния и раскаяния так навредил себе. Но с другой... Какая жизнь всё же иногда сложная и гадкая штука. Ещё несколько часов, да что там — минут назад Шон был мужчиной, а не размазанным... нечто. Он защищал меня, убил вампа, показал себя как надёжный соратник, достойно перенёс необходимость рабской метки... А сейчас сломался.

— Шон, — осторожно начала я. — Ты зря так расстроился и воспринял всё в столь чёрном свете.

Он замер, не дыша.

— Я думаю, мы найдём выход из положения, — продолжила я. 'Вот только придумаю хоть что-нибудь'.

Шон ничего не сказал, он просто смотрел на меня в слабой надежде, а мне, как назло, ничего в голову не лезло.

— Вам нужны люди? — подсказывая, спросил он.

'Не нужны мне чужие одурманенные девушки! Брр....' И тут...

— Мне нужна защита...

— Я умею драться с вампами, — обрадованно сообщил он. — Я несколько лет убивал их, работая в паре со слугами Единого.

У меня отвисла челюсть. Кажется, проснувшись сегодня, я провалилась в глубокую нору — Curiouser and curiouser!

Во мне разгорелось любопытство, я хорошо знала это своё состояние — обычно ни к чему хорошему оно не приводило. Из любопытства я вечно совершаю какие-то глупости. 'Но с другой стороны, у меня крайне мало информации об инкубах, надо узнать их получше', — принялась я уговаривать себя. Что мне известно? Что инкубам нужно насыщаться каждую ночь, и как только день закончится, и солнце краем коснётся земли, они вновь ощущают голод, как бы ни были сыты до этого. Они не могут запасать...

— Шон, а ведь ты вчера пришёл полным и отдал мне не так уж мало... — начала я издалека, нервно дёргая уголок диванной подушки.

— Да, как только солнце село, я нашёл девушку, а по дороге к вам ещё одну перехватил, — отчитался он.

— И быстренько отдал всё, — закончила я за него.

— Да, но я могу носить в себе несколько часов. Правда, какая-то часть всё равно утекает, — нехотя добавил он.

— А все инкубы так могут?

— Не знаю. Нас мало, а я ещё всегда их избегал, ведь мне часто удаётся выдать себя за divinitas.

— Понятно... — успокоившись, я отложила подушку и наконец-то решила, что делать, как всегда, уступив своему любопытству.

— Шон, мне не нужны люди, мне нужна защита, и мне нужен водитель, — не знаю, могу ли я рассчитывать на своего шофёра Митха после прошедшей ночи.

— Я вожу машину, — обрадовано сказал он, — и я могу вас защитить от людей, волков, слабых divinitas и слабых вампов.

— Вот и чудно. А теперь давай обсудим условия метки. Мне надо разрешить тебе кормление?

— Да, — осторожно произнёс он.

— Тогда разрешаю тебе кормиться от людей, достаточно сильных физически и духовно. Тех, кто может пережить... тебя без ущерба для своей жизни.

— Повинуюсь, — согласно кивнул он, и в его глазах мелькнула радость.

— Запрещаю тебе кормиться от моих слуг, — вспомнила я.

— Повинуюсь, — согласился он.

— Я ничего не забыла? — простодушно спросила я.

Шон замялся и потупился. Эта привычка, опускать глаза долу, живо напомнила мне о столетиях, проведённых им в рабстве.

— Венди, — тихо произнёс он, не рискуя о чём-то просить.

Ага...

— Разрешаю тебе кормить дочку, если ты уверен, что мне не понадобишься.

— Повинуюсь, — радостно согласился он.

— Разрешаю тебе кормить другого divinitas, если есть серьёзная угроза его жизни... или твоей.

— Повинуюсь.

— Ну что ты заладил? Повинуюсь да повинуюсь... — буркнула я, ёжась и ощущая себя рабовладелицей.

Шон пожал плечами: мол, а что мне ещё сказать.

— Ну? Ты успокоился? — ласково, как плакавшего ребёнка, спросила я.

Он кивнул, смутившись.

— Я действительно буду вам полезен как охранник и водитель?

— Да. А ещё ты многое знаешь и многое можешь рассказать.

Он неуверенно кивнул.

— Я сейчас тебя немного подкормлю, — отчаяние и страх опустошили его до дна. — А потом попробую увидеть твои воспоминания: так ты ответишь мне на вопросы.

Он опять неуверенно кивнул, но положил ладони под бедра, показывая, что готов полностью подчиняться. Ладони и рот — главные vis-органы инкубов, через них они могут отдавать и тянуть большое количество силы. Через глаза и нос-обоняние тоже могут, но намного меньше — эту информацию я почерпнула из своей 'детской' книги. Сидя на ладонях, Шон давал понять, что не коснётся меня и не возьмёт силу без разрешения.

Сев ему на колени лицом к лицу, я расстегнула его рубашку и скинула с плеч. Поглаживания гладкой горячей кожи инкуба и его восхищённого голодного взгляда хватило, и я начала медленно, потихоньку наполняться красной силой человеческих эмоций, в данном случае — плотского желания. Я никуда не спешила и не торопила этот процесс. Ночью, всего несколько часов назад, я так насияла белым, что перетрудила сердечный vis-центр, а потому не хотела без нужды нагружать ещё не пришедшую в себя vis-систему.

Поглаживая Шона, я чуть-чуть забирала, и именно его капли провоцировали во мне рост силы, можно было бы сказать, что сейчас я всё же кормлюсь от него. На его лице мелькнула мука — я тут же вспомнила, что инкубы ощущают vis-голод как физическую боль, и поспешила предложить ему накопленное, поднеся ладошку ко рту. Он аккуратно взял предложенное в поцелуе, постаравшись не тянуть силу, зато, взяв, тут же отдал часть обратно, вызывая во мне ответную реакцию, провоцируя генерировать. Мы принялись раскачивать и переливать силу друг другу. Если сила Лиана была похожа на торт из радости, то сила Шона была пряной, дразнящей и опьяняющей, она не отпускала, не давала остановиться, предлагала взять ещё чуть-чуть. Я, ничего не опасаясь, пошла у неё на поводу, и в какой-то момент мне безумно захотелось впиться в него поцелуем, чтобы напиться этим досыта. Но Шон вдруг вывернулся, резко повернув голову вбок.

— Не стоит, моя госпожа. Позже вы пожалеете, что не сдержались, — сообщил он спинке дивана.

А я, опьянённая, рассматривала его ухо и решала, разозлиться мне на это самоуправство или нет. Но время было выиграно. За считанные секунды чужая сила переварилась. Я обрела возможность нормально мыслить и поняла, насколько Шон был прав, прервав взаимное кормление.

— Я ценю твою лояльность, — ласково сказала я, окончательно придя в себя.

От этих слов Шон развернулся от спинки дивана обратно ко мне.

— Только не надо звать меня 'госпожа'. На работе и при свидетелях зови меня леди или мэм, наедине — Пати.

— Хорошо... Пати.

— Ты сыт? Ты не будешь голоден до вечера?

Он кивнул, не поднимая глаз. Я задумалась, а не попытка ли это соврать мне?

— Скажи вслух.

— Я не хочу быть нахлебником, — упрямо произнёс он.

Ну и как это понимать? Я глубоко вдохнула, успокаиваясь, надо найти баланс наших желаний.

— Тебе нужен человек, чтобы нормально дожить до вечера?

— Нет. Сегодня я искать не буду.

— Какова будет сила твоих страданий к вечеру по десятибалльной шкале?

Шон пожал плечами.

— Четыре-пять...

Я успокоилась, половина от критического значения — не так уж плохо.

— Итак, я хочу кое-что узнать, — перешла к делу я.

Он с готовностью кивнул.

— Ты ведь не только растил дочку, ты её воспитывал, передавал ей свои знания.

— Да... Но она ведь дочь...

— Угу, а нас с тобой связывает рабская метка, и через неё тоже многое можно узнать. Настройся так же, как если бы рассказывал дочери, остальное я попытаюсь сделать сама.

Я устроилась поудобнее, постаравшись, чтобы наши лбы максимально касались друг друга, а жаркие, пряные губы Шона не мешали сосредотачиваться.

— Расскажи, как ты попал к слугам Единого, — чужим голосом попросила я, настраиваясь на его рацио-центр.

— Я был у вампов, они подчинили меня, — произнёс он, и до меня долетели отголоски отчаяния и страдания, но никакой визуальной картинки не было. С Лианом было куда легче, он сознательно разворачивал 'видеоролики', рассказывая мне что-то.

— Вспомни, при каких обстоятельствах ты увидел тех слуг, с которыми потом вместе убивал вампов. Вспомни знакомство.

На меня нахлынули его эмоции и ощущения, но опять никакой картинки не было.

— Вампы держали меня на привязи рядом с собой под землёй, — принялся тихо рассказывать Шон, а я пыталась отстраниться от его отчаяния, бессилия и ужасной горечи. — Они пили от меня каждую ночь, и я не истаял лишь потому, что мне перепадало от людей, которых они приводили. И вот однажды днём пришли они — мужчины в железе и две женщины. Мужчины убили вампов, отрубили им головы, вбили колья, хотели убить меня, но одна из женщин заступилась, сжалилась, сказав, что если я христианин, то меня нельзя убивать. Кто-то из мужчин дал мне флягу святой воды. Мне нечего уже было терять, и я её выпил, решив, что если сила Единого сожрёт меня, то так тому и быть. Выпил, и вода Единого смыла горечь и боль, съев меня до самого дна, я совсем обессилел и думал, что сейчас истаю... Наверное, что-то изменилось во мне, в моём лице, ведь мне стало нестрашно и даже хорошо... В общем, люди приняли меня за своего и унесли с собой. Дороги не помню, а очнулся я от сладких-сладких капель силы, меня кто-то кормил по чуть-чуть, одним лишь взглядом. После стольких лет голода и горечи вампов, эта сладость даже в каплях... Я был готов ради этого на всё. Их было всего три. Три источника: две женщины и один мужчина, но его сила всегда была горькой, он ненавидел меня за то, что плотски желал.

— Неужели ты обычно кормился от них? — раздосадованно спросила я. Никому нельзя нарушать обеты, а слугам Единого тем паче.

— Нет. Они же были Его слугами, — успокоил меня Шон. — Не как обычно, всегда по капле: взглядами, мыслями. Мне редко удавалось даже коснуться их. А мужчина, тот боролся с собой, и иногда от него приходило много силы, иногда почти не было. Было очень тяжело настроиться, ведь женщины боялись своей реакции на меня и тоже боролись с собой... Приходилось маскироваться... А ещё всё время, всюду, была разлита сила Единого и вспыхивала, когда его кто-то усердно поминал или призывал. Мне по-прежнему всегда было больно, но хоть не горько. Да и обращались со мной они всё же лучше, чем вампы.

— Тебя не раскрыли? Считали человеком?

— Да.

Инкуб выжил в монастыре... Похоже на пошлый анекдот, на самом же деле это трагедия. Для всех.

— Почему ты не сбежал? Тебя как-то удерживали?

— Нет, не удерживали. Я сбегал раза три, когда становилось уж совсем невмоготу, и от голода я мог натворить глупостей. Несколько дней... куролесил и возвращался.

— Почему? — удивилась я.

— Бесхозный инкуб — лёгкая добыча. Я опять попал бы в плен к вампам или, если бы повезло, в рабство к filius numinis.

Помолчав, он продолжил:

— Я возвращался, меня наказывали... Поста и молитвы я бы не вынес, но я выкрутился: меня били плетьми и прощали довольно быстро.

Выкрутился... Да, для инкуба физическая боль слабее мук голода.

— Так как вы сражались с вампами?

— Когда они поняли, кто их убивает, начали войну. За стены монастыря, на освящённую землю, они сунуться не могли, но нам была нужна еда, и за запасами приходилось ездить в городишко, а это почти сутки пути на телегах. Они убили всех в первом обозе — нам рассказали об этом крестьяне. Отправили второй обоз, и когда он возвращался, то ему навстречу вышел наш отряд, помочь продержаться ночь.

— Каждый получил по вере его... — после паузы задумчиво произнёс Шон. — Остались только брат Петер и я. Он молился, а я, уже привыкший к силе Единого, его защищал. Он их замедлял или не подпускал, а я вцепился в него — единственную надежду не попасть снова к мертвякам — и отбивался, как только мог. Мы доставили продукты, — скупо закончил он.

— Так вот и стали с ними бороться: кто веровал и мог сиять силой Единого, был как бы щитом, от него зависело всё, а уж 'клинки' должны были постараться отсечь вампу всё, что можно, а лучше сразу голову.

Мне вспомнился его вчерашний удар, убивший неизвестного вампа: без малейших сомнений, мгновенно, отработанно.

— Сколько ты жил в доме Единого?

— Несколько лет... Лет пять или даже больше.

Ясно: у инкубов, как и у всех divinitas, плохо с чувством длительного времени, зато мы все замечательно чуем время суток.

— А что случилось потом? Как ты от них ушёл?

— Я не ушёл. А что случилось, я так и не понял. Что-то произошло... Они расстроились, и сила Единого перестала беспрекословно им подчиняться. Они ослабели.

— Возможно, их объявили еретиками, — размышляла я вслух. — Отказались от этого ордена или монастыря... Тем более, там были не только мужчины, но и женщины.

— Никто не ломал обетов, — тут же вскинулся инкуб, защищая тех, кто когда-то его приютил.

— Я и не говорю этого, — успокоила я. — Так что же случилось? Неужели их выкосили вампы?

— Нет, — гордо ответил он. — Многие ушли, бросили нас, перешли в другой монастырь, наверное. А оставшиеся... Мы дали бой и победили. Нас было десятеро, пять щитов и пять клинков, вампов было тридцать или более. Обезумевший мастер понаделал звероподобных детей, и пока мы, три двойки, бились с этими зверьми, четверо бились с мастером. Он убил их всех... но настоятель Лука, умирая, убил его, испепелил лишь силой. Я всегда боялся настоятеля, ему даже не надо было ничего произносить вслух. Вот уж кто был любимым слугой Единого — его Господин никогда не жалел для него силы. — Говоря это, Шон транслировал страх и уважение, было ясно, что он старался вообще не попадаться на глаза настоятелю.

— А кто-то выжил?

— Да, те две женщины, ещё одного ранили-погрызли, но он попросил отрубить ему голову, боялся стать вампом. Мы похоронили всех как положено, и женщины ушли в монастырь отшельниц, сказав, что сделали всё, что должно. А я остался один... ушёл в город и стал жить сам, прячась на ночь ото всех в доме Единого. Я долго так жил...

'Какая странная история', — подумала я. Хотя те же волки становились на службу к Единому, вернее, его слугам... Но волки почти люди, а инкубы — vis-существа.

— Шон, а ведь говорят, что инкубы не могут себя сдерживать, что вы не можете противостоять своему голоду, насыщаетесь, даже если понимаете, что всё кончится очень плохо, причём для всех. А ты годами сдерживался в монастыре...

— Правильно говорят. Мы потому и вымерли почти, а новых, хвала Всему Сущему, давно не появлялось.

— А как вы появляетесь? — перебила я его, не сдержав любопытства.

— Проклятие, — удивлённо отозвался он. — Мы когда-то были людьми, суккубы и инкубы, и каждого из нас кто-то проклял.

— За что?

Он пожал плечами

— Отвергли, растоптали любовь, убили тех, кто нас любил, или сотворили страшное зло из-за похоти, желая кого-то. Да мало ли за что.

— Ну как же? — удивилась я. — Такое страшное проклятие... Я не знаю ничего страшнее, — подумав, сказала я.

Шон опять пожал плечами.

— Каждый из нас это заслужил. Хорошо хоть никто не помнит своей человеческой жизни.

— А вы что, мёртвые? — спросила я, ощущая себя глупой девочкой.

— Ну да, инкубами и суккубами становятся после смерти, мы духи, обрётшие плоть. Мы истаиваем, а не обращаемся в землю. Так вот, про дом Единого: я мог там сдерживаться, потому что Его сила здорово прочищала мозги, боли не снимала, но соображать я мог и глупостей не делал. А до этого и после... я делал глупости от голода. Глупости и подлости, — со вздохом добавил он.

— Все их делали, — тихо отозвалась я, вспомнив о цене моего прибытия в Новый Свет.

— Ну и подарок Уту, — вдруг закончил какую-то мысль Шон.

— Что?

— Подарок Уту всегда помогал мне сдерживаться, вот как сегодня, — объяснил он.

— Подарок Уту — это белая сила, запертая в тебе, благодаря которой ты похож на divinitas? — поняла я.

Шон кивнул.

— Да, это было так давно, что я почти ничего не помню, я был молод... Уту обладал ужасной мощью и мудростью, — я поверила его словам безоговорочно. — И он был также богом справедливости... Он не развеял меня, а сделал мне подарок...

Повисло задумчивое молчание.

— Может, меня несправедливо прокляли? — тихо сам себя спросил Шон.

От этих слов у меня мороз прошёл по коже, а в горле встал ком... Сколько же раз он задавал себе этот вопрос, не находя ответа?

Я легко коснулась уже не пышущей жаром желания кожи.

— Ты очень силен и умён, — попыталась утешить я.

— Я инкуб. Я любого могу заставить желать меня и истекать силой: люди, волки, прочие оборотни, divinitas красные и зелёные — никто не может устоять передо мной, если есть время и я подобрался достаточно близко. Никто не может оторваться от меня, если я сам этого не хочу.

От этих слов мне стало страшно, и он почувствовал этот страх.

— Рабская метка — достаточная защита. Семейная или слуги тоже, — добавил он. — Но мы действительно опасны. При Элэйни я был также и палачом, наказывая бунтовщиков и неугодных. Она, конечно же, не творила зла сверх необходимого, но и не позволяла покушаться на свою власть, а я был рад защищать её и быть полезным.

— Ты травил зелёных красной силой, а красных заставлял генерировать сверх меры, пока они не калечились, — сама себе сказала я.

Но Шон понял мои мысли вслух по-своему.

— Да, хоть я и не вижу силы, но хорошо чувствую её вкус и умею дозировать. Я знаю, когда divinitas или человек просто перетрудится, а когда покалечится. Вы можете полагаться на меня.

Не выдержав, я соскочила с дивана.

— Свет и Тень! Надеюсь, я никогда не дойду до того, чтобы держать штатного палача!

Шон с осуждением смотрел на меня.

— Вы не поняли. Защита от врагов предполагает и их наказание, чтобы другие боялись.

— Да всё я понимаю, Шон. Всё...

Я влипла. Я серьёзно влипла в нашу политическую жизнь. И дальше отсиживаться в изоляции уже не выйдет.

И теперь я прекрасно поняла, что он имел в виду вчера, предлагая себя, предлагая свою свободу. Какой кошмар так жить — мало того, что ежедневные муки и голод, так ещё и вечная жертва, вечный раб, единственный выбор которого — между злым господином и не очень злым. Тут мне кое-что пришло в голову...

— Шон, а всё же почему инкубы вымерли, и как дела у суккубов? Они отличаются от вас?

— Суккубы разве что чуть слабее... Но я давно о них не слышал. Если и остались где-то, то я о них не знаю.

— А двести лет назад меня приняли за суккуба... — сказала я, вспоминая судьбоносную встречу в Париже с неизвестным filius numinis.

— Скорее всего, это была попытка оскорбить. Двести лет назад нас всех уже почти не осталось.

— Почему?

— Потому что вампы, кормясь от нас, обретали возможность питаться не только кровью людей, а и их похотью. Они становились сильнее. А их пленники-инкубы рано или поздно истаивали. Раньше, до вампов, мы были орудиями убийства, охранниками или кормильцами, то есть обычными слугами, вернее, рабами, потому что все хозяева старались максимально обезопаситься. А с приходом вампов мы стали витаминным, — он выделил это слово, — кормом. Деликатесом, которым вскармливали особо ценных птенцов.

У меня голова шла кругом от обилия абсолютно новой информации, сдобренной эмоциями и чувствами Шона.

— Если вас все боятся, то почему вас так легко подчинить? — пытаясь собраться с мыслями, спросила я.

Шон удивлённо уставился на меня.

— Потому что мы беззащитны перед чуждой силой...

Я чуть не треснула себя по лбу, ну да — как инкуб может переработать чёрную, белую или зелёную силу? Никак — он имеет дело только с красной, другие vis-цвета его травят.

— ...и если не успели настроить жертву, то та может отбиться. А вампы, они подчиняют всех, чью кровь отведали.

— Не всех! — я вспомнила вампира Абшойлиха и его позорную смерть.

— Ну, белых divinitas они и не кусают.

Кусают... Иногда уже совсем незаметное место укуса на руке беспокоит меня. Когда рухнули башни и люди были в страхе и отчаянии долгие дни, оно ныло и не давало сосредоточиться.

— Шон, а зачем ты попросил меня выпить твоей крови, если вамп укусит тебя? — вспомнила я то, что хотела спросить ещё вчера.

Инкуб смутился, а я разозлилась, поняв, что если бы хлебнула его крови, то, скажем так, была бы переполнена плотским желанием.

— Ну-ка расскажи подробно, что было бы, если бы я выпила твоей крови?

— Для красных, особенно красно-чёрных, наша кровь — это вход в боевое безумие. Я думал, если станет совсем плохо, если вы не сможете больше сиять, то это наш последний шанс.

...Обратить силу плотского желания в агрессию... Смогла бы я жить и управлять белой силой после такого? Неизвестно.

— Шон, — в моём голосе прорезался металл. — Никогда больше не принимай такие решение за меня.

— Да, госпожа.

Я сидела, обхватив голову. Я не глупая, многое могу понять и выучить, но когда много всего: информации, чужой силы и чужих эмоций, то я путаюсь. Мысли скачут... Какая-то важная мысль... Наконец, я ухватила её за хвост.

— Ты сказал 'раньше, до вампов', разве они не столь же древние существа, как вы и оборотни? Разве в древности вампирами не становились после смерти и страшного проклятия?

Шон задумался.

— Неупокоенные мертвецы были всегда и везде. В случае если бог загробной жизни не принимал душу и отсылал её обратно в тело, или душа не хотела посмертного покоя. Такое было. И тогда либо немёртвый сам упокоевался, выполнив то, что должно, либо обладающие силой разрывали его связь с телом, упокоевая. А вот эти... твари Тьмы, готовые пожрать нас всех, — это заслуга Единого.

Я без слов уставилась на него. Голова отказывалась выдать что-либо, кроме удивления.

— Вы не знали? — немного удивился Шон. — Когда Единый вытеснял старых богов, он был очень суров. Люди очень боялись Его, но всё равно нарушали обеты, грешили... А потом год за годом пошли волны чумы, и мир погрузился в страх и тьму. Люди умирали и умирали. И некоторые из них настолько боялись Его суда, что сами обращали себя в живых мертвецов. Кровь — самый грубый носитель силы, вот ею они и стали питаться.

— А откуда ты знаешь всё это?

У меня в книге почему-то ничего не было сказано о вампах, и я о них знала лишь то, что мне вот так рассказали.

Шон пожал плечами.

— Нас всех сила Единого ослабляет как чужая, а их убивает. Они все Его боятся. И среди этих вампов нет по-настоящему старых. Самые старшие умерли — нельзя долго жить на одной лишь крови. Но они оставили удачное потомство, — зло произнёс он. — По сути, они люди, мёртвые люди, и потому опасны. Люди всегда были опасны, а обрётшие власть смерти — во сто крат. Вампов надо уничтожать всегда, когда есть хоть малейшая возможность, — убеждённо произнёс он. — И Майами тому пример! Люди умнее нас, и, следовательно, мёртвые люди, вампы, тоже умнее нас. Они нас обыграли. Сделали. Забрали город, не потеряв никого из своих, а мы разбрелись, как псы после пожарища.

— Люди умнее нас... — эхом отозвалась я.

— Да, они хозяева этого мира. Единый помог им такими стать.

Моя голова, казалось, лопнет от бешено крутящихся в ней мыслей.

— Мне хватит на сегодня новостей, — каким-то больным голосом отозвалась я. — Хочу побыть одна...

— Гос... Пати, что прикажете?

— Занимайся своими делами, а к закату подходи в ресторан.

— Спасибо... Пати.

Я недолго оставалась в четырёх стенах: мне нужно было уединение, а пять флерсов его не подразумевали. Я нашла амулеты-накопители зелёной силы, отдала пришедшим в себя близнецам Ландышам и ушла в Центральный Парк. Забившись там в самый тихий и дальний угол, я приходила в себя, переваривая то, что узнала от Шона.

Ну да, всё верно. Впервые за многие годы я задумалась о глобальных вопросах — о мире, о прошлом и будущем. В отличие от большинства divinitas, я не менялась в лице при упоминании Единого и не называла его Узурпатором. Как-то так вышло, что я научилась сосуществовать с Ним, тихо собирая крохи с Его стола. Я привыкла считать Его союзником, за чью широкую спину можно спрятаться от врагов. Так, падре, Его слуга, сам того не зная, спас нас этой ночью. Я привыкла считать Единого белым, и совершенно напрасно. Он многоцветен, как многоцветны люди. Он — это они. Костя верил в Него, я всегда видела радужный шар в его сердце, и от этого источника перепадало и мне. Дениз верит, и её 'душа' в голове. Когда я ставила над ней эксперименты, радужный шар лишь пару раз мешал, но в большинстве случаев никак не реагировал на мою силу и позволял ей воздействовать на тело Дениз. У Герба МакФлоренса радужный шар силы Единого был в сердце и маленький-маленький... Но Герб был отличным человеком... У нас, divinitas, естественно, нет этих радужных шаров, но ведь есть и люди без них... А ещё — шары радужной силы есть не только у христиан... Как это всё понимать? Что думать?

Время пролетело незаметно, я разложила новые знания у себя в голове, так и не сделав каких-либо выводов. И только не могла понять, что меня царапнуло в последних словах Шона о вампах. Так и не поняв и решив, что разберусь позже, я медленно побрела обратно в ресторан на встречу с моим мужчиной-источником Крегом.

Крег с медными кудрями и брюшком напоминал Амура-переростка, от его забавного вида и по-детски открытого взгляда мне стало хорошо и привычно, как путешественнику, вернувшемуся домой.

Мы весело поболтали с ним в баре; Крег, думая, что я страдаю из-за разбитого сердца, был очень мил и старался меня всячески развеселить и ободрить. Ему это удалось. Забавно, он считал меня своим другом, а посему совершенно искренне не расценивал секс со мной как измену жене.

Когда мы поднялись наверх, он был особенно нежен и нетороплив, я тоже не стремилась взять от него побольше. Сила плохо слушалась после вчерашних подвигов, а vis-система требовала умеренности. В этот раз я даже не привязала ему руки, чем весьма его порадовала. Но всё же надо было это сделать, от его прикосновений я не совладала даже с таким небольшим объёмом, и нежность, радость и плотское желание выплеснулись из меня, подарив нам второй тур. После угомонившийся Крег с сожалением покинул кровать ради мяса под белым соусом, заботливо припасённым мной.

— Сделаем завтра перерыв? — предложила я. Крег был исключительным по силе источником и не нуждался в длительном восстанавливающем сне после 'общения' со мной, но сегодня он выглядел уставшим.

— Наверно, Пати. Если я опять не высплюсь, то, боюсь, могу разочаровать тебя. А тебя я разочаровывать не хочу.

— Мой меднокудрый Амур, — рассмеялась я, — ты поразил меня раз и навсегда, мне не грозит разочарование в тебе.

Крег закатил глаза

— Ох, Пати, и она требует, чтобы я подстригся. Ну что за напасть!

— Не вздумай, — заговорщицки произнесла я.

— Никогда, — как клятву произнёс он.

И мы весело рассмеялись, довольные друг другом и нашим маленьким союзом против всех бывших и будущих жён Крега.

Поев, мы разбежались: Крег к беременной и капризной жене, а я к своим флерсам — покормить, пока случайно не растеряла силу.

Лиан встретил меня инспектирующим vis-взглядом: похоже, у окружающих входит в привычку смотреть на меня, как на провинившегося подростка. Я легонько щёлкнула флерса по носу, чтобы не забывался и знал меру.

— 'Ну я же волнуюсь о тебе', — непонимающе-обиженно выдал он.

Я поскорее захлопнула связь, чтобы не выпустить злобную и трезвую мысль о том, что волноваться он должен о больных флерсах Мальве и Пижме в первую очередь, о Ландышах во вторую, а уж о себе я позабочусь сама. Лиан успел уловить образы флерсов и доложил вслух, что Мальва и Пижма кормлены им два раза. Он действительно отдал им небольшой запас, оставшийся у него с утра, и сейчас был пустым — тусклым. Успев конвертировать человеческие эмоции, полученные от Крега, в ярко-белую силу жизни, и добавив в неё чуть зелёной силы живой природы, я по глотку отдавала её Лиану. Флерс наполнялся и расцветал на глазах: глаза засияли, волосы стали бело-лилейными, в воздухе появилась свежесть лугового утра. Вдохнув полной грудью аромат, который успела так полюбить, я полюбовалась на своё сокровище. Увидев восхищение в моих глазах, а может, и нечто большее, Лиан зашевелил крыльями и тихо вспыхнул, генерируя силу, сам подхватил её и почти всю отдал мне.

— Не надо больше сиять, — попросила я. — Может, завтра, но не сегодня.

Он кивнул, соглашаясь, и мы вместе пошли во флерсную. Мальвочка, увидев меня, взволновано вскочила, а желтоволосый Пижма остался безучастно сидеть. При виде этих бедняг тихая радость, подаренная силой Лиана, улетучилась. Флерса была рада и испугана одновременно, её широко раскрытые, розовые с салатной окантовкой крылья подрагивали в такт учащённому сердцебиению. А ещё она нервничала, не зная, как ей быть со своим другом: поднять его для приветствия или оставить как есть. Я поспешила успокоить девочку, ласково заговорив с ней и предложив силу на ладошке. Она сосредоточилась, как ученица перед экзаменом, и, закрыв глазки, принялась 'лакать' силу. Если вчера она вылизывала мою ладошку, как блюдце с мёдом, то сегодня уже 'вылизывала' мысленно, видно, Лиан не терял времени, стараясь научить её самому необходимому. Я не жалела ни похвал, ни силы для столь прилежной ученицы, она быстро наполнилась и опьянела. Тихо-тихо, будто шелестя, она засмеялась и тихонько закружила по комнате... Я с грустью вспомнила звонкий смех и прыжки Фиалочки. Тем временем флерса упала на колени Пижмы и отдала ему в поцелуе весь излишек, мгновенно протрезвев, но всё равно оставаясь сияющей... там, где не было шрамов. Приняв мою грусть за осуждение, она смутилась, не зная, что сказать.

— Всё хорошо, маленькая, ты всё сделала правильно, — поспешила успокоить я. — Отдыхай, а я займусь твоим другом.

— Вы накормите его? — радостно спросила она.

— Конечно, я же обещала.

— Хорошо, — довольно произнесла она и бесшумно отошла к окошку, к цветам. Флерсы вообще негромкие существа, но Мальва и Пижма привыкли быть абсолютно бесшумными и не пахли. Мальва лишь в моменты опьянения начинала источать слабый аромат своего цветка.

Когда я села на тахту и посадила Пижму рядом с собой, Лиан, до того времени тихо стоявший за моей спиной, устроился на табурете напротив меня, и мы начали безмолвный разговор.

— 'Я взял без спросу ткань', — начал Лиан.

На флерсах были новые наспех сшитые одежды: на Пижме — штаны, на Мальве — топик и юбочка из моей тонкой хлопковой простыни. Я редко ею пользовалась...

— 'Ты правильно выбрал, — успокоила я. — Ландышам тоже сшили?'

— 'Да'.

— 'Когда ты сможешь подсоединиться к Мальве? Как быстро она из обузы станет помощницей?'

Лиан задумался.

— 'День-два — и я буду в норме, тогда и смогу начать её чистить. Но если начну чистить, то меня может не хватить на Пижму. А во время чистки я к ней и подсоединюсь'.

— 'Пижму буду кормить я', — я гладила флерса, будто омывая своими прикосновениями, по чуть-чуть вливая в него силу. — 'Так ты будешь её чистить?..'

Мальвочка, если глянуть vis-зрением, действительно виделась грязной: тёмно-зелёная, почти чёрная сила пятнала её руки, ноги, шею, даже живот. Укусы? Мне стало дурно, я с трудом сдержала рвущуюся из меня клятву. Клятва будет мешать жить, но я и без неё не забуду, что надо уничтожать вампов при первой же безнаказанной возможности.

Лиану перепала часть моих эмоций, хоть я и закрылась ненадолго, чтобы прийти в себя и успокоиться; а когда открылась, он грустно ответил:

— 'Да, буду качать через нас силу, забирая тёмное себе. Я такое делал с Фиалочкой и другими... раньше'.

— 'Фиалочка не была такой грязной', — вырвалось у меня.

— 'Да. Но я справлюсь за несколько раз'.

— 'Ты мой помощник, моя опора'.

От этого признания Лиан пересел ко мне и обнял. Мальва бросила на нас короткий взгляд и вновь дисциплинированно отвернулась к цветам. Бедная, запуганная до самого дна флерса...

— Мальвочка, иди к нам.

Секунду посомневавшись, она поднялась и подошла с виноватой улыбкой.

— Садись рядышком.

Она аккуратно села, я сама притянула её поближе. Поняв, что всё хорошо, флерса расслабилась и приобняла Пижму.

Я закрыла нашу связь с Лианом, чтобы спокойно подумать о событиях последних дней и о том, что делать дальше. Близнецы были плохи, они казнили себя за нападение на меня и Лиана. Днём они молча взяли у меня накопители, не поднимая глаз. В том состоянии после разговора с Шоном я не стремилась с ними общаться, а может, надо было им хоть что-то сказать. Я открыла связь.

— 'Лиан, ты слышишь Ландышей, хоть немного?'

— 'Совсем чуть-чуть'.

— 'Как они?'

Растерянность...

— 'Как обычно...'

Я закрылась. По уму, надо бы наполнить зелёные накопители, но это долгий процесс, требующий сосредоточения, а я сейчас не способна на такой подвиг. Значит, буду кормить Ландышей сама, тоже весьма своеобразный процесс... После вчерашнего я себе слабо представляю, как смогу добровольно отдать силу своим неудавшимся убийцам.

Наполнив Пижму до лёгкого опьянения, я уложила его на тахту, стараясь не всматриваться в ужасные шрамы. Даже сейчас было видно, что измождённый флерс некогда был... интересен. Если Лиан напоминал тонкокостного подростка и специально для меня 'накачал', перекидываясь, плечи и спину, став похожим на маленького атлета, то Пижма был высок и широк в кости, по меркам флерсов, конечно. И Мальва, и Лиан были ниже его на полголовы... 'Пижма явно другой ветви', — подумалось мне.

Оставив флерсов в благостной расслабленности, я ушла в кухню, чтобы там собраться с мыслями и привести в порядок силу. Первым делом надо было конвертировать запасы белой силы в зелёный vis-цвет. Я устроилась поудобнее и вспомнила старый дуб-исполин из моего детства. Он отвоевал себе землю, уничтожив всех конкурентов; мощный и равнодушный, он одинаково принимал и солнце, и дождь, и снег. Ему не было дела до смены сезонов, они означали лишь тоненькое кольцо внутри него да миллионы желудей, которые он милостиво раздавал всем желающим. Я как будто стояла под ним, и белая, абстрактная сила жизни обретала наполнение, окрашивалась и расширялась. Почувствовав полное единение с деревом, поняв, что я, как дриада, наполнена чистой зелёной силой, мысленно поблагодарила исполина и 'вернулась' в кухню. Запах дуба не оставил меня. Прислушавшись ко времени, я не поверила и взглянула на часы — минуло меньше получаса. С лёгкой оторопью я поняла, что за полчаса смогла сделать то, на что раньше уходило полдня. Я сильно изменилась. И очень быстро. Флерсы помогли мне перейти на новый vis-уровень, и последствия этого изменения я осмысливаю до сих пор.

Собравшись с духом, я вошла в свой кабинет-лабораторию; бескрылые Ландыши сидели плечом к плечу на полу. Ландыши синхронно взглянули на меня и опустили головы, как бы закрываясь. Я всмотрелась в них vis-зрением и в который раз за сегодняшний день потеряла дар речи. Чёрные наросты на их vis-центрах и чёрные vis-вены восстановились... Этой ночью они были изрезаны, проткнуты моими стилетами из белой силы, а сейчас — целы. Единственное, что изменилось — наросты стали меньше, а вены тоньше, ведь чёрной силы из близнецов вытекло не так уж мало.

— Что же делать? — вырвалось у меня. Заклятие-изменение, применённое к флерсам, оказалось куда сложнее и опаснее, чем я думала.

— Мы вам говорили... — начал мальчик.

— Да перестаньте, — тихо отмахнулась я. Не собираюсь я их убивать. Ведь не убила, защищая свою жизнь, не смогла и не захотела.

Присмотревшись, я увидела, что зелёные вены уже в лучшем состоянии — они напоминали нити-мулине, а ведь вчера почти не просматривались.

— Как вы пережили эту ночь? — осторожно спросила я.

Мальчик криво усмехнулся.

— Не хотелось бы её повторения...

— То есть если я опять вскрою наросты и посыплю маком...

— Семя жжётся, — тихо сказала девочка. От этих слов у меня перехватило дыхание — я поняла, каким пыткам их подвергла.

— Мы опять окажемся на грани смерти, — закончил мальчик моё предложение.

— Есть ли какой-то другой метод вернуть вас?

— Нас нельзя вернуть. Мы не флерсы!

Я отошла к окну, принимая, наверное, самое тяжёлое решение в своей жизни.

— Флерсы, — солнечный свет заливал глухую стену дома напротив... — Флерсы. Я мало знаю, но не так уж мало могу. Если вы устали бороться, то я буду бороться за вас. Вчера вы не поддались, сопротивлялись приказу вампа. Это всё решило, — твёрдо закончила я.

— Поймите, мы устали от боли. Не мучайте нас.

— Мы убивали 'весенних', как нам жить с этим?

— Вы убивали? А вы могли отказаться убивать? Не могли. И не надо больше об этом. Я приняла решение, и ваши доводы не заставят меня изменить его.

— Вы жестоки... — сам себе сказал мальчик.

Эти слова кольнули сердце стилетом, слёзы обиды наполнили глаза. Вздохнув, я собралась и ответила:

— Это жестокость врача.

Что бы они ни говорили, что бы ни делали, я уничтожу эту альтернативную чёрную vis-систему и верну им крылья. Ещё не знаю, как, но верну, и они снова станут флерсами. Я всегда была рациональна, пеклась о своём благе и никогда не тратила сил зря. Но всему когда-нибудь приходит конец, всё рано или поздно меняется... или умирает.

— Вы смиритесь с моим решением или будете препятствовать? — спросила я.

Ландыши переглянулись

— Мы не будем вредить или как-то препятствовать, но ночью...

Я кивнула, понимая — ночью никаких гарантий нет.

— Вамп Алехандро окончательно мёртв, — произнесла я, вглядываясь в них.

Ни радости, ни облегчения на лицах. Значит, кроме него есть ещё твари, могущие отдать им приказ. Следовательно, как ни прискорбно, придётся их на ночь как-то... обезвреживать.

Решив, что всё сказано, я приложила руку к сердечному vis-центру девочки и направила зелёную силу. Напрасно я опасалась, что не смогу добровольно им отдать — я врач, я лечу. Влив немного, потому что сила очень медленно и тяжело двигалась по венам, я точно так же приложила руку к мальчику.

— Тяжело... — тихо произнёс он. Имея в виду, что сила не усваивается, не движется.

— Ничего, когда-нибудь станет легче, — ответила я. В голове зрел план действий.

Забрав у них грязные тряпки, заменявшие им одежду, я принесла то, что сшила Мальвочка. Новая чистая одежда смотрелась неуместно и как-то по-особому подчеркнула их измождённость.

Сжигая тряпки под вытяжкой, я старалась перестать думать о Ландышах. Надо собраться и всё же наполнить зелёные накопители.

Наконец, мне удалось сконцентрироваться и выкинуть бескрылых флерсов из головы. Я перекатывала в руках кусочек полированного янтаря, напоминая ему о силе дерева, из которого он появился, отдавая ему частичку себя — наполняя его зелёным vis-цветом. Я хотела наполнить два накопителя, но справившись с одним, поняла, что просто не смогу уже наполнить второй, и не потому, что силы нет, её бы и на три хватило — я уже просто не могу сосредоточиться.

Вечерело... Скоро сядет солнце и придёт голодный Шон... Ландышей надо связать... или запереть... Запереть негде...

Чувствуя себя раздавленной из-за необходимости делать то, что совсем не хочется, я достала обрезки простыни и проверила их на прочность. Сойдёт. Не в силах посмотреть близнецам в глаза, я сообщила, что пришла связать их. Они лишь попросили не разделять их. Можно было обойтись и без этого — мне бы и так это в голову не пришло, я не настолько глупа. Положив на стол мягкое одеяло и накрыв его простыней, я получила подобие кровати, на которой и расположились близнецы, они обнялись, и я связала им руки за спинами друг друга. Их спокойствие и понимание необходимости этого ограничения успокоило и меня. Я не делаю зла сверх необходимого — я просто защищаю себя и Лиана.

Сделав это, я побрела в ресторан, зацепившись и чуть не свалившись на своей родной, знакомой до последней пяди пожарной лестнице. Предупредила охрану о Шоне — благо с такой внешностью его даже с оригиналом, постаревшим Питтом, не спутать — и поднялась к себе в кабинет.

Полчаса я просидела в прострации без единой мысли, тихо радуясь этой пустоте в голове, а потом Дик, начальник охраны, открыл дверь и доложил, что Шон Чери здесь. А также мистер Седрик со своим другом. И мистер Седрик просит о встрече.

Я уставилась на Дика, чуть не плача, чем очень обеспокоила его.

— Пати...

Дик работал на меня почти двадцать лет и относился ко мне как к дочери, потому что первые годы работал на другую Пати, ухоженную блондинку без возраста. И та Пати передала ему на попечение свою племянницу-брюнетку — меня. Дик старался не задумываться, почему тётя и племянница так непохожи внешне, но так схожи характером и поведением, и когда Пати-блондинка успела всё рассказать появившейся из ниоткуда племяннице. Дик верил той Пати и был за многое ей благодарен, и, возвращая этот долг благодарности, он опекал меня.

И сейчас увидев отчаяние и слёзы в моих глазах, уже далеко не молодой мужчина приготовился защищать меня... Нельзя раскисать! Не время быть слабой.

Я улыбнулась, успокаивая его.

— Зови Чери, а мистеру Седрику скажи, чтоб убирался, и что я ему позвоню завтра или послезавтра. Но он наверняка не послушает и не уйдёт, так что пусть сидит и ждёт.

— Хорошо, Пати.

— Только будь вежлив с Седриком.

— Да уж этому не хлыщу не похамишь при всём желании, — ответил Дик и подмигнул, ободряя. Я ответила улыбкой.

Через пару минут в двери появился Шон; зайдя, он склонил голову и опустился на одно колено.

— Не надо условностей, — устало произнесла я. — Ни сейчас, ни потом.

— Слушаюсь, леди.

Он приблизился, принюхиваясь так, чтобы это не было заметно.

— Вы устали, леди... — осторожно заметил он.

— Устала, — согласилась я, но так, чтобы пресечь возможные предложения. — И я ведь просила наедине назвать меня Пати.

— Простите, но мне тяжело так... фамильярничать.

— Ладно, — махнула я рукой. — Леди, так леди. Мы повторим то, что делали утром, но только останови меня чуть раньше. Сможешь?

— Леди... Послушайте меня... Вы устали. Не стоит.

Я с сомнением посмотрела на него. Мне было так плохо, что пряный, чуть мускусный запах, источаемый Шоном, вызывал лёгкую тошноту.

— Не стоит, — ответил он на мои сомнения. — У меня есть человек на эту ночь, и я могу привести её вам.

— Нет, не надо. А почему ты так пахнешь? Вчера ты пах вкусно — ванилью и корицей, утром какими-то пряностями, а сейчас ещё и мускус примешивается.

— Это от голода или сытости. Чем я голоднее, тем более резкий и мускусный запах — он заводит людей, а ваниль и корица сменяют страсть на нежность и расслабленность.

Да уж... Кто-то всё очень хорошо продумал, когда создавал инкубов и суккубов, вернее, создавал проклятие для них. Я наморщила лоб, пытаясь вспомнить, что именно сказала Шону утром...

— Я обещала тебя покормить? — сдавшись, спросила я.

— Нет, вы сказали просто прийти в ресторан.

Какая я умница.

— Ну, раз так, то приходи завтра, надеюсь, я буду в лучшей форме. Или же я свяжусь с тобой днём, если понадобишься.

Увидев странную смесь чувств на лице Шона, я мысленно взвыла. Привыкай, госпожа: приказы рабам должны быть конкретными и однозначными.

— Занимайся своими делами, но так, чтобы в течение часа ты мог добраться до меня.

— Спасибо, леди, — с облегчением произнёс он.

— Переспрашивай сам... в подобных случаях, — попросила я.

— Хорошо, леди, — с сомнением ответил он. И я поняла, что рассчитывать на свободное общение не приходится.

— Тогда до завтра.

Шон молча поклонился и вышел. Посидев с закрытыми глазами, я набрала Дика.

— Мистер Седрик не ушёл, — уточнила я.

— Угу. Сидят, уминают полусырые куски мяса. Довели Поля до истерики своим заказом. Хорошо хоть сели в углу и мало кому видны... хищники, — пренебрежительно закончил он.

— А кто второй? Брутальный брюнет или вменяемый шатен?

Дик, хохотнув над характеристикой, ответил:

— Шатен.

Все ясно. Тони Грея приволок. Не отвертеться.

— Ладно, я пойду пока успокою или окончательно доведу Поля, как уж получится. А когда эти двое закончат есть, предупредишь меня, а после проведёшь их. Только мистера Седрика, — подумав, добавила я. Решив, что оставаться наедине с двумя волками, да ещё в моём состоянии — крайне неразумно.

— Сделаем, Пати.

Я спустилась в кухню, Поль, наш шеф-повар, напоминал кипящую кастрюльку, только вместо бульканья доносилось: 'Пусть идут в зоопарк и объедают там львов! Откуда они вылезли? Из Кентукки? Или Арканзаса? Ехали б туда и там жрали свои стейки с кровью'.

— Пати! — гений кулинарии увидел меня и понял, на кого можно обрушить гнев. — Пати! Что мне приходится ради тебя делать? Ты знаешь?

— Гробить свой талант? — с сочувствием спросила я.

— Да! Ты знаешь, что приходится подавать в твоём ресторане?

— Полусырые куски мяса, — сокрушённо ответила я. — Поль, а у тебя ещё остался твой маскарпоне? — с придыханием спросила я, состроив самую умильную рожицу, какую только смогла.

Поль посмотрел на меня, разрываясь между желанием поскандалить и удовлетворить своё тщеславие, второе победило.

— Остался, — гордо выдал он. — Твои клиенты настолько тупы, что не берут лучшие десерты, — выпустил он пар.

Я безмолвно изображала 'Дай! Дай! Дай!'. Поль вымешивал в общем-то безвкусный маскарпоне с ванилью и ещё чем-то, превращая его в пищу богов. Шеф-повар достал сыр и коржик и в считанные секунды приготовил пирожное, кокетливо украшенное тонкой плашкой чёрного шоколада. Я была так голодна, что поглотила бы его, не почувствовав вкуса, но Поль такого просто не пережил бы. Посему я съела всё с положенным закатыванием глаз и прочими выражениями восхищения. Шеф-повар тем временем так же молниеносно приготовил ещё одно, но уже в корзиночке и с фруктами, это пирожное также было съедено с положенными церемониями.

Мир и благоденствие в маленьком мирке кухни были восстановлены. Поль, напевая что-то без слов, принялся за работу, а его помощники, обрадовавшись отсутствию брюзжания, выполняли всё на отлично. Посчитав миссию выполненной, я тихо утащила пару бананов и персиков и скрылась у себя в кабинете.

Только я доела свой ужин, как позвонил Дик.

— Мистер Седрик рвётся к вам.

— Вот... человек. Хоть бы кофе выпил после еды... — досадливо отозвалась я. — Проведи его, и пусть кто-нибудь занесёт мне в кабинет два двойных эспрессо.

Через несколько минут девушка-официантка занесла кофе, а Дик привёл Седрика. Полуволк был вызывающе красив и элегантен, впрочем, как всегда последние лет десять. С чего вдруг он сменил внешность крепкого солидного мужчины средних лет на параметры топ-модели итальянских кровей, осталось для меня загадкой. Хотя кто знает, может, одним своим видом возбуждая страсти как у женщин, так и у мужчин, он развивал свою способность работать с красной силой человеческих эмоций, а не только тешил когда-то ущемлённое самолюбие.

Удобно устроившись в кресле, вместо приветствия он поинтересовался:

— Пати, что за игры?

— Какие игры? — устало спросила я.

Седрик поморщился.

— Расклеилась?

От этого ехидного вопроса моё терпение лопнуло, и ответила я весьма нецензурно, чем немало удивила его.

— О... Розочка, я открываю в тебе всё новые и новые грани.

— Грани у брильянтов, Седрик, у роз лепестки, — устало огрызнулась я. — Сам-то ты как новенький, я погляжу.

— Да, выжал своих волков, и мне хватило, — рассеянно-светски махнув рукой, ответил он.

— А как ты от них кормишься? — не удержалась от вопроса я.

Седрик оценивающе посмотрел на меня.

— По-разному.

— Да не наводи ты тень в полдень! У тебя же самцы, сам сказал: сука одна, и та бешеная.

— Через кровь, я пью от них. Особо ценные, вроде Румана и Тони, всегда при мне, от них я беру иначе: постоянно и по чуть-чуть.

— Запах?

— Запах и прикосновения.

— Так чего ты смущал меня на днях? — буркнула я.

— Ну кто ж знал, розочка, что питьё крови тебя не напугает. А во-вторых — всякое бывает, и то, что ты тогда подумала, в том числе. Но я пришёл не удовлетворять твоё праздное любопытство, а решить судьбу... оборотня.

На последних словах маска бонвивана слетела с него, он впился в меня жёстким взглядом, готовый к бою; надеюсь, словесному.

— Оборотня? — насторожилась я.

— Именно. Оборотня. Тони пахнет псом после того, как ты с ним поработала.

— Ты хотел сказать: спасла жизнь, — закипая, уточнила я.

— Спасла жизнь, — досадливо согласился он. — Он пахнет псом, и мои волки на него реагируют... враждебно. Инстинкты конфликтуют с разумом. Разум говорит, что он свой, а нюх — что он враг. Пока они сдерживаются, но вечно так продолжаться не будет. Через пять дней полнолуние... Я думаю, Тони обернётся собакой, — тихо закончил он.

Обернётся собакой, и стая его загрызёт — поняла я.

— Послушай, сейчас он полон моей силой, сейчас он какой-то светлый, но, может, если ты его 'зачернишь', он опять станет волком.

— А как ты себе представляешь 'зачернение'? — спросил Седрик, пристально всматриваясь в меня. Я смутилась.

— Ну, ты же как-то инициируешь своих волков, может, нечто похожее.

— А что ты знаешь об инициации?

Я пожала плечами: это тайна мохнатых, что они там творят, чтобы впервые превратиться в зверей.

— Я тебе расскажу, — по тому, как он произнёс эти слова, я поняла, что Седрик очень зол. — Инициация — это когда получеловека ставят на грань, и либо он становится зверем, либо ломается и становится ничем. О самках не говорим — их просто трахают, накачивая силой, пока те не будут готовы перекинуться. А вот парней инициируют в разных стаях по-разному. В атрибутике по-разному, а по сути — это всегда вывод за грань. В моей стае — один из сильнейших волков избивает новичка до полусмерти, оскорбляя и всячески унижая его. Новичок знает, что, проиграв, будет в полной власти победителя со всеми вытекающими, а потому рано или поздно начинает драться насмерть, перекидываясь. Или умирает. Слабаков я не терплю в принципе, не хочу расхолаживать стаю.

Так вот, когда инициировали ТиГрея, мне пришлось сменить трёх старших. Пацан хорошо насобачился в уличных боях и вырубал, щенок, старших своими отточенными грязными ударами. В конце концов, хлебнув крови взбесившегося Огги, которому он сломал ногу, я сам вышел против него, уже измотанного и заведённого, и, задавив силой, перекинул. Тони сильный человек и слабый волк, а тут ещё и ты... твоя сила, вошедшая в самую его суть.

— Так вот, Пати, — продолжил он, — я не просто так к тебе притащился, у меня было время обдумать и взвесить. Зачернить Тони не выйдет; будь на его месте кто другой, может, и сработало бы, хотя не факт, что я стал бы мараться о такое. Но с ним не выйдет, и даже пробовать не буду.

— Не будешь пробовать? Мараться? А как ТиГрею жить? Без стаи? Он же оборотень! Волк! Он всю жизнь был волком! С кем он будет бегать в полнолуние? С кем проводить дни? Где работать? Где возьмёт себе самку, в конце концов? Может, надо сделать ему плохо сейчас, чтобы потом было хорошо?

— Я повторяю для особо розовых!!! Если бы это был не ТиГрей, я бы посадил его на цепь в подвале и не кормил! Подождал бы, пока твоя сила выгорит. Хотя думаю, ты засунула её так глубоко, что таким способом её не вытравить. Потом бы ему, подыхающему от голода, дал бы козлёнка или ягнёнка живого, а после заставил драться за свою жизнь. Я не вдаюсь в подробности, типа — что говорил бы ему, как запугивал и угрожал, как и чем бил. Ясно? Я бы сделал всё это! Но Тони это убьёт! Он слабый волк! Слабый зверь! Я не хуже тебя понимаю, каково ему будет без стаи. Но он умер для неё вчера утром. Не вернулся с задания. И точка.

— Понятно...

Какая всё же жизнь иногда гадкая штука, — устало подумала я.

— И что ты предлагаешь? Хочешь передать его мне?

— Да. Ни мои, ни вольные не посмеют его тронуть, если он будет твоим. Он очень ценный воин, он заставил себя уважать, несмотря на то, что все в стае знали, как тяжело ему перекидываться. Почти всегда я ему помогал...

— То есть, мне нужно будет ему помогать перекидываться в полнолуние?

— Да, — отрезал Седрик.

— А если я не смогу ему помочь?

— Он рано или поздно перекинется, помучается и перекинется.

— Давай его самого спросим, чего он хочет? А?

Седрик как-то зло и обиженно на меня посмотрел и промолчал. Я сочла это согласием и попросила Дика привести ТиГрея.

Тони, коротко стриженый шатен среднего роста, со стальными, но не объёмными мышцами, зашёл с ленивой грацией, свойственной скорее кошачьим, чем волкам. Он замер у двери, глядя то на меня, то на Седрика. Молчание затягивалось, Грей прошёл в комнату и то ли случайно, то ли намеренно стал так, что мы образовали равносторонний треугольник.

— Выбирай, — коротко обронил Седрик.

Тони пристально всмотрелся в него, потом в меня, опять в Седрика и вдруг, шагнув к нему, опустился на одно колено:

— Спасибо, что отпустили...

Седрик чуть скривился, пытаясь скрыть эмоции, сделал шаг навстречу и то ли с усилием погладил, то ли оттолкнул его голову, и, больше ни на кого не глядя, молча вышел за дверь.

Мы остались с Тони вдвоём.

— Ты уверен? — спросила я

— Да.

От этого односложного и чёткого ответа я успокоилась.

— Наверное, мне надо поставить метку слуги, — произнесла я, собираясь с мыслями. — Для полной однозначности и твоей защиты.

— Ставьте, — он подошёл и присел на корточки.

Я попыталась сосредоточиться и поняла, что сейчас не смогу, не способна на такое управление силой.

— Не сейчас... У тебя есть своё жильё? Есть где жить?

— Да, у меня квартирка в Бронксе.

— Хорошо. Приходи завтра днём. Надеюсь, я буду в форме, и мы постараемся со всем разобраться.

— Хорошо, — и Тони улыбнулся легко и весело. Обольстительно.

— У тебя ведь нет всяких глупых мыслей в отношении меня, а, волк? — спросила я, чтобы пресечь всякие попытки на корню.

— Я пёс, в стае лорда Седрика не волки, а псы. И хоть многие из нас, или правильней уже сказать 'из них', перегрызли бы глотки за такое оскорбление, правды это не меняет. Так что глупых мыслей в отношении тебя, хозяйка, не имею. Не боись, я не полный придурок.

— А почему в стае Седрика псы, а не волки?

— У нас есть хозяин, который заботится о нас и которому мы служим. А для волка что главное?

— Свобода...

Он кивнул.

— А мы променяли её на помощь в полнолуние и при ранениях, денежную работу и доступных самок, — на последних словах он игриво подмигнул.

— И как же ты, такой сильный и опасный, будешь подчиняться мне, женщине? — задала я провокационный вопрос.

Тони тут же стал предельно серьёзен.

— Даже не знаю, как тебе объяснить... Нет у меня желания испытывать твоё терпение и проверять на прочность, и всё тут. Может, сила твоя виновата, может, ещё что.

Точно, он всё ещё под воздействием моей силы, а что будет, когда она 'выветрится'?

— Тони, я могу быть жёсткой и жестокой, — с угрозой предупредила я.

— Мне тоже страшно, — вдруг сказал он и грустно улыбнулся, — но дороги назад нет.

— Нет, — подтвердила я. — Приходи завтра...

И я ласково погладила его по заросшей щеке, он вывернулся, подставляя ухо под почёсывание. Я почесала, и в пальцы полилась сила... Чужая... чуждая. Нёсшая осознание своей физической силы и простоту... в желаниях, в решениях...

Тони кормил меня. Сам. Считается, что волки не отдают сами — из них надо вытягивать.

— Я вкусный?

— Ты хороший. Сильный и простой.

— А ты вкусная и пахнешь жарким днём в поле... Я в детстве жил на ферме... — говоря это, он опять лизнул мою ладонь, собирая каплю силы.

Пока я раздумывала, как мне реагировать на то, что, кормя меня, он и сам времени даром не терял, Тони легко поднялся с корточек.

— Я приду завтра, хозяйка, — и подмигнул, давая понять, что данный титул лишь относительно серьёзен.

— Угу.

Дверь закрылась... Ну вот... Прошли лишь одни сутки, а я стала 'счастливой' обладательницей двух больных флерсов, двух, скажем так, бывших флерсов, раба-инкуба и слуги-оборотня.

Верните время вспять!

А толку? Я поступила бы точно так же.

Положив голову на руки, я спросила пустоту:

— Как я со всем этим справлюсь?

Ответа не последовало.

Через несколько минут ожил телефон внутренней связи.

— Пати?

— Да.

— К тебе твой гость — Счастливчик.

Вик...

Дик всем моим мужчинам дал прозвища, Вика он так назвал из-за анекдота про покалеченную собаку по кличке Счастливчик.

Вик... My sunshine... В юности его сбила машина, он долго восстанавливался, пережил несколько операций, стал похож на Квазимодо, но не растерял внутреннего света и любви к жизни.

Я вышла в полупустой зал. Вик сидел у стойки бара с какой-то коробочкой, он всегда приходил с презентом: пирожным, цветком или милой безделицей.

— Пати, — обрадовано произнёс он, но улыбка медленно сошла с лица.

— Пати...

Я накрыла пальцами его губы.

— Просто обними меня, — прошептала я.

И он крепко-крепко обнял меня и прижал к себе. От его объятий и светлой силы мне стало легче.

— Пойдём, — шепнула я и потянула его прочь из зала. Он, отдав мне коробочку, подхватил на руки и понёс наверх, в апартаменты над залом ресторана.

Обычно, когда мы заходили в комнату, Вик уже был полон желания, но сегодня он продолжал сиять белым светом нежности с холодноватым оттенком жалости.

В коробочке оказались абрикосы — душистые, мягкие, перезрелые. Сто лет таких не ела. Так вышло, что я умяла их один за другим, пока на дне не остался один последний. Посмотрев на него, я поняла, что опять поступила некрасиво. И расплакалась...

Неожиданно кончившиеся вкусные абрикосы, которыми я не поделилась, оказались последней каплей этого сумасшедшего дня.

Я тихо вздрагивала от слёз, уткнувшись в плечо Вику, и слушала его ласковые успокаивающие нашёптывания.

— Девочка моя, ну кто тебя обидел? Скажи.

Выплакавшись и тихо высморкавшись в предложенный платок, я смогла ответить:

— Жизнь. Жизнь обидела.

— Угу. А выглядит 'жизнь' как брюнетистый хлыщ, сошедший с рекламного щита.

Я, ничего не понимая, уставилась на него...

— А! Седрик, — дошло до меня.

— Седрик... — недобро прищурился Вик.

Я махнула рукой

— Да он тоже огрёб по полной... Нет, причина не в нём.

— Точно? — Вик поверил мне, но всё же переспросил.

— Угу. Никто не виноват. Вернее, кто виноват, тот уже... никому больше не навредит.

— Ты влипла в историю, — констатировал он.

— Нет, — обиделась я. — Никуда я не влипала. Ни в какие истории. Это просто жизнь, Вик. Бывает, ты не можешь не сделать то, что должен, понимаешь?

— Понимаю... всё кончилось? Или ещё тянется?

— Что-то кончилось. А что-то не уйдёт ещё очень долго...

— Малышка моя... Я могу чем-то помочь?

Я закивала, глядя в пол, а после подняла глаза и пристально всмотрелась в него.

— Пусть между нами всё будет как прежде, — попросила я.

Вик задумался...

— Хорошо... Хорошо, Пати, всё будет как прежде.

И он, взяв в ладони моё лицо, нежно поцеловал. Однако в нём не было и намёка на красный vis-цвет, означающий у людей плотское желание, он оставался всё таким же нежным и жалеющим.

— Тебе надо поспать, ты очень устала.

Я молча согласилась, позволив ему раздеть себя и уложить. Засыпая, уютно устроившись у него на плече, я успела подумать, что этот ужасный день кончился не так уж плохо.

Утром я проснулась, чувствуя живое тепло дремлющего рядом мужчины: стоило мне пошевелиться, как Вик открыл глаза. Мы посмотрели друг на друга и обменялись поцелуем... потом ещё одним... потом пригодился вчерашний последний абрикос... Я раскачивала Вика постепенно, не спеша, наслаждаясь скорее им самим, чем процессом обмена силой.

После мы лежали, засыпая в объятиях друг друга, как вдруг он дёрнулся:

— Пати, мне надо на работу. Я не могу дрыхнуть полдня.

— Чшшш, — успокоила я его. — Усни на двадцать минут, позволь себе. Об остальном я позабочусь.

— Правда?

— Доверься мне.

Только он закрыл глаза, как провалился в сон. А я, переработав красную силу человеческих желаний и эмоций в белую — жизни и роста, принялась потихоньку вливать её прикосновениями. Через двадцать минут, отдав ему достаточно, чтобы он нормально продержался день, я разбудила его и, пока он был в душе, сбегала в кухню за продуктами.

— Тебе получше, Пати? — спросил он, когда мы завтракали.

Я кивнула

— Конечно. Ты ведь рядом.

Он отрицательно качнул головой: как и любой нормальный мужчина, в понятие 'рядом' он вкладывал совсем иной смысл. Но всё равно мои слова заставили его вспыхнуть светом.

Вскоре он ушёл, а новый день, полный забот, вступил в свои права.

Я поспешила домой. Первым делом развязала близнецов и отдала им накопитель — с их аппетитом его на сутки хватит с лихвой. Может, мне показалось, но бескрылые вроде бы были пободрее и, так сказать, повеселее, по крайней мере, не предлагали мне убить их, а попросили фруктов и мёда. Мёд заканчивался, и я вспомнила о Митхе — прошло больше суток, а я ещё не говорила с ним... Как он пережил атаку вампов? Сколько успел узнать о своей невесте, змее-перевёртыше? Я набрала его номер.

— Да, мэм, — его бодрый голос немного успокоил меня.

Поболтав, как ни в чём не бывало, я попросила привезти мне мёда и фруктов. Если Митх и узнал лишнее, то тщательно это скрывал. Хотя... Если на него и вправду напали вампы, а змеи его защищали, то они могли и подправить ему память — допустим, заставив поверить, что он напился и ничего не помнит.

Пока мы ждали Митха с продуктами, Лиан привычно раскачал меня и себя, накормив нас обоих; похоже, ему хватило дня, чтобы восстановиться. С Мальвой и Пижмой всё вышло, как и вчера: Мальвочка, как прилежная ученица, налакалась силы до лёгкого опьянения, а после я мягко покормила Пижму.

— 'Ты ведь хотела, чтобы он всё время был полон?' — спросил Лиан по нашей связи.

— 'Да'.

— 'Кто будет его подкармливать, если я вплотную займусь Мальвой?'

Вопрос на засыпку.

— 'Я постараюсь приходить среди дня. Если не смогу — значит, не смогу. Не думаю, что это критично'.

— 'Угу', — от флерса пахнуло неодобрением.

Кошмар... Распустила я его... Наверное... Но что-либо добавлять я не стала — учитывая, как несётся жизнь последние дни, я ничего не могу гарантировать.

Лиан сомневался, но всё же задал вопрос:

— 'Ты прогнала инкуба?'

— 'Нет'.

— 'Угу', — опять волна неодобрения.

— 'Тебе когда-то навредил инкуб?' — спросила я.

— 'Мне нет, но суккуб убила весеннего сына нашего господина. Он думал, она не сделает ему плохого, а она его отравила... до смерти'.

— 'Как он умер?'

— 'Стал слаб... Он долго умирал, долго таял... Это было ужасно...'

Ага, суккуб вывела из строя vis-систему зелёного divinitas, и тот истаял... медленно. Ну что ж, хоть я и универсал, надо быть поаккуратнее с Шоном. Впрочем, я и так аккуратна.

Дождавшись Митха и раздав еду флерсам, я убежала в ресторан на ежедневное совещание с Дениз.

Как только я освободилась, появился Тони. Забавно: охрана ресторана сделала на него стойку как на потенциально опасный элемент, хотя он вёл себя и в треть не так вызывающе, как Руман. Я поставила метку легко и просто для нас обоих. Тони, правда, первые минуты после этого кривил нос, привыкая к своему новому запаху.

— Будто парфюмом облился, — объяснил он.

— Хозяйка, ну так дай мне работу, — перешёл оборотень к делу. — А то лорд Седрик дал пинок под зад и больше ничего. Оголодаю, отощаю...

Видя, что я не понимаю его шутки, он объяснил:

— Не привык я без дела сидеть. На меня это плохо действует.

И куда его деть? Разве что в охрану.

Я вызвала Дика, тот скептически осмотрел крепкого и ладного ТиГрея.

— Служил?

Сам Дик служил в десанте, давно, правда, очень давно.

— Нет, — ответил волк.

— Шпана, — вынес вердикт начальник охраны.

— Так точно, сэр!

Дик ещё раз смерил взглядом шутника и, чуть скривившись, дал мне понять, что, мол, ладно — беру. Когда за ними закрывалась дверь, я окликнула Тони.

— Дик — старший, — весомо произнесла я.

Тони кивнул: мол, само собой разумеется. Ладно, поживём — увидим, сработается он или нет.

Я ещё какое-то время покрутилась в ресторане, поболтала с Дениз о всяких разностях: трендах, распродажах, селебрити и новостях о них. С тех пор, как Дениз увидела Паркер в рекламе сериала, у нас появилась новая и, похоже, вечная тема для разговоров 'Сериал 'Sex and the City' и актриса Сара Джессика Паркер'. Дениз и лицом, и даже строением была весьма похожа на Паркер. Но та была ниже среднего роста, и её сухая фигура воспринималась скорее как миниатюрная, Дениз же была шести с половиной футов и воспринималась просто как 'мужик в юбке'. Так вот, Дениз, с одной стороны, восхищалась Паркер как личностью, с другой, яро осуждала её героиню Кэрри Брэдшоу. А точнее: пустую и бессодержательную жизнь колумнистки, скачущей по постелям, якобы ищущей любовь и рапортующей о ходе поисков в своей колонке. И сегодня меня опять посвятили в новые подробности жизни несуществующей Брэдшоу, присовокупив оценку событиям. У Дениз есть право осуждать выдуманную героиню, её возмущение — отнюдь не ханжество, ведь она наполнила свою жизнь работой, любовью и заботой о близких и действительно не могла понять столь пустого существования в вихре страстишек и вечеринок.

Забавно, мой стиль жизни внешне во многом совпадал с жизнью Кэрри Брэдшоу, но Дениз считала, что раз у меня есть ресторан, значит, у меня есть дело; ну и по вечеринкам я практически не хожу, а значит, я достойна уважения, несмотря на 'странности' личной жизни. Меня всегда поражала и забавляла избирательность её суждений, при желании она могла под всё подвести логическое обоснование.

Поболтав с Дениз и забрав дань фруктами с кухни, я ушла к себе — кормить Пижму. Придя домой, я отправилась на кухню спрятать фрукты и застыла в удивлении... Лиан и Мальва э-э... м-м... обменивались силой.

'Непотребство' — прозвучал в голове голос Дениз, и я еле сдержала смех. Флерсы были заняты друг другом, и им было не до меня, пока я выкладывала фрукты в холодильник. Мальвочка сидела на столе, Лиан стоял рядом, он забирал силу через либидо-центр, прогонял по vis-центрам и крыльям как по фильтрам и отдавал в поцелуе, задействуя сердечный и рацио центры. Крылья флерсов мерно трепетали в едином ритме, они сами двигались нежно и размеренно, а в воздухе были разлиты ароматы цветов после дождя. Посмотрев на них обычным зрением, я поймала себя на мысли, что смущаюсь и воспринимаю своё присутствие как подглядывание. Всё же я слишком много общаюсь с людьми, и это общение, как ни крути, накладывает свой отпечаток. Чтобы удовлетворить своё любопытство и избавиться от ощущения, будто делаю что-то неправильное, я окончательно переключилась на vis-зрение. Флерсы выглядели просто феерически — Мальвочка вспыхивала, генерируя по чуть-чуть, по капле, Лиан же тянул из неё тёмно-зелёную силу и как бы осаждал её в пищевом центре. Он тоже генерировал, но часть силы уходила Мальве, а часть на то, чтобы удерживать тёмно-зелёную в пищевом. Похоже, ему становилось всё труднее... Тёмной силы было слишком много, и она рвалась из-под контроля. Я забеспокоилась о нём.

Подойдя к флерсам, постаралась мягко привлечь их внимание, понимая, что то, чем они занимаются, требует концентрации друг на друге и на процессе, и третьему лучше не вмешиваться. Но, похоже, Лиан склонен переоценивать свои силы, а он слишком дорог мне, чтобы я позволяла ему учиться на своих ошибках.

— Мальвочка, — ласково позвала я. — Хватит, маленькая, хватит, хорошая...

Она скользнула по мне пьяным взглядом, ей сейчас было так хорошо, как не было долгие годы, а может быть, и никогда.

— Мальвочка... — я потянула её к себе. — Лиан... Хватит. Хватит, слышишь?

— 'Хватит', — пришёл согласный усталый отклик, и Лиан, влив последнюю порцию силы, отстранился и тут же пошатнулся. Я оттащила глупо и счастливо улыбающуюся Мальвочку, а тем временем Лиан рухнул на колени и достал из-под стола большую миску.

'Так вот почему на кухне, а не в гостиной', — мелькнула мысль.

— Иди к себе, Мальвочка, — я подтолкнула флерсу к двери. Она побрела, рассыпая искры силы. — Поделись с Пижмой, — крикнула я вслед, надеясь, что до неё дойдёт сквозь опьянение.

Лиану было совсем худо, он пытался вытолкнуть тёмную силу и не мог.

На мои разрозненные беспокойные мысли он ответил:

— 'Я пил. Воду'.

Всё ясно: он собрал в желудке тёмную силу, осадив её на воду, и сейчас ему надо вытошнить. Но не получалось...

С каждой секундой положение становилось всё хуже, он не мог управиться с таким объёмом чуждой энергии, и если она выплеснется в нём — он покалечится, и уже мне придётся долго и кропотливо чистить его.

— 'Силы?' — в отчаянии предложила я, не рискуя вливать без спроса.

— 'Нет...'

И тогда я понадеялась, что физиология флерсов и людей схожа. Мне самой в юности приходилось прибегать к этому методу: два пальца в рот, если я была вынуждена съесть какую-нибудь гадость вроде устриц.

Сработало. Беднягу вывернуло. Я тут же слила воду из миски в раковину, поискала 'белой' воды — не нашла и дала ему простую. Он выпил, и его опять вывернуло, после этого он затих, пустой до обморока.

Вылив и эту воду, я села на пол и обняла его.

Мне было так его жаль, что я не могла упрекать его даже в мыслях. Глупенький самонадеянный флерс... Солнышко моё утреннее... Моя самая большая ценность...

Сердце защемило; вспыхнув белым, я поймала силу и влила в него. Всё же я ещё не в норме — когда Лиан утром раскачивал меня, то генерировала по чуть-чуть, с подачи его силы; а вот самостоятельная 'вспышка' ещё болезненна, и кто знает, когда перестанет быть такой. Получив энергию, флерс быстро очнулся, и меня окатило чувством вины и раскаяния.

— 'Чшшш... Просто в следующий раз остановись сам и раньше'.

— 'Да'.

— 'Давай отдохнём...'

Я чувствовала себя опустошённой и обессиленной.

— 'Да. Поспи. А я приду. Разбужу'.

Так и сделали — я свалилась в послеобеденный сон.

Через пару часов Лиан мягко разбудил меня своей свежей утренней силой, я взяла немного — сон помог мне восстановиться, да и флерсу надо поберечь запасы. А после выдавила из него обещание не чистить Мальвочку в ближайшие день-два и делать это, только когда я рядом. Он обиделся на мои сомнения в его, скажем так, компетентности, но пусть уж лучше он обижается на запреты и неверие в его силы, чем я заполучу ещё одного флерса-калеку.

Встав, я проведала Ландышей и с отчаянием поняла, что зелёная сила не пошла им впрок — зелёные вены стали даже чуть меньше, чем утром, а чёрные наросты немного увеличились. Близнецы не смогли удержать в себе зелёный vis-цвет, и чернота поглотила его. Оказавшись в очередной раз в тупике, я потерянно бродила по квартире, пока не пришла в себя. После этого заглянула в флерсную и в который раз за этот день была удивлена. На этот раз приятно.

Мальвочка, как всегда, встала, когда я вошла, но... 'бедной маленькой глупышкой' её назвать было уже нельзя. Она как будто повзрослела в разы — в глазах вместо неизбывной тревоги и страха появились ум и любопытство. Мы всмотрелись друг в друга, и через секунду она сделала книксен, но это была не раболепная дань младшего, а просто приветствие. Мне от этого стало так хорошо и свободно, что я почти физически ощутила, как упала часть груза с моих плеч. Я подошла и просто обняла флерсу, вдыхая тонкий сладкий запах мальвы. Девочка вдруг прижалась ко мне, заходила крыльями и тихо вспыхнула ярко-зелёной силой, я подхватила и, поделив, вернула половину ей. Сила Мальвы была какой-то особенной и напоминала жаркий полдень — всё в сладкой неге ждёт, когда устанет солнце и схлынет жара.

— 'Надо поставить метку', — вдруг вмешался Лиан, в его мыслях слышалось беспокойство.

— 'Чего ты боишься?' — спросила я.

— 'Они должны быть под твоей защитой', — было мне ответом.

— Мальвочка, ты согласна стать моей? — для соблюдения приличий спросила я.

Флерса смутилась такому странному вопросу.

— Конечно, госпожа, — и опустилась на колени, подняв личико и подставив лоб.

Вздохнув, я молча подняла её, посадила на тахту и сама присела рядом, концентрируясь. Уж не знаю, что пошло не так... Я хотела поставить семейную метку, как на Фиалочку и Лиана, но вдруг в процессе всё стало жёстче, и метка вышла... странной.

Лиан и я с сомнением всмотрелись в пушистый белый шнур.

— 'Ну ведь не рабская?' — обеспокоенно спросила я.

— 'Нет...' — ошарашенно ответил Лиан.

— 'А какая?'

— 'Я такие видел... так связывают детей... некоторых...'

Я мысленно закатила глаза.

— 'Что всё это значит? Выразись точнее!'

— 'Ну, ты взяла её под свою полную защиту, более того, ты сразу почувствуешь, если с ней что-то не так. С другой стороны, ты требуешь полнейшего подчинения, и не просто приказам, а... интересам, что ли'.

Я окончательно растерялась...

— 'Но ведь мы не будем её 'переставлять'?

Метку Лиану я переставляла, заменив рабскую на семейную.

— 'Нет, — удивился он. — Зачем? Её и так никто не тронет, хотя...' — и тут он закрылся, но я всё же успела уловить отголосок эмоций — ревность от того, что Мальву могут считать более близкой и значимой, чем его.

Я тут же обняла своё сокровище, обрушивая на него мысли и чувства. Он открылся:

— 'Прости, это так глупо. Глупые мысли', — смущённо 'пробормотал' он.

— 'Ну, хочешь, и на тебя такую поставлю?'

Лиан задумался, это ощущалось как тихая невнятная музыка.

— 'Нет. И Мальва теперь под угрозой. Если твои враги захотят навредить тебе, то будут бить по ней'.

Эта совершенно холодная и трезвая мысль, исходящая от него, напугала меня. С Лианом всегда так — как только окончательно уверишься, что перед тобой наивный ребёнок, он вдруг выдаёт что-то в духе древнего рассудочного старика.

— 'Что же делать?'

Мальвочка во время нашего быстрого обмена мыслями сидела, тихо вслушиваясь в себя, привыкая к метке.

— Как ты? — встревоженно спросила я.

— Хорошо, — со счастливой улыбкой ответила она.

— Я... Я поставила... семейную метку, — выдавила я.

— Спасибо, — и флерса поцеловала мне руку, вливая каплю vis. Её жаркая, навевающая сладкую дрёму сила подействовала на меня, как хорошая доза успокоительного.

— Мальва, я не хотела, но так вышло, что эта метка — метка дочери, и она ставит твои жизнь и спокойствие под угрозу. У меня не так много врагов, но они есть. Ты понимаешь, о чём я?

Она кивнула.

— Хочешь, чтобы я поставила другую метку?

Мальва посмотрела на меня, потом на Лиана.

— Нет-нет. Пусть всё будет именно так... Госпожа.

— Зови меня Пати. И спасибо тебе, Мальвочка.

Флерса всё прекрасно поняла и решила пойти на риск из благодарности нам обоим — мне и Лиану.

— А как быть с Пижмой? — спросила я вслух, но ответа не ждала.

Пижма был закрыт, бесполезно ставить какие-то метки, единственное, что можно было — на всякий случай поставить vis-вензель, как на слугу-человека или вещь, просто помечая, что он мой. Что я и сделала. Разглядывая vis-зрением Пижму, я случайно глянула на Мальву и Лиана, между ними протянулась какая-то еле видимая мерцающая связь.

— 'Лиан', — строго позвала я.

— 'Я не чистил', — тут же отозвался он, напомнив нашкодившего ребёнка.

— 'Угу. Ты просто подсоединился, да?'

— 'Да'.

Ну вот что с ним делать?

Просто погладив и так полного Пижму — Мальвочка постаралась — я пожелала им доброй ночи и ушла 'устраивать ночлег' близнецов. Днём у меня было время подумать, и я пришла к выводу, что ограничусь только замками комнаты. Дверь крепкая, стол привинчен, шкафы закрыты. Да, их можно взломать и навредить мне, испортив ингредиенты или разрядив амулеты, но из-за этой довольно призрачной угрозы я не согласна мучиться угрызениями совести, связывая флерсов.

Аккуратно расспросив Ландышей, не пытался ли кто выйти с ними на связь прошлой ночью, и получив достаточно чёткий ответ 'нет', я и им пожелала доброй ночи, заперла и ушла в ресторан.

Вечер, скоро сядет солнце и придёт голодный Шон. Сегодня я была совершенно чётко настроена кормить его.

Я как раз отужинала фруктовой запеканкой и находилась в состоянии полного умиротворения, вызванного приятной тяжестью в желудке, когда он появился.

Зайдя, Шон отвесил вежливый полупоклон. Это выглядело как изысканный флирт, а не раболепие, и мне это понравилось.

— Здравствуйте, леди, — сегодня инкуб был во всеоружии и просто очаровывал.

— Привет, Шон. Как Венди и Ники? Как остальные розовые? Устроились?

— Большинство — да, уже нашли себе жильё и территорию. У Венди и Ники всё о'кей. Пока никто не спешит 'прощупывать' их, наверное, местные ещё не очухались за эти пару дней, но девчата готовы, если не ко всему, то ко многому.

— Если что — обращайтесь.

— Спасибо, леди.

Да, прошедший день пошёл ему на пользу, он окончательно пришёл в себя, и я снова вижу знакомого мне Шона Чери, очаровательного, самоуверенного и весёлого Бреда Питта.

— А у тебя нет проблем из-за такого сходства?

— Ну что вы, — польщённо улыбнулся он. — Это лицо меня кормит, я рад, что не побоялся так точно скопировать его.

— А кто тебе помог изменить внешность?

— Ковейн и помог. Я выторговал себе последнее желание перед отъездом — физическую смену облика. И, признаться, до сих пор не привыкну видеть голубоглазого блондина в зеркале.

— А твоя родина Азия, да? И сам ты смуглый жгучий брюнет... — припомнила я, виденное во время первого кормления перед боем.

— Был. В этой стране, в это время невыгодно быть смуглым брюнетом.

Я вдруг задумалась, почему же я так ничего и не увидела, когда Шон рассказывал о жизни в монастыре и войне с вампами, ведь до этого, впервые беря от него силу, я улавливала какие-то образы... и чуть не треснула себя по лбу, догадавшись. Ну конечно! Когда Шон был истощён, его рацио не могло работать нормально, он не мог запомнить всё в подробностях — для него всё происходящее было как в тумане, а значит, и для меня. И наоборот: сытость, наполненность делают его воспоминания яркими и образными.

— Ты в хорошем настроении, — заметила я.

Он кивнул.

— Я провёл день со щедрым источником, плюс у меня было время осознать, что, погнавшись за львом, я пренебрегаю серной.

Я задумалась о смысле этой ранее не слышанной пословицы, оценивая все её нюансы.

— И мне надо быть благодарным за то, что у меня есть, хоть и хотел я другого, — закончил свою мысль Шон.

— С серной меня ещё не сравнивали, — с улыбкой заметила я. — Они красивые? Или бурдюки на тоненьких ножках?

Шон рассмеялся бархатным ласкающим смехом, и приятный пряно-мускусный запах, исходящий от него, усилился.

— Боюсь, они именно бурдюки на тонких ножках, но не всегда — когда они молоды и худы, то вполне красивы.

Запах мускуса напомнил мне, что Шон голоден, и я жестом предложила пересесть на диван. Он с удовольствием подчинился, и, заперев на всякий случай дверь, я села к нему на колени лицом к лицу.

Мы начали наше неспешное занятие. Как-то незаметно одежда была сведена к минимуму, и я таяла от нежных горячих прикосновений. Шон намеренно не спешил, играя со мной, пробуя на вкус. Может, мне бы и хотелось чего-то более яркого, но я понимала, что в данном случае, в vis-обмене с инкубом, главное — умеренность и ещё раз умеренность. Ведь сила инкуба — это даже не алкоголь, это наркотик, дозы которого всегда мало. Я тихо постанывала от удовольствия, по капле вспыхивая красным. Горячие руки, массирующие плечи, поцелуи в шею и жаркая дразнящая сила — это был удивительный коктейль.

Время пролетело совершенно незаметно, Шон отдавал по чуть-чуть, и я не пьянела от его силы, оставаясь в полном сознании, забирал же он лишь ненамного больше, чем давал. Я всё ждала, когда он перейдёт к более активным действиям, но вдруг явственно ощутила странную смесь запахов ванили и корицы... Насытился? Уже? Мелькнуло лёгкое разочарование. Но! Я чувствовала себя отдохнувшей, посвежевшей и... наполненной. Шон сумел накормить нас обоих. Откинувшись назад в лёгком опьянении, он явно ожидал похвал, ведь он их действительно заслужил. Вместо слов я собрала светло-розовую, почти белую силу на кончике пальца и провела по его губам, он потянулся, как за сладостью, и слизал. Метка позволяла нам чувствовать друг друга — взаимную благодарность и полное удовлетворение друг другом.

— Пати... — тихо обронил он... 'Как мне повезло' — эта мысль была столь яркой, что я услышала её.

— Мне тоже, Шон.

Он тем временем принялся аккуратно и неспешно возвращать мою одежду на место, испытывая удовольствие от только что отлично проделанной работы. С довольной улыбкой он застёгивал каждую мою пуговичку и заправлял блузку в юбку. В этом было что-то абсолютно мужское: он сделал то, что хотел и как хотел, выдержал экзамен и именно сейчас восстановил уверенность в себе и поверил, что всё у него сложится хорошо.

Пересев в кресло, я с тихой улыбкой наблюдала, как он надевает и застёгивает рубашку, накидывает пиджак и прячет в карман галстук... Иногда, как сейчас, внешность юного Питта кажется нелепой маской — Шон взрослый мужчина, много повидавший и много сделавший за свою жизнь, знающий себе цену и немного вальяжный.

И тут в дверь постучали. Досадливо скривившись, я дала знак открыть её, хотя надо бы радоваться, что нас не побеспокоили раньше.

В дверях показался Тони, и они с Шоном уставились друг на друга. Благостное спокойствие как рукой сняло — эти двое явно почувствовали себя соперниками.

— А, волк...

— Розовый, — в тон ему бросил Тони.

Два самца на одной территории, в одной стае. Кто будет есть первым?

Шон глянул на меня, ожидая поддержки или подсказки, а я лихорадочно решала, как мне поступить.

— Тони — мой оборотень, — нейтрально сказала я. — И он очень хороший боец. А Шон — инкуб, — веско добавила я, глядя на ТиГрея.

Но на того не подействовало, он пожал плечами, мол, что в этом такого. А вот Шон среагировал на мои слова как-то странно — он завёлся, его охватил азарт.

— Леди позволяет нам разобраться самим? — сверкнув глазами, уточнил он.

А что? Хорошая идея. Главное, чтобы они друг друга не покалечили.

— Давай, хозяйка, — подмигнул Тони. — Давно я никому задницу не надирал.

'Ох, зря он употребляет подобные выражения при инкубе', — мелькнула мысль.

— Я повторю: Тони уличный боец и оборотень. Шон — инкуб.

— Мы поняли, — за двоих ответил Шон. Он-то всё понял — предстоит дуэль между физической силой и магией, а вот Тони... Хотя, может, ему и полезно будет прочистить мозги... А вдруг волк победит?

Меня тоже охватили азарт и любопытство.

— Хорошо. Идёмте на мою крышу под навес, там свободно и мало кто вас сможет увидеть.

Сказано — сделано. Мне принадлежали не только весь верхний этаж здания, но и крыша, на которой я установила навес-палатку и отдыхала, если не мешал чад Сентрал Парк Уэст. Поднявшись на крышу, мужчины дружно, без слов, вытащили из-под навеса диванчик, пуфик и столик.

— Значит, так. У меня есть право остановить бой. У меня есть право назвать победителя.

Мужчины выразили недовольство гримасами, но возражать не посмели. Я госпожа им обоим, и мне их лечить в случае чего.

Шон сбросил пиджак и зашёл под навес, Тони был в джинсах и футболке — ему ничего не мешало. Мужчины застыли друг против друга; на лице инкуба играла дерзкая мальчишеская улыбка, волк, наоборот, был собран и агрессивен.

— Ну что, так и будешь мной любоваться, мохнатый? — с ласковой издёвкой спросил Шон. Тони в ответ глухо зарычал, но в атаку пошёл чётко и рассудочно, нанося серию низких ударов ногами, а руками стараясь достать корпус. Шон отступал, скользя, отпрыгивая и ставя блоки, в итоге он выскочил за пределы навеса и отдалился, взяв передышку. Тони остановился на границе навеса, зло и мрачно смотря на него, вся его поза говорила: 'это моя территория, а ты чужак!'. Шон опять зубоскальничал на кураже, стремительная и серьёзная атака соперника его, казалось, совсем не напугала. Постояв несколько секунд, волк отступил под навес, предлагая продолжить бой.

— Это была разминка, — с угрозой произнёс он. — А сейчас будет по-настоящему.

— Ну, давай, давай...— И Шон, красуясь, попрыгал с ноги на ногу, как боксёр перед боем.

Или инкуб что-то замышляет, или излишне самоуверен. Я склонялась к первому — самоуверенные не живут тысячу лет.

Волк снова пошёл в атаку, и даже я поняла, что перед этим была разминка — удары стали резче и быстрее, чувствовалось, что в них вкладывается немалая сила. Шон защищался как-то странно, он не стремился отбить и ударить в ответ, а искал возможности для захвата, при этом в кратких передышках он ещё успевал дразнить Тони показными заигрываниями. Совершенно напрасно — у вервольфов секс неразрывно связан с доминированием над слабым партнёром, и Шон своим поведением как бы заявлял права на Тони. А это в свою очередь вызывало в волке желание не просто победить в бою, а разорвать на клочки, искалечить и убить, чтобы раз и навсегда избавиться от посягательств на себя.

Зверея, но не теряя контроля, волк нанёс удар страшной силы, потом ещё раз. Инкуб шипел от боли и всё более напоминал змею, но особо не замедлился, чем немного удивил Тони. Даже я понимала, что эти удары вырубили бы человека, а может быть, и оборотня, но инкуб был очень крепок и малочувствителен к боли. В какой-то момент волк выдохся и привычно отступил на пару шагов, уже воспринимая инкуба лишь как грушу для битья, не ожидая от него контратаки. Но она последовала, Шон бросился и попытался взять его в захват — но, казалось бы, уставший волк вмиг обрёл силы, вывернулся сам и, вывернув руку Шону, с ненавистью нанёс локтём два сильных удара в живот, а после, мгновение помедлив, с противным хрустом сломал руку.

Я зажала себе рот обеими руками, чтобы не вскрикнуть от страха, сдержаться и не остановить бой.

Секунду волк считал себя победителем, но тут Шон, наплевав на изувеченную руку, подсечкой повалил Тони наземь и сам оказался сверху, ухитрившись как-то заломить сопернику обе руки. Они оказались лежащими лицом к лицу, инкуб сверху, а волк фактически обездвижен. Но Тони не собирался сдаваться: чуть извернувшись, он боднул Шона головой, рассекая тому губу о зубы.

— Так даже лучше, — прошипел инкуб. В нём не осталось ничего очаровательного, во всём его облике сквозило что-то отталкивающе змеиное. Сознание сыграло со мной шутку, и на мгновение вместо двух мужчин я увидела волка в удушающих кольцах змеи, готовящейся нанести последний удар.

Инкуб приблизил лицо к Тони, и в глазах волка впервые мелькнула паника, он забился, пытаясь отстраниться, но это было трепыхание жертвы. Как змея заглатывает добычу, так и инкуб накрыл рот соперника, вливая свою силу и свою кровь. Это было ужасно, я опять зажимала рот, заставляя себя молчать, но мне уже не было страшно, я боролась с приступами тошноты.

Тони всё же смог хоть часть отравы, влитой инкубом, преобразовать в агрессию и ненависть и принялся вырываться, но Шон оказался не так прост. Четыре удара. Всего четыре, и проигравший полностью беспомощен — руки и ноги не слушаются его.

— Не надо сопротивляться, — спокойно констатировал инкуб. Волка охватила паника, он оглянулся, ища надежду на спасение, и увидел меня.

— Хозяйка...

Тут инкуб разорвал его футболку и с удовольствием провёл по груди, так гладят мех, снятый со своего трофея. Отравленному волку этого хватило — лицо поплыло: ушла паника, мольба, надежда... Ну нет, я не хочу этого видеть. Волк проиграл. Бой надо остановить.

— Шон, остановись, — приказала я. — Остановись!

В ответ — взгляд, полный обиды, боли и непонимания. Я вырываю у него кусок изо рта! Он честно победил, загнал эту дичь и теперь хочет съесть, хочет вернуть потраченную силу и насытиться... Но волк подобного не переживёт. Может, какой-нибудь divinitas в подобной ситуации и отделался бы лишь потерей силы, но не волк. Волки живут скорее по людским законам, чем по законам divinitas, и если я позволю Шону насытиться, то Тони будет сломлен. Убьёт он себя после этого или останется жить, станет уже не важно: умного, дерзкого, уверенного в себе бойца больше не будет.

— Встань и отойди от него на шаг.

— Госпожа...

Повторять приказ я не стала, просто подождав, пока он его исполнит — у рабской метки свои преимущества.

Я встала на колени и обхватила голову Тони руками, вливая через ладони зелёную силу, чтобы выесть красные вихри, запущенные инкубом. Через минуту или две волк медленно пришёл в себя. Секунду непонимающе посмотрев на меня, он дёрнулся, но руки плохо слушались, тогда я помогла ему, поддержав голову, чтобы он убедился, что одет.

— Тони, ты проиграл...

Вспышка паники, загнанный взгляд на Шона...

Свет и Тень! Я вспомнила об инициации в стае Седрика и последствиях для проигравшего.

— Тони! Тони! Я хочу, чтобы ты признал Шона старшим. Старшим волком над собой. И не оспаривал его авторитет. Ясно?

Всё ещё испуганный волк кивнул.

— Я... Я признаю его своим капитаном.

Ну, капитаном, так капитаном...

— Шон, — я подняла взгляд на злого и обиженного инкуба. — Тони Грей мой слуга, — напомнила я.

Секунда... И злость улетучилась, уступив место разочарованию — его изначально обвели вокруг пальца, ведь кормиться от моих слуг запрещают условия метки.

— Понятно, госпожа, — и он, повесив голову, устало побрёл к лестнице.

— Шон, подожди! Я ещё не закончила.

— Вы мои слуги, и я не потерплю ссор у себя под боком, — продолжила я. — Вы всё сегодня выяснили?

Мужчины переглянулись и нестройно ответили:

— Да.

— Хорошо, потому что я не буду разбираться, кто виноват и кто первый начал, в случае чего накажу обоих.

'А быстренько я заговорила как хозяйка, пары дней хватило', — мелькнула мысль.

Волк и инкуб кивнули, соглашаясь с условием. Шон опять выглядел раздавленным, а Тони всё ещё не мог прийти в себя.

Вот и померялись силами.

Оставив Тони, я принесла пиджак Шону.

— Как твоя рука? — тихо спросила я.

— Заживёт. Я быстро восстанавливаюсь, — ответил он, не глядя в глаза.

Я собралась с мыслями: бой оставил у меня крайне противоречивые впечатления, я даже не знаю, за кого болела, но сейчас мне надо отдать дань победителю.

— Ты очень сильный... и расчётливый. Ты ведь обманывал его с самого начала?

Он кивнул, и его настроение поднялось на пару градусов.

Я, наконец, подобрала фразу, в которой не солгу.

— Я горжусь тобой.

— Правда? — как-то беззащитно переспросил он.

— Да, я горжусь тобой.

Он улыбнулся светло и польщённо.

— Ну... я пойду...

Мускус. Он опять голоден — потратил силу, отравляя Тони.

— Постой... — я приблизилась.

'Возьми', — предложила силу в поцелуе. Он аккуратно выпил её, в этот момент я уловила отголоски мыслей: 'Сладость... Восторг... Опьянение...'.

— Вы так щедры... леди, — тихо произнёс он.

— Ты достоин, — просто сказала то, что думала.

Он промолчал, но по метке ко мне пришло понимание, что он умрёт за меня.

Поёжившись, посмотрела ему вслед, пока он спускался по лестнице.

Не готова я к таким подаркам и такой ответственности.

Меня ждёт Тони, напомнила я себе. С инкубом разобралась, теперь ещё восстановить душевное здоровье волка, и на сегодня хватит с меня решения проблем.

Оборотень сидел, растирая руки и ноги, пытаясь вернуть полный контроль над ними. Коротко глянув на меня, он тут же отвёл глаза — стыдится...

— Тони, что ты знаешь об инкубах?

Пожав плечами, он пробурчал:

— Трахаются, как свихнутые кролики... Кормятся сексом.

— Угу. Инкуб может заставить любое существо хотеть себя: женщину, мужчину, divinitas, волка — любого, понимаешь, любого сходить с ума от желания к нему.

Волк неуверенно глянул на меня.

— Тони, ну хватит тупить, а? Разве ты ещё не понял, что это была не просто драка?

Он покачал головой, отрицая какие-то свои мысли, а не мои слова.

— Ему надо касаться меня, чтобы...? — оборвав вопрос, он принялся растирать ноги.

— Нет. Достаточно контакта взглядов и запаха.

Мои слова его успокоили, он еле заметно кивнул. Но это лишь первый вопрос, остался второй и главный:

— Что же дальше? Мы ваши слуги, нам не избежать общения друг с другом.

— Не беспокойся на этот счет — у него нет права кормиться от моих слуг. Но не думай, что это делает его беззащитным перед тобой. Ты признал его капитаном, и не смей ему дерзить.

Тони с трудом поднялся на ноги и стоял, держась за каркас навеса.

— Да не буду я ему дерзить. Капитан... Ну хорошо, он мой капитан, — со вздохом согласился он.

— Вот и чудно.

— А если он всё же попытается... кормиться от меня? — Тони впился в меня пристальным взглядом, за жёсткостью пытаясь спрятать страх.

Я задумалась.

— Если он голоден, то может неосознанно на тебя влиять. В таком случае постарайся спокойно ему сообщить. Остальное сделает метка... по идее. Ну, или ко мне обратишься, в крайнем случае.

— Хорошо.

— Ну? Очухался?

— Да, хозяйка, — он попытался вернуть прежний дерзкий и шутливый тон.

— Как день прошёл?

— Старик ещё ничего, но его сменщик просто поц, — с наглой ухмылочкой ответил он.

Это он про Роджа так... Хам.

— Поц не поц, он тоже старший. Уж постарайся как-то с ним сработаться, — сделала строгое внушение я.

— Да уж постараюсь, хозяйка, деваться-то мне всё равно некуда, — это прозвучало неожиданно грустно.

— Жалеешь?

Он задумался.

— Нет. Ещё нет. А если ты сможешь... и будешь помогать мне перекидываться, то и не пожалею никогда.

— Я не знаю, как тебе в этом помочь, — честно призналась я.

— Ну, вот сейчас помогла же. Я совсем... потерял себя.

— Просто влить силу? — задумчиво спросила я.

— Просто или не просто... — в тоне прозвучала игривость.

— Выбрось эту дурь из головы, волк, — строго сказала я.

— Эх... Как скажешь, хозяйка, — немного грустно, с шутливой покорностью заверил он.

Мы вместе спустились с крыши и разошлись: Тони домой, а я в ресторан.

Мои мужчины-источники стали сейчас как бы якорями в моей сумасшедшей жизни, они возвращали меня в те недалёкие тихие времена, когда я занималась только рестораном и ними. Кто-то заболел, у кого-то влюблённость, от кого-то надо отказаться и найти ему замену... Проблемы... Смешные... Решаемые... А вот что делать с Ландышами? Я в который раз отогнала эту мысль, идя на встречу с внуком Герба.

Утром, как всегда, притащив тарелку с едой, я оставила спящего юношу и побежала домой проведать-покормить своих флерсов. Лиан и Мальва были заняты друг другом: сидели, глядя глаза в глаза, и едва отвлеклись, чтобы поесть. Как я поняла, Лиан усиленно пичкал Мальву информацией. По нашей связи к нему было не пробиться, он был весь заполнен какими-то странными светлыми образами. Я занялась позабытым Пижмой и при попытке пересадить его поудобнее поняла, что в прошлый раз мне не показалось — флерс заметно потяжелел. Бросив эту затею и просто сев верхом ему на колени, я, как обычно, вливала силу прикосновениями; может, мне показалось, а может, и вправду флерс немного реагировал на происходящее. 'Пижму тоже надо почистить...' В рацио-центре была заперта светло-зелёная сила, но вокруг... он был болотный. За эти пару дней, что мы кормили его, он чуть высветлился, но не намного, плюс явственно были видны тёмные наросты на сердечном и пищевом vis-центрах. Подумав и посомневавшись, я решила, что рано или поздно всё равно придётся это сделать, так почему бы не сейчас. Сходив за семенем мака и травами, я выставила Лиана с Мальвой в гостиную, а сама приступила к операции.

Собрав бело-зелёную силу в подобие скальпеля, я аккуратно отделила нарост от vis-центра. Это потребовало такой сосредоточенности, что за эти несколько минут я почувствовала себя просто выжатой, но останавливаться было уже нельзя. Тёмно-зелёная, почти чёрная сила начала вытекать из нароста-мешка, отравляя Пижму. Я принялась вытягивать её всеми способами: и семенем мака, и травами, и своей силой. Я вливала в флерса светло-зелёный vis-цвет, чтобы он выедал черноту. Сколько прошло времени, я не знала, но мне с каждой минутой становилось всё трудней и трудней удерживать концентрацию — находиться на летнем весеннем лугу, ощущать тёплый ветер на своей коже и направлять его в флерса. Светлый день всё норовил превратиться в глубокий холодный вечер, а тёплый ветер — смениться струями дождя.

— 'Лиан!', — в отчаянии позвала я.

Несколько мгновений и... Яркое солнечное утро, пение птиц и радостные лучики солнца... И запах мальвы... чуть в стороне. Пижма перестал ощущаться как холодный и увядающий, я с трудом вышла из сосредоточения и переключила зрение. Меня обнимал Лиан, а Мальва Пижму. Ещё раз осмотрев флерса vis-взглядом, я пришла к выводу, что операция удалась.

— 'Почему ты взялась за это сама? Почему не позвала нас сразу?' — принялся пилить меня Лиан.

— 'А ты почему меня не позвал, когда Мальву чистил?'

На этом упрёки прекратились.

Чуть придя в себя, я побрела к Ландышам; всмотревшись в них, я поняла, что от прежних планов придётся отказаться — такого не выдержу ни я, ни они. Если я буду просто разрушать чёрную vis-систему, как и планировала, то убью их — не смогу нейтрализовать черноту, и она поглотит их. Им очень и очень повезло, что они всё же выжили после моей атаки лучами-стилетами. Странно, ведь в ту ночь я смогла управлять десятком стилетов, отрезая наросты от vis-центров, а сегодня одна единственная операция меня так выжала. Почему? Не найдя ответа, я принялась разглядывать Ландышей дальше. Жизненно важно избавить их от чёрной рабской метки, но свою я поставить не смогу, вернее, смогу, но толку от неё не будет — или чуждый vis-цвет отравит их, или они 'переварят' её. Но рабская метка была неотъемлемой частью vis-системы... Чем дольше я вглядывалась в близнецов, тем сильнее становилось впечатление, что передо мной ребус-головоломка, и я не могу его разгадать. У любой vis-системы есть слабое место, ударив по которому — уничтожишь всё. У флерсов — крылья, у filii numinis — генерирующий или хранящий vis-центр, тут же всё было напутано и сплетено...

Так ничего не поняв и не решив, я ушла на дневную встречу с Крегом.

Остаток дня прошёл спокойно и без событий, и следующие дни потянулись светлой размеренной вереницей. Тони работал в охране, Шона я нагружала небольшими поручениями, и он всегда выполнял их с готовностью, Мальвочка взрослела с каждым днём. Пижма начал немного реагировать на вливание силы. Мы приноровились 'будить' его, вливая каплю в рацио, и после он сам принимал предложенную силу. Мне очень помогли ежедневные встречи с Крегом и наше с Шоном взаимное кормление — я восстановилась, и самостоятельная вспышка белым vis-цветом уже не вызывала сильной боли в сердце.

Пролетело десять или двенадцать дней, и мы решили, что вполне готовы раскачать и перекинуть Мальвочку, дабы она избавилась от ужасных шрамов, и провести ещё одну vis-операцию — удалить Пижме второй нарост-резервуар тёмной силы.

И вот ранним утром мы выехали двумя машинами за город, в моё имение — цветочное хозяйство. Я с флерсами ехала в лендровере с Митхом за рулём, сзади шёл роллс-ройс с Шоном, Тони и Ландышами, причём и инкуб, и волк были при оружии, так, на всякий случай.

Лиан очень радовался предстоящей встрече с Фиалкой и Незабудкой, Мальва, кажется, тоже. Поговорив с ними, я выяснила, что Лиан устроил им как бы конференцсвязь, и Фиалка с Мальвой уже заочно знакомы. Пока мы ехали, я аккуратно выспрашивала Митха о его невесте и их отношениях. Оказывается, они уже запланировали свадьбу на осень, и он очень обрадовался тому, что я дам ему отпуск с сохранением места. Он также пригласил меня на церемонию, и хоть я опасалась индийской родни невесты-змеи, отказаться не смогла — любопытство и нежелание обидеть его взяли вверх.

Хозяйство встретило нас жаркими ароматами с плантаций. Флерсы, как и в прошлый приезд, принялись носиться как безумные, Пижма, может, и не участвовал бы в этом, но Лиан и Мальва схватили его за руки, и ему пришлось бежать вместе с ними под весёлые крики. Близнецы ушли к небольшому леску, мужчины в домик, а я неспешно прогуливалась, вдыхая запах живых цветов. От флерсов доносились радостные крики и смех, поэтому хоть я их и не видела, но была спокойна.

— Госпожа, — пропел звонкий и нежный голосок.

Два сыплющих искрами облачка, фиолетовое и лазурное.

— Фиалочка! — обрадовалась я. — Незабудка! Как ты вырос!

— Здравствуйте, — смущаясь, ответил флерсик.

Фиалка тем временем прильнула ко мне:

— Как хорошо, что вы простили его и спасли их! — о... эта милая манера изъясняться.

— Фиалочка, ты знаешь, Ландыши совсем плохи.

— Угу, но Мальва почти в порядке, а у Пижмы есть надежда, — ну просто неиссякаемый оптимизм.

— Да. Я думаю сначала полечить Пижму, а потом перекинуть Мальвочку.

— А у нас есть мальва! — радостно сообщила флерса. — И лилии...

— А... ты ж в курсе, что Лилия... Лиан уже не совсем флерс? — осторожно спросила я.

Фиалочка смешно всплеснула ручками.

— Ах, то, что он может немного баловаться людской силой, не отменяет того, что он флерс. Перворождённый флерс, — с гордостью уточнила она.

— Ну и чудно...

И тут показалась тройка флерсов...

С криками 'И-и-и-а-а-а-а!' они рухнули прямо в полосу пионов. Пижма полежал и встал, а Лиан и Мальва с хохотом покатились по полосе в разные стороны. Фиалка и Незабудка подхватили их смех, а я была несколько шокирована. Странно было видеть, как примятые и, казалось, сломанные флерсами цветы распрямляются, как ни в чём не бывало.

Наконец, они успокоились и подошли ко мне.

— У нас нет пижмы, я всё осмотрела, — огорчённо сообщила Фиалочка.

— Ну, ничего, пока обойдёмся, — ответила я.

Пижма по прежнему казался безучастным, но по еле заметным признакам было видно, что он доволен, и ему нравится происходящее. Так же он выглядел, когда его кормили, а вот пока мы ехали в машине, он был мрачнее обычного и как-то кукожился.

Решив, что клумба цветущих пионов — вполне подходящее место, мы решили провести vis-операцию прямо там. Всё вышло на удивление легко и быстро — я буквально за минуту-две отделила нарост, и мы все принялись 'переваривать' черноту. Фиалка и Незабудка помогали Пижме, Мальва и Лиан — мне.

Наверное, всё же общий тонус filius numinis играет очень большую роль — в ночь боя я действовала на пределе своих возможностей и следующие пару дней была как бы... уставшей, а в таком состоянии трудно всё.

Разобравшись с Пижмой и не чувствуя ни малейшей усталости, я предложила сразу заняться Мальвочкой, но флерсам надо было побеситься, празднуя успешное завершение дела. Визжащей стайкой с воздушной поддержкой в виде Фиалки и Незабудки они унеслись вдаль по плантации.

Хоть бы никто из соседей не забрёл и не увидел! А то полицию вызовут.

Набегавшись, флерсы вернулись за мной и отвели к мальвам. Я вдруг вспомнила, как тяжело было перекидывать Фиалочку, и в последний момент испугалась, что может не хватить силы. Но Лиан успокоил меня — он останется со мной и будет страховать, а Мальве будет помогать Фиалочка.

Пижма и Незабудка расположились в сторонке, Фиалка, сев на плечо Мальвочке, обняла её за шею, а Лиан встал чуть сзади, положив руку мне на плечо. Я ощущала себя утонувшей в цветах. Флерсы, взяв энергию из земли, солнца и цветов, были полны своей истинной, не заёмной силой. Их ароматы опьяняли и уводили в царство неги и вечного лета... Солнце... Лето... Жизнь... Я легко вспыхнула белым и отдала всё без остатка Мальве; флерса поначалу как бы утонула в этом подарке, но потом принялась вбирать силу в себя. Явственно ощущалась помощь Фиалочки, направлявшей и помогавшей удерживать потоки. Наконец, Мальвочка всё переработала и отдала излишек мне. Её сила с тонким привкусом грусти напомнила мне последний день цветка: когда цвет становится гуще, а лепестки нежны и теряют упругость... следующим утром он уже не распустится вместе со своими соседями.

И опять я легко вспыхнула: цветок отцвёл, внутри него зреют семена — новая жизнь. И будут десятки новых ростков, новые листики потянутся к солнцу, и к новому цветку подлетит пчела...

Мы раскачивали силу, это было удивительно легко; если бы не опьянение, навеянное флерсами, я могла бы обеспокоиться, испугаться этой лёгкости и всё испортить, но лишних и вредных мыслей не было. Было лишь лето, солнце, цветы, жужжание пчёл, а под ногами чуть неживая сверху, но очень сильная внутри земля...

И вот... Вспышка! Сияющий шар... и свет втягивается в нестерпимо яркую точку, тускнеет... И я вижу все оттенки малинового в маленькой фигурке с салатными крыльями. Фиалка, Мальва и Незабудка принялись кружиться перед нами, как живые фейерверки: разбрызгивая искры силы, сплетая узоры, завораживая.

— 'Я тоже так хочу!' — услышала я мысль Лиана и эмоции... Грусть, лёгкая зависть и сильнейшее желание быть с ними в небе.

— 'Давай!' — предложила я.

— 'А можно?' — и тут же 'Спасибо!'

Лиан почти всё сделал сам, он увеличивал силу при обмене, он ею управлял, мы справились довольно быстро. Опять вспышка, шар и яркая, постепенно белеющая точка с зеленоватыми крыльями. Затаившиеся на время перекидывания флерсы встретили его радостными восклицаниями и смехом.

Я, всё же почувствовав себя уставшей, села рядом с Пижмой и обняла его. Он смотрел на цветы перед собой, но это было больше похоже на спокойное созерцание, чем на пугающую пустую безучастность. Мы сможем ему помочь — теперь, когда чёрных резервуаров нет, он раскроется рано или поздно. Флерсы, покружившись над нами, унеслись куда-то дружной стайкой, а мы с Пижмой остались сидеть на тёплой земле под ласковыми прикосновениями ветерка, приносящего нам смесь цветочных ароматов.

Было хорошо и спокойно, я вдруг поймала себя на мысли, что Пижма ощущается как часть меня, как родной по крови. С удивлением я задумалась об этом и поняла — Календула. Перворождённый флерс, любивший мою маму и любимый ею, перед смертью он отдал мне часть себя, и эта часть пробудилась, когда я спасла убивавшего себя Лилию-Лиана. Пижма наверняка потомок Календулы, не сын, так внук, потому он и кажется мне родным... несмотря ни на что.

Мы сидели под припекающим солнцем, вбирая его в себя и терпеливо ожидая, когда же оно устанет и начнёт своё медленное падение к горизонту. После полудня мы с Пижмой, взявшись за руки, бродили между полосами плантации. Я размышляла, где лучше разбить грядки для пижмы и, может быть, календулы. Пару раз вдали показывался Шон, но я жестом отсылала его; Митх и Тони, судя по запаху костра, устроили барбекю возле домика; флерсов не было видно, но иногда доносились весёлые отголоски их хрустальных голосов. А мы с Пижмой, никуда не спеша, до самого вечера обходили каждую пядь цветочных полей.

Когда свет стал совсем жёлтым, мы пошли к сброшенной флерсами одежде, и я, накинув на Пижму плащ, повела его к домику. Мужчины жарили что-то странное на костре, кажется, овощи. Митх был у мангала, Шон внимательно следил за его действиями, запоминая; Тони скептично и с превосходством скалился...

Кажется, у них всё просто прекрасно.

— Я бы добавил шафран, но хорошего шафрана не достать... — комментировал Митх.

— Шафран? — с сомнением переспросил Шон. — Да просто красный перец!

— Он сильно жгуч, но... попробуем.

Тут мужчины заметили меня и напряглись, непосредственности как не бывало, они уставились на меня и Пижму, не зная, как себя вести.

— А что вы такое готовите? — я дала понять, что не надо напрягаться и чувствовать себя 'на работе'.

— Да вот... цуккини на мангале.

— А ты, Тони, свой кусок мяса уже и приготовил и съел? — с улыбкой спросила я.

— Да, хозяйка, — довольно щурясь, ответил он. — И этот кусок был большим.

Волк...

— Цуккини... — я почувствовала, что голодна.

— Да, цуккини с разными приправами... экспериментируем...

— Ой, а можно мне?

— Конечно, мэм, и вам, и... мальчику, — ответил Митх.

Я с сомнением оглянулась на Пижму: вряд ли он будет есть кабачки, да ещё и со специями.

— А фруктов вы не купили?

— Купили, — и Шон ушёл в домик. Вернулся он с виноградом и апельсинами. Отбраковав цитрусы, я пообрывала виноградины, усадила Пижму, незаметно чмокнув его в лоб, пробуждая каплей силы, и положила виноградину в руку.

Митх, как настоящий американец, старался не таращиться и усиленно делал вид, что всё о'кей, хотя и чувствовал себя неуютно рядом с 'ущербным'. А Шон и Тони без зазрения совести разглядывали флерса.

— Пижма, ешь, — произнесла я, копируя интонации Мальвочки.

Флерс задумчиво поднёс руку с виноградиной ко рту, так же задумчиво подержал перед собой, а потом положил в рот. Я поставила ему тарелку с ощипанными ягодами на колени, и он принялся неспешно их есть.

— Может, он съел бы что-то посущественнее? — осторожно спросил Митх.

— Нет, он очень привередлив. А я нет. Где цуккини? — сменила я тон и тему.

— Ещё чуть-чуть...

Через минуту Шон уже раскладывал продолговатые куски кабачков по тарелкам, все были посыпаны разными приправами. Мне понравились все, особенно острые с перцем.

— Я не могу на это смотреть, — шутя, заметил Тони.

— Иди, иди. Мы тоже свалили, когда ты свою свежатину ел, — в тон ему ответил Шон.

Пока что волк и инкуб вполне ладили. Шон был старшим, но не наглел и не пытался как-то унизить Тони; тот бы ему подобного не простил. К моему удивлению, Митх и Шон всё время обсуждали какие-то специи, Тони лишь презрительно фыркал, слушая их, и, наконец, не выдержал:

— Да вы как две курицы из воскресной школы! Это в тесто, это в творог... Что за разговоры?

Митх и Шон синхронно развернулись к нему.

— Мистер Грей, это свободная страна, и мы обсуждаем то, что нам интересно, — весомо, как ему казалось, произнёс Митх.

Тони, паясничая, закатил глаза.

— ТиГрей, пойди, прогуляйся, посмотри, чтобы никто не шатался рядом с оранжереей, да и вообще по участку, — сказала я.

— А вот это правильно, хозяйка. Пойду, обойду... территорию.

Когда он скрылся, я сочла нужным пояснить Митху:

— Он вырос на улице, поэтому понятия не имеет о нормах поведения. Но он вполне надёжен.

— Да, мэм, — этим Митх дал понять, что никаких претензий ни к кому не имеет, и мужчины продолжили прерванный разговор, а я краем уха прислушивалась, иногда узнавая новые для себя вещи.

Прилетали флерсы, всей дружной компанией, сообщили, что будут спать в оранжерее. Митх не видел и не слышал их, а вот Шону приходилось делать усилия, чтобы и любопытство своё удовлетворить, и не вызвать подозрения у индуса чрезмерным вниманием к воздуху рядом со мной.

Когда флерсы скрылись, Шон мрачнел с каждым мгновением, а потом вдруг извинился и бегом скрылся в домике. Мы с Митхом переглянулись

— Я схожу, посмотрю, — обеспокоенно сказала я.

Солнце садится и вот-вот коснётся горизонта...

Я вошла в двери и, не успев привыкнуть к полутьме, услышала сдавленный стон и ощутила вспышку алой силы инкуба, запахло корицей... Но вдруг всё исчезло, как будто что-то невидимое и мощное всосало всё в себя. Сила исчезла, запах тоже. Повисла гнетущая тишина.

— Шон... — тихо и испуганно позвала я.

Тяжёлый с присвистом вдох.

— Шон!

— Я в порядке, — он постарался это сказать обычным голосом.

Наконец, я увидела его в темноте, он, пошатываясь, поднимался с колен.

— Как же ты так... каждую ночь? — вырвалась вслух мысль.

— Да нормально, — он уже почти пришёл в себя, — туалеты есть везде. Можно запереться.

С языка рвалось: 'О Шон, мне так жаль', но я понимала, что моя жалость его оскорбит. И ещё я где-то слышала, что жалость — это нетерпение сердца.

А я давно училась быть терпеливой.

— Пойдём, а то Митх...

— Да, леди, — он отряхнулся и, оглянувшись, схватил апельсины, как повод посещения домика. Мы вышли к Митху как ни в чём не бывало, у него хватило такта поддержать эту маленькую ложь.

Я отвела полусонного Пижму в оранжерею к флерсам, по пути к нам присоединился Тони.

— Есть в них что-то отвратительно беззащитное, — вдруг произнёс он, кивнув на флерса.

Я задумалась, не зная, что ответить.

— Есть. Но иногда, очень редко, такое полное отсутствие агрессии бывает мощным оружием.

— Аха. Только ему и тем беловолосым это оружие не сильно помогло, а?

— Жестокий ты, Тони.

— Какой есть, — нахмурившись, ответил он.

— Угу. Вот и они — какие есть.

— Эй, хозяйка, надеюсь, ты не будешь толкать всякую чушь про то, что я должен относиться к каждой козявке или мясцу с уважением? А?

Я остановилась, глядя ему в лицо.

— Конечно, нет, волк. С тебя вполне достаточного того, что я, твоя хозяйка, хорошо отношусь к флерсам, а значит, и ты будешь к ним хорошо относиться, а также к людям, которые мне дороги или полезны. Тебе всё ясно, волк?

— Да. Мне ясно, — он приблизил лицо, всматриваясь мне в глаза. — А ты будешь ко мне хорошо относиться? Ты поможешь мне, как помогаешь им? Полнолуние через две ночи.

— Я помню. И не смей сомневаться во мне.

— Пати, не играй в эти игры, — вдруг взорвался он. — Трахнуться нам надо! Переспать!

Тут и я завелась:

— Я не трахала тебя, когда спасала! Filii numinis — не просто долгоживущие ничтожества, как вы, мохнатые, думаете. Мы можем управлять силой осмысленно, осознанно, а не только инстинктивно, как вы, сотворённые!

ТиГрей схватил с земли камень и со злости метнул.

— Но я-то сотворённый, о великая дочь богов! Я осознанно ничего делать не могу, не управляю силой! — взорвался он злостью и досадой.

— Я занимаюсь сексом только с людьми, и точка! — я тоже начала злиться. — Ни флерсы, ни Шон, ни Седрик... — услышав собственное треньканье, я осеклась.

— А! Так всё-таки Седрик... — едко протянул он.

— Заткнись, дурак! — я еле сдержалась, чтобы не стукнуть его изо всей силы. — Да, я трахала Седрика, но это было подобно тому, что у вас было с Шоном — мы травили друг друга, это был бой, а не секс. И лишь единожды.

Тони немного остыл от этого моего признания.

— Ну, ты же тискаешься с инкубом каждый вечер... — буркнул он.

— Вот именно — тискаюсь, — я тоже начала успокаиваться.

— И это не секс? — недоверчиво спросил ТиГрей, глядя куда-то в сторону.

— Не секс, — отрезала я.

Тони вдруг окончательно успокоился и опять всмотрелся мне в лицо.

— Так значит, тискаться и целоваться — не секс? Да? — с непонятным весельем поинтересовался он.

Я пожала плечами.

— Да.

Вот глупый волк, почти человек — секс, не секс. Есть безопасные способы обмена силой, а есть не безопасные.

— Так значит, в случае чего я могу рассчитывать на поцелуи и всё такое... без секса? — игриво поинтересовался он, подходя вплотную ко мне.

Я скептически покосилась на него и чуть отстранилась.

— Тони, заткнись. Когда придёт полнолуние, я поделюсь с тобой силой, а вот тебе стоит продумать, каким способом эта сила поможет тебе перекинуться.

— Я не мог перекинуться, когда дрался с Чери, — вдруг сказал он совершенно серьёзно. — Хоть и очень хотел.

— Конечно, не мог, Шон вливал в тебя чуждую алую силу и этим самым уменьшал твою — тёмно-зелёную, а её нужно много, чтобы перекинуться. Я буду вливать светло-зелёную. Должна подойти... По идее.

— Угу.

— Быстро выбрось из головы то, что узнал о Седрике, — вспомнила я. — Если ты хоть намекнёшь, что знаешь об этом — ты труп.

Тони непонимающе посмотрел на меня, а потом факты сложились в его голове.

— Ну, ты даёшь! Давно дело было?

— Давно. Твой отец ещё не родился.

— Ты что, знала моего отца? — вдруг хмуро спросил он.

— Нет, — смутилась я. — Просто хотела сказать, что прошло больше пятидесяти лет.

— Угу. О'кей. Выбросил из головы.

Мы как раз пришли к оранжерее, я завела Пижму и устроила его ночлег на куче опилок для мульчирования. Может, это и кажется некрасивым и неправильным, но флерсу такое ложе вполне пришлось по нраву — он тут же уснул. Мальвочка устроилась у Пижмы в волосах, а семья Лиана расположилась на незабудках неподалёку.

К моменту нашего возвращения в домик Шон уже спровадил Митха спать, я отослала Тони, и мы с инкубом уже привычно накормили друг друга. Оказывается, волк не ушёл далеко и, затаившись, наблюдал за нами: мы оба чувствовали его внимание, оно мешало, но не настолько, чтобы отвлекаться и прогонять его.

— Он всё же такой... человек, — обронил Шон после.

— Ему всего двадцать четыре.

Инкуб фыркнул.

— Эфемер... Полнолуние скоро, — вдруг произнёс он.

— Да знаю я, — досадливо морщась, ответила я.

— Я могу просто с ним подраться, не применяя 'уменье', — 'уменьем' Шон называл свою собственную силу и то, чего он добивался с её помощью. — Могу просто его разозлить...

— Вам ещё работать вместе, а после такого это будет весьма проблематично. Но спасибо за предложение, Шон.

— Вы не беспокоитесь, что близнецы до сих пор не показывались? — вдруг сменил тему он.

Я не беспокоилась и, наверное, это было неправильно.

— Думаешь, нам надо поискать их?

— Ночь. Им лучше быть под нашей защитой или хотя бы у нас на глазах.

Какая же я эгоистичная дура, вампы ведь не только могут отдать им приказ, они могут их выкрасть.

— Давай поищем их, — нервозно произнесла я. — Эй, Тони, выходи!

— Чего тебе, хозяйка? — ТиГрей вышел из тени, и его глаза сверкнули жёлтым, отражая почти полную луну.

— Идём искать Ландышей в леске, ты же их запах почуешь?

— Твой 'розанчик' чует не хуже меня, — зло бросил он, но пошёл за мной и Шоном к небольшому лесу, где мы оставили близнецов.

— Правда?

— Да, я хорошо чую, но больше людей, чем... цветы. А ты, волк, чем с нами тут зубы показывать, лучше б нашёл себе самку, хоть человечку, хоть мохнатую.

Я покраснела от такой бестактности, хорошо хоть этого не было видно.

— Не указывай, что мне делать, розовый! — зло ответил Тони.

Шон остановился и подождал его.

— Заткнись и ищи Ландышей, — тихо приказал он непререкаемым тоном.

ТиГрей, зло фыркнув, сорвался на бег и скрылся в леске.

— Простите, леди, мою бестактность.

— Да уж, в следующий раз не забывай о моём присутствии, — проворчала я в ответ.

— Просто, может, мохнатому и не нравилось трахать сук по расписанию, но полное воздержание вот уже полмесяца ему нравится ещё меньше, — тихо объяснил он.

— Свет и Тень! Мне теперь что, ещё и самку ему искать?!

Кошмар. Возьми ответственности на кончик пальца, так руку по локоть отломит.

Мы ходили по лесу и окликали Ландышей; вернее, я окликала, а Шон пытался их учуять. Тони не было ни слышно, ни видно; вроде бы инкуб взял след, и мы углубились в заросли. Время летело, мы ковыляли впотьмах по подлеску, и я уже начала нервничать: а вдруг глупые флерсы решили смыться и ещё днём ушли отсюда. Но Шон вдруг развернулся, и мы увидели Тони, согнувшегося под ношей — он нёс Ландышей, как два тюка, на плечах. Подойдя, он молча скинул одного спящего флерса Шону и так же молча повёл нас прочь из леса.

Я чувствовала себя виноватой из-за того, что раньше не побеспокоилась о судьбе близнецов, но мужчины не роптали, флерсы благополучно дрыхли, так что своё раскаяние я оставила при себе.

Вернувшись к домику, Тони, никого ни о чём не спрашивая, завалился спать в машине, а Шон остался сторожить. Тут-то я выяснила ещё одну интересную особенность инкубов — они не спят. Могут притворяться спящими, расслабляясь и погружаясь в воспоминания, но не спят. Так что мы были обеспечены охраной на всю ночь. Пристроив близнецов в гамаке, я, измотанная хождением по ночному лесу, обнаружила в домике диванчик и тут же вырубилась на нём до самого рассвета.

Разбудил меня Шон... Вообще я привыкла к бодрости покрытого росой луга, которую по утрам дарил мне Лиан, но тёплая нега, пряная сладость и игривость инкуба тоже оказались по-своему хороши.

Несколько первых дней мне было дискомфортно оттого, что Шон всё время старался сделать для меня что-то, быть полезным, всячески пытался угодить. Но довольно быстро я поняла, что для него это необходимое условие, как говорят люди, 'психологического комфорта'. Он хотел быть нужным, полезным, а ещё лучше — незаменимым, хотел признания своих достоинств и... уважения. Удивительно, что эти желания остались у того, кто всю свою жизнь был рабом, а временами — витаминным кормом для вампов; ещё более удивительно, что он всё же добивался, чего хотел.

Проснувшись, я отправилась в оранжерею к флерсам; малыши уже проснулись и пытались добудиться Пижму. Я его разбудила и привычно влила порцию силы, порадовавшись, что он смог принять больше обычного, а после у нас вышел совет. Вернее, Лиан уговаривал меня оставить Мальвочку маленькой здесь, с Фиалкой и Незабудкой. Мальвочка скромно молчала, Фиалка поддакивала отцу своего ребёнка, а беззаботный Незабудка кружил над Пижмой, осыпая его искрами силы.

— Но ведь мы планировали, что она поможет вытащить Пижму, он ведь привык к ней.

— Я сам им теперь займусь, — настаивал Лиан. — Да и Незабудке нужен второй... флерс.

Со вздохом я признала, что Лиан из меня верёвки вьёт.

— А ты раньше не знал, что Незабудке нужен второй родитель?

— Знал. Но... Надо было их спасти и... я тебе нужен. Я справлюсь с Пижмой, я смогу кормить его, давать столько, сколько будет нужно, — вернулся он к своим доводам.

— Ну а ты, Мальва, чего ты хочешь?

Флерса чуть растерялась, но, ободрённая подлетевшей Фиалочкой, призналась:

— Я не хочу уходить отсюда. Не хочу опять становиться большой. Можно мне остаться? — робко закончила она.

— Можно, — сдалась я.

Фиалочка тут же вспорхнула ко мне и, вспыхнув, влила в меня свою силу. Прохлада леса... тень... безопасность... единство силы и хрупкости...

— Спасибо, госпожа, я так устаю, а вдвоём нам будет намного легче. И Мальва быстрее забудет плохое.

— Я буду скучать по Пижме, — тихо произнесла та.

Угу. Не сомневаюсь.

— Я постараюсь привозить его почаще, ему полезно быть на сильной земле.

— Спасибо, — и Мальва вспыхнула, направив ко мне маленький шарик силы.

— Ладно, малыши, у вас есть время до полудня, а потом я перекину Лиана, и мы уедем.

Я всё же не рискнула оставить Пижму на них и сама вывела его из оранжереи и пристроила в тени у цветущих мальв.

С одним вопросом разобрались, теперь второй — близнецы.

— Как вы? — ничего менее банального в голову не пришло.

— Лучше, чем в городе, — ответил мальчик. — Здесь сильная земля.

— Можно нам остаться здесь? — спросила девочка.

Я сама над этим думала...

— Я боюсь, что через вас мои враги узнают об этой плантации и навредят ей или флерсам в маленькой ипостаси.

Близнецы переглянулись и согласно кивнули, мол, да, такие опасения не напрасны.

— Так что вам придётся вернуться со мной в город. Я буду наведываться сюда и брать вас с собой.

Ландыши промолчали, и я продолжила.

— Как прошёл вчерашний день и вечер? — осторожно спросила я.

Они поняли намёк.

— Тихо.

— Ну вот и хорошо. Можете погулять до полудня по лесу.

Близнецы развернулись и молча ушли; я не сомневалась, что к полудню они вернутся. Что бы с ними ни сделали, они всё же флерсы и никогда намеренно не навлекут опасность на сородичей, никогда не поставят себя выше их... Если им не прикажет хозяин... а хозяин днём спит. Я надеюсь.

Время до полудня пролетело, как один час; я легко перекинула Лиана, и мы, взяв с собой Пижму, уехали раньше, а Шон, Тони и Ландыши задержались. Я уже начала волноваться, но инкуб связался со мной по ментальной связи и доложил, что они уже в дороге.

Решив, пусть и не полностью, проблемы флерсов, мы возвращались в город к новым проблемам — проблемам Тони и свободной стаи. Пока я вчера бродила по плантации, у меня вызрел гениальный в своей простоте план: обратиться к старому вожаку свободной стаи и обменять жизнь неугодного ему и мне мохнатого — слуги вампов на пожизненную помощь Тони. Всё просто замечательно: я избавляю вожака Ника Стивенсона и его преемника Тода Вернера от Френка Сугавы, претендующего на место вожака и планирующего убить ещё не вошедшего в полную силу Тода. И тогда пёс Тони или не пёс, а они будут обязаны перекидывать его каждое полнолуние. Есть лишь одно уязвимое место в этом плане — одного волка-вожака может не хватить для трансформации Тони. А подключать стаю нельзя — собравшись вместе, они не удержатся и убьют его. Но в любом случае я попытаю счастья со свободной стаей.

Вернувшись, я первым делом позвонила Стивенсону на мобильный — волки, в отличие от других divinitas, могли пользоваться мобильными без особых последствий для себя. Я же ощущала жёсткое и раздражающее излучение — мобильники напоминали амулет-источник с абсолютно чуждой силой. В общем, я старалась пользоваться только стационарными телефонами.

Старый вожак не выделывался и согласился приехать в ресторан вечером. И прихватил с собой Тода и... Дору Эймс. Придя ко мне в кабинет со своим преемником, Стивенсон первым делом доложил, что Дора Эймс, слабая волчица, работавшая на убитого вампа Грегори, всё ещё жива и ждёт внизу под охраной одного из волков.

Я поинтересовалась положением в стае, положение оказалось неутешительным. Сугава после окончательной смерти Грегори не поджал хвост, а, наоборот, демонстрировал клыки, и только иезуитские увёртки старого волка пока позволяли избежать прямого столкновения и вызова на поединок. В общем, вожак очень обрадовался, что я не забыла о своём полу-обещании.

Я высказала своё предложение насчёт Тони, и волки задумались.

— Понимаете, леди, — размеренно начал вожак, обдумав всё, — у нас в стае никто не перекидывается сам, отдельно. В этом и весь смысл существования стаи — мы собираемся вместе и перекидываемся, даже слабые не могут сдержать трансформации, хоть для них она медленна и мучительна. Поэтому так страшно наказание отлучением — мучительная, а может, убийственная трансформация в одиночестве. Я... не представляю, как перекинуть вашего волка без стаи. Я могу взять его в стаю, — с надеждой предложил он.

— Сначала его надо понюхать, — выдал молчавший всё это время Тод.

Я присмотрелась к рассудительному преемнику. И связавшись с охраной, попросила прислать Тони в мой кабинет. Он зашёл в комнату, готовый драться, видать, учуял родичей ещё в коридоре, я дала понять, что всё в порядке, и пригласила подойти поближе. Волки раздували ноздри — шло взаимное обнюхивание. Тод и Стивенсон переглянулись...

— Он очень странно пахнет, — сказал вожак.

— Хозяйка? — Тони захотел пояснений.

— Да вот, хотела, чтобы вожак Стивенсон помог тебе перекинуться...

— Он не способен мне помочь, он не divinitas, — ледяным тоном ответил Тони.

— Я уже поняла, — поморщившись, ответила я. Мне не нравилось его непочтение к вожаку. Даже я была вынуждена относиться к мохнатому почти как к равному, а Тони нарывался на конфликт.

— Стая не примет его, — тихо и задумчиво произнёс Тод.

— Боюсь, что да, — поддержал его вожак. — Не скажу, что он пахнет именно псом, но его запах абсолютно чужд, и он... настораживает.

— Пугает, — осклабившись, вставил Тони.

— Не даёт доверять, — ледяным тоном поправил вожак.

— Уймись, — строго приказала я своему волку.

— Значит, сделка не состоится... — задумчиво резюмировала я.

Свободные волки напряглись.

— Вы всё равно его перекинете, в любом случае — не дадите ему умереть во время трансформации... Вам нужно, чтобы хотя бы наша стая к нему лояльно относилась.

— Не спорю. Но это не стоит жизни Френка Сугавы, вернее, хлопот, связанных с его смертью.

Волки молчали, им нечего было возразить или предложить.

— Я не отказываю вам в помощи, и как только вы предложите подходящую цену за мои услуги — окажу её.

Глаза младшего хищно блеснули, он ещё слишком молод и не умеет скрывать своих мыслей. Пока что его можно было читать, как открытую книгу. Глупый мальчишка решил, что если выкрадет Тони, то я буду плясать под их дудку.

— И, уважаемые, не забывайте, что я белая filius numinis, а не христианская святая. Меня нельзя злить: когда я злюсь, то совершаю необдуманные поступки. Например, могу устроить охоту в лесу с вертолёта.

— Вы не можете убивать, кого попало, — парировал вожак. — Вы белая. Не можете творить зло просто так.

— Отчего же? Я как раз могу убивать, кого попало. Вверить себя Равновесию и быть его проводником, — я оскалилась в злой фальшивой улыбке.

С минуту мы мерялись взглядом: Стивенсон старался понять, вру я или нет. Я не врала — я действительно могла вверить себя Равновесию, но мне бы это очень дорогого стоило.

— Ладно, леди, — он опустил взгляд и попытался замять назревающий конфликт. — Мы ведь не для этого встретились.

— Не для этого, — согласилась я. — А зачем вы притащили Дору Эймс?

Волки переглянулись, а потом посмотрели на Тони.

— Да вот... Она всё равно отлучена от стаи, может, вам пригодится... Хотя она, конечно, абсолютно никчёмная тварь...

— Хороший подарок, — саркастично заметила я.

— Ну... может, на что и сгодится, — и опять зыркнули на Тони.

— Вы шутите, — зло утвердил он.

— Ты бы не спешил отказываться, — обронил вожак.

Я чего-то не понимала.

— В общем, раз заседания Совета и суда по поводу смертей наших волчиц не будет и Эймс, как свидетель уже не нужна, мы притащили её к вам. От стаи она отлучена, сдохнет или будет жить, нам уже всё равно. Может, вы её подо что-то приспособите, а нет — значит, нет.

— И не забывайте о нашем... соглашении, — вставая, произнёс он.

— Скорее, о протоколе о намерениях, — парировала я.

— Это точно, — невесело согласился вожак, и волки вышли.

— Ну что? Пойдём подарочек смотреть, — предложила я Тони.

— Хозяйка, нам таких подарков не надо, — горько отозвался он.

— Что? Даже не взглянешь?

— Ладно. Пойдём.

Мы вышли к служебному входу, вожак уже уехал, и Дора как раз пыталась определиться: удрать или всё же дождаться меня. Увидев меня и Тони, она дёрнулась, но потом подошла. На кого-кого, а на волчицу она ни капли не была похожа, скорее, на шелудивую бездомную собаку, одновременно лебезящую и готовую укусить. Мы молча разглядывали её, она не вызывала во мне ни малейшего сочувствия. Молодая, похожая на парня волчица была слабой, а также подлой.

— Уж лучше голодай, чем что попало ешь, и лучше будь один, чем вместе с кем попало, — тихо произнёс ТиГрей. Я удивлённо взглянула на него: как-то не ожидаешь от шпаны цитат Омара Хайяма.

Мы с Тони молча развернулись и пошли обратно в здание, Дора попыталась что-то сказать, остановить нас, но всё сменилось бессильными проклятиями. Тони по привычке скрестил пальцы, я же никак не отреагировала на её слова, чувствуя, что они не в силах нам навредить.

— А всё же что волки имели в виду? — спросила я, когда мы поднимались обратно в мой кабинет.

— То, что мы трахаемся не только в человеческом обличии, — не пытаясь подобрать слова, ответил волк, — и что полнолуние — это время зверя, а значит, охоты, драки и секса.

— Понятно... — с кислой миной бросила я. Проявилась ещё одна проблемка...

— Тони, почему после того, как ты ушёл из стаи Седрика, у тебя нет... партнёрши?

Он пожал плечами...

— Ну... мне уже нет хода в наш бордельчик, а искать кого-то на улице... ещё не искал.

— Бордельчик? С волчицами?

— Ага. Ты бы знала, как свободные сучки мечтают к нам попасть — сыто, безопасно, драться не надо... Отбираем только самых хорошеньких или самых диких. Хотя чего это я — не 'к нам', а к лорду Седрику.

— Угу. Ты понимаешь, что за эти два дня должен решить все свои... постельные проблемы. Когда я начну вливать в тебя силу, ты должен концентрироваться на трансформации, а не на сексе.

Тони задумался.

— Понимаю...

— Ну, вот и ладно.

Понимать-то Тони понимал, но я не была уверена, что он сделает всё как надо.

Оставшись одна, я вызвала Шона по ментальной связи, и он перезвонил. Обрисовав ему ситуацию с нашим волком, я попросила мягко 'подвести' к нему подходящую человечку или же divinitas. Шон пообещал, что всё сделает — ну что ж, будем надеяться.

Оставшиеся два дня до полнолуния промелькнули без особых событий. Тони попросил отгулы, что я посчитала хорошим знаком. Лиан постоянно подкармливал Пижму, следя, чтобы тот всё время был чуть переполнен, больному флерсу это шло на пользу. Нет, он не пришёл в себя, но чувствовалось, что его страх отступает. Ландыши... без изменений.

И вот поздним вечером Тони показался в моём кабинете, сейчас он напоминал скорее довольного жизнью кота, чем собаку, а тем более волка.

— Хорошо провёл выходные? — поинтересовалась я.

— Чери, скотина, — довольный тон и смысл слов резко контрастировали.

— Да? Почему?

— Да и вы хороши. Влезли в мою личную жизнь.

— Ах ты, бедный. Я вижу, как ты пострадал от этого.

Он довольно хохотнул. А потом погрустнел.

— Она ведь не останется со мной...

— Кто? — не поняла я

— Ники.

— Ники? — так Шон Ники к нему прислал. Скотина!

— Для Ники год — всё равно, что для тебя месяц, так что не спеши расстраиваться, — я оставила свой гнев на инкуба при себе, поспешив утешить Тони.

Он на мгновение задумался над моими словами, но потом встряхнулся:

— Ну что, хозяйка, вроде бы всё сделано, как ты хотела.

Да. Пора начинать, но всё равно было страшно и хотелось потянуть время. За эти два дня я запаслась зелёной и белой силой и вроде бы была готова.

— Ну ладно, пойдём. Не в кабинете же тебя перекидывать.

— И то верно, хозяйка.

Мы зашли в апартаменты.

— Снимай футболку и ложись.

Нахальный волк скинул не только футболку, но и джинсы, хорошо хоть белье оставил, и плюхнулся на кровать с довольной рожей.

— Тони, не зли меня, — предупредила я. — Руки не распускать. Ты уже решил, о чём будешь думать, чтобы перекинуться?

Он отрицательно замотал головой. Захотелось его стукнуть. Больно.

Видать, это желание отразилось на лице.

— Эй, хозяйка, не злись. Пойми, я не думаю во время трансформации.

— Ладно. Что ты чувствуешь, чего ждёшь?

— Чувствую боль, — мрачно отозвался он.

— Ну, а предвкушение полной свободы, бега... загнать дичь, оказаться сильнее её... Тебе ведь нравится быть в зверином облике?

Тони сел и всмотрелся мне в лицо.

— Ненавижу быть зверем, ненавижу оборачиваться.

Я опешила.

— Почему?

Он опустил глаза и пожал плечами

— Может быть, потому что сейчас волк сам — жертва. Моего отца убили в волчьем обличии. Он пришёл ко мне... Он приходил каждую луну, когда я жил на ферме. Мы могли побродить вместе по ночному лесу... С ним было хорошо — свободно и... правильно. Но однажды отчим увязался за мной, отец на него зарычал, отчим подумал, что волк угрожает мне, и выстрелил, но не попал, а волк набросился на него. Они стали драться, и отчим убил его. Убил моего друга-волка. А потом я почти тащил на себе Чака домой, он тяжело опирался на меня и пару раз чуть не вырубился. И всю дорогу я плакал и обвинял его, а он молчал, не оправдывался и не успокаивал меня. Когда мать увидела нас, она молча набросилась на меня, хотела убить... Подумала, что это я его ранил... Чак оттащил её и впервые ударил, чтоб прекратить истерику, она успокоилась, но... она и прежде не любила меня, а после того случая я для неё умер. Своими детьми она считала лишь дочек-близняшек. Я знал, что Чак мне не отец, он был рыжий, веснушчатый, мать — блондинка, сестры — копии Чака, и на всех фото я смотрелся приёмышем. Чак старался быть мне хорошим отцом, но быть хорошим отцом для волчонка невозможно. В пятнадцать лет я сбежал из дома и осел здесь, через два года я нарвался на волков Седрика, ещё через год он лично впервые перекинул меня и принял в стаю. К тому моменту я уже знал, как зачинают волчат, почему мать ненавидела меня, кто был моим другом-волком и чего на самом деле боялся Чак... Вот поэтому я не люблю быть зверем.

— Ты простил Чака? — не сдержала я любопытства.

— Он был в своём праве. Отец любил мать, а она его — нет, видать, чуяла, кто он на самом деле, и боялась. Он взял её после помолвки, надеялся, что это расстроит свадьбу и она, в конце концов, будет принадлежать ему полностью. У Чака было право на месть. Плюс таким образом он пытался защитить меня. Наверное, после тех ночных прогулок я был диковат больше обычного, — с кривой ухмылкой закончил он.

М-да... Грустная история.

— Сильный человек — слабый зверь, — повторила я, задумавшись. — Но послушай, неужели тебе не нравится хорошо слышать звуки, различать запахи, носиться на четырёх лапах ?..

— Ну... в общем нравится. Мне не нравится быть мишенью.

— Но собаки — не мишени.

— Думаешь, я обернусь собакой?

— В крайнем случае, я на тебя иллюзию наложу.

— О'кей. Значит, мне надо думать о том, как я бегаю на четырёх лапах? А знаешь... — он приподнялся на локте и поманил меня, чтобы сказать что-то на ухо. — Я охочусь на кротов. Мне это нравится. Когда он вылезает, надо успеть его цапнуть, а он такой твёрдый... не всегда даже ухватишь.

Я, сдержав улыбку, согласно кивнула.

— Думай об охоте на кротов, представь, что ты ждёшь у норы.

Он откинулся на постель с довольной улыбкой и закрыл глаза. Я села сверху и начала гладить, отдавая силу через ладони, но этого было слишком мало. Скорее поглаживание служило настройкой, собравшись, я влила силу в поцелуе, Тони выпил её, и я опять вернулась к 'массажу'. Так повторилось несколько раз, я отдала весь свой запас, и Тони в vis-зрении напоминал надутый зелёный шарик. Пора...

Я отдала приказ силе в виде живого объёмного образа — большая, похожая на волка, хаски застыла над кротовой норой... На мгновение я выпала из реальности, вкладывая всё в этот образ... Я выложилась полностью и скатилась с Тони, кажется, попутно спихнув его с кровати. Несколько секунд я боролась с обмороком — слишком много сил отдала, и муторное бессилие требовало хоть нескольких минут беспамятства.

— Тони... — еле прошептала я, беспокоясь, что ничего не слышу. — Тони...

И тут что-то мокрое прошлось по моему лицу. Сфокусировав взгляд, я увидела улыбающуюся морду хаски. Сила выполнила приказ.

— Я скоро вернусь, — пробормотала я и провалилась в кратковременный сон.

Проснулась от того, что в комнате кто-то рылся, выдвигая и опрокидывая ящики единственного небольшого комода. Подняв голову, я увидела слишком большую нечистопородную хаски... Тони.

— Брысь! Негодник!

Хаски с удивлением на меня посмотрел, а потом прыгнул на постель и радостно облизал лицо. Не люблю собак. В том числе и за облизывание.

— Что ты делаешь? Зачем устроил бардак?

Хаски заскулил и вывернул шею. Я непонимающе смотрела несколько секунд, а потом дошло:

— Ошейник искал? Так откуда в комоде ошейник? У меня вообще нет ошейника, — мрачно закончила я.

Он осуждающе гавкнул. Потом метнулся с кровати и вернулся с нежно-розовым шёлковым шарфиком: я носила его, ещё будучи блондинкой, и была уверена, что выкинула его или отдала. Обкрутив шарф несколько раз, я завязала его на манер галстука прошлых веков.

— Тони, гуляй только по Централ Парку, без ошейника ты уязвим.

Пёс согласно застучал хвостом и подбежал к двери. Собрав все силы, я сползла с кровати и выпустила его. Хаски выскользнул и тихо побежал по ступенькам, а я вернулась в постель и провалилась в восстанавливающий сон.

Среди ночи меня разбудил Шон, дозвавшись по ментальной связи. Он, как и в ночь боя с вампами, принёс мне силы. Я оценила такую заботу и предупредительность. Подкормившись и окончательно придя в себя, я попросила его найти Тони в собачьем обличии — мало ли что, ведь он без ошейника. Инкуб легко согласился — всё равно не спал, и заняться ему было нечем, поскольку он уже насытился.

Довольная и гордая собой, с чувством выполненного долга и ощущением, что ещё один груз свалился с моих плеч, я ушла к себе домой в надежде нормально доспать эту ночь.

Доспала.

А утром израненный Шон приволок голого окровавленного Тони и, откинув ковёр, уложил его на паркет в гостиной.

Без единой мысли я рассматривала израненное тело. Остатки шарфа перетягивали раздробленную руку и прикрывали рваные раны на шее. Бурые пятна казались замысловатым принтом на шёлке, почему-то шарф не запылился и остался таким же нежно-розовым там, где не был покрыт кровью.

— Стая Седрика, — устало заговорил Шон, выдёргивая меня из эстетического эскапизма. — Не вся, конечно. Какие-то молодые волки и, кажется, сука... Когда я нашёл его — они дрались, нападая на него всем скопом. Жаль, у меня оружия никакого не было, только крышку от мусорного бака успел прихватить.

Я глянула на Шона: костюм порван, на обеих руках следы зубов, на ногах тоже.

— У него на горле плохая рана, — продолжил инкуб, — и он потерял много крови.

— Угу... Я сейчас...

Я закрыла глаза, сбрасывая оцепенение и пытаясь вернуться к реальности. Так, мне нужен Лиан, нужна его сила. Наполнившись, я займусь лечением Тони.

Флерс не спал, но, услышав Шона, принципиально не хотел выходить из своей комнаты. Я, как в бреду, зашла в флерсную и прислонилась стене у двери.

— 'Что с тобой? Он навредил тебе?' — Лиан, сходя с ума от беспокойства, тут же подлетел ко мне.

— Я в порядке. Тони при смерти.

Лиан секунду осмысливал новость.

— Твой волк при смерти, — вслух констатировал он.

— 'Да. Мне нужна сила'.

— 'Хорошо', — он крепко прижался ко мне и вспыхнул, направив всё мне. Я вернула часть, сразу же почувствовав себя лучше и успокоившись. Мы раскачали друг друга и наполнили, Лиан тут же вернулся к Пижме и привычно накормил его. А я, благодарно и успокаивающе потискав своё крылатое сокровище, вернулась в гостиную — штопать Тони.

— Шон, спасибо, что вытащил его, — поблагодарила я, накрыв оборотня и подложив ему под голову подушку.

— А... Не стоит. Я ж его капитан. Потерять того, кто выполняет мои приказы — нет, такого я не допущу, — с грустным смехом ответил он.

— Сам ты как? Тебе помощь не нужна? — для очистки совести спросила я.

— Нет, ну только если к вечеру у вас останутся силы поиграть со мной...

— Посмотрим.

— Или мне покормить вас, как этой ночью? — с надеждой спросил он.

— Нет, думаю, такой необходимости не будет.

Я потихоньку вливала в волка светло-зелёную силу, его тело знало, что с ней делать — запустились восстанавливающие процессы, начала регенерировать ткань. Медленно, незаметно для обычного зрения, но в vis-диапазоне я видела, что сила скопилась возле ран и потихоньку тает.

Время летело. Шон не захотел уходить — слишком много внимания привлекли бы рваный костюм и кровь, а накладывать гламор на одежду у него не было сил. Он тихонько возился, не отвлекая меня, вымылся и, кажется, стирал одежду. Я же впрыскивала силу в моего волка, и с каждой минутой мне всё тяжелее становилось удерживать концентрацию. Слишком я устала и истощилась этой ночью, и поэтому тяжело было сосредоточиваться — это как если бы человека не кормили сутки, а потом заставили решать задачи на смекалку.

Поняв, что угроза жизни миновала, я позволила себе отключиться прямо там, сидя на полу возле кресла.

Из беспамятства я вынырнула на зелёном утреннем лугу, роса была холодной и бодрящей, солнечные лучи ещё не грели...

'Лиан, радость моя. Солнышко'. Раннее утро вдруг стало поздним, лучики солнца жаркими, а травы запахли.

'И я тебя люблю, матушка'.

Не раскрывая глаз, я нащупала его и прижала к себе. Вдруг на нашем лугу оказался хаски с хитрющей мордой, он лежал в травах и поглядывал на нас с сожалением и завистью.

'Ну, иди сюда, чего дичишься', — позвала я. Пёс подошёл, и его запах смешался с запахом трав, а живое тепло приятно согрело ноги.

В таком странном полусне прошло несколько минут, было хорошо и спокойно, вдруг долетели запахи пряностей с еле уловимой ноткой мускуса. Шон... Но запах трав усилился и отогнал чуждые ароматы.

'Лиан — собственник', — мелькнула мысль.

'Да. Не отдам'. — Солнце припекало, а луговые травы пахли просто одуряюще. Хаски облизнул нос и чуть отошёл от нас, свалившись на бок в дремотной неге.

'Всех отогнал', — без осуждения констатировала я.

'Да'.

В какой-то момент я захотела потянуться и проснулась. Рядышком, прижавшись ко мне, сидел дремлющий Лиан, чуть отодвинувшись, лежал Тони, он прижимался бедром к моим ногам, и я чувствовала его тепло. Волк спал глубоким восстанавливающим сном, и это было просто прекрасно.

Лиан проснулся и заглянул в глаза

— 'Ты всё время кого-то лечишь'.

Я рассмеялась.

— 'Белые всё время кого-то лечат, такова их судьба'.

— 'Ты не жалеешь? Что вынуждена лечить?'

— 'Нет. Я лечила людей... до тебя'.

— 'Это хорошо. Хорошо, что не жалеешь'.

Показался Шон, он неслышно подошёл к двери и присел на корточки на пороге. Из одежды на нём были только обрезанные ниже коленей брюки, и я могла видеть укусы на икрах и раны на руках.

— Почему ты не входишь? — удивлённо спросила я. Инкуб молча кивнул на надувшегося Лиана, я непонимающе посмотрела на флерса, широко раскрывшего крылья, а потом переключилась на vis-зрение. Флерс создал тонкую, похожую на мыльный пузырь сферу из своей силы и перегораживал ею вход в комнату. Шон без проблем мог преодолеть её, порвать — слишком тонкой и слабой была преграда, но не делал из вежливости и лояльности.

— 'Перестань'.

Он расстроенно дёрнул носиком, но послушался и схлопнул крылья, а вместе с ними и сферу.

— 'Инкубы плохие'.

— 'Я в курсе'.

— 'Тогда почему ты его не прогонишь?'

— 'А почему я не прогнала тебя, Лиан?'

— 'Ты меня прогнала'.

— 'Прогнала. И ты чуть не умер. Думаешь, Шону будет легче, чем тебе тогда, если я его прогоню?'

Лиан 'завис', обдумывая мои слова. Шон тем временем вошёл в комнату, осмотрел и ощупал Тони.

— С ним всё будет хорошо. Он поправится, — сообщил он. Я и сама это знала, но согласно кивнула.

— 'Ты думаешь, он убьёт себя, если ты его прогонишь?' — вышел из ступора Лиан.

— 'Не знаю. Но ему будет очень-очень плохо'.

— Ты убьёшь себя, если Пати тебя прогонит? — вдруг спросил Лиан Шона, в упор глядя на него. Мы с инкубом застыли от неожиданности, а потом переглянулись.

— Не знаю, — выдавил Шон.

— Ты можешь навредить ей, — с вызовом произнёс флерс.

— Теоретически — да. Практически — нет. Я не сделаю ничего, что навредило бы Пати, — твёрдо произнёс инкуб.

— 'До поры до времени', — горько отозвался Лиан и вышел из комнаты. Шон понял, что флерс что-то сказал по ментальной связи, но не понял, что.

— Пати, верь мне, — начал он.

— Успокойся, Шон, — оборвала я его. — Я верю, я знаю, что когда мы кормимся, тебе куда больше, чем мне, хочется послать осторожность за пределы всего сущего и искупаться в силе.

Он замер, глядя на меня.

— Но я этого не делаю, — нейтрально произнёс он.

— Да, — просто согласилась я.

— Я умею сдерживаться, я не хочу тебя потерять. Мне с тобой даже лучше, чем с Элейни, а попав к ней, я был просто счастлив.

Я грустно рассмеялась.

— Разве ты не знаешь, что нельзя упоминать, а тем более сравнивать бывшую девушку с теперешней.

Он не понял шутки, расстроился и стал просить прощения, я просто зажала ему рот. Ох уж эти тонко чувствующие нервные divinitas, что Шон, что Лиан — они стоят друг друга. Не то, что Тони — простой и с чувством юмора, понятный и понятливый. Я с грустью перевела на него взгляд... Теперь ещё и с Седриком разбираться.

— Ты уверен, что это волки Седрика?

— На них был его запах.

Я удивлённо вскинула бровь.

— Ну, Тони и тот второй в ночь боя... У меня была возможность запомнить, как они пахнут. А как вообще пахнут волки, я знаю — приходилось с ними сталкиваться.

— Интересно, и в чём отличие?

— Примешивается северный морской ветер, как будто его стая живёт на скалистом берегу. И сам лорд Седрик так пахнет — холодным осенним берегом моря и волком.

— Хм... Интересно... А я?

Он пожал плечами.

— Летом. Солнцем. Дубом или виноградником... Цветами или лугом. А ещё сладостью с тысячами оттенков вкуса, — его глаза сверкнули, как у наркомана, заговорившего о дозе. — Эти привкусы еле читаются на языке...

— Ты хочешь распробовать их, но сдерживаешься.

— Да.

— Это похоже на наркотик?

— Нет... Не думаю... Это жажда, — он улыбнулся, пытаясь погасить и приуменьшить смысл слов.

— Жажда... Суккуб убила весеннего divinitas, который доверял ей, по словам Лиана, и тот долго и мучительно умирал.

— Сорвалась. Это бывает. Увы.

— Ты ведь не сорвёшься, а, Шон?

Он отрицательно замотал головой.

— Нет. Я слишком стар и опытен. Я не сорвусь, госпожа. Не с вами уж точно. Но...

— Что?

— Ограничение 'пережить кормление меня без ущерба для жизни человека' оказалось... очень неудобным.

— Ты что, убивал людей?

— Иногда. Ведь это часть моего естества. Но это было нечасто. Примерно раз в год.

Ещё один пункт об инкубах и суккубах.

— Вампам надо убивать, инкубам надо убивать, волкам надо убивать... Кому не надо? — флегматично поинтересовалась я у пустоты.

— Все убивают, только условия разные.

— Да?

— Даже флерс, если очень голоден, может убить цветок, хоть до этого кормил его. Это просто круговорот. Никто не может жить вечно, смерть всё равно придёт, и иногда её должны принести мы. Иногда правильно, чтобы чья-то жизнь досталась нам нелюдям.

— Да, только вот люди наверняка так не считают.

— Угу. Потому и верят в Единого или чаще делают вид, что верят.

Я хотела что-то ответить, но вдруг меня обожгло воспоминание: Костя, Герб МакФлоренс, ещё пара человек — их жизни забрала я, потому что они попросили об этом прямо или косвенно. А мои мужья, которых я благополучно выбросила из головы — они даже не просили, я распорядилась их жизнями на своё усмотрение. И то, что я тогда была ещё слишком молода и не в полном разуме, мало меня извиняет.

Кто я такая, чтобы осуждать Шона? Наверняка он не убивал пышущую здоровьем единственную любимую дочку или молодую мать... Или всё же?..

— А как ты узнавал, чью жизнь отобрать?

Он пожал плечами.

— Это видно, когда жажда секса в человеке застит всё: и прошлое, и будущее.

Я поняла, что он имел в виду.

— Ладно. Если будет припекать и если будет подобная кандидатура в покойники, скажешь — как-нибудь разберёмся.

Я ведь не христианская святая, я просто белая filius numinis, а Жизни наплевать на того, кто сам выбрал Смерть.

— Может, переложить Тони на диван? — сменила тему я.

— Да, можно уже. Кровь остановлена.

— Ты что, его на доски положил, чтобы он не испачкал чего? — удивилась я.

Шон опять пожал плечами.

— Если бы он умер, ему было бы всё равно, а раз он поправится — мы его переложим.

— Ты скотина, — констатировала я.

— Я рационален, — с ноткой гордости парировал он и, легко подняв довольно тяжёлого волка, переложил его на диван, аккуратно поправив голову и ноги.

Я со своими нелюдями рискую умом тронуться, это точно. Люди намного лучше и предсказуемей. В большинстве случаев.

Тут в тихой квартире раздался телефонный звонок, я побрела к аппарату.

— Он жив? — Седрик... решил побеспокоиться о своей бывшей собственности.

— А ты как думаешь? — зло ответила я.

— Думаю, жив, раз ты со мной разговариваешь. Я готов возместить ущерб.

Я посчитала до пяти, чтобы не послать его куда подальше.

— Дай мне гарантии, что подобного не повторится!!!

Молчание.

— Чего ты молчишь?!

— Не дам, — зло ответил он. — ТиГрея многие не любили, и остановить их можно только угрозой смерти, а я не хочу и не буду лишаться ещё одного волка, а может, и не одного.

— Вот как? А моё расположение ты не боишься потерять? — шипя от злости, поинтересовалась я.

— Брось, Пати. Между нами бизнес! Я нужен тебе, ты нужна мне — и не каким-то там волкам влиять на подобный расклад.

В бешенстве я бросила трубку. Скотина! Тварь! Да ты у меня ещё попляшешь! В дверях на полглаза выглянул Шон и тут же скрылся.

— Да что ты прячешься?!

Он показался полностью и застыл в ожидании.

— Седрик готов возместить ущерб, но не готов наказать волков и прекратить нападения на него! — выплеснула я новости.

Шон молча покачал головой, разделяя моё негодование.

— Что делать? Ну что делать? — заламывала руки я, мечась по комнате. — Ну почему, как только одна проблема решается, наваливается новая, ещё хуже? Почему? Спасти флерсов! Спасли. Отбиться от вампов! Отбились. Лечить флерсов! Перекинуть волка! Так ещё теперь и защищать его как-то. Я уж молчу о том, что ты подсунул ему Ники! Кстати, ты хоть не принудил девочку?

— Нет-нет, — немного испугано отозвался Шон. — Тони ей понравился, она сама захотела.

— Что делать? — чуть не плача, поинтересовалась я.

Это всё общение с людьми — в такой ситуации мужчины тут же стали бы утешать меня и забрасывать советами и предложениями помощи.

Шон лишь тоскливо косился на дверь.

— Да что с тобой? Чего ты хочешь? Чего боишься? — не выдержала я.

— Простите, гос...

Я закатила глаза к потолку.

— Ответь! — приказала я, и метка вынудила его.

— Я боюсь, что вы сорвёте злость на мне, — тихо выпалил он и повесил голову.

После такого признания я в шоке прошлась по комнате туда-сюда, собираясь с мыслями.

— Я не имею привычки срывать злость, — наконец, сообщила я, как можно мягче. — И ты знаешь: мне не нравится раболепие или страх передо мной.

Он подошёл и просто обнял меня, окутывая своей силой.

Правильный поступок, намного лучше слов.

Отлично, Шон не безнадёжен.

— Есть такие собаки... Пастухи. Они умеют убивать волков, — прошептал он. — Тони надо оборачиваться именно в такую собаку.

— Думаешь, он будет убивать сородичей?

— Ну, были же в стае иерархические поединки, а они иногда проводятся до смерти.

Эта мысль меня успокоила.

Тони, проспав почти сутки, проснулся слабым, голодным и в ужасном настроении. Накормив его и клещами вытянув подробности нападения, я передала его с рук на руки Ники. Молоденькая divinitas и вправду хорошо к нему относилась, но как-то неправильно — как к игрушке. А взрослый мужчина-волк — очень опасная игрушка. Но Тони пока зубы и когти не показывал, и не раздражался от её несмолкаемого глупого щебета.

Я, тем временем, озадачила Роджа поиском питомника собак, умеющих драться с волками. Обычно я гружу подобными заданиями Дениз, но не в этом случае — Дениз считает, что всех хозяев бойцовых собак надо посадить за решётку, а организаторов боев — на электрический стул.

Все крутилось, всё решалось, и только проблема близнецов стояла на месте. Каждое утро я всматривалась в них vis-зрением и уже помнила их чёрную vis-систему до каждой вены, но так и не находила слабого места, не представляла, куда нанести удар, чтобы разрушить её и при этом не убить их. Разрушив vis-систему, я бы 'подключила' их к зелёным накопителям, или Лиан бы их кормил, пока мы не восстановим им крылья. Хороший план, только нет ни малейших идей по его выполнению.

Через пару дней Родж доложил — он нашёл то, что нужно. Питомник какой-то редкой породы Caucasian Shepherd Dog. Огромные, мохнатые, как овцы, зверюги уже две тысячи лет назад помогали пасти стада и убивали волков. А сейчас эта порода всё чаще выставлялась на подпольные бои.

И вот ранним погожим утром я и Тони выехали в неблизкий путь в штат Висконсин, где недалеко от Мэдисона и жил этот заводчик страшных псов.

Поездка вышла приятной: Тони нравилось путешествовать, мне тоже. К вечеру мы добрались до тихой приличной гостиницы и сняли номер. Я без всякого зазрения совести выперла волка спать в кресло, раз уж он не захотел селиться отдельно, и строго-настрого приказала 'не дурить'. Повздыхав для вида, он согласился и уснул раньше, чем я вышла из душа.

А утром, сделав контрольный звонок и уточнив дорогу, мы выехали к цели нашего путешествия.

— Хорошо тут... Хорошее место, — обронил Тони, когда мы проезжали мимо беленькой опрятной фермы.

— Ты так и не стал жителем большого города? — с улыбкой поинтересовалась я.

Иногда Тони думал и говорил, как настоящая шпана, а иногда — как правильный сельский парень.

В ответ волк пожал плечами.

— У меня было хорошее детство... Я был плохим.

— Очень мало людей так о себе скажут, — обронила я.

— Я всё время злился, меня всё раздражало, а Чак и сестры удивлялись этой злости, не понимая, чего я без конца злюсь. А причин и вправду не было. Я жутко ненавидел мать за то, что она меня не замечала, и ненавидел сестёр за то, что о них она заботилась.

— А Чака ты тоже ненавидел?

— Хм... И да, и нет. Он очень хорошо ко мне относился, даже тогда какой-то частью умишка я это понимал. Он всегда старался меня понять, ни к чему не принуждал, не давил. Естественно, я не ценил этого... Они — Чак, мать и сестры — были семьёй, были счастливы... А я был лишним.

— А когда ты перестал их ненавидеть? — продолжила расспрашивать я.

— Когда узнал, кто я, — мрачно ответил он. — Не так-то весело жить с осознанием, что ты злобный псих, бесящийся по пустякам, и когда стала понятна причина всего этого — всё встало на свои места. Все волчата сбегают из людских семей, кто раньше, кто позже... Кого-то запихивают в психушку и превращают в овощ... А мои со мной такого не сделали, хоть я и очень старался их к этому сподвигнуть, — грустно усмехнулся он.

— Ты не считаешь людей 'мясом'?

— Отчего же. Считаю. Большинство — полные ничтожества, мясо. Только ведь и среди волков таких больше половины, и они ещё отвратительнее, как та сучка, от которой отказались свободные.

Надо же... в который раз убеждаюсь, что практически всё на этом свете не такое, каким кажется на первый взгляд. Глупышки флерсы оказались совсем не глупыми и очень ответственными... Шон Чери, весёлый красный divinitas, оказался мрачноватым и опасным инкубом с ворохом скелетов в своём шкафу, инкубом, вырастившим дочь-универсала. Вот и Тони... далеко не ограниченный, агрессивный, живущий животными инстинктами волк. Если бы его отец не был оборотнем, готова спорить на что угодно, Тони играл бы в местной детской лиге в футбол, потом обязательно пошёл в армию, а вернувшись, женился на первой школьной любви и осел бы на ферме или стал бы копом. Правильный парень, несмотря ни на что... И как он ухитрился таким остаться? Вернее, кто помог ему таким стать? Не мать — она его отвергла... Значит, отчим и сёстры... Чего только ни бывает в этом лучшем из миров...

— А как ты выжил на улице?

— О, там я мог отпустить вожжи... Физическая сила плюс 'бешенство', и я быстро стал во главе таких же отморозков, как сам. Удивительно, что я выжил... Слишком часто нарывался.

— Искал смерти?

Он пожал плечами.

— Может быть. Но я считал, что пробую себя. Узнаю себя и границы, до которых могу дойти...

— А границы были?

— Были. Хвала Богу — были.

— А к Седрику как попал?

— Надо было вливаться в стаю. Свободную стаю. А я не хотел. Они считали меня отбросом. Двуличные твари! Прикидываются добропорядочными днём, а ночью рвут друг другу глотки в поединках.

— А у Седрика нет поединков внутри стаи? — удивилась я.

— Нет, конечно. Лечить или терять волка просто так, без причины — глупо. А кто какого места достоин — ему видней, он же чует силу каждого из нас, силу зверя и человека.

За такой отвлечённой беседой мы добрались до опрятного домика, окружённого просторными вольерами с высокой оградой. Нашу машину встретил разноголосый басистый лай. Крупные, очень мохнатые собаки с массивными головами настороженно облаивали нас, как бы предупреждая: 'Это наша территория, берегитесь, чужаки!'

Показался хозяин, крепкий мужик средних лет, на вид такой же опасный, как и его собаки. Он окинул нас цепким взглядом, и я тут же вцепилась в Тони, обезоруживающе улыбаясь. Уже после первого звонка этому собакозаводчику стало ясно: женщин он просто не воспринимает. Вот и приходится разыгрывать спектакль 'Мой обожаемый мужчина и я, его тень'.

— Здрасьте, — протянул он руку Тони, тот ответил крепким рукопожатием.

— Так, значит, хочешь посмотреть на них в деле? — наш собеседник не стал ходить вокруг да около.

— Да, — твёрдо ответил мой спутник, войдя в роль сурового парня.

— Это не дешёвое удовольствие.

— Я знаю.

Тут противный дядька впервые окинул меня взглядом.

— Дамочку оставь дома.

— Нет. Она со мной.

Тот хмыкнул.

— Ну, как знаешь. Ладно, пойдём, покажу своих малышей. Познакомлю.

Следующий час нас знакомили с шестью огромными псами, рассказывали, кто родители, сколько лет, сколько отпрысков и сколько у них боёв и побед. Одна сука была беременна, что и послужило официальной целью визита — присмотреться к породе, чтобы потом купить щенка. Собаки были какими-то странными. С одной стороны — агрессивными и, как бы это сказать, 'не домашними', независимыми, с другой — умными и уважающими хозяина. Тони явно млел от них, и хозяин это чувствовал, заливаясь соловьём. Я тихо порадовалась, что эти псы понравились оборотню — вряд ли бы он смог перекинуться в того, кто не по нраву.

Я всматривалась в этих мохнатых чудовищ, стараясь понять их и запомнить, терпеливо ожидая окончания разговора, не встревая в него и не пытаясь погладить собак, что изменило отношение заводчика ко мне с глухого раздражения на некую терпимость. В конце концов, мужчины договорились встретиться на какой-то автозаправке, чтобы хозяин собак сопроводил нас до места боев.

Итак, мы получили свободные сутки. Пошатавшись вечером по сонному городу, утром мы выехали в парк-заповедник и так загулялись, что чуть не опоздали на встречу и не успели поесть.

Когда заводчик собак заехал за нами, Тони был голоден. Я, впрочем, тоже, но это не влекло за собой проблем, в отличие от голода оборотней, повышавшего их агрессивность, или прямо скажем — превращавшего в злых психопатов. Конечно, Тони неплохо собой владеет, но кто знает, как сильно на него повлияют неоднократные бои собак в метре-полутора. Я выгребла все стратегические запасы шоколада, с которыми никогда не расставалась, но он, презрительно покрутив носом, отказался их есть. Настаивать я не стала — у волков свой метаболизм и своя диета. Пока мы ехали вслед за пикапом заводчика, я, нервничая, сгрызла почти всё.

Приехали мы на какую-то ферму, и нас завели в большой сарай, то ли бывшую конюшню, то ли коровник — я не разбираюсь. Посреди пустого пространства был огорожен небольшой ринг. Ограда была только для видимости — высотой всего лишь по пояс. 'Мы от них никак не защищены, — мелькнула мысль. — А если собаки набросятся на зрителей?' Но, похоже, никого, кроме меня, символичность ограды не смущала. Кроме нас, там ещё было человек двадцать, они стояли кучками по тёмным углам и не спешили выходить к свету у ринга. Были слышны другие собаки, похоже, их держали подальше друг от друга. Наш знакомец, привёзший своего массивного серо-чёрного пса, куда-то пропал, и мы тихо встали в стороне от других.

— Ты голоден, тяжело будет себя контролировать, но ты должен стараться и не забывать — для тебя это всего лишь учебное шоу.

— Я вот тут подумал, почему бы не купить записи боев?

— А ты знаешь, где их продают?

— Да у нашего же собаковода-женоненавистника.

— Ну... разберёшься сам. Главное, чтобы сейчас ты остался в норме.

— Не боись, хозяйка, я же слабый зверь, ты забыла?

— Знаю я, какой ты слабый, — пробурчала я, просто чтобы потешить его самолюбие. Уловка удалась.

Через несколько минут началось вялое движение, эмиссары от разных кучек собрались вместе и что-то обсуждали. Показался наш знакомец.

— Тут привели нового пса, уверяют, что он лучший, — в голосе явно читалось презрение к такой брехне. — Хотят, чтобы он шёл без отборочных боев. Каждый раз появляется какой-нибудь придурок с шавкой и хочет пролезть без очереди. Но ничего. Значит, так, будет три отборочных боя, а потом мой Арни разберётся с победителями. Ладно, вы тут как-нибудь сами... а я пошёл к нему.

Арни — это в честь Арнольда Шварценеггера. Да эта порода и впрямь походила на качков, только, в отличие от них, эти псы могли вдруг взрываться и действовать очень быстро. Мы опять остались предоставленными самим себе. Я знала, что Тони уже заплатил за вход, и немалую сумму, и всё гадала, окупится она или нет.

Наконец, объявили начало первого боя, и собак вывели в ринг. Причём вывели — это слишком неточно сказано, хозяева их еле удерживали и, в конце концов, просто отпустили навстречу друг другу.

Зрелище дерущихся псов меня совсем не увлекало — я не могла понять, из-за чего они дерутся. Это не их территория, нет добычи, нет самки... Что они делят? Зато лица людей были более чем интересны, казалось, они сами превратились в псов, полностью отождествившись с ними. Глядя на них, я испугалась за Тони, и было чего. Его трясло, он уже сам был не рад, что ввязался в это. Бешеное рычание, лай и запах агрессии сделали своё дело — сила рвалась, искала выход, хотела переделать его тело под себя. Я, наплевав на правила и приличия, оттащила его от толпы и развернула к себе, чтобы выкачать силу в поцелуе, но не тут-то было. Тони слишком взвинтился и сам набросился на меня, тихо рыча — сила могла найти выход и в сексе. Трахаться в этом сарае, на глазах у кучи зрителей, в мои планы совсем не входило. Потерявший остатки разума оборотень попытался развернуть меня спиной к себе, но я вцепилась в его шею и притянулась для поцелуя, он в ответ почти укусил меня, на этом моё терпение лопнуло. Ругнувшись про себя по поводу тупых голодных волков, я ухватилась за его шею, стараясь причинить максимальную боль ногтями, это его на мгновение отвлекло — удивило. За этим должна была бы последовать новая вспышка агрессии, но мне хватило времени накрыть рот поцелуем и, не заботясь о его ощущениях, сделать огромный глоток. С трудом протолкнув в себя браконьерски отобранную силу, я сделала второй глоток, выпивая всё без остатка, ставя Тони на грань обморока, а себя заставив бороться с желанием выплеснуть силу обратно, настолько противной она была. Какие-то секунды Тони стоял, как будто его ударили чем-то тяжёлым по голове, и не падал лишь потому, что я его поддерживала, но потом его глаза закрылись, и тело начало катастрофически тяжелеть — обморок. Снова ругнувшись, я подхватила его и опять поцеловала — уже отдавая часть забранного. Он прекратил 'отъезжать' и попытался встать на ноги, по расфокусированным глазам было видно, что он всё ещё на грани 'голодного обморока'. Осторожно я влила ещё.

— Тони...

— Fucken shit...

— Ага. А теперь вернись к рингу и досмотри бои.

— Думаешь, я сейчас могу ходить?

— Мне плевать! Взял и вернулся в строй! — меня просто-напросто тошнило от высосанной силы, плюс приходилось бороться с агрессией, навязанной ею, так что неудивительно, что я заговорила, как... сержант.

Тони собрался с силами, и мы буквально отползли на своё прежнее место. Мне становилось всё хуже, бешеное рычание собак гулко отзывалось в голове. Больше всего на свете хотелось заткнуть уши и выбраться из этого сарая, но я боялась бросить Тони, ему тоже было паршиво: сначала vis выела его физическую силу, подарив адреналиновый и сексуальный всплеск, а теперь, лишившись всех сил, и физических, и 'нечеловеческих', он держался лишь за счёт воли. Не думаю, что он сможет хоть что-то запомнить из техники собачьего боя.

Но поступить иначе я не могла: он мой волк (я никак, даже про себя, не могла начать называть его псом), и он должен знать своё место и контролировать себя.

В конце концов, я поняла, как мне переработать полученную грязную силу: мысленно я пустила пса вскачь, чтобы он насладился бегом, запахами и свободой, выплеснул агрессию и неудовлетворённость в движении.

Как только мой мысленный пёс — помесь хаски с монструозными бойцами — унёсся, мне стало намного легче; я разворачивала перед ним картины и запахи леса-заповедника, в котором мы были утром.

Тони робко потянулся ко мне, и я взяла его за руку, подпитывая. Тут же 'мой пёс' прекратил бег и принялся высматривать добычу, опять наполняясь агрессией и готовностью кому-нибудь впиться в глотку. Пришлось высвободить свою руку из отчаянно цеплявшихся пальцев оборотня, и вновь направить 'своего пса' в бесцельный, но приятный бег.

В таких ментальных играх-упражнениях для меня и прошли остальные бои. Арни, к глубокому удовлетворению своего хозяина, без лишнего шума и пыли порвал соперников каким-то своим персональным коронным приёмом. Хвала Свету, Тони к концу драки настолько пришёл в себя, что смог обменяться парой фраз с собакозаводчиком и договорился о следующей встрече и покупке видео боев. Я не помню, как мы дошли до машины — была в своей реальности, справляясь с силой, и вынырнула из неё, лишь заметив, как Тони тяжело плюхнулся на водительское сиденье, закрыв глаза, и даже, казалось, перестал дышать. Я взяла за его руку, безвольную и тяжёлую, и поднесла к лицу — теперь уже можно влить в него сколько угодно, пусть хоть перекидывается, зрителей-то уже не осталось. Но тут я ошиблась: как раз когда я приложилась губами к центру ладони, перед лобовым стеклом прошёл собакозаводчик и, увидев эту сцену, скривился. Ну и пусть — легенда 'Мой обожаемый мужчина и я, его тень' получила ещё одно подтверждение. Получив силу, Тони сел ровнее и как-то аккуратно поинтересовался:

— Ты не злишься?

Я задумалась: наверное, мне надо злиться, ведь он слишком далеко зашёл, а намеревался идти ещё дальше, но и я наделала лишнего, и не от испуга — я совсем не испугалась его, а от раздражения и досады — так что мы квиты.

— Мал ты ещё, чтоб я на тебя злилась.

Озадаченный таким ответом, он посидел, подумал и, заводя машину, обронил:

— Ну да, ты хозяйка.

— Угу. И не забывай об этом, волк.

— Пёс, — он произнёс это с удовольствием. — Ты ведь сможешь меня перекинуть в вот такого... как Арни.

Я со вздохом ответила:

— Ты сам должен перекинуться в Арни. Давай поговорим об этом позже.

Но видя, как он скис, не выдержала и буркнула:

— Могу. Могу перекинуть тебя в такого, но в прошлый раз ты вообще расслабился и ничем мне не помогал — так не пойдёт, понял?

— Понял, хозяйка. Исправлюсь.

В такие моменты я не знала, издевается он или вправду так рьяно демонстрирует послушность, так что решила дипломатично промолчать.

Когда мы приехали к своей гостинице, прежде чем выйти из машины, Тони приблизился. Нормальный бы мужчина потянулся для поцелуя, но ТиГрей изогнул шею, при этом просительно и немного испугано косясь. К счастью, я достаточно успела его узнать и понимала, к чему всё это — он боится, что я всё же злюсь на него. Ведь повела я себя в сарае достаточно жёстко и, дав ему силы, чтобы он мог вести машину, больше в разговоры не вступала и не касалась его. И вот теперь он просит или наказать его, или продемонстрировать прощение. Но я уже столько сегодня от него взяла и отдала, что ещё одного обмена силой мне ну никак не хотелось.

— Тони, я не волк и не полуволк, так что убери свою шею. Мы сейчас пойдём в номер и спокойно поспим, а завтра у нас всё будет хорошо.

Может, я и не права, но я ведь не обязана плясать под его дудку и делать то, что мне совсем не хочется и в чём нет острой нужды.

— Мне снять отдельный номер? — спрятав эмоции, поинтересовался он.

— А что, в этом есть необходимость?

Он на мгновение задумался.

— Нет.

— Значит, спишь в кресле.

Он молча кивнул и расслабился.

На следующий день действительно всё было хорошо. Оказалось, что, несмотря на то, что почти все бои Тони 'пропустил', борясь с беспамятством, коронный приём Арни он всё же увидел и запомнил, и до сих пор находился под впечатлением от оного. ТиГрей сам смотался к собакозаводчику за видео с боями, оставив меня нежиться под солнышком, прогуливаясь по тихим сонным улочкам, и после полудня мы выехали домой.

Тони был задумчив, я тоже. Я считала, что ему надо повидаться с семьёй, пусть не со всей, но хотя бы с отчимом или сёстрами, но не знала, как начать разговор. В конце концов, я пошла напрямик.

— А что твоя семья знает о тебе? Вы виделись с тех пор, как ты ушёл из дома?

— Нет.

И замолчал.

— Так что они знают о тебе? — не отстала я.

— Ничего.

— Значит, они думают, что ты мёртв, или в тюрьме, или скололся...

Он молчал.

— Не слишком ли жестоко, а?

— А что я могу сделать?! Заявиться на семейный обед со словами 'Здрасьте, а вот и я!'?

— Нет, ты бы мог где-нибудь встретиться с Чаком и коротко сообщить, что ты в порядке, узнать, в порядке ли он и твои сёстры.

— Ты молчишь о матери... — буркнул он.

— Молчу, — согласилась я.

Какое-то время мы ехали в тишине.

— Хорошо, заедем, — решился Тони, — я повидаю Чака... и только.

— И только, — согласилась я.

Сказано — сделано, мы сделали крюк и остановились на ночь в небольшом городке в единственной гостинице, взяв уже по привычке один номер на двоих. Кровать оказалась огромной, а вот кресла или дивана, наоборот, не было, так что Тони улёгся рядом. Учитывая, что последние сутки он вёл себя тише воды, я особо не сопротивлялась. Ночью мне снился сон о том, как пёс — смесь лайки и бойца — пришёл и плюхнулся рядом. Мне тут же стало жарко, и я принялась спихивать псину и отодвигаться сама. В результате проснулась и, конечно же, обнаружила обнявшего меня во сне Тони. Пришлось его немного разбудить и заставить откатиться, но стоило мне уснуть, как всё повторилось. Тут я уже не стала тратить время на борьбу с оборотнем, а просто сбросила покрывало, позволив ему греть меня. Проснулась я на удивление отдохнувшей и полной сил — во время сна ТиГрей меня немного подпитал, и я припомнила слова Седрика о его способах кормления с волков.

— Ты и с Седриком так спал? — спросила я без всякой задней мысли.

Тони смутился и надулся.

— Мы оборотни, для нас прикосновения не означают в обязательном порядке прелюдию к сексу, — тут же принялся оправдываться он.

— Тони, ты чего? Мне ты это можешь не рассказывать — и так знаю.

Он вздохнул.

— Ну... Это ведь неправильно, спать в обнимку в одной кровати с мужиками. Кто после такого поверит... — он замолчал, оборвав себя. — Вот ты спрашивала, как я буду подчиняться женщине — а я рад, что сменил хозяина на хозяйку. Мне так спокойнее... намного.

— У вас сильная эмоциональная связь с Седриком, почти влюблённость, — констатировала я.

Он кивнул:

— И это неправильно. Так не должно быть.

— Да нет, именно так и должно быть, — ответила я. — Будучи лидером, на одном страхе далеко не уедешь, должно быть сочетание его с любовью.

— А на одной любви тоже далеко не уедешь? — вдруг спросил он.

— Ты ответь мне, — немного насмешливо отозвалась я.

— Ну да... Да. Нам нужно чуять силу.

— Всем нужно чуять силу, — невесело отозвалась я и отправилась в ванную.

Быстро позавтракав, мы выехали. Путь наш почти всё время пролегал между полями — федеральная трасса осталась в стороне. Тони нервничал: боялся и радовался одновременно.

За час до полудня мы подъехали к аккуратному фермерскому домику в окружении небольшого садика и сарайчиков. За усадебкой, чуть поодаль стояли загоны для скота и коровники.

— Аккуратненько... — обронила я.

— Да, наверняка Чак помощника нанял или даже двух...

— Ну, иди... Я подожду тебя в машине или прогуляюсь туда-сюда по дороге.

Видя, что он разрывается между желанием броситься на поиски отчима и необходимостью быть вежливым ко мне, почти приказала:

— Иди.

Тони выскочил из машины и мягкой пружинистой походкой умотал к коровнику. Я вышла из машины и примостилась на ограде загона.

Солнышко припекало... Мне вдруг стало не хватать запаха цветов, и начало раздражать еле слышное амбре навоза. Надо же, не так уж часто я бывала на своей цветочной ферме, однако успела привыкнуть к сочетанию солнца и ароматов цветов. Тут же вспомнила о флерсах — как там Лиан без меня... все последние дни он усиленно кормил Пижму сам, не подпуская меня к нему, будто неосознанно ревновал, мол, нечего тебе на него время и силы тратить. Я не сдержала смеха, вспомнив эпизод, произошедший на прошлой неделе: Тони увидел кормление Пижмы. Лиан привычно 'разбудил' того поцелуем в лоб — рацио, а после напоил, ну, конечно же, в поцелуе. Вид целующихся флерсов заставил Тони разве что не плеваться. Причём закончивший кормление Лиан так и не понял, что вызвало такую бурную негативную реакцию оборотня.

Всё же Тони в нашей компании единственный почти-человек, к тому же абсолютно гетеросексуальный, если не сказать гомофоб. Ну да ладно, за последние годы это перестало быть недостатком в моих глазах. Я сочувствовала геям до сексуальной революции и рок-н-ролла, когда их тихо или не очень тихо линчевали в нищих западных штатах. Они были меньшинством, не такими, как все, мишенью для человеческой злобы и дурости. На их месте могли быть 'ведьмы'-divinitas, да и были раньше. Но последние годы... Это что-то невообразимое. Выпячивать свои сексуальные предпочтения и гордиться ими — это как минимум пошло. А требовать себе каких-то благ на этом основании! Да, столкнувшись с таким лицом к лицу, легко пополнить ряды гомофобов. А ещё этот растиражированный типаж 'тонко чувствующего, всегда готового прийти на помощь, скрывающего за юмором свою ранимость' гея... Не знаю, где эти 'идеальные геи'? Мне отчего-то попадались лишь мелочные, манерные, насквозь двуличные типы — сборища всех женских недостатков, но без наших достоинств. Хотя... может, я и предвзято к ним отношусь, оттого что толку мне от них никакого.

За этими мыслями я и не заметила, как у дороги показались Тони и... Чак. Приземистый, крепко сбитый мужчина лет за сорок со светло-русыми выгоревшими волосами и такими же, как бы выцветшими, серо-голубыми глазами не мог быть никем иным. Рядом с ним Тони вдруг стал напоминать подростка. Мой обманчивый и опасный волк улыбался во весь рот и нервничал, как пятнадцатилетний паренёк на знакомстве с родителями своей девушки.

Я спрыгнула со своего насеста.

— Здравствуйте, мэм, — обратился Чак и протянул руку. Пришлось крепко пожать. Я переключилась на vis-зрение и замерла на мгновение — Чак был белым... Белее моего Вика, а подобных Вику я мало видела за свою довольно долгую жизнь.

— Ти сказал мне, что вы его босс.

— Да, как это ни странно, — ответила я с улыбкой.

— Тогда я приглашаю вас, мэм, в мой дом. Очень прошу не погнушаться моим гостеприимством и разделить с нами ленч, — глаза его при этом сверкнули весёлой хитринкой.

— Чак, это грязный удар, — выдал Тони. Ну точно, возмущающийся подросток.

Правильно, куда босс, туда и охранник...

Вот мужики, опять всё на меня свалили — нет, чтобы разобраться между собой. С одной стороны, Тони не хочет видеться с матерью, с другой — Чак жаждет их свести вместе и хоть немного примирить. Не увидев чёткого отказа в глазах ТиГрея, а скорее гремучую смесь из страха и надежды, я произнесла:

— С удовольствием, — и я взяла Чака под руку, как леди из девятнадцатого века. Таким старомодным и, наверное, смешным образом мы поковыляли по грунтовой дороге к дому. Тони постоял, подумал, а потом нагнал нас.

Когда мы подходили, на крыльцо выбежала девушка, копия Чака, с криком:

— Па, ты уже закончил? — и осеклась, уставившись на Тони. Потом, словно не веря своим глазам, она медленно спустилась по ступенькам, а после с криком бросилась к нам.

— Ти! Господи Иисусе! Ти, братец! Какой стал! В армии был, да? — она тискала его, как плюшевого мишку.

Тони улыбался и прятал глаза.

Тут она заметила меня.

— Ой, а вы, наверное, его девушка, да? Он вас знакомить привёз? Я Джинни! — выпалила она на одном дыхании.

— Я его босс, но девушка у него тоже есть. Я Пати. Пати Дженьювин, — ответила я сходным потоком сознания.

— Босс! Holy mackerel!

— Джинни, и где ты набралась такого! — Чак и Тони произнесли это в унисон, но девушка уже зажимала себе рот рукой без всякого раскаяния.

— Пойду, Джуди найду и маму, — с этими словами она скрылась.

— Джуди поспокойнее, — как бы в оправдание произнёс Чак.

— Угу, — подтвердил Тони.

Меня происходящее стало забавлять, поверилось, что ничего плохого не случится... Хм... Похоже, это присутствие 'белого' Чака на меня так действует.

Мы вошли в дом, гостиная оказалась маленькой, аккуратной и на удивление современной. Приятно удивил вкус владельцев дома и отсутствие дешёвых кричащих вещей.

— У вас хороший дом, Чак, добротный и красивый.

— Спасибо, мэм, я не люблю вещей, которые нельзя передать по наследству, -полушутя, полусерьёзно ответил он.

— Это чувствуется.

— Привет... — это прозвучало настороженно и с надеждой. В дверях стояла девушка, похожая и не похожая на Джинни, как будто ту же форму наполнили другим содержанием. Она была не просто спокойнее, она была мудрее и пессимистичнее. Джуди не подбежала тискать Тони, а медленно подошла, всматриваясь, ища в его лице ведомые лишь ей признаки.

— Привет, сестричка, — нерадостно отозвался ТиГрей.

— Привет, братец, — согласилась она и обняла его, Тони аккуратно ответил на объятия.

— Ты изменился...

— Ну, должен же я был когда-то поумнеть, — попытался отшутиться он.

— Я рада, — произнесла она искренне. — Я очень рада за тебя.

— Спасибо, — Тони окончательно смутился и отвернулся, наткнувшись взглядом на меня.

— Джуди, это мой босс — Пати Дженьювин.

— Очень приятно. — И девушка протянула руку для крепкого рукопожатия. — Кофе? Молоко? Или, может быть, чай? — вспомнила она об обязанностях хозяйки.

— Чай из пакетика, — тут же уточнил Тони, зная моё пристрастие к этому благородному напитку и нетерпимость к надругательству над ним.

— Кофе, — отреагировала я. Мужчины заказали молоко.

Мы расселись на диванчике, Чак занял кресло почти напротив нас.

— Ну что, я так понимаю, нет смысла спрашивать тебя, — обратился он к Тони, — как ты провёл все эти годы?

— Нет, — согласился ТиГрей.

— А вот мисс Пати... или миссис?

— Мисс.

— Мисс Пати обронила, что у тебя есть девушка...

— Ну... Это громко сказано. Мы недавно начали встречаться... Совсем недавно.

— Тони считает, что она захочет себе кого-то получше, а я считаю, что он достаточно хорош для неё.

— Ну, мэм, если она не ваша дочь, да даже если бы и дочь, вы можете считать что угодно, а её мнение останется её мнением, — ответил Чак.

Я рассмеялась.

— Вы совершенно правы. Но мне думается, я её неплохо знаю и разбираюсь в её желаниях.

— Вот, значит, как... — Чак задумался, поглядывая на Тони.

Тот занервничал, не понимая, что происходит.

— Пати, ты зря об этом заговорила. Мне действительно нечего ей дать. Она девушка из высшего, — он выделил голосом, — общества.

— Но ведь и ты теперь не шпана, — ответила я со значением, намекая, что он уже не рядовой волк, а оборотень, и похоже, оборотень светлый.

Тони понял намёк и задумался.

— Да, ты изменился, — вдруг резюмировал Чак. — Тот Ти, которого я знал, совсем не так реагировал, когда кто-то ему перечил. Тот Ти не давал себе труда задуматься.

— Мне было пятнадцать.

— Не было. Оставалось полтора месяца до пятнадцатилетия, когда ты удрал. Мы обратились в полицию, и они проследили тебя до Нью-Йорка, тот парень, что подвёз тебя, хорошо тебя запомнил.

— Этот извращенец! Пусть радуется, что жив остался.

Чак грустно покивал каким-то своим мыслям.

— Мог бы хоть открытку прислать... — вдруг грустно произнёс он. — Если уж не хотел ни с кем по телефону говорить.

— Для чего, Чак? Меня ведь наверняка разыскивали из-за того ублюдка-дальнобойщика.

— Ну, нашли бы и оправдали.

— А вот в этом я не уверен.

— Ну ладно, прости меня, я не прав в своих упрёках. Хвала Господу, что ты объявился. И ещё большая хвала тому, что ты изменился и....

— Его только могила изменит. И то вряд ли, — раздался полный горечи голос. Красивая, но преждевременно состарившаяся женщина стояла на пороге комнаты.

— Минни!

— Что, Чак?! Вот он пришёл, такой спокойный, такой хороший, а надолго ли он такой? В какой момент он превратится в зверя? Это случится, когда ты и девочки расслабитесь и меньше всего этого будете ждать!

— Ладно, я пошёл. Зря вы всё это затеяли.

— Останься! — попросил Чак. Тони, не слыша, шагал к двери.

— Тони, остановись, — приказала я. Он замер, но не обернулся.

— Если ты сейчас вот так уйдёшь, то никогда уже не вернёшься. А главное, неужели ты не понимаешь, что, убегая, ты подтверждаешь её слова.

— Пати! — он развернулся, — Да! Она права! Права, будь всё проклято! И не закрывай глаза на произошедшее во время боёв. Если бы на твоём месте была другая...

Крыть тут было нечем. Похоже, мы проиграли...

— Ты копия своего отца, — сказала, как выплюнула, мать.

— Нет, — хором отозвались я и Тони.

— Он тоже делал зло, а потом жалел об этом. Но он его делал.

Опять крыть нечем.

— Неправда, мама, — вдруг возразила Джуди, — Ти может себя контролировать.

— Может? Он сбежал, потому что не мог себя контролировать. Единственный правильный поступок. Я благодарила Бога каждый день за то, что вам перестала грозить ежедневная опасность.

— Неправда, — чуть не плача отозвалась Джинни. — Он защищал меня всегда! И мне его очень не хватало! Ти, не уходи!

Джуди обошла Тони и заглянула ему в лицо.

— Я верю, что ты никогда не причинил бы нам вред.

— Я уже его причинил, Джуди. Тогда... — горечь его тихих слов, казалось, затопила комнату. — Глупцом я был, когда забыл об этом и пришёл сюда.

— Не уходи. Прошлое в прошлом. Разве сейчас ты можешь сделать мне больно? — она легонько приобняла его, будто почувствовав, как он нуждается в прикосновении.

Тони молчал, разбираясь в себе.

— Нет.

— Ну вот...

— Его отец тоже уверял, что больше не причинит боли, а после снова и снова...

— Я не мой отец!

— Ну, давай, разозлись, как следует!

— Минни!

Но на окрик Чака никто не среагировал.

Тони высвободился из объятий сестры.

— Хорошо, мама, я разозлюсь, как следует. Когда Чак был в поле, а сёстры — в театральном кружке, ты часами изводила меня, внушая, что я копия отца, что я псих, не способный себя контролировать, что моё место в тюрьме или психбольнице.

— Минни? — неверящий возглас Чака.

— Ты перенесла на меня всю ненависть, ты топила меня в ней, — продолжил Тони. — Топила так часто, что я научился в ней плавать, и пусть прошли годы, но я всё же всплыл и выбрался на берег. Мне жаль, мама, мне очень жаль, что ты изуродовала свою жизнь и пыталась изуродовать мою. Мне жаль, что ты не могла и не хотела отпустить прошлое и жить настоящим. Жить Чаком и дочерьми.

— Ты! Ты был ежедневным напоминанием о кошмаре!

— Да. Прости, наконец, меня за это, или потеряешь всех и всё.

Не выдержав накала эмоций, женщина расплакалась, а любимый муж и дочери, только что узнавшие неприглядные подробности, не спешили её утешать. Чак разрывался между Тони и нею. Увидев это, Ти махнул рукой, мол, 'давай, успокой её, я в порядке'. Я подошла к моему оборотню и обняла его, постаравшись, чтобы данный жест, в глазах людей, не казался сексуальным. Тони прильнул ко мне, можно сказать, завернулся в меня и мою силу, как замерзающий в пуховое одеяло. Чак тем временем взял жену за руку, а сёстры поглядывали то на мать, то на Тони; чувствовалось, что они немного обижены тем, что брат предпочёл утешение от меня, а не от них.

— Прости меня, — сквозь рыдания произнесла женщина.

— Минерва, ты у меня просишь прощения? — в голосе Чака послышался сдерживаемый гнев.

— У всех. Я была не права.

Услышав это, Чак оттаял.

— Ну, может, вы обниметесь, как мать и сын.

Минни напряглась.

— Не просите слишком много так быстро, — подала голос я. — Главное, лёд сломан.

Мать Тони благодарно и согласно закивала: может быть, она и осознала, что была очень не права, но обниматься с сыном, которого ненавидела годами, была ещё явно не готова.

— Да, — согласился Тони и, высвободившись из моих объятий, подошёл к сёстрам.

— Джуди, — он легко и спокойно обнял её. — Спасибо, что поняла и простила.

— Джинни, — более крепкие тискающие объятия, сестра в ответ повисла у него на шее. — Если какая собака, на четырёх ногах иль на двух, на тебя не так взглянет, ты только скажи. И вообще старайся по возможности меньше влипать в неприятности.

— Я-то стараюсь... А ты что, уходишь?

— Да, мы и так потеряли много времени, сделав крюк.

— Может, всё же останетесь на ленч? — Чак обращался к нам двоим.

— Нас действительно ждут дела, — ответила я. — Но если вы дадите нам с собой то, что так вкусно пахнет на кухне и вот-вот пригорит...

Джинни, ойкнув, выбежала в кухню.

Тут как-то все зашевелились, Тони обменивался телефонами с Джуди, отвечая кричавшей с кухни Джинни, сколько и чего нам с собой давать, Чак тихо благодарил меня за то, что я уговорила Тони зайти, а после удержала. Было видно, что у него язык чешется задать вопрос о моей оговорке о боях, но он не рисковал, следуя поговорке 'Не хочешь расстраиваться — не задавай вопросов'. Я в свою очередь заверила, что как только у Тони будет выходной, я пинками отправлю его домой на побывку.

И вот такой большой разноголосой компанией мы вывалили за двери. Мне сунули в руки с полдюжины свёртков из фольги с дразнящими ароматами, и я неловко прижимала их к себе. Мама Тони тихонько, но вполне искренне поблагодарила 'за всё', сестрички сверлили меня любопытными взглядами, Чак и Тони строили какие-то планы на его следующий приезд.

Наконец, все со всеми попрощались, за исключением Тони и матери. На мгновение повисла тишина, женщина опять напряжённо замерла, но ТиГрей сам подошёл к ней, легонько и быстро обнял, даже, кажется, мимолётно поцеловал в щёку.

Удивительно было видеть в его глазах грусть, понимание и прощение, а в её — вину и облегчение от того, что не требуют демонстрации раскаяния.

В конце концов, мы всё же добрались до своей машины и, помахав из окон, отправились прочь из прошлой жизни в настоящую.

Не выдержав пытки запахом, через двадцать минут мы сделали остановку и умяли всё, что Джинни запаковала нам.

— Эх, а ведь это новые проблемы, — со странной радостью констатировал Тони.

— Ага, хорошо быть свободным волком без семьи, друзей и проблем, да и вообще какой бы то ни было ответственности, — поддакнула я.

— Это уж точно, у такого свободного волка только одна проблема — на луну слишком громко не выть, дабы горло не сорвать.

Посмеявшись, я задумалась о своих проблемах и своей ответственности. С Тони вроде бы разобрались, в любом случае его проблемы откладываются до следующего полнолуния, в человеческом облике на него точно никто из оборотней не нападёт. Шон... Сейчас у него всё 'ровно', мы аккуратно кормимся почти каждый вечер. Бывают дни, когда он приходит уставший, с ослабленным самоконтролем — последствие общения, а если называть вещи своими именами, кормления дочери и Ники, и тогда мы всё проходим быстренько и по минимуму, чтобы никто не сорвался. Шон... Полезный, предупредительный и опасный, как нитроглицерин в бутылке. Флерсы... Три больнуши и ревнуша. Лиан тихо ревнует к Пижме, Шону и Тони. К двум последним это не столько ревность, сколько опасение, что эти гадкие личности мне навредят. Но он редко выказывал это своё неприятие, так что проблемы, можно сказать, нет. Пижма... Когда он очнётся — это лишь вопрос времени. Мы, вернее, Лиан, пичкаем его силой, и его vis-система потихоньку меняется, а значит, блок-капсула, в которой заперт рацио, рано или поздно подточится и рухнет. И последний пункт... Вот ведь мы, белые, всегда норовим запихнуть самую большую проблему в самый тёмный угол — близнецы Ландыши. Я не знаю, что с ними делать, не знаю, как им помочь. И точка. И спросить совета мне не у кого. По крайней мере, сейчас. Может, через месяц или два я узнаю что-то такое о ком-то из divinitas, что позволит мне сказать: 'А он, наверное, может мне помочь, его надо хорошенько, но осторожно расспросить'. Вывешивать объявление 'За разумное вознаграждение приму любую помощь в лечении бывших флерсов' не стоило по нескольким причинам, и те, что касаются меня, отнюдь не главные. Близнецы — оружие, идеальное оружие против светлых divinitas, и любой неглупый filius numinis сможет это понять. Понять и использовать. А добра это ни Ландышам, ни мне не принесёт. Так что остаётся запихнуть их в 'тёмный угол', то есть кормить по мере необходимости зелёной силой и ждать... Если не чуда, то чего-то похожего на него.

Я тяжело вздохнула от этих мыслей.

— Эй, хозяйка, ты чего?

— Эх, Тони, если бы все проблемы можно было решить, проявив немного терпения и понимания...

Он на мгновение задумался.

— Это ты о тех... бескрылых?

Я молча кивнула. Он задумался, как будто тоже принялся искать выход из ситуации, я же отвлеклась на вид за окном.

— Надо убить вампа, их хозяина, — выдал он. — Только не просто убить, а быстро, чтобы он не успел потянуть силу с подвластных. Лучше днём, в лёжке.

— Надо, — грустно согласилась я. — Только я не знаю, кто он. Думала, Алехандро, но оказалось, что не он.

— Ничего, рано или поздно узнаем.

Тут я с интересом взглянула на Тони. 'Хороший парень', 'Правильный парень', и только один небольшой изъян, проявляющийся редко, но метко. И это не превращение в мохнатого каждую луну, нет, это лёгкость в убийстве. Убийство — это такое же дело, как и остальные, его надо делать вовремя и качественно. Мне вдруг захотелось спросить, а скольких он убил за свою жизнь, я даже открыла рот, но потом закрыла его. Не выдержав, я всё же задала вопрос, но другой.

— Что бы ты сделал, если бы кто-нибудь поступил с Джуди или Джинни так же, как твой отец с матерью?

Тони хмуро глянул на меня.

— Убил бы, а после пришёл к тебе просить подчистить сестре мозги, и не только мозги, если последствия остались.

Да, я в нём не ошиблась...

— Последнее не ко мне, я аборты не делаю.

— Но всё равно потребовалось бы повторное 'вмешательство' в голову после... 'чистки'. Они не заслужили этого вечного кошмара — памяти о происшедшем.

— Ты так говоришь, будто кто-то такое может заслужить.

— Вспомни Дору Эймс.

Я с трудом вспомнила, о ком он — о слабой свободной волчихе, от которой отказались и я, и он.

— Ты не прав. Разве она виновата, что рождена волчицей?

— Ты просто не видела других волчиц. Среди них достаточно тех, кто заслуживает уважения.

— Да? Это кто же? 'Бешеные суки'?

— Нет. Тех не уважают, тех боятся. Сила может найти выход в агрессии, а может и в сексе.

— Вау. Волчиц уважают за постельные таланты?

— Угу. Они забирают лишнее, помогая справляться со зверем, или, наоборот, заводят перед боем, а некоторые даже могут исцелять сексом.

Оп-па! Значит, некоторые волчицы умеют умножать силу во время секса или генерировать её, направляя на партнёра. Странно, что 'Волчья летопись' об этом скромно умолчала, или её авторы посчитали, что данные факты не достойны упоминания. Седрик тоже скромно промолчал — хитрожопый полуволк.

Так, болтая о том, о сём, мы добрались до дома глубокой ночью. Тони напросился на ночёвку у меня: мол, так устал, так устал... Пришлось согласиться и постелить ему в гостиной. Лиан, естественно, очень обрадовался моему возвращению. Эту радость чуть подпортил маячивший за мной ТиГрей, но всё же мы 'раскачались' и отправились спать, сытые и довольные друг другом.

Неделя или даже больше пролетела лёгким светлым хороводом. Я придумала половинчатый выход для Ландышей — отвела их в Центральный Парк, увешав амулетами: отвода глаз, бесшумности, сигнальный и с моим энерговензелем, раз метку ставить на них бесполезно. С одной стороны, близнецам лучше в парке, чем запертым в квартире, но с другой — там я не смогу мгновенно прийти им на помощь. Я понадеялась, что раз за эти недели, прошедшие со смерти Алехандро, с ними никто не попытался выйти на связь, то, значит, вампов, способных им приказать, в городе не осталось. Шаткий вывод, конечно, но держать их запертыми в своей лаборатории и дальше я уже просто не могла. Теперь я каждый день к ним бегаю — проверяю, как они, иногда и по нескольку раз за день. А ночью прошу присматривать Шона — он всё равно не спит, и сигнальные амулеты замкнуты на меня и на него.

И вот однажды утром я проснулась в каком-то странном настроении... предпраздничном. Хотелось сделать что-то хорошее, интересное и необычное. Может быть, как-то украсить дом и порадовать окружающих. Иногда такое на меня находит, когда я накапливаю слишком много белой силы, но сейчас нельзя было сказать, что я переполнена. Лиан заразился моим настроем, и мы вместе стали придумывать, что бы нам такого учудить.

— 'А давай фамилиара сделаем!' — пришла мне в голову шальная мысль.

— 'Фамилиара?' — удивился Лиан.

— 'Ну, или слугу-домового...'

— 'Не надо домового', — с прохладцей парировал он, отголоском пришло нежелание уступать место хозяина в доме. Ревнуша.

— 'Разве я не справляюсь?'

Заверила, что справляется со всем, да так, что лучшего желать нельзя. И это правда. В квартире стало всегда чисто и свежо, на кухне завелись лепёшки и компот, а запасы в холодильнике я теперь пополняю регулярно. Лучшего действительно желать нельзя. Лучшее, как говорят умные люди, враг хорошего.

Но всё же хочется что-то учудить... Глубоко внутри шевельнулось чувство вины перед Ландышами: я тут с жиру бешусь, а они... Я набросила на эту мысль покрывало забвения, как диванной подушкой прикрывают пятно. С глаз долой...

— 'А какого ты фамилиара хочешь и для чего?' — вернулся к теме Лиан, уставший от лихорадочных скачков моих мыслей.

— 'Фамилиара... Я хочу кошку...' — мне действительно хотелось завести кошку, в моей жизни были достойные мурлыки, но уж очень короток их век... А это слишком больно.

— 'Кошка ловит мышей и птиц', — выдал глубочайшую тайну Лиан.

— 'Да, кошки — хищники. Но ведь для людей они не опасны'.

— 'Кошка — это неплохо. Они умные и не пытаются нас ловить, когда мы маленькие... Да, если делать фамилиара-животное, то лучше кошку'.

— 'А что, мы можем сделать фамилиара — не животное?' — удивилась я.

— 'Ну, можно ведь слепить несуществующего зверя...'

И вот тут меня понесло!

— 'Кошка с крыльями! Будет гонец-вестник!'

Лиан с сомнением уставился на меня, как родитель на ребёнка, пытающегося вылезти из кроватки: 'Вылезет? Опрокинется? Или просто ничего не получится?'

— 'ЛИАН!!!!'

— А?

Я захлопнула связь, дабы успокоиться и не выдать желание слегка придушить одного беловолосого крылатика. Флерс тем временем, подумав, озвучил свою мысль:

— Сделать фамилиара — несуществующее животное очень сложно, он может оказаться недееспособным. Надо сначала всё хорошо продумать...

Меня уже несло. Значит так: крылья будут совиные для бесшумного полёта, хвост надо сделать способным распушиваться... нет! Будет три хвоста или больше для манёвренности... Или всё же без экстремизма?..

Увидев у меня в голове картинку будущего фамилиара, Лиан охнул от удивления, а на моё довольно агрессивное: 'что?', заверил: 'ничего' и тихо смылся. Дезертир.

Весь день я носилась, собирая ингредиенты. За основу я взяла соседскую грациозную красотку. Она выбиралась в окно и играла в уличную кошку, копаясь в мусорнике и лазая по карнизам. Я приманила её валерианой, мне надо было вычесать её, а этого не сделать просто так с чужой кошкой, даже когда она ест. Через знакомого, изучающего сов, я раздобыла пух малого сычика — другого не было. Сычик, так сычик. Материальную основу пришлось вязать из пеньковой нити, жуткой редкости по нынешним временам, я припрятала её лет пятьдесят назад, если не больше, и вот она пригодилась. Вязала я крючком, приговаривая для концентрации, и когда страшненький пеньковый монстрик 'видение кошки абстракционистом' был готов, я чувствовала, что до завтрашнего дня не произнесу ни слова. Но моё предпраздничное настроение никуда не делось, и я была готова идти до конца.

После заката, как обычно, пришёл Шон, после того, как нам с ним помешали несколько раз, я стала принимать его дома, а не на работе. Поначалу его появление активно не нравилось Лиану, но потом он всё же привык. А в тот вечер случилось и вовсе странное: принципиально не общавшийся с инкубом флерс выболтал ему наши планы создания фамилиара. Я, не имея сил поворотить языком, слушала отвечающего на уточняющие вопросы Лиана, выкатив глаза. Несколько раз я пыталась наладить с ним связь, чтобы понять причину такой болтливости флерса, но он не открывался. Взломать защиту я, конечно, могла, но идти на такие крайние меры не собиралась.

Шон отреагировал, похоже, не так, как ожидал Лиан — он проникся. Проникся безмерным уважением ко мне, вызвав у меня смутные сомнения: а хватит ли моих способностей и знаний на такую сложную задачу? Но я зафутболила эти сомнения куда подальше. Уж что-что, а это я умею делать.

Проникнувшись, Шон собрался и накормил нас по максимуму, даже чуть опьянив меня. Придя в себя, я принялась всё же выяснять, что к чему. Оказалось, его предыдущая хозяйка Элейни сделала фамилиара как доказательство своей силы и знаний, и это послужило решающим фактором в её борьбе за власть в Майами. Никто другой и близко не мог повторить ничего подобного, а значит, она заняла трон по праву сильного. Её фамилиаром был орёл, она хранила в нём силу, и однажды даже расправилась с врагом, чёрным divinitas, наслав на него своё создание и через него отравив чёрного белой силой. Так что теперь стало ясно, почему, узнав о фамилиаре, Шон смотрел на меня с непередаваемой смесью восхищения и обожания.

— Когда будет оживление? — поинтересовался он. — Я принесу силы, сколько смогу, Венди и Ники тоже, — продолжил он, не спрашивая, а утверждая.

Пару секунд я приходила в себя от такого напора. Я планировала ограничиться силами себя и Лиана, коллективное 'рождение' фамилиара мне казалось каким-то кощунственным. Попутно выяснилось, что Элейни для своего орла выкачала силу из четырёх divinitas, включая специально обожравшегося Шона.

Подумав, я чётко отказалась от такой помощи, решив, что если не хватит нам с Лианом сил и умений, значит, не хватит, а устраивать внеплановые поборы ради моего развлечения мы не будем. Шон настаивал, что ему надо будет накормить меня, обессиленную, после ритуала — тут уж я с ним согласилась и выдала, что планирую оживление завтра утром за два часа до полудня, на том и расстались.

Утром Лиан разбудил меня, и я, сбегав в ресторан проверить, всё ли в порядке, и нет ли срочных дел, вернулась к себе — к пеньковому монстрику и безумной идее. Я не знала точного механизма оживления неживых предметов, не знала, как наделять их интеллектом. Однако предполагала, что это не может принципиально отличаться от деланного мною раньше — лечения и перекидывания Тони. Силе надо отдать приказ, и проблема лишь в том, что теперешний приказ слишком обширный и сложный. То есть ничего нового, просто другой уровень сложности, думала я. Дополнительная проблема в том, что 'приказ' будем отдавать мы с Лианом одновременно, а значит, Лиан должен полностью понять, чего я хочу, и поддержать меня в этом. И я немного нервничала по этому поводу: не то чтобы я сомневалась в понятливости Лиана, скорее, опасалась, что он втихаря привнесёт что-то своё — совсем от рук отбился. Хотя если вспомнить, как он использовал меня втёмную, нельзя сказать, что я вообще когда-либо прибирала его к рукам полностью.

Посадив флерса напротив себя, я транслировала ему внешнюю картинку крылатой кошки и свод её способностей и умений — понимать речь, улавливать эмоции, накапливать и отдавать силу и кое-что ещё, а главное: кормиться самой от солнца, земли и живой природы, подобно флерсам, конкретизация этого пункта — задача Лиана. Флерс сидел с привычным выражением отсутствия всякой мысли в глазах, но я уже не обманывалась видимостью. Ну что уж тут поделаешь: когда флерсы активно думают, то вид у них слегка... безмозглый. Дождавшись от Лиана реакции, мол, усвоил, я потребовала подтверждения усвоения, и в ответ он развернул красочные картинки кошки с прижатыми крыльями и в полёте и точно перечислил все её 'исходные параметры'. От радости я расцеловала моего умничку, и мы принялись раскачивать и умножать нашу силу.

Поскольку я универсал, то и фамилиара я планировала оживлять не только светло-зелёной силой, но и розовой, иначе откуда возьмётся способность чуять эмоции, да и понимать слова? Розовая сила была припасена после вчерашнего посещения Шона, а светло-зелёную мы сейчас генерировали с Лианом. Флерс спокойно и как-то даже привычно работал с большими объёмами, и я передала управление силой ему, а сама начала концентрироваться на образе-приказе. Мы уже 'накачали' примерно в два раза больше, нежели было нужно для инициализации-зарождения нового флерса, я отстранённо подивилась такому обоюдному прогрессу. Тут Лиан мысленно 'крякнул', привлекая моё внимание, и стало ясно, что его лёгкость в работе кажущаяся. Отбросив все мысли, кроме образа-приказа, я приняла положенную мне половину силы, вплетая её в приказ, не забывая извлекать из запасников розовую и её тоже пристраивать к делу. Опять ментальное 'кряканье' Лиана, несущее недооформленную мысль 'готов', я послала такой же огрызок 'жди...' и восстановила концентрацию на цели.

Нельзя объять необъятное, нельзя параллельно думать о нескольких вещах сразу, можно быстро-быстро прыгать с одной мысли на другую, но и в этом случае легко сбиться. Но вот... вроде бы всё, ничего не забыто, всё чётко, выпукло и вполне однозначно, я открываю плотину и вываливаю силу на пеньковую поделку, мне вторит Лиан с явной ноткой облегчения.

Но это не всё, это лишь полдела. Сила только получила приказ, теперь она должна его выполнить, а мы — проконтролировать и подкорректировать, если что не так. До помутнения рассудка я вплетаю силу в пеньковые лоскутки — это крылья. В раскрытом виде они такие — образ, в полёте движутся вот так — мини-фильм, в сложенном виде они такие — образ. Это хвост. На земле он как у кошки — образы, в полёте он как у совы — мини-фильм о трансформации хвоста и поведении его во время полёта, и так далее обо всём: лапки, когти, ушки, глазки, мордочка, реакции на друзей, на врагов, и так далее, и тому подобное, пока в глазах не начали носиться искры. Рядом так же работал Лиан над самым важным — vis-системой нашего фамилиара. Он закончил раньше меня и 'отсоединился', оставив после себя пустоту, работать стало в разы труднее. В конце концов, меня поглотил хоровод искр, и я ушла в обморок от бессилья и перенапряжения.

Очнулась я от запаха ванили и... аниса. М-м-м, какое сочетание... вкусное. Не только запах, но и вкус... В меня вливалась жаркая волна манящей силы, будя странные желания — тереться о него, как кошка, пропитаться его запахом, вылизать его, чтобы он пах мною, а затем оседлать и... никогда не останавливаться.

— Госпожа! Пати! — полный отчаяния и страха крик. Наваждение, навеянное силой, на мгновение померкло, я ослабила хватку, и меня тут же отшвырнули прочь. Нет! Так не пойдёт! Не отдам! Ещё! Ещё хочу! Верни! Я, повинуясь чутью, двинулась на источник вкусностей и жарких обещаний.

— ТиГрей! Быстро! — донеслось как в тумане... Вот он, вкусный, сейчас дотянусь... И на меня откуда-то обрушился огромный пёс, придавил к земле и начал вылизывать лицо, я принялась вырываться — блохастая тварь не пускала к вкусному... Но секунда, две, три... и в голове начало проясняться. Через какое-то время я проморгалась и увидела Тони, естественно, в человечьем обличье, нагло лежащего на мне. Он придавил мои руки к полу и сам чуть приподнялся, давя мне пониже живота, но позволяя дышать, при этом самозабвенно вылизывая мне лицо.

— Слезь. Слезь с меня.

Он остановился, посмотрел в глаза и лизнул в нос.

— Да слезь ты, псина! — не выдержала я.

— Слезай! — прозвучала властная команда. Ух, ты, это Шон так умеет, оказывается. Тони скатился с меня.

— Вы уже в порядке, леди? — Шон обратился он ко мне.

— Уже да, — мрачно ответила я, отдавая себе отчёт, что могло случиться, не приди Тони на помощь.

— Спасибо, — обратилась я к нему.

— Всегда пожалуйста, хозяйка, — ответил он, скалясь. — Ну... я пошёл? — и он поправил брюки, ему уже явно что-то мешало.

— Иди, — ответил Шон.

— А куда? — поинтересовалась я.

— Я позволил себе и Ники привести, она на крыше.

— Угу. Запасливый ты... В смысле, предусмотрительный.

— Да. Она немного подпитала вашего флерса, вы не против?

— Нет.

— Можно, и я пойду?

— Угу.

— Лиан с фамилиаром в вашей спальне, — уходя, сообщил Шон.

Тут до меня дошло...

— Шон! Спасибо.

— Рад служить, госпожа, — мягко ответил он и скрылся.

М-да... Я хихикнула: у меня на крыше, на диванчике под навесом, сейчас будет твориться форменный разврат. Тони, собрав с меня специфическую силу инкуба, быстренько созрел для общения с Ники, которая и удовольствие получит, и подпитается, а опустошённый Шон будет за ними наблюдать, получая на расстоянии свою небольшую долю. Соваться к кому-то сейчас он не рискнёт — уж слишком я расшатала его самоконтроль.

С этими мыслями я доковыляла до спальни. Открыв дверь, я услышала нечленораздельное сюсюканье. Я была ещё настолько пуста и слаба, что соображала с трудом. Мне бы надо волноваться по поводу фамилиара, нормальным мы его сделали или недееспособным, но такие мысли в мою опустошённую голову не забредали.

Я смотрела на кровать и валяющегося на ней Лиана, но кошки не видела, однако сюсюкать сам с собой он не мог... Где кошка? И что за розово-салатная фигня...

— Кисс? — взвыла я. — Кисс?!

— 'Кисс? — переспросил Лиан, вспоминая, что так я собиралась назвать фамилиара. — А, ну вот она!' — и протянул мне то самое полосатое розово-салатное нечто. Нечто с радостным писком ударило крыльями и совершило короткий полет. Поскольку я, будучи в ступоре, не предприняла попытки 'это' поймать, то фамилиар 'поймался' сам, уцепившись за одежду всеми четырьмя наборами когтей и начав радостно подтягиваться, как альпинист, к моему плечу. Залезши на него, создание громогласно проурчало мне на ухо, лизнуло в мочку, а затем укусило.

— А что ж с расцветкой-то? — ошарашенно спросила я, на автомате подняв руки и снимая пушистика, дабы рассмотреть как следует.

— А что с расцветкой? — переспросил Лиан. И ведь не издевается, флерс, а действительно не понимает.

— Почему она розово-зелёная?

— Ну, наверное, из-за состава сил.

— Угу. Но она должна была быть серой обычной кошкой, а не мультяшным монстриком.

Может, я как-то сдавила маленькую кошку, а может, она просто среагировала на неудовольствие в свой адрес, но фамилиар укусил меня за палец.

— Оно меня грызёт! — завопила я.

Тут Лиан с непонятным восклицанием сорвался с кровати, выхватил у меня из рук кошку, обнял, прижал и засюсюкал:

— Не бойся, маленькая, мы тебя все любим. Вот мама сейчас придёт в себя и тоже тебя полюбит, — произнёс он с нажимом, стреляя в меня своими сверкающими глазищами.

Всё! Большего я вынести не могла! Меня покусал собственный фамилиар, обозвали мамой, а флерс принуждает меня полюбить кусаку с непроверенными характеристиками.

Я упала на кровать, накрыла голову подушкой и перестала подавать признаки жизни. Лиан проявил недюжинную мудрость, никак не реагируя и не комментируя такое моё поведение. Я вот сейчас отлежусь, приду в себя, может, на что-то и буду способна. Тут до меня стали доноситься характерные стоны, я сбросила подушку и прислушалась к открытому окну...

'Ники! Соседи! Полиция!' — выстроилась кошмарная цепочка.

— 'Шооон!' — мысленно заорала я.

В ответ пришёл испугано-вопрошающий возглас застигнутого врасплох инкуба.

— 'Заткни их как-то! Соседи услышат — полицию вызовут!'

Тут Ники издала вопль-стон, достойный порнозвезды высочайшего класса, ей вторил низкий рык Тони, и Шон выпал из связи — отвлёкся на кормёжку. Я, закрыв глаза, ждала, что же дальше. Инкуб опять появился на 'связи'.

— 'Гони их в квартиру, никому не открывайте и не поднимайте телефонную трубку'.

— 'Есть'.

Через пару минут, судя по голосам, вся троица оказалась в стенах моего дома. Опять накрывшись подушкой, я вернулась к первоначальному плану: полежать, успокоиться, прийти в себя и решить, что делать. И уснула.

Просыпалась я со странным чувством... Вот Лиан ощущается рядом свежестью лугового утра... А кто второй? Сонное сознание медленно приходило в себя и, наконец, вспомнило о фамилиаре. В плане силы фамилиар ощущался как нечто нестабильное — соединение невозможного — этакий цветочек с повадками кошки. Что же мы сотворили? Я раскрыла глаза и принялась разглядывать Кисс, та, как и положено кошке, сделала вид, что её это не касается.

— Кисс, — позвала я. Оценивающий взгляд в ответ, и снова смотрит вбок.

— Ну, раз так, то ладно! — обозлилась я. — Я не буду тебя гладить и кормить, и вообще, раз ты такая независимая, иди ройся в мусорнике! Только расцветку смени! — ехидно закончила я.

От моей тирады проснулся Лиан и непонимающе уставился на меня, затем на Кисс, нервно бьющую хвостом.

— Кисс, — с укоризной произнёс он. Тут кошка совсем по-человечески закатила глаза, а после встала и промаршировала ко мне.

— Мрррр. Мрррр, — и упав на руку, на которую я оперлась, скрутилась калачиком и прикинулась спящей. Мы с Лианом удивлённо переглянулись.

— Что это было? — поинтересовалась я.

— По-моему, у неё с интеллектом всё в порядке, — резюмировал Лиан.

— Угу, — я плюхнулась обратно на постель и переложила Кисс себе на грудь, пытаясь вспомнить, зачем мне всё же понадобился фамилиар и что теперь с ним делать. От мыслей меня отвлекли характерные стоны; выпучив глаза, я опять приподнялась на локте

— А это уже в третий раз, — меланхолично отозвался Лиан.

— Шон здесь?

— Ушёл. После заката вернётся. А Ники вроде как ждёт тебя, чтобы попросить какую-нибудь одежду.

— Хорошо ждёт. Она мне Тони выжмет, как лимон, и что я с ним завтра делать буду?

— Это вряд ли... Она не кормится, она его чистит. Хотя мне думается, она сама не понимает, что делает. Он, впрочем, тоже.

— Ещё лучше. Чистит... — я задумалась.

Тони действительно всё меньше и меньше в vis-плане походил на волка-оборотня. Обманчивый. С его лица не сходила расслабленная улыбка, скрывающая хитринку в глазах. Но я знала, что он по-прежнему готов укусить, нажать на курок в любой момент; просто не рычит, не предупреждает, а спокойно ждёт, пока кто-нибудь проявит агрессию и будет зачислен во враги.

Коронный стон Ники был заглушён, я дала им ещё минут пять прийти в себя и вышла из спальни. Рановато. Парочка блаженно растеклась друг на друге прямо на ковре в гостиной.

— Фу, какой mauvais ton , на пыльном ковре. Диванчик рядом, — съехидничала я.

— Он неудобный. А ковёр не пыльный, твои крылатики молодцы, хозяйка, дом блюдут, — как ни в чём не бывало, ответил Тони.

— На, — я протянула Ники чистое платье из прачечной.

— Мы в душ и сматываемся, — поспешил заверить Тони, видя, что я не слишком довольна происходящим.

— По отдельности. Ты первый. Живо.

Живо у него не вышло, но в душ он ушёл.

— Вы недовольны мной? — слегка испугано спросила Ники. — Но Шон сказал...

— Успокойся. Шон всё верно сказал. Ты понимаешь, что ты делаешь? — Молоденькая divinitas в vis-спектре выглядела куда темнее и зеленее, чем на момент нашего знакомства. — Ники, ты забираешь его силу, и взамен он берёт твою. Он светлеет, ты темнеешь. Ты понимаешь это?

— Да. Я забираю его vis оборотня. Вы против? — обеспокоенно спросила она.

— А зачем тебе это?

— Ну... — глазки её забегали. Я ждала, вперив в неё тяжёлый взгляд.

— Пока я так молода, я могу... могу стать перевёртышем, и тогда... — она бросила на меня быстрый взгляд.

Тогда... Она может стать во главе любого клана оборотней, и не одного... Нескоро это будет, но...

— Я могу принести вам клятву слуги, — почти попросила она, понимая, что сейчас полностью в моей власти.

— Давай, — хоть какая-то гарантия на ближайшие годы, мало ли как быстро она продвинется на своём пути. У нас, divinitas есть пренеприятнейшая особенность: мы десятки лет можем ничего собой не представлять, а пройдёт год-два, и мы вдруг оказываемся на совсем другом уровне силы и знаний.

Ники, до этого сидевшая на ковре, встала на колени и подставила лоб. Впуская мою силу, — я чувствовала её страх, почти слышала её мысли, — она очень боялась, что я сделаю её рабыней. В отличие от Шона, рабство её пугало до колик, и, тем не менее, она открылась и принялась произносить клятву. На какое-то мгновение мелькнул соблазн сделать её страхи реальностью и избавить себя от конкурента, но я прогнала столь не свойственную мне мысль, и всё прошло нормально.

— Что это было? — раздался напряжённый голос Тони.

— Клятва слуги, — ответила я.

— Зачем?

— Затем, — отрезала я.

— Ники?

— Всё в порядке, Ти, — улыбнувшись, ответила она.

— Ты пропиталась страхом! Нифига не в порядке!

Я, подняв бровь, уставилась на ТиГрея. Как всё интересно.

— Хозяйка, объясни мне, пожалуйста, что здесь произошло, — требовательный тон не совпал со смыслом слов. Поняв, что он, по сути, оскорбил меня, Тони опустился на четвереньки и пополз, тем самым вымаливая прощение и прося ответить. Добравшись до моих ног, он застыл в незащищённой, неловкой позе.

— Пусть Ники тебе рассказывает, — отрезала я.

— Вы приказываете? — спросила divinitas.

— Нет.

— Ти, у меня всё нормально. Даже хорошо. Я иду сейчас в душ, и больше мы госпоже не надоедаем.

— Отличный план действий, — одобрила я.

Ники скрылась, а Тони поднял лицо, всматриваясь в меня, очевидно, ища какие-то не замеченные им ранее свидетельства моего злодейского характера.

— Бу! — не выдержала я.

Он вздрогнул, и на лице отразилась горечь.

— Может быть, мне всё же стоит что-то знать? — осторожно, мёртвым голосом спросил он.

— Только то, что ты ей нужен и будешь нужен ещё долго. Только вот, скоро тебе придётся делить её с кем-то ещё.

— Она и так трахается ради силы с какими-то студентами.

— Но ты их не знаешь.

Он задумался и понял, что я имела в виду.

— Не пытайся порвать с ней, — предупредила я.

— Я не смог бы с ней порвать, — горько признался он. — Она мой наркотик. Сколько времени у меня есть до того, как она начнёт таскаться по волкам?

— Не знаю. Самой интересно. Может, месяцы, а может, десятилетия. Тони, — добавила я, — расслабься. Этот бой ты проиграл, и либо ты принимаешь её условия, и вы живете, как раньше, либо я заставлю тебя уйти от неё.

Он опять задумался. Мне нравилась эта его черта — когда нужно было всё обдумать, он не психовал и не откладывал это в долгий ящик.

— Белый флаг. Я лишь жратва и милый пёсик. Аминь.

— Аминь.

— Нет! Ти! Не смей так думать! — со слезами в голосе вскричала тихо вернувшаяся Ники.

Я поняла, что с меня однозначно хватит, и тихонько отчалила в сторону кухни. Зелёная парочка осталась выяснять отношения.

На кухне орудовал Лиан, Кисс сидела у него на голове... Феерическое зрелище: салатно-розовый взрыв на белоснежном...

Я тихо уселась на стул, чувствуя себя пришибленной, и не только от опустошённости, но и от быстрого калейдоскопа событий сегодняшнего дня.

— Пати, — вдруг обратился Лиан.

— М?

— Я тут подумал... Ты всё же нужна Пижме. Твоя сила быстрей на него подействует. Я не вижу никакого прогресса за последние дни, — виновато произнёс он.

— А почему ты раньше не сказал об этом?

Лиан тяжело вздохнул.

— Я надеялся сам справиться с этим. Я ведь... Ну... я ведь перворождённый, что-то вроде принца... Я должен заботиться о своих... Но...

— Конечно же, Лиан, — я подошла и обняла 'своё солнышко'. Кисс воспользовалась моментом и перелезла мне на плечо. — Конечно, я буду подкармливать Пижму. Мы его вылечим.

Флерс благодарно вспыхнул и отдал силу мне.

— Лиан, а Пижма ведь из рода Календулы? — спросила я то, что давно забывала уточнить.

— Да, сын.

— А что, Календула рожал, как ты? — заинтригованно поинтересовалась я.

— Нет. Но он воспитывал. У него всегда мальчики вырастали. Даже первые внуки — все мальчики. Долго не было горчавок-девочек.

— 'Пижма ощущается как родственник по крови', — перешла я на обмен мыслями. Я не могла сказать Лиану вслух, что кто-то другой ощущается более родным, чем он.

— 'Да? Ну да... Календула в тебе...' — Лиан был расстроен, и мысли его путались.

— 'Я люблю тебя. Ты мой помощник, моя опора'.

— 'Но я не могу вылечить Пижму сам'.

— 'Я тоже сама, без тебя, не смогу'.

Нашу идиллию нарушил стук, и дверь открылась в щёлочку, в полглаза.

— Хозяйка, мы уходим...

Чмокнув Лиана в макушку, я вышла к Тони, тот, отвесив челюсть, уставился мне на плечо.

— А... Познакомься, это Кисс. Кисс, это Тони-оборотень.

Тут из-за угла показалась Ники, она побаивалась меня, но любопытство пересилило.

— А это Ники.

— С чего это вы назвали ЭТО Поцелуем? — без обиняков поинтересовался Тони, с удивлением разглядывая фамилиара. Кисс зашипела на него, как кошка на собаку, и оборотень, скептически на неё посмотрев, предпочёл отодвинуться.

— Ну... Понимаешь, русские так кошек зовут... Кисс-кисс.

— Ненормальные.

Ники с доброжелательным любопытством разглядывала Кисс, но Тони решил, что всё же лучше мне не надоедать, и сгрёб подружку, мягко подталкивая её к окну-двери.

— Вы помирились? — поинтересовалась я.

— Угу. Да, — ответили они на два голоса.

— И? — разыгралось моё любопытство.

Они как-то заполошно переглянулись и, бубня что-то невнятное, выбрались на улицу. Странно. Но я слишком устала, чтобы гоняться за ними в поисках ответа, завтра расспрошу или послезавтра.

Пару часов до захода солнца и прихода Шона я провалялась в полудрёме: мы с Лианом обнимали Пижму, включая его в наш vis-обмен под баюкающее мурлыканье Кисс.

Шон появился и, как всегда, ещё на пожарной лестнице деликатно 'постучался' по нашей связи. Ещё сонная и так и не пришедшая в себя, я побрела ему открыть. К моему удивлению, он был полон, но я ещё не настолько хорошо соображала, чтобы задумываться над этим. Мы выбрали самое безопасное, что могло между нами быть: Шон вливал мне силу в ладошку; струйка была настолько тонкой, что я без труда успевала перерабатывать её, не было даже привычной уже сладкой тяжести внизу живота. По мере моего наполнения силой включалась и голова — Шон кормит меня второй раз за сутки, два раза за сутки он уже был пуст до дна. Значит, за сегодня он три раза наедался. Почему три? Потому что когда солнце касается горизонта, проклятие выдёргивает силу из инкуба, опустошая его vis-систему, как сильнейший спазм опустошает желудок человека, и если силы нет, то это в разы мучительнее, как спазм на пустой желудок, выдавливающий сок и жёлчь. Шон старался, чтобы к закату у него всегда хоть что-то было, слишком долго и слишком часто проклятье выжимало его, и так пустого.

— Шон...

Он отвлёкся.

— Я хочу знать, как ты кормился сегодня.

Трень!

Я уставилась на него круглыми глазами, он на меня с не меньшим удивлением. Я соврала. Вот ужас, на самом деле я совсем не хотела знать, чем он занимался весь день, но...

— Мне нужно знать, как ты кормился сегодня.

— Я никого не истощил, — ответил он осторожно.

— Ну да, метка не позволила бы тебе этого сделать. Но ведь получается, ты не с одного человека кормился сегодня. Со скольких?

Он наморщил лоб.

— Двадцать... девять.

— Двадцать девять? Где ж ты их взял? — ошарашенно произнесла я.

— Ну... начал я ночью в клубе... Их хватило вам на утро. Днём: в трёх кафе, бегуньи в парке... а после заката... опять же в ресторане...

— Шон, в парке? Бегуньи? Что ты с ними сделал?

— Ну... Ничего такого, с чем можно было бы идти в полицию, если бы вдруг такое желание возникло.

— Шон!!! — я сдержала проклятие. Тьма, и так слишком близко к нему. — Ты что, не понимаешь, что это насилие?! Тоже насилие! Они очухаются и начнут страдать 'Ай-ай! Как же я ему это позволила? Да как же я могла?'

— Госпожа, я умею выбирать тех, кто не будет мучиться от содеянного. Я не рискнул бы идти против метки: 'те, кто может пережить кормление меня без ущерба для своей жизни' — это очень обтекаемо и очень суживает выбор, — он говорил спокойно, максимально закрыв свои мысли и эмоции.

Я была взвинчена, потому и сделала глупость — сломала его щиты и влезла в голову. Меня окатило страхом и обидой, страхом получить незаслуженное наказание, обидой, что я его недооцениваю, и... придушенной, зажатой горечью на мою неблагодарность. Поняв, что я читаю его, Шон просто взорвался страхом, теряя контроль над силой, чёрные вихри взялись из ниоткуда, пожирая его запасы.

— Тихо, тихо, тихо... всё хорошо, всё хорошо, — отбросив вспыхнувшее чувство вины, я пыталась исправить, что натворила.

Собравшись изо всех своих ментальных сил, Шон справился со страхом, не прогнал, но притормозил. Вихри затихли.

Мы молчали, глядя друг на друга, Шон умоляюще поцеловал мне пальцы; я так и держала всё это время ладошку в его руках, это был просто жест без всякого vis-подтекста. Я закрыла глаза. Быть собой: поддаться чувству вины, отнять руку, выплеснуть чувства и потребовать, чтобы он перестал меня бояться... Как соблазнительно, и как жестоко.

Быть хозяйкой раба... Так неприятно, неправильно и... Единственно возможно, если не хочешь причинить ему ещё большую боль, чем уже причинила.

— Шон...

— Не надо. Пожалуйста, не надо, — прошептал он. Не хотел он ни извинений, ни заверений, ни просьб.

— Хорошо. Забудем последние пять минут.

— Да, — тихо согласился он и немного виновато улыбнулся, потому что поделиться ему было уже нечем.

— Расскажи мне о Ники, — попросила я, чтобы сменить тему, но Шон опять напрягся.

Я мысленно взвыла, ну как же с ним иногда сложно! Лиан, почувствовав мой эмоциональный всплеск, показался в дверях и неодобрительно осмотрел сидящего на пуфике возле моих ног инкуба и меня, нервно сжимающую подушку.

— Да перестань ты трястись, — сварливым тоном обратился он к Шону. У меня упала челюсть, за весь этот сумасшедший день я ещё не потеряла способности удивляться.

— Ники ещё три раза 'обменивалась' с волком, — продолжил он. — А когда Пати спросила, знает ли она, что делает, созналась, что хочет стать перевёртышем, и предложила себя в слуги. Пати согласилась. Потом Ники и волк до чего-то договорились и смылись.

Шон превратился в камень, пока Лиан выкладывал факты.

— Так что рассказывай всё как есть, — закончил флерс и пристроился на подлокотник кресла напротив нас.

Шон вздохнул, набирая воздух, и по связи проскочило понимание, что он не знает, с чего начать.

— Почему Ники боялась, что я сделаю её рабом? — спросила я.

— Потому что была в рабстве, — с готовностью ответил Шон, — когда я её нашёл. Её хозяин был редкостной тварью, он совершил ошибку, забредя на нашу территорию. Он дал повод, позволив себе непочтительность к госпоже Элейни. Это был единственный раз, когда я выполнял работу палача с удовольствием.

— Почему?

— Что?

— Почему в тот раз ты выполнял работу палача с удовольствием?

— Он скармливал Ники волкам и вампам.

Я в ужасе уставилась на него.

— Подожди... Подожди... Ты хочешь сказать, что вампы жрут divinitas? То есть то, что инкубы и суккубы 'кончились', их не остановило, и они... жрут слабых filii numinis?

— Ну да. Слабых красных и зелёных. Всех, в ком есть сила, которую они могут переварить. Вампы работают над собой, над своим видом.

— В отличие от деградирующих filii numinis, — закончила я его мысль.

— Не все деградируют, — возразил он из страха, что я разозлюсь. Шон всё время боится, что я впаду в гнев... Видать, Элейни была слегка истеричной особой.

— А волки? Шон, волки... И ты после этого отправил Ники к Тони? — устало спросила я.

— Она практически ничего не помнит о времени своего рабства. Но вампы вызывают в ней ужас, а волки нет. Да и...

Он замолчал, оборвав мысль на полуслове.

— Они поженятся? — вдруг спросил Лиан.

— Кто? — немного раздражённо поинтересовалась я, не уследив за поворотами нашей сумбурной беседы.

— Ники и Тони, — как ни в чём не бывало, ответил флерс.

Я уставилась на Шона, испуганно изучающего меня.

— Они поженятся? — это уже я спросила.

— Если вы разрешите, — тихо ответил он.

Так. Стоп. Надо всё хорошенько обдумать...

— Шон, отчего ты трясёшься опять? — не выдержала я. — Ты вновь проявил инициативу, да? Разбитной ты мой!

— Я не думал, что всё будет столь быстро...

— А что ты думал?

— Что Ники поможет ему перестать быть волком, и он станет divinitas-оборотнем, и что при этом она сама научится оборачиваться. Я думал, на это уйдут годы.

— И каковы её успехи?

— Она уже легко меняет своё тело... свою внешность.

— Насколько быстро?

— За минуты.

— Умничка, — со вздохом констатировала я. Моя метаморфоза в брюнетку а-ля Моника Беллуччи длилась не один день.

Тут меня прорвало:

— Что ж вы все такие эксклюзивные на мою голову?! Лиан — перворождённый принц флерсов! Ты — тысячелетний инкуб с мозгами Макиавелли! Хотя должен быть не умнее собаки! А ты — кошки! — ткнула я в Лиана. — Тони — оборотень-бывший-волк! Ники — я-быстро-всему-учусь-и-всё-схватываю-на-лету! Венди! Ой, нет! Венди мне не слуга, она лишь вассал, как и другие беженцы из Майями.

— Ты и сама эксклюзивная, — пожав плечами, ответил Лиан. — Чему ты удивляешься?

Шон, пытавшийся справиться со своим незатухающим страхом, пока я кричала, в оторопи уставился на Лиана. Проигнорировав слова флерса, я мягко спросила:

— Почему ты так меня боишься, Шон?

Он закрыл глаза, собираясь с мыслями: сейчас он был пуст, и ему тяжело было думать.

— Я боюсь совершить ошибку. Я знаю, что могу её совершить, и мне страшно. Страшно потерять вас, ваше доброе отношение, страшно вызвать ваш гнев. Мне никогда не было так хорошо, как эти недели, и я дико боюсь потерять то, что есть, — еле слышно ответил он.

Лиан не был бы флерсом, если бы не попытался в эту минуту как-то поддержать Шона — он положил руку ему на плечо и заглянул в глаза. Инкуб с удивлением посмотрел на него, потом перевёл взгляд на меня и... Произошло невозможное. Его сердечный vis-центр озарился маленькой белоснежной вспышкой.

— Свет и Тень! — вырвалось у меня.

Шон прижимал руку к груди, из глаз катились слёзы.

— Что со мной? — он переводил взгляд с меня на Лиана, но мы не спешили отвечать — сами не могли поверить в происшедшее.

— Я... Я полон?

— Ты вспыхнул, — наконец, произнёс Лиан. — Сгенерировал. Это бывает.

— Но не с инкубами, — возразил Шон.

— Ну, так ты и не инкуб. Ты непонятно что на основе инкуба. Я ведь тоже не совсем флерс.

— Супер-эксклюзив, штучная работа в единственном числе, — немного истерично рассмеялась я. — Ох, может, хватит на сегодня? Пора закончить этот день свершений и открытий. Завтра будем со всем разбираться.

— Угу, я пойду спать, — и Лиан, зевнув, как ни в чём не бывало пошёл к себе. — Всем хорошей ночи, — донеслось из коридора.

Шон, ещё не привыкший к таким скачкам в поведении флерса, опять выглядел ошарашенным.

— Уйдёшь или останешься? — спросила я его. Он открыл рот, чтобы произнести 'как вы хотите?' — я ясно 'услышала' это по связи, но увидев на моём лице недовольство, остановился и, подумав, сказал:

— Я полон. Кормиться мне не надо. Я бы хотел остаться.

— Ну, тогда диванчик твой.

— Вы позволите мне вас разбудить?

Я улыбнулась.

— Лиан не позволит, это его привилегия.

— А потом? После завтрака?

Я пожала плечами.

— Видно будет.

Упав на кровать, я зарылась в подушки, предвкушая, что оставлю этот сумасшедший день позади, и тут раздалось басовитое и требовательное 'Мэу!'.

О Свет и Тень!

— 'Шон, впусти её', — встать я уже просто не могла и попросила инкуба, зная, что тот не спит.

Кисс неспешно прошла в приоткрытую дверь и так же размеренно залезла на кровать, прошла по мне и устроилась у меня на голове.

— 'Хорошо, что она такая лёгкая', — было последней мыслью этого дня.

Утром Лиан разбудил меня, как обычно, а вот дальше всё пошло вверх дном. Кисс вмешивалась в наш vis-обмен, играла с потоками силы, как кошка с клубком, а при попытке депортировать её из комнаты подняла вопль убиваемого. Я не выдержала и не донесла её до двери, уронив на пол. Кисс так и осталась лежать, где её уронили, изображая жертву хозяйского произвола.

Когда мы с Лианом закончили, он её тут же подобрал и принялся тискать и подкармливать. Кисс брала от него светло-зелёную силу, розовой у неё было предостаточно — натянула с меня, пока я спала. Хорошенький фамилиар, вампирствует и браконьерствует, пока хозяин спит. Вот уж мало мне было проблем в жизни.

Выйдя из спальни, я подивилась странным ароматам, доносившимся из кухни.

— 'Инкуб завтрак готовит', — кисло пояснил Лиан. Пришлось его обнять и чмокнуть, уверяя, что лучше его печенья и компота всё равно ничего нет и быть не может.

Шон возился на кухне, и опять мордашка молодого Бреда Питта казалась неудачной прозрачной маской. Уверенные, несколько театральные жесты так и кричали о выходце с ближнего востока, а довольная и немного лукавая улыбка выдавала совсем не юный возраст.

— Кофе. И... к кофе.

Это от сладости шли такие соблазнительные запахи. Десерт был тягучим, невероятно сладким и невероятно вкусным. Его хотелось есть и есть. Значит, и Шон умеет насыщать пищу своей силой, когда готовит. Лиан, смешно принюхавшись, сгрёб десерт прямо пальцами и, пристроившись рядышком, принялся есть с руки. Я-то знала, что вид у него при этом, честно скажем, полного идиота, а Шон такое зрелище видел впервые. Ничего, пусть привыкает.

— Флерсы — очень странные существа, — констатировал он.

— Знаешь, инкубы иногда ещё страньше, — ответила я. У меня было время подумать о вчерашних событиях, о Ники и Тони.

— По поводу женитьбы ты сам решил или Ники?

— Тони. А Ники согласилась.

— Шон, но ведь по нашим законам связавшие себя обетом супружества всё делают вместе. Всё, — подчеркнула я. — А я не думаю, что Тони сможет полностью обеспечить её силой, и ей не потребуется... подкормка на стороне.

Инкуб задумался.

— А Тони слишком человек, чтобы такое разрешить или разделить, — закончил он мою мысль.

— Угу. Так что пусть живут в гражданском браке, так сказать. Или зарегистрируются в мэрии, если уж Тони так неймётся.

— О! Мэрия — это выход! — обрадовался Шон.

Я скептически глянула на него, но возражать не стала.

— Шон, а вообще я хотела поговорить о делах.

Шон изобразил 'я весь внимание', но тут в кухню ввалилась Кисс на бреющем полете и прямиком плюхнулась на стол. Естественно, мы с Шоном уставились на неё. Фамилиар с нахальством разбалованной кошки протопала к тарелке со сладостью и принялась, чавкая, есть. Тут меня посетила мудрая, но очень запоздалая мысль, что надо было узнать, как соседская кошка, чью шерсть я взяла, ведёт себя. По иногда доносившимся крикам я подозревала, что она не слишком воспитана, но чтоб настолько... Присмотревшись, мы увидели, что Кисс не ест, а откусывает кусок, держит во рту и выплёвывает. Меня это настолько взбесило, что я впала в ступор, дабы не прибить свежесделанного фамилиара. А Шон тем временем догадался, в чём дело.

— Кири-кири, — он приманил её на пустую ладонь, предлагая ей свою силу. Кисс оценивающе оглядела его, подошла, ткнулась носом, а после принялась тереться об него, как настоящая кошка тёрлась бы о пятно валерьянки.

— Я... вас слушаю... леди.

— Зачем?! Зачем я это породила, а? — не выдержала я.

— Чтоб скучно не было, — вдруг ответил Лиан. — Мне, — и зачерпнул новую порцию сладкого.

— Не переешь, — обеспокоенно произнесла я. — В нём сила Шона.

— Угум... Инкубы опасные.

— Ну, хорошо, хоть уже не 'плохие', — не выдержал Шон и тут же бросил на меня виноватый взгляд, мол, извините, сорвался.

— Не плохие, — как ни в чём не бывало, согласился Лиан. — Но опасные.

— Больше не бери, — решила я.

— Угум...

— А... Так вот... О деле...

— Да, леди, — тоном секретаря экстра-класса откликнулся он.

— Я хочу, чтобы ты собрал всех беженцев с Майями, осевших у нас, скажем, сегодня вечером. Это проблематично?

— Нет. Во сколько вечером?

— Сразу после заката.

— Сделаю, леди.

Я уловила по нашей связи какое-то замешательство.

— Говори.

— Я их соберу, — твёрдо сообщил Шон. — Но они захотят знать, зачем их собирают.

— Ах, ну да... Ну, понимаешь, я хочу с ними познакомиться, поговорить, узнать их хоть немного. Мне надо выходить из изоляции... В общем, просто поговорить и познакомиться.

— Ясно, леди, — резюмировал он.

Днём я, как обычно, занималась делами ресторана и проведала Ландышей. Мне показалось, что им получше, что нахождение в парке на них действует благотворно, но не спешила в это верить и радоваться, у меня закрадывалось подозрение, что их vis-система устроена так, что срабатывала на определённый уровень наполненности, превращая зелёную силу в черноту. Если им в ближайшие дни без причины станет хуже — значит, я права. Только толку от этой правоты не будет никакого, я по-прежнему не представляла, с какой стороны взяться за эту проблему.

Вечером, к указанному времени, в нашем маленьком банкетном зале, заказываемом обычно для деловых обедов и романтических ужинов, стала собираться пёстрая и разношёрстная компания.

Первыми, как и положено, пришли Венди с Ники, следующими были четверо молодых и слабых розовых — две девушки и два парня. В ночь битвы с вампами они сидели в машине, и я успела их запомнить. А за ними поодиночке или же парами стали прибывать неизвестные мне filii numinis. И красные, и зелёные, слабые и не очень, они слились в одно серое пятно — среди них не было ни одного по-настоящему сильного: белого или чёрного, ярко-красного или сочно-зелёного. Все 'условные'. Балласт...

Вокруг овального стола с фруктами, овощами и мясом, вплотную друг к другу, стояли стулья, зал не был рассчитан на такое количество гостей. Беженцев уже было не двенадцать, а девятнадцать — подтянулись, узнав, что их товарищей так легко приняли на вполне приемлемых условиях.

И вот все девятнадцать пришли; интересно, чей авторитет пригнал их сегодня, мой или Шона? Жаль, у меня не было возможности последить за ними в неформальной обстановке, без меня — как-то до этого дня не возникало необходимости подглядывать за посетителями.

Когда я вошла, все разговоры смолкли, как будто кто-то выключил звук. В лицах, обращённых ко мне, читались самые разные эмоции от симпатии до страха и даже брезгливости. Последнее меня удивило. Некрасивый тёмно-зелёный, не сумевший или не захотевший скрыть свои эмоции от моего внимательного взгляда, опустил глаза, как и положено по этикету.

— Здравствуйте, я рада, что вы откликнулись на моё приглашение, — начала я совершенно в человеческой манере, беря на себя роль гостеприимной хозяйки. — Прошу, рассаживайтесь. Угощайтесь, эта пища приготовлена и принесена людьми, и я ручаюсь за её нейтральность.

Ответом мне был нестройный гул приветствий и вежливых благодарностей; незаметно в зал зашёл Шон и устроился на стуле в углу, как и было уговорено. Я, подавая пример, уселась с острого конца овала, оказавшись тем самым во главе стола, по правую руку от меня тут же села Венди, рядом с ней стали пристраиваться молодые розовые, а Ники осталась стоять позади меня. Как слуга. Пришлось оглянуться и безмолвно, жестом усадить её. Розовые без слов, как дрессированные собачки, синхронно встали и передвинулись на один стул, освобождая место для Ники рядом со мной. Другие гости посмотрели на это и сделали выводы. Ну конечно, эта четвёрка молодых и бесталанных будет демонстрировать лояльность, если не покорность. Им, отличающимся от инкубов и суккубов только тем, что их не опустошает проклятье каждый закат, некуда деваться — они ничего не знают, ничего не могут. А остальные?

Я аккуратно переключилась на vis-зрение. Вот зелёная пара: весенний и осенняя , выглядят, как фермеры на пенсии, чего их занесло в мегаполис? Вот красный, похож на Арденте, как отражение в мутном зеркале — слабее и тусклее. А эта красная, жгучая брюнетка, воплощённая Кармен, пожалуй, самая сильная из всех, но она старается произвести хорошее впечатление, не лезет на рожон. Попытки флирта со мной не в счёт — то, что меня это напрягает, не её вина, она-то лишь прощупывает почву. Поймав очередной пылкий взгляд, я еле заметно отрицательно качаю головой, она изображает отчаяние, надувает губки, но через секунду уже мило и спокойно улыбается. Ха... может, мы с ней даже подружимся. Словно получив эстафету, за флирт принялся 'тень Арденте', его я игнорирую полностью, разглядывая других гостей. Ещё четверо — 'грязнули' разной степени 'грязности'. Двое брутальных мачо — эталонные плохие парни. Мне совсем не жалко дур, западающих на них — они честно предупреждают всем своим видом: 'I'm a trouble'. Третий — этакий хлыщ, красиво-змеиный, лет под сорок, я бы такому руки не подала. И четвертая — копия нашей Эдалтери, но без её наглости и самоуверенности. Нет, с людьми она, конечно же, грозная богиня, но явно чувствовалось, что среди таких же, как она, divinitas ей крайне неуютно. Похоже, я встретила такую же отшельницу, как и я сама... в прошлом. Остальные пять были тёмно-зелёные. Двое братьев-болотников, очень молодых и неуверенных в себе. Двое мускулистых без возраста дядек — эти имеют дела с волками, их vis явно отдавала мохнатыми, как и у Ники теперь... Они перевёртыши? Или стремятся ими стать? И последний: тот, что так странно отреагировал на меня. При взгляде на него vis-зрением, мне стоило большого труда сдержаться и ничем не выдать себя — у этого 'болотника' был выжжен либидо-центр. Только то, что для зелёных либидо — не генерирующий и не хранящий vis-центр, спасло его от полной деградации и трансформации. А вот Руфус, мой гадкий кузен, после того как я, не рассчитав силу наказания, искалечила его, трансформировался... И в том, что он теперь 'недовамп', львиная доля мой вины, но я себя успокаиваю тем, что и до травмы Руфус был мерзкой дрянью.

Гости расселись и положили еду себе на тарелки, далеко не все спешили её пробовать. Не побоялись красная и 'перевёртыши', остальные, даже розовая четвёрка, лишь делали вид, кромсая и гоняя пищу по тарелке.

Я обратилась к 'дядькам', жующим стейк с кровью.

— Попробуйте ещё вот этой свинины на палочке, она приготовлена на открытом огне и чуть прикопчена. Или на ваш вкус она слишком 'готова'?

Один, тот, что постарше на вид, понимающе и одобрительно хмыкнул.

— Именно так, Белая Леди, слишком 'готова', но стейки отличные!

'Белая Леди'? Это они меня так зовут или это титул Элейни?

— Какое волшебное пирожное... — мурлычущий бархатный голос 'красной'.

— Да, у меня замечательный повар, он стажировался во Франции, и его конёк в десертах — маскарпоне.

После этого близнецы-болотники рискнули попробовать запечённые баклажаны, и кто-то из розовых даже поднёс вилку ко рту.

Спасая положение и отвлекая внимание от своих трусящих товарищей, в разговор вклинилась Венди.

— Тори и Грэд, — указала она на дядек, — были... у нас... силовиками. Они контролировали наших волков.

— О да, это заметно, — вежливо покивала я.

— Ваш лорд Седрик сказал, что мы не нужны ему, и намекнул, что мы не нужны в городе, — немного настороженно сообщил то ли Тори, то ли Грэд.

— Не хочется быть невежливой и негостеприимной, — я решила сказать всё как есть, открыть карты, — но вы двое слишком сильны и нарушите баланс мохнатых в нашем городе. У Седрика своя стая, ну а кто хочет быть настоящим волком, остаётся в свободной стае. Ни Седрик, ни свободные вам не рады, насколько я могу судить. Может быть, вам стоит порасспрашивать о слабых стаях в небольших городах. Если, конечно, у вас есть что предложить мохнатым, если вы действительно можете патронировать стаю.

— В Майями была стая в шестьдесят два мохнатых. Мы умеем и можем патронировать стаю. И нам интересна именно стая Нью-Йорка.

Я пожала плечами.

— Глава города дал понять, что вы нежелательны. Вам мало будет захватить наших 'свободных' волков, надо будет ещё налаживать контакты с Седриком. И если вы посчитали его слабым и 'травоядным', то здорово ошиблись. Подумайте, стоит ли Нью-Йоркская стая такого... такой головной боли.

— А вы? Вы тоже считаете, что мы нежелательны?

Вот он, самый главный вопрос-проверка.

— Глава города — лорд Седрик, — спокойно ответила я. — На нём лежит ответственность за соблюдение режима секретности, и он занимается политикой в городе. В рамках своих полномочий.

— Угу, — дядьки задумались. Им даже не надо было переглядываться, я явственно ощущала мощную ментальную связь между ними.

— Но мы могли бы быть удобнее, чем избранный вожак, — сказал тот, что помоложе.

Я иронично подняла бровь

— Удобнее мне — да. Если бы я была Главой города. Но Глава — лорд Седрик.

Они синхронно кивнули, как бы признавая поражение. Им отлично жилось при Элейни, которой не было никакого дела до оборотней. А вот Седрик — плоть от плоти мохнатых, они его кровный интерес, и конкурентов он не потерпит. Вот так-то.

— Я думаю, лорд Седрик поможет вам с информацией о стаях в других городах, — произнесла я.

— Ну что ж, это было бы неплохо, — завершил беседу старший.

— А вы, — обратилась я к зелёной паре, — признаться, я не понимаю, что вы делаете в душном бетонном городе.

Они смущённо переглянулись.

— Мы потеряли наше ранчо год назад, и денег на новое у нас нет, — заговорила осенняя жена. — Оук тяжело перенёс зиму, впал в спячку, и я настояла на приезде сюда в надежде нормально пережить лето. Но, похоже, мы совершили ошибку.

— Да, чахлость здешней природы — не то же самое, что осень... Это просто чахлость.

— Мы слышали... — она замялась, я взглядом предложила ей продолжить. — Мы слышали, у вас где-то есть ранчо... Мы готовы связать себя клятвами... вассальными... или слуги, — тихо закончила она.

Зелёная пара на моей цветочной ферме? А что? Это было бы неплохо.

Я улыбнулась:

— Думаю, мы можем обсудить это позже.

Муж с женой переглянулись и молча кивнули.

— Вы уже нашли себе территорию? — обратилась я одновременно к Красной и Копии Эдалтери. Они обе утвердительно кивнули, грязнуля — скованно и настороженно, Красная — флиртуя. Боюсь, эта бестия будет покруче Шона в умении заставить себя хотеть.

— А вы? — обратилась я к братьям-болотникам. — Каковы ваши чаяния?

Они заполошно переглянулись.

— Никаких... У нас нет никаких планов, Белая Леди, — с полупоклоном ответил один.

Я удивлённо подняла бровь и выжидающе посмотрела на Венди. Она всё правильно поняла.

— Тук и Тан — мостовики, я думаю, они хотели бы поселиться где-нибудь у воды или моста...

Я с интересом посмотрела на них. Не так я представляла себе мостовых троллей, да я вообще себе их никак не представляла. Хотя какие они тролли? Они затюканные полукровки.

— Как интересно! Никогда не встречала мостовиков. Вы следите за мостами или разрушаете?

Они синхронно пожали плечами.

— У нас ещё не было своего моста. Отец за последним мостом следил, а предпоследний разрушил...

— Ну, если вы пообещаете не разрушать мосты, то не вижу причин, почему бы вам здесь не остаться.

Близнецы смущённо кивнули, чуть не зарывшись носами в тарелки.

— Вы собираете балласт и гоните сильных, — вдруг сказал 'дядька'.

— Гоним... Если бы вы принесли вассальную клятву Седрику, он бы вас не прогнал.

— Мы можем принести её вам.

— А мне она без надобности, — я подалась вперёд, заглядывая в глаза тёмно-зелёному. — Я защищаю себя сама. Думаю, вы слышали об этом.

— Да уж, — буркнул дядька и отвёл взгляд, блюдя этикет.

— Мне жаль, что вам нет места в Нью-Йорке. Но двух вожаков на одной территории быть не может.

— Угу.

Не к месту выскочила мысль, что эти двое силовиков не смогли защитить Элейни от вампов, значит, сильно жалеть о них как о боевых единицах не придётся. Двое trouble лениво ели, один — ту самую свинину на палочке, второй — пирожное... А они враждуют между собой, несмотря на то, что сели рядом; впрочем, 'хлыщ' тоже уселся рядом с ними. Filii numinis, осознанно или нет, расселись по цветовому спектру. Условно-белые напротив условно-чёрных, зелёные против красных. Забавно: три, нет, четыре, если считать зелёно-белого фермера, неравных сектора.

Я обратилась ко всем трём 'грязнулям':

— А вы, господа, с правилами ознакомлены? Территорию нашли?

Они закивали и пробурчали вразнобой что-то подтверждающее.

— А вы, уважаемый, — обратилась я к тому неадекватно среагировавшему тёмно-зелёному, — как устроились в нашем городе?

Что-то меня смутило в нём, но я была слишком удивлена его vis-калечностью и поэтому не могла понять, что не так. Хотелось ещё раз его хорошенько рассмотреть vis-зрением, но пока длится беседа, это крайне невежливо.

— Да, я нашёл своё место под солнцем, — криво усмехнувшись, ответил он. — А как поживают те флерсы и не-флерсы, которых вы забрали у вампов? Стоила ли овчинка выделки? Или те не-флерсы уже мертвы?

Я была настолько шокирована его отповедью, что молчала несколько секунд. Стояла гробовая тишина, все замерли. Хорошо, что я поставила самые сильные щиты — никто не мог увидеть, что со мной творится, если бы рискнул переключиться на vis-зрение. А вот лицо меня всё же выдавало...

— Вы в своём уме? — тихо спросила я. — Вы считаете нормальным задавать такие вопросы белому универсалу?

Он враз побледнел, спал с лица — теперь я полностью поняла эту идиому. А я, наплевав на приличия, переключилась на vis-зрение, рассматривая его. Пятна! Пятна, как на Мальве и Пижме! Его кусали? Свет Обжигающий! Ну почему я не расспросила флерсов? 'Потому что пожалела и не захотела напоминать расспросами о кошмаре', — буркнула я сама себе.

Болотник тем временем пришёл в себя и принялся огрызаться. 'Сгорел сарай, гори и хата', — так сказал бы Костя, характеризуя его поведение. Я думала о чём угодно, лишь бы не концентрироваться на словах этого калечного, не пускать их внутрь и не давать им силы.

— А что, Белая Леди, натравите на меня вашего раба? Этого инкуба маскирующегося?

Шон от этих слов поднялся со своего стула, намереваясь что-то сказать, а может, и сделать.

— Сядь.

Приказ вышел негромким, но многие вздрогнули, услышав это короткое слово. Шон тут же опустился обратно на стул.

'И когда я успела стать такой властной?' — мелькнула шальная удивлённая мысль.

— Я, уважаемый, — тихо сказала я, чувствуя себя в музее восковых фигур, — сама могу разобраться с тем, кто угрожает мне или тем, кто мне дорог. Вы забылись? Или хотели нанести мне вред своими словами?

Хорошо я поставила вопрос — он не забылся, он хотел укусить, как шавка, с лаем выскакивающая из-за угла в надежде напугать и цапнуть.

Тут уже искалеченный болотник бравировать не стал.

— Прошу меня простить, госпожа, я ни в коей мере не хотел нанести вам вред.

Не резкое треньканье, а тихое, но неприятное жужжание прозвучало при его словах. Ложь преуменьшением.

— Но и не забылись, — сама себе сказала я.

Он не смел раскрыть рот, дабы не соврать ещё раз.

— Господа, дамы, прошу вас, угощайтесь, — обратилась я к divinitas, успешно изображавшим статуи. Они послушно принялись ковыряться в тарелках. Несколько секунд стояла тишина, нарушаемая лишь тихим звоном приборов, и тут Красная — Эльвиса — весьма непринуждённо принялась болтать, обсуждая десерты, сладости и фрукты. Я с радостью поддержала эту тему, и наш глупый щебет немного разрядил обстановку. Постепенно к обсуждению подключились и розовые, естественно, знающие толк в сладостях. Мы дружно сошлись на том, что лучше мёда ничего нет, но хороший мёд сейчас большая редкость. И переключились на болотников. Мостовики, смущаясь, признались, что обожают садовых улиток и какую-то траву, о которой я ничего не знала. Розовые встретили это признание фырканьем и смехом, я шутя погрозила им пальчиком: мол, не обижайте моих гостей.

— Ну а вы, господа? Дичь, и покрупнее? Или экзотика вроде откормленных сусликов? — спросила я Тори и Грэда.

— Суслики?! Ну, нет! Молодой олень! Мясо, чуть прокопчённое на костре... — на их лицах расплылись одинаковые довольные улыбки. Хищники, что с них взять.

— А вы, Оук? Злаковые или травы?

— И травы, и злаковые, — крякнув, согласился он. Ну, вылитый дедушка с фермы.

— А вы у нас самые цивилизованные, — подколола я 'грязнуль'. Они едят всё, как люди, и любят острые специи.

— Да уж, мы единственные, кто может отдать дань мастерству вашего повара, — ответил 'хлыщ'. У него оказался очень приятный голос, и его 'противность' сразу упала на несколько пунктов. — Мясо на палочках восхитительно, я не могу понять, в чём его мариновали. Салат с мясом — один из лучших, что я ел за свою долгую жизнь, однако при дворе Людовика Четырнадцатого его готовили всё же лучше.

— Я думаю, дело в ингредиентах: пусть мы сами готовим майонез, но яйца всё те же... машинные какие-то. И так практически со всем.

— Совершенно с вами согласен, Белая Леди.

И тут дверь открылась, и бесшумной тенью вошёл Тони, я теперь могла 'чуять' и его, и Шона, если они недалеко.

Соблюдая этикет, ТиГрей встал на одно колено, а потом чуть привстал, дотягиваясь до моего уха, и еле слышно прошептал:

— Ник и Тод пришли незваными.

Ник? И Тод... Ник Стивенсон и его преемник Тод! Вожаки свободной стаи — настоящий и потенциальный.

— Угости их на свой вкус, и пусть ждут.

— Да, леди, — и так же бесшумно и быстро выскользнул за дверь.

Гости вежливо сделали вид, что ничего не заметили, но 'дядькам' вежливость была совсем не свойственна.

— Это ваш волк? Хотя, я бы не сказал, что он волк.

— Собака, — вежливо улыбаясь, ответила я.

— Хм... Собака... без стаи.

— Для собаки стая — это хозяин, — вдруг ответила Эльвиса.

Дядьки глянули на неё, как будто у той выросло две головы, и молча уткнулись в тарелку, а Эльвиса подмигнула мне, вот бестия! И что с ней делать?

Ещё какое-то время мы болтали, обсуждая погоду и людей — две вечные темы для divinitas. И после кофе, чая и сока — каждый выбрал, что хотел — гости начали откланиваться. Первой ушла грязнуля, дезертировала, можно сказать, за ней братья-мостовики. Потом тройка мужчин-грязнуль, причём 'хлыщ' на прощание меня удивил и окончательно к себе расположил:

— Красно-чёрные никогда не будут симпатичны белому универсалу, но прошу поверить мне, леди, мы не хотим создавать вам проблем, — двое trouble подтверждающе закивали за его спиной. — Мы хотим спокойной жизни.

— Тогда держитесь подальше от вампов.

— Всенепременно.

После прощания с дядьками, Тори и Грэдом, я выделила им в сопровождающие Шона, отдав ему приказ по ментальной связи: отбить нюх этим полумохнатым, чтобы они не узнали о моих гостях: Нике и Тоде. Шон расстарался на славу, непередаваемая смесь ванили, корицы, мускуса и... кажется, амбры душным облаком окутала дядек, те вылетели пулей, еле слышно рыча от досады.

Зелёную пару я пригласила прийти завтра утром, и они, ободрённые, быстро покинули нас. Розовые испуганной скованной стайкой вразнобой попрощались и тоже смылись. Ушли бы и раньше, но они обязаны быть вежливыми. Интересно, чем они так напуганы и отчего так скованы в общении со мной. Ники никуда не спешила, как слуга, она терпеливо ждала моего разрешения удалиться, а может, и не рвалась никуда, ведь смена ТиГрея ещё не кончилась. Венди, поддерживая подругу и отца, тоже никуда не уходила.

Покалеченный болотник всё рвался смыться, но я почти в открытую не пускала его, прощаясь с другими. Под конец он смирился и просто ждал, что судьба, в моём лице, ему уготовила.

В итоге остались он, Эльвиса, Венди и Ники, ну и Шон успел вернуться, проводив полумохнатых. Тесная, почти семейная компания. Красная, побросав на девчат многозначительные и ревнивые взгляды, всё же перешла в наступление.

— Пати, ты позволишь мне так тебя называть, — обратилась она ко мне. У мужчины от такого голоса коллапс бы наступил...

— Да, Эльвиса, позволю... Себя так называть, — ответила я, подыгрывая ей.

— А что ещё ты мне позволишь? — говоря это, она пересела на ближайший ко мне стул, и мы оказались почти вплотную. Как сейчас говорят люди: она вторглась в моё личное пространство. Роскошные смоляные локоны, смуглый бархат кожи, точёный нос, крупный и чувственный рот, а главное, омуты чёрных, как южная ночь, глаз, были слишком близко. Дискомфортно близко.

— Эльвиса, — предупреждающе произнёс Шон за моей спиной.

— Что такое, Чери? — тут же вскинулась она. — Боишься, что я дам ей то, чего ты не можешь? Я очень многое могу, — это уже адресовалось мне и сопровождалось убойной дозой соблазна. Спасибо Свету и Тени, что щиты я умею делать на совесть — ничто не просочилось, и голова оставалась ясной и трезвой.

— Я верю, Эльвиса, верю. Но не стоит так тратиться на меня, я же не человек. Твои чары сбоят.

За спиной раздался довольный смешок, а Эльвиса обижено скривилась.

— Я не хотела ничего дурного. Я просто обещаю и могу выполнить свои обещания.

— И что ты хочешь взамен? — спросила я.

— Взамен? — удивилась она. — То же, что и он, — указала за спину на Шона.

Я неуверенно поёрзала на месте, не понимая, о чём это она.

— 'Шон! Она что, суккуб?!' — 'проорала' я по ментальной связи. Перестаралась. Шон ощутимо 'вздрогнул' и ответил:

— 'Нет. Она filii numinis из какого-то чахлого южно-азиатского пантеона'.

— 'А что она хочет?'

— 'Белую силу', — удивлённо отозвался он.

Вот оно что...

— Эльвиса, я не гонюсь за острыми ощущениями, да и сейчас у меня полно других проблем. У меня сейчас партнёров по vis-обмену больше, чем мне нужно. В общем, спасибо за предложение, но оно совершенно не ко времени.

— Ах, Пати... Ну, что же ты? Я ведь не в нахлебники прошусь! — ненависть Шона вспыхнула чёрной звездой, и я быстро захлопнула связь. — Я буду полезна! Я ведь генерирую силу. Генерирую, а не собираю и приношу в решете.

— Перестань пинать Шона, — устало попросила я.

— Извини.

Соблазн был велик. С Шоном я всегда буду полуголодной, я никогда не смогу насытиться полностью, получить всё — инкубы не созданы для этого. А вот Эльвиса... Выкупаться в жаркой, пряной и пьянящей силе... Напиться допьяна...

— Давай я разберусь со своими проблемами, и мы вернёмся к этому разговору, — слова сами сорвались с губ. Я слаба. И на меня действуют соблазны.

Эльвиса весь разговор ловила мой взгляд, и я наконец-то посмотрела ей в глаза.

— Ты не пожалеешь, я обещаю, — она невесомо коснулась пальцами моей щеки и предложила силу. Я не устояла. Потянувшись к ней, я чуть раскрыла щиты, самую малость и только для неё — иначе мне не принять подарка.

Глоток в поцелуе принёс головокружительный водоворот чувств: радостное ожидание и азарт, бесшабашную рисковость и светлую грусть, радость, от которой тело не слушается и лишь улыбка застывает на лице, и щемящее чувство прекрасного мгновения, радостная злость и восторг победы... Чувства накатывали, одно за другим, не успевая утомлять и затягивать...

Я тяжело вынырнула в реальность. Все смотрели на нас. Шон — с болью, Венди и Ники — с опаской и завистью, болотник же кривился, будто непотребство увидел.

Эльвиса приходила в себя, до удивления напоминая Лиана, когда его траванул Шон. Отдав мне глоток, она отпила от меня, а я сегодня была 'зелена' из-за щитов.

— Ты в порядке? — мягко спросила я.

— Да...— тихо отозвалась она.

— Ты не передумала?

— Не-ет. Никогда, — её глаза полыхнули восторгом. А я потупилась, чтобы скрыть, насколько мне понравилось. Эльвиса, можно сказать, была красным универсалом, обычно красные предпочитают иметь дело с сексом, то есть похотью, её легче всего вызвать, но Эльвиса могла всё. И меня это очень впечатлило. А как она восприняла мою бело-зелёную с искоркой красного силу, я могла лишь гадать.

— Ну, тогда увидимся, — я попыталась взять в себя в руки, у меня ещё куча дел.

— Увидимся, — отозвалась Эльвиса и пошла к двери. 'Она ещё пьяна', — с тревогой подумала я.

— Тебе очень повезло, — услышала я её голос за спиной и обернулась, успев увидеть, как Шон вывернулся и жадно впился поцелуем в её руку, погладившую его по щеке. Мгновение, и она протрезвела.

— Не наглей, — и, отобрав ладошку, она ударила его по кончику носа, как собаку.

— Я оказал тебе услугу, — буркнул Шон.

— Угу, — бросив на меня последний взгляд, Красная удалилась. А я осталась сидеть с ощущением, что только что в разы усложнила свою жизнь. Но если был бы выбор, то я опять поступила бы так же. Поддаваться соблазнам удивительно приятно.

— Ну, может, теперь я пойду? — жёлчно поинтересовался Болотник.

Это окончательно вернуло меня к реальности.

— Нет. У меня есть вопросы, — ответила я.

— Задавайте.

— Ваш vis в чёрных пятнах, что это значит?

Он застыл, как загнанный зверь, потом потерянным взглядом обвёл всех нас.

— Да чтобы вам всем во Тьму...

— Не смей! — взревел Шон. — Самум! Не смей никого проклинать, кроме меня.

— Тогда чтоб ТЫ провалился во Тьму и Хаос! Чтоб ты истаял, и ничего не осталось от тебя!

Болотник вдруг затрясся в беззвучном плаче, скрутившись пополам и закрыв голову руками.

Я в шоке уставилась на перепуганных девчонок, но они тоже не понимали, что происходит и почему.

— Рассказывай, Самум, рассказывай, — произнёс Шон, и я поразилась сочувствию в его голосе, ведь этот гад только что его проклял.

— Что рассказывать, Шхан? Что? Ты сам всё понял, — выговорил он. — Это я выдал тебя вампам, а уж они рассказали той грязнуле. Я... Я впустил их во дворец, — произнёс он и успокоился, будто сбросил тяжесть.

— Что? — Венди в гневе и ужасе уставилась на него. — Ах ты, мразь! — Она замахнулась, собирая силу, но Шон неуловимым движением толкнул её, да так, что она шлёпнулась на задницу.

— Ты! Да как ты смеешь?! — она, казалось, вот-вот взорвётся от возмущения. — ПрОклятая тварь! Инкуб убогий!

— Венди! — Мой голос опять прозвучал неожиданно властно, все взгляды метнулись ко мне. — Успокойся. Не ломай свою Долю.

На несколько мгновений в комнате вдруг стало совсем тихо. Полная всепоглощающая тишина.

— Шхан? — вопросительно выдохнул болотник.

— Да, — так же тихо, но твёрдо ответил Шон на только ему понятный вопрос.

Тем временем Венди чуть пришла в себя и встала с пола, вздохнула, собираясь с мыслями.

— Прости меня, младший отец, я произнесла жестокие и глупые слова в гневе, — тон её не был полон раскаяния, но она честно пыталась извиниться.

— Прощаю, дочь-старшая-надо-мной. Я посмел остановить тебя, потому что... Пойми, Венди, Элейни не должна была его калечить, вернее, отдавать мне этот приказ. Она совершила зло куда большее, чем было необходимо. Да, он угрожал её власти, но не жизни, а она сломала его жизнь ради своего... комфорта, и это всё ей вернулось сторицей.

— А мы? — Венди опять завелась. — Мы все в чём провинились? Он всех нас лишил дома. Всем нам поломал судьбы!

— Изменил, — вдруг тихо произнесла Ники из своего угла, о ней все успели забыть и теперь с удивлением таращились.

— Я... Я просто не думаю, что всё изменилось к худшему, — смущаясь, пролепетала она.

— Для тебя — да. А я лишилась матери и старшего отца! — Венди обхватила себя руками за плечи, будто ей было холодно или больно. — Когда я увидела их, искалеченных и пустых, когда они прогнали меня... А ведь могли и оставить при себе, заставить кормить и лечить... Я поклялась, что убью предателя, — тихо закончила она.

— Убей меня.

Меня передёрнуло от этих слов, Ландыши произносили эти слова так же — просяще.

— Ага, лёгких путей захотелось, — жёлчно выдала я. — Ну, уж нет, Самум, наворотил дел, отомстил — теперь расхлёбывай. И не смей! Не смей ломать её! — я ткнула в Венди. — Она белая! И не запятнает себя убийством слабого. Я уж промолчу о том, что убить себе подобного — всё равно, что проклясть себя. Она ребёнок и не понимает этого, а ты понимаешь! И ты действительно мразь, раз подталкиваешь её к этому.

Болотник опустил голову, ему действительно стало стыдно.

— Но сломанная клятва... — робко произнесла Венди.

— Отдай её мне, — ласково предложил Шон. Венди смутилась, как смущаются от неожиданно дорогого подарка, а вот я кое-чего не понимала.

— Шон, тебя только что прокляли, а ты собираешься как-то забрать себе сломанную клятву. Ты мне ещё нужен, знаешь ли.

— Ах, госпожа, — Шон заулыбался, шагнул ко мне и опустился на колени. Я смотрела на это представление в полном недоумении, он взял мою руку и поцеловал, вливая каплю силы.

— Нас, инкубов, выворачивает каждый закат, — капля силы. — Забирает всё, — капля силы. — И любые проклятия в том числе, — капля силы. — Так что мы очень полезны, мы чистильщики, так сказать, — капля силы.

— Шон, я не Элейни, прекрати пичкать меня своей силой и встань.

Он, немного смутившись, подчинился.

— Вы чистильщики. И чего вам это стоит?

Шон затравленно оглянулся, не желая отвечать на вопрос.

— Забирается проклятье в полночь, а опустошается он на закате, — ответил Самум. — В эти часы его надо положить куда-нибудь под землю. Чтобы его не было слышно. А после заката забрать и накормить, чтоб не истаял.

Кажется, у меня волосы на голове зашевелились...

— Но когда проклинают меня — всё намного легче, — поспешил вставить Шон. — Самум сделал мне одолжение, оборвав себя.

— Это он себе сделал одолжение, — мрачно ответила я.

— Да уж, — подтвердил болотник. — Те ночь и день, когда ты валялся за тонкой перегородкой, были самыми длинными в моей жизни.

Я успела прийти в себя от этих новых знаний и выдала:

— Ладно. Я так понимаю, во время следующего заката ты избавишься от проклятия Самума, а через сутки, если ничего непредвиденного не случится, возьмёшь проклятие Венди. И знаешь, Шон, ты слишком самостоятелен для того, кто почти тысячу лет был в рабстве.

Шон испугано глянул на меня, но увидев, что я не гневаюсь, промолчал. Уже успел понять и запомнить, что меня раздражают избыточные просьбы о прощении.

— А они все такие, — подал голос Самум. — Из суккубов и инкубов плохие рабы. То не думают совсем, то думают слишком много.

Это замечание меня полностью отрезвило и напомнило, с чего всё началось.

— И всё же, Самум, я хочу услышать ответ на свой вопрос, — твёрдо произнесла я. — Что значат пятна на вашем vis?

Болотник тяжело вздохнул.

— Это укусы-метки. Этот от Криспина де Майями, — он ткнул в горло. — Эти два от Лорел де Детройт, — указал на грудь. — На запястьях — Алехандро де Нью-Йорк. Видите? Побледнели. Может, совсем сойдут... Я раб многих хозяев.

— Раб? Укусы — рабские метки?

Я судорожно соображала: о том, что вампы ставят обычные метки, мне рассказал Седрик, а он тогда видел vis или ещё нет? Я не смогла вспомнить.

— А разве вампы не ставят... ну, обычных рабских меток?

— Это им ни к чему. Укусы заменяют всё — универсальная привязка, — ответил Самум. — Через укус передаются и боль, и наслаждение.

— Меня сейчас стошнит, — звонко и зло выдала Венди.

— Но они ставят что-то похожее на рабскую метку? Они в принципе, вообще делают это?

— Я понял, о чём вы. Те несчастные... Понимаете, их кусало такое множество, десять, а то и больше вампов могут предъявить на них права...

Мне стало по-настоящему страшно.

— Так что тот чёрный шнур — это не рабская метка, это нечто большее. Мне думается, это нечто вроде... ну... второго рацио, что ли... Рацио, которое перехватывает контроль, когда отдаются приказы... Ну, я так думаю...

— А вы заговорили о них по приказу?

— Не то чтобы... Я просто подумал, что когда со мной свяжутся, то спросят о них.

— Самум, я чую ещё одно место гнили, — вдруг вмешался Шон. — Ты не должен врать умолчанием.

Лицо болотника исказил ужас, он перестал дышать.

Иногда я очень быстро соображаю, жаль, что не всегда.

— Прислали замену Алехандро?

Он заметно вздрогнул.

— Из Детройта?

Казалось, невидимая рука сейчас раздавит ему горло. Тут к болотнику подскочила Венди, обняла его и окутала холодно-белым vis-цветом жалости. В её объятиях он смог вдохнуть.

— Умоляю, умоляю. Не надо таких вопросов, — задыхаясь, прошептал он.

В некоем ступоре я смотрела на эту странную картину: полуживой болотник в объятиях Венди, на её лице жалость и тень брезгливости: с такой гримасой молодёжь помогает немощным и дряхлым старикам.

Закрыв глаза, я попыталась собраться с мыслями. Ландыши!

— 'Шон!' — я открыла связь.

— 'Я забрал их. Когда провожал ярлов. Они дома', — тут же свалилось на меня.

— 'Спасибо!'

От окатившей его тёплой волны благодарности Шон не сдержался и светло и польщённо улыбнулся, но тут же снова нацепил маску невозмутимости, пока никто ничего не заметил.

— 'Ярлы?' — вырвалось у меня. Всё же моё любопытство неистребимо и вечно не вовремя.

— 'Тори и Грэд'.

— 'Угу. Самума нужно спрятать. Но в дом я его не потащу. Куда ж его деть?'

— 'Да к Единому его! Он слишком стар и слишком чужд, обессилеет, но жив будет'.

— 'В церковь? Ох, это слишком радикально'.

— 'Да нет. Не совсем в церковь...' — и Шон забросал меня образами-картинками, из которых я поняла, что речь идёт о ночлежке при церкви.

— 'Это выход!'

— Самум, — он вздрогнул и немного испугано уставился на меня. — Ты понимаешь, ЧТО ты натворил?

— Да.

— Да? А ты готов исправить хоть часть содеянного?

— Как?

— Да уж не легко и просто, — жёлчно вырвалось у меня. — Я хочу тебя спрятать, чтобы твои хозяева не могли до тебя добраться. Хочу ослабить их власть над тобой, а если получится, то и вовсе избавить тебя от них.

— Да? И что ты хочешь взамен?

Я презрительно окинула его взглядом.

— Твоей помощи в избавлении тебя же от вампов и клятвы не вредить никому из тех, кто мне дорог — будет достаточно.

— Я согласен.

— Может быть больно и плохо...

— Я согласен. Тебе не понять, насколько мне больно и плохо сейчас, ты не была рабом.

— М-да. Ну, хорошо. Эту ночь спишь здесь. На следующую Шон тебя отведёт в ночлежку. При церкви.

— Они почти не боятся Единого, — мрачно ответил Самум.

— Но в то место они точно не сунутся. Я выбирал его для себя, — ответил Шон.

— Ты всегда был дьявольски предусмотрителен для безмозглого существа.

— А ты всегда был слишком глуп для бога.

— Хотел бы возразить, да совру, — невесело ответил Самум.

В дверях опять абсолютно бесшумно возник Тони. Я не сдержалась и со стоном, в отчаянии ударилась о край стола, аккуратно так приложилась: со звуком, но чтоб шишки не было.

— Ник и Тод... — выдала я.

— Ага. Нервничают уже, — доложил Тони.

— Иду. Тебе всё ясно? — спросила я Самума.

Тот кивнул:

— Да.

— Венди, Ники, я вас не задерживаю, но и не гоню.

Девчонки переглянулись.

— Мы пока останемся.

— Хорошо, — и я стремительно вышла из комнаты.

Ник и Тод, вожак и преемник. Ещё один сложный разговор, а я на грани. Взвинчена, издёргана и переполнена новой для себя информацией, да и чужая сила всё ещё на губах, как помада. Воспоминание о глотке, подаренном Эльвисой, сбило меня с шага, как подножка.

— Эй, хозяйка, ты малость не в себе, — как бы шутя, но всё же встревоженно выдал Тони.

— Угу. Не малость.

— Хозяйка, — он загородил дверь в мой кабинет, — так не пойдёт. Успокойся, обними меня.

Секунду тупо я таращилась на него, а потом до меня всё же дошло, что это предложение силы. Я приняла его и обняла Тони, прижимаясь к нему всем телом. Такой горячий, такой сильный и такой простой. Я прекрасно понимала, что Ники нашла в нём, жаль, мне нельзя расслабиться и отдаться этой простоте и чужой силе, переложить все проблемы на него.

— Спасибо, Тони, — отстраняясь, я чмокнула его в щёку, как брата. Мне стало намного легче. Постояв ещё несколько секунд, я втянула в себя его силу, окутавшую меня, словно тёплая шаль, и восстановила щиты из виноградной лозы.

Вот теперь я готова к встрече с вожаком свободной стаи и его преемником.

— Извините, господа, но вы пришли во время званого ужина, и я не могла бросить своих гостей, — произнесла я, входя в кабинет. Тони, всё так же без единого звука, последовал за мной.

— Filius numinis извинилась, где-то небеса упали на землю, — пробурчал Стивенсон.

— О, я слишком молода и не считаю зазорной обычную вежливость. Что привело вас ко мне? — я села в кресло напротив диванчика, на котором расположились гости.

— Удивительная деловитость для женщины, да ещё и 'розовой', — опять пробурчал вожак, не в силах справиться со своим раздражением.

— Вы отстали от жизни, весь город знает, что я универсал.

— Леди Дженьювин, — вдруг подключился к разговору Тод. — Вы не обещали нам помощь, но и не отказывали в ней. Сейчас ситуация стала критической. Мы ещё раз просим о помощи. Я прошу.

— МЫ просим, — встрял вожак. — Мы просим о помощи.

— Если вы по поводу тех двух майамцев-ярлов, то зря. Седрик хоть и не любит вас, но не дурак. Он недвусмысленно дал им понять, чтоб выметались из города и искали себе стаю помельче да попроще.

— Что ж, это добрые вести. Одной проблемой меньше. Но пришли мы не из-за чужаков. Френк Сугава. Через пять дней полнолуние, и Сугава убьёт Тода.

— Откуда такая уверенность?

— Мне донесли об этом больше месяца назад: Сугава оскорбит Тода на сборе стаи и вынудит его вызвать себя на поединок чести. И убьёт. Перед прошлым полнолунием я смог отослать Тода из города, но сейчас уже не смогу. Сугава самый сильный волк среди нас. Если бы мы жили, как южные стаи, он давно был бы вожаком, а я сгнил с перегрызенной глоткой. Но мы — северные — мы больше люди, чем звери. Мы строим свою жизнь, решаем проблемы, как люди. Это у зверей кто самый сильный, тот и наверху, а у людей к силе должны прилагаться мозги, — наставительно закончил он. И этот его менторский тон выдал, насколько он на самом деле стар.

С последним утверждением я была согласна, а вот с тем, что наши волки строят свою жизнь и решают проблемы, как люди, я бы поспорила. Но не сейчас.

— У вас есть план? Я ведь не могу просто прийти и забить кнутом вашего Сугаву. Да у меня и не выйдет, даже если б хотела.

— Не выйдет? — обеспокоенно спросил Стивенсон. — Почему?

Я пожала плечами.

— Я белая, проявлять агрессию мне совсем не свойственно. Я на неё способна только при серьёзной угрозе моей жизни или тому, кто мне дорог.

— А он вам дорог? — вожак кивнул на подпиравшего стену Тони. Мой волк грациозно, на публику, приблизился ко мне, стёк на колени и заглянул мне в глаза.

— Тони дорог мне, — нервничая, ответила я. — Но причём тут это? Я никому не позволю угрожать ему.

— Слова настоящей filius numinis, — насмешливо ответил Стивенсон.

Я в возмущении открыла рот и... захлопнула его. А вожак безжалостно продолжил.

— В прошлое полнолуние, когда мы узнали, что шавки Седрика напали на своего, бывшего своего, пса-хаски, я еле сдержал стаю. Они тоже хотели поохотиться на ренегата. И знаешь, Росео, сейчас я их уже вряд ли удержу.

— Это угроза? — металлическим голосом спросила я.

— Нет, — ответил Тод, но я и бровью не повела, уставившись на вожака.

— Нет, — устало ответил он. — Это предупреждение. Я не всесилен.

— Вот как? — мною начала овладевать ярость.

Тони был в бешенстве, хоть и старался это скрыть, Тод в страхе, а вожак в страхе, раздражении и злости. Злости на всех, но на меня первую, он считал, что унижается передо мной, прося за Тода.

Ну, как тут не взбеситься?

— Ты думаешь, что, припугнув, сделаешь меня сговорчивее. Ошибаешься. Я смогу защитить Тони и от волков Седрика, и от вас. Он сам будет защищаться через пару полнолуний, а я помогу. За это время Сугава убьёт Тода и тебя. Мне плевать! А если Сугава попытается навредить Седрику или мне, то есть Тони, то получит обойму в свою тупую башку, и не останется никого! Никого, кто бы посмел посягнуть на МОЁ! Ясно? И как тебе такой план?! — выкрикивая всё это, я вышагивала по кабинету и остановилась, нависая над Стивенсоном.

— Плохой план, — с угрозой произнёс он.

— Иди и... — я выдала самое грязное и скабрёзное ругательство, какое знала.

На мгновение все застыли... Вожак, не помня себя от ярости, бросился на меня. Я неосознанно поступила так же, как во время нападения вампа на лестнице. Послав красную 'стрелу', мгновенно сложилась, скрутившись вчетверо, и как бы бросилась ему под ноги. И если тогда за моей спиной был Шон с серебряной саблей, то теперь Тони с голыми руками. И он не оплошал. Мощнейший удар в челюсть напрочь вырубил старика. Но тут Тод, пытавшийся всю беседу быть миротворцем, не выдержал и с рыком бросился на ТиГрея. Видать, не вынес, что приёмного отца так приложили. Несколько секунд шёл обмен ударами, не достигавшими цели — оба были профессионалами какого-то восточного стиля. А потом Тони, хитро вывернувшись, захватил руку Тода так же, как и Шона тогда, на крыше, похоже, это его коронный приём.

— Нет-нет!

Оба волка глянули на меня, и я, встретившись взглядом, смогла послать Тоду приказ подчинения. Секунда, и он 'поплыл'.

— Не ломай ему руку, — предупредила я Тони.

— Лады, хозяйка. А здорова ты волков по носу щёлкать, — с весёлым уважением заметил он.

— Это они меня, придурки, щёлкали! — обиженно отозвалась я.

Тод тем временем, получив приказ 'успокоиться', был отпущен Тони и просто осел на пол, глядя перед собой.

— Ты как, хозяйка, угомонилась? — ТиГрей заглянул мне в лицо и подал руку, помогая встать.

— Да вроде бы. А что? — Я пошла и проверила, как там Стивенсон. Он был жив, относительно здоров и пока в отключке.

— Ну не такое уж у них и дурацкое предложение, надо сказать. Мне совсем не хочется отбиваться от попыток меня убить каждое полнолуние, и ещё меньше хочется, чтобы все мохнатые думали, будто я комнатная собачка, слабак, прячущийся за юбку.

Я уткнула лицо в ладони.

— Тони, пойми, если бы это предложение поступило хотя бы через месяц, а лучше два. Когда мы оба чётко знали, что ты превращаешься в этого пса-монстра и легко справишься с этим... Сугавой. Отдать бы его на... съедение Шону.

— Съедение, — Тони засмеялся легко и весело. В такой смех можно влюбиться. — Ты хотела сказать, на затрахивание до смерти. Кстати, а почему мы не можем отдать его Чери?

Я вздохнула.

— Хороший ты парень, Тони, и откуда только в тебе эта лёгкость убийства? У Шона нет причин убивать Сугаву, значит, его смерть станет преступлением, за которое могут призвать к ответу. И призовут, как только недоброжелателям Шона или моим это станет выгодно. И Седрик не защитит, есть законы, которые не нарушаются, иначе наступит Хаос и Тьма.

— Жаль. Это было бы простое и безболезненное решение, — заметил он.

— Простые решения ведут в ад.

— Нет, туда ведут добрые намерения.

— Да? Спорное заявление. Но простые решения точно ведут в ад.

— Значит, туда они ведут на пару с добрыми намерениями.

— Не забалтывай меня, паршивец. Мы говорили о том, что предложение этих блохастых неприемлемо.

— Пати, Тод не должен умереть, — с жаром произнёс ТиГрей.

— Да? А чем он так ценен? Стивенсон вокруг него скачет, ты вот теперь... Молодой мальчишка, ну навыки в человеческой драке есть, но он ведь слабый зверь? Куда ему в вожаки?

— Он не слабый зверь, он контролируемый зверь. Тод может в любое время вызвать своего зверя и убрать обратно, более того, он может помочь выйти чужому зверю или упрятать его. Это редкий и ценный дар. Вожак наших свободных, во-первых, ведёт дела с людьми и divinitas, и спокойный Тод идеально для этого подходит. Во-вторых — организует стаю в полнолуние и помогает перекидываться слабым и новичкам. В других стаях, где кроме вожака есть ещё куча должностей, он не был бы главным, у наших же он — идеальный вариант. Да и потом, Пати, неужели тебе всерьёз наплевать, будет он жить или нет?

Я задумалась.

— Если на одной чаше весов ты, а на другой он, то выберу я тебя. Но если бы помощь ему не грозила твоей жизни и не вела к преступлению, я бы оказала её, не сомневаясь.

— Пати, — Тони встал на колени и взял меня за руку. — Я хочу тебе кое-что рассказать, но, пожалуйста, пообещай мне, что накажешь только меня одного.

Со стоном я закатила глаза. Ну что за вечер сегодня?!

— Тони, я ничего не буду обещать. Выкладывай, а не то я разозлюсь, а там уж посмотрим — наказывать или нет, кого и за что.

Он тяжко вздохнул.

— Хорошо. Ну, понимаешь, я и Ники... Нам снесло башню друг от друга.

— Угу, девочка хочет стать перевёртышем, и ты ей в этом пригождаешься.

— Нет, Пати, мы любим друг друга, по-разному, конечно. Она такая ещё мелкая по вашим меркам и такая глупенькая. Да, она хочет стать перевёртышем, и, занимаясь со мной любовью, тянула из меня силу и перекидывалась. Полностью.

Я в удивлении уставилась на него. Полностью? Она УЖЕ перевёртыш?

— Это случайно увидел Чери, и у него была истерика с припадком. Мы даже подрались из-за того, что он замахнулся на Ники. Орал, как свинья недорезанная. Заявлял, что ты повесишь Ники на столбе и будешь права, я же уверял, что ты не такая.

— Тони, Ники браконьерствовала. За такое в рабство отдают. И ещё она скрыла от своего лорда, то есть меня, свой уровень силы, скрыла, что перекидывалась полностью. Соврала умолчанием. Это знаешь ли, крайне нелояльно.

— Пати, не виновата она! Не виновата. Мы не понимали, что творим.

— Ну, Ники наверняка понимала, что перекидывается. Что тянет из тебя силу совсем не по чуть-чуть.

— Нет, — твёрдо сказал Тони. — Только после криков Чери она поняла, что именно делала. После того, как он ей напомнил о каком-то эпизоде в Майами, тогда она перепугалась и вообще отказалась заниматься любовью. Но я-то отказаться не могу. Я шизею от неё. А когда она говорит: 'Мы не должны. Нам нельзя', это просто взрывает меня.

— Да, я помню, три раза за полдня, кажется.

Тони польщённо улыбнулся — самец! — и продолжил:

— Чери тогда сказал, что ты рано или поздно узнаешь обо всём и, как бы ни была добра, всё равно накажешь, и что надо как-то обезопаситься. Это он заставил Ники при первой же возможности предложить себя в слуги, и он заставил нас учиться перекидываться. Ну, чтоб Ники мне помогала в полнолуние, а не ты. Он нас притащил тогда к тебе...

— Угу. Макиавелли. Инкуб-Макиавелли. Так чего вдруг ты раскололся и выдал весь ваш заговор? Неужто Ники тебя перекинула?

— Нет, было далеко до полнолуния. Мы хотели завтра ночью попробовать. И если всё выйдет, значит, мне надо биться с Сугавой. Пойми, если я справлюсь с ним, никто не посмеет со мной связаться. Я смогу спокойно жить.

— А если не справишься?

— Значит, вернёмся к уже имеющемуся варианту — комнатная собачка за юбкой.

— Угу, если жив останешься. Есть второй вариант — ты просто задаёшь трёпку сильному волку из Седриковских или свободных, и к тебе тоже никто не лезет.

— Но тогда Тод умрёт и противный старикашка Ник тоже.

Я глянула на мускулистого 'старикашку', погружённого в глубокий сон моей силой.

— М-да. Последний вопрос. Такой, вовсе не обязательный... Перед дракой надо будет быстро перекинуться, и что ты будешь делать? Заниматься сексом с Ники?

— Я думаю, ответ мы узнаем завтра.

— Ладно. Отложим всё до завтра. Будь наготове, я их разбужу.

Сначала я привела в чувство Тода, как более рассудительного, и рассказала ему всё как есть, что завтра ночью мы узнаем, в какой кондиции Тони, и дадим окончательный ответ. Потом 'разбудила' Стивенсона. Оказалось — он ничего не помнит. Помнит только, как они ждали меня, но как я пришла и что было потом — нет. Мы поспешили их выпроводить, предоставив Тоду пересказывать всё своему приёмному отцу.

В полуобморочном состоянии я собралась домой.

— Пати, — Тони перегородил дверь, — не наказывай её, прошу. Умоляю.

Я настолько устала, что сказала правду, как есть.

— Тони, её надо припугнуть для её же блага. Никто бы не простил подобного. Будь на моём месте кто-то другой, с вас троих, браконьеров и заговорщиков хреновых, шкуру бы спустили. И не только шкуру. Дай пройти, я устала.

Оставив за спиной обеспокоенного ТиГрея, я ушла домой. К флерсам. И Ландышам.

Ландыши не спали, и меня это напугало. Они ждали меня на кухне, и, зайдя туда, я замерла, как замирают, завидев хищника.

— Мы узнали, как можно обезопаситься... В какой-то мере, — произнёс мальчик. И тут я, наконец, увидела странные деревянные украшения на них. Обручи на лбу, массивные бусы из наломанных палочек и такие же браслеты.

— Осина? — догадалась я.

— Да. Она их глушит, отдаляет.

— Это хорошо, — я судорожно соображала. — Вам уже довелось проверить её действие?

— Да.

— Хорошо. Вам ведь ничто не угрожает у меня дома? — спросила я с надеждой. Какая же я всё-таки дура, так рисковала, ведь их могли похитить у меня из-под носа.

— Да. Лаборатория закрыта, поэтому мы здесь.

— Вы не голодны?

— Нет. Объелись фруктами и мёдом, — с улыбкой ответила девочка. — У вас хороший мёд.

— Ну, раз так, я пойду, открою лабораторию.

— Не надо бояться, — выдал мальчик.

— Я не боюсь, я опасаюсь. После того, что случилось в этой кухне, это вполне нормально, не так ли? — я нашла в себе силы ответить с достоинством.

Они молча кивнули.

Я устроила их в лаборатории, наскоро приняла душ и, посмотрев на свою кровать, поняла, что мне страшно. Страшно спать в собственном доме. Дожила.

Схватив подушку и лёгкое одеяло, я на цыпочках побежала в флерсную, тамошняя тахта была жёсткой, зато широкой.

Лиан и Пижма спали, касаясь друг друга. Лиан с краю на боку, свесив крылья, держа в своих руках ладонь Пижмы, а тот на животе наискось тахты. Постояв с минуту, я всё же решилась и отодвинула его от Лиана, скользнув на освобождённое место. Почему-то мне показалось неправильным отворачиваться от Пижмы, и я легла на бок лицом к нему, положив одну руку ему на плечи, а другой взяв его ладонь вместо Лиана.

'Ну вот, теперь ты спишь с флерсами, как ребёнок с плюшевыми мишками', — эта ехидная мысль была последней за тот ужасно долгий день.

Утром мне снился сон: я на росистом лугу, а луг почти весь зарос пижмой. Все горчавки любят полдень, тогда они пьянят воздух своими ароматами, однако и утром запах пижмы был приятен, но он диссонировал и даже боролся с тонким запахом лилий. Как странно, подумала я, лилия и пижма вместе. Лилия и Пижма...

Я проснулась, вспомнив, что вчера уснула не в своей постели и сейчас лежу между двумя флерсами. Лиан пошевелился, плотнее прижимаясь ко мне, и почти раскрыл крылья; привычный аромат утреннего луга и лилий победил. Я с улыбкой обернулась на спящего собственника и полюбовалась искристыми белыми с нежно-зелёной окантовкой крыльями, а после придвинулась к Пижме, вдыхая его запах. Отчего-то аромат горчавки казался очень приятным и родным, близким. Ну конечно, Календула... В полудрёме я погрузилась в воспоминания, перебирая бледно-жёлтые волосы Пижмы. Отчётливо я помнила только наше прощание, когда Календула передал мне свою силу, до этого — только чувства и ощущения: что-то родное, радостное, надёжное и тёплое, но никаких событий или эпизодов.

Из задумчивости меня вывела какая-то перемена, что-то произошло. Я закрыла глаза и прислушалась, не услышав ничего, решила, что мне показалось, и... ойкнула раньше, чем успела что-то понять.

Пижма смотрел на меня. Не вдаль, не сквозь, а на меня. Лиан, проснувшийся от возгласа, уставился на Пижму, выглядывая из-за моего плеча. Флерс перевёл взгляд на него.

— Урра! — белый вихрь взметнулся с тахты. — Ура! Ура! Ура! Очнулся!

Лиан скакал взбесившейся бабочкой, и мы с Пижмой, удивлённые в равной степени, таращились на него. Не знала, что Лиан способен так радоваться... как Фиалочка до взросления.

— Очнулся! — финальный прыжок окончился на тахте. — Ты нас помнишь? — тут же насел он на Пижму, тот отрицательно покачал головой.

— Я Лиан, Лилия. Это наша матушка-хозяйка Пати.

Я опять вздрогнула при слове 'матушка'.

— А Календула? — спросил Пижма, и Лиан враз 'потух'. — Мне показалось, тут был Календула, хотя как такое возможно?

— Пижма, — я обняла такого несчастного и беззащитного флерса. — Календула — мой младший отец, но его давно нет на этом свете.

— Значит, показалось, — от этих слов я не выдержала и вспыхнула холодноватым светом жалости, Лиан безотчётно поймал и разделил силу на троих.

Пижма принял подарок, но явно был не в восторге от него, слишком холодным он вышел.

— Ты расстраиваешь её. Она... Нельзя так. Не надо, — от переполнявших его эмоций речь Лиана стала совсем бессвязной. Всплеснув руками, он схватил Пижму и вынудил его подняться, они встали на колени друг против друга, Лиан прижался к нему и заходил крыльями. Я переключилась на vis-зрение, Лиан накачивал в Пижму свою силу, наполняя все его vis-центры, пытаясь пробиться в рацио. Вены и артерии горчавки усохли и с трудом пропускали vis, стоило Лиану поднажать, как сила начинала просто гулять по телу. В конце концов, через четверть часа или даже более, три нижних центра Пижмы были наполнены, и Лиан отдал приказ своей силе. И она двинулась вверх, в рацио. Наполнив его, vis потекла к своему владельцу Лиану, и рацио флерсов как будто соединились. Это было красиво и пугающе одновременно. Вот так слиться разумом с кем-то, да что там, позволить себя наполнить чужой силой, позволить этой силе выполнять приказы — такое доверие у меня вызывало оторопь. Хотя умом я понимала, что если и можно кому-то так довериться, то это флерсу, существу, которое не способно навредить, особенно себе подобному. Минут пять Лиан и Пижма обменивались мыслями и опытом в этом единении разумов, мне надоело это наблюдать, и я вернула обычное зрение. Флерсы стояли, крепко-крепко обнявшись, застыв в поцелуе, ну да, а как ещё заставить циркулировать такой объем vis. 'Жаль, Тони не видит', — хихикнула я. Он плевался и фыркал от краткого поцелуя-кормёжки, то-то бы он отмочил, увидев такое. Смешной... Мысли перескочили на вчерашний разговор с моим волком. Ники, ребёнок-то ребёнок, но неизвестно, действительно ли она отказывалась или дразнила его. Надо будет к ней присмотреться. С divinitas никогда не знаешь, чего ждать, это люди просты и предсказуемы... и волки.

Флерсы вдруг расстыковались и свалились на меня, выдернув из раздумий. Первой мыслью было отругать за такую бесцеремонность, но потом до меня дошло, что они включили меня в свой vis-обмен. Меня затопила горькая, спокойная и жаркая сила Пижмы, она как будто искала во мне что-то. И нашла. Сила — цветок календулы в сердце — вновь появился. Он выглянул, узнав своего, как бы оглянулся, проверяя, всё ли в порядке, и снова свернулся куда-то.

— 'Он может вызывать твой резерв', — услышала я Лиана.

— 'Я думала, я его исчерпала, спасая тебя'.

— 'Как видишь, нет'.

— 'Вы удивительные существа', — вырвалось у меня, я до сих пор не могла до конца понять, что именно сделал Календула.

— 'Он живёт в тебе', — эхом услышала я, Лиан принимал мысли Пижмы и передавал их мне. Горчавку переполняла тихая светлая радость, но радовался он не только и не столько мне, сколько тому, что его отец, какая-то его часть живёт во мне.

Странно, наверное, я должна была испугаться или разозлиться от того, что во мне спала какая-то vis-сущность, и я о ней ничего не знала. Но наоборот, меня переполняли радость и ощущение, что теперь я не одна и никогда не буду одинока, и есть кто-то, кто поможет в трудную минуту.

Может, все эти мысли и чувства были навеяны флерсами, и, протрезвев от их силы, я буду думать иначе, но в тот момент я была истинно счастлива.

Вдруг и Пижма, и Лиан замерли в каком-то благоговейном восторге: я и не заметила, как мои чувства, моё ощущение счастья заставило меня сиять силой. И не вспышками, а ровным, чистым и тёплым светом. Флерсы купались в нём, онемевшие от восторга.

Счёт времени потерялся, и как-то так вышло, что мы все трое, опьянённые силой друг друга, провалились в светлую дрёму.

Проснулись мы уже в полдень, вернее, проснулась я и разбудила моих дурашек.

Происшедшее утром казалось какой-то светлой сказкой, которая ушла совсем недалеко; её сейчас нет, но она рядом и может вернуться в любой момент. От этого становилось легко и радостно. Флерсы убежали на кухню готовить еду мне и Ландышам, а я ушла в ресторан, не работать, а так — показаться для виду, да собрать дань фруктами с кухни.

Управившись за четверть часа, я выскочила из ресторана, неся по пакету в обеих руках, и направилась к себе. Вчерашний день, а вернее, грубая реальность поджидала меня на лестнице. Ники и Шон сидели на ступеньках плечом к плечу, повесив головы, то ли изображая раскаяние, то ли размышляя о перспективах наказания.

А я была совсем не в настроении общаться с ними. Ну вот совсем. Ни объяснять, что они неправы, ни тем более как-то наказывать, и уж совсем мне не хотелось вспоминать о том, что через пару дней Тони, возможно, рискнёт своей шкурой и кого-то убьёт, или сам сильно пострадает, или и то, и другое. Но эти двое сидели на моей лестнице, и я не могла пройти, сделав вид, будто не заметила их, хоть мне и очень этого хотелось.

Завидев меня, Шон плавно опустился на колени, в своём дорогом костюме на грязный асфальт.

— Госпожа, — заговорил он, повесив голову и смотря прямо в землю. — Я виноват, что скрыл от вас браконьерство своей бывшей подопечной. Мне нет извинений, и я готов понести любое, — на этом слове его голос дрогнул, — наказание. Но, госпожа, Ники ещё не в полном разуме и иногда просто не понимает, что делает, и не понимает последствий своих поступков. Я прошу снисхождения для неё, — тихо закончил он и приподнял голову, чтобы взглянуть на меня.

А я стояла и размышляла о том, как странно, что в коленопреклонённом Шоне куда больше достоинства и силы, чем в скукожившейся Ники, так и оставшейся сидеть на ступеньке. Тем временем инкуб, подняв голову, не только посмотрел мне в лицо, но и вдохнул запах, рассказывающий ему куда больше, чем он мог видеть. На его лице отразилась какая-то странная смесь эмоций, и он, наплевав на этикет, с силой втянул воздух ещё, и ещё, подавшись ко мне.

— О, всё сущее во всех мирах, — выдохнул он потрясённо. Ники от его слов подняла голову и, наконец, посмотрела на меня. Потом её взгляд расфокусировался — она переключилась на vis-зрение, и... опустилась на колени и пошла ко мне, потянувшись руками, как в трансе.

Это меня отрезвило: вдруг кто-то увидит, что эти двое ведут себя, как христиане при явлении Девы Марии, я ж потом замучаюсь своему персоналу мозги чистить.

— Ладно! За мной. Дома поговорим, — и я, обогнув Шона, быстренько побежала вверх.

Инкуб пришёл в себя быстрее Ники, подхватил её и двинул за мной, таща на буксире спотыкающуюся divinitas. Я как раз успела сунуть ему в руку пакет, чтобы открыть ключом дверь, пропустила их внутрь и оглянулась, как заправский супер-агент, не следил ли кто за нами. Вроде бы не следил, но отчего-то полной уверенности не было.

Зайдя домой, я взглянула в по-прежнему ошарашенные лица Шона и Ники.

— Что? — задала я очень конкретный и по делу вопрос.

— Вы белая, — выдохнула Ники. — Истинно белая.

— А, — я отмахнулась, — Пижма пришёл в себя, и мы... Ну... Вы поняли.

Мне не хотелось ничего объяснять, выяснять, да и вообще с ними общаться, но где-то на краю сознания сидела мысль, что это неправильно. Что нельзя себя так вести, нельзя уступать этой светлой простоте. Опасно.

И опять же каким-то краем сознания я отметила, что Шон шокирован, но, в общем-то, вполне в порядке, а вот Ники почему-то кажется пьяной и не сводит с меня идиотски-восторженного взгляда.

Тут из кухни показались Лиан и Пижма.

— Пати...

— О-о-о, — этот почти оргазмический звук издала Ники, её взгляд перебегал от Лиана к Пижме и остановился на нём.

А мы все таращились на неё.

Что происходит, в конце-то концов?

Не успела я ещё как-то дооформить своё возмущение, как Шон, со своим неимоверным опытом и чутьём, взял ситуацию в свои руки.

— Ники, бестолочь безмозглая, — он схватил её за волосы на затылке и хорошенько помотал головой из стороны в сторону. — А ну, справляйся с опьянением, как я учил, иначе пожалеешь. Я сам тебя накажу, чтобы не отвлекать госпожу, ясно?

И уже мне:

— Это то, о чём я говорил, безмозглая она ещё совсем.

Флерсы тем временем, спрятав польщённые улыбки, скрылись в кухне, им одним пришлась по душе реакция зелёной divinitas на их появление. Мои дурашки, оказывается, не лишены некоего тщеславия, кто б знал.

— Что за дурдом творится, Шон?

— Вы... Вы истекаете силой, она почти непригодна для меня, но Ники опьянела, лишь стоя рядом. Она ещё очень плохо справляется со столь насыщенной белой силой.

Я? Истекаю? Я не ощущала себя истекающей.

— 'Фырх! Инкуб! Что он знает? Ты светишься!!! Светишься, как Матери в лучшие времена!' — вторгся в мои мысли Лиан.

— 'Хорошо. Я свечусь, но почему при этом я себя ощущаю такой тупой? Я думать не могу, не могу сосредоточиться'.

— 'Ну... Так выходит. Иначе нельзя'.

— 'Нет. Так нельзя. Я должна... думать'.

— 'Не надо!' — но я закрылась от расстроенного вопля и, приложив ладони ко лбу, попрощалась с утренней сказкой, отпустила её и сама ушла. Ушла в реальность. Припомнила вчерашний день, вернее вечер, Самума, Эльвису, визит вожака с преемником и драку. Припомнила, что Тони грозит опасность, и что сегодня ночью Ники попытается его перекинуть.... Сказка ушла далеко-далеко, но как только я решу насущные проблемы, то верну её. Обязательно.

Отняв руки от лица, я посмотрела на собранного и готового ко всему Шона и протрезвевшую Ники.

— Значит, так, Ники, — она вздрогнула, я и сама удивилась льду в моём голосе, ясно ощущая, что ещё несколько минут назад я была совсем другой. — Ты планировала перекинуть Тони этой ночью, тебе для этого нужна какая-то помощь от меня?

— Нет, — пролепетала она.

— Ты знаешь, что он собрался драться с Сугавой на глазах у свободной стаи, если ты сможешь его перекинуть?

— Да.

— Ники, ты очень странная и непонятная divinitas, но если ты сможешь перекидывать Тони, если он благодаря тебе справится с Френком Сугавой, я не буду тебя наказывать за браконьерство и ложь. Более того, ты получишь разрешение на свои опыты с Тони. Но если ты своими птичьими мозгами чего-то не рассчитаешь, если ты подведёшь моего Тони, то ответишь за всё. Ясно? Если ты не сможешь перекинуть его перед стаей, то и не берись за это. Ясно?

— Да.

— Всё ясно? — с нажимом спросила я.

— Да, — вконец перепуганно ответила она.

— Всё, свободна.

— Я... Я могу идти?

— Да!

Молоденькая divinitas рысью бросилась к окну-двери, бросив сочувствующий и виноватый взгляд на Шона.

Когда за ней закрылась дверь, я дала вою чувствам: подскочив к Шону и постучав ему по лбу, проорала.

— Чем ты думаешь? А? Тебе вообще в голову приходило, что как бы нелояльно скрывать от своей госпожи такое, а? Макиавелли красный! Тебе в голову не приходило, что у меня тоже есть мозги! Что я не буду сначала калечить, а потом думать! Отчего ты мне не доверяешь ни на йоту? Отчего? Почему относишься, как к врагу какому-нибудь, Шон?! Ты ведь этим всё разрушаешь. Сам разрушаешь. Как мне тебе доверять?! А?! — кричала я, носясь по комнате, периодически подбегая к нему.

Я слишком увлеклась выпусканием пара и своими эмоциями и не сразу заметила, что он скрючился, и не просто закрыл ладонями лицо, а царапает себя.

— Прекрати! — скомандовала я, рабская метка отбросила его руки от лица.

Он стоял пустой и раздавленный.

— Да что ж такое?! — взвыла я в голос. — Свет и Тень, что ж творится?!

Я же просто бегала и орала, что думаю, я же не отдавала никаких приказов его метке, так что же с ним?

В дверях показался Лиан, надутый, с поджатыми губами, более чем когда-либо напоминая старика.

— Успокойся. Он сам с собой это сделал, — сообщил флерс с порога. — Он не понимал, что ты ему доверяешь и что тебе можно доверять. И теперь понял, чего лишился.

Сказав это, флерс, с оскорблённым видом, скрылся в коридоре.

Дурдом.

Я упала в кресло и зажмурила глаза в глупой надежде, что последние минуты жизни мне привиделись. Но нет! Шон стоял всё там же, как поломанная механическая игрушка, пустой настолько, что даже наша ментальная связь не работала. Вздохнув, я подошла к нему, взяла за руку, отвела к дивану и усадила. Своей пустотой и безвольностью он до боли напомнил Пижму до выздоровления, я села рядом и, потянув на себя, уложила его голову на колени.

Покричала, выпустила пар, а инкубу-макиавелли этого хватило, чтобы довести себя до vis-комы.

Несправедливо. Даже поорать нельзя, ведь он был виноват, и ещё как.

Теперь я понимала, как Шон выживал все эти столетия в рабстве: он опекал тех, кто слабее, прикрывал, брал их вину на себя. Наверное, это всё из-за 'подарка Уту'.... Эта белая сила, запертая в нём, не давала ему превратиться в безмозглое орудие, заставляла искать признания и самоуважения, заставляла не забывать себя.

Размышляя над этим, я перебирала мягкие шелковистые волосы, безотчётно подкармливая Шона. Через какое-то время он наполнился настолько, что я, настроенная на него, услышала его мысли.

— 'Каких ошибок боишься, те и совершаешь...'

— 'Шон...'

— 'Я знал, что могу всё испортить, но думал, что это касается кормёжки... Я не умею доверять, Пати. Я не знаю, что это такое, поэтому и предал тебя, сам не поняв, что делаю. Конечно, ты ничего бы не сделала Ники и Грею. Конечно... Мне нет прощения, я предал'.

— 'Чшш...Просто попробуй научиться доверять мне'.

— 'Ты простила меня?' — пришла его удивлённая мысль. И, прочитав мой безмолвный ответ...

— Ай... — Шон вспыхнул, как и день назад, только сильнее. — 'Что? Опять? Почему это так больно и хорошо одновременно?' — он прижимал руку к груди, улыбаясь и вытирая слёзы.

Тут в комнату вошёл Лиан, и Шон поднял голову с моих колен и чинно сел рядышком: мол, пришёл старшой, и я ни на что больше не претендую.

Флерс без спроса уселся мне на колени и уткнулся носом в шею.

— 'Ты перестала сиять. Из-за них', — грустно 'произнёс' он.

— 'Из-за себя, Лиан. Мне нужна ясная голова. Мы ведь обсуждали это раньше. Я не могу уподобляться Светлым Матерям, иначе меня ждёт их судьба. Ты ведь не хочешь этого?'

— 'Не хочу. Но всё равно...'

— 'Как только будет можно, я верну это', — пообещала я.

— 'Ладно'.

Вздохнув, флерс спрыгнул с коленей, недружелюбно окинул Шона взглядом, — тот благовоспитанно потупился, мол, уважаю и не нарываюсь, — и ушёл на кухню, оставив собственное недовольство происходящим, подобно аромату, висеть в комнате.

'Как они все мне надоели!' — я успела захлопнуть связь и не вывалить эту мысль на Шона и Лиана.

— Ладно, Шон, приходи в себя. Помнишь, как ты рассказывал мне про серн?

— Угу.

— Вот тогда ты мне нравился, и очень.

— Я понял, — с улыбкой ответил он и направился к двери. — Я очень постараюсь больше не ошибаться, — сказал он на прощание.

Я лишь улыбнулась.

Выскользнув следом за Шоном, я помчалась к себе в ресторан, как беглец в убежище.

Я сбежала из дурдома!

Заскочив в кабинет, позвонила Вику.

— Приезжай! — отчаянно потребовала я.

Повисло секундное молчание...

— Что случилось? — обеспокоенно спросил он.

— Ничего. Просто ты мне очень-очень нужен.

— Хорошо. Буду через два часа.

Ура! Жизнь налаживается!

Мы с Виком отправились в Парк, в нашу излюбленную его часть — Рэмбл. И хоть там всё создано руками человека, и даже ручеёк фальшивый (его вода отдаёт железом труб), это всё же один из самых живых уголков Манхеттена. Если совсем немного постараться, то вполне можно забыть о рукотворности этого маленького леса. Именно в Рэмбле проводили дни Ландыши, и им было там совсем неплохо, а к вечеру они приходили к ограде парка напротив моего дома. Так и мигрировали каждый день, покуда я вчера не спохватилась. Пройдя по всем тропкам, забравшись на каждый холм и утёс, спустившись во все овражки, мы с Виком, перепачканные, но совершенно счастливые, не спеша вышли к Черепашьему пруду и устроились на его берегу, любуясь замком Бельведер.

— Знаешь, увидев тебя впервые, никогда бы не поверил, что ты способна часами лазить по кустам и оврагам, там, где водятся пауки и неизвестные ранее науке сороконожки, — смеясь, заметил Вик.

— Без тебя я бы туда не полезла. Мне нравится делать то, что нравится тебе, — вырвалось совершенно лишнее признание.

— Правда, Пати? Почему?

Ах, ну что же ему ответить, врать сейчас я совсем не хотела и даже не могла...

— Мне нравится, когда ты счастлив, — буркнула я, глядя на траву.

Он тихо и счастливо засмеялся и притянул меня к себе, я тут же уткнулась ему носом в шею.

— Пати, Пати... Девочка моя... Ты справляешься? — вдруг спросил он.

— Угу.

Он лишь молча кивнул, и я была безмерно благодарна ему за понимание и молчание.

— Знай, я рядом, — тихо произнёс он, и я вдруг вспыхнула белым. Крепко-крепко обняв его, отдала столько, сколько он мог взять.

Время, проведённое с Виком, впоследствии вспоминалось, как попадание в 'глаз' урагана. Несколько часов тишины и светлой привычности посреди разверзшегося безумия.

А ураган событий разразился, когда солнце стало клониться к горизонту. Не прошло и суток, как Самум проклял Шона, а это значит, что этой ночью инкубу придётся избавляться от проклятия.

Хвала Свету и Тени, Шон не попытался корчить героя и к закату был в моём переулке. Мы держали с ним 'связь', и последнее, что он успел — 'крикнуть', чтобы я не спешила ему навстречу. Но я не послушалась, боясь за него, и выскочила через чёрный ход, как раз увидев всё. Это было ужасно. Как будто какое-то невидимое огромное чудовище со щупальцами терзало инкуба, подбрасывая в воздух, выворачивая раз за разом, заставляя харкать кровью, выдёргивая из него всё до последней крохи. Наконец, наигравшись, это нечто бросило его, как сломанную куклу, и пропало, оставив тошнотворную смесь запахов жжёного рога и серы.

Я почему-то подкралась к Шону, безотчётно боясь, что это нечто может вернуться, и аккуратно перевернула инкуба на спину. Его лицо было разбито в кровь от ударов об асфальт, но больше всего меня напугала тёмная кровь из глаз и ушей. Легко подхватив его на руки, — он вдруг оказался очень лёгким, — я рысью побежала к себе, умоляя Свет увести охрану и прочий персонал из коридоров. Свет или Удача услышали, и никто не увидел меня, несущую мужчину, как тряпичную куклу. В кабинете я уложила его, так и не подавшего признаков жизни, на диван, и тут в дверь постучали. От этого звука я взвилась с придушенным перепуганным криком. Подойдя к двери, открыла её в щель. На пороге стоял Родж, а за ним Эльвиса.

— Мэм, эта дама, — сдерживая злость, произнёс Родж, — очень настаивала на встрече.

Я была немного не в себе от увиденного в переулке и скрыть своё шоковое состояние не смогла, Родж и Эльвиса уставились на меня.

— Я могу помочь, — твёрдо произнесла красная.

Я сглотнула, принимая решение.

— Всё в порядке, Родж, спасибо. Заходи, — и я приоткрыла дверь, пропуская Эльвису, а затем закрыла перед носом нехорошо задумавшегося Роджа. 'Опять мне придётся на него воздействовать', — с отчаянием подумала я.

— Ты видела, да? — красная уже осматривала и ощупывала Шона и спросила, не оборачиваясь.

— Да.

— Он не так плох.

— Свет и Тень, если это не плох, то что значит плох?! — вырвалось у меня.

— Пати, знаешь, когда он заберёт проклятие дочери, лучше я сама о нём позабочусь. Элейни меня терпела только потому, что я восстанавливала его и никто не умирал, — говоря это, она гладила инкуба, кормя прикосновениями, и в какой-то момент казавшийся полумёртвым Шон вдруг схватил её и грубо притянул к себе, ища рот для смертоносного поцелуя. Это было страшно и противно, в нём опять проступила змеиная сущность, в глазах не было ничего, кроме дикого голода. Эльвиса вывернулась, подставив шею, инкуб впился в неё, и красная ахнула от боли и страха — он порвал vis-вену, как вампиры рвут плоть, и потянул её силу, одновременно наполняя своей.

— Эльвиса! — я подскочила помочь.

— Уйди! Тебе не надо это видеть. Но вернись через пять минут. Пати, через пять минут... Обязательно... — её одежда уже летела клочьями, и сама она рвала его рубашку.

Не помня себя, я выскочила за дверь, мне действительно не надо было видеть то, что произойдёт. То, что сейчас лежало на диване, не было Шоном, которого я знаю, это было нечто страшное и голодное и абсолютно, абсолютно безмозглое. Для него не было ничего, кроме голода.

Ноги не держали меня, я сползла по двери, и тут взгляд наткнулся на Роджа. Мы смотрели друг на друга, и вдруг из-за двери начали доноситься крики. Родж дёрнулся, но я отрицательно помотала головой.

— Нет...

— Её убивают.

— Нет. Всё в порядке.

— Ничего не в порядке, Пати! Ничего! В последние месяцы тут творится, демон знает, что! А всё началось с того глазастого беловолосого!

— Да, Родж, ты прав. И возврата к прежнему спокойствию нет, — тихо ответила я.

Посмотрев на меня, он вдруг развернулся и пошёл по коридору, я глазам своим не верила.

— Ты всё расскажешь мне, — потребовал он, повернувшись. — Всё, Пати, иначе, клянусь Богом, я приведу сюда отца Ворвика, и не только его, и они будут служить здесь до тех пор, пока это место не станет похожим на кафедральный собор!

Я сглотнула, напуганная его решимостью.

— Хорошо. Договорились.

— Если она умрёт, — Родж ткнул мне за спину, — я...

— Она в порядке! В порядке.

О Свет и Тень, чтобы Эльвиса была в порядке, мне надо вмешаться не позже, чем через пять минут, а они истекают. Глубоко вздохнув, я вернулась в кабинет, за считанные мгновения оплетая себя vis-защитой из невидимых лоз.

Шон был сверху, я схватила его за плечи, отодрала от Эльвисы и отбросила на пол. Красная с воплем кинулась за ним, но была схвачена и отброшена обратно на диван. Мгновение, и эти двое опять ринулись навстречу друг к другу, но я вклинилась между ними и отбросила уже не только физически, а и зелёной силой. Эльвиса, вскрикнув, затихла на диване, а я принялась за Шона. Собрав бело-розовой силы, я принялась искать 'подарок Уту'. Он и так был невелик, — эти белые псевдо-вены и махонький сердечный центр, — а после невидимых щупалец монстра, вызванного проклятием, и вовсе не просматривался. И всё же я нашла его в ядовитом и обжигающем красном вихре, в который превратился инкуб, и наполнила. Хватило с десяток капель на всё про всё. Шон замер, приходя в сознание. Переключившись на обычное зрение и увидев перед собой не бешеную от голода змею, а моего Шона, я направилась к Эльвисе.

Я слишком сильно приложила её зеленью и поспешила снять жгущие её 'лозы'. Сама зелёная сила и боль от неё вернули красную в сознание.

— Ты вовремя, — прошептала она, кривясь от боли.

— Прости, я не могла иначе, — извинилась я за 'лозы'.

— Ничего. Это здорово отрезвляет. Где он? — и она выглянула из-за моего плеча. — О, уже в сознании, хорошо. Я молодец.

— Боюсь, не ты молодец, Эль-Виси, — хрипло ответил Шон.

— То есть? — удивилась красная.

— Прекрати, Шон, если бы ты на меня так накинулся, то перепугал бы до полусмерти, а Эльвиса дала время прийти в себя. Плюс меня хорошо мотивировали... неожиданно.

— То есть? — опять спросила красная.

— У меня тут охранник, верует крепко, и он пригрозил из ресторана сделать кафедральный собор.

— Фу, чего ты вообще с рабами Единого дело имеешь?

— Ну, до сегодняшнего вечера проблем не было, а хороших людей не так уж много, чтобы ими разбрасываться.

— Это, наверное, тот, что с падре был? — предположил Шон.

— Он, — подтвердила я.

— Ох, Пати, тебе надо было избавиться от него сразу же.

— Если припечёт, я справлюсь, — серьёзно ответила я. — Но если он всё поймёт и согласится молчать, я не буду вывихивать ему мозги и меряться силами с Единым.

Мои гости лишь пожали плечами, давая понять, что считают такую позицию глупой, но оспаривать моё мнение не будут.

— Вас можно оставить одних? Нужно найти одежду, — я вернулась к насущным проблемам.

— Да.

Я выскользнула за дверь и отправилась на кухню, там должны быть халаты, по пути наткнулась на Роджа.

— У вас там нет одежды какой-нибудь?

— Найду, — хмуро ответил он.

Я завозилась, выбирая халат для не обделённой формами Эльвисы, ведь у нас на кухне работали одни мужчины, и все довольно субтильные, за исключением Поля, а когда вернулась, то застала Роджа в моём кабинете.

Эльвиса и Шон недружелюбно пялились на него. Инкуб уже был в мешковатых брюках, а красная возлежала на диване, как натурщица, бесстыдная и равнодушная.

— Видишь, всё в порядке, — преувеличенно бодро произнесла я, тем временем протягивая халат красной, та, подняв бровь, скептически разглядывала обновку.

— Пати, я жду объяснений.

— Объяснений... Видишь ли, мы не совсем люди, мы как бы сверхприродные создания, и нам нужен секс, чтобы... э-э-э... ну, нужен. Как правило, мы занимаемся сексом с людьми, но иногда и с себе подобными.

— У беловолосого были крылья, — с вызовом произнёс Родж.

— Были, — вздохнула я, — и сейчас есть.

— От новичка пахнет псиной, и от того чернявого урода тоже пахло. А ваш друг Седрик жрёт настолько кровавое мясо, что нормального человека стошнило бы.

— Это не в твою смену было, — почему-то запротестовала я.

— Мне рассказали.

— Ну, что мне ответить, они тоже не совсем люди. Новичок — почти человек, куда больше человек, чем мы.

— Не юли, Пати. Кто вы?

— Я инкуб, — и Шон приветственно помахал рукой.

— Я не суккуб, — строго произнесла Эльвиса. — Я божество, — и неохотно добавила. — Забытое.

Родж смешно дёрнул носом и уставился на меня.

— Я дочь богов, — пробурчала я. Почему-то эта фраза прозвучала попыткой оправдаться.

— А этот Грей? — мрачно спросил Родж.

— Он обращается в пса.

— В хаски?

— Да.

— Господи Иисусе.

— А вот поминать своего бога не надо, он тут совершенно ни при чём, — встряла Эльвиса.

Родж сверлил её взглядом.

— Что вы делаете с людьми?

Тонкий лёд...

— А что мы делаем с людьми, Родж? Ты что, не видишь, как они из месяца в месяц приходят? Никто не превращается в высушенную мумию или психопата с горящими глазами.

— Но они спят по полдня.

— Да. Но никакого серьёзного вреда я не наношу.

— Ты — да. А они?

Вот ведь зараза, умная и въедливая.

— О, не волнуйся, — покровительственно отозвалась Эльвиса. — Концепция греха зародилась куда раньше твоего бога. И всегда грехом было убить без необходимости или неблагодарность... Мы не грешим, стараемся, по крайней мере, ибо это слишком дорого стоит.

Красная надела халат и пыталась его застегнуть, отчего стала похожа на порно-актрису.

— Родж, мы не делаем зла. Мы не живём злом, — произнесла я. — Иногда... редко... бывает, мы совершаем то, что твой бог трактует как зло, но мы не зло.

— Ты сейчас говоришь обо всех подобных тебе?

— Я говорю о всех, кого ты видел.

— А ты знаешь, кого я видел, Пати?

— Да, вампиры существуют, и они зло, — тут же выдала я, догадавшись по тону вопроса.

— Вампиров надо убивать при первой же возможности, — вдруг вмешался Шон. Родж испытующе посмотрел на него. — И я это делаю с удовольствием, — со злой улыбкой продолжил инкуб.

— Слышь, Родж, — подпряглась Эльвиса, — тебе бы в истерике полагалось биться, кричать, что мы тебя разыгрываем.

— Фигу тебе. Я знаю, что я видел, и я верю своим глазам.

— Родж, ты понимаешь, что никому ничего нельзя рассказывать? — спросила я.

— Угу. Иначе ты же и вызовешь санитаров.

Я пожала плечами.

— Ладно, Пати, я ничего против тебя не имею. А вот вы мне не нравитесь, — с нажимом сообщил он, глядя на красную и инкуба. Эльвиса изобразила дрожь от страха, а Шон похабно облизнулся.

— Прекратите, — прикрикнула я. — Родж, давай попытаемся сделать вид, что ничего не было, а?

— Ну, похоже, у нас нет другого выбора. Цугцванг.

— Именно. Взаимный цугцванг.

— Луна взошла, — вдруг тихо произнёс Шон. — Как там Грей...

Родж стрельнул глазами на него, потом на меня, спросил:

— Спокойной ночи не будет?

— Скорей всего, — согласилась я.

— Хаски?

— Caucasian Shepherd, надеюсь.

Родж тут же вспомнил о поиске питомника для меня и вышел из кабинета, бормоча что-то вроде 'Господи, помилуй'.

— Шон, тебе надо повременить с забором сломанной клятвы у Венди.

— Нет, Пати, нет, — тут же перепуганно запротестовал инкуб. — Её нужно забрать обязательно до полной луны, следующей ночью.

— Ага, а ещё через сутки, когда тебя надо будет спасать, Тони будет биться с Сугавой. Я не разорвусь!

— Значит, я заберу её сегодня. До полуночи время есть. И у тебя будут почти сутки в запасе между мной и Греем.

— Шон... Обдумай ещё раз.

— Пати, — вмешалась Эльвиса. — После того, как он заберёт проклятье, его всё равно свяжут крепко-накрепко, чтоб не убил себя. И я не поняла, как ты его остановила, но таких проблем, как сегодня, быть не должно, он не напугает тебя... Ну, по крайней мере, не вцепится.

Я сдалась. Не знала, как будет лучше, и потому не стала настаивать.

— Пошли, Шхан, — Эльвиса восприняла молчание как согласие.

— Куда в таком виде? — запротестовала я. — Ещё на полицию нарвётесь.

— А что, копы не люди, что ли? А если нелюди, так даже лучше, — отшутилась Эльвиса.

— Пати, не переживай за меня, и... Мне жаль, что ты видела меня таким... настоящим.

— Я знаю, какой ты настоящий, Шон. И голодная змея — это не весь ты, это лишь часть тебя, опасная, но не главная. Храни тебя Тень.

Когда они ушли, я поняла, что не успела поблагодарить Эльвису. Всё же не вмешайся она, кто знает, справилась бы я или нет. С тяжёлым вздохом я поняла, что Шон опять забыл предупредить меня о самом главном — когда он настолько голоден, то страшен до колик и опасен... до смерти.

Но теперь меня врасплох не застать. Во всём есть свои положительные стороны.

На столе зазвонил телефон, и я подняла трубку. Это была Венди.

— Леди, у Ники вышло. Вы ведь хотите посмотреть на Тони?

— Ну конечно, хочу.

— Значит, ловим такси и едем. Скоро будем.

Я задумалась. У Ники вышло... Но она взяла для подстраховки Венди. О! Сообщила по связи Шону, что Венди едет ко мне, но получила невнятный ответ: мол, ему всё равно надо подготовить место для ритуала, однако Венди надо поскорее отпустить.

Не прошло и часа, как я заслышала цокот когтей по полу и собачье хеканье. Открыв дверь, я чуть не упала — зверюга встала на задние лапы и лизнула в лицо. Вместо приветствия. Пока я приходила в себя, он проник в кабинет и успел по-хозяйски пройтись.

— Тони, не испытывай моего терпения, — гаркнула я, взбешённая облизыванием и его наглостью. — Или ты мозги не сохранил в этом теле?

Псина обиженно и оскорблённо скульнула, и тут в коридоре показались девушки.

Венди тащила на себе Ники. Человек мог посчитать брюнетку пьяной, но я видела, что divinitas пуста, а свалиться в беспамятство ей не даёт Венди, по чуть-чуть скармливая той свой запас.

Венди с нервной приклеенной улыбкой уставилась на меня, а я, грозно сдвинув брови, на неё. Ещё одна любительница поставить перед фактом. Без предупреждения.

— Ты дочь своего отца, — выдала я. — И не зови его младшим. Ты его копия! И наступаете вы на одни и те же грабли!

Венди потупилась и молчала. Правильная тактика. Не встретив сопротивления, я успокоилась.

— Ты знаешь, где он готовится проводить обряд?

Она кивнула.

— Заноси Ники и езжай. Завтра утром отведёшь меня к Шону.

— Да, леди, — и она резво отволокла Ники в кабинет.

Псина заскулила и залаяла с новой силой. Не люблю собак!

Бросив на прощание виноватый взгляд, Венди скрылась, а я осталась с опустошённой зелёной и разумным псом.

Долго стоять в раздумьях мне не позволили. Тони, поскуливая, вылизывал лицо Ники, а после подбегал ко мне и умоляюще заглядывал в глаза, скуля, как умирающий. Через несколько секунд снова возвращался к девушке, и так раза три. Наконец, я не выдержала:

— Тони, блохастый и тупой пёс! Ты не даёшь мне сконцентрироваться и прийти в себя! Пошёл вон отсюда! Пошёл! Позову потом! Или вышел из комнаты, или не надейся, что я ей помогу!

Сообщив мне взглядом, что я распоследняя сволочь, здоровенный пёс вышел в коридор и плюхнулся возле двери. Тупой! Тупой и блохастый!

В раздражении я захлопнула дверь так, что стены задрожали.

Ники спала. А я села в кресло, пытаясь успокоиться. Отчего я впала в такое раздражение? Посидев минут пять, пришла к выводу, что всё дело в страхе: я не контролирую ситуацию ни на йоту. Я просто плохо или хорошо затыкаю течи в своём корабле-жизни. И скорее плохо, чем хорошо, потому что пробоин всё больше.

Успокоившись, я смогла работать с силой и, обратившись к резерву, конвертировала часть в зелёный vis-цвет. Влив большой глоток в поцелуе, я отошла к окну, ожидая, когда Ники придёт в себя.

— Тони... Тони... — в полубреду позвала зелёная. Ну, надо же, прям как в романтической сказке: зовёт любимого, — ехидно, с оттенком зависти, подумалось мне.

— Бав! Бав! — здоровенная туша принялась выбивать дверь.

— Да чтоб ты провалился! Безмозглый пёс! — подбежав, я открыла дверь, предусмотрительно убравшись с его дороги.

Тони подбежал к Ники и принялся прыгать и радостно лаять. Зелёная, освоив мой подарок, взбодрилась и не менее радостно чесала мохнатую псину.

— Бав! — и туша понеслась ко мне в порыве благодарности. Захотелось провалиться под землю — там тихо, спокойно и никто не лезет слюнями в лицо.

Ники хоть и была глупенькой, но моё состояние уловила или рассмотрела. На лице.

— Тони! Тони, успокойся, мой хороший мальчик, успокойся, — она опять трепала за ушами подбежавшего при звуке своего имени волкодава.

— Я дала тебе силы, потому что хочу узнать, что именно ты сделала и как, — это, сказанное ледяным тоном, прозвучало неожиданно стервозно. А что? Им можно меня бесить, а я и слова не скажи?

На Тони мой голос подействовал как ушат холодной воды. Хвала Свету. Он улёгся, положив морду на лапы, и изобразил умильный взгляд вверх, мол, я очень хороший пёсик.

Я уселась в кресло напротив дивана, а Ники принялась рассказывать, периодически поглаживая 'своего хорошего мальчика'.

Вкратце дело было так: весь день она наносила ритуальную татуировку на пузо Тони, и не просто татуировку, а резервуар для vis. Весь вечер накачивала его, а когда взошла луна, Тони сам вынул резерв из 'мешка' и перекинулся быстро и безболезненно.

— Я смогу наполнить его снова, — под конец произнесла она. — Мне хватит суток, чтобы прийти в себя.

— Сомневаюсь, Ники, у тебя vis-вены ходуном ходят, пульсируют, а это признак сильной перетруженности и истощения.

Я погрузилась в раздумья, столкнувшись с совершенно новыми для себя возможностями. Нет, я знала, что руны и прочая графика используется для работы с vis. Но я привыкла относиться к этому как к забаве слепоглухонемых — мне это не нужно, я всё вижу и могу. А поди ж ты — создали псевдо vis-центр в волке. После такого поверишь, что и с людьми можно нечто подобное творить. Я подробно расспросила о рисунке, о том, как она наносила его, Ники принялась объяснять детали. Я слушала и, как говорят люди, шизела: девочка, слабо видящая силу, смогла провернуть такое, на что и я бы не решилась.

Волки-оборотни в vis-диапазоне представляли собой почти однородный тёмно-зелёный туман с красными всполохами эмоций. Причём красный vis был расцвечен примесями обычного людского спектра: оранжевая радость, бело-стальная жалость, грязно-синяя хандра, багровая ненависть и так далее. Собственно, из-за этой людской vis-подкраски волки и считались почти людьми. Виденные мной селки — морской котик — и лебеди разноцветностью не отсвечивали и воспринимались, не только мною, как слабые зелёные divinitas, несмотря на отсутствие vis-центров и вен. А волки — люди. И vis-метаболизм у них людской, а не как у divinitas. И вот глупышка Ники из такого-то 'материала' вслепую слепила этакий 'Подарок Уту'. Только древний бог не рисовал ничего на Шоне и каким-то образом обеспечил наполнение и умопомрачительную стабильность своего подарочка. В случае же с Тони стабильность обеспечивал рисунок — татуировка, и если её каким-то образом повредить, то на Тони это скажется. И очень плохо.

Я подошла к псу, он сам всё понял и перевернулся на спину, подставив мне брюхо на осмотр. Рисунок, естественно, сохранялся во всех ипостасях, и хоть шерсть скрадывала мелкие детали, было видно, что это руна 'волк', заключённая в круг, а из причинного места в круг упиралась стрела.

— 'Ох, и больно ему было, — подумалось мне, — а может быть, боль была частью ритуала?'

— Как же ты узнала обо всём этом? — вырвалась у меня мысль вслух.

— Мой владелец... бывший... зарабатывал на этом. Делал из людей оборотней. Но он гиен делал. А руну волка подсказал Шон.

Я, отвалив челюсть, таращилась на неё. Секунд через двадцать я взяла себя в руки.

— Ники, обязательно расскажи мне всё о своём... бывшем господине. Как только этот дурдом кончится. А я надеюсь, что он кончится через двое суток. Слышишь, псина, при таких габаритах ты обязан растерзать Сугаву как крота!

— Бав! — радостно отозвался наш боец. — Бав-Бав!

— Угу, но самоуверенным всё равно не будь, ты ж у нас Обманчивый, вот и действуй так, не забывай.

Тони улыбнулся. Как он ухитрялся улыбаться в пёсьем обличье, ума не приложу, но и будучи хаски, и сейчас он скалился в улыбке. Я даже потрепала его за ухом: он вполне мил, если не облизывает и не лает.

Я рассталась с Ники, почти больная от всех этих волнений и переизбытка новой информации, мечтая о сне и покое.

В полудрёме я поднималась по лестнице к себе домой, когда почувствовала... волну. Что-то неслось и грозило смести всё на своём пути; если бы я не была такой уставшей, то сообразила бы быстрее, а тут не успела. Меня накрыло. Боль, невыносимая и чудовищная, скрутила меня, бросила на ступени, я утонула в ней. Меня спасло лишь стремление Шона закрыться, он отчаянно старался погасить эту волну, поставить заслон на её пути. Это дало мне мгновенную передышку, и я из последних сил 'задраила' нашу связь. Очнулась я внизу, на асфальте. Ныла челюсть, и руку разрывало болью. Ко мне бежал Родж.

— Пати, что случилось? — он не рисковал трогать меня, не зная серьёзность повреждений, — Я вызову врачей.

— Не надо, Родж, — прохрипела я.

Он тут же всё вспомнил: врачи — это не для меня.

— Помоги дойти домой.

— Что ты ушибла?

— Только лицо и руку.

Он аккуратно помог мне подняться на ноги.

— Что это было, Пати?

— Несчастный случай.

— Оступилась? — тон был полон скептицизма.

— Нет. Но проявила ещё большую неосторожность. Сама виновата, — прошептала я чистую правду.

Ослабила контроль и приоткрыла связь. И не вина Шона, что заслон с его стороны не выдержал.

— Господи, Пати, куда ты влипла, а? — вырвалось у Роджа в сердцах. Мы медленно поднимались по лестнице.

— Между прочим, я попадала и в худшие переделки... наверное худшие. До тебя. Раньше.

— Угу. Ну конечно, ты же живёшь целую прорву лет. Дункан МакЛауд в юбке.

— Кхе-кхе, — засмеявшись, я поняла, что рёбра тоже не в порядке. — Я младше Горца, мне не больше двухсот лет.

Мы подошли к двери, и я принялась неловко открывать её левой рукой.

— Дай я, — не выдержал Родж.

— Нельзя. И входить нельзя. Прости, Родж, и спасибо за помощь.

В ответ он посмотрел на меня, как на малолетнюю дуру, попавшую в полицейский участок, и, покачав головой каким-то своим мыслям, развернулся и молча ушёл. Вот и чудно.

Я прямиком отправилась в флерсную, желание оказаться между Лианом и Пижмой было до истерики сильным. Если бы кто-то встал на моём коротком пути, не знаю, чем бы это кончилось для нас обоих.

Пижма в полусне сам подвинулся, уступая мне место, и обнял. Лиан почувствовав соперника даже сквозь сон, тут же прижался сильнее.

'Ну вот, теперь можно отключиться...'

Проснулась я не от свежести утреннего луга, как обычно, а от голосов.

— Я вижу, что она закрылась. Почему? Почему? — в вопросе звучала жгучая обида.

— У неё рука сломана. Может, на неё напали, — какой всё же у Пижмы приятный и глубокий голос.

— Как же её лечить, когда она так закрылась?! — мой дурашка был полон отчаяния от невозможности мне помочь.

— Лиан...

Я сняла щиты, которыми вчера с перепугу оплелась, но открывать связь с кем-либо не рисковала.

— Пати, что случилось? Почему ты закрылась? От нас! — в его тоне звучало обвинение. Распустила я его. Ох, распустила. Пижма, словно слыша мои мысли, успокаивающе погладил по руке, заработав ревнивый взгляд от Лиана и проигнорировав его.

— Я не от вас закрылась. Шону сейчас очень плохо, и я боюсь открыться и нарваться на него.

— От инкубов одни проблемы, — буркнул Лиан, но тут же переключился. — Нам надо тебя лечить.

— Лечите, — с улыбкой согласилась я.

Лиан всё сделал сам, раскачал нас и наполнил меня бело-зелёным. Не составило никакого труда отдать приказ силе и вылечить тело.

Пижма, сидевший рядышком на тахте всё это время, выдохнул восхищённо:

— Какой ты белый... Тебя не зря считали лучшим и любимым...

Лиан зарделся и потупился, скрывая польщённую улыбку.

— Ты моё солнышко, мой помощник, — поддакнула я. Отчего-то я точно знала, что Пижма не будет ревновать и расстраиваться от похвал другому. А вот Лиан... Он нуждался в признании, и очень нуждался.

— Ой, Пати, ты в норме? — тут же насел на меня флерс, глядя строго и испытующе.

— Ну... Да...

— Так поставь на Пижму метку! Ушла вчера... А я волновался весь день! И за тебя, и за него.

Я закатила глаза. Надо что-то с этим делать, он мне на голову так скоро сядет. Если ещё не сел. Но прикосновение Пижмы вновь отогнало раздражение.

— Хорошо. Пижма, ты готов?

Флерс кивнул с тихой светлой улыбкой. Я невольно залюбовалась его неяркой красотой, удивительными, изменчивыми серо-зелёными глазами. Его волосы за сегодняшний день стали ярче, чистого жёлтого цвета, и только шрамы были ещё виднее и уродливее. Бедный флерс... Но это поправимо. Как бы там ни было, а перекинуть я его смогу, и сделаю это, как только разберусь с Шоном и волками.

Рассматривая Пижму, я собрала силу и, прикоснувшись к его лбу, поставила метку. Не проговорив приказ силе вслух. Не знаю, почему, но я произнесла формулу подчинения лишь мысленно и очень... небрежно, недооформленно.

Метка вышла странной; пока я настраивала vis-зрение, чтобы рассмотреть её как следует, раздался вопль Лиана.

— А-а! Что вы сделали?! Что ТЫ сделал?! — и беловолосый с силой затряс Пижму за плечи. — Как ты мог? Как?! — и Лиан разрыдался.

Вот так трясти за плечи — это крайняя степень агрессии для существа, неспособного быть агрессивным и злым. Лиан рыдал, в слезах выплёскивая обиду и то, что ему заменяло злость. Пижма попытался обнять и успокоить его, но флерс с воем отскочил и отбежал в угол, сотрясаясь в рыданиях. Я, наконец, схватила желтоволосого и рассмотрела метку...

— 'Прости', — мысленный голос Пижмы был таким же бархатным и глубоким, как и реальный. 'Я не должен был этого делать, но я не буду жить без тебя'.

Наверное, у всех есть какой-то предел, какой-то лимит на эмоции, исчерпав который, начинаешь воспринимать всё как само собой разумеющееся. А может, действовала обратная связь, и мне передавалось спокойствие Пижмы, но отчего-то я не стала реагировать на то, что флерс подхватил метку и переделал её, сплетя наши жизни.

— Клятва 'мужа-сына-брата'! Как ты мог дать её, не спросив разрешения?! — выкрикнул сквозь слёзы Лиан, — Эта клятва убила моих братьев и сестёр вместе с Матерями. Её нельзя давать без спросу! Понимаешь?

В голове Лиана был хаос, но две мысли мелькали явственно: 'Это я должен был дать такую клятву', 'Но мне нельзя её давать'.

Я подошла и обняла моего опустошённого и всё ещё вздрагивающего от рыданий дурашку, окутала его своей силой.

— 'Лиан, я люблю тебя. Ты моя опора, мой источник, моя самая большая ценность. И, конечно же, тебе нельзя давать такую клятву, я хочу, чтоб ты жил и помогал своим братьям и сёстрам. Они очень нуждаются в тебе. Ты не должен рисковать собой из-за меня. Никогда'.

— 'Боюсь, я не захочу жить, если с тобой...'

— 'Незабудка, Фиалочка, Мальвочка и многие другие удержат тебя. Я никогда не ждала от тебя подобной клятвы, и если бы ты поступил, как Пижма, то не приняла бы её. Нашла бы способ разорвать'.

— 'Её нельзя разрушить, — вмешался Пижма. — Divinitas её могут изменить, ослабить, но даже они не могут её разорвать'.

— 'Давший такую клятву умирает, если его отвергают', — сообщил Лиан, он уже успокоился, и его клонило в сон от опустошённости. Я влила силу в поцелуе, и Лиан попытался воспользоваться подарком, чтоб снова раскачать нас, но не совладал с силой. Нервные потрясения для нас хуже усталости и перетруженности. Я поймала вырвавшийся vis и отдала флерсу:

— 'Отдохни. Я справлюсь. Должна справиться', — поправилась я, услышав еле слышное треньканье: не было у меня уверенности в своих силах. Мне предстояла куча отнюдь не лёгких и приятных дел, а мой источник временно выведен из строя. Не самая лучшая ситуация.

— 'Боюсь, я не смогу ничем помочь', — сказал Пижма.

— 'Ты что, слышишь меня, даже когда я закрыта?' — удивилась я.

— 'Не слышу. Понимаю'.

Мы все втроём отправились на кухню, и когда вошли, перед глазами пролетел салатно-розовый кошмар и плюхнулся на голову Лиану. Тот лишь засмеялся. Я, придя в себя, подумала, что может, всё же от этого дурацкого последствия моего экспериментаторского зуда и будет польза. Вот, настроение моему дурашке подняла...

Пока мы ели, я всё размышляла, где разжиться силой, чтоб сплести качественные щиты для защиты от Шона, а также чтобы наполнить его белой силой. Да! И чтоб ещё осталось на Тони и Ники. Боюсь, мне надо будет сначала наполнить Ники, а уж она передаст силу оборотню, думаю, весьма приятным для него способом.

И где же наскрести столько?

Флерсы, как всегда во время еды, играли в игру 'Кто глупее всех на свете?' — в глазах ни единой мысли. Наверное, это как-то связано с усвоением и переработкой материальной пищи. Я изучающе уставилась на Кисс. Фамилиар она или нет, в конце концов? Может, с неё удастся стрясти силу? Кислотный кошмарик будто прочитала мои мысли и, бросив на меня взгляд 'Но-но! Только попробуй!' — опять залезла на Лиана, на этот раз на плечо.

Я перебирала в уме варианты и уже от отчаяния прикидывала, удастся ли мне вытащить Крега на встречу иль нет, как в голове раздалось:

— 'А чего ты переживаешь? Разве ты пуста?' — Пижма долакал мёд, расправился с персиком и теперь 'вернулся на землю'.

Я хотела ответить что-то ехидное, но мысленная отповедь застряла на полуслове — я действительно не ощущала себя пустой... Несмотря на всю эту чехарду событий.

Смотреть внутрь себя vis-взглядом не так уж легко, многие слабые divinitas так и не осваивают этого навыка, и если на vis-зрение я переключалась без малейшего усилия, то тут мне потребовалось отложить ложку с вареньем, сесть ровно и сосредоточиться.

Увиденное поразило меня: да, в венах и на поверхности силы было немного, но центры были полны резервом. Откуда? Ведь я нормально не кормилась уже несколько дней, а тратила о-го-го как. И вчера от всех этих потрясений была пуста... А может, и не пуста, может, я просто потеряла над собой контроль, и к наполненности это не имело отношения?

Поразмышляв над этим и придя к единственному выводу: 'Со мной творится что-то странное', я решила 'не заморачиваться', как сейчас говорят.

Чмокнув уже полностью пришедшего в обычное расположение духа Лиана и обменявшись взглядами со всё понимающим Пижмой, я заскочила в лабораторию к Ландышам. Хоть в чём-то мне повезло — они были в порядке, ну, насколько они вообще могут быть в порядке. Оставив флерсов, побежала в ресторан — Венди должна скоро прийти, а мне ещё с Дениз надо пообщаться.

Мы как раз успели обсудить самое неотложное, как пришла Playboy bunny — Венди. Дениз весьма неодобрительно оглядела девушку. Заметив это, та специально изобразила весёленькую идиотку, и Дениз сменила неодобрение на покровительственную жалость, так свойственную умным, правильным, но некрасивым женщинам. Под щебетание Венди я и ушла из ресторана, наш путь лежал в Бронкс. В этом районе по прежнему творятся все опасные и неприятные вещи, подумалось мне. Только амулеты для отвода глаз, активированные ещё в такси, давали нам возможность спокойно передвигаться. В конце концов, мы оказались возле старой развалины, неприятно напомнившей мне логово вампов. И не только грязью и граффити — хоть окна в этом здании и не были заделаны, от него несло чёрным vis, боль и страдание пропитали, казалось, сами стены.

— Что это? — мне не удалось скрыть дрожь в голосе.

— Да так... Тут людские шаманы жили... Но, похоже, это место проклято уже давно.

— А Шон где?

— В подвале, — обронила Венди, ссутулившись, и вошла в вонючее парадное. Я последовала за ней, оплетая себя щитами, готовясь к любому нападению.

Вход в подвал был под лестницей, повозившись с навесным замком, Венди отперла дверь и, затравленно глядя на меня, попросила:

— Можно, я не пойду вниз? Пожалуйста.

Настороженно оглядев её, я всмотрелась, на месте ли метка вассальной клятвы. На месте.

— Ты ведь не причинишь мне вреда действием или бездействием?

— Нет-нет. Не причиню, — испуганно отозвалась она и еле слышно добавила. — Мне просто страшно и... стыдно.

— Ладно. Пойду сама. Но ты прислушивайся, и если позову — спускайся.

— Хорошо, леди.

Открыв дверь, я поняла, почему Венди боялась спускаться. Страдание и боль сбивали с ног и не давали дышать, подобно отравляющему газу. Пришлось быстренько вспомнить о полуденном солнце и разомлевших травах — стало полегче. Подвал не был глубоким — ничего напоминающего настоящие европейские подвалы, так... неглубокий подземный этаж... Может, тут раньше был бытовой отсек, и стояли в ряд стиральные машины и детские коляски? Но теперь здесь был лишь старый хлам, наваленный кучами. Тусклая лампочка, свисавшая на шнуре, давала света не больше, чем свеча, и я зажгла принесённый светодиодный фонарик.

— Шон, — тихо позвала я. Свет и Тень, надеюсь, он действительно связан: если от его vis я защищусь, то от физической силы и vis — вряд ли.

— Шон...

Раздалось тихое мычание, которое может издать человек с добротным кляпом во рту. Я пошла на звук и увидела его.

Хорошо, что прошлой ночью я кое-что успела увидать; хорошо, что Лиан сегодня утром меня 'закалил' своей истерикой, а Пижма поделился нерассуждающим спокойствием... Иначе я бы с воплем выбежала на свет.

Шон... Нет, это был не Шон. Я не могла идентифицировать это как Шона. Нечто тощее и полупрозрачное корчилось в муках. Его жрало чудовище, видимое лишь при сильном напряжении vis-зрения, какая-то серая сущность... Тень вылезла из Ниоткуда, чтобы наказать преступившего клятву.

Уродливое безносое лицо инкуба с огромными жёлтыми глазами и большими провалами ноздрей повернулось ко мне. Он смотрел, но не видел, мычание превратилось в какой-то сводящий с ума стон.

Какая я дура! Чем я думала? На что надеялась? Просто накормить его? Так мне придётся это сделать после заката. Как можно было не понять, не догадаться, что именно будет происходить? Что он вызовет тень-стража и даст наказать себя. Обменяет Венди на себя.

Боюсь, моя дурость меня когда-нибудь погубит...

— Хватит, — слово сорвалось с губ, словно камень.

Тень-страж застыл.

— Хватит. Клятва была дана в горе, а её исполнение повлекло бы горе ещё большее.

— Вот именно, — что-то прошипело в моей голове. — Лавина не сорвалас-сь. И он ответит за вс-сё.

— Ты Страж Равновесия или Слуга Тьмы? — вырвалось у меня в испуге и раздражении.

— Равновесие, Порядок превыш-ше Тьмы и Света. А он его наруш-шил. И ты! Ты нарушаеш-шь его. Мешаеш-шь.

Откуда-то в голове вдруг возникло кристально ясное понимание ситуации. Если я в третий раз скажу 'хватит', то тень-страж оставит инкуба, но тогда я могу поплатиться. Расплатиться за всех. Стало очень страшно. Я подумала о том, что вот сейчас развернусь и уйду, наверху меня ждёт Венди, закрывающаяся изо всех сил от чувства вины. О! Она прекрасно знает, что виновата, что совершила ошибку. Но успокаивает себя тем, что Шон перемучается и всё пройдёт.

А не пройдёт! Тень выгрызет 'подарок Уту'. Эта Тень — выгрызет. Другие пытались, но не смогли, а эта сможет. Инкубу не положено иметь детей — это нарушает порядок. Инкуб не должен добровольно и безвозмездно забирать сломанные клятвы — это нарушает порядок. И теперь инкуб поплатится за всё.

— Ты взял с него немало, — дрогнувшим голосом произнесла я. — Остальное дам я. И только я. У тебя время до следующего полнолуния.

— Хватит, — твёрдо закончила я.

Тень-страж застыл, словно прислушиваясь к эху моего голоса.

— Ты... Ты чтиш-шь порядок. Но ты ответиш-шь за вс-сё, — задумчиво и с предвкушением ответил он.

Я, теряя сознание от страха, приготовилась к его атаке, приготовилась терпеть боль и почти желала, чтобы страж взял своё вот так — быстро. Но нет...

— За вс-сё... — и еле видимая тварь исчезла, как будто всосалась в воронку.

Я осела на грязный пол, ноги не держали. Будь я человеком, наверное, описалась бы от страха.

Вдох-выдох, вдох-выдох... Когда надо справиться с дикой паникой, нет ничего лучше, чем думать о вдохе и выдохе, думать о том, что они должны быть плавными, без рывков и не слишком быстрыми.

Через какое-то время я могла снова думать. Я только что прокляла сама себя, призвала на себя Стража равновесия, и у него будет целый месяц. Всего месяц. Мне надо продержаться лишь месяц. Я отвечу за всё. Никто из моих пострадать не должен. Только я. 'Хоть бы он не припомнил мне того юношу на корабле и Руфуса', — мелькнула паническая мыслишка.

Я отвечу за всё. Я выдержу.

С этой мыслью я собралась и сконцентрировалась настолько, что смогла обратиться к резерву и высвободить часть силы. И хоть она плохо слушалась из-за пережитой паники и, похоже, прочно поселившегося страха, но направить лучик Шону я смогла. Наполнила 'подарок Уту'. Минута, другая — и тело инкуба стало обретать плотность, а лицо потекло — глаза уменьшились и стали вновь человеческими, а появившийся нос скрыл уродливые ноздри. Хм... теперь я всегда буду помнить, что этот аккуратный нос скрывает длинные щели абсолютно нечеловеческих ноздрей, больше всего похожих на прорези-эфы у скрипок.

Шон глянул на меня вполне осмысленно, я вынула кляп.

— Пати? — с ужасом спросил он, догадываясь, что произошло.

— Он выгрызал 'подарок Уту', — устало произнесла я. — А без этой белизны я не смогу тебе доверять. Вот я и вмешалась.

Порывшись в сумке, я нашла нож-бабочку. Ага, осталась привычка со времён сухого закона — носить в сумке нож.

Я разрезала путы, а Шон всё молчал. Мы не смотрели друг на друга. И вдруг он с силой ударился затылком о цементный пол.

— Я подставил тебя!

— Не смей! — крикнула я. И уже мягче: — Не надо, Шон. Что сделано, то сделано. Значит, так надо было. Не смей себя казнить. Я тебя ни в чём не виню, и ты не вини. Всё. Закрыли тему.

Мы дошли уже до дверей, когда я обратила внимание, что он абсолютно гол.

— О, Свет и Тень! Тебе надо что-то набросить на себя. Никакие амулеты не помогут, если ты будешь голым.

Окинув взглядом подвал, мы не нашли ни единой пригодной тряпки — всё железяки да строительный мусор.

Я открыла дверь. Венди тут же подбежала ко мне.

— Найди штаны какие-нибудь, быстро.

Она увидела Шона за моей спиной, и её глаза округлились, а рот раскрылся.

— О-о... О... Ой... — удивление, озадаченность и понимание. Тут она развернулась и побежала, натыкаясь на стены.

— Штаны! — крикнула я ей в спину. А то от потрясения забудет о поручении.

Да, Венди тоже быстро сообразила, что именно произошло. Ну да ладно. Она будет помалкивать. И Шон тоже.

Мы остались с инкубом наедине, стоя на подвальной лестнице возле выхода. Какое-то время мы усиленно таращились куда угодно, только не друг на друга, а потом я прекратила эту глупую игру и всмотрелась в него. Да, это мой Шон, нервный и виноватый, жаль, я больше люблю вальяжного и спокойного. Он исподтишка бросил на меня взгляд и уже не мог отвести глаз, всё смотрел и смотрел. Кажется, я улыбнулась, и он вдруг вспыхнул белым; скривившись от боли, но не отведя взгляда, опустился на одно колено и, взяв за руку, влил в ладошку эту белую каплю.

— Я поступила правильно, — сказала ему и себе. — И я выдержу. Всего лишь месяц. Я смогу.

Шон молча кивнул, соглашаясь, и встал. Теперь мы стояли, держась за руки, и опять не встречались взглядом, но это уже была не игра от неловкости. Просто соратники и партнёры смотрят в одну сторону, а не друг на друга.

Венди где-то разжилась джинсами и футболкой, и мы, наконец, покинули это ужасное место.

Пока мы ехали, Венди вызвалась мне помочь с Тони и Ники, а Шон был непривычно тих и молчалив.

— Хочешь покормиться? — поинтересовалась я у него, — тебя высадить где-то?

— Нет, — сам удивляясь, ответил он. — Я не голоден. Можно мне вас подкормить?

— А ты владеешь собой? — настороженно поинтересовалась я.

— Да. Как ни странно, лучше, чем когда-либо.

Я согласилась: может быть, Лиан уже и пришёл в себя, он отходчивый и быстро восстанавливается, но красная сила тоже лишней не будет. Наплевав на водителя такси, небось, он и не такое видал, я села на колени Шону, и мы принялись 'гладиться'.

Да, что-то странное творилось не только со мной: сила инкуба пьянила по-прежнему, но как хорошее вино, а не наркотик, ведущий к безумию.

— Ты не сводишь с ума, — обронила я.

— Не может быть, — засмеялся он и протянул руку Венди. Та боязливо дотронулась до неё, потом, осмелев, прижала руку к лицу, подумала, вслушиваясь в себя, и 'отпила', поцеловав ладонь. Шон напряжённо следил за её реакцией. Да, глазки Венди пьяно и ярко заблестели, но она осталась в своём уме.

— Пьянит. Но я могу себя сдерживать, — подтвердила она, но всё же отстранилась, вдавливаясь в дверцу, чтобы легче было справиться с желаниями, навеянными vis.

— Я что, теперь не инкуб? — ошарашенно и как-то обиженно спросил Шон.

— Инкубом ты не будешь, если тебя перестанет выворачивать каждый закат, — грустно ответила я. — А в остальном ты и так мало похож на своих родичей. Хоть я и не встречала больше инкубов, но уверена в этом на все сто.

Остаток пути до своего ресторана я провела на коленях у Шона, а учитывая, что мы попали в пробку, которых на Манхеттене не миновать, то мы все трое успели насытиться без особого риска для себя. Венди, раньше не рисковавшая лишний раз дотрагиваться до своего младшего отца и кормившаяся от людей, 'разогретых' им, теперь задумчиво гладила его ладонь, прикидывая, какие выгоды несёт это изменение vis Шона.

Я вернула её к реальности, отобрав его ладонь, как некую вещь, и попросив начать конвертировать красную vis в зелёную. К моему облегчению, это проявление собственничества было воспринято ими обоими как само собой разумеющееся.

В ресторане мы с Венди утолили не на шутку разыгравшийся физический голод, жадно умяв под умилённым взглядом Поля: фруктовый пудинг — две порции, печёное яблоко в хрустящей пассировке — две штуки и кофейные пирожные — две штуки.

— Вот! — радовался Поль. — Полюбуйтесь, какие красавицы! А нрав? Ангельский. Я всегда говорил, что сладости созданы для женщин. А те дамы, которые от них отказываются или, о ужас, вообще не любят, вызывают крайнее! Крайнее подозрение! Кушайте, ангелочки, кушайте, — придвинул он клубнику с ванильными сливками.

Думаю, это Венди на него так повлияла: Playboy bunny, да ещё с остатками vis инкуба — убойная вещь, или, как говорят подростки, 'вынос мозга'.

Подкрепившись, мы рванули к Тони. Ники жила у него, и когда я позвонила, трубку сняла она, сообщив, что мой пёсик утром, как и положено, спокойно обернулся наглым парнем и до сих пор дрыхнет. Но тут 'дрыхнущий', видно, поняв, с кем беседует Ники, подорвался и выхватил телефон.

— Я не сплю уже! Ну скажи, тебе понравилось? Я понравился?

— Тони, если ты ещё хоть раз меня заслюнявишь, я вызову парикмахера и подстригу тебя, как пуделя!

— Злая ты, — уважительно заметил он, и тут же радостно огрызнулся: — А они ночью не работают!

— Для меня — поработают.

— Ох, ну я постараюсь не забывать, что ты у нас кошатница и ничего не понимаешь в хороших псах.

— Зато Ники понимает. Кстати, не давай ей геройствовать. Дождитесь нас, мы уже выезжаем.

Квартирка Тони оказалась крохотной и была по-настоящему мужской — минимум вещей и полный порядок. До Ники. Она как будто метила территорию своими одёжками, мелочами, запахом. Наверное, Тони это нравится, — подумалось мне, — раз он не наводит порядок, не раскладывает её вещи так же, как продолжает раскладывать свои.

Как я и опасалась, накачать искусственный vis-центр оборотня можно было только одним способом. А Тони стал для меня табу, несмотря на всё моё спокойное и опосредованное отношение к сексу-кормёжке. Во-первых, для него секс имеет совсем иное значение, чем для нас, divinitas. Во-вторых, он мой слуга, а я... Я для него старшой, вожак его маленькой стаи. Какой уж тут секс? Хотя нет, если бы я жёстко доминировала над ним, это было бы вполне 'в тему' — ох, нахваталась я от него уличных словечек, — но я не приемлю всех этих дурацких постельных игр, возникающих от пресыщенности или ущербности. Для меня секс — воплощение радости и жизни, открытости и доверия. А такого с Тони быть не может. И точка.

Поэтому Ники была поставлена перед фактом: в помощь ей выдаётся Венди. Зелёная divinitas расстраивалась, но понимала, что самостоятельно ей не справиться. Я отдала ей столько силы, сколько она могла взять, но её тремолирующие вены плохо пропускали vis, и полученного от меня явно не хватало. Венди, видя, что подруга не рада помощи, задрала носик

— Фи! Сильно нужен мне твой пёс. Я согласилась, чтобы вернуть долг благодарности.

— Да? — обрадовалась Ники. — И ты не будешь его брать потом?

Я закатила глаза. 'Брать', как игрушку... Моего Тони...

— Фхи! — оскорблённой кошкой фыркнула Венди.

Шон, увязавшийся за нами, лишь посмеивался, глядя на всё это.

А после мы с ним сидели плечом к плечу на грязной лестнице, потому что в крохотной квартирке и троим места было мало, и слушали стоны и вопли, пока нас не начал разбирать смех. А когда Шон стал ещё и комментировать происходящее, я просто сползала на пол, умоляя его помолчать и дать мне отдышаться.

Да... В тот краткий час я изгнала напрочь память о минутах в подвале, о сделке со Стражем. Наша счастливая и опасная, для нас же, особенность — забывать о плохом.

Когда стоны стихли, на площадку вышел Тони с непередаваемо довольной рожей, чмокнул меня в макушку — аналог облизывания, надо полагать, — и плюхнулся на ступеньки ниже.

— Оно того стоило, — довольно произнёс он, нагло устраивая голову мне на колени. — Стоило уходить от Седрика, — глядя в потолок пустыми от счастья глазами, продолжил он, — драться со своими и пережить эту дурацкую татуировку. Жизнь удалась.

Последние слова мне не понравились, и я больно щёлкнула его по носу.

— Твоя жизнь только начинается. И если Сугава возьмёт верх, я перебью там всех, а тебя оживлю и заставлю служить в посмертии.

'Трень! Трень!' — но волки не слышат лжи, как мы.

— Не бойся, хозяйка, — ласково и спокойно ответил он, заглядывая в глаза. — Я справлюсь. Разум ясный остаётся, я даже читать могу, и тело очень сильное, вес даже чуть больше моего человеческого. Я очень сильный и очень умный пёс. Волку не выстоять.

Меня успокоили его рассудительный тон и аргументы.

— Тони, — донёсся капризный голосок, — фен не включается!

— Ох уж, девочки-зайчики, — пробурчал он и пошёл в квартиру.

Пока девчата и Тони приводили себя в порядок, мы с Шоном обсуждали, под каким предлогом лучше явиться на сбор стаи, и никак не могли найти приемлемого варианта. Все точки над i поставил оборотень:

— Придём и скажем, что, мол, до седриковских шавок дотянуться не мог, глава города как-никак. Зато если кто из свободных тявкать будет, то я ему хвост оторву и в глотку засуну. Поверь, Пати, шваль отсеется только от тона, а Сугаву я вызову взглядом.

— Ну ладно, тебе виднее, мохнатый, как у вас там дела делаются, — скрепя сердце согласилась я.

Он чмокнул, куда дотянулся, — в щёку, — и я зашипела, как кошка.

— Вот за что я люблю тебя, хозяйка, так это за то, что ты мудрая женщина и знаешь, когда надо отпустить поводок, — с весёлым одобрением сообщил он.

— Не вздумай меня чмокать на людях, пёс! — эта вдруг появившаяся повадка бесила меня не меньше облизывания. Да и не знала я, как реагировать на только что полученное признание-комплимент.

— Прям как кошка, — умилённо сообщил он Шону за моей спиной.

Этого я не стерпела и отвесила несколько подзатыльников, Тони лишь ржал в ответ.

— Ну не буду. Не буду. Не дерись, — примиряюще попросил он, и я прекратила драться, и так руку об него отбила.

Наконец, из квартиры вышли девчата, и на лице оборотня сразу появилось умилённое и глупое выражение, а взгляд забегал с Ники на Венди. На Ники задерживался, но на Венди всё равно перескакивал. Розовая делала вид, что ей всё равно, но это плохо получалось, а зелёная откровенно дулась.

Ох, наверное, пришла пора вспомнить об обязанностях госпожи.

— Значит, так. Венди имеет право участвовать в наполнении резерва Тони. С твоего согласия, Ники. Если ты из ревности не позволишь ей, а сама не справишься и пострадаешь, или пострадает Тони, то, как минимум, потеряешь право согласования. Это ясно?

— Да.

— Венди, я тебя сейчас ни к чему не обязываю.

Кивок.

— Тони, ты обращаешься только в полнолуние, один раз, или если надо мне. Это ясно?

— Да, хозяйка, — Грей изо всех сил старался скрыть, как он доволен, и на всякий случай держался поближе ко мне и подальше от Ники, мечтавшей растолковать, что полигамия — это плохо для отдельно взятого оборотня-пса.

Такой вот озабоченной Тень знает чем, только не предстоящей смертельной дракой компанией мы и поехали на встречу со стаей. Девчонок высадили на полдороге — нечего им волков дразнить, они ещё слишком слабы, чтобы вызывать у них уважение, а все, кого волки не уважают, — мясо. И пусть мохнатые не рискнут их покалечить, но морально поглумятся вдоволь. Девушки-divinitas это понимали и не спорили. Когда они покинули машину, я занервничала сильнее, даже достала кнут, ради которого, собственно, и заезжала в ресторан. Я прекрасно понимала, что он мало чем поможет против стаи. Если придётся пускать его в ход — это уже глобальный проигрыш, но всё же меня успокаивали тусклый блеск серебряных и лёгкое жжение железных вставок. Видя, что я нервничаю, Тони обнял меня и обернул своей силой, как шубой. Шон, сидящий за рулём, одобрительно кивнул. Затылком он видит, что ли? Ах, ну да — запах поменялся.

Я совсем забыла о закате... Но Шон такого забыть не мог. Аккуратно вывернув машину из потока, ничего не говоря, он оставил нас и зашёл в какой-то магазинчик одежды. Примерочные кабинки, подумалось мне, слишком незащищённое место для такого. Минут через десять он вышел в новых ладно сидящих джинсах и яркой футболке, демонстративно выбросив то, что Венди нашла или украла ещё утром в Бронксе.

С его возвращением по машине разнёсся запах мускуса, и Тони уткнулся носом мне в шею, спасаясь от него.

— Шон...

— Нет-нет, Пати. Голодный я сейчас полезнее, да и времени уже немного осталось, а нам ещё тащиться по этим пробкам.

К сбору волков мы всё же успели вовремя, стая ещё в полном составе была в людском обличье.

Тони пошёл вперёд, а мы чуть приотстали: мол, мы не охраняем пса, а наблюдаем, как он резвится.

ТиГрей поразил меня. Я привыкла видеть его хорошим парнем: спокойным, подчиняющимся, любящим... И забыла, какой он на самом деле. Обманчивый. Первое впечатление — самое верное.

Он шёл сейчас странной разболтанной, уверенной походкой, посылая по известному адресу одним лишь своим видом. Улица... Два года, кажется. За эти два года уличной жизни он многому научился и многого добился, хоть и был ещё ребёнком. Юридически.

Собравшиеся вервольфы замолчали, неприязненно и настороженно уставившись на него.

Приблизившись, ТиГрей вместо приветствия сплюнул сквозь зубы. И так накаляющаяся атмосфера нагрелась на десяток градусов.

— Я слышал, тут кое-кто хотел закончить то, что начали псы Седрика, — обводя всех тяжёлым взглядом, начал он. — Так вот, я здесь, свободные волки, — обращение прозвучало насмешкой.

Многие из свободных вопросительно посмотрели на вожака, по логике, он сейчас должен заверить Тони и меня о нейтралитете и отдать приказ стае не трогать пса. Но нет, Стивенсон молчал.

— Хозяйка и Красный проследят, чтоб вы вели себя как положено благородным волкам, — опять насмешка, — а не стае псов. Драка один на один.

— Кто первый?! — зло выкрикнул он, и несколько слабых отшатнулись. Тони вошёл в толпу, как ледокол, оставляя после себя пустое пространство — никто не встал у него на пути.

— Как ты смеешь прийти сюда, в святое место стаи, и тя...вкать, — говоривший заткнулся и опустил глаза, а потом и голову, под давящим взглядом пса.

— Смотрите! Все смотрите, как наш вожак позволяет этой смердящей шавке оскорблять нас, — Сугава не выдержал. Наконец-то.

— А-а... Трупачий корм раскрыл пасть. Я тебе воняю, закуска, да?

— Я тебя на части порву, — с ласковой угрозой произнёс волк. — Но убивать не буду. Хочу, чтоб ты видел, как я буду иметь эту белую сучку.

— Кого? Что ты жрёшь, чтоб белыми сучками бредить?

— Её! — и Сугава ткнул в мою сторону.

— Да вампы из тебя мозг высосали, пока в жопу трахали, давалка, — насмешливо отозвался пёс.

Со страшным рыком вервольф бросился на Тони, но тот его встретил ударом ноги, отбросив на землю и, похоже, повредив колено. Разнёсся крик ярости и боли. И Сугава начал трансформироваться.

Очень, очень быстро трансформироваться.

Я в страхе схватилась за Шона, сможет ли Тони перекинуться так быстро? Ведь наверняка взбешённый волк не будет ждать и блюсти кодекс. Я, не отрываясь, глядела на страшное и уродливое таинство оборотней, как вдруг раздался многоголосый удивлённый вздох, и круг зрителей подался, освобождая место.

Огромный мохнатый пёс стоял и ждал.

— 'Ах, какая Ники умница! Такое сотворить!' — успела мелькнуть мысль, и...

Волк понизу бросился на пса, метя в горло, тот отпрыгнул в сторону и вверх, заставляя противника промахнуться, и сомкнул челюсти у него на холке.

Волк упал, протянув лапы, и больше не шевелился. А пёс поднял морду и, ни на кого не глядя, посеменил ко мне, повиливая хвостом. Секунды текли, никто не мог прийти в себя и осознать, что случилось.

Когда Тони сел рядом со мной, пошли первые тихие вопросы:

— Мёртв? Он мёртв? Почему не шевелится?

— Кто ещё хочет проучить ренегата? — добавив металла в голос, спросила я. Повисло гробовое молчание.

Шок, растерянность и страх висели в воздухе, подобно облаку.

— Может, мне стоит натравить своего пса на тебя, а, вожак? А то, я погляжу, ты никак не можешь вдолбить своим блохастым уважение к старшим? — я запоздало разозлилась на оскорбление Сугавы.

Вожак промолчал, состроив рожу 'Мне всё равно. Помру стоя'.

— Запомните, свободные шавки, Нью-Йорк — территория divinitas! Здесь мы устанавливаем законы. Не нравится — валите в Чикаго! Валите куда угодно! Слушайте все и передайте тем, кого здесь нет. Я убью любого вервольфа без разбирательств и кодекса, если мне станет известно о его контактах с вампами. Если кто-то из вас работает на трупаков или, ещё хуже, позволяет кормиться на себе — самое время с этим завязать. За прошлое преследовать не буду, но с этой ночи любой, на ком мои нюхачи почуют вампа, — смертник. Ты, вожак, если ты вожак, обеспечь своим слабакам защиту от кровососов.

Стояла полная тишина. Не соглашаются, но и не спорят. Все ещё в шоке. Ну и ладно, я всё сказала.

Потрепав Тони за ушами, я развернулась и пошла к машине.

— Пойдём, мой хороший, будешь ехать, высунув голову в окно.

Мохнатая туша радостно поскакала впереди.

Когда мы уже подходили к машине, раздался леденящий душу вой. Выли люди, запрокинув головы на луну, провожая своего за последнюю завесу.

— Делаем ноги, — Шон нервничал, и я его понимала. Пока вервольфы были людьми, их сдерживали разум и страх, а обернувшись, они могут потерять и то, и другое. Стая — это сила. Мне просто очень повезло, что они не начали перекидываться раньше, что перепалка и бой были кратки — никто не успел завестись, а после все были слишком шокированы. Мы, divinitas, конечно условия диктуем, но не в одиночку против полусотни волков.

Когда мы выехали из лесопарка и направились к городу, Шон заговорил:

— Леди, это ещё не всё.

— В смысле? — перепугалась я.

— С волками Седрика тоже надо разобраться.

Нет, ну опять они сговорились у меня за спиной. Зла на них не хватает.

— И что вы задумали, засранцы?

Тони оскорблённо скульнул.

— Они наверняка поджидают его в парке. Устроим им сюрприз. Я подстрахую.

— Угу, крышкой от мусорника.

— Нет, — расплылся в довольной улыбке инкуб и одной рукой полез под сиденье.

Бейсбольная бита, оплетённая серебряными цепочками.

Тони залаял в полном восторге.

— У меня к ним свои счёты, леди. Позвольте нам.

Я рассматривала грозное оружие. Они покалечат волков Седрика, однозначно, а мне потом с ним возись. Впрочем, сам виноват, как он сказал? Это всего лишь волк, и не ему становиться между нами? Что ж, проверим.

— Ладно, Шон...

Несколько секунд пришлось пережидать счастливое гавканье.

— Только не убейте никого и сильно не калечьте. Мне потом с Седриком разбираться, не вам.

— Слушаемся, леди.

Вот ведь мужичье, хлебом не корми — дай кому-то задницу надрать. Нет, всё же это правда — не было бы мужиков, не было б и войн. 'Ничего бы не было. Совсем ничего', — хихикнула я своим мыслям.

Эх, опять чуждая сила меняет мышление и сами мысли; это Тони виноват, что я так легко согласилась на эту их эскападу. Я, наплевав на всё, запустила руки в густой мех, вдохнула запах, несущий vis. А, будь что будет, мужикам нужна хорошая драка, а седриковские сами напросились на трёпку. Засранцы, скопом на одного. Ну, ничего, сегодня они узнают, что собачек и розовых обижать нельзя.

Меня высадили возле дома Венди. Шон, связавшись с дочкой, предупредил, что мы подъезжаем, и они выскочили встречать, радостно вереща на всю спящую улицу. Девчата рвались потискать пса, но Тони вырвался и Шон приструнил девиц: мол, ещё не всё, нечего силу отбирать. Девушки, узнав о готовящейся засаде на волков Седрика, чуть ли не пляски группы поддержки устроили со скандированием. Да... Похоже, только мне в голову приходят мысли о последствиях каких бы то ни было поступков. Впрочем, тоже далеко не всегда... приходят.

Мужчины уехали, а мы поднялись в маленькую уютную квартирку Венди. Там за чашкой травяного чая я рассказала, как всё было; рассказ вышел куда дольше, чем сами события. Поблагодарила Ники и сказала, что самое время сознаться, если ещё о чём-то умалчивает; что я настолько благодарна ей за Тони, что прощу всё.

Ники как-то враз погрустнела, стрельнув на подругу глазами, как бы прося помощи; та тут же обняла её.

— У Ники проблемы, — сказала она грустно, — её тело легко меняется, но не так, как ей хочется. Она не может контролировать vis оборотня. Пытается, но получается очень плохо и очень тяжело.

— Ничего не понимаю, — честно призналась я.

— Я обращаюсь в гиену, — тихо обронила Ники. — Так мерзко, — шёпотом добавила она.

Я взяла её ладошку и принялась поглаживать, успокаивая и по чуть-чуть подкармливая.

— Это происходит автоматически, — продолжила зелёная. — Я пытаюсь контролировать vis, но стоит мне на мгновение рассредоточиться — и меня выдёргивает в этого мерзкого зверя.

— Это всё из-за той мрази и его обрядов, — встряла Венди. Ники с содроганием вспомнила о былом и неосознанно вывалила на нас яркую картинку-воспоминание.

Бедная, бедная девочка, он использовал её как проводник для vis и катализатор трансформации. Да как она разум сохранила? Какой кошмар... Какая-то мысль всё хотела дооформиться и пробиться в сознание, но я закрылась. Закрылась наглухо, не желая думать об этом. Надо думать о другом — как помочь Ники.

Как помочь Ники?

Фрешит! И его оборотни-инородцы. Они чужды и уникальны, может, их опыт в чём-то поможет. Я озвучила девчатам свои мысли, Венди тут же с видом прилежной ученицы схватила блокнот и принялась его листать.

— Вот! Его домашний номер.

Какая предупредительная умница, в городе всего ничего, а уже координаты всех мало-мальски серьёзных filii numinis собрала.

Решили позвонить сейчас. Это только бело-зелёные однозначно спят ночью, а с остальными никогда не знаешь, каковы у них часы отдыха.

Я набрала номер, включился автоответчик.

— Доброй ночи, Фрешит, — нервничая, произнесла я. — Это Пати Дженьювин... Росео. Я бы хотела с вами поговорить...

Тут трубку сняли.

— Здравствуйте, Пати, я не сплю. Очень удивлён вашим звонком, и... у вас сменился номер?

— Нет, я звоню от своих... вассалов.

— О... Я вас внимательно слушаю.

— Ники... из Майями... Вы её помните?

— Конечно. Прелестная молодая леди, лечившая нашего главу с вашей помощью. Кажется, у неё задатки универсала?

Вот ведь чёрные, никогда не упустят что-нибудь узнать, да они вообще своего никогда не упустят.

— Да, с задатками. Но до универсала ей — как отсюда пешком до Арканзаса.

Фрешит коротко хохотнул моей шутке.

— Так что Ники?

— У неё проблемы... некоторые, а я не знаю, как ей помочь. Вот подумала, может, вы... и ваши знакомые... оборотни-инородцы — сможете нас проконсультировать. Я прошу вас о помощи, — твёрдо закончила я.

— Это очень хорошо, Пати, — неожиданно тепло отозвался Фрешит. — Приезжайте, когда вам удобно, хоть сейчас, я постараюсь помочь вам обеим, чем смогу.

Мы с девчонками переглянулись, спать никто не хотел.

— Диктуйте адрес.

— Ах, это вы диктуйте, пришлю за вами машину, — он даже не пытался скрыть весёлое лукавство в голосе.

Я взглядом спросила у Венди разрешения, та, умничка, состроила страшно сосредоточенную рожицу и выдала адрес на соседней улице. Его-то я и озвучила.

Через четверть часа, переговариваясь громким шёпотом, мы стояли под парадным названного дома, Венди наотрез отказалась отпускать подругу одну к неизвестному болотнику, и теперь девочки стояли, обнявшись, как мёрзнущие влюблённые. Как я поняла, тесный телесный контакт для них — привычная и даже необходимая вещь, особенно если они нервничали. А они нервничали, и я тоже. Немножко.

Подъехало такси, за рулём был индус. Поскольку мы все сели на заднее сиденье, у меня не было возможности как следует рассмотреть его vis-зрением, но пах он странно. Может, водитель и не был оборотнем, но и обычным человеком тоже точно не был.

Фрешит жил в одноэтажном квартале в уютном домике, спрятанном за рододендронами, а обязательная лужайка не знала, что такое газонокосилка, и на фоне чахлых стриженых соседок производила удивительное впечатление чего-то настоящего и живого.

Мы только поднялись на крыльцо, как дверь приветливо распахнулась:

— Входите, милые дамы.

Я улыбнулась немножко напряжённо. Фрешит, подняв бровь, уставился на меня, а потом треснул себя по лбу.

— Даю слово, что вы покинете мой дом, когда пожелаете, целыми и невредимыми.

— Рада вас видеть, Фрешит, — вместо приветствия произнесла я, заходя в дом. Болотник, казалось, ещё больше стал похож на английского бульдога: коренастый и приземистый, на грани уродства, с круглыми глазами и неправильным бульдожьим прикусом, тем не менее, он всё же производил скорее приятное впечатление, чем отталкивал. Может, всё дело было в умных и немного грустных глазах.

— Попугайчики-неразлучники, — обронил он, глядя на девчат.

— Ну, рассказывайте, — предложил радушный хозяин, когда мы устроились на удобном диване в гостиной.

— Сперва пообещайте, что не будете делиться ни с кем информацией, — переговоры повела я, по праву старшего.

Фрешит грустно улыбнулся.

— Сказывается опыт общения с нашим главой, да? Обещаю, что никому не расскажу добровольно о том, что услышу от вас.

Хорошая формулировка, надо запомнить.

Я вкратце выложила, в чём дело. Его, как и меня, насилие, творимое над Ники, не оставило равнодушным.

— Бедная девочка, бедная малышка, — он взял её за руки. — Ну, ничего, главное, теперь ты в хороших руках, да? — и он требовательно глянул на меня.

Я кивнула, не совсем понимая, что он имел в виду.

— Я так понял, ты не хочешь наносить фокус какого-то одного зверя? Хочешь стать полноценным перевёртышем?

'А-а-а... Ну вот, Фрешит знает о татуировках и фокусах зверя, а я нет!'

— Да, хочу. Но если не выйдет, то уж лучше какой-то один зверь, только не гиена.

— Ну да, гиена — для девушки это крайне неприятно, — согласился Фрешит, и я вдруг каким-то щелчком вспомнила программу по 'Энимел плэнет', посвящённую им. У гиен матриархат, у самок ложный пенис, они крупнее самцов и накачаны тестостероном и агрессией, а детёныши убивают друг друга. Ужас.

Тут Ники расплакалась.

— Я перекинулась, когда была с Тони, перепугалась до смерти, тут же плюхнулась на пол. А он ничего не понял, говорит: 'Какая же ты красивая: мохнатая и полосатая, ушастая собачка!', — рыдала она. — Если б он увидел ту мерзость, его б стошнило.

Зная Тони, я была с ней полностью согласна.

— Так что, — успокаиваясь, ответила Ники, — перевёртышем мне, конечно, хочется быть, но главное — я не хочу быть гиеной.

Фрешит, задумчиво глядя в сторону, произнёс:

— Знаешь, я бы всё же советовал нанести временный фокус, хной, например. Чтобы легче было контролировать vis.

— Как это? — поразилась Ники, я тоже навострила уши.

— Ну, обычно фокус — это же и резервуар, а vis-центры у тебя и так есть, значит, столь глубокая телесная привязка нам не нужна. Тебе просто нужно лучше управляться с собственным vis, нужен костыль для разума, не для тела. Так что...

Мы обсуждали разные возможности ещё около часа, а потом нас сморил сон. Фрешит, как истинный джентльмен, принёс нам одеяла и подушки, придвинул пуфик под ноги, и мы втроём славно задремали, ничего не опасаясь.

Сон мне снился странный, будто я в лощине родника: холодно, сыро и немного затхло, но место, в общем-то, не враждебное. Просто чужое. Рядом со мной две девочки: золотоволосая кукла-принцесса и оборванка с собачьим хвостом и собачьими же ушами, нет, с ушами гиены. Они жмутся ко мне, потому что им холодно, но не страшно. Мы стоим на пятачке твёрдой земли, но не рискуем куда-то идти, понимая, что кругом топь.

— Холодно, согрей нас, — просит принцесса.

— Мы в гостях, — отвечаю я, — нельзя хозяйничать.

— Холодно, — капризничает девочка, а оборванка поскуливает без слов.

— Уважаемый хозяин, нам холодно, — громко оповещаю я заросли камыша и хмурое небо.

Перед нами появляется тропка из камней, а небеса чуть светлеют.

Мы начинаем скакать с камня на камень и выходим на больший сухой островок, появляются цветные стрекозы, и девочки веселеют, отвлекаясь на них. А я вижу его — Фрешита, он такой же, как в жизни, только полупрозрачный — из воды.

— Они ещё совсем дети, — говорит он, и я согласно киваю. — А вот ты сильно повзрослела, и быстро. Что это? — вдруг обеспокоенно спрашивает он. — Что на тебе?

— Где? — я оглядываю и ощупываю себя и вдруг обнаруживаю тяжёлый ошейник. Привыкла к его тяжести и поэтому не замечала.

Фрешит кривится, как будто увидел что-то гадкое.

— Какая же он скотина, — бурчит он себе под нос. И я понимаю, что он думает, будто Седрик надел мне этот ошейник.

— Это не Седрик, — говорю я. — Это я сама... Так надо было.

Фрешит грустно смотрит на меня и на девочек, и его взгляд, будто странный прожектор, высвечивает, что принцесса худа и в её глазах затаился страх, несмотря на самоуверенные повадки, а возле сердца на платье запеклась кровь. Оборванка же вся в кровоточащих ранах, она играет, но когда задевает их, то невольно поскуливает, и хвост всё время поджимает.

Свет и Тень, это — мои девочки? Мои 'зайчики из Плейбоя'? Мои светлые глупышки? Я подхожу к ним и обнимаю, они радостно льнут, и я вспыхиваю белым светом, чтобы согреть их.

И просыпаюсь.

Девочки полулежат рядом, светло улыбаясь, а у меня чуть щемит сердце от такой сильной самостоятельной вспышки.

Фрешита не видно и не слышно. Наверное, тоже спит.

Я тихонько растолкала девочек: нам пора уходить, хватит злоупотреблять гостеприимством и терпением хозяина. Вот только расплачусь с ним за услуги.

Выставив девчонок за дверь, я прошлась по дому, тихо окликая Фрешита.

Нашла его в кабинете; он стоял возле окна и, казалось, не замечал ничего вокруг. Я застыла, не зная, как быть — уйти, не отблагодарив, нельзя.

— Не сейчас, Пати. Потом. Обещаю, что не буду настаивать, если момент окажется неподходящим для тебя, — произнёс он, не оборачиваясь ко мне.

— Спасибо, Фрешит, — и я выскользнула из комнаты, понимая, что он тоже видел этот сон. Что именно он видел? Какой видел меня? И как перенёс мою вспышку? Ох, сиять было очень невежливо, запоздало подумалось мне.

Мы покинули дом болотника, и я тут же принялась искать Шона по ментальной связи. Странный сон здорово прочистил мне мозги, и я с ума сходила от беспокойства за моих непутёвых мужиков.

Шон не сразу, но откликнулся. Расстояние добавляло помех, но я поняла, что у них всё нормально и они возле моего дома. Хорошо, что ранним утром не было пробок, только докучливые грузовички с продуктами замедляли путь, но добрались мы в рекордные сроки.

Девочки с радостным визгом повисли на устало дремавшем до нашего появления Тони, а я вцепилась в Шона.

— Рассказывай!

— Ну, мы никого не убили, и только одному выбили челюсть.

— Что? И всё? Ты опять что-то скрываешь! — взъелась я.

— Скрываю. Но Седрик к вам претензий иметь не будет, это точно.

— Шон, не зли меня. Выкладывай как есть.

— Ну, раз вы настаиваете.

Волки, как и предполагалось, поджидали Тони в парке. Увидев, в какую он превратился зверюгу, они струхнули и чуть было не отказались от своих планов, но сука погнала их в бой. Тони потрепал их немного, а потом подключился голодный инкуб. Одного слабака он вообще своей силой вернул в человеческое обличье, на остальных наслал... свою силу. Вместо убийственной драки вышла замечательная собачья свадьба.

Я схватилась за голову.

— Лучше бы вы их просто зубами да битой. Тони! Тони, — я выцарапала засыпающего из нежных ручек. — Я правильно поняла, что кровавой суке теперь конец? Что она скатилась вниз по иерархической лестнице?

— Совершенно верно. И пусть радуется, что жива осталась. Вот уж кого бы убил с удовольствием.

— Мой злой пёсик! — вякнула Ники.

Но, видя мой озверевший взгляд, вся компания отдалилась, будто ветром отнесло.

— Шон, скажи мне, а ты кормился от того слабака, что человеком обернулся?

— Кормился.

— А он вообще жив?

— Жив. Тони утром позвонил Седрику и сказал, где забрать блохастых.

— Засранцы! Всё! Больше никаких самостоятельных акций! Руки поотбиваю! И головы! Ясно?

— Да, хозяйка, — в унисон ответили два мужских голоса, полных фальшивого раскаяния. Гады!

Когда я зашла домой, телефон разрывался.

— Да! — проорала я в трубку, догадываясь, кому это не терпится.

— Как ты посмела наслать своего инкуба?! — зашипел Седрик.

— Пошёл в жопу! И шавок своих туда забери! Увижу хоть одного возле моего дома или моего пса, я на тебя инкуба нашлю! Ты понял?! — орала я в бешенстве.

Молчание.

— Понял или нет?

— Да.

Короткие гудки.

Фух. Кажется, пронесло. Седрик из тех, к кому лучше обращаться просто с пистолетом, чем с пистолетом и добрым словом.

Перепуганные флерсы стояли у дверей, разбудила бедняжек своими воплями.

— Всё хорошо. Уже всё хорошо.

— Не спала дома, провонялась псом, инкубом и болотником, — заканючил Лиан. Пижма же просто молча обнял. Я прижала своих дурашек к себе.

Наконец-то я дома.

День прошёл тихо и спокойно, а вот вечером позвонила секретарша Седрика и пригласила на 'общий сбор'. Я немножко испугалась: может, я перегнула палку со свободными и Седриком, и полуволк решил показать, кто в городе хозяин. Нервничая, я позвонила Фрешиту; смущаясь и извиняясь, я спросила, не знает ли он причин сбора Совета.

— Смена вожака у свободных, — спокойно ответил тот. — Стивенсон передаёт власть тому молодому...Тоду Вернеру, кажется.

— А... Спасибо...

— Но и вам, Пати, ответить придётся.

— А? Что?

— Думаю, Седрик спихнёт на вас разбирательство с вампами.

— А?

— Ну, вы же запретили свободным всякое общение с вампами.

— Да.

— Ну, так вам и придётся, в случае чего, вампов усмирять.

— А... Да усмирим, — расслабилась я. По поводу мертвяков у меня никаких запретов и сомнений нет: кто посмел встать на пути — смерть на месте. Окончательная смерть.

Так что на Совет я ехала спокойно.

Шон с серебряной саблей, которую он по-тихому присвоил, оправдывая тем, что он мой, сабля моя, значит, всё осталось при мне, и Тони с пистолетом и разрывными пулями добавляли мне спокойствия и умиротворения.

Охрана из седриковских волков реагировала на меня и моих охранников как-то неадекватно, будто не могли решить, что им делать — прижать уши и принять позу подчинения или броситься в бой. И только старшой был таким, как всегда — наглым и вызывающим.

— Привет, Руман, — поздоровалась я, как ни в чём не бывало.

— Драссьте, — и волк смерил меня взглядом, будто примеряясь, куда вцепиться. Но я как-то уже не реагировала на подобные уловки.

— Лорд Седрик у себя?

— Он занят.

— Ох, он, конечно же, всегда занят. У главы города много дел. Но я думаю, для меня он найдёт две минутки. Скажи моему дорогому Седрику, что его Пати ждёт аудиенции, — эти слова долетели до всех divinitas, находившихся в холле, и Руман принял это к сведению. Я вела себя, как миленький зайчик, белый и пушистый. С Седриком надо мириться.

Руман повёл нас за собой, затем оставил на попечение двух караульных, а сам зашёл в кабинет. Через пару минут оттуда вышел мало знакомый мне грязнуля, бросив исподтишка любопытный взгляд, и Руман, наконец, дал мне доступ к нашему главе.

Седрик сидел, соперничая со статуей римского полководца — угрюмый и неподвижный.

— Седрик, — медовым голоском начала я, — я бы хотела извиниться за грубость сегодня утром. Я была малость не в себе, так совпало, что твой звонок был очень не вовремя. Не будь букой и перестань на меня дуться.

Он треснул ладонью по столу — я знала, как его достать.

— Не будь букой?! Марла теперь ни на что не годна! Удивлюсь, если она не повесится в ближайшие дни! Я молчу о сломанной челюсти и ожогах от серебра!

— Милый, — мой голос прозвучал куда твёрже, но всё равно ласково. — Если бы ты сказал своим волкам оставить Тони в покое, ничего бы этого не было. Тебе некого винить, кроме себя.

На последней фразе я сбросила маску дурочки, и мы уставились друг другу в глаза, меряясь силой. Так прошло несколько секунд.

— Я не волк, Седрик, не надо со мной в гляделки играть. Ты принимаешь извинения?

— Я их не услышал! — едко парировал он.

— Ах, ну не обижайся на меня, ты ж знаешь, на розовых не обижаются, — я опять вернулась к тону 'зайчика'.

Полуволк не сдержал улыбки.

— Засранка, сладкая, любимая засранка. Верёвки из меня вьёшь. Один поцелуй, и я тебя прощу.

Ну, начинается! Знаем мы этот 'один поцелуй', проходили! Еле ноги унесла. Но отступать было некуда, я встала с кресла, и он вышел из-за стола. Седрик перехватил инициативу, заключив меня в объятия, но лезть с поцелуем не спешил, вдохнув мой запах.

— Поменялся... Роза намного слабее, зато псом сильно отдаёт.

— Не выдумывай. Во мне нет vis оборотня.

— Да, это реальный запах ТиГрея, видать, трётся возле тебя всё время. Он получил то, что мне не досталось? — и объятия из сильных, но уютных, стали железной клеткой.

— Нет. Успокойся. И не получит. Я не сплю со слугами.

— Умная Розочка, — и он ласково прошёлся по спине.

— Ты что, смешиваешь наши запахи? — дошло до меня.

Он довольно фыркнул:

— Умнеешь. Накуролесила прошлой ночью. Лучше б сидела и дальше, как мышь под веником, так нет, зашевелилась. Убила волка, свободных напугала до усрачки, хаски в какого-то монстра обратила, моих волков извращённо поимела и лишила меня кровавой суки, между прочим. А мне надо делать вид, что всё идёт по плану. Нет, одного поцелуя тут мало.

— Будешь задирать цену, ничего не получишь.

В ответ он склонился к шее и в поцелуе потянул силу, это было неприятно, я легко ударила его.

— Прекрати! Хочешь силы — возьми нормально.

— Что я слышу, ты предлагаешь поцелуй?

— Прекрати эти дурацкие игры, Седрик, они меня бесят, а когда я бешусь, то очень неадекватна, если ты не забыл. Силу предлагаю, на — и я протянула ладонь.

Он тоже был малость не в себе, уж не знаю, что ему мешало нормально контролировать себя. Он так глянул на руку, что думала, сейчас тяпнет зубами, но нет, обошлось. И впился так, что я не успевала отдавать, но я терпела. Терпела, потому что с этим гадом мне ещё жить в одном городе и к нему же обращаться за помощью, если что.

Когда он насосался, я вырвала руку и пошла к двери. Настроение было безвозвратно испорчено. Я была в своём праве, приказывая свободным, я была в своём праве, защищая Тони от его шавок. Я не обязана была извиняться и кормить его, а он намеренно сделал мне плохо. Мерзавец.

'Седрик меняется', — эта мысль ударила камнем по голове. Не только я меняюсь, он тоже, и явно не в лучшую сторону. Тот Седрик, которого я знаю, не поступил бы так. Что с ним произошло за эти дни? Или всё началось ещё раньше? Нет. Не раньше — именно сейчас, после боя с Алехандро.

Я сидела на Совете, погружённая в свои мысли. Стивенсон представил Тода и объявил о своём добровольном уходе. Уже Тод объявил о моём ночном приказе. Для преемника всё складывалось очень удачно — на Совете присутствовал Франс, наш 'родной' князь вампов, и мне пришлось озвучить приказ и ему. Трупак махнул ручкой: 'Я своим объявлю, но нарушителями занимайтесь сами'.

Ну, неплохо. Значит, если волк и вамп снюхаются, они останутся один на один со мной, вернее, с Шоном и Тони, и их родичи стоять за них не будут.

Многие не понимали, отчего я так взъелась, но объяснять глупцам я не собиралась. Вампы пытаются подняться, улучшить свою породу, кормясь от нелюдей. И я буду всеми силами останавливать их, несмотря на то, что другие divinitas слишком тупы или слепы, чтобы видеть опасность происходящего. Рано или поздно я протащу подобный запрет и для грязнуль, и для болотников.

После совета я пробилась к старому экс-вожаку.

— Вы уже решили, что будете делать? — спросила я тихо, вокруг все говорили со всеми.

— Чего вы спрашиваете? — так же тихо огрызнулся он. — Обещал идти к вам в услужение, значит, пойду.

Я слегка шокировалась таким заявлением, обсуждать-то мы обсуждали, но обещаний никто не давал.

— Хотите жить за городом на ферме? Мне охрана нужна.

Стивенсон удивлённо глянул на меня.

— Хочу.

— Ну, приходите завтра, расскажу поподробнее.

Ко мне пробирался Фрешит.

— Я хотел бы поговорить с вами, давайте найдём место потише.

Кивнув, я последовала за ним, мы спустились на этаж ниже и нашли мини-приёмную, пару диванчиков прямо в коридоре.

— Пати... Пати, не знаю, с чего начать... Скажи, отчего ты поставила на Ники печать слуги?

— Ну... Она немножко провинилась передо мной и так обезопасилась, предложив себя в слуги, — сказала я правду.

— Ты не понимаешь? — спросил он, но ответ читался у меня на лице. — Ты действительно не понимаешь многих вещей.

Я поёжилась: он не хотел меня оскорбить, но всё равно слышать такое было неприятно.

— Ники, бедное дитя, наверное, постоянный контакт с Венди ей помогает, но этого мало, Пати. Ей столько всего нужно наверстать, узнать, а Венди сама ещё ребёнок и тоже уже отрезана от родителей.

— Фрешит, начните с начала, — взмолилась я.

— Ники оказалась отрезанной от родителей в младенчестве. Так делали двести, нет, триста лет назад твари, возмечтавшие вернуть себе былую силу. Они выкупали или отбирали детей у divinitas и оставляли их без метки принадлежности. И те становились глиной, бездумной пластичной глиной — фамилиарами.

Я вцепилась в подлокотник кресла, каждое сказанное слово жгло меня, а мир вращался перед глазами.

— Нет, Фрешит, — пролепетала я. — Замолчите, замолчите ради Света и Тени.

— Да, Пати, вы пережили это, и я пережил. И теперь наш долг — помочь Ники, ведь вам кто-то помог, и мне.

— Фрешит, оставьте меня, — я почти плакала, — продолжим этот разговор позже, пожалуйста.

Тут он всё же всмотрелся и понял, что мне худо.

— Чем-то помочь? — осторожно поинтересовался он.

— Уйдите.

— Да, хорошо.

И он, наконец, встал и ушёл.

А я осталась сидеть, пытаясь закрыться, забыть только что услышанное и не думать об этом. Не получалось.

Правда, от которой я пряталась, правда, которую я в упор не хотела видеть, от которой ускользала раз за разом, хоть она была у меня перед носом, наконец, настигла меня.

Мысли прорвали плотину.

Вот, значит, чего хотел отец — превратить меня в безмозглого фамилиара, чтобы насиловать во всех смыслах этого слова. Чтобы иметь полезное тупое существо, зверька с человечьим телом и vis-системой filii numinis!

НЕНАВИЖУ!!!

Перед глазами стояла мысле-картинка из прошлого Ники. Этого! Этого мне желал отец! Он хотел так поступить со мной, родным ребёнком. Я должна была расти в глуши, общаясь только с тупым домовым, набираться сил от природы, не осознавать себя! Не осознавать себя никак! Быть тупым духом природы! Не знал папочка, не знал, что мама, умирая, смогла помочь мне, сделала подарок — vis-зрение. Да, последнее желание невинного, идущего на смерть, осуществляется. Есть неотменяемые законы. Убил!!! Календулу убил!!! Маму убил! Скормил волкам. Мне уготовил участь хуже смерти. НЕНАВИЖУ!!!

— НЕНАВИЖУ!!! МРАЗЬ!!! — я попыталась в крике выплеснуть хоть часть раздирающей меня ярости.

Я горела и сгорала в этой ненависти.

Ничто не могло её остановить, не за что было зацепиться.

Я умирала.

Умирала в огне ненависти.

Две искры в сердце и рацио сопротивлялись разрушающей черноте, охватившей меня. Я могла думать, несмотря на чёрно-багровый костёр, которым стало моё тело. Избавиться... Как же избавиться от этой ярости? Убить! Убить его! Я не смогу жить с этой ненавистью. Не смогу. Как исторгнуть её?

Я догорала, теряя последние крохи силы, мысли путались, последним отчаянным усилием я выкрикнула клятву и вместе с ней попыталась вытеснить из себя жрущую меня черноту.

— Клянусь жизнью убить отца при встрече!

Мир пошатнулся, как от удара огромного колокола. Чернота — ненависть и ярость — вышла из меня и уставилась невидимыми глазами, как живое существо. Прицениваясь, сдержу ли я клятву, отдам ли ей жизнь Винье, или всё же лучше забрать мою. Я выставила руку, защищаясь от неё.

— Клянусь. Убить. При встрече, — словно растолковывая ей, произнесла я. А затухающее сознание выдало образ стилета, который я воткну в его гнилое сердце. Чернота ухмыльнулась и собралась в одну точку, нет... Не точку — стилет.

На этом всё. Сознание погасло.

* * *

Я пришла в себя от крови. Кто-то поил меня кровью. Зачем? Нет, я не хочу. Тепла! Дайте мне Света и Тепла. Я не хочу этой отравленной обжигающей крови. Но она всё лилась в меня, заполняя пустоту. Хозяйничала.

Я открыла глаза. Седрик. Надо мной.

— Очухалась, розочка. Что ж ты натворила, глупышка, а? — ласково произнёс он. Но тон мне не понравился, в интонации читались голод и угроза. — Чуть не истаяла, дурочка.

— Отпусти, — мне всё же удалось это произнести, хоть и еле слышно. Глаза полуволка раздражённо сузились.

— Куда тебя отпустить? Ты подыхаешь. Мне пришлось покормить тебя.

— Хватит. Больше не надо.

— Ты не соображаешь от опустошённости. Мне виднее, надо или не надо!

— Х-х... — челюсти сомкнулись. Он мысленно отдал приказ силе, чтоб я заткнулась — и я заткнулась. Ведь во мне сейчас только его сила, своей нет.

В глазах Седрика мелькнуло что-то похожее на раскаяние. Мгновения, превратившиеся для меня в часы, в нём шла борьба, он понимал, что поступает плохо, что нельзя меня, пустую, накачивать чуждой тёмной силой, но...

Холодное красивое лицо вдруг стало звериной маской.

— Так надо! Раз это случилось, значит, так надо! — выкрикнул он, пытаясь оправдаться не передо мной, пред собой. — Просто... Просто... — ложь не хотела сходить с его губ. К кормлению то, что он собрался делать, не имело никакого отношения.

— Сама виновата, меньше дразнить надо было, — прорычал он, и я почувствовала, как сдёргивают, рвут одежду на мне.

Оставаться в сознании не было никаких причин.

* * *

Меня утопили. В крови. Она была всюду. Во мне, вокруг меня. Давила на грудь. Не давала дышать. Но я думаю, значит, я не мертва.

Но пошевелиться я не могу.

'Ты заплатила за вс-с-сё, — раздался знакомый голос из ниоткуда. — С-спус-стила лавину, запус-стила цепь с-событий'.

Этот голос как будто что-то освободил, и я почувствовала своё тело, поняла, что могу пошевелиться, открыть глаза. Что я и сделала.

Холодный, сумеречный предрассветный свет проникал в окно.

Рядом раздавались какие-то странные звуки. С трудом перевалив непослушное тело набок, я увидела Седрика. На полу. В конвульсиях. Я такое уже видела, и не надо было напрягать не работающее сейчас vis-зрение, чтобы понять — его терзает Страж.

Всё правильно. Клялся, что не причинит мне зла. А причинил. Во что он меня превратил, накачав, пустую и беззащитную, своей чёрной силой? Смогу ли я восстановиться? От этих вопросов бросило в холодный пот.

Без малейшего сожаления или сочувствия я смотрела на его муки. Вдруг пришло понимание: он не умрёт. Я не желаю ему смерти, но и не прощаю, значит, Страж будет приходить в сумеречный час, пока этот статус-кво не изменится в ту или иную сторону. Стоит Седрику причинить мне вред или злоумышлять против меня, и жизнь его оборвётся. А если я прощу его или восстановлюсь, а я не прощу, если... пока не восстановлюсь, то Страж прекратит свои визиты.

В дверь кто-то ломился и, наконец, выбил. В комнату ворвался Руман, увидел Седрика и бросился к нему. Он не видел Стража, и ничем не мог ему помешать, а Мститель, в свою очередь, никак не трогал волка.

— Что ты с ним сделала? — рыдая, спросил он.

— Я? Ничего. Что он со мной сделал? Спроси его, — край солнца показался над горизонтом, и Страж исчез.

Руман зарычал.

Мутные от боли глаза Седрика прояснились.

— Нет, Руман, нет, — тихо простонал он. — Пати, прости меня, прости, умоляю. Я не владел собой, — он пополз на брюхе, подтягиваясь ослабевшими руками. — Полнолуние... Зверь взял верх над разумом... Прости.

Я смотрела на него, онемевшая от удивления. На что он надеется? Придурок!

Откуда только силы взялись.

— Простить тебя?! Я на это не способна! — и заехала пяткой в лицо, он как раз добрался до края кровати.

Руман бросился ко мне, но получил кулаком в живот. Кулаком и силой Седрика.

Они валялись рядышком на полу, с невыразимым ужасом глядя на меня.

— Да! Да, Седрик! Полюбуйся, что ты натворил! Во что ты меня превратил! Мразь и клятвопреступник! Неблагодарная никчёмная тварь. Не будет тебе прощения, не жди! Хочешь прекратить страдания — убей себя! Понял?!

Ошалевший Руман с удивлением и надеждой взглянул на своего господина, как бы прося заверить, что всё сказанное мною — ложь.

Но нет. Это была чистая правда. И Седрик не мог этого отрицать.

Я схватила какие-то штаны и рубашку и пошла прочь. Вновь я ухожу из дома Седрика, как и много лет назад. Но теперь я проиграла. Мы оба проиграли.

Волки не пытались меня остановить, шарахаясь при моём приближении. Я их пугала, они не хотели верить тому, что видели и чуяли.

Взяв чью-то машину, я поехала прочь. Дороги не помню совсем. Сознание как будто выключалось.

Я не могла думать.

Как только я начинала думать о происшедшем, мне становилось плохо, начинала клубиться ненависть к тому, кто предал моё доверие и дружбу. Ненависть могла заставить пожелать ему смерти от всего сердца, а во мне ещё оставалось достаточно разума, чтобы противиться этому.

Я как будто разделилась надвое. Одна часть, сильная и чужая, ненавидела всех, требовала крови и отмщения, вторая, слабая, бессильная, — это я прежняя. Эти две части боролись за меня, за моё тело и мои поступки, как греко-римские борцы — сцепившись намертво, упёршись в землю, зная: кто дрогнет, тот и будет на лопатках. Тот и истает.

'Я прежняя' была слишком слаба. Всё, на что меня хватало, это не дать мне теперешней стать ещё хуже, ещё сильнее и загасить эти искры, этот занудный голос, не дающий мне проклясть этого полу-пса, как он того заслуживает.

Очнулась я на крыше какой-то старой высотки, кругом, как суровые стражи, стояли стеклянные небоскрёбы. Я жалась к башне лифта, но солнце палило нещадно, и спасения от него не было.

Солнце... Свет... Тепло...

Не радуют, не несут покоя. Они лишь немного усмирили мою тёмную часть. Не получается назвать это половиной, темноты во мне раз в двадцать больше, чем света.

Но благодаря солнышку я очнулась, прекратила борьбу с собой не на жизнь, а на смерть, и задумалась. Как быть? Час, два — и солнце начнёт терять силу, а я вновь погружусь в бессознательное состояние борьбы. Как это ужасно — не помнить себя. Не помнить, как здесь оказалась и что вообще делала несколько часов. Как избавиться хоть от части того, что Седрик в меня влил? Не пожалел, сука, силы. Если бы не клятва и не Страж, я бы сейчас сидела у его ног, как комнатная собачка, у меня не было бы шансов — его сила руководила бы мной, как марионеткой...

В глазах потемнело, из горла вырвалось рычание, а в руке оказалось что-то обжигающее и, тем не менее, правильное и уютное.

Я в ужасе уставилась на руку, в ней был стилет. Тот самый. Моя Ненависть.

Когда он появился, кровавая пелена спала, как будто ему, стилету, не нравилось, что во мне хозяйничает чужая сила.

— 'Ты поможешь мне?' — робко спросила я его.

— 'Если ты захочешь', — пришёл ответ.

Я не спешила сказать 'да, хочу', что-то подсказывало, что нельзя заключать такую сделку. Нельзя давать стилету-ненависти ещё больше силы и власти, чем он взял, выпив меня до дна.

— 'Как знаешь...' — и он втянулся в руку рукояткой вперёд, как нож в хитрые воровские ножны.

Но он всё же помог мне, погасил вспышку, которую я так неосторожно вызвала. Теперь я постаралась быть умнее и думать исключительно о деле.

Увы. Я была в тупике. Просто выплеснуть грязную бурую силу вкуса крови я не могла, она была не моя и совсем меня не слушалась. Хуже того, чем дольше она была во мне, тем больше пропитывала меня. Это как пятно — не смоешь сразу, потом вовек не вытравишь. Обычно в подобных ситуациях наращивают свой, родной vis, и он выедает чуждый.

Но я была искалечена.

Я не могла работать со своей привычной силой.

Как?

Как мне показаться на глаза Лиану? Да нервный флерс и умереть может от такого. Пижма! Пижма точно умрёт... Эта мысль упала с глухим стуком, и я тут же постаралась отвернуться от неё, забыть. Флерсы, мой самый ценный и самый сильный источник, сейчас бесполезны.

Тони и Шон. Но вот беда — их сила чистая, зелёная и красная соответственно, без белой примеси. И та бурая дрянь во мне замечательно усвоит подпитку и лишь укрепится, если я от них покормлюсь.

С людьми-мужчинами та же проблема. Секс из светлого и радостного может легко превратиться в топливо этой грязи.

Вик.... Пожалуй, он единственный мог бы мне помочь.

А если нет? Если, увидев меня такой, он не выдержит, сломается и изменит своё отношение ко мне? Или грязь во мне возьмёт вверх, и я сама всё испорчу и оттолкну его?

Нет. Я не могу рисковать Виком и тем, что между нами есть. Или было.

Сама? А как же я справлюсь с этим сама?

Я билась в сетях сомнений и страхов, не находя выхода. Солнце неумолимо ползло на запад к горизонту, наполняя меня тоскливым ужасом. Как мне ночью остаться в разуме? Как? Как вообще пережить эту ночь? Дальше будет чуть легче, но как сейчас выстоять на острие ножа и не упасть?

Выхода не было.

Я вцепилась в какой-то кабель, решив, что главное — никуда не уйти с этой крыши, главное — оставаться здесь всю ночь. Тогда может быть, я не наделаю глупостей и не потеряю себя окончательно.

Надо думать только о том, как я держусь за кабель, и всё. Держусь за него, и всё. Ничего больше нет. Только этот толстый, грязный кабель на воняющей битумом крыше. И всё.

Я впала в ступор, не полное беспамятство, но и не в разуме. Сидела и смотрела на свои руки, держащиеся за кабель... Темно... Стало совсем темно, но я всё же различала свои руки.

— Пати... Пати... — бархатный вкрадчивый голос, но отчего-то он напоминает восковой плод на витрине. Раньше экзотические фрукты окунали в воск и выставляли для привлечения покупателей; плод гнил, но это не было заметно, пока не растекалась зловонная лужица или кто-то неосторожно не брал его в руки. Голос был таким же: красивым и гнилым.

— Пати...

К моей руке, держащейся за кабель, прикоснулась белая ладонь; меня передёрнуло от брезгливости: никакая змея не может быть столь противной, разве что мёртвая и гнилая.

— Я принёс тебе спасение. Рисковал собой ради тебя, — раздражённо продолжил голос. — Посмотри!

И другая ладонь схватила меня за подбородок и развернула голову.

Я пискнула от брезгливости и даже бросила кабель, чтобы отбиться от него.

— Не прикасайся ко мне!

— Хорошо-хорошо, — он поднял руки, будто сдавался. — Вот, — белая рука указала чуть в сторону. — Это тебе. Это твоё спасение.

— Что это?! — какой-то пластмассовый ящик с ручками... переносной холодильник.

— Святая вода. Там святая вода. Сильная.

Святая вода... Святая... Сила Единого! Да!

Я бросилась к ящику, как голодная собака к кости, и чуть не опрокинула его — крышка была заперта и не открылась, когда я дёрнула.

— Осторожнее! Разольёшь. Там чаши.

В конце концов, я открыла и увидела шесть серебряных кубков с водой.

Спасение? Или смерть?

С трудом отведя взгляд от чаш, я взглянула и, наконец, увидела того, кто принёс их.

Франс.

Я не настолько обезумела, чтобы не понимать — выпив святой воды, я буду беспомощна, как никогда ранее. А вампир не то существо, перед которым можно быть беспомощной.

— Зачем ты здесь?

— Меня уговорили помочь тебе, — неохотно ответил он. — Тебе надо поспешить, сутки истекают, и тогда...

Тогда Седриковская дрянь впитается, и святая вода так запросто её не выест — увеличится риск моей смерти.

— Поспешить? Зачем ты здесь?!

Лицо вампа дрогнуло от гнева, но заговорил он спокойно.

— Я здесь, Пати, потому что ты мне нужна. Мне, Дьявол всё побери, нужен белый универсал в городе! А наш безмозглый заигравшийся с блохастыми глава превратил тебя в кусок дерьма! И это во время осады! Мы в осаде! Все только и ждут, чтобы мы дрогнули. Нью-Йорк — слишком лакомый кусок, и только ваш загадочный альянс сдерживал и божков, и наших от войны за него.

— Я поверю лишь клятве, — устало произнесла я. — Клянись, что не возьмешь мою кровь и не дашь свою. Что не причинишь вреда и поможешь набраться сил.

— Клянусь своей кровью, дающей мне власть, что не отопью твоей крови и не напою своей. Клянусь помогать тебе, пока ты не восстановишься.

И опять воздух дрогнул, как от беззвучного удара колокола.

Я тупо сидела в попытке понять, не упустила ли я чего, не осталось ли лазейки для мертвяка. Но голова не работала.

Я достала кубок, осторожно поднесла ко рту и пригубила. Святая вода жглась в разы сильнее обычного, но это, несомненно, была сила Единого. Я принялась пить, глотая быстро и жадно. Пока не испугалась, пока не стало совсем плохо.

Серебро с глухим стуком выпало из рук на мягкую грязную крышу.

— Поможешь мне выпить всё. Вольёшь, — приказала я вампу, не глядя на него, поскорее поднося к губам следующий кубок.

Ещё кубок. И ещё. Нарастала паника и боль. Я умру.... Я умру — и пусть. Лучше смерть, чем такое существование.

Пятый я разлила — руки дрожали. И не только руки, меня била дрожь, сравнимая с судорогами. Бурая грязь норовила опорожнить желудок и тем спастись, но я держалась. Уронив кубок, я каталась по крыше, зажав себе рот. Нет, я не выплесну своё спасение обратно. Не дождёшься. Часы это длилось или минуты, но борьба vis внутри меня начала ослабевать, вернее, грязь слабела, теряя контроль над телом. Сила Единого хозяйничала, словно невидимая рука внутри меня, собирая и отбирая любой vis, до которого дотягивалась. Я стремительно теряла силы, простые жизненные силы, благодаря которым существо двигается, смотрит, говорит...

Я увидела его, нереально красивого блондина, падшего ангела... 'Вот каким его видят люди'.

— Влей... последнее, — прошептала я.

Он склонился надо мной, а за ним тёмно-серая тень с могучими крыльями...

* * *

Холодно... Как же холодно. И пусто. И сумрачно. Этот сумрак был ничем не лучше тьмы, он так же, как и она, таил и укрывал свои порождения.

Мне здесь не место.

Я огляделась, но не увидела ничего, кроме клубов тумана. Безотчетно прижала руки к себе и дотронулась до шеи.

'Заплатила за всё', — горько подумалось мне, избавилась от ошейника-клятвы. Такая большая цена... Что же я выкупила ею?

Вдруг туман зашевелился, и рядом со мной появился... Это его крылатая тень была за Франсом. Я всмотрелась в него и поняла — этот тот самый Отшельник. Вампир-одиночка.

— 'Я не вампир', — беззвучно произнесло существо. Мужчина, высокий, худой, но сильный, безумно уставший, завёрнутый в крылья летучей мыши, как в плащ. Лысая голова с острыми ушами, жёлтые глаза и клыки не вызывали страха. Тот, кто настолько устал и несчастен, не может напугать.

— 'Зря ты меня не боишься. Я ведь могу оборвать твою жизнь'.

— 'Но ты не можешь оставить меня тут навечно. Остального я не боюсь'.

Подобие улыбки мелькнуло и тут же пропало. Он был по-своему красив, этот... демон?

— 'Кто ты?'

— 'Я Страж Равновесия, Сплетающий Нити', — устало представился он.

— 'А что я здесь делаю?'

— 'Ты на грани смерти, и я несу тебя в своё убежище. А Убийца пытается спасти твоих друзей'.

— 'Друзей? Тони и Шон, да? Что с ними?'

— 'Ты не уверена, что у тебя есть друзья?'

— 'У меня есть друзья, — твёрдо ответила я. — И их немало. Я уточняю, которые из них'.

Опять промельк улыбки.

— 'Да, Пёс и Несдающийся. Не волнуйся, у них свой путь, и им надо его пройти или упасть'.

Меня захлестнули обида и горечь: этому существу не понять меня. Ему всё равно, пройдут они или упадут. А мне нет!

— 'Как они сейчас? Скажи, пожалуйста'.

— 'Живы...'

Ну хоть что-то. Я стояла, зябко обхватив себя руками.

— 'Ты хотела знать, что ты выкупила такой ценой...'

— 'Да'.

— 'Теперь будущее в твоих руках'.

— 'Чьё будущее?'

— 'Многих, очень многих'.

Я посмотрела на свои руки. Правая обычная, только бледная и вся в царапинах и синяках, а левая... Левая почернела и стала полупрозрачной... Стилет был виден хорошо, и он смотрел на меня, как хищник из логова, мол, я-то дома, а вот что ты собираешься делать?

Всхлипнув, я подняла глаза на Стража.

— 'В этих руках будущее?' — и я протянула ему свои руки. Но его ничуть не взволновало увиденное.

— 'Да. В твоих руках'.

'Может, лучше умереть', — мелькнула мысль, и Страж, прочитав её, полыхнул глазами.

Пижма, Лиан, Шон и девочки-флерсы... Тони, Ники, Венди, Эльвиса... Город, оставшийся без защиты... Город в осаде.

'Всё! Всё! Я всё поняла!' — пискнула я от обрушившегося на меня понимания.

Будущее в моих руках, не будет меня — не будет и будущего. Слишком многие связали свои жизни с моей. Люди и divinitas... некоторых я даже не знала.

Но... кого-то не хватало.

— Вик! — крикнула я в голос. — Почему я не вижу Вика?!

— 'Ты знаешь ответ', — так же спокойно и устало отозвался Страж.

У меня волосы на голове зашевелились, а воздух застыл в горле.

— 'Нет!!!'

— Вы не смеете отбирать его! Не смеете! — кричала я. — Никакая клятва не даёт вам на это права. Я отвечаю за всё! Только я! При чём тут он?!

— 'При чём тут ты?'

— 'А?..'

— 'Он умирал. Полный жизни и несбывшихся надежд. Полный горя и ненависти к своим убийцам. И я пришёл. У него ещё есть время. Немного'.

— Он белый! — выкрикнула я. — Белый!

— 'Он белый с тобой. А для некоторых он сама Смерть. Он будет хорошим Стражем, хорошим Сплетающим. Он уже тонко чувствует Равновесие... — и еле слышно добавил. — Но пока ещё слишком привязан к Жизни и Свету'.

Мой Вик превратится в такое же несчастное бесстрастное чудовище?! Нет!!!

— Ты не имел права заключать эту сделку!

— 'Отчего же? Он был один. Никого над ним и рядом с ним не было'.

Я застонала. Вик не веровал, и меня ещё не было рядом с ним.

Никто его не защитил, не образумил, не спас.

— Сколько у него времени? — чужим голосом, сдавшись, спросила я.

— 'Пока ты его держишь', — и в жёлтых глазах бледной тенью мелькнуло лукавство.

Ну да, Страж надеялся, что, узнав такое о Вике, я разлюблю его. Мне будет слишком больно его видеть и знать, что ждёт его. Знать, что он по молодости и глупости уготовил себе, и что творит сейчас.

Но нет! Я подняла голову и с вызовом уставилась в прозрачно-жёлтые глаза.

— Не дождёшься!

Лукавая искра и приглушённое:

— 'Так-то лучше'.

Туман заклубился, и я стала падать, проваливаясь в забытьё.

* * *

Темнота и Холод.

Холод и Темнота.

* * *

Тепло. Живое тепло. Ах, как хорошо. Пёсик, хороший пёсик, ты пришёл вывести меня отсюда, из этой темноты? Не скули, не бойся, мы выберемся. Мы выберемся, мой хороший...

Тьма, холод, и только большой пёс испугано жался ко мне и скулил. Меня тащило куда-то вниз, а пёс не давал этому потоку меня унести. Я обхватила его поплотнее, стало теплей и как-то легче. Но всё равно выбраться из тьмы я пока не могла.

— Ты только не уходи, останься со мной, — просила я. — Видишь, пока мы вместе, никому из нас ничего не угрожает.

Время шло, и пёс начал замерзать, несмотря на длинный тёплый мех. Ему было холодно и страшно. Мне надо отпустить его, иначе он пропадёт — поняла я и нехотя разомкнула объятия.

— Уходи. Уходи, откуда пришёл, иначе сгинешь. Незачем нам обоим здесь пропадать.

Пёс заскулил и лишь сильнее прижался.

— Ну, уйди же, — чуть не плача, сказала я. — Я знаю, ты можешь выбраться отсюда без меня.

В ответ он замолчал и придвинулся ко мне со всей решимостью, на какую был способен.

Не уйдёт... Я снова обняла его, стараясь согреть, но какая из меня грелка, внутри всё заледенело от холода. Пёс принюхался к левой руке и испугано скульнул. Я вспомнила, во что превратилась моя рука из-за стилета.

— Пахнет, наверное, мерзко, — сказала я ему, — и выглядит не лучше...

И постаралась подальше отодвинуть руку и гладить его лишь правой.

Так прошло ещё сколько-то времени. Время шло как-то странно, как ему вздумается, скачками и зигзагами.

Вдруг откуда-то потянуло ванилью и корицей, какие хорошие, ласковые ароматы. Мы с псом принюхались... Тьма стала отступать... Вот мы уже посреди ночной пустыни. Звёзд нет, но всё равно что-то видно, я, наконец, вижу пса, и до меня доходит, что это Тони. Пёс уставший и больной, на нём странный, не идущий ему, ошейник с блестящими девчоночьими висюльками.

На груди запеклась кровь.

— Тони, ты ранен?

Вместо ответа он лизнул меня в лицо.

— Выбирайся отсюда, Тони, пожалуйста, — попросила я.

Пёс глянул мне за спину, увидев кого-то. В его глазах отразилось облегчение, и, лизнув меня ещё раз, он растаял.

Я обернулась, зная, что увижу Шона.

Невысокий, широкий в плечах, он подошёл, и я онемела. Он был весь оплетён какой-то шипастой сбруей, терзающей его. Я не видела всего и... трусливо радовалась своему неведению. Кандалы на руках и широкий удушающий ошейник уже не шокировали.

— Свет моей жизни, — обратился он, и я поняла, что он до сих пор думает на абсолютно чуждом, возможно, уже мёртвом языке. — Ты помнишь, что нельзя поддаваться мне?

— Да.

— Дай руку.

Я протянула здоровую правую, пряча левую, но Шон заметил.

— Можно мне посмотреть?

Я нехотя протянула левую, она уже выглядела иначе, не прозрачной, а иссушенной, и стилет прижимался к плоти, будто его держали невидимые ножны.

— Убийца богов снова пришёл в этот мир... — грустно произнёс он и выпустил больную руку, затем бережно и нежно приложил к губам мою здоровую ладошку. В меня потёк горячий обжигающий поток, и тут же тело скрутило от похоти, а с губ сорвался стон боли и наслаждения. Легко вырвав ладошку, я свернулась калачиком, отвернувшись от Шона, пытаясь справиться с бушующей силой.

— Ты умеешь, ты легко справлялась, Свет моей жизни. Ведь это лишь капля. Вспоминай-действуй-борись.

И действительно, чего это я... Перестав сопротивляться и сражаться, я позволила силе пронизать своё тело, сконцентрировавшись лишь на сохранении контроля над ним. Это было сладко и приятно, я оседлала силу, а не она меня. Стало намного теплее и светлее.

— Я готова принять ещё, — обернувшись к инкубу, произнесла я, но он сидел на корточках, закрыв лицо.

— Шон, — позвала я.

— Свет... Не хочу, чтоб ты видела-знала меня. Зачем? Зачем столько света?

— Шон, не бойся, каким бы ты ни был, я люблю тебя как друга, соратника и опору.

Он чуть раздвинул ладони, и показались жёлтые змеиные глаза, они дико смотрелись на вполне человеческой бритой голове.

— Ты голову брил, — ляпнула я, что пришло на язык. От удивления он провёл рукой по макушке, тем самым раскрыв лицо.

Да... Ну длинные ноздри без носа я уже видела, а вот рот раньше был заткнут кляпом, и теперь могла рассмотреть пухлые и очень подвижные губы. Слишком подвижные для человеческих. Я робко коснулась их... Из-за их мягкости и подвижности рот казался беззубым. Шон вздохнул и, чуть запрокинув голову, открыл рот — зубы были, но не все, на месте клыков были провалы. Вдруг клыки появились. Подобно змеиным, они были прижаты к нёбу, и теперь встали на место. На каждом была ярко алая, искрящаяся капелька силы. Я аккуратно сняла этот аналог яда. Любуясь двумя драгоценными каплями, всё же не смогла устоять против соблазна и сунула палец в рот. Во мне всё будто взорвалось, нахлынула нестерпимая жажда прикосновений, и я была готова кричать от плотского желания. Колени подкосились, я рухнула на песок.

Опять позволила силе бушевать, сохраняя контроль над телом, оставаясь неподвижной. Когда сладкая истома наполнила меня, я, наконец, открыла глаза и взглянула на Шона. Уродец сидел, скрючившись, подтянув колени к лицу, положив на них локти, а ладони на макушку, поза прячущегося. Глаза грустно наблюдали за мной.

— Шон, — встав на четвереньки, я приблизилась, он инстинктивно попытался отодвинуться. — Ну перестань меня бояться, пожалуйста. Да, рука ужасно выглядит, и стилет этот страшный... но ведь это же я.

Он сокрушённо покачал головой.

— Ты такая чистая-невинная, Свет моей жизни, а я грязный-мерзкий урод-чудовище. Проклятая тварь.

Что на такое можно ответить? Я крепко взяла в ладони его голову, заглянула в испуганные глаза, в них отразился кто-то белый и красивый... Я?

— Ты мой друг, соратник и опора. Мы вместе. Какая я, такой и ты.

И я нежно поцеловала глаза с узким зрачком, ведь они выражали чувства так же, как и человеческие. Эти тонкие, трепещущие провалы ноздрей, дающие совершенный vis-нюх, эти мягкие и нежные губы... Его зрачки расширились, и он вспыхнул.

Тепло и свет полились в меня, как живая вода....

Я открыла глаза и увидела Шона, обычного бредпиттистого Шона, и дико огляделась. Большая пустая комната с огромными грязными окнами, за которыми виднелись небоскрёбы.

Реальность. Фух...

В беспокойстве я села и повернулась, стараясь увидеть всё.... Тони спал чуть поодаль, свернувшись калачиком, в старом разваленном кресле, лицо было осунувшимся и больным. Я перевела взгляд на Шона.

— Что случилось? — просипела я.

— Ты ничего не помнишь? — ужаснулся он.

— Помню. Всё помню. Что с вами двумя случилось?

— Много чего, — с грустной улыбкой ответил он. — Прости нас, мы тебя подвели.

— Ой, не начинай, — раздражение хлестнуло девятым валом, и я испуганно замерла. Нет, я и раньше раздражалась, но чтоб так...

Я посмотрела на левую руку, закатав рукав; она казалась вполне обычной, если не смотреть vis-зрением.

— 'В тебе причина?' — спросила я, но стилет не ответил.

Шон терпеливо и немного испуганно ждал, пока я разберусь с собой. Этот его испуг бесил меня до зубовного скрежета, но я достаточно владела собой и не демонстрировала своих чувств.

— Принеси мне воды.

Когда он ушёл, я постаралась взять в себя в руки. Это пройдёт, уговаривала я себя. Пройдёт. Остаточное явление от отравления Седрика. Трень! Уткнувши лицо в руки, я застонала. Седрик тут ни при чём. Это моя новая сущность такова. И как мне с этим жить?

Шон принёс стакан воды, я понюхала и отдала обратно — от неё несло железом.

— Прости, ничего другого здесь нет, — осторожно произнёс он.

Я потёрла виски.

— Шон, я немного не в себе.

Он молча кивнул.

— Что ты знаешь о... о том, что у меня в руке?

— Они приходят в этот мир из-за великой ненависти и не уходят, пока не получат своего.

— Что он со мной сделает? — нетерпеливо переспросила я. Если дальше будет хуже, то я не выдержу.

— Пати, — Шон заглянул мне в глаза, — он часть тебя. Не больше, но и не меньше.

— Часть меня... — заворожённо повторила я, стараясь до конца вникнуть в смысл этих слов. Значит, он не может управлять мной, а вот я им могу.

Стало намного легче.

— Я плохо пахну? — поинтересовалась я. Посмотреть внутрь себя vis-взглядом я не могла, не было ни сил, ни должного спокойствия.

— Рука пахнет плохо, а ты нет. Ты почти не пахнешь. Пуста.

Я вздохнула.

— Где взять силы? Лиан... У него будет истерика недели на две, — зло вырвалось у меня.

— У Лиана — да, а вот у Пижмы — нет, — осторожно парировал Шон.

— Пижма не генерирует, — мрачно ответила я. — А даже если бы и мог делиться силой. Как мне вернуться домой? Или как его притащить сюда? Кстати, где мы?

— В Бруклине.

— Нет, тащить сюда флерса нельзя.

— Может, хоть кошку вашу принесу, фамилиара?

— Ну попытайся, если это глупое и наглое создание тебе позволит.

— Она не глупая, — еле слышно возразил Шон. Я улыбнулась: он всё так же защищает тех, кто слабее.

— Иди ко мне, — попросила я. — Думаешь, мне можно сесть к тебе на колени и держать за руку?

— Лучше я сяду рядом, — и он расположился на диване, обняв одной рукой, а вторую отдав мне.

Я принялась бездумно водить по его ладони пальцами, собирая силу.

— Расскажи мне, — вспомнила я. — Расскажи мне всё с момента нашего расставания в здании Седрика.

Шон привычно вздохнул, собираясь с мыслями.

— Пока шёл совет, Грей отлучился. Болтал с Руманом, они друзья, оказывается. Были. По завершении совета я пошёл его искать и нарвался на седриковских волков. Сделать они ничего не сделали, не решились, но времени отняли уйму. Я понял, что не успеваю, что divinitas уже расходятся и вы можете начать искать нас, и только я собрался выйти на связь, как... Почувствовал, что вы умираете. Бросился к выходу, но мохнатые твари заперли этаж, просто чтоб досадить мне. Когда выбил дверь, вас уже не было слышно. Я бросился по лестнице, этаж, где вы были, я вычислил, но на входе в него стояла она... та сука. С пистолетом. И выпустила в меня Тьма знает сколько пуль. Мне повезло, что она чуть замешкалась с первым выстрелом и я успел стать... неплотным. Все пули прошли сквозь, ни одна не застряла, но всё равно силы потратил столько, что отключился. Пришёл в себя под утро безумно голодным. Рядом был Грей. Мы были в подвале. Они заперли своего товарища с раненым инкубом, — в его голосе прорезался гнев и презрение.

— И? — с замиранием сердца спросила я.

— Он сам был ранен, точнее, сильно избит. Но я не мог ни о чём думать, пока хоть чуть не покормился. Не стал его ни о чём спрашивать, просто навёл на него морок, прикинулся Ники.

— Но он потом понял, что это был ты?

— Понял. Но он знает, что выбора не было. Ни у него, ни у меня. Когда солнце поднялось, нас выпустили. Просто выпустили, не сказав ни слова. У них были пистолеты — если бы не оружие, мы бы вытрясли из этих шавок правду. На выходе нас встретили Венди, Ники, Эльвиса и Фрешит. Это было очень кстати. Мы оба еле держались на ногах. Девочки и Фрешит занялись Тони, а Эльвиса — мной.

— Почему она тебе помогает?

Он пожал плечами.

— Может, я для неё приключение и лекарство от скуки, а может, это помогает ей зацепиться, стабилизироваться. Она чересчур... мобильна, потому и тянется к тебе, ты будешь её стержнем, её опорой.

— Мобильна? Опорой? В чём?

Он опять вздохнул, подыскивая слова.

— Она способна вызвать любые эмоции. Но вызывая, и сам их испытываешь, пусть и не в полную силу, отголосками. Ведь так?

Я кивнула.

— Ну вот она и тонет в них. В эмоциях. Но она умеет сохранять внешнее спокойствие.

— Как сумасшедший, прикидывающийся здоровым, — подхватила я.

— Да, и ей нужен якорь, опора, дабы отличать своё собственное от наведённого.

— М-да... Понятно. Так она наполнила тебя?

— Да, но... не только она.

— Вы поймали людей?

— Да. Но я помнил о твоём запрете и сам выбирал тех, кто мог нас пережить без вреда для себя.

— Хорошо, — я благодарно погладила его ладонь. — Тони рассказал, как попал к тебе в камеру?

— Сказал, что болтал с Руманом, а потом пришли другие волки и передали, что у них приказ отвести Тони к Седрику, мол, ты с ним. Тони пошёл, чуял неладное, но не верил, что нападут. А они ударили в спину и забили его палками этими, коповскими. Почки отбили, как девчонки потом сказали...

Я в тревоге всмотрелась в Тони.

— Они подлатали его, не переживай. Сейчас он такой из-за другого.

— Из-за чего?

— Сейчас дойду. Так вот, нас подкормили, подлатали... У тебя дома. Защита пала, мы все зашли. Прости.

Я тяжко вздохнула: мой дом, моя неприступная крепость, в которой годами никого не было, кроме меня, окончательно превратилась в проходной двор.

— Как Лиан с Пижмой перенесли всё? Как Ландыши?

— Ландыши, кажется, беседовали с Фрешитом. Лиан... был на грани истерики, Пижма держал его. Жёлтый флерс уверял, что ты жива. Говорил, что тебе ужасно плохо, что ты с кем-то сражаешься, но ты жива. Он нас здорово успокаивал, ведь никто не слышал тебя, как ни старался, как ни звал.

— А Фрешит что-нибудь говорил?

— Нет, но так явственно выглядел виноватым, что Грей насел на него, как только немного очухался. Тогда Фрешит сказал, что это не его тайна, но он клянётся, что не злоумышлял против тебя и если в чём-то и виноват, то только в глупости. Он не нашёл ни меня, ни Грея, когда ушёл от тебя, и поэтому сообщил Седрику. Никто не ожидал... такого... такой глупости и подлости. В общем, он сказал, что, скорее всего, ты в поместье Седрика. И мы поехали туда. Много времени ушло на то чтобы восстановить нас, и дорога много времени отняла, у поместья мы были к закату. Пришлось переждать моё опустошение. Нас впустили без боя... Так...стрёмно было. Волки готовы были разорвать нас голыми руками, но их сдерживал приказ. Такой лютой, концентрированной ненависти я ещё не ощущал на себе. Грей как взбесился и, увидев Румана, набросился на него с криком: 'Где она? Что он с ней сделал?' А Руман... Он... На мгновение он показал свою вину, потом попытался как-то соврать, и Грей кинулся на него с кулаками. И Руман озверел, прорычал оскорбления в твой адрес и обвинения. Грею хватило, он перекинулся, Руман тоже, и они стали драться.

— Он убил Румана? — в ужасе спросила я.

— Нет. Он пытался быть с ним помягче, а Руман дрался в полную силу, пытаясь убить. В конце концов, Грей сломал ему лапу и сильно цапнул за бок. Волки начали терять контроль над собой, и я уже боялся, что не спасу Грея, как появился Седрик. Хреново он выглядел, будто мертвяка кормил неделями, но шавок усмирил и выдернул в людей Румана и Грея...

Я сжимала руку Шона и вдруг увидела всё его глазами: голые и окровавленные Тони и Руман полулежали друг против друга. В глазах Румана застыли тоска и боль, он пополз к Седрику, и тот присел на корточки, жёстко взяв мужчину за подбородок.

— Ты нарушил приказ!

Руман закрыл глаза и скульнул, как от удара.

— Я не буду тебя лечить.

И волк не посмел издать ни звука.

— Отлично! — в сердцах бросил Тони. — Он за тебя подохнуть готов, а ты не будешь его лечить. Отлично! Где Пати?! Где она?

— Я не знаю! — зло проорал в ответ Седрик. — Пшёл вон, пёс!

— Думаешь, мне можно врать, раз я не слышу этого вашего треньканья? Что ты с ней сделал? — и, превозмогая боль, Тони вскочил на ноги.

— Она сама с собой это сделала! — зарычал Седрик. — Почти убила себя на моей территории. Сучка безмозглая. Я не дал ей подохнуть, накормил. Да! Я дал ей силу!

— Что? — тихо переспросил пёс. — Как ты дал ей силу?

По лицу Седрика прошла судорога.

— Ты... Ты изнасиловал её, пока она была без сознания? — ещё не веря, спросил Тони.

— Тупая псина, не понимаешь...

— Заткнись, мразь! — от его крика даже Шона передёрнуло, а Седрик ошарашено застыл.

— Думаешь, я не знаю, что значит твой дохлый вид, — с ледяным спокойствием продолжил Тони. — Ты клятвопреступник. Она победила тебя и скрыла эту победу. А ты... Где она?

— Не знаю, — бросил Седрик, отвернувшись. — Она ушла отсюда сегодня утром.

Тут в разговор вмешался сам Шон.

— Ты единожды её...

Седрик бросил на него взгляд жгучей ненависти.

— Нет!

Тони сорвался с места, но Шон успел схватить его.

— Пусти! Пусти, Чери!

— Руман умрёт за него! Посмотри!

Действительно, полуживой вервольф привстал на четвереньках, готовый броситься в любую секунду.

— Не стоит эта мразь жизни твоего друга. Потом доберёмся! — со смертельной угрозой произнёс инкуб.

Лица Седрика не было видно, он стоял, почти отвернувшись от всех.

— Франс, князь вампов, интересовался, что с ней, — вдруг произнёс он. И я похолодела от страха вместе с Шоном.

— Вампы ищут её, — бросил Седрик, уходя. — Им я ничего не могу запретить, как запретил волкам. Но не испытывайте моего терпения! — проорал он, обернувшись. — Убирайтесь!

Воспоминание пропало, я слишком разволновалась и потеряла настрой.

— Мерзость! Какая же он мерзость! Он хотел отправить тебя к вампам в надежде, что те пленят тебя! И ты не сможешь ему отомстить. Низкая трусливая тварь! Как хорошо, что ты его не послушал.

— Я послушал, Пати...

— Что ?..

— Мы пошли к вампам.

— Вас кусали? Тони кусали? — я в бешенстве трясла его за грудки.

— Тони не кусали. Меня — да, но...

Я выпустила его, стараясь успокоиться. Тони не кусали...

— Если бы его укусили, я бы тебя не простила, Шон. Ты старший над ним, ты не должен был подвергать его риску.

— Прости. В следующий раз я врежу ему по башке и свяжу.

Я слабо улыбнулась, Шон не шутил, он действительно так сделает.

— А ты как?

— Я? — и он, улыбаясь, взял меня за руку, настраиваясь передавать воспоминания, я тоже постаралась успокоиться и видеть.

Пока мы не настроились, воспоминание воспринималось нечётко, будто в тумане.

Когда инкуб и оборотень вышли за кованую ограду, Тони, наконец, натянул рваные джинсы, прихваченные Шоном. Машину вёл Шон и одновременно делился планами с Венди. Сошлись на том, что надо встретиться поближе к резиденции Франса.

— Эй, Чери, — подал голос дремавший на заднем сиденье пёс. — Задумал в одиночку к мертвякам соваться?

— Ты слаб, — хмуро ответил Шон.

Тони, взорвавшись, метнулся к нему.

— Не настолько, чтобы не прикрыть тебе задницу, красный. Один ты не пойдёшь. И точка.

— Помирать, так вдвоём, — тихо бросил он, откинувшись обратно.

И я почувствовала тепло, охватившее Шона от этих слов. Инкуб боялся вампов, ненавидел и боялся. Он опять связался с Венди и попросил найти оружие для Тони, серебряную саблю она уже ему везла.

На месте встречи опять собралась вся компания, но с пополнением. Ники и Венди уже мало чем могли помочь, второй раз за сутки наполнить vis-резервуар Тони они не могли. Но Фрешит привёл волчицу. Крепко сбитую, некрасивую и сильную духом женщину лет сорока. Тони с удивлением уставился на неё, а она в ответ горько скривилась.

— Да, я ренегат, и работаю на него, — кивнула на болотника. — Доволен?

— Да, — коротко ответил Тони. — Но можно знать, почему?

На её лице мелькнула тихая улыбка.

— Он лучше Седрика.

Пёс пристально глянул на Фрешита.

— Хочется верить. Ну... пошли, что ли... — он бросил виноватый взгляд на Ники и, взяв волчицу за руку, побрёл к тёмному скоплению деревьев.

Убедившись, что с младшим всё в порядке, Шон отдался Эльвисе.

Следующий эпизод уже был позже на час или около того. Тони проверял пистолет, а Ники обнимала его со спины — стирала чужой запах. Волчица и Фрешит сидели в машине, вернее, болотник в машине, а женщина на земле возле открытой двери, положив голову мужчине на колени. Проверив пистолет, ТиГрей высвободился из объятий Ники, чмокнул её в нос, подошёл к Фрешиту и волчице. Встав на одно колено, лизнул её в щёку.

— За мной долг, Джес.

— Отдашь как-нибудь, — спокойно отозвалась та. Фрешит ласково погладил её по волосам.

— Чери, может, одумаетесь, — произнёс болотник. — Франсу Росео нужна белой и сильной, не будет он её убивать.

— А князь ли Франс? — горько отозвался Шон. — А если и князь, насколько велика его сила?

Фрешит тяжко вздохнул и ничего не ответил.

— Постарайтесь не развязать войну, — это он уже Тони.

— Я пёс, а не волк. Если что, на это и упирайте. Стая Седрика отказалась от меня и трижды пыталась убить. Я одиночка. Верней, у меня своя стая, — добавил он, бросив взгляд на Ники.

— Она divinitas, — сухо констатировал болотник.

— Она моя.

— Это ты мой, понял? — вспылила Ники, — Ну... после госпожи ты мой! И только попробуй не вернуться и геройски подохнуть! Шкуру спущу!

Тони прыснул смехом и обнял её.

— Мы надерём трупакам задницы, найдём хозяйку, и снова всё будет хорошо, малышка. Я обещаю.

— Человек! — фыркнул Шон. — Человеческий трёп. Пошли уже.

— Мы будем ждать здесь, — обронил болотник.

Логово вампов внешне выглядело как полузаброшенный заводик или что-то в этом роде, нежилое здание. Парковки перед ним не было, машины заезжали прямо внутрь, и не зря — дорогие тачки в этом районе были неуместны и недолго простояли бы на улице, несмотря на ауру страха на подступах к логову.

Шон шёл и как-то собирался, концентрировался. Если до этого я воспринимала воспоминания как фильм, то теперь до меня долетали отголоски чувств и мыслей.

Шон боялся. Очень боялся попасть в рабство к мертвякам и снова стать кормом. Но больше всего он боялся, что со мной случилось что-то непоправимое. Он верил, что я спасу его, вытащу из любого ада. Лишь бы я была в порядке, лишь бы осталась сама собой. Но его пугала до ступора мысль о том, что я могла измениться, стать такой, как все остальные — прежние хозяева. Он запретил себе об этом думать. Вместо этого стал вспоминать, как мы стояли возле выхода из подвала, и я смотрела на него. Смотрела, как на равного. Смотрела с лаской. С любовью.

Вдруг страх ушёл. Ему стало удивительно легко. 'Пати, Свет мой, вытащит меня, — уверился он. — Если она не у них, то вытащит меня раньше или позже. Если у них, то вдвоём — мы сбежим, и мертвяки ответят за всё'.

Злость и боевой азарт взбодрили кровь. Терять нечего.

— Делай, что должно, и будет, что будет, — произнёс Шон с улыбкой.

Тони с искоса бросил на него на удивление спокойный взгляд.

— Это, точно, Чери. Главное, чтоб хозяйка не у них была, — добавил он.

— Если и у них, то отобьём.

— Отобьём, — кивнул пёс.

Последние метров сто до входа в ангар они шли молча, зная, что у вампиров отличный слух.

— Ты знаешь, кто мы? — подойдя, спросил Шон часового, старого, но слабого вампа.

Тот уставился на них, не меняя расхлябанной позы.

— Ты — слабак красный, а он — блохастый. Что вы забыли здесь?

— Неправильный ответ. Мы слуги Пати Росео-Дженьювин.

От этих слов вамп собрался.

— Что вам нужно?

— Поговорить с Франсом... князем.

— Его нет.

— Его нет? Или он не хочет с нами говорить? Или кто-то суёт нос не в своё дело? А?

— Нет его, я же сказал.

И тут дверь ангара рывком поднялась. На пороге стояла фигуристая вампиресса, затянутая в чёрную кожу. Старая. Сильная. Страх сжал сердце Шона, но тут же отступил перед злостью и ненавистью.

— Инкуб, — промурлыкала мертвячка. — Чтоб мне провалиться, инкуб. А я думала, мы всех повыели.

Она намеренно медленно приблизилась, одновременно соблазняя и устрашая.

— Ты что, не местная? — голос Шона прозвучал весьма пренебрежительно.

Мертвячка в мгновение ока оказалась рядом с ним и заломила ему голову вбок, обнажая шею.

— Аманда, — испугано крикнул вамп. — Это слуги белой, сильной белой. И она тебя упокоит нафиг, если ты...

Шон полетел на землю, превращая краткую вспышку паники в ярость, а психованная мертвячка уже нависала над часовым.

— Запомни, слизняк, если хочешь ещё немного потоптать эту землю, а не встретить рассвет на крыше в серебряных цепях: не пытайся угрожать мне.

— Я предупреждал, хотел как лучше, — тихо проблеял перепуганный вамп.

— Где Франс? — это Тони подал голос. Зря.

Вампиресса мгновенно оказалась напротив него, почти вплотную.

— Блохастик. Тёпленький блохастик, тоже раб белой, да?

Лицо Тони оставалось безмятежно спокойным. Прозвучал выстрел.

Вампиресса замерла.

— Слуга, — как ни в чём не бывало, уточнил Тони и, поднеся пистолет ей к подбородку, вынес мозги. — Не раб, — это уже прозвучало в пустоту.

Шон, не вполне соображая, кинулся к часовому и, взяв того в захват, приставил саблю к горлу, Тони метнулся к кнопке и нажал, опуская дверь.

— Ну, ты даёшь, — только и вымолвил инкуб. От лёгкости, с которой расправились со столь старой вампиршей, ему хотелось смеяться в голос, радуясь такому чуду и удаче.

— Она психопатка. Ей плевать на авторитеты, а я жить хочу. Эй, трупак, колись давай.

— Я слышал, что князь ушёл ещё до заката. Но он мог вернуться.

— Как?

— Ну через крышу, — торопливо пояснил часовой. — Не убивайте, не убивайте, пожалуйста, я никому...

— Тихо, — прикрикнул Шон, с трудом сдерживаясь, ведь сабля перережет шею трупаку легче, чем тёплый нож — масло.

— Отвечай на вопросы, — ласково вторил Тони. — Кто такая?

— Аманда из Детройта. Вы убили гостью, фаворитку королевы.

— А нефиг местным divinitas угрожать, — спокойно констатировал Тони.

— Не убили ещё, — вмешался Шон, вдруг вспомнив, что голову надо бы всё же отделить от тела. Тони всё понял и наставил пистолет на башку часового. Инкуб чиркнул саблей по шее и, на всякий случай, ещё и наискось прорезал.

— Аманда гостила одна? — поинтересовался он, успокоившись, вновь приставляя саблю к горлу часового.

Входная дверь начала подниматься, Тони кинулся к кнопке.

— Отвечай, — прошипел Шон.

— Нет, с братом.

— Беги отсюда, — и инкуб убрал саблю. Хотелось снять голову и этому мертвяку, но если Франс жив, то начинать истребление, а значит, и войну — нельзя.

Упрашивать себя вамп не заставил, а дверь, почти вставшая на место, рывком поднялась. Негр-вампир? Успев спрятать саблю за спину, Шон крикнул:

— Ты местный?

Дико сверкнув глазами при виде гнилого трупа Аманды, вампир рывком очутился возле Шона и поднял его на вытянутые руки, намереваясь швырнуть оземь или впиться в шею... Тут-то Шон саблей и махнул — отрубил вампу руки. И пока падал, лишившись опоры, махнул ещё раз... и снёс голову.

— Круто дерёшься, Чери. Как в мультяшке, — Тони пытался снова закрыть дверь.

— Мы здесь всего три минуты, а уже... — с нервным смешком вырвалось у Шона. — Он ведь не катит на брата этой, так ведь?

— Да кто их, трупаков, знает... Сматываемся?

Дверь опять со скрежетом пошла вверх.

— Поздно.

Тони прыгнул к Шону и наставил пистолет на вампов. Те не спеша выходили из ангара.

— Плохая всё же это была идея, — тихо пробурчал Тони.

Вампов было двадцать или более.

— Мы слуги Пати Белой, — крикнул Шон, стараясь их задержать.

Подействовало.

— Да? У нас что, война? — насмешливо поинтересовался высокий брюнет с длинными вьющимися волосами. Пудель.

— Нет. Войны нет. Но они напали на нас. Пришлось отбиваться. Часовой не нападал, и его останков тут нет.

В толпе раздался смех.

— Джек-вонючка всегда знает, когда надо сделать ноги.

— Ребятки, будь вы хоть слугами Господа Бога и Девы Марии разом, за смерть наших гостей ответить вам придётся, — с угрозой произнёс Пудель. Вампиры не спеша выходили из здания и окружали, Шон и Тони тихо пятились.

— Так негр тоже не местный? — продолжал забалтывать их Шон.

— Афроамериканец, — ёрнически уточнил Пудель, — прибыл к нам из Детройта.

Шон вдруг подумал, что Самуму теперь бояться нечего. Пока нечего.

— Вы хотите, чтобы убийца вампов держал ответ, — как можно спокойнее произнёс Шон, — ладно. Я их убил, и я отвечу. Но пса вам лучше отпустить. Если вы и его тронете, то хозяйка слетит с катушек. Видел кто из вас смерть Алехандро?

— Ха! Кого ты задумал провести, инкуб? Думаешь, до нас новости не доходят? Сгинула белая!

И они захихикали, как стая гиен. Играли, знали всё с самого начала. Шона переполнила горечь от того, что Тони не удалось спасти. Его-то они будут жрать долго, остаётся надежда на спасение, а пса разорвут прямо здесь, на заплёванном асфальте.

Вдруг все вампы как один подняли глаза к небу и опустили взгляды за спины своим жертвам. И Шон, и Тони быстро оглянулись.

Франс.

— Что происходит? — прорычал он.

Совсем не слабак и не мямля, отметил Шон.

— Они убили Аманду и Анду.

— Я, я убил, — влез Шон. — Пса отпустите.

Франс опять издал разъярённый рык, ставший сигналом к атаке. Их схватили за долю мгновения.

— Стоять!

И клыки зависли в миллиметрах над кожей.

— Пса отпустить!

— Отпустить, я сказал, — это прозвучало тихо...

Но тут же Тони с кряканьем упал на землю.

— Пшёл вон!

Оборотень молча ловил взгляд инкуба, и Шон постарался кивнуть и взглядом передать 'Вали! Быстро!'

— Пшёл!

— Иду. Уже иду, — и Тони похромал в темноту.

— Ты! — князь приблизил своё совершенное лицо к распятому в каменных мёртвых руках инкубу. — Былое вспомнить захотелось? — с ужасающей ласковостью спросил мертвяк. И Шон даже зажмурился от страха. Он знает! Мгновение — и страх переплавлен в холодную ярость. Шон с вызовом посмотрел в эту холодно-прекрасную, но мерзкую физию.

Тони вырвался — значит, Пати жива! И в порядке! Франс её боится. И пока меня не укусили, пока я ещё сам себе хозяин — не видать вам, мертвякам, моего страха.

— Мы пришли поговорить с тобой, а она напала на нас. Часовой втолковывал ей, кто мы такие, но она наплевала и набросилась. Негр тоже набросился. Мне просто повезло, что он был такой тупой, — произнёс Шон.

— Он не был тупым.

— Ну, значит, отупел. Временно...

— Знаешь, что я сделаю, корм? Я пошлю тебя в подарочной упаковке с извинениями в Детройт! Заносите!

И его потащили внутрь. Страха не было. Самый страшный кошмар его долгой жизни воплотился вновь — он опять попался вампам, но страха не было. Была уверенность. Пати, Свет мой, вытащит меня. Вытащит и из Детройта.

Его заволокли под землю в длинный зал. С троном. Большим, изукрашенным, чёрным и жёстким троном.

'Ничтожества, все играют в королей', — мелькнула его мысль.

Шона бросили на пол с такой силой, что вышибло дух, а голову пронзило болью, но он поднялся, тяжело, с трудом, но поднялся на колени, раздумывая: встать в полный рост или не нарываться на новую трёпку.

Вампы как-то нехорошо оживились.

'Кровь... со лба течёт кровь, — с тоской подумал инкуб. — А... всё равно'.

Пати вытащит. Надо держаться, надо дождаться её.

Показался Франс, хищно раздувая ноздри, прошёл мимо пленника и устроился на троне. Приняв изящную позу, — поставив одну ногу на сиденье и, опёршись на подлокотник, другую руку положив на согнутое колено, — вамп впал в задумчивость. Стояла почтительная тишина.

'А иначе на этом канцелярском стуле-переростке и не сесть', — подумалось Шону, и вдруг, размывшись, Франс оказался перед его лицом.

— Что тебя веселит, корм?

Шон вздохнул, раздумывая: ответить или поберечься... А... терять уже нечего.

— Да вот думаю, трон у тебя неудобный, небось, долго пришлось учиться на нём сидеть.

В глазах вампа закрутились смерчи ярости, Шон явственно понял, что сейчас улетит, брызгая кровью, но... Франс лизнул его в лоб, собирая кровь, и озорно улыбнулся.

— Нет, деликатес, я сразу же устроился на нём удобно, — как ни в чём не бывало, ответил вамп, но Шон не спешил расслабляться: уже сталкивался с подобной тактикой. Только взрыва действительно не последовало, Франс вернулся на своё место и в этот раз перекинул одну ногу через подлокотник.

— Мы ведь не этой ночью его отправим? — тихо и вкрадчиво поинтересовался Пудель.

— Нет, — обронил Франс. — Объявляю мобилизацию. Всем быть готовыми сражаться! Этой ночью позволяю кормиться. Но избавляйтесь от трупов, сучьи дети, и берите люмпенов! Если мне придётся цапаться с главой божков или чистить мозги полиции, я высушу придурка, доставившего мне хлопоты. Ясно?

— Да, князь, — раздались радостные голоса.

— Свободны...

И, тихо шурша, вампы покинули зал за секунду, остались только Пудель и маленькая изящная блондинка, да ещё вамп-охранник, тенью застывший возле трона.

'Сгинула моя сабля, — вдруг подумал Шон с горечью. — Одно хорошо: раз вампы здесь и заняты мной, значит, не вредят Ей'.

— Если Лорел де Детройт начнёт войну из-за Аманды и Анду, значит, вовсе не обязательно отдавать деликатес ей, — всё так же вкрадчиво произнёс Пудель.

Франс усмехнулся.

— Не будь жадным, малыш. Если мы сможем им откупиться, то откупимся. Но, боюсь, Лорел будет мало, и она захочет мстить.

— Но ведь она сама виновата, Аманда приехала занять твоё место! Приехала свергнуть тебя, повторить манёвр Алехандро, — с жаром воскликнул мертвяк.

— Мало ли чего она хотела, свои намерения она никак не выдала. Мы не поймали её за руку, и открыто она не выступала, — бросил князь.

— У нас был шанс избежать войны, — раздражённо продолжил он. — Был шанс победить дипломатией. Теперь его нет.

Но раздражение схлынуло, и он задумчиво продолжил, глядя на Шона.

— Превратить в падаль трёхсотлетнюю вампиршу, вскормленную на честной живой крови и мохнатых... Герострат ты...

Пудель вежливо засмеялся шутке своего господина, блондинка неприязненно окинула его взглядом и сердито глянула на инкуба. Она понимала ситуацию куда лучше курчавого, и скорая война страшила её.

— Но раз уж мы его пока придержим, — гнул своё Пудель, — то что же ему, без дела сидеть? — лукаво продолжил он.

Франс схватил его за затылок и вплотную притянул к себе.

— Хочешь сладкого?

— Да, — и курчавый попытался изобразить избалованного ребёнка. Князь впился в него долгим поцелуем, а потом оттолкнул от себя.

— Бери, — бросил он и снова устроился на троне, приготовившись любоваться спектаклем.

Шон не испугался, он знал, что сейчас потеряет себя. Превратится в подвижную вещь. Пусть последним воспоминанием будут её глаза. Она всегда смотрела или с лаской, или с сочувствием. Иногда с нежностью, как тогда на крыше, когда твёрдо сказала: 'Ты достоин'. Разве рабу так скажут? Нет.

Пудель попытался напугать, подавить своей аурой, вздёрнул сидевшего на полу Шона на ноги, но тот почти не заметил этого. Он погрузился в воспоминания, как камнем идущий на дно смотрит, не отводя взгляда, на солнце сквозь толщу воды, прощаясь с ним навсегда.

'Свет моей жизни бесконечно прощала меня. Не упрекала и не наказывала. Понимала и принимала меня таким, каков есть. Забрала мою боль и мой грех — выкупила у Стража. Выкупила и... не винила ни в чём'.

Вамп разорвал ему шею и пил, но Шон не замечал этого, поглощённый лучшими воспоминаниями своей жизни.

'Как она смотрела на меня тогда, будто я ей ровня, будто видела что-то хорошее и достойное... Будто... любила...'

То, чему нет названия, светлое и сладкое, стало столь велико, что взорвало сердце Шона и согрело, прогоняя голод.

Он вспыхнул.

Дикий крик. Ещё один. Шон отлетел и больно ударился спиной, рывком возвращаясь из воспоминаний в реальность.

Пудель с выпученными глазами держался за горло, пытаясь вытошнить кровь инкуба, но поздно. Она травила его.

Шон не верил своим глазам.

Франс что-то орал охраннику, блондинка суетилась рядом с Пуделем. Наконец, вампа уволокли, и Франс налетел бешеным смерчем, изо всей силы пиная Шона ногами, гоняя по залу, как мяч. Как ни старался Шон, стать 'неплотным' у него не получалось. Странно, кости ломались и дробились, но дикой боли не было, и казалось, что, сломавшись, они тут же срастались. Лишь для того, чтобы принять следующий удар. Но это было не важно, боль — это лишь боль. 'Они не могут жрать меня!' Эта мысль вызывала пьяный восторг, заглушавший всё: и страх, и боль.

— Мразь!! — орал Франс. — Траханная отрава!

А Шон закрывал голову, чтобы скрыть смех, рвавшийся наружу, несмотря ни на что. 'Я отравил вампа! Отравленный деликатес...'

Неизвестно, сколько времени прошло, но князь всё же угомонился. Блондинка подскочила к нему, что-то лепеча, и они то ли ругались, то ли просто что-то обсуждали. Кто их, трупаков, поймёт.

Шон всё же провалился в забытьё, из него вывела боль от пинка. Блондинка, еле сдерживая ярость, нависла над ним.

— Как ты это сделал?

— Не знаю, — Шон очень постарался не скалиться, не доводить мертвячку до полного исступления.

Вампирша врезала изо всех сил.

— Как?

— Не знаю.

Снова удар, вопрос, ответ, удар и так по кругу. По спирали из боли и треска костей. Мёртвая сучка выбила болью остатки защищавшего его восторга, Шон держался лишь из упрямства. Я хозяин своим мыслям, своему телу, значит, не буду ползать и умолять. Я хозяин себе, значит, выдержу.

Вдруг ему дали передышку. Цепляясь за что угодно, лишь бы не вслушиваться в боль, он уставился на блондинку, причёска той растрепалась от усердия.

— Ты можешь это повторить? — сменила вопрос она.

— Не знаю.

С перекошенным яростью лицом она врезала Шону по и так уже отсутствующей коленной чашечке, выбив искры из глаз и, кажется, слёзы.

— Тупая траханная тварь!

Но нового удара не последовало, она удалилась.

Чтобы отвлечься от боли, Шон постарался вспомнить перепуганную рожу Пуделя. Не ожидал, мразь. Деликатесик-то испортился. И эта... мелкая хищная дрянь, оббивала свои кулачки, чтоб на них солнце посветило, а укусить не решилась. А ведь укуси она его — и всё. Всё рассказал бы, всё бы сделал. А нет — страшно отравленное кушать. 'Могу ли я повторить...' Неужто, придурки, детройтскую княгиню отравить хотят? Уроды мёртвые.

Вдруг его вздёрнули вверх. Франс, это он поднял его, как котёнка за шкирку.

— Ну что, мешок с дерьмом, какую смерть ты предпочтёшь?

— А ты? — прошамкал инкуб, сломанная челюсть не способствует дикции, а вот мысли о том, что он до сих пор свободен, придали безрассудства. — Пати жива, и она отомстит, так или иначе, — выдавил он, превозмогая боль.

Франс отвёл взгляд в сторону и сокрушённо покачал головой, а затем швырнул его на пол подальше. Сознание Шона почти погасло, но он отмечал, что его пинают не просто так, а транспортируя к какой-то цели.

Раздался знакомый скрежет, и последний пинок вынес его на свежий воздух...

Очнулся он уже в объятиях Эльвисы.

— Какая же ты дрянь, когда голоден, — сокрушённо произнесла она.

— Отпустили? Меня отпустили?

— Да, Пати жива, и Франс решил не вести войну на два фронта. Может быть, захочет стрясти с неё что-то за то, что оставил тебя в живых и выпустил.

— А Грей?

— Да что псине сделается? Всё порывался идти тебя выручать, только не мог ничего придумать путного. Вернее, не знал, где взять столько взрывчатки и напалма, — со смехом ответила красная.

— Вояка...

— А сам-то! Понесло тебя в логово вампов! Каким местом ты думаешь вообще?

— Все инкубы думают вот этим, — и он взял себя за промежность.

Но Эльвиса не поддержала шутки, фыркнув:

— Только не ты, Шхан, ты хоть понимаешь, насколько был близок к смерти этой ночью?

— Понимаю Эль-Виси, но жизнь — это не просто годы. Я думал, что был счастлив с Элейни, но это до встречи с Пати. За тысячу с лишним лет впервые... Я не знаю, как объяснить. Иногда меня охватывает что-то... что-то, от чего я вспыхиваю.

Красная бросила на него удивлённый взгляд.

— Это было три раза рядом с ней, и этой ночью — четвёртый. Я вампа отравил, — шёпотом сообщил он.

— Ох, что творится... — широко раскрыв глаза, пролепетала она.

— А как ты нашла меня?

— Дежурила у входа, — приходя в себя от удивления, ответила она, — надеялась отбить, если они будут тебя куда-то перевозить, — и показала на небольшой, но хищный пистолет-автомат.

— Эль-Виси, да ты ещё большая дура, чем я!

— Не отрицаю, Шхан, не отрицаю, — устало отозвалась она.

— Почему ты помогаешь мне? — спросил он, приблизившись, та пожала плечами и отвернулась.

— А почему ты помогал всем тем мелким? Вскармливал Венди, защищал Ники, простил Самума? Почему тогда не наказал меня по-настоящему, обманул свою обожаемую госпожу?

— Она была не права, — тихо ответил он. — Но ты её будто специально дразнила.

— Ох, Шхан, я склонна делать глупости. И уж пусть этими глупостями будет забота об одном прибацаном на всю голову инкубе, чем дёрганье за усы сильных filii numinis.

— Тебе нужна цель в жизни.

— Не умничай, — вдруг впала в раздражение Эльвиса и отошла. — Хватит валяться, поехали. Псу кто-то сбросил SMS с адресом, якобы Пати там.

Как в ускоренной съёмке, мелькнули картинки: встреча с Тони, радость от того, что он жив, поездка в Бруклин, поиск здания, квартиры. Страх от того, что я почти не пахну vis и выгляжу мёртвой. И совсем скомканно — только лица промелькнули — кормёжка от людей, чтобы поделиться со мной.

Я очнулась, как ото сна, столько событий прошло перед глазами...

— Шон... Шон, вы с Тони...

— Наворотили дел, — сокрушённо произнёс он. — Прости...

— Шон! — вскричала я. — Вы воины, сильные и смелые, как вы можете подчиняться мне? Мне, дуре, не сумевшей защититься даже от того, кто клялся не вредить?

Своим криком я разбудила Тони, он тяжело скатился с кресла и подполз на четвереньках. 'Он ещё слишком слаб...'

— Хозяйка, не смей, слышишь, не смей себя ни в чём винить, — хрипло потребовал он.

— Да, — поддержал его Шон, он впервые твёрдо возразил мне, пусть и так кратко. — В том, что произошло, нет твоей вины. Никакой. Только Седрика. Ты могла ему доверять, любой бы ему доверял на твоём месте, а он предал. Надругался и искалечил.

Я сдавила виски.

— Нет. Нет, Тони, замолчи. Я и так сдерживаюсь, чтобы не пожелать ему смерти и не убить.

— Смерть врага не всегда лучший выход, — поддержал меня Шон.

Тони лишь презрительно фыркнул, не понимая, о чём это мы, но подчинился моей просьбе.

— Не хочешь проклинать — не проклинай, но оправдывать его — это полный идиотизм.

— Я не оправдываю, — зло вырвалось у меня.

— Тогда не вини себя ни в чём. Ты наша хозяйка, наш вожак.

— Я недостойна...

— Ты недостойна? — взревел Тони. — А кто достоин? Седрик, пинающий подыхающего за него Румана? Видящий в своих волках лишь безмозглых послушных псов? Кто? Ты о каждом из нас заботилась, как мать, не требуя, чтобы мы лизали тебе ноги. Принимала нас такими, какие мы есть, не унижала и не играла с нами. Кому ещё подчиняться? За кого биться? Кого защищать? Если не тебя... — тихо окончил он, вымотанный этой вспышкой.

— Не дури, хозяйка, — еле слышно попросил он, укладывая голову мне на колени, — и скорее приходи в себя.

Я плакала, не в силах что-либо сказать.

— Ты глава нашего клана, — заговорил Шон. — Мы твои руки, правая — он кивнул на Тони, — и левая. Флерсы — сердце. Жаль, ушей и глаз пока нет, но Ники, Венди и, может, Эльвиса ими станут. Мы сила. Мы твоя сила.

— Вот моя слабость, — я протянула левую руку. — Ты не представляешь, как это ужасно. Я всё время плачу! Меня всё злит и раздражает.

— Для кого он? — осторожно спросил Шон.

— Для Винье, моего старшего отца.

Тони в удивлении поднял голову; я, вздохнув, принялась рассказывать.

— Фрешит вызвал меня, чтобы поговорить о Ники. Ники с младенчества осталась без печати принадлежности, и кто знает, сколько ей на самом деле лет... В общем, Фрешит и сам пережил что-то подобное и думал, что я... Он сказал, что нам надо помочь ей, — я всё никак не могла произнести самое главное. — Он думал, что я всё знаю и понимаю. А я отгораживалась от понимания, как могла.

— Понимания чего? — Тони, как всегда, был прямолинеен.

— Винье убил флерса Календулу, мою мать затравил вервольфами за то, что они любили друг друга. А меня оставил без печати принадлежности, уготовив судьбу Ники.

Я ещё никогда не видела, как лицо Тони превращается в бесстрастную маску, а в глазах появляется холод смерти.

— Ясно, — обронил он.

— Ненависть чуть не сожгла меня, но я смогла её локализовать, породив вот это. Конечно, это стоило мне абсолютно всех сил. Седрик нашёл меня такой, дальше вы знаете.

— Какой ур...

— Тихо, — шикнул инкуб на Тони.

Правильно, то, что Седрик урод, я знала прекрасно, но грядёт война вампов, и кто-то должен блюсти режим секретности, подчищая за взбесившимися трупаками.

— Давайте, я съезжу, привезу Кисс, — вернулся к насущным проблемам Шон. — Тони надо повидаться с девочками, они его долечат, и он вернётся.

'Что ты раскомандовался?' — эта ядовитая мысль чуть не сорвалась с губ. Я опять принялась тихо плакать от бессилия. Я не хозяйка сама себе, не хозяйка. Чужие мысли приходят в голову, и им надо сопротивляться.

— Да, Шон, конечно, хороший план. Но уже вечереет, ты не успеешь засветло.

— Оставить тебя одну, ночью? Нет, — вмешался Тони.

Я стиснула зубы, чтобы не рявкнуть на него.

— Поверь, мне ничто не угрожает здесь. И лучше мне пробыть эту ночь в одиночестве и дождаться вас утром полными и с подкреплением.

Тони открыл рот, но Шон его опередил:

— Не спорь.

Инкуб встал и вышел из комнаты, вернулся с тем самым пистолетом-автоматом, что был у Эльвисы.

— На случай нападения мертвяков... Держите.

Я осторожно приняла оружие и положила рядом с собой.

— Шон, ты ночь пересидишь где-то, или тебе необходимо кормиться?

— Надо кормиться, — осторожно ответил инкуб.

— Я боюсь за тебя, vis-вензель стёрся.

— Так оближи его, — буднично предложил Тони.

— В смысле?

— Оближи ему лицо, и на нём будет твой запах, — растолковал он.

Да уж... Но лучше так, чем совсем ничего. Я нетвёрдо встала на ноги и подошла к инкубу, на секунду растерялась, а потом коротко лизнула в щёку, ещё и ещё.

— Как кошка, — сокрушённо прокомментировал Тони.

Отчего-то от этой реплики у меня потеплело внутри, и я даже рассмеялась. Есть нечто постоянное и неизменное во всём этом безумии, и это хорошо. Отсмеявшись, я лизнула другую щеку и лоб, а затем и кончик носа, из чистого озорства.

— Жду вас завтра утром.

Тони нагло чмокнул меня в щёку, а Шон попрощался лишь взглядом, и входная дверь с лязгом защёлкнулась за ними.

Оставшись одна, я бродила по пустому, заброшенному пентхаусу, знакомясь с территорией, так сказать, и проверяя, закрыты ли окна. Свои мертвяки не полезут, но кто знает, вдруг детройтские окажутся сверхоперативными. Франс летает, значит, на это способен не он один. Интересно, увижу ли я этой ночью хозяина жилья? И боится ли он света?

— Не боюсь.

От страха я плюхнулась на попу, правда, успев обернуться назад. Страж-Отшельник в реальности был очень похож на свою сущность, только уши нормальные, да клыков и крыльев нет. Давно он тут?

— Давно. Не хотел пугать твою семью появлением, — ответил он на сумбур в моей голове. Его реальный голос был глубоким и бархатным, но таким же горьким, как и мысленный.

Прочитав и эту мысль, он еле заметно грустно усмехнулся.

— Прекрати читать мои мысли! — вспылила я.

— Не могу. Я читаю мысли всех, на кого смотрю.

— Тогда не смотри на меня!

Он спокойно уставился мне в глаза, и я поёжилась, опустив взгляд.

— Извини. Я себя плохо контролирую из-за этого... — и я дёрнула левой рукой.

— Учись. Привыкай.

— Не хочу! — снова взорвалась я. — Не хочу и не буду с этим жить!

Он опять пристально и оценивающе посмотрел на меня, и в этот раз я выдержала взгляд. Страж кивнул каким-то своим мыслям и пошёл в комнату, я поплелась за ним. Он устроился в кресле и сделал вид, что спит, а я, не рискнув надоедать ему, решила всё же попробовать напиться и ушла в кухню. Там открыла кран и оставила сливаться ржавчину, а сама застыла в некоем ступоре.

— Бесполезно.

Я опять взвилась в испуге. Ну что он всё время подкрадывается и пугает?! Отшельник тем временем открыл шкаф, и я увидела ряды бутылей с водой. Кто их сюда приносит? Представить Стража, таскающего воду, я не могла.

— Вик, — обронил он.

— Это он послал SMS?

— Да.

— Он знает?

— Нет. Я попросил его найти мобильный твоего Пса и сообщить адрес.

— Не говори ему, — попросила я.

— Хорошо.

— Хочешь, сварю кофе? — предложила я, увидев пачку зёрен, стараясь хоть как-то показать, что ценю его покладистость и заботу обо мне.

Он задумался, хотя до этого отвечал тут же.

— Свари, — и ушёл.

Я нашла мельничку и турку и приступила к действу. Это хоть на время отвлекло меня от моих проблем.

Когда я внесла две чашки в комнату, Отшельник, казалось, спал в кресле, я подумала, что могу разбудить его запахом, и развернулась, чтоб уйти.

— Я не сплю.

Чашки в руках дрогнули и расплескались. Я тихо застонала — опять напугал.

Вернулась, поставила перед ним чашку на этажерку для цветка, а сама села на диван. Странно, подумалось мне: всей мебели — кресло, диван и эта этажерка.

Он вдохнул запах от своей чашки и уставился на меня. Ждёт, чтоб я отпила, поняла я и сделала глоток. Кофе вышел весьма неплохим, только я люблю с сахаром, хоть это и неправильно, а сахара в доме Отшельника не было. Только вода и кофе — больше ничего.

— Вик пьёт без сахара, — вдруг произнёс он, и я не сразу поняла, что это ответ на мои мысли.

Поняв, что он не будет пить свой кофе, а только нюхать, я успокоилась: меня как-то задевало его нежелание принять угощение.

Я прикончила содержимое своей чашки и уставилось в окно. Солнце садилось, заливая всё красноватым светом. С минуты на минуту Шона вывернет, грустно подумала я. Инкуб поминал 'Всё сущее во всех мирах', или как он сказал о стилете: 'пришёл в этот мир', будто сам ходил по многим...

— Не ходил...

На этот раз я почти не испугалась.

— Он просто знает, он же умирал и вернулся, и каждый закат он отдаёт свою силу в другой мир.

— Вы забираете себе любую силу, как Единый? — спросила я в голос.

— Не как Единый, — поморщившись, ответил Отшельник. — Единый сам по себе.

У меня волосы зашевелились от проблеска понимания.

— Значит, все сущие миры — это и реальность, и ваш, и рай Единого, и его ад, и небеса с девственницами, и ещё куча всего, во что люди верят, да?

— Да.

— Люди не верят в Равновесие и Стражей.

— Они верят в Справедливость. Боги приходят и уходят, а вера в Справедливость и возмездие за грехи остаётся.

Я задумалась.

— Ага, значит, если верят в божью кару, это уже не к тебе.

Он усмехнулся.

— Как когда. Но в последние столетия нам всё чаще на вас приходится отвлекаться, детишки.

— Почему?

Он чуть поморщился.

— Ты сама должна понять.

— А почему вы сами не наказали Винье? Разве он не клятвопреступник?

— Нет. Ты ж вот тоже клятвами не разбрасываешься, а кто постарше, вдвойне осторожен.

— Но он же нарушает равновесие! Он же убил, можно сказать, без причины. А я? То, что он собирался сделать со мной?

— Ты мыслишь, как белая, я бы даже сказал, как слуга Единого — это он всех уравнял. Винье был в своём праве, ты его плоть и кровь и принадлежала ему, он мог хоть сожрать тебя, как Крон. А твоя мать первой нарушила обеты брака.

— Для вас нет добра и зла, — горько констатировала я.

— Да, их нет. Добро и зло всегда относительны и зависят от того, на чьей ты стороне. А мы всегда между или над.

— Серые, недаром вы серые. Пусть весь мир рухнет, но свершится справедливость?

— Истинно. А ты разве не хочешь, чтобы свершилась справедливость?

Он намекал на Седрика.

— Нет, я не хочу, чтобы мой мир рухнул.

Он опять еле заметно улыбнулся и задумался.

— Я позову Убийцу, — вдруг произнёс он деловым тоном. — Постарайся задать ему правильные вопросы и... — тут он строго стрельнул глазами, — держи себя в руках.

Я не успела ничего понять, как он легко вскочил на подоконник и распахнул окно. Только сейчас я заметила, что его заношенная кожаная куртка разрезана на спине... И буквально из ниоткуда появились огромные нетопыриные крылья. Он воспарил на них, как на дельтаплане, но вдруг набрал скорость и, заложив крутой вираж, скрылся.

Истребитель-стелс...

Я постояла у открытого окна и в смятении отошла. Убийцей он называл Франса, но о чём мне расспрашивать вампа? Теперь я понимала, что это Отшельник 'уговорил' князя вампов позаботиться обо мне, достать святой воды и принести её. Возможно, да что там, точно Седрик не соврал, и Франс прилетал к нему в поисках меня. Но почему Отшельник выбрал такого странного спасителя для меня, или на других он не имел такого влияния, как на него? Ха, а кто бы ещё мог вот так носиться по городу? Фрешит? Вряд ли. Да... Только князь вампов и мог меня выручить. Небось, не только летать умеет, а и искать.

Но благодарности к мертвяку я, как ни старалась, почувствовать не могла. Франс действовал, исходя строго из своих интересов. Да он и сам признал, что ему нужен белый универсал в городе, дабы собратья не посягали на его территорию.

— Мэ-эу! Мэ-ау!

Я не верила своим глазам: на подоконнике у открытого окна стояла Кисс и горланила, будто её не пускают. С радостным криком я бросилась к ней и схватила на руки:

— Кисс! Кисси! — я прижимала к себе пушистую и мягкую зверушку, так замечательно пахнущую лугом и травами. Кисс пахла Лианом и его силой.

'Задушишь, дура', — выражал её взгляд, но сейчас эта постоянная неприветливость лишь веселила меня. Я тискала и целовала её, она стоически переносила это, даже не пытаясь выпустить когти.

Наконец, я угомонилась и упала на диван, положив Кисс себе на грудь, а мордочку устроив себе на подбородок; живая кошка слишком тяжела для такого, а Кисс ощущалась лишь лёгким теплом и нежным запахом.

На какое-то время я погрузилась в светлую дрёму, отчаянно убеждая себя, что скоро всё вернётся на круги своя, и запах луговых трав и лилий больше не покинет меня.

Вдруг Кисс подняла голову и, прижав уши, низко взвыла.

— Дай мне руку, — опять этот красивый и гнилой голос. Франс.

— Тихо, маленькая, тихо, дядя Красивый Труп не причинит нам зла, — успокаивала я Кисс, и фамилиар действительно угомонилась.

С кошкой на руках я подошла к окну, нахлынули воспоминания. Ведь это Франс тогда, по приезде в Нью-Йорк, знакомился со мной от имени вампирской общины. Судя по всему, он подумал о том же.

— Много воды утекло с той ночи, да, Пати? Многих мы потеряли.

— Нет. Многих приобрели, — ответила я.

— Ты ведь привязывалась к своим источникам, а они умирали от старости.

Я пожала плечами.

— Они были.

Франс на мгновение задумался над моим ответом и словно отбросил его.

— Дай руку, впусти меня.

Нехотя я подала ему руку, он взялся, и я потянула его внутрь. Преодолев какой-то неплотный барьер, вамп грациозно впал в комнату.

— Ты знаешь, что твой раб, твоя собственность, убил моих гостей и тем самым развязал войну? — он тут же взял быка за рога.

Я поморщилась.

— Не начинай, Франс, я не хочу переливать из пустого в порожнее.

Вамп глянул исподлобья.

— Ты поможешь хоть чем-то?

— Чем?

— Наверняка уже сегодня, а завтра уж точно, прибудут детройтские ренфилды, организовывать днёвки своим хозяевам. Вычислив их и лежбища, мы получим существенное преимущество.

— И?

— Мохнатые могли бы их выследить. Те будут снимать квартиры, надо как-то охватить риэлтерские агентства.

— Тут нет телефона...

Он протянул мне мобильный.

— Тут есть номера Фрешита и нового вожака?

— Фрешит есть и Стивенсон, думаю, рабочий номер он передал преемнику.

— Будет видно, кто звонит?

— Нет, не определяется.

'Это хорошо', — кивнула я и набрала номер вожака свободных.

Трубку снял Тод.

— Это Пати Дженьювин.

Секундное замешательство.

— Рад слышать, — радости в голосе было немного, но и расстройства не было.

— Тод, городу нужна помощь стаи.

— А что стая получит взамен на свою помощь?

Я закатила глаза, мохнатые придурки, опять торгуются попусту.

— Тод, дорогой, — не особо сдерживая раздражение, произнесла я, — у нас тут намечается экспансия детройтских вампов, а насколько я знаю, они о перемирии ни сном, ни духом. Стая, конечно, может сидеть на попе ровно и ждать, когда она превратится в корм и сборище рабов и холуёв, или всё же чуть пошевелиться сейчас, пока ещё не поздно.

— Чего ты хочешь?

— Я ничего не хочу, Тод, — ледяным голосом ответила я.

— Что нужно делать? — наконец-то мохнатый задал правильный вопрос, и получаса не прошло.

Я рассказала о риэлтерских агентствах и возможных лёжек вампов. Тод всё понял, на том и расстались.

Следующий звонок был Фрешиту, тот действительно обрадовался, услышав меня. Я вкратце обрисовала ему ситуацию и попросила о том же. Болотник всё понял, полномасштабная война трупаков никому не была нужна, и пообещал озадачить всех своих вассалов и созвониться с Тодом, дабы поделить работу.

Когда я отключила и отбросила от себя подальше телефон, Франс расплылся в улыбке.

— Ну прям леди-босс, любо-дорого глянуть.

— Не скалься, Франс, у тебя карт-бланш на ведение боевых действий, но вы обязаны соблюдать режим секретности; сам знаешь, кто ответит, если люди узнают. И никаких смертей случайных свидетелей, это приказ. Есть среди вас умельцы, стирающие память, вот пусть и работают.

— Таких немного, — бросил князь, просто чтобы не соглашаться беспрекословно.

Мы какое-то время помолчали, я бездумно перебирала мягкую шёрстку Кисс.

— Ну, это всё? — поинтересовался Франс, намекая на цель своего визита.

— Не думаю... Нет, не всё. Расскажи мне о Лорел де Детройт, об Алехандро и том...Грегори. Как флерсы оказались в лёжке вампов и сколько времени там провели?

Франс скривился, но начал рассказывать.

— Лорел де Детройт четыреста лет, замечательный возраст, из зелёной ветви.

— Зелёной ветви?

— Ну, мохнатых да болотников подъедала, пока росла, да и сейчас по возможности старается.

А Франс из красной ветви, догадалась я, вскормлен на инкубах.

— А что ей даёт зелёная ветвь?

— Ну, она оборотней любых к ногтю прижимает, тело способна менять. У неё есть 'боевая трансформация', — он выделил голосом современный термин.

— Она умна?

— Дьявольски, умна, хитра и коварна. И плевать хотела на Равновесие. Думает, что встала над ним. Ну-ну. Не мытьём, так катаньем, а чаши выровняются. Алехандро для неё был далеко не пустым местом, он очень сильный вампир. Был. Аманда тоже. Диву даюсь, как твои прихвостни ухитрились.... — он вдруг замер, глядя в стенку. — Ха! — радостно треснул себя по коленке. — Ну точно! И никак иначе!

— О чём ты?

— Аманда могла и пса твоего, и инкуба порвать на шмотьё раньше, чем они что-то поняли и почувствовали. Но она слишком вознеслась; тот, кто не чтит Равновесие, отрывается от реальности, и рано или поздно это оборачивается против него. Она не верила, что какие-то слизняки могут ей навредить. Что какой-то блохастый выстрелит в неё — у него кишка тонка и скорости не хватит. Твой пёс вообще обманчивый, сука, не брешет, а сразу в горло.

— Он кобель, — усмехнулась я.

— Ну да, — как ни в чём не бывало, с улыбкой согласился Франс.

— В общем, шансов завалить Аманду и Анду у твоих прихвостней было немного, а поди ж ты — сумели.

— А Алехандро?

— А что Алехандро, я знал, что он опасен. Но мы тоже, знаешь ли, не можем убивать себе подобных без крайне веской причины. Тем более что он годами вёл себя тише травы, ниже воды. А одной недоброй ночкой я проснулся в жгучих серебряных цепях.

Вамп погрузился в неприятные воспоминания.

— Мы держали пираний, — задумавшись, произнёс он. — Крысы раздражают... Так он меня моим рыбкам и скормил. Нет, они не жрали, но пробовали. Покрутится, покрутится и откусит — не еда, выплюнет. Опять крутится, крутится, думает своим микроскопическим мозгом, а вдруг что-то поменялось, опять откусит, опять выплюнет. А их тридцать с лишним было, безмозглых, мелких, зубастых тварей... Он хотел, чтобы я птенцов отпустил, но я не дурак, чтобы на такое соглашаться и верить клятвам Лореловского выкормыша. Что тебе ещё рассказать, Пати? — он впился в меня взглядом. — Рассказать, как он долгими месяцами морил голодом, жёг серебром, святой водой? Мучил и унижал, растаптывал перед гнездом и заезжими, превратил в шлюху и жратву в надежде, что я сдамся? А вам, божкам, было насрать, что там у мертвяков творится!

— Ой, Франс, не надо, тебе точно так же насрать на то, что творится у нас. Ты бы и пальцем о палец не ударил, не будь я белой, не будь я полезна тебе. И если мне вдумается издеваться над Седриком, ты не встанешь на его защиту.

— А тебе вздумается? — удивлённо поинтересовался он. Перепады у него в настроении покруче, чем у психопатов со стажем.

— Нет, не вздумается, — я помолчала и продолжила. — Но после смерти Алехандро ты быстро прибрал всё к рукам.

— Я многих убил, просто взял и убил. Это, знаешь ли, впечатляет и внушает. Те, кто остались, не рискнут злоумышлять против меня. Остались либо слабые, либо умные. И те, и другие не спешили быть мне палачами, когда я пал.

— Франс, а ведь ты, наверное, до колик испугался приезда Аманды.

— Ошибаешься. Я усвоил уроки и удвоил осторожность и защиту. Да и потом, как это ни странно, то, что не убило — сделало сильнее. Ничто так не заставляет расти над собой, как стремление выжить.

— А какой ветви был Абшойлих? Тоже зелёной?

— Нет, багровой.

— Точно, багровые vis-всполохи. Но он так легко менял тело.

— Лет пятьсот назад или даже больше одно гнездо снюхалось с каким-то божком смерти, пойдя ему на службу. Он очень много им дал, но в конце концов Равновесие взяло своё, с ним расправились, кажется, слуги Единого... А может, и не они, может, он кому-то из ваших поперёк горла встал. Но божка не стало, а багровые остались. И когда в Старом Свете немцы принялись мстить за поражение, да так, что всем места стало мало, когда людишки додумались содержать себе подобных как скот и убивать так, чтоб дешевле выходило, вот тогда для багровых, вскормленных на смерти, и наступил персональный рай на земле. А красные побежали в Новый Свет, в те годы наша община увеличилась вдвое. Вообще Нью-Йорк — город красных, как и Эл-Эй.

— Лос-Анджелес ведь тоже подвергся нападению.

— Да, и там все успели разбежаться.

— Предоставив filii numinis выгребать всё.

Франс лишь пожал плечами.

— Значит, 'отказавшиеся' — это подвид красных и только красных?

— Нет, ими могут стать любые... 'Отказавшиеся' не хотят следовать своей натуре или не могут, но и выйти на солнце — кишка тонка. Вот и тусуются по больницам и хосписам, пропитываясь смертью и страданиями да подворовывая кровь. Этих ничтожеств не трогают, потому что они под номинальной защитой Отшельника. Из 'отказавшихся' иногда вырастают Проводники.

— Проводники душ за завесу смерти? — задумчиво переспросила я.

— Угу, безбожников не так уж мало. Кто-то должен ими заниматься, — Франс всем своим видом показывал, как ему наскучил этот бессодержательный, на его взгляд, разговор. Я не сдержалась.

— М-да, а ты у нас такой весь красивый да сексуальный, вскормлен на инкубах, — жёлчно выдала я то, что давно крутилось на языке.

Франс зло зыркнул в ответ.

— Наслушалась своего... Пусть радуется что я молчу о нём и его прошлом. Срань красная, снюхавшаяся со священниками, те ещё святоши, видать, были.

— Да нет, святоши были такие, как надо.

— Чтоб ты знала, суккубы и инкубы сами к нам шли. Они ж глупые, как пробки, это твой какой-то... уродское исключение из правил. Когда Генрих только создал меня, и года, кажется, не прошло, мы спасли суккуба, её схватили и собирались сжечь на костре. Залюбила кого-то до смерти, и её взяли прямо над телом, повезло ей, что весь день шёл проливной дождь и казнь отложили. Мы только прибыли в город и прохаживались по центру возле ратуши, и Генрих почуял её. Конечно, мы её вытащили.

'Что ж добру пропадать', — в мыслях ехидно прокомментировала я.

— Никто её ни к чему не принуждал, она сама охотно делилась кровью. Генрих нам обоим был как отец. Мы её еле приучили сидеть тихо днём, не нарываться на неприятности, глупышка была исключительная, но милая и озорная. Двадцать пять лет мы были неразлучны... За эти годы я достаточно повзрослел и набрался сил.

— Что случилось потом? Что случилось с ней?

— Ну, мы были одиночками, в смысле Генрих был одиночкой, а я — его птенцом. Мы путешествовали по Европе, нигде не задерживаясь, чтобы не вступать в контакты с местными. Чего нас занесло в Рим? В общем, там нас троих заметили в первую же ночь и настойчиво пригласили в гнездо. Глава общины оказался куда сильнее Генриха, и он потребовал Сусанну себе. Чтобы хоть как-то унести оттуда ноги, пришлось согласиться, хоть мы и очень горевали о разлуке с ней. Мы её очень любили, глупышка вросла в наши сердца.

Я закрыла лицо руками, сдерживая истерический смех.

— Свет и Тень, хоть бы меня никто так не любил, — бросила я. И прикусила язык. Что толку цапаться с вампом? Что этот трупак может понимать в любви? Понимал бы — никогда б не стал вампиром.

— Что ты понимаешь? — прошипел он.

— Ты прав — ничего, — примирительно произнесла я.

Я ничего не понимаю в существовании, поддерживаемом чужой кровью и смертями. Без цели, без смысла влачиться по вечности. А дабы не прервать это безумие, выйдя на свет — цепляться за извращённую привязанность к такому же жалкому чудовищу, породившему тебя или порождённому тобой, или за ненависть к кому-нибудь по какой угодно причине. А! Нет, есть ещё одна причина существовать, и очень веская — улучшение породы: надо становиться сильным монстром и плодить себе подобных. Мёртвых чудовищ, способных отбирать жизнь и кровь и называть перверсии любовью.

— А Генрих? — не выдержала я. — Каким он был?

Что я творю? Зачем играю с ним, как кошка с мышью?!

— Генрих был сильным и мудрым. И добрым. Ему претила эта атмосфера, царящая в большинстве гнёзд — рабское пресмыкание перед главой и самодурство оного. Это сейчас ввиду всего этого прогресса и цивилизации кандидаты в птенцы тщательно отбираются и максимально быстро вскармливаются до взросления. Ещё триста лет назад к этому относились наплевательски, поэтому полно было убогих кровососущих придурков, только и годных жить в гнезде под крылом и пресмыкаться перед создателем. Для многих отпущение на свободу было равносильно смерти. Да, тогдашние гнёзда часто были жалким зрелищем. Поэтому когда мы оба набрались сил, то перебрались в Новый Свет с целью основать своё гнездо.

'Ага, значит, улучшение породы'.

— Наше гнездо было идеальным, Генрих всё сделал так, как хотел: почтение вместо пресмыкания, любовь вместо страха.

'Ой, держите меня!' Переборов первое искушение, я всё же задала вопрос.

— А у вас ведь трон переходил от одного к другому...

— Да, он поощрял мой рост, хотел, чтобы я был ему ровней во всём.

'Да он хотел встретить рассвет! Наскучило ему улучшение породы, и ты наскучил, да только не хотелось ему, чтобы всё дело его мёртвой жизни пошло прахом. Вот и натаскивал сидеть на троне. А когда подвернулся Абшойлих — красиво сдох. Надо отдать должное Генриху — вампир он был сильный и неглупый, действительно сумел создать крепкое гнездо и вырастил достойного преемника'.

Я с трудом прервала поток ехидных и пустых мыслей. Постарайся задать ему правильные вопросы... Что Отшельник имел в виду? Я вдруг вспомнила, о чём давно хотела расспросить вампа.

— Послушай, Франс, ты, когда пьёшь кровь, видишь прошлое человека?

— Да, если хочу.

— А ты знаешь способ, как вернуть забытые воспоминания?

Он задумался.

— А кому надо вспомнить?

— Мне.

— Не знаю, Пати... Кусать тебя я не могу.

— Да я и не дамся. Ты расскажи, что ты делаешь, о чём думаешь... Как ты вызываешь воспоминания.

Подумав, вамп начал рассказывать, я принялась задавать уточняющие вопросы, так пролетел почти час. Когда, в конце концов, я сообщила, что мне всё более-менее понятно, выжатый Франс раздражённо бросил:

— Какое счастье, рассвет ещё не наступил. Я пошёл, — и двинул к окну. Оно его не пустило, и вамп запаниковал:

— Пати, выпусти меня, подтолкни! Рассвет близится, и я не смогу лететь.

Пришлось его подтолкнуть, и защита выпустила его. Летал Франс, как супермен — без крыльев. 'Кто знает, кем были инспирированы все эти комиксы', — подумалось мне.

Кисс, во время нашей беседы с вампом мирно спавшая у меня на коленях и переложенная с них, чтобы вытолкнуть Франса, изучающе и серьёзно разглядывала меня. Вид у кошки был уставший и измученный.

— Кисси, я слишком много из тебя вытащила? — виновато поинтересовалась я, силой воли удерживая тянущиеся к ней руки.

— Мэ, — тихо крякнула кошка и снова села мне на колени; получив разрешение, я опять запустила руки в нежную шёрстку.

Я задремала без сновидений и проснулась от звонка в дверь. Посадив квёлую Кисс на плечо, я пошла открывать. Тони и Шон.

— О! Она здесь, — обрадовался инкуб.

— Да, Кисс прилетела и провела со мной ночь. Боюсь только, я её сильно истощила.

— Сейчас поправим!

Тони же смотрел на Кисс настороженно, будто не зная, как к ней относиться. Кошек он, конечно же, недолюбливал, но Кисс — мой фамилиар, и, не определившись в отношении, он предпочитал её игнорировать. Кошка, оказавшись на руках инкуба, очнулась, как ото сна, и принялась тереться о его руки и лицо, периодически покусывая от избытка чувств.

— Как Лиан и Пижма? — спросила я.

— Крылатики нормально, — ответил Тони. — Лиан пищит, Пижма успокаивает.

— Пищит?

— Ну 'Почему она не возвращается?' 'Что с ней?' и так далее.

— Знаете, что я надумала, — обратилась я к мужчинам, — Пижму нельзя тащить сюда, но я могу вернуться. Не домой, а в парк, и вы его туда выведите. Но так, чтоб Лиан не знал, что я рядом.

— Отличный план, — поддержал меня Шон. — Это место не для вас, — совсем тихо добавил он.

— На. Ешь, хозяйка, — и Тони протянул пакет. — Как позавтракаешь, так и уйдём отсюда.

Персик, банан, груша, пирожное, конфета и маленькая баночка мёда. Какие же они молодцы!

Сказано — сделано, после того, как я расправилась с фруктами и сладостями, мы покинули убежище Стража. Поездка домой меня очень утомила, и Тони не рискнул оставить меня одну в парке. Я боялась встречи с Пижмой, а от Лиана я бы убежала из последних сил. Нервничая и злясь без причины, я с трудом сдерживалась, чтоб не наорать на Тони, чтоб не пялился на меня, не спуская глаз. Он словно прочитал мои мысли и обнял, окутывая своей силой, мне стало полегче. ТиГрей всегда нёс с собой однозначность и простоту.

— Ничего, хозяйка, скоро всё будет хорошо. Ты справишься, — шепнул он.

А у меня опять слёзы на глаза набежали, нет у меня ни малейшей уверенности, что я справлюсь, и всё будет хорошо.

Наконец, показался Шон и... Пижма. Я застонала — флерс не мог или не умел пользоваться гламором. Выкручивались подручными средствами: плащ в жару, бейсболка на невозможно жёлтых волосах и очки, скрывающие огромные глаза. Увидев меня, он сорвался на бег, вызывая удивлённые взгляды отдыхающих.

— Тони... — только и успела сказать я. Флерс подбежал, сбросил мешающий крыльям плащ и повис у меня на шее. ТиГрей всё понял и даром времени не терял: схватив одёжку на лету, он встал так, чтобы загораживать нас от посетителей, вскоре ему на помощь подоспел Шон. А Пижма тем временем, походив крыльями, вспыхнул и влил всю силу без остатка в поцелуе.

После этого он отстранился, всмотрелся в меня и провёл руками по лицу, по телу... так мать ощупывает ребёнка, избежавшего серьёзной опасности, проверяя, цел ли он.

— Ты вспыхиваешь... — удивлённо прошептала я, пряча левую руку.

— Ты жива... И на ногах... И почти... — он всё же добрался до руки и, схватив её, поднял к лицу и принюхался.

— Что это? Что внутри? — обеспокоенно спросил он. И у меня вырвался вздох облегчения — он не стал истерить или выказывать брезгливость.

— Ну... Внутри ненависть, — промямлила я.

Флерс поднял глаза, полные боли и сострадания.

— Матушка, мы поможем тебе загасить её.

— Нет, Пижма, с этой ненавистью вам не справиться.

— Тогда нужно вынуть её из тебя.

— Как? — горько задала я вопрос, не надеясь услышать ответ.

— Я подумаю.

Нет, флерсы всё же безмерно удивительные существа.

Я притянула его к себе. Мне было так хорошо в его объятиях и с его силой внутри... в это мгновение я даже поверила, что действительно справлюсь со всем.

Шон и Тони стояли плечом к плечу, как живой забор, и настороженно поглядывали по сторонам. Задали мы с флерсом им работку.

— Тебе лучше накинуть плащ...

Крылья Пижма уже опустил, поэтому безропотно согласился снова надеть неприятную тряпку.

Понимая, что надо поскорее вернуть так не похожего на людей флерса в убежище, я рассталась с ним, скрепя сердце.

— Я подумаю, — пообещал он на прощание, и я ответила грустной улыбкой. Вряд ли флерсы знают, что можно сделать с ненавистью и как отделить её от меня.

Остаток дня я провела в парке, обдумывая варианты избавления от стилета. Шон неоднократно предлагал передать стилет ему, пока я не сорвалась и не гаркнула на него. Невозможно передать такое на ношение другому существу в полном разуме, а если бы и было можно — на Шона я бы это не повесила. На нём и так всего полно, я с содроганием вспоминала его 'сбрую', виденную во сне.

К вечеру я засобиралась обратно в жилище Стража, и, несмотря на протесты моих охранников, мы вернулись в Бруклин.

Как и прошлой ночью, я попрощалась с ними и осталась ждать Отшельника. Но он не появился, зато опять прилетела Кисс. К моему расстройству, пахла она как-то странно и вела себя хуже обычного, как будто у неё что-то болело или беспокоило.

У меня было стойкое ощущение, что что-то должно произойти, почему-то эта ночь должна стать решающей.

Когда в окне появился Франс, я не удивилась и почти без брезгливости протянула руку и втащила его в комнату, надеясь хоть что-то прояснить.

Мы вопросительно уставились друг на друга и тут же поняли, что ответов нам не получить.

— М-да... — мрачно проронил Франс.

— Зачем ты прилетел? — всё же спросила я.

Он пожал плечами.

— Я клялся помогать тебе, пока ты не восстановишься. По-моему, ты восстановилась.

— Ты ошибаешься, я не восстановилась, — устало проронила я и упала на диван. Кисс поднялась, постояла, будто собиралась с духом, и, спрыгнув с дивана, протопала к Франсу. Она никогда не отличалась лёгким летящим шагом, а сейчас вообще двигалась с грацией танка. Подойдя к вампиру, она встала перед ним, глядя в глаза.

— Что? На руки хочешь, гирлянда новогодняя?

Кошка продолжала недобро и требовательно смотреть.

— Да возьми ты её, раз уж она хочет, — буркнула я. — Не знаю, что с ней творится, — расстроенно вырвалось у меня.

— Ну ладно, — Франс взял Кисс на руки и легко упал в кресло. — Какая же ты пушистая гадость... Чего ты хочешь? Ну чего ты хочешь, а?

Всё это время он активно чесал и тискал её; зная Кисс, я ожидала, что вамп вот-вот получит когтистой лапой и зубами. Но Кисс с выражением муки на морде терпела это, а потом, когда Франс начал дразнить её, захватила передними лапами его руку и начала вылизывать запястье.

Вамп удивлённо поднял бровь и посмотрел на меня. Я пожала плечами — стандартное кошачье поведение, за вылизыванием может последовать укус от переизбытка чувств. А такой переизбыток с Кисс случался часто.

Вдруг кошка впилась в него, но не легко, как обычно, а пытаясь прокусить до крови. Франс возмущённо заорал и попытался стряхнуть её.

— Тихо, — прикрикнула я на него. — Ничего с тобой не будет.

Кисс прокусила и принялась слизывать даже на вид тошнотную бурую кровь. Кровь вампира была даже не тёмной, венозной, а старой, коричневой, как засохшее пятно на одежде покойника с разорванной глоткой.

Рана быстро затянулась, и Кисс прокусила ещё раз, получилось у неё с трудом — она слабела.

— Твой фамилиар избрал экзотический способ самоубийства, — прокомментировал Франс с насмешкой.

Если бы я не знала, что у Кисс есть вполне функционирующие мозги, я бы с ним согласилась и попыталась как-то помешать ей. Но...

— Кисс, что же ты делаешь? Для чего? — вырвалось у меня.

Из последних сил прокусив ещё раз и слизав очередные несколько капель, кошка буквально свалилась с вампа и отошла на слабых лапах, а потом упала. Глазки потеряли свою обычную выразительность, она как будто боролась с обмороком.

— Занятно, — весело прокомментировал вамп. Я с трудом сдержалась, чтоб не наорать на него.

— Кисс, Кисси, чем тебе помочь? — пролепетала я, опускаясь перед ней на колени, но не рискуя дотрагиваться.

Пришёл смутный ответ: зелёной силы.

Я собралась, выдавила из себя зелёный vis и отдала ей, погладив. По телу фамилиара прошла судорога, и я заметила, что у неё вздувшийся живот. Она привстала и опять содрогнулась, так тошнит кошек, когда они пытаются выплюнуть шерсть.

Я ещё её погладила, отдав зелёный vis.

Кошку накрыла череда сильнейших судорог, она пыталась что-то исторгнуть из себя.

Наконец, что-то показалось из широко раскрытого рта, какая-то тонкая кость... ещё секунда... И я смотрю на невыносимо гадкий комок костей, перьев, шерсти — и всё это в вампирьей крови.

Самое ужасное, что ЭТО было живое. Оно живое и... чистый лист.

Кисс упала, закрыв глазки. Умереть собралась, выполнив свой долг. Ну уж нет. Влив в неё всё, что у меня было, я, взяв её в руки, протянула Франсу.

— Отнеси ко мне домой, Лиану. Если Кисс не выживет, то помощи не жди.

Франс возмущённо фыркнул и открыл рот, чтобы пререкаться, но, поймав мой взгляд, заткнулся и взял её.

— Выпусти меня, — буркнул он, пришлось потратить несколько драгоценных секунд, выталкивая его в окно.

Когда я вернулась к выродку Кисс, то уже была не одна в комнате, Страж стоял у стены, как будто приготовился принимать экзамен.

Выбросив мысли о нём, я сконцентрировалась на 'полуфабрикате фамилиара', оставленном мне Кисс.

Идя по уже отработанной схеме, я придала ему форму кошки с крыльями, но вышла не просто кошка. Как это иногда бывает, из памяти вдруг вынырнуло давно забытое, и мне сам собой пришёл на ум фильм 'Энимел плэнет' о меланистах, живущих на горе Кения: леопардах и сервалах. Леопард был слишком велик и опасен и не подходил на роль 'пэта', а вот сервал — как раз.

Разобравшись с внешностью, я принялась за содержание. Тут я потянулась к стилету-ненависти, беря из него чёрный vis для фамилиара, связывая их воедино. Стилет сопротивлялся, он не хотел никого знать, кроме меня, не хотел ни с кем делиться. Он принадлежал мне, а я ему. Кто-то третий мог ослабить нашу связь, но именно этого я и добивалась. Учтя ошибку с Кисс, я заложила в фамилиара полное и быстрое подчинение мысленным и голосовым приказам.

Самое главное: vis-система... Фамилиар питается смертью, чёрным vis во всех его проявлениях: от увядания цветка до ненависти и смерти живого. Но я запретила ему провоцировать выработку vis, запретила пугать и убивать разумных, запретила уничтожать и повреждать цветы и травы.

Увы, я не рассчитала свои силы и vis-систему доделывала уже на грани обморока, мысли разбегались, я ловила их, как мышей, за хвосты. На последнем усилии я проверила, всё ли легло как надо, и, не найдя ошибок, вырубилась.

Пришла в себя от ощущения шершавого языка на своих губах и запаха кофе. В голове было пусто и муторно, я с трудом разлепила веки и уставилась в два спокойных жёлтых глаза. Кения. Бархатная чёрная морда с большими высокими ушами, то ли кошачья, то ли собачья, и такое же полусобачье тело. Кот спокойно смотрел на меня, ожидая реакции.

'Кения, подойди ко мне', — мысленно позвала я.

Чёрный кот встал и, сделав короткий шаг, сел вплотную к моему лицу.

'Хороший'.

Его глаза согласно сузились.

— Вот, — Страж поставил чашечку кофе рядом со мной на пол, и до меня дошло, что я сижу на полу, опираясь на диван. Дрожащей рукой я взяла чашку и, не чувствуя вкуса, маленькими глотками выпила горячее содержимое. Сразу стало легче.

Я попыталась собраться с мыслями... вдруг позвонили в дверь, долго и настойчиво, а потом забарабанили. Я бросила беспомощный взгляд на Отшельника, он стоял, словно прислушиваясь к чему-то, но потом всё же пошёл открывать.

Когда лязгнул замок, то на несколько мгновений воцарилась полная тишина, а потом раздался испуганный, но полный отчаянной решимости голос Шона:

— Что с Пати?

Страж ничего не ответил, но раздались быстрые шаги, и инкуб буквально вбежал в комнату. Мгновение он смотрел на меня и Кению, а потом мягким движением приблизился на расстояние шага и, взяв ладошку, влил порцию силы.

Я с трудом справилась с подарком, сжав на всякий случай кулачок, переработав, я расслабила ладошку, и Шон повторил.

Усвоив и вторую порцию, я смогла уже связно думать и говорить.

— Ты был поблизости?

— Да, я был настроен на тебя, и вдруг ты пропала.

— Это Кения, его Кисс родила... как бы. А я доделала.

— Чёрный фамилиар. Теперь тебе есть, кому отдать свой стилет.

— Я надеюсь, — устало произнесла я.

— Или этой ночью, или никогда, — вдруг произнёс Страж, и я в ужасе уставилась на него. Я ж пустая, нет, ПУСТАЯ, и я ещё не знаю точно, как это сделать.

— Пати, я... — начал Шон.

— Нет, — я покачала головой. — Заёмная сила тут не годится, да и не справлюсь я сейчас с ней.

Я подумала и решилась.

— Этой ночью, — сообщила я Стражу.

Кое-что складывалось в голове. Если я смогу вспомнить детство, маму и Календулу, то получу доступ к внутреннему резерву. Счастье — моя сила, и воспоминания о нём — мой внутренний источник. Жаль, что я от него отрезана.

А вспомнить мне помогут вчерашние расспросы Франса. Забравшись на диван, я легла и расслабилась, попросив никого не прикасаться ко мне.

Для начала надо определиться с опорами, в данном случае — что мне нравится, что несёт радость и успокоение.

Флерсы... Ресторан... Мужчины-источники... Банковский счёт... Это всё из взрослой жизни — неяркое, половинчатое.

Самое яркое и нужное — видение-воспоминание, пришедшее ко мне во время боя с Абшойлихом. И ещё одно — когда спасала умирающего Лиана. До того момента я не любила запах яблок и календулы — он нёс глубоко упрятанную боль, но теперь... Теперь можно перестать бояться боли, всё самое страшное свершилось — я узнала, поняла и не сдержалась. Теперь можно и нужно забрать всё — и боль, и радость.

Чётко восстановив уже всплывшие эпизоды, зацепившись за них, как за якорь, я нырнула вглубь, в прошлое.

Мама пахнет спелым яблоком, папа календулой...

Календула такой красивый... не как флерс, а как мужчина, сильный и спокойный. Волосы всех оттенков жёлтого и оранжевого — как лепестки. Глаза искрящиеся, коричнево-бордовые, как сердцевинка зрелого цветка....

Мне очень нравится играть с его волосами, на ощупь они такие же, как лепестки календулы, и я жалею, что они короткие — даже до плеч не доходят. Вот если бы они были длинные, как у мамы — это было бы дивно. Я повторяю это, наверное, в сотый раз, он смеётся и в который раз уверяет, что отращивает волосы для меня и мамы. Я восхищаюсь его крыльями, но знаю, что их нельзя трогать, ему щекотно и не нравится. Пожалуй, это единственное, что ему не нравится, и я не трогаю, я только смотрю....

Мама с распущенными чёрными вьющимися волосами, белокожая, с нежным румянцем и ямочками на щеках, глаза зелёные, как молодая листва, а губы розово-красные, как спелое яблоко. Но она чего-то боится, хотя старается этого не показывать. Только когда она смотрит на нас, страх из глаз уходит, и видна тихая радость.

— Я тебя погубил.

— Я сама это выбрала и счастлива. Пусть у нас есть лишь это лето, но я счастлива. Впервые в жизни. Будем надеяться на милость Света и Тени.

Этот диалог я слышала не раз. 'Я тебя погубил...' А мама каждый раз отвечала по-разному, и они долго стояли, обнявшись, или целовались.

Мама... Моя бесстрашная мама... Надо вспомнить всё. Как бы ни было больно. Я должна знать и помнить.

Вот, Календула отдал мне силу....

— Ну вот, малышка, тот, что в голове, поможет тебе слышать нас и близких по крови и силе. А тот, что в сердце — просто резерв на крайний случай.

И передал на руки маме, та, мягко опустив меня на землю, обняла Календулу, будто хотела слиться, стать с ним единым целым.

— Любимая, выживи. Об одном прошу, об одном умоляю — останься в живых.

— Я сделаю всё, чтобы спасти нашего сына, — клянётся мать.

— И малышку Пати, — подсказывает флерс.

— И малышку Пати, — послушно повторяет мама. — Календула, беги с нами! — рыдания вырвались вместе с мольбой.

Флерс лишь покачал головой и нежно поцеловал её в лоб.

— Бегите. Пати, уводи маму.

Я послушно взяла безвольную маму за руку и потащила в лес, она шла, обернувшись назад, а я тащила её вперёд, меня гнал страх.

— Мама, пожалуйста... Мама, пожалуйста... — я сама не знала, о чём её прошу.

Но как только деревья сомкнулись за нами, она всхлипнула и будто вспомнила обо мне.

— Запрыгивай мне на плечи и держись.

Я так и сделала, повисла на ней, вцепившись руками и ногами, а она понеслась, как будто я ничего не весила.

Перед глазами всё слилось... И вдруг она упала и разрыдалась.

— Не могу! Не могу без него! Он убьёт его... Убьёт. Не пощадит. Он страшный... Календула! — и она дёрнулась бежать назад.

Я вцепилась ей в подол.

— Мама, а как же братик?

Она упала и дико посмотрела на меня, а потом приблизилась и поцеловала.

— Ты умница, доченька. Да. Я клялась. Я сдержу. Он будет жить в сыне, — тихо говорила она себе, будто уговаривала.

— Куда мы бежим?

— На поляну к трём дубам. Мы скроемся в ветвях, и нас никто не найдёт до самой зимы. Недалеко от той поляны есть дикие яблоньки, сестрички мои молчаливые.

Только мы уже не бежали, мы еле шли. Мама смотрела и будто не видела тропки, мыслями она была далеко отсюда.

Вдруг её лицо исказил ужас, она запнулась и упала на колени, застыв, глядя перед собой, прижимая ладони к лицу.

Я бросилась к ней и увидела...

Календула стоял на коленях, опустив голову, но его поза была спокойной, а не раболепной. Мужчина в богатых одеждах вынул шпагу из ножен и взмахнул ею... Полетели белые искры и ошмётки крыльев... Раз. Раз. Ещё раз! Мама вскрикивала и вздрагивала, будто это её крылья сейчас методично кромсают на куски.

— Где они? Ничтожество!

Календула прятал лицо в ладонях, будто хотел остановить слёзы и стоны, а может, он пытался выгнать маму из своей головы. Вдруг ладони убрали от лица, а голову вздёрнули. Мы увидели его. Красивого, властного и злого... Безумного.

— Говори! — и сталь оказалась перед нашими глазами.

— Нет! Нет! Нет! Не смотри! Не надо! — я в ужасе тормошила мать. Как будто если мы этого не увидим, то этого и не произойдёт. Я таки добилась своего, и она глянула на меня осмысленным взглядом, а потом... Вдруг её рот раскрылся, а зрачки расширились, она застыла, перестав дышать. Я тоже в ужасе замерла.

— Мама?..

Я поступила инстинктивно: видя, что она не дышит, я обняла её и попыталась вдохнуть в неё... воздух, жизнь и силу. Прошли томительные мгновения и... это помогло. Она посмотрела на меня диким, невидящим взглядом, а потом на лице начало проступать горе.

— Нет! Нет, мамочка, ты клялась. Клялась спасти нас. Мама, пожалуйста.

Она вдруг поникла.

— Да. Да, доченька, пойдём.

И, встав, она побрела; я шла, держа её за руку. Мне хотелось плакать, но я не могла. Не могла себе этого позволить, потому что если я заплачу, то мама не выдержит.

Мы пришли на поляну. Три огромных дуба отвоевали себе территорию в лесу и стояли, словно крепость. Здесь нас никто не тронет, обрадовалась я.

Мама смотрела на них пустым взглядом.

— Я дала клятву, которую мне не сдержать, — тихо произнесла она.

— Мама, пожалуйста, я тебе помогу, — откуда-то я знала, что не сдержать клятву — это очень плохо. Тем более, мама клялась Календуле.

— Поможешь? — удивлённо спросила она.

— Конечно, мамочка. Я ведь тоже хочу, чтобы Календула вернулся.

Она обняла меня крепко-крепко.

— Прости меня, дочка. Я сломала твою судьбу своей запретной любовью, но я дам тебе другую. Она не будет лёгкой, но она будет твоей. Винье не сможет тобой распоряжаться. Я рада, что вырву тебя из его безумных рук.

Она повела меня в треугольник деревьев.

— Я передам тебе часть своей клятвы, но не бойся, это будет защита, а не бремя. За свои грехи я расплачусь сама. Сполна и скоро.

— Хорошо, мама.

— Ничего не бойся. Ни за себя. Ни за меня.

— Хорошо, мама.

А потом мы встали в узкий луч света посреди трёх крон, и она начала творить последнее в своей жизни сильнейшее волшебство. Волшебство на крови.

Отворив свою кровь, носитель силы, она чертила на мне символы и приказывала силе заклинаниями. Именно тогда она дала мне vis-зрение, заложила основу моей универсальности, привив интерес к людям, дала все нормы и понятия, которые знала сама: как моральные, так и в работе с силой. Знания словно упаковывались в моей голове...

А потом, когда я была вся в её крови, будто только что родилась, она призвала Стража Равновесия.

И он пришёл.

Они стали торговаться за меня. Мама просила для меня защиты, но свободы в решениях и посмертии, посвящая Равновесию лишь мою жизнь. Прося, чтобы я исполнила клятву за неё — спасла сына Календулы.

Страж за защиту и свободу просил посмертие, если не моё, так её. Мама отказалась. Но они сошлись на том, что если я, не помня ничего о клятве, сама буду чтить равновесие и по собственному почину спасу сына Календулы, то освобожу её, а до того дня или вечно быть ей Стражем.

Скрепляя сделку, Страж поцеловал её, и мне стало страшно и горько. В сумеречном свете он был чёрный и страшный, а мама — белая и беззащитная. Он поранил её губы и выпил кровь. А после подошёл ко мне, я испугалась, что и со мной он сделает то же самое, но он взял кровь из запястья, и больно почти не было.

— Да будет так, — тихо произнёс он тёмными от нашей с мамой крови губами, и слова словно впитались в сумерки. — Быть тебе свободной в своих решениях, ведомой по жизни лишь своей мудростью иль глупостью. Будешь ты предупреждена, когда кто-то захочет посягнуть на тебя. Будет и помощь, но в меру и словом. Будет всё, что дала тебе мать, при тебе, хоть ты и не помнишь об этом.

— А тебе, — он взял за руку мать, — быть её Стражем-Хранителем.

— Так будет.

С криком я вернулась в реальность. Отшельник сидел, положив руку мне на лоб.

— Свет и Тень, зачем? Зачем сейчас? — простонала я. — Я ведь хотела вспомнить о хорошем.

— Я снял печать беспамятства, — спокойно ответил Страж. — Воспоминания никуда не денутся от тебя.

Я обхватила голову руками, стараясь хоть чуть собраться с мыслями.

— Так вот, значит, как, — бормотала я сама себе. — Рекрутируете на срочную службу из числа обратившихся за помощью.

Отшельник спокойно и изучающе смотрел на меня. Читал мысли. Ну-ну, непростое это сейчас занятие.

— Мама свободна?! Пижма ведь сын Календулы! — заглядывая в жёлтые отстранённые глаза, вопрошала я, сдерживаясь, чтоб не начать его тормошить.

— Свободна? — чуть удивлённо поинтересовался он. — Она ждёт.

— Чего? — опешив, спросила я.

— Твоего правильного поступка.

— Я... Я что... где-то ошиблась? — растерянно спросила я.

— Нет.

Сдавив голову, я зажмурилась, пытаясь собраться с мыслями; как ни странно, это помогло.

— Она ждёт второго шанса, хочет прожить жизнь с Календулой?

— Да.

— А ты не дал мне вспомнить счастье, и я по-прежнему пуста, — горько бросила я.

— Счастливые воспоминания тебе сейчас не помогут.

Я уставилась на него, не скрывая подозрений.

— Счастье не растопит этого, — он указал на руку, — и не перенесёт в фамилиара. Кто-то должен заплатить за твоё освобождение. Кто-то должен добровольно пожертвовать собой.

— Умереть? Вам нужен Страж вместо моей матери, да? — заводясь от злости, поинтересовалась я.

— Нет. Кто-то возьмёт на себя твою боль, беспомощность, несчастье, которых ты не получишь, если отдашь Ненависть фамилиару.

— Я не знаю, как передавать проклятья! Сделки с вами — это ловушки! Единый не зря своих против вас предостерегает!

Еле заметно вздохнув, Отшельник ответил:

— Это не ловушка. Это узел. Есть две нити, лежащие рядом. Их можно связать, и они станут единым целым, станут прочнее, а может, одна нить сотрётся и истончится, а может, обе, а может, одна порвётся, пока завяжешь, а может, нити от такого узла сменят направление.

— Почему я здесь? Почему этой ночью? И почему здесь Шон?

— Это узел, — с непробиваемым усталым спокойствием ответил Страж.

— Пати, — впервые за всё время подал голос Шон.

— Не надо...

— Надо! Надо, Пати. Я хочу этого! Хочу, чтобы ты снова стала собой! Ты нужна нам всем. И флерсам твоим, и Тони, и Ники, и Венди... Всему этому городу, который собрался прятаться за тобой, сияющей. И мне, Пати, мне ты тоже нужна! Свет моей жизни, я должен знать, что ты сияешь. И если я могу тебе помочь, я помогу, хочешь ты того или нет.

'Рабская метка истончилась из-за моей слабости', — некстати подумалось мне.

— Куда тебе, Шон? — устало спросила я. — Я же видела — на тебе места живого нет.

— Найдётся. Что нужно делать? — спросил он у Стража.

Я опять плакала. Последние двое суток я только то и делаю, что злюсь и плачу. Злюсь на себя и слезами вывожу эту злость. И сейчас я страшно злилась на себя за то, что нет у меня сил встать, наорать на Шона и послать Стража куда подальше. Я приму эту жертву, приму, потому что я слаба. Но как я буду с этим жить? Благополучно выброшу из памяти? Ой, вряд ли. Всему есть предел.

Пока я лила слёзы, Страж и инкуб смотрели в глаза друг другу, будто общались, но нет — Отшельник заговорил вслух.

— Ты дашь мне кровь и согласишься на удвоение своего проклятия. Дважды в сутки ты будешь опустошаться. Не только в закатный час, но и в рассветный. Как только край солнца покажется из-за горизонта, ты опустеешь.

Шон дрогнул, в его глазах мелькнули страх и тоска, он перевёл взгляд на меня, а я зажмурилась. Нет, я не буду его ни о чём просить, даже безмолвно.

Он нежно коснулся мокрой от слёз щеки.

— Не бойся, Свет моей жизни, тебе не придётся видеть напоминание о своей слабости.

От удивления я широко раскрыла глаза.

— Ты сбежать собрался? Шон... Не делай хоть этого. Не надо. Мне ведь легко тебя наполнять...

Он улыбнулся тихой светлой улыбкой.

— Если подарок Уту выдержит ещё одно проклятие, я останусь, если нет — уйду. Если бы ты знала, как я счастлив сейчас, — глядя в глаза, он прижался щекой к правой ладошке. — Запомни, Свет моей жизни, это моё решение, и я воплощу его с радостью.

И он резко встал и сделал шаг к Стражу.

— Бери, — скомандовал он, подставляя шею.

Отшельник как-то буднично склонился и, аккуратно отворив кровь клыками, отпил, а после уставился немигающим взглядом в глаза Шону.

— Я согласен удвоить своё проклятие и опустошаться в рассветный час в обмен на то, чтобы Ненависть — Убийца Богов хранился в фамилиаре, а не в Пати Белой, создавшей-призвавшей его. Я соглашаюсь на это добровольно и ничего не жду от неё в ответ.

— Так будет. Свершите обмен.

Кения ткнулся мне в руку и с силой потёрся, заламывая большое ушко.

Пребывая в каком-то ступоре, я мысленно спросила фамилиара:

'Ты готов?'

Он согласно мурлыкнул в ответ.

'Выходи! — скомандовала я стилету. — Спи в фамилиаре!'

Стилет-ненависть попытался сопротивляться: попробовал наслать страх и неуверенность. Но, не знаю, почему, на меня это не подействовало: эмоции были какими-то чужими. А моей собственной была только досада. Досада на всё.

'Ты часть меня, — обратилась я к стилету, — и фамилиар — часть меня. Быть вам вместе и всегда рядом со мной'. И я вытолкнула его на поверхность, он оказался в моей руке. Я поднесла абсолютно чёрный, без бликов, стилет к такой же бархатно-чёрной груди кота и плашмя вдавила. Оружие скрылось за мягким мехом. И Кения сузил глаза, будто прислушиваясь.

— Твоя очередь, — обратился Страж к Шону.

Мы встретились с инкубом взглядом...

— Да... Принимаю... — с извиняющейся улыбкой произнёс он.

И... Извинялся он за то, что мне придётся увидеть.

Его тело потекло, он вдруг остался без одежды и стал превращаться в то невысокое существо из сна... Вокруг него заклубились серые тени, и я почувствовала, что не могу ни отвести взгляд, ни проронить ни звука. А Тени — тоже Стражи, но другие, вроде того, из подвала, уже работали вовсю. Сказать, что Шону было больно — значит, ничего не сказать. На нём и так было не одно орудие пытки, и так любое движение причиняло боль, но Тени изобрели что-то ещё; воспользовавшись его живучестью, они протыкали его насквозь, протягивали и соединяли цепи... Казалось, они не оставили ни единой целой кости, ни единой не порванной мышцы...

Не знаю, сколько длилась эта пытка, но, наконец, они ушли. Шона отпустили в забытьё, а я смогла моргнуть и пошевелить глазами.

Невидящим взглядом я уставилась в окно.

Никогда мне этого не забыть. Никогда.

И если Шон уйдёт, будет только хуже.

Что я наделала?

На подоконнике показалась нога в стоптанном ботинке, а потом, продолжая цепляться за стену, и сам обладатель обувки — нищий грязный старик. Он встал на узком подоконнике, вжимаясь в стекло, и сложил руки вокруг глаз, чтобы лучше видеть, что внутри. Он смотрел на меня, а я на него. Вдруг он чуть развёл руки и пошевелил всеми пальцами, а потом показал куда-то внутрь... на меня, что ли.

Я сидела в ступоре.

Видя, что я не понимаю, он активнее помахал ладонями и снова уставился в надежде, что до меня дойдёт.

Потом ещё раз помахал руками около лица, скалясь щербатым ртом, и вдруг дёрнул головой вбок, глядя как бы на небо, и попытался посвистеть.

Его увидел Страж. Отчего-то об этом я догадалась сразу.

Руки... Руки. Будущее в моих руках.

Я опустила взгляд на свои руки. Теперь они уже не отличались одна от другой.

Не ловушка. Узел. Экзамен.

Соскользнув вниз, я легла сверху на так и не ставшее прежним тело Шона и в поцелуе отдала всё, что было.

Песок. Опять повсюду безжизненный песок.

Я на Шоне лицом к лицу и отчётливо вижу, что же натворили Тени.

— Я не знал, что может быть настолько хуже, — неразборчиво прошептал он. Нежные подвижные губы проткнуты злым железом, длинные ноздри, похожие на прорези в скрипке, изуродованы скобами...

— Потерпи, я всё сниму. Ты только потерпи.

— Нет! Нельзя! — дёрнулся он. — Они расторгнут сделку.

— Нет, Шон, не расторгнут. Будущее в моих руках. И этими руками я могу тебя освободить. Верь мне.

— Нет-нет-нет! Свет мой, нельзя... Не давай мне надежды...

Он плакал, боясь поверить мне.

— Верь мне. Просто верь мне. Ты веришь, что я сильнее тебя?

— Да, — тихо прошептал он.

— Что в чём-то умнее?

— Да.

— Доверься, и я сниму это. Будет больно, но ты потерпи.

Железо жглось, как раскалённое, гвозди из ушей и губ я вынула довольно легко — ничего не пришлось вырывать, но пальцы мои уже все были в ожогах. Как быть с ноздрями, я не знала; потом рассмотрела, что скобы можно подцепить и разогнуть, и сделала это, используя уже вынутое. Наконец, его лицо стало таким же, как при нашей первой встрече, только в кровоточащих шрамах, но это лишь десятая часть работы, если не меньше.

— Твои руки не заживут до следующего новолуния.

И я подскочила на месте. Отшельнику снова удалось меня напугать. Он стоял над нами, как всегда, спокойный и усталый.

— Думаешь, меня это напугает? — с сарказмом поинтересовалась я.

— Нет. Но знать ты должна: боль не стихнет ни на мгновение.

Вот от этих слов меня тряхнуло, но уж лучше я месяц буду по полу кататься, чем всю жизнь знать, что струсила и сгубила того, кто принёс себя в жертву ради меня.

— Твоих сил не хватит, чтобы вынуть всё, — продолжил Страж, присаживаясь на корточки.

Я внимательно посмотрела на него — уже начала привыкать, что он ничего не говорит просто так.

Закрыв глаза, я задумалась, как заставить Шона помочь мне, как заставить его поверить, что он достоин нормальной жизни и уже отстрадал своё.

Отвернувшись от Стража и постаравшись забыть о его пристальном взгляде и чтении мыслей, я обратилась к инкубу.

— Шон, ты помнишь, когда впервые ослушался своего господина, выполнил приказ по слову, но не по духу?

— Не знаю...

— Припомни.

— Девушка, почти девочка... не боялась меня, глупенькая. Она вообще никого не боялась... Сумасшедшая. Она надоела хозяину, надоело её постоянное сопротивление, и он отдал её мне со словами 'Убей её. Надоела'. Я развёл огромный костёр, и она бросилась в него, так она получила новое перерождение. Она хорошо умерла, но хозяин не этого хотел. Он хотел, чтобы я её выпил, и был страшно зол на меня. Не хотел, чтобы её душа перерождалась.

— Давно это было? — спросила я, отвинчивая очередную гайку. Мне казалось, что протыкавшие его тело штыри были наглухо закреплены заклёпками, но это оказались гайки, которые можно было отвинтить, а затем вынуть штырь. Отчего-то я была уверена, что именно присутствие Отшельника превращает несъёмные заклёпки в отвинчивающиеся гайки.

— Давно... Прошло лишь несколько лет, как Уту сделал подарок.

— Кого следующего ты спас?

— Спас?

— Ну да. Ради кого ты вновь обошёл рабскую печать?

— Не помню...

— Вспомни.

— Меня послали убить одного... вождя-воина. Он мешал, и хозяин хотел его душу. А я убил его в бою, он умер с оружием в руках.

— И тебе снова задали трёпку.

— Да...

— А кого первого ты высвободил? Ну так, как Ники.

— Ники первая.

— Ой ли? А из лап вампов людей вынимал?

— Да... Да. Они захватили юношу, но он веровал. Они держали его у себя, мучили и искушали в надежде, что он потускнеет и станет пригоден в пищу. Развлекались. Но мы их перебили и зашли в днёвку... и нашли его. И отпустили. Он монахом стал. Дал обет молчания.

Потом последовала ещё одна история, и ещё одна. Я вынула все штыри, которыми его проткнули Тени, но осталась 'сбруя', казалось, вросшая в него.

— Шон, — я взяла его лицо в ладони. — Ты давно искупил свою вину.

Его зрачки расширились...

— Страж не мешает мне освобождать тебя. Не запрещает.

Шон бросил полубезумный взгляд на Стража, будто только сейчас понял, что тот здесь.

— Это... правда? — спросил он его. И Отшельник устало пожал плечами: мол, решать тебе, а не мне.

Шон перевёл взгляд на меня.

— Это правда, — поклялась я.

Его рука потянулась к пряжкам, которых не было ещё минуту назад. Увидев их, я бросилась расстёгивать. Пальцы так болели, что не слушались. Разозлившись на эту свою слабость, я смогла собраться с силами и расстегнула все. Мерзость с окровавленными шипами упала на песок.

Шон замер в ступоре, не веря в происходящее.

'Это ещё не всё', — подумала я.

— Брат мой, стань вровень со мной.

И тело Шона потянулось ввысь, пока мы не замерли глаза в глаза.

— Будь моей защитой и моим копьём.

— Я твой без остатка. Отныне и вовеки.

— Так будет, — скрепил клятву Страж.

И вдруг пустыня сменилась клубами серого тумана.

— Мы умираем? — спросила я Отшельника.

— Ещё нет, но надо поторопиться.

Моих ног коснулось что-то пушистое, но холодное. Кения.

— Что ты хочешь за то, чтобы донести нас до флерсов и Эльвисы? — спросил Шон.

Страж посмотрел в глаза мне, потом Шону.

— Хочу, чтобы Пати пополнила мои запасы кофе, — произнёс он с еле заметным намёком на улыбку.

Мы с инкубом переглянулись.

— Хорошо, — ответила я, и Страж сделал шаг навстречу.

'Ой, а сделки ведь скрепляются', — успела подумать я, глядя в приближающиеся жёлтые глаза.

Больно почти не было, он аккуратно царапнул клыками мне губу и слизал кровь.

— Если захочешь облегчить муки — зови, — тихо проронил он, а потом, схватив нас с Шоном, как два мешка, под мышки, сорвался вверх.

'Кения!' — успела испугаться я. Но фамилиар вдруг оказался у меня на груди, ему явно нравился полёт, он довольно щурился.

Мы летели в сером сумраке, и страха не было. Одной рукой придерживая Кению, вторую я протянула Шону. Он тоже не переживал, верил, что нас спасут.

Вдруг полёт оборвался, Страж поставил нас на ноги и, сделав шаг назад, исчез в клубах тумана.

Я выпала в реальность, поняв, что безвольно лежу в сильных руках Тони, рядом Венди заносила в дом Шона, кряхтя: 'Чего он тяжёлый такой, он ведь пустой...'

А дальше мной занялись Лиан и Пижма, Шоном — Эльвиса и Венди. И рассвет мы встретили, как двое тяжелобольных — в окружении любящих и заботливых родственников. Шон никого не видел, кроме меня, если и отводил взгляд, то на мгновение. Это здорово нервировало Эльвису, ведь она очень помогла ему, а он никак этого не оценил.

Пришлось мне поблагодарить её за Шона, но это её не смягчило. Импульсивная красная не сдержалась и немного раздражённо спросила:

— Что произошло? Что произошло между вами?

— Я больше не инкуб, — произнёс Шон, и все молча уставились на нас двоих.

— Свет моей жизни сняла с меня проклятие. Подарила жизнь, — объяснил он.

Все с каким-то благоговейным ужасом воззрились на меня, и только Эльвиса фыркнула: 'Да не может этого быть'.

Она подошла к Шону и, закрыв глаза, начала его ощупывать, как это делают слепые, когда знакомятся.

— Новые шрамы, — горько и неодобрительно констатировала она, её руки спустились на плечи и ещё ниже и нервно запорхали, не находя 'сбруи'.

— Не может быть! — она широко распахнула глаза.

— У меня пальцы болят, — это вышло куда жалостливее, чем мне хотелось бы.

— Что ты отдала взамен? — Лиан моментально встал на грань истерики.

— Ничего, — твёрдо ответила я. — У меня было право его освободить, и я им воспользовалась. Месяц будут болеть обожжённые пальцы. И всё.

— У тебя было право его освободить? — переспросила Эльвиса и поёжилась. — И вас принёс Высший Демон...

— Он не демон, он Страж.

Пришлось рассказывать всё с самого начала, с подвала, где Тень терзала Шона всего пару дней назад.

Когда я закончила тем, что Страж донёс нас до дома в обмен на кофе, Эльвиса проронила:

— Не кофе ему нужно. Опять какую-нибудь пакость-экзамен устроит.

— Пусть устраивает, — улыбнулась я, улыбка вышла кривой, пальцы болели так, что хотелось тихонько плакать.

— Эльвиса, будь мне другом, — как-то по-детски и беззащитно попросила я. — Ты сможешь?

Она улыбнулась с материнской нежностью.

— Да уж как-нибудь переживу присутствие под боком одного неблагодарного засранца. Я рада быть тебе другом, Пати.

Тем же утром я закрыла и запечатала квартиру, отдала распоряжения в ресторане, и мы уехали за город, в наше цветочное хозяйство.

Там к нам присоединились зелёная пара беженцев и Ник Стивенсон. Бывший вожак принёс новости: война вампов захлебнулась, Франс сжёг интервентов. Благодаря правильной тактике стали известны практически все дневные лёжки, и князь, рекрутировав волков, изничтожил днём всех, кто посягнул на его территорию. Свободные волки и вампы подписали нечто вроде пакта о сотрудничестве — волкам полагалась денежная премия при обнаружении неизвестного вампа или неучтённого ренфилда, а также мертвяки изъявили готовность предоставить желающим работу охранников и гарантии того, что на них не будут кормиться. Для волков это серьёзное достижение — с их темпераментом трудно найти нормальную работу, и они вечно в безденежье, за исключением вожака да ещё двух-трёх сильнейших.

Фиалочка, Незабудка и Мальвочка, встретившие наше появление получасовым вопящим от радости фейерверком, пару дней не могли прийти в себя от восхищения двумя фактами — выздоровлением Пижмы и... Кисс. Ведь фамилиар была по сути своей подвижным кошкообразным разумным цветком, да ещё и с толикой пьянящей розовой силы. Все флерсы льнули к такому чуду. Но Кисс, хоть и позволяла себя обожать трём маленьким флерсам, сама демонстративно любила только Лиана и почти не слезала с его головы. И, похоже, он привык к ней, как к шапке.

Как я потом узнала, после встречи со мной в парке Пижма подумал и таки придумал. Это он надоумил Кисс, как поступить, подсказал, что она должна сделать и в каком порядке. Фамилиар отказаться не могла, но и не простила ни его, ни меня за перенесённые страдания. Я её понимаю, бедняжку: видать, ей было очень плохо с момента убийства и поедания воробьёв и мышей. Однако Кисс достаточно благородна, чтобы раз в день чинно вылизать Кении уши, признавая, что он ей не чужой. Черныш не в восторге от этой процедуры, но переносит её со стоическим спокойствием. Он вообще какой-то спокойный и будничный — этими качествами и своими жёлтыми глазами он напоминает мне Отшельника.

Я всё же кое-что важное упустила, когда его создавала: я запретила пугать и убивать разумных, уничтожать и повреждать цветы и травы, и теперь Кения вовсю точит когти о деревья и ловит птиц. Причём ловит их как настоящий сервал: высоко подпрыгивая, бьёт птицу в полете. А ночью он любит парить бесшумной тенью, высматривая грызунов и пикируя на них.

Тони и Стивенсон его уважают — полезный котик, а Кисс тихо ненавидят. Бывшему вожаку достаточно приказа — не прикасаться к фамилиару ни под каким видом. А с Тони пришлось вести долгие разъяснительные беседы, чуяло моё сердце, что может он притопить розово-зелёное чудовище в баке с дождевой водой, думаю, Кисс бы особо не пострадала, но тогда бы точно началась полномасштабная война. Противная кошка с шипением пикирует ему в лицо при любой возможности, к глубоко тайному удовольствию Лиана. Ревнивый флерс даже сам себе не признаётся, что тихо рад такому притеснению конкурента. Нелюбовь к Тони не мешает Кисс периодически кормиться от Ники, а к Шону она приходит каждое утро — на завтрак. И этот факт — ежедневное кормление его фамилиара — заставил Лиана в корне пересмотреть своё отношение к бывшему инкубу, флерсы просто не могут быть неблагодарными. Так что Лиан и Шон почти сдружились, и это решило многие проблемы.

Вообще Лиан, воссоединившись с родственниками, активизировался и постоянно их чему-то учил, и как-то ими командовал, за что и получил с лёгкой руки Тони прозвище Флерсий Принц. Фиалочка, Мальвочка и Незабудка слушались его беспрекословно и с немым обожанием, а Пижма повиновался спокойно, признавая, что Лиан старший, но и сам он кое-чего стоит.

Лиан настоял на том, что флерсы сами перекинут Пижму — избавят его от шрамов — без моего участия, и они сделали это, вызвав неподдельное восхищение всех присутствующих. Лиан рассчитывал, что Пижма, как и остальные, останется в маленькой ипостаси, но я попросила вернуть его. Удивлённо выслушав такую же просьбу из уст горчавки и переспросив, точно ли он не хочет оставаться маленьким, Лиан, надо отдать ему должное, тут же организовал обратное превращение. Но потом долго дулся и тискал Кисс, пока я не сгребла его в охапку и в пятисотый раз не заверила, что люблю его больше всех.

— 'Больше Пижмы?' — переспросил он.

— 'Больше!' — чётко заверила я.

Деликатный и понимающий Пижма не испытывает и десятой доли того терпения, что я трачу на Лиана, значит, Лиана я люблю больше, раз уж столько позволяю ему. Эта казуистика и даёт мне возможность однозначно заявлять, что Лиан самый-самый любимый. Но присутствие Пижмы мне не менее приятно, и он знает об этом и глупых вопросов не задаёт.

Вообще и Тони, и Стивенсон, и Шон, и Эльвиса выделяли Пижму. Ко всем флерсам, включая Лиана, они относились, как к малым детям, а Пижму принимали за своего, слабого, но взрослого. Ники по-прежнему, к явному неудовольствию Тони, впадала в экстаз при виде крылатых мальчиков и всячески подлизывалась к ним: задаривала фруктами, ездила за мёдом. И если Лиан принимал подарки с вежливостью принца, то Пижма улыбался и позволял потрепать себя по волосам или погладить по щеке, что обеспечивало Ники глупо-счастливую улыбку на полдня.

Да...

Я вдруг оказалась в центре большой семьи. Мои 'братья' Тони и Шон, их 'жёны' Ники и Эльвиса. Причём Шон и Эльвиса вечно переругивались, беззлобно так, для тонуса, а Тони и Ники норовили 'уединиться' в неподходящих для этого местах. Флерсы — дети. Старший — Пижма, любимый — Лиан и трое младшеньких. 'Племянница' Венди, пытающаяся привыкнуть к 'мачехе' Эльвисе и к тому, что 'сестра' Ники из-за Тони уделяет ей внимания куда меньше, чем раньше. А ещё семейная пара слуг, зелёных беженцев из Майями, и волк Стивенсон — сторож-охранник. Ну и домашние любимцы, куда же без них. Достающая всех, кроме обожающих её флерсов, Кисс и тихий Кения.

Если бы мне полгода назад сказали, что я буду так жить, я бы лишь рассмеялась в ответ. Полгода назад такая толпа свела бы меня с ума, а сейчас мне вполне комфортно.

Шон немного пугает. Когда он смотрит на меня, в его глазах загорается огонь. Огонь веры. Я его божество. Если после той драки с Тони на крыше он был готов умереть, защищая меня, то сейчас он сделает всё. Просто всё: умрёт сам, убьёт любого, даст ложную клятву, примет проклятие — совершит любое преступление, если я буду этого хотеть или если от этого мне будет польза.

Это пугает.

Он по-прежнему чувствовал закаты и каждый раз при заходе солнца старался быть поближе ко мне. Каждый день для него свершалось чудо — он оставался полон и не испытывал боли.

В один из таких вечеров мы серьёзно поговорили. Я догадывалась, что он вынашивает планы мести Винье, и хотела пресечь это.

Когда я высказалась, он очень удивился и посмотрел на меня с невыразимой нежностью, так смотрят на нечто прекрасное, но абсолютно беспомощное.

— Пати, это свершится, и очень скоро. Год, два, максимум три, и Нити Судьбы притянут Винье к тебе, даже если ты не будешь его искать или спрячешься. Он найдёт тебя. И нам надо быть готовыми к этому.

Я не вполне чётко представляла себе систему мировоззрения Шона, но поняла, о чём он. Маховик раскрутился, и он не будет работать вхолостую. Пока 'убийца богов' в этом мире — покоя мне не видать.

Боюсь, с моей беззаботной и одинокой жизнью покончено навсегда. Иногда я грустила о тех одинаковых тихих днях, но глядя на веселящихся флерсов или Тони, стоически переносящего нападки Кисс, или слыша переругивание Шона с Эльвисой, я понимала, что никогда не променяю их на защищённую пустоту одиночества.

Единственное, что омрачало идиллию — это постоянная боль в пальцах. В одну из ночей они разболелись так, что я проснулась. Мне и так каждую ночь снилось, что у меня горят руки. И в зависимости от того, кто был рядом, или огромный пёс мне их облизывал и ненадолго тушил, или свежий ветер с ароматами трав сбивал огонь. А в этот раз болело так, что, открыв глаза, я тихонько выбралась из постели и пошла искать 'белую' воду — это помогало безотказно, жаль, что не надолго. Найдя кружку, я погрузила пальцы и, закрыв глаза, прислушивалась, как стихает боль.

— Я могу избавить тебя от боли.

С трудом подавив крик, я подпрыгнула на месте. Отшельник опять меня напугал.

— В обмен на один глоток крови, — закончил он своё предложение.

— Зачем тебе моя кровь? — настороженно поинтересовалась я.

Если бы Стражи могли смущаться, то это выглядело бы именно так. Отшельник отвёл глаза и пожал плечами.

Но я не отводила взгляда и ждала ответа. Поняв, что я не отступлю, Страж нехотя признался:

— Мне... понравилась... твоя кровь...

— Ты не получишь возможности как-то влиять на меня и мою судьбу?

— Нет, — с лукавой усмешкой ответил он.

Ну да, я и так посвятила себя Равновесию, почти. Я посмотрела на руки — не так всё плохо, чтобы заключать сделку. Теперь я поняла, что неспроста те заклёпки превращались в гайки и Отшельник предупредил о боли. Наверное, он уже тогда задумал эту цепочку — помощь в освобождении Шона в обмен на боль, а потом облегчение страданий в обмен на кровь.

— Если ты дашь Вику время, не будешь торопить события...

— Я и так не тороплю. Но его время почти истекло, и никто этого не изменит, даже ты.

Я загрустила, а потом, повинуясь импульсу, протянула ему запястье.

— Прими в дар, один глоток.

Он удивился и, не мигая, уставился на меня — читал мысли.

— В дар... — тихонько выдохнул он.

— В дар, — подтвердила я.

Страж больше не мешкал, нежно взяв мою кисть своими холодными когтистыми руками, он поднёс её ко рту и аккуратно запустил клыки. После постоянных мучений с пальцами я бы не сказала, что мне было больно, а вот потом, когда он втянул в себя кровь, я испытала шок.

Он познавал меня. Не просто читал мои мысли в данный момент, а познавал всё, что я когда-либо думала и чувствовала. Он намеренно набирал кровь, чем её больше, тем больше и знаний обо мне. Когда, казалось, весь его рот был полон, он сделал один огромный глоток и лизнул мои ранки, тут же ставшие шрамами, а затем облизнул губы, окрашивая их моей кровью, живо напомнив страшного Стража из воспоминаний.

Он стоял, закрыв глаза, прислушиваясь к себе, к моей крови.

— Поспеши. Скоро будет большой излом. Завтра начнётся новый виток.

Открыв глаза, он строго глянул на меня.

— Не забывай: будущее в твоих руках.

И, выйдя на веранду, он рывком раскрыл крылья и взмыл в воздух, скрывшись из глаз за считанные мгновения.

'Зачем ему крылья, если он ими не машет?' — посетил голову совершенно дурацкий вопрос.

Утром я рассказала о ночном визите, и все помрачнели. Похоже, только я воспринимаю Стража как нечто нейтральное, остальные его боятся и ждут всяческих пакостей.

— Шрамы останутся навсегда, — мрачно заверила Эльвиса.

— Ну и ладно — они маленькие и почти незаметные.

— Поражаюсь я тебе, Пати, — продолжила она. — Ты так легко общаешься с Демонами.

— Да ну, какой он Демон, Эльви...

— Самый натуральный, — вдруг буркнул Тони. — Ничего страшнее в своей жизни не видел, когда он вас принёс. Думал — всё, конец нам всем: убил вас двоих и нас перебьёт.

Я потрепала его по голове.

— Стражи не вмешиваются, никого не убивают и никого не спасают сами. Могут поговорить или заключить сделку, но сами лично не вмешиваются.

— Ну точно, слуги Дьявола, — упорствовал Тони.

— Они куда древнее и...

— Что не мешает им быть слугами...

— Чш... Бояться Стража не стоит — это раз. А также не стоит заключать с ним никаких сделок — это два. Вот и всё, что тебе нужно знать.

— Да уж, — вновь вмешалась Эльвиса. — Не заключать с ним сделок, а добровольно отдать свою кровь, — и она закатила глаза, выражая своё отношение к подобной глупости.

— Пати поступила единственно верно, — веско произнёс Шон, — и не вам судить о её поступках.

— Может, и не нам! — тут же взвилась Эльвиса, мгновенно переходя от одного настроения к другому. Подскочив, она встала руки в боки. — Но и не тебе!

— Эль-Виси, — предупреждающе произнёс Шон.

— Что? Командовать собрался, Не-инкуб?

— Отшлёпаю.

— Ручки коротки! — ехидно пропела Красная.

У divinitas удивительная способность переключаться: мой рассказ о Страже уже был напрочь забыт.

Через пять секунд Эльвиса уже улепётывала, мечась по комнате, под азартные подбадривающие крики. Венди и Ники болели за неё, а Тони — за Шона, поэтому и получил по подзатыльнику от каждой.

Я наблюдала этот дурдом, размышляя о том, что флерсы, в общем-то, на фоне остальных светлых divinitas не такие уж и дурашки.

Веселье было прервано, когда Эльвиса плюхнулась стратегической точкой в кресло и отбивалась от Шона подушкой — зашёл волк и доложил:

— Фрешит приехал. Говорить хочет.

Все застыли на мгновение, а потом веселье стекло, как вода. Все припомнили слова стража: 'Завтра начнётся новый виток'.

— Остаться с тобой, хозяйка? — спросил Тони.

— Нет. Идите во двор.

Шон молча распахнул окна настежь, чтобы быстро и без помех впрыгнуть в комнату в случае чего, и все вышли.

Фрешит приехал с волчицей, знакомой мне по воспоминаниям Шона, но оставил её за дверью.

Я его встретила и извинилась, что ничем не угощаю. Всю пищу готовили divinitas, насыщая её светлой силой, а значит, болотнику такую еду предлагать нельзя.

Фрешит отмахнулся и сел напротив меня, напряжённый и настороженный. Кения, до этого мирно спавший на столике, открыл один глаз и внимательно изучил болотника.

— Пати, я пришёл как гость, — начал Фрешит.

— Даю слово, что ты покинешь мои земли, когда пожелаешь, целым и невредимым.

Он согласно кивнул и немного расслабился.

— Пати, надеюсь, ты меня не винишь в происшедшем? — Фрешит, спрашивая, прятал глаза, и мне это не понравилось.

— А что? У меня есть основания? — жёстко поинтересовалась я.

Он поднял взгляд.

— Если бы я допускал мысль, что Седрик причинит тебе такой вред, то не обратился бы к нему никогда.

— Такой вред? Ты предполагал, что он может причинить вред, но меньший? — сейчас мы и выясним, что собой представляет Фрешит.

Болотник вздохнул.

— Пати, я прекрасно понимал, что в том состоянии полной опустошённости тебе нужен был кто-то белый, ну хоть условно белый. Но я, как назло, никого не находил, и твои слуги куда-то подевались. Плюс я не знал, сколько времени ты протянешь без подпитки. Кажется, счёт шёл на минуты. Да, я понимал, что Седрик — далеко не лучший вариант, что его vis слишком грязный для тебя. Но я видел между вами связь, да и вы столько лет вместе, по взаимному согласию. Я думал, он спасёт тебя, подпитает максимально вычищенным vis. Да, ты бы болела после этого, какое-то время, это был бы вред, но ты бы осталась жива. А Седрик тебя чуть не убил, — тихо закончил он.

Я задумалась.

— Я принял неверное решение, — вдруг горько произнёс болотник. — Пошёл на поводу собственной слабости. Но больше я такой ошибки не допущу.

Я с удивлением смотрела на него, прикидывая, о чём это он, но ответа не находила.

— Мне надо было самому тебя поддержать, — тихо буркнул он сам себе.

Вот оно что. И вправду, Фрешит мог поделиться со мной зелёным vis, но побоялся. Действительно, пошёл на поводу собственной слабости.

Вдруг он продолжил уже совсем другим, деловым, но вкрадчивым тоном.

— Пати, прости, но я буду задавать вопросы, которые, может быть, не вправе задавать.

— Хм... Если они мне не понравятся, то я на них не отвечу, — отбросив все размышления, вернулась к реальности я.

— Хорошо. Седрик недолго мучился, ты быстро его простила... — начал он.

А я его простила? Я просто забыла о нём. Значит, наверное, простила.

— Что с тобой произошло? — продолжил Фрешит. — Ну хотя бы в общих чертах. А то ходят слухи... самые невероятные. Будто ты в долгу у вампиров...

И он замер, внимательно всматриваясь в меня.

— Никаких долгов у меня ни перед кем нет, Фрешит.

— А были? Что тебя связывало с Седриком? Какая клятва?

— Он клялся не вредить мне.

— И всё? А ты?

— И всё. А я — нет.

Фрешит задумался, глядя в одну точку, но тут Кения потянулся, назад, вперёд, и широко раскрыл крылья, копируя людей, когда они, потягиваясь, разводят руки в стороны.

— Фамилиар? Чёрный фамилиар? — обронил он.

— Да. Вот так я и вышла из положения.

Фрешит опять о чём-то задумался.

— Каковы твои планы, Пати? Хочешь занять место, принадлежащее тебе по праву?

— Нет. Мне бы хотелось вернуть статус-кво, но я не уверена, что это возможно.

— С Седриком — невозможно.

— То есть? — осторожно поинтересовалась я.

— Седрик был неплохим главой все эти годы, но сейчас... Его время прошло.

— Фрешит, ты что? Хочешь его убить? Или изгнать? — я была удивлена и испугана.

— Нет...

— А что же ты задумал?

— Пати, если я принесу клятву не вредить тебе, ты не будешь мне препятствовать?

— Фрешит, мне нужно знать, что ты сделаешь с Седриком и его волками. Ты ведь достаточно умён, чтобы понимать: Седрик и его стая неразлучны, и они — серьёзная сила, следящая за порядком в городе и защищающая его. Их ничем и никем не заменить.

— Ты ведь не питаешь к Седрику... м-м-м... симпатии после того, что произошло?

Я вздохнула.

— Фрешит, я готова сотрудничать с тобой, как сотрудничала с Седриком, мне без разницы, лишь бы глава был эффективен и меня не доставал. Что ты собрался с ним сделать? — с нажимом спросила я.

Фрешит серьёзно глянул на меня.

— Побрататься собрался.

Слова застряли у меня в горле.

— Насильно? — выдавила я.

Он кивнул, и я задумалась. Братание очень серьёзный ритуал, двое становятся единым целым, соединяют свои мысли, устремления. Становятся едины во всём, перенимая качества друг друга. Вроде бы нельзя побрататься насильно, но, выходит, Фрешит нашёл, как это обойти.

— Но ведь ты можешь взять его неуравновешенность, — заметила я.

— Есть такой риск, — согласился он. — Надеюсь, я лучше собой владею, чем он, и мне ведь достанется только половина.

— Ага, и останется половина самоконтроля.

Он улыбнулся.

— Это риск для меня. Я всё понимаю и иду на это не от жажды власти. Общая ситуация очень плоха, и если мы хотим сохранить город, нам нужны перемены. Нужно объединиться. Плюс авторитет Седрика очень упал. Похоже, вампиры разболтали, что произошло, и теперь все считают Седрика истеричным психом. Впрочем, так оно и есть — он чуть не лишил нас всех единственного белого универсала. На всём восточном побережье вас таких всего четверо, и только ты живёшь в городе.

Он вздохнул.

— Не хочу я на это идти. Но надо.

Я пожала плечами.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, и мы не лишимся вас обоих.

— Я тоже на это надеюсь.

— Я готова принять клятву, — напомнила я, и Фрешит, церемонно встав на одно колено, поклялся не вредить мне, призвав в свидетели ясный день.

И он ушёл, успокаивающе обняв свою волчицу.

В томительном ожидании прошло два дня, а потом Венди, всё время перезванивавшаяся со своими розовыми друзьями, доложила, что оба живы: и Фрешит, и Седрик. Ну, хоть что-то: даже если затея Фрешита провалилась и он не смог захватить Седрика, или братание не вышло, то, что они оба живы, уже хорошо.

А на третий день Стивенсон доложил, что у ворот стоит машина Седрика. Шон и Тони мгновенно сорвались в свои комнаты за оружием. Они не носили его с собой, нам мало что угрожало на собственной земле, но с таким гостем мужчины решили перестраховаться.

Машина остановилась, не подъезжая к крыльцу, с водительского места вышел Руман, как всегда, в чёрной коже, и открыл заднюю дверцу, выпуская Седрика. После этого Руман обошёл авто и открыл две другие дверцы, показывая, что никого больше в машине нет.

— Багажник, — скомандовал Тони, и Руман послушно открыл и его.

Седрик тем временем ковылял к нам, он очень изменился, постарел. Нет, у него не появились седые волосы и морщины — из него ушли силы.

Во мне шевельнулась жалость. Сзади еле слышно вздохнула Эльвиса, и Шон стрельнул в неё рассерженным взглядом — он и Тони ни намёка на жалость не испытывали: Седрик получил по заслугам.

Так оно и есть. Я подняла подбородок повыше.

Не доходя пару шагов, он опустился на одно колено, потом, неловко, и на второе. Ники и Венди быстро скрылись в доме, через мгновение и Эльвиса поспешила за ними — только охрана может быть рядом, когда сильный уничижается перед сильнейшим.

Седрик стоял молча, не подымая головы.

— Зачем ты пришёл? — заговорила я первой.

— Вымолить прощение, — тихо ответил он.

— Разве Тени всё ещё терзают тебя?

— Нет. Перестали на четвёртый день.

— Тогда чего же ты хочешь, Седрик? — обозлилась я.

Он поднял голову, его глаза затопила боль.

— Пати, я... Ты не представляешь, какой это был соблазн — моя сила в тебе...

— Ты прав! Не представляю! — очень некстати или, наоборот, вовремя вспомнилось, что он отправил Шона к вампам в надежде, что те расправятся с ним. Ублюдок.

— Я очень рад за тебя, — тихо произнёс он.

— Да?

— Рад, что ты смогла стать прежней.

— Я не стала прежней, Седрик, — я сделала к нему шаг, и Кения шагнул вместе со мной.

Седрик увидел фамилиара, и его глаза расширились.

— Встань и уйди, — скомандовала я.

Он встал.

— Меня прислал Фрешит, — произнёс он. — Просит тебя вернуться в город и присутствовать на совете сегодня вечером. Он хочет объявить о смене правления.

— Что это значит?

— Что правим мы трое. Ты, Фрешит и я. Мелкие текущие дела мы решаем без тебя, а суд вершим только втроём.

— Понятно, — я развернулась, чтобы вернуться в дом.

— Пати...

— Что?

— У меня есть надежда? Надежда, что когда-нибудь ты сможешь смотреть на меня... без отвращения?

— Не знаю, Седрик, — честно ответила я.

Мы съездили в город лишь на вечер, утром вернувшись опять в поместье. На совете divinitas и оборотни приняли известие о нашем триумвирате настороженно, но скорее с надеждой, чем со скепсисом. И хоть Кения вёл себя очень тихо и всё время сидел под моим креслом, прячась за ноги, все заметили, что у белого универсала появился чёрный фамилиар, и ломали головы, к чему бы это. Седрик на Совете выглядел получше, чем утром, но опять же, скрыть то, что он пострадал и разделение власти не было добровольным, не удалось.

В общем, тем для разговоров и размышлений теперь у наших подданных предостаточно.

Наконец, мучительный месяц истёк, Тони вновь превратился в огромного косматого пса и радостно гонял престарелого Стивенсона, мощного серебристо-серого волка, по близлежащим лесам. Они оба оставались в полном рассудке, и можно было не бояться, что наутро нам придётся возиться с двумя ранеными или избавляться от трупа.

Боль в пальцах начала стихать и на третий день, кажется, прошла совсем, но я к ней так привыкла, что не сразу в это поверила.

Венди за этот месяц прикипела душой к тройке флерсов. Бедняжка чувствовала себя одинокой, ведь все разбились по парам, а весёлая троица не давала ей скучать и всё время вольно или невольно подпитывала.

Зелёная пара беженцев, помимо готовки и уборки, присматривала за Ландышами, и они тоже нашли общий язык. Весенний Оук был не настолько бел, чтобы будить 'жажду', а осенняя Дризл не настолько черна, чтобы приносить вред — идеальный баланс для несчастных калек. Радовало, что теперь есть на кого их оставить, и не надо снова тащить в город, где им намного хуже, чем здесь, на сильной земле. Я не забуду о них, не выброшу из головы, я буду искать разгадку этой головоломки, теперь это задача номер один.

После полнолуния мы засобирались в город. Венди предпочла остаться в поместье, присматривать за всеми и учиться работать с силой флерсов.

А нам по возвращении предстояла куча самых разных обыденных забот. Мне — разбираться с заброшенными делами ресторана, всем остальным — искать жильё на Манхеттене, поближе к моему дому. Мы семья и должны быть вместе, но в моей квартире всем сразу не разместиться. Лиан и Пижма вернулись с нами, и Кисс, к тайному горю Тони, тоже. Но меня не покидает надежда, что в квартире она станет более ленивой и успокоится.

А ещё я не стала тянуть с отдачей долга и заказала самые лучшие и редкие сорта кофе. Погожим, но слегка прохладным вечером осеннего дня Шон отвёз меня в Бруклин.

Отшельник открыл дверь, как всегда, глядя в глаза немигающим внимательным взглядом.

— Кофе, — вместо приветствия произнесла я, в руках у меня был большой бумажный пакет с баночками.

В квартире было сумрачно из-за невероятно грязных окон, но гнетущего впечатления это почему-то не производило.

Пройдя мимо хозяина на кухню, я принялась выкладывать банки.

— Не знаю, какой ты любишь, поэтому принесла разный.

Отшельник молча стоял и следил, как я закладываю банки в шкаф.

— Откроешь дверь, — то ли спросил, то ли попросил он.

Я послушно отправилась к входной двери и распахнула её. Вик, согнувшись под тяжестью двух баклажек, переступил порог, а потом поднял взгляд. Удивление, страх, тревога вихрем промелькнули на его лице.

— Что это значит? — вскричал он, глядя мне за спину на Стража.

— Вик, Вик, не волнуйся, — поспешила успокоить я его. — Я просто принесла кофе.

— Просто кофе? — он недоверчиво уставился на меня. — Ага, а я вот просто воду ношу.

— Нет, ты не просто. Я знаю.

Он бросил баклажки и осел на корточки у стены, будто ноги перестали его держать. Я закрыла дверь и села рядом, не обращая никакого внимания на застывшего молчаливой статуей Отшельника.

— Вик... Вик, — я взяла его за руку, не зная, с чего начать.

— Пати, я убиваю людей, понимаешь, убиваю тех, кого вижу второй или первый раз в жизни. И стариков, и женщин. Виновных и невинных. Я вынужден их убивать, потому что знаю: не сделай я этого, свершится зло куда большее, чем просто смерть кого-то одного.

— Я понимаю, Вик. Я всё понимаю.

— Правда? — тихо удивился он. — Пати, я чудовище.

— Пока нет. Пока ты человек.

Он не нашёл, что ответить.

— Прости меня... — горько вырвалось у меня.

— За что? — помертвевшими губами спросил он.

— За то, что была эгоистичной дурой все эти месяцы и не видела дальше своего носа. За то, что не нашла тебя раньше, чем он, — я кивнула на Стража.

— Пати, не надо...

Я кивнула и замолчала, сжимая его руку и старательно глядя в пол, чтоб не заплакать.

— Помнишь, в начале лета ты спросила: 'Ты ведь не бросишь меня?'

— Никогда, — прошептала я его ответ, глядя в глаза.

Он несмело улыбнулся, и мы робко потянулись друг к другу, ещё не веря, что сможем всё вернуть. Но как только я коснулась его, вспыхнула и в поцелуе влила всё, что смогла. Вик сгрёб меня и усадил к себе на колени. Не знаю, сколько мы так просидели, обнявшись, на грязном полу...

— Я хочу кофе.

Мы синхронно вздрогнули.

— Тебя он тоже застаёт врасплох? — прошептала я в ухо.

— Каждый раз, — так же шёпотом, касаясь меня губами, признался Вик.

Кое-как поднявшись, мы побрели на кухню, Вик достал мельничку и задумался, выбирая кофе. Определившись, он спросил, как можно равнодушнее:

— Расскажешь, может, почему ты вдруг 'принесла кофе'?

— Расскажу, — кивнула я и жестом фокусника достала из пакета вторую чашку и баночку сахара.

— Всё началось ещё весной....

ЭПИЛОГ

По улице шёл молодой, стильно одетый блондин, удивительно похожий на юного Бреда Питта. Встречные девушки и женщины удивлённо вскидывали глаза и несколько секунд, а то и дольше, не могли отвести взгляд. Он тепло, или задорно, или лукаво улыбался им, но стремительно шёл дальше. Одна низенькая толстушка аж подпрыгнула и поправила очки, получив от него улыбку, а пройдя мимо, обернулась. Он оглянулся в тот же момент и подмигнул ей, после этого девушка совсем замедлила шаг и через несколько секунд оглянулась ещё раз, но блондин уже скрылся за чужими спинами.

Нищий старик сидел на картонке недалеко от входа в кафе; завидев блондина, он вдруг загорланил на мотив старой песенки Modern Talking:

— Чери-чери Че-ери... Чери-чери Че-ери...

Парень диковато глянул на него, а потом быстро присел на корточки, заглядывая нищему в глаза, и... принюхался.

— Уту? — еле слышно выдохнул он.

Нищий с весёлым ржанием треснул себя ладонью по коленке и заклекотал что-то на непонятном языке. Блондин ошалело кивнул и скрылся в кафе. Заказав два двойных эспрессо, он поинтересовался у барристо, сколько стоит разбитая чашка, тот, недовольно глянув, процедил: 'Тридцать баксов'.

— О! Этого хватит, — и, бросив стодолларовую купюру, блондин выскочил за дверь с двумя чашками. Отдав одну нищему, он плюхнулся рядом на дружески предложенную картонку.

Стильный красавец и грязный нищий о чём-то увлечённо и весело беседовали, а люди шли мимо и с удивлением смотрели на них.