Утраченный покой. (Divinitas-2)

— Госпожа, — пропел звонкий и нежный голосок.

Два сыплющих искрами облачка, фиолетовое и лазурное.

— Фиалочка! — обрадовалась я. — Незабудка! Как ты вырос!

— Здравствуйте, — смущаясь, ответил флерсик.

Фиалка тем временем прильнула ко мне:

— Как хорошо, что вы простили его и спасли их! — о... эта милая манера изъясняться.

— Фиалочка, ты знаешь, Ландыши совсем плохи.

— Угу, но Мальва почти в порядке, а у Пижмы есть надежда, — ну просто неиссякаемый оптимизм.

— Да. Я думаю сначала полечить Пижму, а потом перекинуть Мальвочку.

— А у нас есть мальва! — радостно сообщила флерса. — И лилии...

— А... ты ж в курсе, что Лилия... Лиан уже не совсем флерс? — осторожно спросила я.

Фиалочка смешно всплеснула ручками.

— Ах, то, что он может немного баловаться людской силой, не отменяет того, что он флерс. Перворождённый флерс, — с гордостью уточнила она.

— Ну и чудно...

И тут показалась тройка флерсов...

С криками 'И-и-и-а-а-а-а!' они рухнули прямо в полосу пионов. Пижма полежал и встал, а Лиан и Мальва с хохотом покатились по полосе в разные стороны. Фиалка и Незабудка подхватили их смех, а я была несколько шокирована. Странно было видеть, как примятые и, казалось, сломанные флерсами цветы распрямляются, как ни в чём не бывало.

Наконец, они успокоились и подошли ко мне.

— У нас нет пижмы, я всё осмотрела, — огорчённо сообщила Фиалочка.

— Ну, ничего, пока обойдёмся, — ответила я.

Пижма по прежнему казался безучастным, но по еле заметным признакам было видно, что он доволен, и ему нравится происходящее. Так же он выглядел, когда его кормили, а вот пока мы ехали в машине, он был мрачнее обычного и как-то кукожился.

Решив, что клумба цветущих пионов — вполне подходящее место, мы решили провести vis-операцию прямо там. Всё вышло на удивление легко и быстро — я буквально за минуту-две отделила нарост, и мы все принялись 'переваривать' черноту. Фиалка и Незабудка помогали Пижме, Мальва и Лиан — мне.

Наверное, всё же общий тонус filius numinis играет очень большую роль — в ночь боя я действовала на пределе своих возможностей и следующие пару дней была как бы... уставшей, а в таком состоянии трудно всё.

Разобравшись с Пижмой и не чувствуя ни малейшей усталости, я предложила сразу заняться Мальвочкой, но флерсам надо было побеситься, празднуя успешное завершение дела. Визжащей стайкой с воздушной поддержкой в виде Фиалки и Незабудки они унеслись вдаль по плантации.

Хоть бы никто из соседей не забрёл и не увидел! А то полицию вызовут.

Набегавшись, флерсы вернулись за мной и отвели к мальвам. Я вдруг вспомнила, как тяжело было перекидывать Фиалочку, и в последний момент испугалась, что может не хватить силы. Но Лиан успокоил меня — он останется со мной и будет страховать, а Мальве будет помогать Фиалочка.

Пижма и Незабудка расположились в сторонке, Фиалка, сев на плечо Мальвочке, обняла её за шею, а Лиан встал чуть сзади, положив руку мне на плечо. Я ощущала себя утонувшей в цветах. Флерсы, взяв энергию из земли, солнца и цветов, были полны своей истинной, не заёмной силой. Их ароматы опьяняли и уводили в царство неги и вечного лета... Солнце... Лето... Жизнь... Я легко вспыхнула белым и отдала всё без остатка Мальве; флерса поначалу как бы утонула в этом подарке, но потом принялась вбирать силу в себя. Явственно ощущалась помощь Фиалочки, направлявшей и помогавшей удерживать потоки. Наконец, Мальвочка всё переработала и отдала излишек мне. Её сила с тонким привкусом грусти напомнила мне последний день цветка: когда цвет становится гуще, а лепестки нежны и теряют упругость... следующим утром он уже не распустится вместе со своими соседями.

И опять я легко вспыхнула: цветок отцвёл, внутри него зреют семена — новая жизнь. И будут десятки новых ростков, новые листики потянутся к солнцу, и к новому цветку подлетит пчела...

Мы раскачивали силу, это было удивительно легко; если бы не опьянение, навеянное флерсами, я могла бы обеспокоиться, испугаться этой лёгкости и всё испортить, но лишних и вредных мыслей не было. Было лишь лето, солнце, цветы, жужжание пчёл, а под ногами чуть неживая сверху, но очень сильная внутри земля...

И вот... Вспышка! Сияющий шар... и свет втягивается в нестерпимо яркую точку, тускнеет... И я вижу все оттенки малинового в маленькой фигурке с салатными крыльями. Фиалка, Мальва и Незабудка принялись кружиться перед нами, как живые фейерверки: разбрызгивая искры силы, сплетая узоры, завораживая.

— 'Я тоже так хочу!' — услышала я мысль Лиана и эмоции... Грусть, лёгкая зависть и сильнейшее желание быть с ними в небе.

— 'Давай!' — предложила я.

— 'А можно?' — и тут же 'Спасибо!'

Лиан почти всё сделал сам, он увеличивал силу при обмене, он ею управлял, мы справились довольно быстро. Опять вспышка, шар и яркая, постепенно белеющая точка с зеленоватыми крыльями. Затаившиеся на время перекидывания флерсы встретили его радостными восклицаниями и смехом.

Я, всё же почувствовав себя уставшей, села рядом с Пижмой и обняла его. Он смотрел на цветы перед собой, но это было больше похоже на спокойное созерцание, чем на пугающую пустую безучастность. Мы сможем ему помочь — теперь, когда чёрных резервуаров нет, он раскроется рано или поздно. Флерсы, покружившись над нами, унеслись куда-то дружной стайкой, а мы с Пижмой остались сидеть на тёплой земле под ласковыми прикосновениями ветерка, приносящего нам смесь цветочных ароматов.

Было хорошо и спокойно, я вдруг поймала себя на мысли, что Пижма ощущается как часть меня, как родной по крови. С удивлением я задумалась об этом и поняла — Календула. Перворождённый флерс, любивший мою маму и любимый ею, перед смертью он отдал мне часть себя, и эта часть пробудилась, когда я спасла убивавшего себя Лилию-Лиана. Пижма наверняка потомок Календулы, не сын, так внук, потому он и кажется мне родным... несмотря ни на что.

Мы сидели под припекающим солнцем, вбирая его в себя и терпеливо ожидая, когда же оно устанет и начнёт своё медленное падение к горизонту. После полудня мы с Пижмой, взявшись за руки, бродили между полосами плантации. Я размышляла, где лучше разбить грядки для пижмы и, может быть, календулы. Пару раз вдали показывался Шон, но я жестом отсылала его; Митх и Тони, судя по запаху костра, устроили барбекю возле домика; флерсов не было видно, но иногда доносились весёлые отголоски их хрустальных голосов. А мы с Пижмой, никуда не спеша, до самого вечера обходили каждую пядь цветочных полей.

Когда свет стал совсем жёлтым, мы пошли к сброшенной флерсами одежде, и я, накинув на Пижму плащ, повела его к домику. Мужчины жарили что-то странное на костре, кажется, овощи. Митх был у мангала, Шон внимательно следил за его действиями, запоминая; Тони скептично и с превосходством скалился...

Кажется, у них всё просто прекрасно.

— Я бы добавил шафран, но хорошего шафрана не достать... — комментировал Митх.

— Шафран? — с сомнением переспросил Шон. — Да просто красный перец!

— Он сильно жгуч, но... попробуем.

Тут мужчины заметили меня и напряглись, непосредственности как не бывало, они уставились на меня и Пижму, не зная, как себя вести.

— А что вы такое готовите? — я дала понять, что не надо напрягаться и чувствовать себя 'на работе'.

— Да вот... цуккини на мангале.

— А ты, Тони, свой кусок мяса уже и приготовил и съел? — с улыбкой спросила я.

— Да, хозяйка, — довольно щурясь, ответил он. — И этот кусок был большим.

Волк...

— Цуккини... — я почувствовала, что голодна.

— Да, цуккини с разными приправами... экспериментируем...

— Ой, а можно мне?

— Конечно, мэм, и вам, и... мальчику, — ответил Митх.

Я с сомнением оглянулась на Пижму: вряд ли он будет есть кабачки, да ещё и со специями.

— А фруктов вы не купили?

— Купили, — и Шон ушёл в домик. Вернулся он с виноградом и апельсинами. Отбраковав цитрусы, я пообрывала виноградины, усадила Пижму, незаметно чмокнув его в лоб, пробуждая каплей силы, и положила виноградину в руку.

Митх, как настоящий американец, старался не таращиться и усиленно делал вид, что всё о'кей, хотя и чувствовал себя неуютно рядом с 'ущербным'. А Шон и Тони без зазрения совести разглядывали флерса.

— Пижма, ешь, — произнесла я, копируя интонации Мальвочки.

Флерс задумчиво поднёс руку с виноградиной ко рту, так же задумчиво подержал перед собой, а потом положил в рот. Я поставила ему тарелку с ощипанными ягодами на колени, и он принялся неспешно их есть.

— Может, он съел бы что-то посущественнее? — осторожно спросил Митх.

— Нет, он очень привередлив. А я нет. Где цуккини? — сменила я тон и тему.

— Ещё чуть-чуть...

Через минуту Шон уже раскладывал продолговатые куски кабачков по тарелкам, все были посыпаны разными приправами. Мне понравились все, особенно острые с перцем.

— Я не могу на это смотреть, — шутя, заметил Тони.

— Иди, иди. Мы тоже свалили, когда ты свою свежатину ел, — в тон ему ответил Шон.

Пока что волк и инкуб вполне ладили. Шон был старшим, но не наглел и не пытался как-то унизить Тони; тот бы ему подобного не простил. К моему удивлению, Митх и Шон всё время обсуждали какие-то специи, Тони лишь презрительно фыркал, слушая их, и, наконец, не выдержал:

— Да вы как две курицы из воскресной школы! Это в тесто, это в творог... Что за разговоры?

Митх и Шон синхронно развернулись к нему.

— Мистер Грей, это свободная страна, и мы обсуждаем то, что нам интересно, — весомо, как ему казалось, произнёс Митх.

Тони, паясничая, закатил глаза.

— ТиГрей, пойди, прогуляйся, посмотри, чтобы никто не шатался рядом с оранжереей, да и вообще по участку, — сказала я.

— А вот это правильно, хозяйка. Пойду, обойду... территорию.

Когда он скрылся, я сочла нужным пояснить Митху:

— Он вырос на улице, поэтому понятия не имеет о нормах поведения. Но он вполне надёжен.

— Да, мэм, — этим Митх дал понять, что никаких претензий ни к кому не имеет, и мужчины продолжили прерванный разговор, а я краем уха прислушивалась, иногда узнавая новые для себя вещи.

Прилетали флерсы, всей дружной компанией, сообщили, что будут спать в оранжерее. Митх не видел и не слышал их, а вот Шону приходилось делать усилия, чтобы и любопытство своё удовлетворить, и не вызвать подозрения у индуса чрезмерным вниманием к воздуху рядом со мной.

Когда флерсы скрылись, Шон мрачнел с каждым мгновением, а потом вдруг извинился и бегом скрылся в домике. Мы с Митхом переглянулись

— Я схожу, посмотрю, — обеспокоенно сказала я.

Солнце садится и вот-вот коснётся горизонта...

Я вошла в двери и, не успев привыкнуть к полутьме, услышала сдавленный стон и ощутила вспышку алой силы инкуба, запахло корицей... Но вдруг всё исчезло, как будто что-то невидимое и мощное всосало всё в себя. Сила исчезла, запах тоже. Повисла гнетущая тишина.

— Шон... — тихо и испуганно позвала я.

Тяжёлый с присвистом вдох.

— Шон!

— Я в порядке, — он постарался это сказать обычным голосом.

Наконец, я увидела его в темноте, он, пошатываясь, поднимался с колен.

— Как же ты так... каждую ночь? — вырвалась вслух мысль.

— Да нормально, — он уже почти пришёл в себя, — туалеты есть везде. Можно запереться.

С языка рвалось: 'О Шон, мне так жаль', но я понимала, что моя жалость его оскорбит. И ещё я где-то слышала, что жалость — это нетерпение сердца.

А я давно училась быть терпеливой.

— Пойдём, а то Митх...

— Да, леди, — он отряхнулся и, оглянувшись, схватил апельсины, как повод посещения домика. Мы вышли к Митху как ни в чём не бывало, у него хватило такта поддержать эту маленькую ложь.

Я отвела полусонного Пижму в оранжерею к флерсам, по пути к нам присоединился Тони.

— Есть в них что-то отвратительно беззащитное, — вдруг произнёс он, кивнув на флерса.

Я задумалась, не зная, что ответить.

— Есть. Но иногда, очень редко, такое полное отсутствие агрессии бывает мощным оружием.

— Аха. Только ему и тем беловолосым это оружие не сильно помогло, а?

— Жестокий ты, Тони.

— Какой есть, — нахмурившись, ответил он.

— Угу. Вот и они — какие есть.

— Эй, хозяйка, надеюсь, ты не будешь толкать всякую чушь про то, что я должен относиться к каждой козявке или мясцу с уважением? А?

Я остановилась, глядя ему в лицо.

— Конечно, нет, волк. С тебя вполне достаточного того, что я, твоя хозяйка, хорошо отношусь к флерсам, а значит, и ты будешь к ним хорошо относиться, а также к людям, которые мне дороги или полезны. Тебе всё ясно, волк?

— Да. Мне ясно, — он приблизил лицо, всматриваясь мне в глаза. — А ты будешь ко мне хорошо относиться? Ты поможешь мне, как помогаешь им? Полнолуние через две ночи.

— Я помню. И не смей сомневаться во мне.

— Пати, не играй в эти игры, — вдруг взорвался он. — Трахнуться нам надо! Переспать!

Тут и я завелась:

— Я не трахала тебя, когда спасала! Filii numinis — не просто долгоживущие ничтожества, как вы, мохнатые, думаете. Мы можем управлять силой осмысленно, осознанно, а не только инстинктивно, как вы, сотворённые!

ТиГрей схватил с земли камень и со злости метнул.

— Но я-то сотворённый, о великая дочь богов! Я осознанно ничего делать не могу, не управляю силой! — взорвался он злостью и досадой.

— Я занимаюсь сексом только с людьми, и точка! — я тоже начала злиться. — Ни флерсы, ни Шон, ни Седрик... — услышав собственное треньканье, я осеклась.

— А! Так всё-таки Седрик... — едко протянул он.

— Заткнись, дурак! — я еле сдержалась, чтобы не стукнуть его изо всей силы. — Да, я трахала Седрика, но это было подобно тому, что у вас было с Шоном — мы травили друг друга, это был бой, а не секс. И лишь единожды.

Тони немного остыл от этого моего признания.

— Ну, ты же тискаешься с инкубом каждый вечер... — буркнул он.

— Вот именно — тискаюсь, — я тоже начала успокаиваться.

— И это не секс? — недоверчиво спросил ТиГрей, глядя куда-то в сторону.

— Не секс, — отрезала я.

Тони вдруг окончательно успокоился и опять всмотрелся мне в лицо.

— Так значит, тискаться и целоваться — не секс? Да? — с непонятным весельем поинтересовался он.

Я пожала плечами.

— Да.

Вот глупый волк, почти человек — секс, не секс. Есть безопасные способы обмена силой, а есть не безопасные.

— Так значит, в случае чего я могу рассчитывать на поцелуи и всё такое... без секса? — игриво поинтересовался он, подходя вплотную ко мне.

Я скептически покосилась на него и чуть отстранилась.

— Тони, заткнись. Когда придёт полнолуние, я поделюсь с тобой силой, а вот тебе стоит продумать, каким способом эта сила поможет тебе перекинуться.

— Я не мог перекинуться, когда дрался с Чери, — вдруг сказал он совершенно серьёзно. — Хоть и очень хотел.

— Конечно, не мог, Шон вливал в тебя чуждую алую силу и этим самым уменьшал твою — тёмно-зелёную, а её нужно много, чтобы перекинуться. Я буду вливать светло-зелёную. Должна подойти... По идее.