Харря Поттный и Чвакальное Чмошище

Однако после двадцатого хода стало ясно: белым скоро придёт полный эндшпилец, простите за выражение.

Посему, когда Мерлин в очередной раз склонился над свитком, куда дотошно вносил каждый ход, Джеймс выхватил палочку и, коснувшись ею чёрной ладьи, прошептал: «Катуражд-массаракш-киргуду!»

Фигура растворилась в воздухе.

— Только что на этом месте стояла моя ладья! — закричал Мерлин, осмотревшись. — А теперь её уже нет!

— Нет, значит, и не было! — хамски так ответил Джеймс.

— Позвольте, у...

— Ага, у тебя все ходы записаны, — ещё более грубо закончил мысль мага Барахлоу.

Затем он схватил за грудки ближайшую к себе чёрную пешку и вмазал ей в морду. Мгновенно вспыхнула драка.

— Тикай, ребза! — гикнул Джеймс, убегая к единственной двери в комнате.

К той, через которую юные искатели Чмошища сюда и попали. Барахлоу навалился на неё всем весом, но было заперто!

Харря и Молли поняли с первого раза, хотя девчонка замешкалась, расправляясь со слоном и... королём.

Стоило пасть монарху чёрных, и дверь открылась! То есть формально получалось, что дети выиграли партию!

Мерлин кричал им вслед безобидные заклятия вроде «А как же фэйр плей?!?!?», но кто его слушал?..

Выбежав из комнаты Мерлина, ребята закрыли дверь и навалились на неё, гадая, нет ли погони.

Не было.

— Джеймс! — обратился к другу Харря Поттный. — А где ты подцепил такой гениальный ход?

Барахлоу снисходительно улыбнулся, похлопывая Харрю по плечу:

— Эту шахматную хитрость я вычитал у легендарного Ильфиш-Петровеума. Вот и смекай, Поттный. Пока мы в библиотеке сидели, ты в столовой загружался. Пожинай теперь скудные плоды своего просвещения.

— Ладно, герои, — деловито бросила Молли Фригидель, вытирая кинжалы о специальную тряпочку. — Мат-то поставила я.

Она победоносно поглядела на притихших пацанов:

— Десять очков Виммбилльдору!!! По любому!

Отсмеявшись, путники вспомнили о том, что остались ещё две двери.

— Пойдём в правую, — скорее, констатировал, нежели предложил Барахлоу. — Наше дело правое, мы победим!

С этими словами Джеймс взялся за ручку и распахнул дверь. За ней обнаружилась кирпичная стена и надпись «Sorry, this area is under construction. Please, come back later. Your"s sincerely, Admin"*.

— Обломатушки-перепрятушки, — хмыкнула Шаурма в желудке у Харри.

— Вы слышали?! — перепуганный Поттный схватил друзей за локти.

— Ты чего, Поттный? Шаурмы объелся? — схохмил Джеймс, не подозревая, насколько метко попал.

— Нет, вы точно не слышали?

— Ничего, — ответила Фригидель. — А ты?

Пухлый маг немного успокоился:

— Да... нет... так, почудилось...

— Ври больше, — заржала Шаурма.

— Она ещё и говорящая!.. — Поттный испугался, что сходит с ума.

— Ты это о ком? — спросили Молли и Шаурма. Хором.

Поттный зажмурился.

— Я... я молчу.

— Кой-где торчу, — продолжала издеваться стряпня Бабаянуса.

Джеймс открыл среднюю дверь. Снова коридор.

— Куда лучше, чем кирпичный тупик или шахматный маньяк, — рассудил он, и троица двинулась вперёд.

Через несколько десятков метров коридор заметно расширился, на стенах снова висели картины. Одной из них, чрезвычайно откровенной, Харря дал название «Подвиг натурщицы». Другую он нарёк «Тарас Бульба порождает своего сына». Недетские, в общем, полотна там экспонировались, недетские...

После картин ребята увидели зеркало.

— Подойди, Поттный, погляди на себя и ужаснись! — зудила Шаурма.

Харря сделал несколько шагов к зеркалу и остолбенел: «Где моё отражение?!» Пустое место. Даже улыбка пропала!

«Я опоздал!» — волна разочарования и страха накатила на Поттного. Он скинул рюкзак и выхватил из него флакон с таблетками. Глотал, не жуя, то и дело заглядывая в зеркало. Без результатов. Вот Джеймс, вот Молли, а где Харря?!?! Стоп! С Молли творилось неладное. Она была почти голой! И к ней подходили два здоровенных парня-старшеклассника — абсолютные чемпионы школы по гребле Членсли и Факсли... Один с хлыстом, другой с огромной непечатной штуковиной в руках!!! Молли помахала им, а потом произошло такое, о чём в приличных книжках пишут примерно следующее: «страсть захлестнула их, наполняя пересохшие реки их желаний и возможностей». Ну, или что-то похожее...

Кто бы мог предположить? Синий чулок Молли Фригидель...

Харря оторвался от отражения и посмотрел на девочку. Молли стояла, нормальная и одетая, и озадаченно пялилась в зеркало.

Тогда Поттный глянул на Джеймса. Стекло показывало, как Барахлоу превращает его, Харрю Поттного, то в летающую лягушку на гусеничном ходу, то в Хохмо Сапиенса — неописуемого уродца, вызывающего у зрителя безудержный смех. «Сколь мало человеку надо для счастья!» — совершил открытие Харря.

Живой, натуральный Барахлоу вылупился на зеркало так же растерянно, как и Молли.

«Вот тебе и свет мой, зеркальце, скажи, всех, в натуре, заложи!..» — подумал Поттный.

— Ну, колитесь, какое у меня отражение, — вымолвил, наконец, Харря.

— Вспомнила! — подняла палец вверх Молли. — Это завороженное зеркало заднего вида мысли! Оно демонстрирует другим твои самые сокровенные мечты.

Джеймс почесал нос:

— Молли, Харря... Давайте просто пойдём дальше и не будем даже заикаться друг другу о том, что узнали, а?

— Замётано!

V.

Let"s come together, right now!..

«The Beatles». *

Жизнь устроена так, чтобы никто в ней до конца не разобрался.

Пока юные маги плутали по Обиталищу, мир катился вперёд во времени и в разные стороны в пространстве.

Историки-филологи Хоботаста выдвинули смелую гипотезу. По их мнению, слово «обеспечить» в древности означало «оставить без печи», то есть «разорить наглухо». Свою теорию волшебники от словообразования назвали ретроспективно-смысловой инверсией. Научная общественность рукоплескала. У неё так принято.

В Империи Зла закончился очередной кинофестиваль. Семь золотых Оскарид получила самая трогательная мелодрама года «Сеющие смерть и разрушения гадкие склизкие зловонные монстры тоже влюбляются».

Президент одной из стран далёкого загадочного СНГ издал пакет указов: «О порядке разрешения споров о вкусах», «О попе и работнике его Балде», «Кстати, о птичках (Дополнения к закону «Об охране памятников")» и другие, столь же насущные и жизненно важные.

Родную улицу Харри Поттного — Дрючиновую Аллею — раскопали водопроводчики-кладоискатели. За пределами нашей галактики зажглась сверхновая звезда, столкнулись две солнечные системы, и лопнул шарик на де-монстрации бес-человечных черт-вероногов против легализации демоно-полизации как асоциального сексуального извращения.

В общем, всё текло своим чередом.

Мастдай Глюкообильный был уже немолод и довольно сносно знал этот мир. Он не поверил Бабаянусу. Приступ любви к Алисии Сильверзнёвой испытывали все мужчины, но хворь эта была исключительно возрастной.

Ректор понимал: Двуликий стремится в Обиталище. И при всём доверии к Амадеусу фон Лохкарту Мастдай не мог пустить дело на самотёк. Необходимо быть в центре событий, решил Глюкообильный.

— Мисс Маннис Пеннис, я в отъезде, — сказал он секретарше, высунув перебинтованную голову из кабинета.

Она судорожно кивнула, надеясь, что шеф не видит на её столе авантюрный женский роман Марьи Монцовой «Умертвие в экстазе».

— Если кто, то я вот... — пояснил Мастдай и отправился к камину. — Да, и хватит читать на работе художественную литературу!

Когда мисс Маннис Пеннис услышала телепортационный хлопок, она позволила себе пару едких оркских выражений в адрес Мастдая.

И вернулась к чтению: там аккурат Глаша Васюткина и Иван Перинин бросились вызволять Евлампочку Ильиничну Эпопееву из длинных щупальцев мафии. Ой, что будет!..

Недреманное Око Большого Брата не желало проясняться. Он впал в чёрную депрессию, кляня каких-то сапожников и японский кинематограф. Выпив цистерну пива, Большой Брат вернул себе более-менее деятельное расположение духа.

— Всё самому, всё самому, — простонал Лорд Тьмы.

Затем он встал, превозмогая боль в боку и конечностях, и сплёл заклинание перемещения.

Амадеус фон Лохкарт был готов задушить Горбби. Эльф-домовой трещал, не замолкая. Пустынный зной вкупе с его речами разрушали волю Лохкарта. Он шёл в мучительной полудрёме, а Горбби как ни в чём ни бывало трепался то о новой политике в области ограничения продажи спиртных напитков, то о курсе на демократизацию и разгосударствление.

«Стать волком и порвать его? — прикидывал маг. — Так я же за Добро...»

Когда стемнело, Лохкарт впал в вампиризм. Болтающий домовой беспечно шагал чуть впереди, Амадеус склонился над его шеей, ликуя, что помимо Горбби убьёт ещё двух зайцев: и поест, и заткнёт, наконец, этого коротышку. Но кровь эльфа была холодна и вонюча. Вампиро-маг порадовался: «Спасибо случаю, я не укусил его, а почувствовал неладное раньше...»

Чтобы хоть как-то отвлечься, Лохкарт запел старинную вампирскую песню:

Ой, то не вечер, а, скорее, утречко...

Ой, мне в гробу мало спалось,

Ой, мне малым-мало спалось,

Ой, да во сне привиделось...

Налетела злая Баффи,

Ой, да с Америки-страны,

Ой, да вонзила кол осинов,

В грудь мою левую, увы...

Амадеус распалялся, всё громче и проникновеннее голося безысходную свою песнь:

Дракула-граф, он ведь догадлив был,

Он сумел сон мой разгадать...

— Товарищ, — прервал песню Амадеуса Горбби. — А товарищ... Уж не вампир ли вы?

— А если и вампир, — недобро блеснул клыками в сумерках Лохкарт. — Ты кто, скинхед? Бить будешь?

— Нет, что вы. Нам, эльфийцам, всё равно. А вот если вы захотите от вампиризма избавиться, то мой вам совет: найдите в полнолуние хорошего стоматолога из наших. Он вам клыки-то и вырвет. Будете снова нормаль...

Горбби не успел договорить: разъярённый Лохкарт наотмашь шлёпнул его по глупой лысой голове.

Эльф описал в воздухе идеальную дугу и приземлился к воротам Обиталища.

— Какую песню запоганил! — досадливо сплюнул Амадеус. — Ничего, зато Харря близко...

Дрожащий эльф прижался к воротам. Ему отнюдь не улыбалось погибнуть от рук вампира.

Вампиро-маг навалился на створку, и та потихоньку начала открываться. Горбби прошмыгнул в щель и припустил по тёмному коридору в глубь Обиталища, ориентируясь при помощи ультразвука. Вскоре зажёгся свет: Лохкарт вошёл.

Через несколько мгновений Горбби был отброшен в сторону огромным чёрным волком. Волк нёсся с невообразимой скоростью.

Эльф-домовой помахал ушами, приходя в чувства, и побежал вслед за зверем.

— Харре... грозит... опасность... — шептал он в такт шагам.

В комнате трёх дверей Горбби ринулся сразу в среднюю, попросту не заметив две другие. Он получил фору, ведь Лохкарт начал осмотр с левой, так же как и ребята несколькими часами ранее...

Мерлин пережил второе унижение за ночь, когда покусанные волком-упырём фигуры стали нападать на ещё не заражённые, не разбирая цвета, и даже на хозяина...

VI.

«Всё-таки как сильно магия меняет

человека», — сказал Гарри Поттер

и почесал хоботом плавник.

Анекдот.

Коридор никак не хотел заканчиваться. Он несколько раз круто поворачивал и просто продолжался: ни дверей, ни комнат.

Шаурма ни на секунду не замолкала:

— Иди на «Астру»... Иди на «Астру»... Балаклава, Балаклава, вы меня слышите или вы меня не слышите?.. Передаём сигналы точного времени, начало шестого сигнала соответствует приходу Чистого Зла... Заяц! Ты слышишь меня?.. Ну, заяц, погоди!!!..

Харря, естественно, нервничал. Болтающий продукт выводил его из себя, хотелось заорать, задушить кого-нибудь или взорвать Обиталище. Измученный злыми эмоциями Поттный ограничился тем, что дал впереди идущему Джеймсу Барахлоу вдумчивого, основательного пендаля.

— Эй, пухлый! Совсем офонарел?! — вспыхнул Джеймс (всё же было слегка неожиданно и довольно-таки больно).

Барахлоу развернулся и врезал Харре в подбородок. Талантливо исполненный хук поверг Поттного в бессознательное состояние. Молли еле успела увернуться от тяжёлого падающего тела.

— Хм, а переговорами нельзя такие ситуации разруливать? — спросила она Джеймса.

— Прости, погорячился, — извинился без всякого энтузиазма Барахлоу, потирая то место, где спина встречается с ногами.

...Харря шёл по незнакомому городу. Было чрезвычайно жарко, как это водится в летние вечера. Мальчик был до того худо одет, что ему сделалось мерзко, когда он оценил свои лохмотья.

Неизвестный пьяный крикнул: «Эй ты, немецкий шляпник!» Харря остановился и судорожно сорвал с себя шляпу — высокую, островерхую хоботастовскую шляпу... «Надо же, учудил ходить среди шмуглов в одежде волшебника!» — устыдился Харря, комкая головной убор и засовывая его за пазуху.

Под мышкой у Поттного была зажата радиола «Романтика». Пальто оттягивал здоровенный топор, висевший на нарочитой петле, приделанной к изнанке.

Зайдя в подъезд преогромнейшего дома, впрочем, невзрачного, как и любой другой, Харря поднялся по тёмной узкой лестнице на четвёртый этаж и постучал в дверь с табличкой «Старушка-процентщица».

— Кто там? — послышался из-за двери дребезжащий голос.

— Я вам денежки принёс. За квартиру... За январь... — вкрадчиво соврал Харря.

Дверь открылась. Перед Поттным предстала крошечная, сухонькая старушонка шести десятков лет, с острыми и злыми глазками. Белые, почти не поседевшие волосы её были обильно смазаны маслом.

Одёрнув кацавейку, тонкошеяя старушка почти пропела:

— Вот и славно, хорошо, положите на комод.

И, шаркая тапками, направилась в глубь квартиры.

Харря проследовал за ней, положил радиолу на стол и выхватил топор. Бабка что-то говорила, но парень не слушал. Он размахнулся и всадил топор в голову несчастной процентщицы.

«Вжик!» — пропел топор. «Хрясь?!» — удивился старушечий череп, крепко захватив лезвие.

Харря выпустил топорище из слабеющих пальцев.

— Да Достоевский вас подери!!! — заорала, пошатываясь, старушка. — Вот замотали-то! И ходют, и ходют... Спасу нет!