Вот я без денег и нагой —
И как идти теперь домой?
Какой позор!
В десятый, сотый раз клянусь:
В таверну эту не вернусь,
И в этот двор!
Играют месяц — без меня,
А я, монетками звеня,
Коплю добро.
Ах, как же трудно устоять,
Ведь жжет желание играть
Мне все нутро!
...Азартом вновь глаза горят.
"Глупцу нейдет, — вокруг твердят, -
Наука впрок".
По вечерам — играть да пить,
Наутро — горько слезы лить —
Жестокий рок...
...Шуршит стаканчик по доске,
А я в печали и в тоске —
Эх, не везет!
Но повторяю, как во сне:
"А вдруг удача и ко мне
Сейчас придет!"
На этот раз мне даже не пришлось следить за мошенником, чтобы уловить момент, когда бусина исчезла из-под стаканчика. А толпа вокруг продолжала так же азартно наблюдать за ловкими движениями мерзавца. Неужели люди не слышат, что шуршат теперь края стаканов совсем по-другому? Эх, велика человеческая наивность, воистину беспредельна глупость, а вера в собственную исключительность — всех больше...
— Ну, деточка? — остановил стаканчики мужичонка. — Где бусина?
Я задумчиво склонила голову.
— О, право, господа, я теряюсь, — мой голос вернулся к более привычному, низкому звучанию. Улыбка превратилась в саркастическую усмешку. Мошенники застыли, ошарашенные внезапными переменами. Куда делась милая провинциальная дворяночка? Ее место заняла матерая аферистка с хитрым взглядом и нахальными манерами. — Может, здесь? — я щелкнула ногтем по краешку, и стаканчик с глухим стуком покатился по столу. — Или здесь? Опять нет? А может, тут? — прохиндеи не успели опомниться, а я уже споро перевернула все стаканы. — Господа, везде пусто. И это вы называете честной игрой?
Толпа, сгрудившаяся рядом со столом, сначала тихо, а потом все яростней и злее загалдела:
— Обманщики!
— То-то Сэппу не смог стаканчик отгадать! А у нашего пастушка глаз — алмаз!
— ...это так они обчистили мельника старого? А он с нас теперь втридорога за муку дерет!
— Молодец, девка, так их!
Главарь побагровел. Лысина его покрылась испариной.
— Погодите, погодите! Вы не так все поняли! Видать, бусина... э-э... укатилась, да!
— Разве? — язвительно протянула я и быстро, как молния перегнулась через столешницу и запустила ловкие пальцы в карман негодяя. — Уж не об этой ли бусине речь идет? А, люди добрые?
Рыжий парень, сидевший ближе всех, прищурился и заголосил:
— Она, она! И трещинка приметная, и пятнышко! И раскраска такая же! У-у, поганцы! Так и мою корову выманили!
— Колотить их надобно! — заорал кто-то. — Пущай добро возвращают!
— Ай, мужики, не серчайте! — взвизгнул лысый. — Все вернем, до медяшки! Пожалейте только! — "мужички", поигрывая кто палкой, кто ножичком, а кто и вовсе табуретку из руки в руку перекладывая, не сговариваясь, шагнули вперед. Лысый отшатнулся и вдруг ощерился зло, как крыса драная: — Это все рыжая девка виновата! Как бы не ее золото, ничего б не было! Ворон попутал, зуб даю!
Но разгневанную толпу было уже не угомонить. Полетели кружки в мошенников, и пошло-поехало! Ор, гам, визг, дубинками машут, сапожищами пинают... На мгновение мне стало страшно — а вдруг и меня кто саданет лавкой по затылку от полноты чувств. Но словно бы ниоткуда появились сильные руки и выдернули меня из мешанины человеческих тел и, закинув за спину, как кулек с репкой, потащили на улицу.
— Ну и переполох вы устроили, госпожа, — укоризненно покачал головою Мило, составив меня на землю. Пока мы ужинали да развлекались... ну, положим, развлекалась одна я... словом, уже стемнело. Воздух посвежел. На небе, ясном и высоком, засверкали хрустальной крошкой звезды. Замерли черными силуэтами вдоль дороги деревья. Окна деревенских домов мягко сияли теплым огнем.
Ах, какая красота... Нет, не зря дворец я покинула!
— Замечательно повеселились, разве не так, Мило? — пожала я плечами.
Ученик усмехнулся.
— И не жалко вам трех золотых?
Я сощурилась.
— За возможность наказать проходимцев? Нет, не жалко, Мило. Да и чего жалеть, — я сунула руку в кармашек и протянула Авантюрину ровно три монетки. — Свое добро я так просто не оставлю...
Мило восхищенно присвистнул, позабыв о намерении читать мне мораль.
— Неужто успели вернуть, госпожа?
— Опыт, мальчик мой, и ничего более, — скромно опустила я глаза и шаркнула ножкой. — Да, и вот еще, — на подставленную ладонь Мило просыпался целый дождь из разномастных монеток. — Не удержалась, с собой прихватила. Воровать, конечно, нехорошо, но авось шулеры не обеднеют. Будет мне подарок за то, что полвечера "деточкой" звали. Фи!
Авантюрин рассмеялся, откинув голову:
— Вам, госпожа, палец в рот не клади — вместе с рукою откусите. Но из-за выходки этой нам теперь в таверне лучше не ночевать, — посерьезнел он. — Да и от деревни чем дальше уйдем, тем безопасней.
Я вздохнула. Да уж, не подумала, опростоволосилась. Так хотелось переночевать под крышей! Ванна, и мягкая постель, и сладкая еда утром... Да и неловко я себя чувствую, когда дверей рядом нет.
— Что поделаешь, Мило, — развела я руками. — Иди за котомками. Я тут подожду.
Мы с учеником, к счастью, путешествовали налегке. Еда, одеяла, сменная одежда да кое-какие штучки, чтоб дурачить простой люд, не прибегая к волшебству — краска для волос и лица, парики. Поэтому труднее всего Мило было бы не тащить сейчас в одиночку наши общие вещи, а протолкаться через орущую и размахивающую табуретками толпу. Как бы его самого не отдубасили... Впрочем, мальчик мой — волшебник, а они — крепкий народ.
Ожидание затягивалось. "Наверняка Мило еще и хозяйке деньги за ужин вручает", — догадалась я. К процессу сбивания цены ученик питал необъяснимую слабость. Долго теперь мне здесь придется одной стоять...
От скуки я прошлась по двору, заглянула в конюшни. Лошади заржали, шарахнулись в стойлах. Еще одна проблема — карты не каждое животное выносит. Кошки, вороны — так и ластятся, собаки — еще куда ни шло, а вот лошади, коровы и прочие копытом землю топчущие — на дух не переносят. Вот и приходится нам с Мило пешком по дорогам скитаться... Кабы не ключ, затянулось бы путешествие на долгие месяцы.
— Скучаешь? — окликнул меня смутно знакомый голос. Я оглянулась и оторопела: в дверях конюшни стоял рыжий паренек. — Эх, поколотить бы тебя по-хорошему, но я чужое мастерство уважаю.
Мои брови недоуменно поднялись:
— А почему колотить-то? Или не рад корову вернуть?
Паренек расхохотался?
— Корову? Какую, к ворону, корову? Нет никакой коровы, эх, ты, простофиля! Как дружков-то моих подставила — хорошо, если живы уйдут...
— Дружков? — я начала понимать. — Так вы заодно работаете?
Рыжий заулыбался.
— А то! Я сначала подчистую проигрываюсь, а потом прошу у кого-нибудь монетку — отыграться. Людей добрых везде много, кто-то — да подаст. Ну, и возвращаю свое добро с лихвой — и деньги, и "корову"... Народ, видя такое дело, совсем об осторожности забывает. Порой такой куш снимаем... закачаешься! — парень причмокнул. — Золотые времена были...
— Теперь не будут, — понятливо кивнула я. — Ну, прости. Хотела своему, рыжему, помочь, а только хуже сделала. Твоих подельников теперь так просто не отпустят... Что ж ты вместе со мной на них толпу науськивал? Не сердишься теперь на то, что вышло?
— Не сержусь, — засмеялся паренек. — Все равно хотел разбежаться с ними. Уж больно жадные стали. Совсем совесть потеряли. На моих глазах хотели девчушечку милую обобрать... Рыженькую, — он хитро сощурился, а потом наклонился вдруг, хватая меня за руки. — А давай вместе работать будем? Двоим рыжим и везет вдвое!
— Обойдешься, — прошипел Мило, незаметно вырастая за плечом и вешая мне на спину суму. — Уже занято местечко.
Парень не обиделся — только сверкнули белые зубы. Улыбнулся опять...
— Ну, не судьба — так не судьба. Тогда прощайте — пора мне ноги делать отсюда, и поскорее. Если из дружков кто жив останется — битым буду. Ровных дорог вам! — махнул он рукой и скрылся в темноте.
Я рассмеялась.
— Что, Мило, обдурили меня? Как дитя малое попалась!
— С кем не бывает, — вздохнул он. — Идем, госпожа? И нам тоже задерживаться нет резона. Бить, конечно, не будут, а вот задержат — запросто. Та же хозяйка, за погром...
Погром, погром... У меня перед глазами появился словно наяву полутемный зал, чистый и опрятный, ароматные блюда на стойке...
— Мило, — вдруг вспомнила я. — Как твоя рука?
Ученик замялся.
— Заживет, госпожа. Я сам виноват, вел себя неподобающе...
Я покачала головой.
— Это мне виниться надо. Ты как раз дело говорил... Прости меня, Мило.
Медленно, нерешительно я взяла в ладони покалеченную кисть ученика, нежно погладила... и поцеловала.
Мило охнул.
— Зачем... вы это сделали... госпожа? — хрипло спросил он. Ох, а так точно на наставницу не смотрят!
Я отвернулась. И вправду, зачем? И почему теперь смущаюсь? Это ведь не... Я качнула головой, отгоняя непрошеные мысли. Мило — ученик, и точка!
Но красив, мерзавец... Как глаза сверкают... Нет, надо прекращать это, пока не поздно.
— Не знаю, Мило. Сегодня мне напомнили очень важный урок: многие вещи не такие, как кажутся. Пожалуй, и тебе он впору придется, — я встретилась с мальчиком глазами. — Тебе думается, что ты понимаешь кого-то — и вдруг оказывается, что этот человек совсем не таков. Иногда прозревать бывает больно... Идем, Мило, — оборвала я сама себя. — Три дня уже минули, а мы лишь чуть-чуть приблизились к побережью.
— И то правда, — совладал наконец с собою ученик. — Прошу за мной, госпожа...
Нас ждет дорога долгая,
Завитая в кольцо,
Под ноги — галька колкая,
И горький дым в лицо...
Все те же повороты мы
Проходим вновь и вновь,
И теми же заботами
Нам путь попортит кровь...
Друг другу дни — подобные,
Но хоть еще разок
Мы разомкнуть попробуем
Кольцо своих дорог.
Глава четырнадцатая,в которой Лале идет куда-нибудь, а Мило бьет Лале по щекам.
Дорога упиралась в развилку. Пыльный, широкий поток-путь разбегался тремя ручейками-тропками. Самая правая и привлекательная утопала в зелени луговых трав, захлебывалась солнечным светом и, словно опьяневшая от свободы, вприпрыжку неслась по холмам. Средняя тропа, скрюченная, как разбитая радикулитом старуха, спускалась в расщелину, затянутую молочно-густым туманом. Идти по ней мне не хотелось совершенно, но, как гласили карты, это был наикратчайший путь до ближайшей деревни, с уютными тавернами, гостиницами, добрыми людьми, а самое главное — дверями. Третья тропинка уводила под сень векового леса, где с мощных дубовых ветвей, как нечесаная борода, свисали мхи и лишайники, синевато поблескивали мохнатые еловые лапы, а колючие плети ежевики сторожили неосторожного путника в ложбинках между деревьями. Там, в зеленовато-коричневом лиственном сумраке, таинственно мерцали золотисто-прозрачные крылья мотыльков и бледные, свернутые, как улитки, стебли папоротника пробивали в низинах мягкую почву.
— Напомни мне, Мило, — с досадой произнесла я. — Почему мы пошли пешком, а не просто открыли дверь прямо на побережье?
Ученик, небрежно покусывающий травинку, снисходительно улыбнулся мне:
— Вы хотели размять ноги, госпожа. А кроме того, "добраться до моря всегда успеем" — вот ваши слова.
На свежем воздухе, вдали от дворца, всего за несколько дней Мило изменился до неузнаваемости. В этом бродяге с большой дороги было не узнать придворного франта. Неприметная одежда сменила роскошные ало-золотые наряды, нежная кожа обветрилась и загорела, волосы выцвели на солнце белым золотом. Черты лица еще больше заострились, повадки стали уверенней... да и вообще мой мальчик вдруг повзрослел в одно мгновение.
А может быть, это случилось уже давно, просто я не желала замечать?
— Иронизируешь, дорогой? — моя бровь выразительно приподнялась. — А кто еще во дворце говорил, что надо не только обследовать библиотеки, но и к сплетням прислушаться — мол, слухами земля полнится? Или от сказанного откажешься?
— Зачем же сразу отказываться? — Мило перекатил травинку из одного уголка рта в другой. Мне ужасно захотелось подпрыгнуть и выдернуть у него этот суховатый стебелек с метелочкой на конце, так заманчиво покачивающийся в искусанных губах. — Готов даже повторить: порой слухи, что бродят среди простого народа, лучше всяких книг могут подсказать нам ответ на вопрос.
Я топнула ногой в раздражении:
— Вот и ответь, раз ты такой умный, по какой нам дороге пойти. По карте посмотреть — так по любой из них до ближайшей деревеньки по меньшей мере день пути. Хоть назад поворачивай, право слово!
— Обратно идти столько же, красотка.
— Вот и говорю — какую дорогу теперь выбрать... Постой, как ты меня назвал? — изумленно обернулась я к ученику. — Какая я тебе красотка?!
— Это не я сказал, — насупился Мило, выплевывая травинку. — Это он, — и указал пальцем на камень, на котором удобно устроился, вытянув ноги, человек в пропыленном странничьем плаще. Объемный капюшон был откинут за спину, и ветер трепал короткие волосы незнакомца — темные от рождения, но уже изрядно поседевшие, про какие говорят "перец с солью". Лицо было непримечательное — широкие скулы, чуть приплюснутый нос, полные губы... Словом, перед нами был обыкновенный житель равнин, таких и в столице десять на дюжину. Лишь глаза выдавали в нем примесь морской крови — миндалевидные, яркие, с густыми ресницами.
"Откуда он взялся? Только что на дороге только мы одни были!" — пронеслась в голове мысль, и меня захлестнуло любопытством.
— Приветствую! Благодарю за комплимент, — легко поклонилась я незнакомцу. — Как ваше имя, сударь?
Мужчина усмехнулся.
— Оно вам без надобности. Но, если настаиваете, можете звать меня Лиром, — он поднялся на ноги и взглянул на меня исподлобья, опираясь на изогнутый посох. Глаза, показавшиеся мне сначала изжелта-карими, сверкнули травяной зеленью. — Ваши имена можете оставить при себе. На дорогах слишком много бестолковых путников, чтобы запоминать, как кого зовут.
Несмотря на то, что по сути своей слова Лира были обидными, веселый голос и изогнутые в полуулыбке губы не оставили нам возможность ответить иначе, чем заливистым смехом.
— Действительно, не стоит доверять такую драгоценность, как наши имена, первому встречному, — в тон страннику отозвалась я, веселясь, и во второй раз согнулась в поклоне — на сей раз издевательски изысканном, почти придворном. Мило зеркально повторил мой жест.
— Господин Лир, полагаю, здешние дороги вам хорошо знакомы? — вопросительно выгнул бровь ученик, становясь рядом со мною.
