И только мудрый Волчий клан не стал проливать кровь, укрывшись от битвы в дремучих лесах.
Десять лет длилась смута. Дом лежал в руинах. Поля зарастали сорняками, горели терема и целые деревни, мор вздымал крылья там, где люди не успевали хоронить убитых. Но Каор не отступал ни перед чем, огнем и мечом прокладывая путь к трону, и однажды, в день, когда само солнце умылось кровью, подчинил себе последних непокорных.
Медленно поднималась страна из пепла. Гарь зарастала зеленой травой, отстраивались разрушенные усадьбы, отступали болезни. А Черный Змей, теперь уже законный государь, а не бунтовщик, правил твердою рукой, щедро оделяя сторонников и жестоко преследуя непокорных. И в недобрый час вспомнил он о Волках, так и не присягнувших новому правителю. Долго искать мятежный клан не пришлось — всего через месяц возвратились гонцы из лесов с ответом: "Нет над нами государя, а только лишь высокое небо. Не можем мы обещать верной службы тому, кто в крови утопил землю".
Еще трижды направлял Каор посланников к Волкам, но ни один не добился клятвы. Последнего так и вовсе за частокол не пустили — осыпали насмешками да велели убираться восвояси. Не стерпел Черный Змей такой строптивости. Вызвал самого страшного своего слугу, чьего имени никто не знал, а звали его просто Охотником, и повелел ему силой или хитростью, но вырезать всех Волков до последнего.
"Никого не жалей, — приказал Каор. — Старик или ребенок, мужчина или женщина — все должны умереть лютой смертью".
Эти жестокие слова кольнули сердце даже безжалостного Охотника, но не мог он ослушаться приказа. Склонил он голову покорно и молвил:
"Я исполню твою волю. Но это будет последнее, что я сделаю для тебя, а после — не ищи меня ни среди врагов, ни среди друзей".
Так сказал Охотник, и царь не стал ему перечить. Главное — непокорных изжить, а там хоть гори оно огнем.
День миновал, ночь пролетела, а за ней еще день и еще ночь... На третий закат вышел Охотник к поселению, где жили Волки. Не как воин, открыто — как подлый убийца, во тьме. И так велика была его сила, так совершенно искусство, что ни один из Волков, что был в деревне, не пережил ту ночь, всех настигла коварная сталь. И лишь одна девочка сумела спастись, ибо днем заплутала в лесу и вышла к родному дому лишь на рассвете, когда Охотник уже скрылся.
А там — крови по колено, горя по горло. Воют духи предков, словно волки, ищут покоя...
Плачь, Последняя, одна ты на свете осталась!
Три дня собирала Волчица хворост для погребальных костров. А в ночь запылал огонь, обратил тела в пепел — и обрели духи свободу от этого мира. Но каждый, исчезая, оставлял Последней частичку своей силы и наказ отомстить за смерть, шептал о седом Охотнике — об убийце во тьме, да о жестоком царе Каоре, приказавшем не щадить никого. И лишь последняя душа обмолвилась: "Месть сладка, смерть легка. Трудно жить и прощать".
Но Последняя, хоть и была еще ребенком малым, в тех кострах сожгла свою жалость, и сердце, и саму жизнь свою.
День миновал, и ночь пролетела, а за ней еще день, и еще ночь... Так прошло двадцать лет. Давно уже заросло травою и молодыми соснами пепелище Волчьей деревни, а сама память о ней изгладилась. Загремело на всю страну имя Последней Волчицы, прославилась она делами великими. И малый, и старый — все знали о прекрасной деве, не знающей пощады в бою. И так славили Волчицу, что сам царь приказал наградить ее золотом и землями и представить пред его очами.
Привели Последнюю. Гордо выпрямился Каор на троне и произнес такие слова:
"Слава твоя велика, но нет у тебя ни дома, ни богатства. Присягни мне — и получишь все, что пожелаешь, и даже больше".
Но только рассмеялась Волчица, грозно сверкнув потемневшими от гнева очами — как хрустальные осколки в лицо бросила:
"Нет надо мной государя, а есть только небо. Не присягну я тебе, изжившему мой род".
Молвила так — и через миг оказалась у трона. И никто — ни слуги, ни стража не сумели ей помешать. Холодная сталь коснулась горла Каора, и одолел правителя страх:
"Пощади! — взмолился он. — Пусть мои губы отдали приказ, но забрала жизни твоих родичей рука Охотника. Ты найдешь его в дальней усадьбе, у Холодного озера, за Ореховой лощиной".
"Трусов не люблю, — усмехнулась Волчица, — но более не люблю предателей", — и ударила клинком.
От крови багряными стали ее русые косы. Гордо подняв голову, покидала она царский терем, и такой яростью светились очи, что никто не решался ее остановить.
Охотник, услышав о смерти Черного Змея, лишь улыбнулся печально:
"Теперь настал и мой черед".
Путь до Холодного озера за седмицу проходят, а Волчице дорога вдвое длиннее показалась, хоть и пролетела она ее вполовину быстрее, ибо с каждым шагом все яснее вспоминался наказ духа:
"Месть сладка, смерть легка. Трудно жить и прощать"
Повергнет Волчица во прах последнего врага... А что с нею дальше станет? Ведь прав был Каор: нет у Последней ни дома, ни богатства. Никто не ждет ее... А слава... Что слава? Год прошел — и умолкли людские пересуды.
Долго ли, коротко ли — вышла Волчица к терему Охотника. Входит в первую комнату — там пусто. И во второй, и в третьей... Лишь потом догадалась она в сад спуститься. А там, под цветущими яблонями, ждал Волчицу враг, от чьей руки весь род ее погиб.
Увидел Охотник Последнюю... и встал на одно колено.
"Бей, — говорит. — Я давно тебя ожидаю".
Глядит на него Волчица — а рука не поднимается.
Не стар охотник, да сед — много горя видел.
Голубы его очи, как река в ясный день — а Волчице все чудится в них пепел хлопьями да кровь алая.
Меч легко опустить... но что дальше делать?
"Почему же ты медлишь? — молвит Охотник. — Не за смертью ли ты моей пришла?"
А Волчица вдруг рассмеялась — и решилась.
"Нет, — качает головой. — Не за смертью. За жизнью. Ты мой род погубил, клан разорил — тебе его и из праха поднимать".
Так и осталась Последняя жить в доме Охотника. Весною вплела в его волосы брачную ленту. Осенью — сын родился. Старший. Леаром назвали — Счастливым.
Ведь умереть — это легко. А ты жить попробуй.
Я замолчала. Потрескивал костер. Глаза Мило горели восхищением, как много-много лет назад, когда он впервые услышал из моих уст эту легенду. Чувствуя сухость в горле, я отхлебнула давно остывший настой.
— Чудная легенда... — выдохнул купец. — Никак не пойму, то ли страшная, то ли светлая.
— Светлая, — уверенно сказала Сара. — Ведь сын родился, — улыбнулась она.
И ведь не поспоришь.
— Ну, а вы что скажете? — повернулась я к Каре-Ток. — По сердцу пришлась легенда?
— Ой, по сердцу, — согласилась женщина. В глазах ее блеснули слезы. — Да только я уже слышала ее... Давным-давно, от супруга своего покойного. Он тоже сказителем был, все земли исходил... Спасибо, что напомнили мне о нем. Словно опять свиделись, эх... А в благодарность позвольте мне поведать вам короткую историю. Нет в ней ни любви, ни особого смысла... Сорок лет назад, когда я еще была молодой и беспечной, встретился мне один странник. Сколько времени прошло, а я все его помню: не особенно высокий, да статный, сероглазый, коса длинная — соль с перцем, а в ней лента желтая. А одежа вся — черная-черная, хоть бы нитка цветная. Много историй рассказал он тогда мне и моему мужу, но одна запомнилась особенно — о Господине Волн Морских.
Я вздрогнула. Мило выронил изжеванную травинку. Неужели — в яблочко попали? Немудрено — уже полмесяца по тавернам людей расспрашиваем, пора бы и на след выйти.
-... а звучит она так. Живет на берегу Господин Волн Морских. На голове его венец жемчужный, а в руках — три флейты. Первая зовется Сомнением. Как подует он в нее, так слетается множество духов. Те, кого они коснутся, будут видеть вокруг себя только врагов, никаким словам не веря. Вторая флейта — Гордыня. Те, кто услышат ее звук, начнут думать, что сильнее их на всем белом свете не сыскать, и станут слепы к опасностям. А третья флейта зовется Погибелью. Едва умолкнут песни первых двух, как дунет он в нее — и придет со дна морского страшная волна, и сметет с лица земли и города, и воинства, и царские дворцы. И станет тогда Государь Волн Морских — Государем Всего Света. Вот такую историю рассказал мне сорок лет назад незнакомец...
Сердце мое чуть не остановилось, а потом забилось бешено.
— Мило! — я залпом осушила чашку и вскочила. — Не история, а подарок просто! — мой голос чуть не сорвался на крик. Мило украдкой скорчил мне зверскую рожу: мол, наставница, возьмите себя в руки. Я опомнилась и поклонилась сотрапезникам. — Простите мое волнение и посудите: сколько ни брожу — а такой истории не слышала, как тут не радоваться. Позвольте нам с Мило отлучиться и записать ее, пока она еще свежа в памяти...
— Да, конечно, — согласился Менатеру, глядя на меня с удивлением. Я скромно потупила глаза. Вот и подвели меня манеры шутовки. Сказительнице не положено скакать и руками махать... — Да мы уже скоро спать ложиться будем. Сазо уже, думаю, подремал, он будет первым за костром следить. Потом — я, а последним — ты, Мило. Пойдет?
— Пойдет, — согласился ученик. Мне стало смешно: неужто станет бодрствовать полночи? Или все-таки вспомнит, что он волшебник, колдовством огонь напитает? — Погодите только, пока мы историю запишем, — отвесил он шутливый поклон и отправился к телеге.
Я тепло улыбнулась старой Каре-Ток.
— Моя вам благодарность, добрая женщина. Давно не случалось слышать такой занятной легенды.
— Пустое, — проворчала она. — С твоей легендой моя и рядом не стояла...
— А это с какой стороны посмотреть, — подмигнула я и шмыгнула вслед за Мило.
Отойдя подальше и от костра, и от телеги, где продолжал отсыпаться возница, я подпрыгнула от радости и прошептала горячо:
— Это оно, Мило! Нюхом чую — оно! Удача сама в руки идет!
Авантюрин нахмурился. Он моего восторга не разделял.
— Кто знает, госпожа... А кем, по-вашему, может быть этот Господин Волн Морских из легенды?
— Намекаешь на первого в раскладе одного из прибрежных Домов? — догадалась я. — Право, не знаю... Много больших государств граничит с морем: Дом Волн — весьма подозрительное совпадение, Дом Песка и Раковин с государем Ларрой, Дом Зверей, Дом Прибрежных Скал, Дом Кораблей... И в каждом есть Лорд. Нет, полагаться на одно имя нельзя. Да и сама легенда может оказаться иносказанием. Мне, например, никогда не приходилось слышать об этих трех флейтах. А вдруг вся история — просто пособие для начинающего государя? Мол, сначала поссорь своих врагов, после приучи их думать, что ты слабее... а потом ударь со всей силою — и станешь государем. Похоже на правду?
— К сожалению, — приуныл Мило и с досадой рванул травинку. Я ударила его по рукам — хватит уже всякую гадость в рот тащить. Никогда прежде за своим учеником таких глупых привычек не замечала. — Наверное, придется все же искать сведения в библиотеке на Лунной косе.
— Пожалуй, что так, — согласилась я, задирая голову к звездному небу. Несмотря на то, что почти весь день мне пришлось проспать в телеге, чтобы не слушать песен Мило, сейчас мои веки вновь тяжелели. — Но теперь мы хотя бы знаем, о каких легендах спрашивать в первую очередь. Молодец, Мило, что настоял на том, чтобы я не сразу туда ключом дверь открыла. Такую историю бы упустили!
Ученик только усмехнулся и положил мне руки на плечи, разворачивая лицом к себе. Глаза у него были странно задумчивые.
— Скажите, госпожа... А та легенда, о Последней и Охотнике... Как вы думаете, о чем она?
Я пожала плечами с недоумением. С чего это вдруг Мило заинтересовался старой, много раз уже слушанной сказкой?
— Как о чем? О мести и прощении, конечно... А ты считаешь иначе?
Авантюрин смешался. Мне вдруг отчего-то вспомнилось, как сегодня у меня голову повело от запаха его — земляника и мед, и я уткнулась носом Мило в грудь. Раньше обнимать ученика не было зазорно, так чего же теперь стыдиться? Ну и наплевать на тот поцелуй. С Лило-из-Грез я делила ложе, и все равно он долго оставался не только моим возлюбленным, но и другом...
А Мило — это всегда мой Мило, пусть он и ведет себя странно, терзаясь глупыми проблемами.
— Я считаю, госпожа... — хрипло произнес Авантюрин, ласково проводя рукой по моим волосам. — Я считаю, что легенда о том, что иногда стоит взглянуть на привычные вещи... по-иному... вдруг тот, кого вы считали... кем-то другим... может стать вам... ближе... и...
— Тьфу на тебя, Мило, — вынужденно рассмеялась я, ударяя его кулачком в грудь и отстраняясь. — Тебе что, отвар в голову ударил? Странно, травки-то все обычные... Или ты туда лисью ягодку кинул?
Ученик покраснел и отвернулся. Ох, ни при чем здесь ягоды... Хотя рыжие лисы — очень даже при чем...
— Я... пойду спать. Да, точно. Только вот кружки схожу в ручье помою, — невнятно пробормотал он и бегом кинулся к костру. Вот ведь смешной!
"Эх, Лале, Лале, ну и влипла же ты в неприятности", — посетовала я и пошла к телеге — доставать одеяла и спать укладываться. Сейчас лето, земля теплая...
...Я вновь оказалась там — на каменном пятачке между двумя безднами, в пропитанном гарью тумане. И вновь осыпались вниз камни, увлекая меня за собою...
Но на сей раз я не боялась. Однажды Мило спас меня — придет на помощь и теперь.
...Ручейки гальки с песком все текли и текли вниз. "Где же ты, Мило, — думала я с отчаянием. — Разбуди меня, не дай упасть..."
Вдруг невесть откуда налетели мохнатые, густо-красные, как сухая кровь, мотыльки. Забились вокруг, закружились. Я взмахнула руками, отгоняя их... и потеряла равновесие.
— Он не придет, — рассмеялся кто-то в тумане жутко и высоко. — Ты одна, Лале. Ты всегда одна.
Нога сорвалась с камня, и я полетела вниз, вниз, в горький туман, а мотыльки вились рядом с лицом, заглушая крик...
— Нет! — хрипло выдохнула я... и проснулась.
Ох, ну и привиделось же. Никому такого не пожелаю. Пропасть, бабочки, туман... Не иначе, ворон на меня своим черным оком глянул.
Я села, протирая глаза. Кажется, уже занимался рассвет. Небо светлело. В рощице заливалась какая-то ранняя птица. Мир вокруг дышал спокойствием и необыкновенной чистотой, какая бывает только на рассвете. Мило безмятежно дремал у пылающего костра, и ведать не ведая о моем кошмаре. Я досадливо помотала головой: эк не вовремя его разморило! Мог бы и покараулить мой покой, а поспать днем...
В волосах что-то зашуршало. Я взвизгнула, как ошпаренная, и подскочила, на сей раз уж точно перебудив всех своих спутников. Мило взвился на ноги и в два прыжка очутился рядом со мною.
— Что с вами, госпожа? — тревожно спросил он, заглядывая мне в лицо. Взгляд у него был шальной со сна. — Что случилось?
— На голове... шевелится... — только и смогла пискнуть я. Над бортом телеги поднялась растрепанная русая макушка Сары, и следом — Менатеру, испуганного и ничего не понимающего.
Мило осторожно провел рукою по моим рыжим кудрям.
— Зря пугаетесь, госпожа... Это всего лишь бабочка присела на волосы. Видно, перепутала вас с прекрасным цветком, — пошутил он немного неловко.
