Мило...
Не раздумывая больше, я отворила дверь в покои ученика.
В комнатах было темно и прохладно. Неуловимо пахло специями — корицей, кардамоном, гвоздикой, ванилью, немного — миндальным маслом и южными орехами. Подушки были небрежно раскиданы по диванам и ковру, ветер разметал на столе свитки. Витрина книжного шкафа была открыта, а на полу поблескивало...
...битое стекло?!
Холодея от почти суеверного ужаса, я бросилась к лампе. Чиркнула камешком о камешек, роняя искру в горючую смесь...
Комната озарилась ровным желтовато-розовым светом. И то, что в полумраке можно было принять за легкий беспорядок, превратилось в разгром. Будто бы кто-то отчаянно сопротивлялся, пытаясь не позволить... что? Кому?
Неужели Мило и впрямь грозила опасность? А я, дура набитая, весь день с Тирле нянчилась! Если с мальчиком что-то случилось...
Так, Лале, успокойся, глотни водички... вон графин стоит у кровати... о-хо-хо... Порассуждай спокойно: Мило могло взволновать твое исчезновение. Паренек он порывистый, да и к тому же волшебник. Может, просто покуролесил малость в комнате, душу отвел, а потом в город отправился — развлекаться?
Ой, не верится. И сердце болит — как будто что-то очень нехорошее с Мило произошло...
Внезапно мой взгляд зацепился за письмо, лежавшее на столе. Уголки его были аккуратно придавлены чернильницей и гладкими камешками-пирамидками, что я подарила Мило на первый день весны с десяток лет назад. Уж больно тщательно расправлен был лист бумаги... Такой и не захочешь, а заметишь.
Тщетно пытаясь унять нервную дрожь, я медленно направилась к столу.
На листе было написано одно-единственное слово:
"Попалась".
— Что за вороньи шутки? — пробормотала я, подхватывая письмо, но прямо у меня в руках оно рассыпалось десятком мохнатых красных мотыльков.
— Ну, наконец-то, — обласкал мой слух низкий, до дрожи чувственный голос. — Я заждался тебя... Ла-аль-ле...
— Кирим! — обернулась я, мгновенно закипая от ярости. Если он посмеет что-то сотворить с Мило...
Я встретилась с ним взглядами — и застыла. Ибо передо мной был не лорд Багряного Листопада, искушенный дипломат, взвешивающий каждое слово — о, нет! — а непредсказуемый, опасный и жадный до развлечений Незнакомец-на-Перекрестке.
Словно в первый раз я смотрела на него — и едва узнавала. Когда-то, кажется, целую тысячу лет назад, на балу Ее Величества Тирле, он показался мне именно таким — кроваво-алым, смертельно опасным, темным и страстным:
Пощади! — кинь клич!
Я — хищник, ты — дичь,
Ты слаба — вот судьба:
По плечу хлопнет бич!
Карминово-красным горели губы на белом, как мел, лице. Языками багряного пламени вились вокруг головы глянцевые пряди волос. Сияли в полумраке глаза: один — пронзительно-желтым, другой — синим, как ночное небо. Ночные мотыльки вились вокруг него удушливым облаком, рассыпая с махровых крылышек серо-гранатовую пыльцу.
— Не угадала, милая, — усмехнулся он — будто огнем опалил. — Шайю.
И шагнул вперед — стремительно, будто разом заполняя все пространство, сминая мою волю, как тонкую бумагу.
— Где Мило? — хрипло прошептала я, как околдованная, глядя в его лицо. Гладкая белая кожа выглядела так, будто была покрыта лаком. Тронь ее — и разбегутся черной паутиной трещины.
Жутко. До дрожи жутко. Но я должна, обязана быть сильной.
— Где Мило? — повторила я тверже — и бесстрашно заглянула в его горящие глаза.
Шайю склонил голову набок. Огненные пряди колыхнулись — и опали на плечи.
Сердце колотилось в висках. Свет лампы померк. Или это у меня потемнело в глазах?
— Кирим пока заботится о нем, — растянулись в улыбке блестящие, словно темная глазурь цвета киновари, губы. — Но если ты, маленькая моя, хочешь увидеть своего любовника целым и невредимым, то тебе стоит поторопиться... За четыре дня мы изрядно истощили терпение.
— Кто ты? — в упор спросила я. Внутри все кипело и плавилось, словно в котле сумасшедшего — ярость, страх, отчаяние, решимость, ненависть и острая, горячая любовь.
— Незнакомец, — холодные пальцы огладили мою щеку. Я брезгливо дернулась. И с этим... существом... я делила ложе? Не иначе, помрачение рассудка.
Постойте... Незнакомец? Сама карта?
— Как ты пробрался сюда из небытия?
Он усмехнулся вновь. Глаза его словно выжигали мою душу, но я упрямо не отводила взгляда — кусая губы до крови, с трудом борясь со слабостью в коленях.
— Юный Кирим-Шайю оказался столь любезен, что согласился разделить со мною тело и подарить мне свое ночное имя, — от звука его голоса меня вновь бросило в жар. Я сделала шаг назад — и в спину уперся твердый край стола. Холеная рука с золотыми ногтями вновь прошлась по моей щеке, лаская. Но чувствовала я себя так, словно с меня кожу сдирают.
— Значит, он отдал тебе часть своей жизни? — уточнила я, отстраняясь. Находиться рядом с ним становилось все сложнее... Ключ у меня на груди заледенел — ему не под силу было справиться с наваждением такой мощи.
— Именно так... Но я хочу и свою собственную жизнь, — выдохнул мне в лицо Незнакомец. — Мне мало той половинки, которую удалось забрать у этого гордого и самонадеянного мальчишки, Кирима. Приходи в малый королевский кабинет — тот, что лежит в руинах. Там ты сможешь обменять Мило на кое-что, принадлежащее тебе. Поторопись, шутовка...
Короткий смешок — и он разлетелся ворохом кроваво-красных мотыльков.
Я не медлила ни минуты. В один прыжок достигла двери — и распахнула ее в зал с портретами.
Там было темно — хоть глаз выколи. Я остановилась, тщетно пытаясь унять бешено колотящееся сердце... и шагнула во мрак и неизвестность — раз, другой...
На пятом шаге вдруг вспыхнули свечи — все разом. Я оглянулась — и в ужасе застыла.
Во всем зале не было ни единой двери. Укрытые иллюзией или мороком, они заточали меня здесь вернее, чем тысяча засовов.
Отправившись спасать Мило я, кажется, сама угодила в ловушку.
— А вот и ты, Лале, — произнес усталый голос.
Я стремительно развернулась — волосы хлестанули по лицу — и не поверила своим глазам.
Это был Кирим. Но какой!
Без своих обычных западных одежд — в простом темном костюме. Брюки, рубашка, высокие сапоги... Краска с волос смылась — теперь они были цвета воронова крыла, тусклые, прямые. Лицо оставалось бледным и без грима, но теперь отчего-то он выглядел чуточку моложе... если не вглядываться в глаза: мертвые, полубезумные, усталые, обреченные.
Кирим легко удерживал связанного, яростно сверкающего глазами Мило одной рукой, а второй... прижимал к его горлу лезвие. И даже отсюда мне было видно, что оно невероятно острое. Одно лишнее движение...
— Лале! — воскликнул Мило и дернулся. Измученное — ожиданием? пленом? — лицо его озарилось счастьем. — Вы живы!
Сердце мое кольнуло... и я поспешила отвести глаза. Нет, сейчас мне нельзя было подолгу смотреть на Мило. Иначе я не смогу сохранить ясность рассудка...
А так хотелось подскочить к моему ученику! Обнять, прижать к себе...
Но — нельзя.
— Молчи, мальчишка, — едва успел отдернуть клинок Кирим. — Ты же не хочешь огорчить свою наставницу, так?
— Мило, не дергайся, — быстро приказала я, ловя взгляд ученика.
Мальчишка нахмурился. Темные глаза его полыхнули нетерпением и той злостью, которая захватывает нас, когда предмет наших мечтаний и надежд приходит слишком поздно.
— Госпожа...
— Мило! — повысила я голос, и Авантюрин послушно замер — обмяк, словно котенок, неловко подгибая длинные ноги, опустил покорно пушистые ресницы... Будто сдался. Это свойство умных людей — гнев или страх не затмевает им рассудка. Они способны подчиняться, смиряя свои чувства... и это сейчас давало нам с Мило шанс на спасение.
Согласие в действиях — половина успеха. Мы же почти едины...
Вот так, Лале. Спокойствие и уверенность. Правильно.
А теперь — обратить взор к мучителю нашему.
— Я так понимаю, этот мальчишка дорог тебе? — на помятом, утомленном лице Кирима промелькнула тень ярости. — Ты звала его в моих объятиях... Представляла вместо меня? Я так отвратителен тебе, Лале? — с издевкой поинтересовался он. — О, в моих руках ты была, словно воск...
Мило вздрогнул. Заиграли желваки... и мальчишка вновь расслабился, искусственно смиряя свою ярость.
И это придало мне сил.
— Ты жалок, Кирим, — спокойно произнесла я. — Конечно, я звала Мило — ведь я его люблю. Только его! И лишь Мило я желала видеть рядом с собою... А страсть, которую навевают чары Незнакомца, не может заменить истинных чувств. Отравленный родник не утоляет жажды — так вы говорите в Доме Осени?
— Верно, Лале, — усмехнулся Кирим и щекотнул лезвием загорелую кожу на шее Мило — моего умного, сильного, светлого мальчика, совершенно беспомощного в играх карт. Металл окрасился кровью. — А ведь я почти полюбил тебя... Увы, там, где решаются вопросы жизни и смерти, любви не место. А вот что ты выберешь, Лале? Жизнь своего ученика... или ключ?
Я механически отшатнулась, сжимая рукой цепочку. Разум отказывался воспринимать слова.
Отдать... ключ? То есть...
— Что? — глупо переспросила я, не веря своим ушам.
Кирим нетерпеливо дернул подбородком. Мило поднял голову и застыл — недвижный и побледневший, ловящий каждый мой взгляд, готовый в любое мгновение попытаться — ах, почти без надежды на выигрыш! — обратить свою силу волшебника против седьмого в раскладе.
— Мне нужен твой ключ, Лале. Тот, что открывает все двери, — страстно выдохнул Кирим, и усталый взор его зажегся жизнью. — О, я перепробовал все — нанимал убийц, пытался покончить с тобою сам — да, та люстра — моих рук дело, свести с ума — в Доме Дорог, во снах... Подкинул идею глупышу Ларре отправить тебя в Маяк... Думаю, старая моя подруга Архив отдала бы мне твой ключ. И под конец даже соблазнил тебя... Но ты не рассталась с этой драгоценностью даже в минуту страсти! У меня не осталось выбора, Лале, — упрямо наклонил он голову. — Отдай мне ключ, что висит у тебя на шее — и я сохраню жизнь твоему ученику и возлюбленному. Больше того — клянусь, что я не причиню ему никогда вреда, ни прямо, ни косвенно... Принимаешь ли ты мою сделку? Если ты сбежишь — я не оставлю тебя в покое, клянусь! Я изведу все, что тебе дорого...
Слова никак не желали укладываться в голове. Разум тщился осознать невероятное, нежеланное, страшное...
Извести все, что дорого... мне?
А Мило?
Само мое существование несет опасность для него?
Мне лучше уйти?
Да... кажется, да...
Дзинь! Оборвалась последняя ниточка, что привязывала меня к этому миру.
Я обернулась.
В королевском кабинете царила разруха — под стать моей душе. Разлетелся в щепки стол, и стекла в окнах осыпались прозрачными осколками, изорвались ковры...
Единственное, что оставалось нетронутым в зале — это картины. И та, что изображала моего покровителя — Безумного Шута...
И Пустая карта...
Чернота, рассеченная молнией. Дверь... и бесконечная дорога за нею. Подарок Тарло...
Я улыбнулась. Горло свело, как судорогой.
Прости меня, Мило. Боюсь, нам не по пути... Хотела бы я вернуть время назад, чтобы изменить все — да уже поздно.
Музыка бесконечных странствий уже звучит в моей крови, и я не могу противиться ей.
Я уйду — так будет лучше для всех. Кирим не посмеет нарушить клятву... бесполезную для него. Ты — отгорюешь и забудешь обо мне.
И, может быть — я так надеюсь на это! — когда-нибудь простишь свою глупую наставницу.
— Принимаю, — голос мой зазвенел серебряным колокольчиком. Только не поддаться соблазну, не посмотреть на Мило... иначе я просто не смогу — стоит лишь увидеть его темные глаза, шелк его волос, вспомнить вкус губ.... — Забирай ключ, что висит у меня на цепочке... Но поклянись прежде, что не причинишь Мило вреда — ни прямо, ни косвенно... И забудешь о нем, как только получишь ключ. Зачем тебе он, к слову?
— Клянусь, — веско произнес Кирим. — А ключ... он вернет мне свободу! Я открою дверь в небытие — и выпущу Шайю на волю... и получу обратно свое имя. И жизнь. Я устал быть Незнакомцем! Я хочу стать... просто... живым... свободным...
Каждое следующее слово звучало все тише и глуше. Я грустно улыбалась — как знакомо мне это было! Да только не в карте дело.
Никакой ключ не может даровать свободу — уж мне ли не знать.
Она или течет в крови — или манит обещанием в небесах. Иного не дано.
Мы сами творцы своей свободы.
Жаль, что я поняла это так поздно.
Медленно сняла я цепочку. Взвесила в последний раз в руке тяжелый, резной, золотой ключ.
Раскачала — и кинула:
— Лови, Кирим. Сделка свершилась.
Он легко ухватил ключ в воздухе — и небрежно чиркнул лезвием, рассекая стягивавшие Мило веревки. Авантюрин стряхнул с себя обрывки, как хлам — и неловко, заплетаясь на затекших ногах, шагнул ко мне.
Драгоценный, родной, светлый, добрый, любящий... Мой Мило...
Но я лишь грустно покачала головой — и отступила...
Назад, к Пустой карте.
Мир виделся мне смутно, как через тонкий мокрый шелк. И так же запоздало доходили до сердца болезненные уколы тоски.
— Неужели я... победил? — неверяще прошептал Кирим, оглаживая пальцами холодный металл. — Неужели...все не зря?
Я рассмеялась. И что-то было в этом смехе, что заставило Мило остановиться, а Кирима — поднять голову.
Ладонь моя уже лежала на прохладном полотне картины. Одно движение — и пальцы сомкнутся на нарисованной ручке... что дальше?
Почему по щекам моим текут горячие, соленые слезы?
Только не смотреть на Мило. Не смотреть. Я перетерплю — ради нас обоих.
— Ключ в твоих руках не отомкнет ни одной двери... Разве что старый комод в поместье Опал, — медленно проговорила я. — Это — просто символ. Старый дар Холо, моего наставника... А Ключ от всех дверей — это я сама, Лале Опал... И нет в этом мире того, кто стал бы моим Хранителем. Прощай, Кирим, — улыбнулась я сквозь слезы. Отчего-то мне было очень легко, почти до боли. — Желаю тебе отыскать свою собственную свободу. Прощай и ты, Мило... и прости меня. Пожалуйста... Прости...
— Лале! — крикнул Мило, кидаясь ко мне. — Лале, нет!
Но я уже повернула ручку — и шагнула в картину.
Слезы ослепили меня. Грудь стиснуло. В изнеможении я опустилась на холодные каменные плиты. В обе стороны тянулся длинный, темный коридор со множеством дверей — но мне не хотелось открывать ни одну из них.
Я ушла... и потому не видела больше ничего.
Я не видела, как захохотал безумно, выронив бесполезный ключ, Кирим. Он запрокинул голову, запустил пальцы в волосы — а из кармана посыпались на пол серебряным дождем маленькие колокольчики.
Я не видела, как захлебываясь криком, задыхаясь от ярости и боли колотил Мило кулаками в картину, как бессильно сполз он по стене, не сдерживая стона.
И того, как соткался из воздуха статный черноволосый мужчина с желтой лентою в косе, я тоже не видела.
Он оглядел зал, усмехнулся... и покачал головой:
