|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
ГОРОД (1904 — 1908)
Из Примечаний к данному разделу в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
"
Впервые цикл из пяти стихотворений под заглавием "Город" появился в альманахе "Гриф" (1905)... В рецензии на альманах Г. Чулков обратил внимание на своеобразие блоковской урбанистической лирики: "Это не тот город, который волновал Эмиля Верхарна и Валерия Брюсова: у Александра Блока нет сгущенного реализма( ... ). Поэзия Блока призрачна и прозрачна" (ВЖ. 1905. N'2 2. С. 318).
...В сборник "Нечаянная Радость" (II2) вошло 17 стихотворений из будущего раздела... В предисловии к сборнику поэт выстроил сквозной лирический сюжет трех "городских" разделов ["Магическое", "Перстень-Страданье", "Покорность" ]: "... в магическом вихре и свете, страшные и прекрасные видения жизни: Ночи — снежные королевы — влачат свои шлейфы в брызгах звезд. На буйных улицах падают мертвые, и чудодейственноґтерпкий напиток, красное вино, оглушает, чтобы уши не слышали убийства, ослепляет, чтобы очи не видели смерти. И молчаливая девушка за узким окном всю ночь ткет мне мой Перстень-Страданье; ее работа рождает во мне тихие песни отчаяния, песни Покорности".
...В следующий сборник — "Земля в снегу" (ЗС) — Блок ввел раздел "Мещанское житье".
...Во вторую книгу "Собрания стихотворений" (1911 г.) (II2) Блок включил 36 текстов будущего раздела: четыре — в раздел "Весеннее" и пять — в раздел "Отравы"...
Стихотворения Города составили основной корпус текстов в трех разделах книги: "Магическое", "Перстень-Страданье" и "1905".
"
Позже Блок все заголовки разделов — все подсказки! — убрал. Может, ему показалось, что всё это бесполезно? Ведь ясно пишешь: "Магическое"! А потом читаешь в рецензиях:
Из Примечаний к данному разделу в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
"
"Сквозь нагромождение душного мещанского мирка, как бы заваливающего душу предметами маленькой стиснутой коробочки жизни, сквозь все это жалкое уродство, плесень, крохоборство, тиски нищеты, нужды, грубые искривления жизни неудержимо прорывается хотя бы и искалеченное, извращенное человеческое чувство, в котором препятствия и уродства мещанства создали особую жгучесть. особую раскаленность, особую прелесть мучительства и жажды. Надо бы как бы свалить грязное и вонючее тряпье с души человеческой, чтобы обнажить ее первоначальный голос, песню ее муки, ее жажды, ее мгновенных радостей или восторгов" (Н. Кадмии [Абрамович Н.Я.]. История русской поэзии. М., 1915. Т. 2. С. 285)
"
То есть Блока читали и читают как Чехова или Горького... Даже тогда, когда уже были опубликованы его дневники:
"К ноябрю началось явное мое колдовство [выделено Блоком], ибо я вызвал двойников ("Зарево белое...", "Ты — другая, немая...").
Ал. Блок. Из дневника 18-ого года о весне-лете 901-ого.
...даже после опубликованной ещё 910-ом году статьи "О современном состоянии русского символизма":
"...Как бы ревнуя одинокого теурга к Заревой ясности, некто внезапно пересекает золотую нить зацветающих чудес; лезвие лучезарного меча меркнет и перестает чувствоваться в сердце.
...Для этого момента характерна необыкновенная острота, яркость и разнообразие переживаний.
...Переживающий все это — уже не один; он полон многих демонов (иначе называемых "двойниками"), из которых его злая творческая воля создает по произволу постоянно меняющиеся группы заговорщиков. В каждый момент он скрывает, при помощи таких заговоров, какую-нибудь часть души от себя самого.
...Все они рыщут в лиловых мирах и, покорные его воле, добывают ему лучшие драгоценности — все, чего он ни пожелает: один принесет тучку, другой — вздох моря, третий — аметист, четвертый — священного скарабея, крылатый глаз.
...Жизнь стала искусством, я произвел заклинания, и передо мною возникло наконец то, что я (лично) называю "Незнакомкой": красавица кукла, синий призрак, земное чудо.
...Незнакомка. Это вовсе не просто дама в черном платье со страусовыми перьями на шляпе. Это — дьявольский сплав из многих миров, преимущественно синего и лилового. Если бы я обладал средствами Врубеля, я бы создал Демона; но всякий делает то, что ему назначено.
... Реальность, описанная мною, — единственная, которая для меня дает смысл жизни, миру и искусству. Либо существуют те миры, либо нет. Для тех, кто скажет "нет", мы остаемся просто "так себе декадентами", сочинителями невиданных ощущений, а о смерти говорим теперь только потому, что устали.
За себя лично я могу сказать, что у меня если и была когда-нибудь, то окончательно пропала охота убеждать кого-либо в существовании того, что находится дальше и выше меня самого; осмелюсь прибавить кстати, что я покорнейше просил бы не тратить времени на непонимание моих стихов почтенную критику и публику, ибо стихи мои суть только подробное и последовательное описание того, о чем я говорю в этой статье, и желающих ознакомиться с описанными переживаниями ближе я могу отослать только к ним..."
Метафоры все это! — до сих пор пишут критики...
"...стихи автобиографичнейшего из поэтов рассматриваются не как документы, зачастую совершенно буквально отображающие события и процессы его личной жизни, а как некие художественные величины, смысл которых — только в высоте их чисто поэтического качества да в заключённых в них отзывах на внешнюю действительность эпохи. Между тем Блок принадлежит к категории поэтов, стихи которых могут оказывать художественно-эмоциональное воздействие на кого угодно, но человек, лишённый мистического чувства и опыта, так же бессилен "разобраться" в Блоке, как бессилен осмыслить теорию относительности тот, кто не обладает знанием высшей математики. Этот изъян будет щедро восполнен со временем."
Даниил Андреев. "Роза Мира". Книга X. Глава 5. "Падение вестника"
Книга "Роза мира" была закончена в 1958 году. То есть прошло полвека, мистицизм вроде бы больше не является статьей уголовного кодекса, но "щедрого восполнения" нет.
В книге "Город" — впечатления от одного из таких миров, который видимо стал для Блока своеобразной ловушкой. В период "тома I" "каменные дороги" водили его и легендарную Грецию, и в легендарный Египет, и в легендарную Палестину, теперь — тупик. Всемирный град, и всё.
Даниил Андреев в той же своей книге опишет этот Город прозой:
"...Сперва — двумя-тремя стихотворениями, скорее описательными, а потом всё настойчивее и полновластней, от цикла к циклу, вторгается в его творчество великий город. Это город Медного Всадника и Растреллиевых колонн, портовых окраин с пахнущими морем переулками, белых ночей над зеркалами исполинской реки, — но это уже не просто Петербург, не только Петербург. Это — тот трансфизический слой под великим городом Энрофа, где в простёртой руке Петра может плясать по ночам факельное пламя; где сам Пётр или какой-то его двойник может властвовать в некие минуты над перекрёстками лунных улиц, скликая тысячи безликих и безымянных к соитию и наслаждению; где сфинкс "с выщербленным ликом" — уже не каменное изваяние из далёкого Египта, а царственная химера, сотканная из эфирной мглы... Ещё немного — цепи фонарей станут мутно-синими, и не громада Исаакия, а громада в виде тёмной усечённой пирамиды — жертвенник-дворец-капище — выступит из мутной лунной тьмы. Это — Петербург нездешний, невидимый телесными очами, но увиденный и исхоженный им: не в поэтических вдохновениях и не в ночных путешествиях по островам и набережным вместе с женщиной, в которую сегодня влюблен, — но в те ночи, когда он спал глубочайшим сном, а кто-то водил его по урочищам, пустырям, расщелинам и вьюжным мостам инфра-Петербурга.
Я говорил уже: среди инозначных слоёв Шаданакара есть один, обиталище могучих тёмных стихиалей женственной природы: демониц великих городов. Они вампирически завлекают человеческие сердца в вихреобразные воронки страстной жажды, которую нельзя утолить ничем в нашем мире. Они внушают томительную любовь-страсть к великому городу, мучительную и неотступную, как подлинное чувственное влечение. Это — другой вид мистического сладострастия — сладострастие к городу, и притом непременно ночному, порочному, либо к удушливо-знойному городу летних предвечерий, когда даже шорох переливающихся по улицам толп внушает беспредметное вожделение. Возникают мимолётные встречи, чадные, мутные ночи, но утоления они не дают, а только разжигают. Из этой неутолимой жажды, из запредельного сладострастия возникает образ, для каждого свой, но тот самый, который всякому, прошедшему этим путём, встречался реально в трансфизических странствиях, забытых полностью или на девять десятых и кажущихся сном. О, не даймон, совсем уже не даймон водил его по кругам этих соблазнов: кто-то из обитательниц Дуггура подменил даймона собой, кто-то из мелких демониц внушал ему всё большее и большее сладострастие, показывая ему такие формы душевного и телесного - хотя и не физического - разврата, какие возможны в Дуггуре - и нигде более.
Я не уверен, что "каждый вечер, в час назначенный", мечтая о своём за уединённым столиком ресторана, Блок видел иначе, как только в мечте, "девичий стан, шелками схваченный", и как "без спутников, одна, дыша духами и туманами, она садится у окна". Но мечтал он о ней и отравлял свои дни и ночи неутолимым томлением потому, что смутно помнил о встречах с нею в Дуггуре."
Последний день
Ранним утром, когда люди ленились шевелиться
Серый сон предчувствуя последних дней зимы,
Пробудились в комнате мужчина и блудница,
Медленно очнулись среди угарной тьмы.
Утро копошилось. Безнадежно догорели свечи,
Оплывший огарок маячил в оплывших глазах.
За холодным окном дрожали женские плечи,
Мужчина перед зеркалом расчесывал пробор в волосах.
Но серое утро уже не обмануло:
Сегодня была она, как смерть, бледна.
Еще вечером у фонаря ее лицо блеснуло,
В этой самой комнате была влюблена.
Сегодня безобразно повисли складки рубашки,
На всем был серый постылый налет.
Углами торчала мебель, валялись окурки, бумажки,
Всех ужасней в комнате был красный комод.
И вдруг влетели звуки. Верба, раздувшая почки,
Раскачнулась под ветром, осыпая снег.
В церкви ударил колокол. Распахнулись форточки,
И внизу стал слышен торопливый бег.
Люди суетливо выбегали за ворота
(Улицу скрывал дощатый забор).
Мальчишки, женщины, дворники заметили что-то,
Махали руками, чертя незнакомый узор.
Бился колокол. Гудели крики, лай и ржанье.
Там, на грязной улице, где люди собрались,
Женщина-блудница - от ложа пьяного желанья -
На коленях, в рубашке, поднимала руки ввысь...
Высоко - над домами - в тумане снежной бури,
На месте полуденных туч и полунощных звезд,
Розовым зигзагом в разверстой лазури
Тонкая рука распластала тонкий крест.
3 февраля 1904
Напомню последнее стихотворение предыдущей книги "Разные стихотворения":
"Твое лицо мне так знакомо,
Как будто ты жила со мной.
В гостях, на улице и дома
Я вижу тонкий профиль твой.
Твои шаги звенят за мною,
Куда я ни войду, ты там...
...Спустилась к речке и запела...
На голос твой колокола
Откликнулись вечерним звоном...
...Но знаю горестно, что где-то
Еще увидимся с тобой.
1 августа 1908"
И вот, начало книги следующей:
...Пробудились в комнате мужчина и блудница...
...И вдруг влетели звуки. Верба, раздувшая почки,
Раскачнулась под ветром, осыпая снег.
В церкви ударил колокол...
...Бился колокол...
Про колокол он тоже уже писал:
"...А над болотом — проклятый звонарь
Бил и будил колокольную медь.
Звуки летели, как филины,
В ночное пространство.
Колокол самый блаженный,
Самый большой и святой,
Тот, что утром скликал прихожан,
По ночам расточал эти звуки.
...Я в туманах бродил.
Люди спали. О, люди! Пока не пробудитесь вы, -
Месяц будет вам — красный, зловещий фонарь,
Страшный колокол будет вам петь!
7 ноября 1906"
И вот, мужчина увиделся с женщиной, а люди проснулись...
— Последний день — Название можно причитать двояко, и как последний день зимы: "...предчувствуя последних дней зимы" и как первый день Апокалипсиса, глашатаем которого станут не четыре грозных ангела, а замызганная блудница.
Но у Блока любая женщина — актор высших сил. Любая. (...что почти от слова — "Люба".)
*
В первоначальной редакции у стихотворения был эпиграф из стихотворения В. Брюсова "Конь Блед".
(А.А. Блок. "Полное собрании сочинений и писем в двадцати томах. Другие редакции и варианты":
Варианты публикации в журн. "Перевал",
Эпиграф Люди! Вы ль не узнаёте Божьей Десницы?
Брюсов)
В той маленькой поэме стихотворении Конь Блед Апокалипсиса появился на переполненной улице города:
"И внезапно — в эту бурю, в этот адский шепот,
В этот воплотившийся в земные формы бред,-
Ворвался, вонзился чуждый, несозвучный топот,
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
