| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
И вниз к ним не пробьется
...Ясный, Кроткий, Златолатный,
Кем возвысилась Москва!
Ангел, Мученик, Посланец...
Но поэту нет дела до исхода их вечного поединка.
Пусть последняя победа
Довершится без меня!..
Я бегу на воздух вольный...
Он надеется, он ждет:
Не мелькнет ли луч в светлице?
Не зажгутся ль терема?
Не сойдет ли от божницы
Лучезарная Сама?
Ведь:
"...Каждый конек на узорной резьбе
Красное пламя бросает к тебе.
Купол стремится в лазурную высь.
Синие окна румянцем зажглись.
Все колокольные звоны гудят.
Залит весной беззакатный наряд.
Ты ли меня на закатах ждала?
Терем зажгла? Ворота отперла?
28 декабря 1903"
Обман
В пустом переулке весенние воды
Бегут, бормочут, а девушка хохочет.
Пьяный красный карлик не дает проходу,
Пляшет, брызжет воду, платье мочит.
Девушке страшно. Закрылась платочком.
Темный вечер ближе. Солнце за трубой.
Карлик прыгнул в лужицу красным комочком,
Гонит струйку к струйке сморщенной рукой.
Девушку мани'т и пугает отраженье.
Издали мигнул одинокий фонарь.
Красное солнце село за строенье.
Хохот. Всплески. Брызги. Фабричная гарь.
Будто издали невнятно доносятся звуки...
Где-то каплет с крыши... где-то кашель старика...
Безжизненно цепляются холодные руки...
В расширенных глазах не видно зрачка...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Как страшно! Как бездомно! Там, у забора,
Легла некрасивым мокрым комком.
Плачет, чтобы ночь протянулась не скоро -
Стыдно возвратиться с дьявольским клеймом...
Утро. Тучки. Дымы. Опрокинутые кадки.
В светлых струйках весело пляшет синева.
По улицам ставят красные рогатки.
Шлепают солдатики: раз! два! раз! два!
В переулке у мокрого забора над телом
Спящей девушки - трясется, бормочет голова;
Безобразный карлик занят делом:
Спускает в ручеек башмаки: раз! два!
Башмаки, крутясь, несутся по теченью,
Стремительно обгоняет их красный колпак...
Хохот. Всплески. Брызги. Еще мгновенье -
Плывут собачьи уши, борода и красный фрак...
Пронеслись, - и струйки шепчутся невнятно.
Девушка медленно очнулась от сна:
В глазах ее красно-голубые пятна.
Блестки солнца. Струйки. Брызги. Весна.
5 марта 1904
Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
" — Утро. Тучки. Дымы. Опрокинутые кадки. — Зеленые кадки ставились на петербургских тротуарах под водосточными трубами (см.: Добужинский М.В. Петербург моего детства// Он же. Воспоминания. М., 1987. С. 10).
— По улицам ставят красные рогатки. — М.В. Добужинский вспоминает: "Иногда панель загораживалась рогатками — дворники сбрасывали с крыши снег ( ... ) Летом мостовые повсюду чинились, ( ... ) и красные рогатки загораживали половину улицы" (Там же. С. 10 — 11).
Анна Ахматова. "Поэма без героя":
"Ветер, не то вспоминая, не то пророчествуя, бормочет:
...На Галерной чернела арка,
В Летнем тонко пела флюгарка,
И серебряный месяц ярко
Над серебряным веком стыл.
Оттого, что по всем дорогам,
Оттого, что ко всем порогам
Приближалась медленно тень,
Ветер рвал со стены афиши,
Дым плясал вприсядку на крыше
И кладбищем пахла сирень.
И царицей Авдотьей заклятый,
Достоевский и бесноватый,
Город в свой уходил туман.
И выглядывал вновь из мрака
Старый питерщик и гуляка,
Как пред казнью бил барабан...
И всегда в темноте морозной,
Предвоенной, блудной и грозной,
Жил какой-то будущий гул..."
Вот этот "Город" — достоевский и бесноватый" увидел Блок, вот, вот этот гул за десятилетие до Ахматовой услышал он. В стихотворении "Петр" он дал его общую картину:
"...Там, на скале, веселый царь
Взмахнул зловонное кадило,
И ризой городская гарь
Фонарь манящий облачила!
Бегите все на зов! на лов!
На перекрестки улиц лунных!
Весь город полон голосов
Мужских - крикливых, женских - струнных!..
22 февраля 1904"
В этом он пригляделся к одному из этих "перекрестков лунных улиц", где "...невинность из угла // Протяжно молит о пощаде":
В пустом переулке весенние воды
Бегут, бормочут, а девушка хохочет.
Пьяный красный карлик не дает проходу,
Пляшет, брызжет воду, платье мочит.
Девушке страшно. Закрылась платочком.
Темный вечер ближе...
Красный карлик... С ним — некоторая путаница. В предыдущей книге "Разные стихотворения" он уже появлялся, он — и мелкая нечисть:
"В голубой далекой спаленке
Твой ребенок опочил.
Тихо вылез карлик маленький
И часы остановил.
Всё, как было. Только странная
Воцарилась тишина...
4 октября 1905"
...и спутник Незнакомки:
"...Я сдавлен давкой человечьей,
Едва не оттеснен назад...
И вот — ее глаза и плечи,
И черных перьев водопад...
Проходит в час определенный,
За нею — карлик, шлейф влача...
И я смотрю вослед, влюбленный,
Как пленный раб — на палача...
Она проходит — и не взглянет,
Пренебрежением казня...
И только карлик не устанет
Глядеть с усмешкой на меня.
Февраль 1908"
Это было в предыдущей книге, но будет только через 4 (четыре) года. Так это было или будет?
Впрочем, очень похож на него "Иммануил Кант" из "Распутий" . Тогда он писал Белому: "...мне во сто раз хуже жить теперь, чем прежде". И вот тогда когда ему было во сто раз хуже, чем накануне его объяснеия с Л.Д., когда он практически решился на самоубийство, вот тогда и появился этот "философ", позже на него только напялят красный кафтан и он пустится развлекаться:
"Сижу за ширмой. У меня
Такие крохотные ножки..
Такие ручки у меня,
Такое темное окошко...
Тепло и темно. Я гашу
Свечу, которую приносят,
Но благодарность приношу.
Меня давно развлечься просят.
Но эти ручки... Я влюблен
В мою морщинистую кожу..
Могу увидеть сладкий сон,
Но я себя не потревожу
Не потревожу забытья,
Вот этих бликов на окошке
И ручки скрещиваю я,
И также скрещиваю ножки.
Сижу за ширмой. Здесь тепло
Здесь кто то есть. Не надо свечки
Глаза бездонны, как стекло.
На ручке сморщенной колечки.
18 октября 1903"
Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
"Андрей Белый воспринял "Обман" как предчувствие надвигающейся "опасности". "Молюсь о том, — писал он Блоку 28 марта 1904 г., - чтобы Ты спокойно и счастливо "существовал" среди весенних "струек", "брызг", "опрокинутых кадок". Чувствую я, что Ты находишься на каком-то "междудорожьи" и молю господа о ниспослании Тебе сил. ( ... )Лик безумия сходит на мир, и все мы стоим перед страшґной опасностью. Опасность, грозящую мне, я усмотрел в веянии, исходящем от Твоего стихотворения: "плывут собачьи уши, борода и красный фрак" ... Вот "оно", вот именно ... " (Блок и Белый. С. 75).
В письме к Э.К. Метнеру в мае 1904 г. Белый снова обращается к образам данного стихотворения: "Почти у всех членов нашего кружка с аргонавтическим налетом были ужасы — сначала мистические, потом психические и наконец реальные ( ... ) Потом я уже узнал, что Блок тоже погибал внутренне за эти дни (началом ужаса у него были стихотворения о карлике с девушкой и тому подобные)" (Л Н. Т. 92. Кн. 3. С. 213).
По мнению Блока, в "Обмане" отразилось не только нагнетание, но и "разрешение" "ужасов" и преодоление "страха". ""Лик безумия, сошедший в мир" - и притом нынешнего нашего безумия, — отвечает он Белому 7 апреля 1904 г.,— грозил и прежде. Но знаешь ли? Он разрешит грозу и освежит. Я спал и видел холодные сны (в буквальном смысле). ( ... ) Среди бела дня снился мне кошмар об "опрокинутых кадках" и девушке с карликом. Но вдруг я ( ... ) смотрю: ( ... ) погас огонек, бежавший по шнурку, готовый, казалось, зажечь тысячи свечей. И темно. Прежних лиц я уже не вижу, страх перед ними отошел ( ... ) Больше некого бояться ( СС-88 . С. 98).".
"Вечность бросила в город..."
* * *
Вечность бросила в город
Оловянный закат.
Край небесный распорот,
Переулки гудят.
Всё бессилье гаданья
У меня на плечах.
В окнах фабрик - преданья
О разгульных ночах.
Оловянные кровли -
Всем безумным приют.
В этот город торговли
Небеса не сойдут.
Этот воздух так гулок,
Так заманчив обман.
Уводи, переулок,
В дымно-сизый туман...
26 июня 1904
Ал. Блок. Из дневника 18-ого года о весне-лете 901-ого:
"...закаты брезжат видениями, исторгающими слезы, огонь и песню..."
И:
"...произошло то, что я определял, как Видения (закаты)".
Но это было у него — у "пророка и обладателя тайны", это было в 901 году "в поле за Старой Деревней", в здесь — город. Здесь и сейчас:
Вечность бросила в город
Оловянный закат.
Край небесный распорот...
Это в 901-ом году в разгар Мистического лета у Фабрики он и в груде камней увидит "истинное чудо":
"Признак истинного чуда
В час полночной темноты —
Мглистый мрак и камней груда,
В них горишь алмазом ты.
29 июля 1901. Фабрика"
Здесь у многих "фабрик" — "оловянные кровли".
Это там: "Ты" просияла "лазурью золотою", а этот город:
В этот город торговли
Небеса не сойдут...
Потому что "сизый туман" — это угарный газ, отравляющий всё:
"...Сизый стелется дымок,
Рдеет красный уголек."
("Угар")
"Город в красные пределы..."
* * *
Город в красные пределы
Мертвый лик свой обратил,
Серо-каменное тело
Кровью солнца окатил.
Стены фабрик, стекла окон,
Грязно-рыжее пальто,
Развевающийся локон -
Всё закатом залито.
Блещут искристые гривы
Золотых, как жар, коней,
Мчатся бешеные дива
Жадных облачных грудей,
Красный дворник плещет ведра
С пьяно-алою водой,
Пляшут огненные бедра
Проститутки площадной,
И на башне колокольной
В гулкий пляс и медный зык
Кажет колокол раздольный
Окровавленный язык.
28 июня 1904
Стихотворение, в котором сто оттенков красного...
— Блещут искристые гривы // Золотых, как жар, коней — облака, конечно, которые непосредственно у горизонта.
— Мчатся бешеные дива // Жадных облачных грудей — а это, которые ближе к зениту, которым жара не достало...
Стихотворение — непосредственное продолжение предыдущего("Вечность бросила в город"), еще один взгляд на тот же город, затопленный тою же зарею:
"Вечность бросила в город
Оловянный закат.
Край небесный распорот,
Переулки гудят...
26 июня 1904"
И в заглавном стихотворении заря теперь рождает не —
"...закаты брезжат видениями, исторгающими слезы, огонь и песню..." (Ал. Блок. Из дневника 18-ого года о весне-лете 901-ого),
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
