| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Таким образом сюжет книги "Город" становится ещё ближе к пьесе "Незнакомка":
"...Конец улицы на краю города. Последние дома, обрываясь внезапно, открывают широкую перспективу: темный пустынный мост через большую реку. По обеим сторонам моста дремлют тихие корабли с сигнальными огнями... В воздухе порхает и звездится снег.
Звездочет (на мосту)
Ночь полнозвездная светла.
У взора — только два крыла.
Но счет звездам вести нельзя -
Туманна млечная стезя,
И бедный взор туманится...
Кто этот пьяница?
Два дворника волокут под руки пьяного Поэта.
Разъяренные дворники
Он — посетитель кабачка,
И с ним расправа коротка!
Эй, Ванька, дай ему щелчка!
Эй, Васька, дай ему толчка!
Волокут Поэта дальше.
Звездочет
Восходит новая звезда.
Всех ослепительней она.
Недвижна темная вода,
И в ней звезда отражена.
Ах! падает, летит звезда...
Лети сюда! сюда! сюда!
По небу, описывая медленную дугу, скатывается яркая и тяжелая звезда. Через миг по мосту идет прекрасная женщина в черном, с удивленным взором расширенных глаз. Все становится сказочным — темный мост и дремлющие голубые корабли. Незнакомка застывает у перил моста, еще храня свой бледный падучий блеск. Снег, вечно юный, одевает ее плечи, опушает стан. Она, как статуя, ждет."
"Корабли" здесь из предыдущей пьесы — "Король на площади". Там они — действующие персонажи: Город ждал их прибытия, они должны были привезти... Что, кого они должны привезти пояснялось в неоконченной поэме "Ее прибытие", а уж что привезли на деле, осталось неизвестным: Прекрасная Дама "...не ездит на пароходе".
Заглавие и эпиграф создают замкнутое кольцо, которое, может и задумывалось поначалу, но в итоге Блок убрал и то, и другое.
Напомню, что через четыре года в небе над Землею появится необычайно яркая — дневная комета...
"...Большая январская комета 1910 года, или Дневная комета (англ. Daylight comet, то есть видимая при свете дня), официальное обозначение C/1910 A1 — яркая комета, появившаяся в январе 1910 года. По яркости превзошла Венеру.
Комета достигла перигелия 17 января и была видна средь бела дня с величиной -5.0.
После перигелия его величина резко снизилась по мере того, как он переместился в небеса Северного полушария. Но великолепный пылевой хвост компенсировал затемнение, и к началу февраля он растянулся до 50®. ( https://hightech.fm/2021/04/01/great-comet )
Да, а Ванька, которому предлагали дать щелчка поэту, ещё появится — в поэме "12":
"— А Ванька с Катькой — в кабаке...
— У ей керенки есть в чулке!
— Ванюшка сам теперь богат...
— Был Ванька наш, а стал солдат!
— Ну, Ванька, сукин сын, буржуй,
Мою, попробуй, поцелуй!"
Именно этот Ванька и подставит бедную "Катьку" под пули:
"...Опять навстречу несется вскачь,
Летит, вопит, орет лихач...
Стой, стой! Андрюха, помогай!
Петруха, сзаду забегай!..
Трах-тарарах-тах-тах-тах-тах!
Вскрутился к небу снежный прах!..
Лихач - и с Ванькой - наутек...
Еще разок! Взводи курок!..
Трах-тарарах! Ты будешь знать,
Как с девочкой чужой гулять!..
Утек, подлец! Ужо, постой,
Расправлюсь завтра я с тобой!
А Катька где? - Мертва, мертва!
Простреленная голова!"
А начиналось всё так красиво:
...Но я нашел тебя и встретил
В неосвещенных воротах,
И этот взор - не меньше светел,
Чем был в туманных высотах!
Незнакомка
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Вдали, над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
Над озером скрипят уключины,
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный,
Бессмысленно кривится диск.
И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной,
Как я, смирён и оглушен.
А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
"In vino veritas!" кричат.
И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.
И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.
В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.
24 апреля 1906. Озерки
Ал. Блок. Из примечаний к первой книге "Собрания стихотворений" 1911-ого года:
"Точно указано время и место писания под стихотворениями, которые я хочу подчеркнуть."
В Томе I время и место указано у стихотворений, описывающих "острые мистические переживания".
И здесь — не "фантастический реализм, здесь незамутненная мистика.
Интересная деталь:
А.А. Блок. "Полное собрании сочинений и писем в двадцати томах. ДРУГИЕ РЕДАКЦИИ И ВАРИАНТЫ":
Статья по этому стихотворению отсутствует.
Ни других редакций, ни других вариантов, даже правок нет?
Все пятьдесят две строчки, всё стихотворение вырвалось как единый вздох? Или всю работу над ним Блок "запечатал" — провел на каких-то отдельных листочках и их сжег?
Впечатление на современников стихотворение произвело оглушающее.
Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
"
"Блок — поэт "Златокудрой царевны" — был дорог немногим, — констатировал С. Соловьев, — Блок "Незнакомки" стал любимцем толпы" (Письма Александра Блока, Л., 1925. С. 32).
Большое число мемуаристов (С. Городецкий, К. Чуковский, В. Зоргенфрей, В. Страже в и др.) вспоминают о чтении автором "Незнакомки". "Его голос, — писал С. Штейн, — звучал глухо, что сообщало его декламации особенно таинственный, сокровенный смысл. ( ... ) Это чтение был повторный процесс творчества" (Воспоминания, 1. С. 192;
"
Из "Воспоминаний Корнея Чуковского о Блоке". Часть 2:
"Я помню ту ночь, перед самой зарёй, когда он впервые прочитал "Незнакомку", — кажется, вскоре после того, как она была написана им. Читал он её на крыше знаменитой башни Вячеслава Иванова, поэта-символиста, у которого каждую среду собирался для всенощного бдения весь артистический Петербург.
Из башни был выход на пологую крышу, и в белую петербургскую ночь мы, художники, поэты, артисты, опьянённые стихами и вином — а стихами опьянялись тогда, как вином, — вышли под белесое небо, и Блок, медлительный, внешне спокойный, молодой, загорелый (он всегда загорал уже ранней весной), взобрался на большую железную раму, соединявшую провода телефонов, и по нашей неотступной мольбе уже в третий, в четвёртый раз прочитал эту бессмертную балладу своим сдержанным, глухим, монотонным, безвольным, трагическим голосом.
И мы, впитывая в себя её гениальную звукопись, уже заранее страдали, что сейчас её очарование кончится, а нам хотелось, чтобы оно длилось часами, и вдруг, едва только произнёс он последнее слово, из Таврического сада, который был тут же, внизу, какой-то воздушной волной донеслось до нас многоголосое соловьиное пение. И теперь всякий раз, когда, перелистывая сборники Блока, я встречаю там стихи о Незнакомке, мне видится: квадратная железная рама на фоне петербургского белесого неба, стоящий на её перекладине молодой, загорелый, счастливый своим вдохновением поэт и эта внезапная волна соловьиного пения, в котором было столько родного ему."
Современники перечисляют реальные детали, упомянутые в тексте:
Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
"
После поездки с Блоком в Озерки Е.П. Иванов записал рассказ поэта о том, как было написано стихотворение:
"Заехали в Озерки ( ... ) Пошли на озеро, где "скрипят уключины" и "визг женский". В Шувалово прошли. ( ... ) Потом Саша с какой-то нежностью ко мне, как Вергилий к Данте, указывал на "позолоченный" "крендель булочной" на вывеске кафе. Все это он показал с большой любовью. Как бы желая ввести меня в тот путь, ( ... ) которым велся он тогда в тот вечер, когда появилась Незнакомка. Наконец, привел на вокзал озерконский ( ... ) Из большого венецианского окна видны "шлагбаумы", на все это он указывал по стихам. В окне видна железная дорога ( ... ) поезда часто проносятся мимо ( ... ) Зеленеющий в заре кусок неба то закрывается, то открывается. С этими пролетающими машинами и связано появление в окне незнакомки. ( ... ) Я начинаю почти видеть ее. Черное платье, точно она, или вернее весь стан ее прошел в окне, как пиковая дама перед Германом" (БС-1. С. 406)."
— "Iп vino veгitas!" кричат. — Истина в вине! (лат.). — Источник этого крылатого выражения — сочинение Плиния Старшего "Естественная история". XIV. 28.
"
Соответственно в Незнакомке видели местную проститутку — странным образом не веря самому Блоку.
Но, во-первых, стихотворение расположено в разделе "Город", который весь — описание отнюдь не земного Питера.
Даниил Андреев. "Роза Мира". Книга X. К метаистории русской культуры. Глава 5. Падение вестника:
"...город Медного Всадника и Растреллиевых колонн, портовых окраин с пахнущими морем переулками, белых ночей над зеркалами исполинской реки, — но это уже не просто Петербург, не только Петербург. Это — тот трансфизический слой под великим городом Энрофа, где в простёртой руке Петра может плясать по ночам факельное пламя; где сам Пётр или какой-то его двойник может властвовать в некие минуты над перекрёстками лунных улиц, скликая тысячи безликих и безымянных к соитию и наслаждению; где сфинкс "с выщербленным ликом" — уже не каменное изваяние из далёкого Египта, а царственная химера, сотканная из эфирной мглы... Ещё немного — цепи фонарей станут мутно-синими, и не громада Исаакия, а громада в виде тёмной усечённой пирамиды — жертвенник-дворец-капище — выступит из мутной лунной тьмы. Это — Петербург нездешний, невидимый телесными очами, но увиденный и исхоженный им: не в поэтических вдохновениях и не в ночных путешествиях по островам и набережным вместе с женщиной, в которую сегодня влюблен, — но в те ночи, когда он спал глубочайшим сном, а кто-то водил его по урочищам, пустырям, расщелинам и вьюжным мостам инфра-Петербурга."
Блок и в этом стихотворении оставил намёк на то: "Иль это только снится мне?".
И все эти "испытанные остряки" — это всё те же, описанные ранее, немного отмытые и напялившие "котелки", морлоки, как чумные крысы, выползшие на свет:
"Поднимались из тьмы погребов.
Уходили их головы в плечи.
Тихо выросли шумы шагов,
Словеса незнакомых наречий.
Скоро прибыли то'лпы других,
Волочили кирки и лопаты.
Расползлись по камням мостовых...
...незримый поток шелестил,
Проливаясь в наш город, как в море...
10 сентября 1904"
А "реальные детали" — да полно вам! Он и ещё через десять лет будет бедствовать:
"...Живи еще хоть четверть века —
Все будет так. Исхода нет.
Умрешь - начнешь опять сначала,
И повторится все, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.
1914"
Ибо, как там у Гермеса Трисмегиста? — "что внизу, то и наверху". Стоило ли прерывать Служение, рисковать своей душой, чтоб во внеземелье нарваться на те же фонари, и знакомую за углом, аптеку. Его прельщали: "Мир, который откроется тебе — прекрасен, мир волшебен". А получил он вот это:
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Вдали, над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
