— Кто позволил вам околачиваться в этом районе в столь поздний час? — Неприветливо поинтересовалась она, обращаясь к Никите и совсем не замечая присутствия второго мужчины. — Это частный район и въезд в него посторонним запрещен.
— На нас это не распространяется, — Никита был сама любезность. Видно дамочка его порядком достала.
Влад бросил на друга короткий вопрошающий взгляд. Капитан едва заметно кивнул.
— Благородная госпожа Ален, прежде всего я приношу нижайшие извинения за столь поздний визит, но дело не терпит отлагательств, — Влад чуть поклонился, с легкостью, переходя на подхалимский тон. У стоящего рядом Никиты брови взлетели высоко вверх, выражая крайнюю степень изумления и не обещая младшему коллеге ничего хорошего, — мы прилетели сюда в связи с убийством губернатора Одри...
— Я не была с ней знакома и ваши расспросы меня не касаются! — высокомерно прервали Влада.
— Все так, благородная госпожа, — не дав сбить себя с толку, мягко продолжил стажер, — но у вас есть некий знакомый, благородный господин Пьере и он был знаком с губернатором. Нам бы хотелось побеседовать с вами о нем, это обычная рутина. Наша беседа не отнимет у вас много времени, мы все хорошо знаем, насколько дорого время благородной госпожи, но мы прождали вас очень долго...
— Ладно, заходите, — надменно прервала она его, и Влад перевел дух, едва удерживаясь, чтоб не сплюнуть.
Ален пошла вперед, по дороге отыскивая ключи в сумочке, Влад отметил про себя, что она очень нервничает и руки у нее сильно дрожат. Никита многозначительно посмотрел на своего напарника и критически покачал головой, давая понять, что подобный подход к делам не желателен и обещая младшему коллеге массу приятных минут, как только останутся наедине. У Влада аж скула заныла от предвкушения.
Кое-как справившись с дверью женщина, не оглядываясь, прошла в дом, даже не потрудившись придержать дверь, едва не хлопнув ею по носу идущих следом полицейских. Никита дал другу знак быть внимательнее, но Влад и без этого понял, что с этой истеричкой надо быть настороже. По шее и дальше вниз по позвоночнику пробежала противная дрожь, захотелось поднять руку и помассировать мышцы, Влад усилием воли заставил себя не делать лишних движений. Но все же словно между делом просунул руку под куртку и расстегнул наплечную кобуру, он не собирался применять оружие, но так спокойнее.
В яркоосвещенном холе было тепло и даже уютно, хозяйка дома пригласила их в зал и неожиданно предложила выпить. Ощущение опасности стало почти нестерпимым, но Влад постарался сохранять невозмутимость. Не дожидаясь их ответа, Мари повернулась к бару и зазвенела бокалами.
— О чем бы вы хотели со мной поговорить, — поторопила она их, продолжая возиться у бара.
— Ваш знакомый Пьере, вы же были в последнее время в прохладных отношениях, не так ли? — Осторожно начал Влад, пытаясь найти нужное русло разговора.
— Да! Но потом, когда он понял, какая потаскушка эта Одри, он вернулся ко мне! — Неожиданно громко рассмеялась она. Похоже, у женщины сдали нервы. — И никто — ни вы, ни она не сможете уже отнять его у меня! Вы слышите?
Мари повернулась с перекошенным от истерического припадка лицом, в ее руке блестел старинный дамский пистолет, нацеленный Никите в грудь. Сейчас эта красивая женщина напомнила Владу крысу, загнанную в угол. Влад видел, как на лице Никиты появилась мрачная улыбка, а в глазах заблестел азарт гончей.
— Никто не будет его у вас отнимать, — спокойно проговорил он.
Краем глаза Влад видел, как руки Никиты, заведенные за спину, оказались на поясной кобуре и потянули табельное оружие.
— Держите руки так, что бы я их видела! — взвизгнула Мари, сосредоточив все внимание на Никите, который послушно отпустил рукоятку оружия и скрестил руки на груди.
Три человеческие фигуры застыли в немом ожидании. Влад чувствовал, как по хребту пробежал знакомый холодок смертельной опасности. Надо что-то делать. Он, не отрываясь, смотрел на женщину, она на напарника, упуская Влада из виду, он со своей подхалимской речью показался ей таким неопасным, из таких мужиков можно лепить все что угодно. Никита начал нести какую-то чушь, пытаясь успокоить истеричку.
'Она меня не видит, — промелькнула быстрая мысль, — она слишком взвинчена и не может держать нас двоих'. Рука все еще под курткой, это хорошо. Пальцы быстро нащупали рукоять пистолета, пробежали вверх — предохранитель снят.
— Прикажи второму вытащить руки, ну живо! — пистолет дрожал в руках женщины, а в глазах посверкивало безумие. Еще немного и выстрелит.
— Влад, покажи девушке руки, — с певучей плавностью попросил Никита, — мы же не хотим ее расстраивать?
Выругавшись про себя, вытащил руку и показал пустую ладонь. Влад лихорадочно искал выход и не находил. Никита пытался заговорить ее, но получалось слабо. Влад видел, как ухоженный палец дрогнул на курке и начал жать на него. Медлить больше нельзя! Никита стал заваливаться назад, уходя из-под выстрела, но все равно не успевал.
Жизнь раба, даже такая сытая как сейчас, слез не стоит, и оплакивать ее никто не станет, а у красивой девушки Алисы скоро родиться ребенок. Маленькому человечку нужен отец. Только Аню жалко...
Легко оттолкнувшись, послал тело вперед, уже в полете извернувшись, выхватил пистолет. Два выстрела прозвучали почти одновременно. Последнее, что почувствовал Влад резкий толчок в грудь, отбросивший его на Никиту, будто кто-то сильно заехал локтем под вздох, вышибая воздух из легких...
Уснуть не получалось, но я ворочалась в душной темноте комнаты, путаясь в простыне и попадая ногами в дырку пододеяльника. Поняв, что ничего у меня не выйдет, решительно поднялась и потащилась в душ. Я вышла из ванны, закрутившись в полотенце, и принялась бесцельно бродить по каюте. Было горько и обидно. За себя, что так ждала, надеялась, фантазировала, что мать не может ко мне придти, потому что с ней что-то случилось. В детстве особенно тяжело ждать, а потом, взрослея, научилась жить, не вспоминая. Но все равно в глубине души все-таки ждала ее, иногда, засыпая, я мечтала, как однажды мы встретимся, тогда готова была простить все. И ее предательство, и бегство. И вот я знаю кто она и где. Никакой радости только ощущение, что со всего размаху макнули в выгребную яму. Хотелось выть. Боже, неужели я ее дочь? Лучше бы я этого не знала. Стало страшно, так страшно и больно, что захотелось забиться в дальний угол. Я сделала то, что не делала никогда в жизни, я позвонила Наташке.
— Наташа, зайди ко мне, пожалуйста, — тихо попросила я.
— Анька, ты что ли? — послышался сонный Наткин голос, — Случилось чего?
— Случилось, — пробормотала я, борясь с подступающими слезами.
— Не двигайся, — рявкнула она.
Ната ураганом ворвалась в каюту и первым делом повключала везде свет. Глянув на меня, она покачала головой, открыла бар, в котором ровной батареей стояли пузатые бутылки, подвигала их, отыскивая нужную. Найдя, с ловкостью заправского бармена подхватила бокал. Глухо булькнуло.
— Пей! — приказала она, впихивая мне в руку бокал до краев наполненный жидкостью цвета темного янтаря.
— Ната, ты же знаешь, я не пью, — попробовала сопротивляться я, с ужасом глядя на коньяк.
— Пей! — не поддалась она.
Я сделала большой глоток, обжигающая жидкость полилась мне в горло, я с трудом проглотила ее, зайдясь в кашле. Ната подождала, пока я прокашляюсь.
— Теперь говори, — так же властно приказала она.
— Ната, у меня беда, — всхлипнула я и рассказала ей, что узнала от отца, подруга слушала внимательно, иногда кивая головой.
— Ну и где беда? — спросила Наташка, когда я замолчала.
— Как я ему в глаза смотреть буду? Я же все знаю! На душе-то как погано! Как отмыться-то, Нат? К тому же наследственность... — слезы покатились из моих глаз крупным горохом.
— Бред! — как можно спокойнее проговорила Наташка, — Все, что ты сказала сейчас — бред. Давай начнем с того, что твой драгоценный Влад жив. Ну, как ты можешь отвечать за дела своей матери? Про наследственность ты мне, пожалуйста, не говори, все это сказки для самых маленьких, не будь дурой, если бы что-то было оно бы, уже вылезло это, во-первых. А во-вторых, наследственность отвечает только за тридцать процентов характера, все остальное зависит от среды и воспитания.
— Ты, правда, так считаешь? — всхлипнула я.
— Конечно, и прекрати забивать себе голову ерундой.
— Но ведь Карина моя мать, и она продала ребенка, — возразила я.
— Ну, хорошо, — Наташка закатила глаза, — тогда я скажу тебе вот что, считай, что это проведение, перст Божий, и тем, что ты освободишь Влада, ты замолишь материны грехи перед будущими поколениями. Теперь все в порядке?
— Натка, ты действительно так думаешь? — не унималась я, раз, за разом требуя подтверждения.
— Да, я так считаю. А теперь я, как доктор, прописываю тебе покой. Все пошли, спать, — она подталкивала меня к дверям моей комнаты.
— А ты останешься? — я ухватилась за ее руку, как утопающий хватается за соломинку.
— Если ты обещаешь уснуть, то, так и быть, я останусь у тебя.
Она, наконец, запихнула меня в комнату, помогла раздвинуть кровать. Наташка затолкала меня к стенке, а сама устроилась с краю и выключила свет. То ли разговор с ней на меня так благотворно подействовал, то ли сказался выпитый коньяк, не знаю, но уснула я сразу, как только голова упала на подушку.
...Дышать почти невозможно, каждый вдох отзывается в теле резкой болью, а во рту густой металлический привкус. Кровь. Холодно. Кто-то постоянно колотит по щекам.
— Влад, Влад, очнись, черт бы тебя побрал! Не смей сдыхать у меня на руках!
Веки дрогнули, приоткрываясь, и из тумана выплыло перекошенное страхом лицо Никиты. Захотелось рассмеяться и успокоить друга, сказать, что он жив и с ним все в порядке, но едва стоило вдохнуть поглубже, как все внутри разорвалось, по оголенным нервам пронесся вихрь адской боли. Владу стоило больших усилий сохранить сознание.
— Влад, ты не умирай, слышишь? — канючил Никита. — Я врачей вызвал, они сейчас приедут, отвезут тебя в больницу, и все будет хорошо. Я видел людей и в куда худшем состоянии, ты выкарабкаешься.
— Не подпускай никого ко мне, — собравшись с силами, прохрипел Влад, совершенно не узнавая своего голоса, — отвези меня домой...
— Ты не выдержишь перелета, тебя надо в больницу, — попытался протестовать Никита.
— Я... раб... никто... не... посмотрит...
— Черт! — Взвыл Никита. — Хорошо, я сейчас, ты только не умирай, ладно?
Влад моргнул, соглашаясь, ни на что больше сил не хватало. Где-то послышался протяжный вой сирен. Покачиваясь на волнах полузабытья, он слышал топот множества ног и гул далеких голосов. Открыть глаза, осмотреться сил не было. Становилось все холоднее, будто в зиму вышвырнули голым на снег. Грубо схватили за руку и, развернув ее, воткнули иглу. Больно. Потом несли куда-то, каждый шаг невидимых ног отзывался резкой болью, в груди что-то отвратительно булькало, не давая вдохнуть. Где-то заработал мотор. Домой! Он едет домой к Ане! Он опять вляпался, она расстроиться и станет его ругать... Домой!..
В сон вклинился настойчивый звонок. Я резко села на кровати, ненавижу звонки, особенно под утро, ничего хорошего от них ждать не приходится. Я осторожно подняла трубку, как будто она могла в любой момент превратиться в ядовитую змею.
— Романова, — осторожно проговорила я.
— Аня, — донесся до меня далекий голос Никиты, — Аня, слушай меня внимательно, очень плохая связь, — его голос еще больше отдалился, перекрываемый помехами.
— Никита! — заорала я в трубку, чувствуя, как внутри все сжимается от страха, — Кит, я тебя не слышу!
— ...Влад попал в перестрелку ...жив ...кровотечение ... пуля попала... — и связь оборвалась, я смотрела широко открытыми глазами в темноту, пытаясь собраться с мыслями, но они расползались как тараканы.
— Аня, что случилось? — Наташка сонно завозилась, откидывая одеяло.
— Я не поняла, слышно было плохо, Влад попал в перестрелку и, кажись, словил пулю, — онемевшими губами проговорила я, потом, словно очнувшись, начала поспешно одеваться.
— Черт! — запрыгала Ната, натягивая комбинезон.
Диспетчера в ангаре встретили нас встревоженными взглядами, они знали не больше нашего, связь подводила, в эфире не было ничего кроме треска. Я связалась с госпитальным отсеком и потребовала две каталки к посадочной площадке. Не прошло и пяти минут, как в коридоре показался хмурый Инго, толкающий перед собой каталки. Потекли долгие минуты ожидания, к нам присоединился Эжен, он нервно вышагивал по площадке, десять шагов туда, десять обратно.
— Прекрати! — рявкнула я на него, Эж послушно остановился, чтобы тут же начать заново.
Взвыла сирена, предупреждая о том, что внешний шлюз открылся, все заметно подобрались. Никто даже не пытался удалить посторонних. Двери внутреннего шлюза тяжело разъехались, впуская полицейский транспорт. Двигатели еще не успели выключиться, как люк распахнулся. Не дожидаясь пока полностью опустится трап, я запрыгнула в транспорт. В ярко освещенном салоне на полу сидел Ник, придерживая на коленях голову Влада. Капитан прижимал марлевый тампон к его груди, тампон намок от крови, всюду были разбросаны такие же. Влад был без сознания и дышал с трудом, от каждого вздоха из горла его вырывался хрип. Мальчик мой, как же ты...
— Инго, щит, быстро! Свяжись с нашими, нужна операционная срочно! Вызывайте Геннадия Васильевича!
Защитный воротник, осторожно уложить на щит. Зрачки реагируют. Простучать грудь. Звук, как по пустой коробке. Какого черта никто не закрыл рану!? Убью! Всех убью! Герметичную повязку на рану. Быстрее! Игла, нет, это не подойдет, тонкая, ага, вот она!
— Аня, что у тебя? — Наташка возилась с обезболиванием и капельницей.
— Клапанный пневмоторокс!
Второе межреберье, прокол. Тихое шипение выходящего воздуха. Давай, родной, дыши. Вот так! Умница ты моя! Лицо порозовело, и парень задышал более ровно.
— Все, увозим!
Инго и Эжен вынесли Влада, Никита даже не шевельнулся, он сидел, закрыв глаза опершись спиной о переборку. Я встряхнула его, посветила фонариком в глаза, капитан недовольно дернулся.
— Ты ранен?
— Нет. Нормально. Я посижу немного...
— Ань, иди, я останусь, — Эжен подтолкнул меня к выходу.
В отделении нас уже ждали. Пациента принимал сам зав отделением. Я рванулась мыться, но меня вытолкали взашей. Геннадий Васильевич и близко не желал подпускать меня к операционной, не говоря о том, чтоб участвовать.
— Но, я же... — растерялась я.
— Анна Дмитриевна, вам сюда нельзя, — твердо сказал главный хирург.
— Но как же... — попыталась я сопротивляться.
— Нет.
— Разрешите, пожалуйста! Я подержу...
— Никаких подержу! Чтоб я этой ереси даже не слышал. Инго, выведи ее, — приказал он.
Инго мягко взял меня под локоть и повел из оперблока.
— Пойдемте, Анна Дмитриевна, — уговаривал он, — он в хороших руках, там Наташа, Гена, все будет хорошо, вам сразу же сообщат, как только закончат.
