— Почитай мне их, а, Рич?
— Ну, хорошо. — Ричард согласился без колебаний, убедившись, что его подруга способна воспринять текст и подтекст самодельных стихов.
Долгий час с двадцатью минутами Ричард читал, почти не заглядывая в сшитые листочки строки, которых так ждала Виктория. Там было многое. Там было то, что дало Виктории возможность убедиться — дать ей полную и самую полную возможность самой выбрать то, каков будет её собственный Путь в этой жизни и кто встанет рядом с ней на этом Пути. Себя Ричард рядом с Викторией не числил в длительных попутчиках и Виктория понимала это правильно — Ричард не давил на её путь и не навязывал ей себя.
— Спасибо, Рич. — она открыла чуть набухшие от слёз глаза. — Боже, это такое удовольствие и наслаждение... Рич, ты часом не медицинский избрал? И не психологический? Ты не подался в люди искусства?
— Нет, Вита. — Ричард остановил чтение и прикрыл стопку листков.— Ты устала и наплакалась. Тебе надо отдохнуть.
— Ричочек...
— Что, Вита?
— Не уходи, а? Побудь здесь. Скоро мои придут. Неудобно.
— Вита, тебе надо отдохнуть. — без всякого нажима в голосе повторил Ричард.
— Ты неправ, Рич. Ты неправ потому, что твой почерк и эти листки с твоими стихами, твой голос, читающий эти строчки на этих рукописных листочках, твоё присутствие здесь — и физическое и психологическое — стоят целой аптеки всяких снадобий и целого полка всевозможных докторов с медсёстрами и со всей медтехникой, о какой только можно помыслить. Рич, я абсолютно серьёзно. Ты единственный из мужчин, кого я хотела бы видеть сейчас и здесь, когда я в полуразобранном и совершенно небоевом состоянии, когда я уязвима и, откровенно сказать, больна. Я искренне, совершенно искренне и глубоко благодарна тебе за то, что ты понял и приехал, прилетел сюда со всей поспешностью. Ты своим появлением здесь сделал больше, чем год самых интенсивных реабилитационно-реанимационных мероприятий. Я знаю, я должна тебе об этом сказать, чтобы подтвердить тебе же твои собственные ощущения. И потому я согласна сегодня отдыхать только рядом с тобой. Скажи, только честно и откровенно, ты сможешь ещё немного задержаться в Кризис-центре?
— Я задержусь столько, сколько тебе будет необходимо, Вита.
— Рич, можно тебя попросить?
— Всё, что будет в моих силах, Вита. — молодой человек переместился на кровать и Виктория блаженно откинула голову на его колени. Левой рукой она коснулась его плеч, провела по груди.
— Совсем большой стал, Рич.
— Ну и ты не осталась маленькой. — улыбнулся Ричард.
— Да. Спасибо спецам из ЭсБе России. А то бы...
— Не надо, Вита.
— Не буду, Рич, не буду. Хорошо, что всё закончилось. — она коснулась пальцами его правой щеки. — Бреешься уже?
— Не хочешь — не буду.
— Ну кто я такая, чтобы запрещать тебе, Рич?
— Ты? Первая. — без усмешки ответствовал Ричард. — Мне этого достаточно, чтобы учесть силу твоих желаний в моей жизни.
— Спасибо, Рич. Мне пока что никто таких слов не говорил. Я знаю, это твоё право, но всё равно такие слова звучат как симфония. Первая... — Виктория вслушалась в музыку звуков, составлявших это слово. — И ты у меня тоже — первый.
— Спасибо, Вита. — Ричард легонько приобнял её за плечи. Виктория приподнялась, пододвинулась к спинке кровати и её губы нашли губы Ричарда. Страстный молчаливый поцелуй продлился несколько минут.
— Рич, это волшебство какое-то. Я лежала тут умирающей воблой, соображала невесть что кладбищенское, а теперь у меня и сил-то прибавилось и желания всякие жизненные появились. Ты часом не сбежишь от меня?
— Вита, я не имею ни малейшего желания сбегать от тебя. Если ты, конечно, не попросишь меня исчезнуть. Из твоей жизни, разумеется.
— Никогда не попрошу, Ричочек, — Виктория опустила голову на колени молодого человека.— Никогда. Хочешь, поклянусь?
— Не надо слов, Вита. Мы и так с тобой всё прекрасно знаем. Гораздо больше, чем можно выразить словами.
— Вот именно поэтому я и попросила, чтобы тебя пропустили ко мне первого. Родители и братья с сестрами — просто замечательно, но ты, Рич, ты настоящий ключ. Я такой ключ никогда не смогу потерять.
— И я тоже, Вита. — Ричард погладил её по распущенным волосам.
— Рич, прости меня. Можно тебя попросить?
— Можно, Вита. Тебе всё можно.
— Рич, можно я сяду к тебе на колени? Ужасно неудобно вот так наполовину. Да и тянуться...
— Прости, Вит. Я не подумал. — Ричард моментально закутал Викторию в одеяло, оставив свободными только руки и плечи, достал левой рукой из тумбочки дополнительное покрывало-пелеринку, которым укрыл плечи девочки. — Вот теперь я посажу тебя, Вита, к себе на колени. — он подоткнул одеяло, чтобы голые ступни ног Виктории не обдувал прохладный воздух из сопел кондиционера. — Как, удобно?
— Восхитительно, Рич. — её лицо оказалось почти на уровне лица молодого человека. — теперь я хоть обнять могу тебя, Ричочек, по-настоящему. А то прямо умирающая царевна-лебедь.
— М-да. Ты уже далеко не умирающая.
— Твоими стараниями, Рич. Твоими стараниями. — Виктория крепко обняла его за плечи и прижалась щекой к его щеке. — Рич, если бы ты только знал, насколько мне важно было увидеть и почувствовать тебя сегодня, сейчас. Вот так... Понять, что я ещё не списана в расход и в тираж... Скажи, Рич. Этот маячок, о котором говорили врачи. Он что, действительно теперь навсегда?
— Вита. Я уйду от прямого ответа и скажу так. Я его вижу и я его чувствую.
— Он тебя пугает или настораживает?
— Он заставляет меня быть особенно осторожным и бережным.
— Рич, твои обтекаемые формулировки сделали бы честь любому дипломату.
— Я не дипломат, Вита. Я простой человек. А этот маячок... Ну разве он что либо определяет? В конце концов он просто и четко предупреждает об определённом пределе. Предупреждает и окружающих и тебя саму. Но кроме этого предела у тебя вокруг просторы — за год не обойдешь. Так что не парь себе голову понапрасну. Я просто уверен, убеждён, что будет время, когда рядом с тобой встанет человек, которому ты, Вита, будешь верна всю свою жизнь. Который покажет тебе то, что не показывают никому, кроме особо ценных и особо важных людей — свой полный маячный свет своей души, своего главного "Я". Твоё право, Вита, будет в том, чтобы решить: он будет рядом с тобой всегда или тебе будет необходимо подождать другого. Это — только твоё. Но до того момента рядом с тобой будут сотни и тысячи людей, с которыми ты будешь спокойно и свободно жить и работать. Это только так кажется, что служебный формат — узкий и жесткий. Это такая ширь, Вита. Мы большую часть жизни проводим в работе на благо общества, а не в ничегонеделании. Так разве нам стесняться или бояться людей, которых мы знаем как своих коллег по работе, как своих сподвижников и соратников? Да, они будут женаты или замужем, у них могут быть, а может и не быть детей. Но при этом это будут люди, которых не будет пугать твой маячок. Да, он у тебя теперь есть и он отлично виден и ощутим для подавляющего большинства землян. Но это всего лишь означает, что с тобой надо быть особо бережным и осторожным. У любого из нас кроме этого маячка есть чёткая третья граница, за которую мы пускаем далеко не всех и далеко не каждого. Так что маячок или граница — это всего лишь функции, условности, которые нам позволяют жить и действовать.
— Рич, спасибо тебе... — Виктория взглянула в глаза молодого человека прямым и спокойным взглядом. — Твои слова лучше чем несколько литров чудодейственных микстур и настоек.
— И тебе спасибо, Вита. Благодаря тебе я понял многое о самом себе. Понял сегодня и сейчас. — Ричард легко поднял её на руки, встал и уложил на кровать. — А теперь тебе нужно отдохнуть. И на этот раз молча и с закрытыми глазами. Скоро придут твои родители, сестры, братья. Негоже их встречать заплаканной.
— Они знают, что мои заплаканные глаза — не твоя вина, Рич. — сказала Виктория, кутаясь в одеяло. — Может быть, очень может быть, это — твоя победа Рич. Победа над моим полуразобранным госпитальным состоянием.
— Победа... Нет, Вита. Эту победу ты одержишь сама. — Ричард наклонился и поцеловал её в лоб. — Отдыхай. Родители твои знают где я. — он поклонился и повернулся к открывавшейся двери палаты, в проём которой уже входила мать Виктории. — Я ухожу. Буду в гостинице. — он легко раскланялся с вошедшим отцом Виктории.
— Мам, он просто волшебник. — Виктория не открывая глаз почувствовала, как в кресло рядом с кроватью села мать.
— Я рада, доча. Ты посвежела.
— Это всё Рич. Он оставил мне целую тетрадку своих новых стихов. Он читал мне их целый час и даже дольше. Он принёс настолько приятный букет, что я просто была тронута до глубины души.
— Понимаю. Полагаю, Вита, что тебе сегодня не до наших обсуждений внутрисемейных проблем и вопросов. Так что Ксана приволокла тебе легчайший ужин и будь добра сегодня — без полуночничания. Я знаю, ты не утерпишь и прочтёшь все стихи Ричарда, но не устраивай насилия над глазами и разумом. Договорились?
— Договорились, мам. Ты, как всегда, чрезвычайно убедительна.
— Если я не буду убедительна, то ты меня слушаться перестанешь.
— Не перестану, мам. — Спасибо. Я поем, почитаю и посплю. Думаю, у меня вполне до семи часов утра будет неплохой сон.
— А это не так маловажно, как кажется, Викта. — отец поцеловал дочь и встал. — Всё, хлопцы-девчата. Прощайтесь и давайте нашей дочке-сестричке возможность вкусить телесной и духовной пищи. А там она и Морфею должна дань вернуть. Теперь-то она спать будет без лекарств и гипноза.
— Именно, пап. Спасибо, братики, спасибо, сестрички. До завтра. Спокойной ночи всем. — Виктория откинулась на высокие подушки и нашарила сенсор опускания спинки кровати. Зашелестевшие приводы придали кровати полное горизонтальное положение и Виктория блаженно вдохнула и выдохнула несколько раз отфильтрованный воздух, приводя мысли и чувства в состояние относительного спокойствия.
Как она и говорила, с аппетитом умяв лёгкий поздний ужин, Виктория включила ночник и, снова подняв подушки, взяла сшивку-тетрадку, оставленную Ричардом. Её взгляд побежал по строчкам и через несколько минут для нее не существовало ничего кроме этих строчек и созданного ими мира. Через полчаса Виктория сама не заметила, как её глаза закрылись и сшивка выпала из её расслабившихся пальцев, птицей накрыв одеяло. Софит автоматически выключился.
Месяц строгой реабилитации Виктории всё же пришлось пройти до конца. Родители приезжали теперь реже, врачи также не беспокоили Белову своими визитами, убедившись, что пациентка и не помышляет нарушать режим и не выполнять многочисленные предписания.
Через месяц Виктория снова оказалась у себя дома в своей комнате и на следующий же день пошла в школу. Опасный период был окончен, но теперь Виктория была закрыта для всех служебным коконом, которого не существовало только для Ричарда, её родителей, братьев и сестёр, а также для многочисленных подруг.
В один из предпоследних дней своего пребывания в кризис-центре, Виктория попросила своего отца придти к ней буквально на четверть часа рано утром.
— Пап, можно тебя попросить?
— Можно, доча. — отец вопросительно посмотрел на дочь, полусидевшую в постели и перебиравшую листки сшитой Ричардом тетради. — Ты хочешь, чтобы я...
— Я хочу, чтобы ты передал для двух моих незнакомых друзей подарки. От меня.
— И кто эти незнакомые друзья? Я их знаю?
— Гога Велидзе и Вердан Леплевский. Но подарки, пап, индивидуальные. Для Гоги — вот этот пакет, а для Вердана — этот. Сможешь поручить кому-то из стажёров?
— Смогу, доча. Ты уверена?
— Уверена. Ты хочешь знать причину?
— Если ты согласна...
— Она проста. Именно они узнали о том, что я в опасности на десять секунд раньше СБ Московска. Они задержались в школе, чтобы отладить новую систему глобального позиционирования, обкатывая её на базе данных учеников школ, расположенных в нашем районе. И именно благодаря им СБ и медики смогли успеть раньше...
— Хорошо, Викта. Ты меня убедила. Если дело обстоит именно так — они без всякого сомнения достойны твоих подарков. Я поручу двум своим стажёрам встретиться с ними. Или ты хочешь режим Деда Мороза?
— Если можно, пап. Незачем, чтобы они знали, что стажёры связаны с тобой.
— Разумно. Срок?
— Ближайшие два дня. Я пробуду ещё здесь пять дней и не надо, чтобы они связали мое присутствие здесь с подарками.
— Ты плохо оцениваешь их мыслительные возможности, доча.
— Возможно, пап. Я, в принципе, готова к тому, что они, получив подарки, явятся сюда.
— А вот этого не надо, доча. Тебе Ричарда вполне хватает.
— Я должна отпустить Ричарда, пап. Он и так безвылазно сидит здесь и пытается выполнять свои задачи дистанционно, ломает свой график как тростинку каждый день. Это слишком большая жертва с его стороны, ведь я уже в норме. А эти ребята... Они спасли меня, избавили от физической боли... Разве это не основание им доверять, пап?
— Ты считаешь, что им можно дать доступ?
— Да, пап. Но я полагаю, что впрямую им они не воспользуются. Они понимают, что я ещё не в полной форме. Вот когда приду в школу, возможно я с ними и встречусь. Это — более вероятно.
— Хорошо. — отец встал. — у тебя ещё сегодня плавание в бассейне и купание в зале Водопадов, а также кислородный коктейль и релаксация. Не забыла?
— Нет. Ты уже уходишь?
— Именно. Я ещё приду сегодня вечером, после семи.
— Буду ждать, пап. — Виктория проводила отца взглядом и углубилась в чтение очередной тетрадки Ричарда.
— Гога, ты получил пакет? — Вердан вошел в лабораторию, где его друг по обыкновению колдовал над схемами системы глобального позиционирования. Часы показывали четыре часа дня с минутами.
— Получил, Вердан. И не знаю, как правильно на него реагировать. — молодой человек посмотрел на вошедшего приятеля и жестом пригласил сесть на соседнее кресло. — Получается, что она знала всю ситуацию посекундно. Это просто адская нагрузка на психику.
— Согласен. Но откуда, Гога, она знала, какие стихи мне нравятся и какие картины я люблю? Я никому об этом не говорил. А она прислала мне давно разыскиваемые мной два альбома Лайошко. Это просто страшная редкость, в большинстве своём он известен в дисковых а не в бумажных версиях. И ей таки удалось достать именно бумажные.
— Ты альбомы внимательно смотрел?
— Конечно. Антикварная редкость, я даже автоматом перчатки и фильтрационную маску надел. Даже не подумал, что могу без этого обойтись. А уж три сборника стихов, кстати, тоже бумажные... Антология. Я час читал не отрываясь... Пища богов...
— Вот и я также, Вердан. У меня, конечно, меньше подарков, но и здесь она угадала стопроцентно. Главное, она написала мне несколько строк на грузинском языке. А я знаю, что он у неё даже в пассивных языках не числится. Более того — написала часть не прозой, а стихами. Согласись, для этого надо языком владеть гораздо более искусно, чем в пассивном режиме. — сказал Гога, оторвавшись от экранов.
