Сианьский кризис

— Вы хотите сказать, что тайное общество сумело пережить почти тысячу лет в глухой конспирации — и сохранить свое могущество, свою суть, наконец?! — уточнил банкир.

— Черные культы существуют с дохристианских времен — примером их эффективности, конечно, при благоприятном стечении обстоятельств, может служить Третий Рейх — пожал плечами раввин — и это при не самых удачных для них сочетаниях внешних факторов — их полем деятельности была густонаселенная Европа, где очень трудно спрятаться от людских глаз; подавляющим большинством населения они воспринимались как смертельные враги; на них вела охоту Конгрегация защиты веры — да и протестанты, впрочем, как и мы, не церемонились со слугами Тьмы.

— Условно говоря, тайное общество волхвов, в существовании которого я не сомневаюсь, хотя наверняка оно называется как-то иначе, действовало в не пример лучших условиях — на огромных, и, в основном, малонаселенных просторах России можно спрятать все, что угодно; население России довольно терпимо относилось и относится к пережиткам язычества, если они не идут во вред окружающим; РПЦ никогда не вела такой ожесточенной борьбы с язычеством, как РКЦ — наоборот, русские ортодоксы постепенно интегрировали ряд языческих праздников, например, известную Масленицу. Другой вопрос, почему иерархи православия пошли на такой шаг — только ли потому, что хотели скорейшего укоренения византийской веры в России, или дело еще и в том, что разгром язычества вовсе не был настолько полным, как это пытается представить ортодоксальная церковь? Проще говоря, несмотря на поддержку официальных структур, им пришлось пойти на существенные уступки — в противном случае, население России веками отказывалось принять веру чужестранцев? И, возможно ли настолько упорное сопротивление, пусть и пассивное, в случае полного разгрома предшественников православия?

Сэр Энтони, обдумав сказанное, кивнул — аргументы старого мистика были убедительны.

— Конечно, об открытости их деятельности не могло быть и речи — наверняка на протяжении столетий они поддерживали аналог 'силанума', 'периода молчания', у масонов — продолжил рэбе — скорее всего, уровень закрытости последовательно снижался в течение последних пятидесяти-семидесяти лет — они постепенно готовили русское общество к восприятию своих знаний и концепций, и, продолжают делать это сейчас.

— А на основании чего Вы сделали этот вывод, если не секрет — финансисту было тяжело общаться с мистиком, явно привыкшим говорить с коллегами, и, соответственно, не объяснявшим в деталях ход своих мыслей.

— Книги и песни — коротко ответил старый раввин, у которого были такие же проблемы, как и у банкира, поскольку ему уже много лет не приходилось, как он выражался 'растолковывать таблицу умножения'. Упрощенно говоря, в зависимости от того, какие книги человек читает, какую музыку слушает, происходит его психологическая подготовка к восприятию определенных концепций.

— Вы не могли бы пояснить свою мысль на конкретных примерах? — попросил сэр Энтони.

— Один из моих учеников происходит из семьи, ранее жившей на территории Российской Империи, так что он свободно владеет русским языком — начал подробное объяснение раввин. Он-то и заметил происходящие в России странности, выражавшиеся в том, что начали издавать книги, совершенно не сочетавшиеся с обычным коммунистическим книгоизданием.

— Точнее, все началось с того, что ему прислали вышедшую в Советском Союзе фантастическую дилогию о советском летчике, погибшем на Второй Мировой войне, но, при этом, провалившемся во времени в древнюю Русь, и, ставшем воином у языческого князя (имеется в виду дилогия А. Витковского 'Витязь' и 'Выбор воина' В.Т.). Что весьма интересно — советский офицер даже не пытается устроить большевистскую революцию в древности, а верно служит своему новому сюзерену, считая, что все равно служит России; мало этого, он водит дружбу с язычниками — скандинавами и кельтами; что еще интереснее, в тексте даются явственные намеки на то, что символика Советской России имеет положительное значение с точки зрения языческой мистики. Ну и, как выражаются американцы, 'вишенка на торте' — главный герой, безусловно являющийся положительным персонажем, прямо назван сыном белогвардейского офицера.

— Можно сформулировать это чуточку иначе — вопреки всем большевистским догмам, прямо предписывающим отрицать любую мистику, любую религию, в 1943 году в СССР немалым тиражом издаются романы, в которых старая языческая мистика Севера показана как положительное явление, причем утверждается, что она не противоречит православию.

— Простите, рэбе Борух, я Вас перебью — извинился банкир — речь идет именно о мистике арийского Севера, а не исключительно о славянской мистике?

— Да, сэр Энтони — все обстоит именно так — подтвердил старый мистик — мой ученик перевел для меня соответствующие куски этих романов, там автор весьма прозрачно дает понять, что мистика древних славян, германцев, скандинавов, ирландцев имеет общие корни, и, корни эти растут с территории современного русского Севера, в тексте прямо упоминается языческий храм, похоже, списанный со святилища на острове Рюген.

— Не стану скрывать, меня это чрезвычайно заинтриговало — и я решил проверить точность перевода, сделанного моим учеником. Еще два человека, превосходно владеющих русским, незнакомые ни с учеником, ни друг с другом, перевели эти куски текста — их переводы совпали с первой версией, да и друг с другом, почти дословно, мелкие расхождения не в счет.

Банкир был не столь уж удивлен сказанным — информация мистика отнюдь не противоречила уже известным фактам, неплохо их дополняя. Мысленно он поздравил себя с тем, что обратился за консультацией к рэбе Боруху — оснований упрекать в небрежном выполнении служебных обязанностей своих аналитиков у него не было, они в высшей степени профессионально выполняли свои обязанности; вот только, сферой их интересов были экономика и политика, иногда — вооруженные силы; сэру Энтони и в голову не приходило ставить перед ними задачу отслеживать исследования в сфере археологии, не говоря уже о чтении фантастических романов.

— После этого я задействовал свои связи, связи своих добрых знакомых, благо немало наших соплеменников живет в Советской России — и попросил сообщать о необычных книгах, песнях, радиопередачах — продолжил старый раввин.

— Быстро выяснилось, что необычного выше всякого разумения — с конца 1942 года в Советском Союзе издают массу фантастики в жанре 'альтернативной истории', решительно невозможной еще пять лет назад; потоком пошла фантастика в жанре 'космической оперы'. Что интересно — книги написаны никому не известными авторами, не состоящими в профессиональной писательской гильдии, т.н. союзе писателей; очень жесткая советская цензура, беспощадно вычеркивающая любой намек на нелояльность, получила приказ пропускать их в печать без изъятий в тексте.

— Сходная ситуация и в песенном творчестве — неизвестно откуда валом пошли непривычные песни неизвестных авторов, причем, значительная их часть пришла в гражданское общество из среды моряков и армейцев. Мне сообщили, что одной из самых популярных песен у русских подводников является 'Скандинавская сага'; перевод, конечно, любительский, но я хочу предложить Вашему вниманию полный текст.

От диких фьордов, от гулких скал,

От северных берегов

Норманнский ветер ладьи погнал,

Надул щиты парусов.

В Валгалле Один пиры вершит,

Валькирий тени кружат...

Но светят звезды в ночной тиши,

И нет дороги назад.

Сильны мы телом, и вольный дух

Теснит горячую грудь...

Вдали от жен, матерей, подруг

Найдем великий наш путь.

Будь смел и честен, не опускай

Обветренного лица.

А если смерть призовет — пускай,

Смотри ей прямо в глаза!

В Валгалле встретит тебя почет,

Войдешь в высокий чертог,

Хугин взлетит на твое плечо,

А Фреки ляжет у ног.

Но если дрогнет норманнский дух,

И страх лишит тебя сил,

То Хель раскроется царством мук

Под ясенем Иггдрасиль...

Подземный мир растворит уста,

И Гйолль потоком сверкнет,

А дева Модгуд сойдет с моста,

В ад небрежно толкнет...

Пирует Один, пирует Тор —

Суровы лица богов.

В твоих руках твой приговор —

И жизнь, и честь, и любовь... (Людмила Кириевская 'Скандинавская сага').

— Я бы сказал, что в этом тексте, в концентрированном виде даны и основы скандинавской мифологии, и отношение к жизни и смерти норманнских воинов — высказался финансист. Конечно, я не специалист по Советской России, но я не понимаю, как это совместимо с большевизмом.

— Я тоже не являюсь знатоком коммунистической идеологии — признался рэбе Борух — но люди, компетентные в этом вопросе, заверили меня, что никак не совмещается. Впрочем, тоже самое относится и к другой песне, пользующейся большим успехом у советских морских пехотинцев. Ее текст не менее примечателен.

Паутина качнулась под ветром,

Лес осенний притих и промок...

Только хрипло вздохнул без ответа

У опушки охотничий рог.

Только эхо... Но где-то над далью

Кто-то древний, неведомый нам,

Словно молнией, призрачной сталью

Разрубил горизонт пополам.

То ль Перун, то ли Тюр, то ли Вотан...

Кто еще там, кому мы нужны?!

Только возгласы Дикой Охоты

Нас несли по дорогам войны!

И мы снова рождались с мечами —

Или что у нас вместо мечей?

И опять собирались ночами,

Не терзаясь вопросом: "Зачем?"

И вели нас дороги, дороги,

Что казались темней и темней...

Мы пьянели не только от крови

И теряли не только коней.

То ль Перун, то ли Тюр, то ли Вотан...

Кто еще там, кому мы нужны?!

Только возгласы Дикой Охоты

Нас несли по дорогам войны!

Воют в душу февральские волки,

Только что — эти волки сейчас?!

От легенд собираем осколки —

Или это осколки о нас?

Только в снах или, может быть, в яви,

Хорошо бы еще — поскорей! —

Кто-то снова предстанет с мечами

И немолкнущим кличем: "Фривэй!"

То ль Перун, то ли Тюр, то ли Вотан...

Кто еще там, кому мы нужны?!

Только возгласы Дикой Охоты

Нас несут по дорогам войны!

(Светлана Никифорова (Алькор) 'Дикая Охота'; я позволил себе заменить в авторском тексте 'Голду' на 'Перуна' В.Т.)

— Простите, я не припомню, кем является Перун? — спросил сэр Энтони после довольно продолжительной паузы.

— Это древнеславянский бог грозы, кузнецов и воинов, практически идентичный Тору — ответил мистик.

— Впечатляет — мрачно признал финансист.

— А уж как был впечатлен я — устало сказал старый раввин — те, кого мы считали не слишком влиятельным тайным орденом, поскольку они давно не проявляли своей силы явно, не просто вернулись к открытой деятельности, но продемонстрировали свою мощь настолько убедительно, что впору задуматься о многом. Кстати, они не считают нужным слишком тщательно скрывать свои корни и довольно прозрачно намекают на имеющиеся у них устремления. В 1943 году вышел сборник стихов некоей госпожи Протасовой, очередной никому не известной, но, очень талантливой поэтессы. Почти одновременно в сборнике 'Песни Красной Армии и Красного Флота' — с конца 1942 года такие издаются регулярно, причем там печатают не только мэтров, но и талантливых самородков — вышла в высшей степени примечательная песня, автором которой названа госпожа Григорьева.

— Я позволю себе прочитать эти стихотворения единым комплексом.

Солдаты революций и империй.

Солдаты революций и империй,

Чьи дни, как капли в море, сочтены.

Как вы могли, безумцы, слепо верить

В величие предавшей вас страны?

Легко ль, не оглянувшись, без сомнений,

С разбега оторваться от земли?

Не всё равно ли, где принять свой жребий —

При Павии, Фонтенуа или Вальми?

Легенду слышал в детстве я от брата,

А тот её услышал от отца,

Что павший вновь рождается солдатом,

Чтоб путь пройти с начала до конца.

Ведь корни только крепнут под золою

Весною вновь распустится листва...

Солдат, вчера убитый под Москвою,

Не ты ли был с Конде при Рокруа?

Имён забытых список бесконечен,

А за душой давно одни долги...

Никто не побежит к тебе навстречу,

Не позовёт и не подаст руки

Мгновенья исчисляются веками —

Не думайте о том, что не сбылось.

А Млечный Путь под вашими ногами

Горит огнём, словно Аркольский мост. (Яна Григорьева, (Хельга эн-Кенти, Чароит))

Письмо Киплингу.

Империя умерла?

Могильщиков — к высшей мере!

Пусть перья её орла

На шляпах других империй

Но грозный её оскал

Помнит трусливый Запад

Был он от финских скал

До сонных китайских пагод

Пусть ужас бродит окрест

Её остывшего тела

В холодном зрачке прицела

Живет византийский крест

Пусть радуется пока

Восторженный победитель

Из памяти пиджака

Не стёрт генеральский китель

Мертва ль она? — До поры

Как в кровь обратятся реки

И вытащат топоры

Железные дровосеки

Куда там — Берлин, Париж

Трофеи сдаём под опись

Империя сдохла? Шиш!

Мечтатели... Не дождётесь! (Мария Протасова)

Хочу умереть в океане.

Хочу умереть в океане

На плахе — лет триста назад

Не в саване, а в саванне

Пусть мои кости лежат

На залитом кровью поле

В последнем страшном в бою

Хочу, чтобы было, что вспомнить

Когда окажусь в раю

Не в белой больничной яме

Не чтобы убила грусть

А с башни, сжимая знамя

Я в ров крепостной сорвусь

Чтоб не от инфаркта — в дУше

Копеечных лепт и йот

Пусть ярость порвет мне душу

Любовь пусть меня сожжет

Не плача, что 'некуда деться'

Над черным стаканом вина

Хочу умереть от детства

Которым еще пьяна

Пиратом, поэтом, воином

Преградой чужому мечу

Хочу умереть по-своему...

Так сильно, как жить хочу. (Мария Протасова)

Когда мистик закончил читать стихи, в кабинете повисло тягостное молчание. Конечно, в переводе было потеряно очень многое, разумеется, сэр Энтони был рационален до мозга костей — но даже его посетило ощущение, что на мгновение перед ним приоткрылся чужой мир. Этот мир был средоточием другой силы, чем та, которую признавал он — но отрицать ее было глупостью, тем большей, что эта сила была очень велика, в своей бескомпромиссности явно не признавала слова 'капитуляция', и, очень на то похоже, не была склонна щадить врагов. Все это следовало обдумать — и, банкир понял, что прежние расчеты нуждаются в серьезной корректировке.

На рэбе Боруха посторонним в этот момент вообще смотреть не стоило — старый мистик сбросил приросшую к лицу маску доброго дедушки, явив настоящее лицо хранителя эзотерической традиции своего народа, сурового до безжалостности, человека со стальной волей. Такого рэбе Боруха следовало воспринимать предельно серьезно — это был матерый хищник, вожак сильной стаи, ради достижения своих целей готовой рвать на куски не только чужих, но и дрогнувших своих. Так вот, рэбе выглядел тем самым хищником, неожиданно столкнувшимся с превосходящей силой — и речи не могло быть о сдаче, но надежды на успешный исход боя были малы, это было видно по его глазам.