Сианьский кризис

Сталин мысленно хмыкнул, вспомнив запись беседы 'ответственных товарищей из ЦК', после изрядной дозы горячительного набравшихся наглости помечтать вслух о 'возврате к ленинским нормам', разумеется, в предельно узком кругу. Этот возврат, по их мнению, хорошо бы выглядел в форме созыва чрезвычайного съезда, каковой должен был отстранить его от власти под предлогом 'возраста и болезней'. Один из членов компании, видимо, набравшийся меньше остальных, на этот крик души резонно заметил, что, если каким-то чудом до этого дойдет, то у всех участников затеи, будет три варианта будущего, почти как у богатыря из сказок. Первый вариант, самый благоприятный для них, заключался в том, что они успеют застрелиться — в этом случае и мучиться не придется, и, согласно существующему порядку, не тронут семьи. Второй, похуже, сводился к тому, к тому, что их порвет в мелкие клочья 'благодарный' народ — в этом случае они отмучаются довольно быстро. Третий, самый реальный из возможных, заключался в попадании в 'нежные руки' подчиненных 'весельчака и жизнелюба Витюши' (имеется в виду министр госбезопасности Абакумов В.Т.) — тут придется ознакомиться со всеми 'прелестями' Сухановской спецтюрьмы (в то время считалась самым жутким местом В.Т.), и надолго. После этого замечания, вернувшего собравшихся на грешную землю, беседа немедленно была прекращена — судя по записи, 'товарищи' протрезвели разом.

Конечно, оставался еще 'фактор романтиков' — Сталин отдавал себе отчет в том, что при определенных обстоятельствах он может сыграть свою роль; какой будет эта роль, вопросов тоже не возникало. Увы, это было неустранимой, на данном этапе, проблемой советского общества — совершить революцию, выиграть гражданскую войну, совершить начальный рывок коллективизации и индустриализации возможно было только благодаря Идее. Именно так — Идее с большой буквы, благодаря которой на какое-то время становилось возможным совершать немыслимое в обычных условиях. На практике Идея для общества была подобна инфляционной накачке для экономики или мощному стимулятору для человеческого организма, используемому без подготовки, или, хуже того, постоянно — на короткое время позволяя добиваться невозможного, она ослабляла общество в долгосрочной перспективе. Ее обратной стороной становился своеобразный идеализм, заключавшийся в том, что создавалась вера в то, что непреклонная воля Вождя, дополненная железной дисциплиной масс, готовых к самопожертвованию, способны пересилить объективные законы природы и общества. Неизбежным следствием того, что эта вера становилась 'альфой и омегой' общества, становился не просто очень высокий уровень требований общества к своим членам, но ненормальная жестокость к отдельному человеку. Какое-то время это было терпимо — но, потом, стандартной реакцией большинства становились апатия и равнодушие к официальной идеологии, требующей самопожертвования, что и произошло в мире 'Рассвета' в 70-е — 80-е годы, формальное согласие с официозом, чтобы не мешали обустраивать свою жизнь. В общем, это было то, что Иван Ильин метко назвал 'внутренней эмиграцией'. Как показывал опыт мира 'Рассвета', общество, большинство членов которого 'внутренне эмигрировало', обречено.

Еще одним дефектом было то, что идеологизированное до последней крайности общество становилось чрезвычайно уязвимо перед провокациями извне — 'романтики', с их преклонением перед Идеей неизбежно становились не субъектом, а объектом Большой Игры, хотя искренне этого и не понимали. И, да, несмотря на свою относительно малую численность — всерьез 'пойти воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать' готов был один из тысячи — дров они могли наломать совершенно несообразно со своей численностью. К сожалению, пока сделать с этим ничего не было возможно — 'романтику революции' могло вылечить только время и благополучие. На практике оставалось только пресекать провокации извне и изнутри, имеющие целью использовать 'романтиков' в качестве тарана, разрушающего страну.

А пока шла кропотливая повседневная работа, переводящая Советский Союз и его союзников на 'рельсы' скучного прагматизма.

Заводы СССР начинали переходить на выпуск бытовой техники, предназначенной для внутреннего и мирового рынка. Сталин, понимавший действительную силу экономики, серьезно отнесся к фразе, сказанной Елизаровым на одном опросов, дескать, у янки в 80-е была популярна шутка, что ядерный удар надо наносить по Японии, а не Советскому Союзу, поскольку японские автомобили и электроника нанесли Америке несоизмеримо больший урон, чем Императорский флот в Перл-Харборе (такая шутка действительно была В.Т.). Донесения разведок парадоксально подтвердили слова Елизарова — самым большим страхом американских капиталистов были не советские воздушные и танковые армии, а опасения конверсии советской промышленности, с выходом на мировой рынок конкурентоспособных гражданских товаров советского производства, способных отобрать рынок у янки (такие страхи были во второй половине 40-х — начале 50-х годов В.Т.).

После этого все члены экипажа К-25 прошли серию вдумчивых опросов, касавшихся абсолютно не связанных с войной вещей. Информация хлынула Ниагарским водопадом — почти всем доводилось ремонтировать дома и квартиры, так что они могли многое рассказать о строительных материалах и сантехнике; все пользовались бытовой техникой, соответственно, могли немало поведать и о ней; были любители автотранспорта и бытовой электроники; Елизаров вспомнил, что во время одной из поездок в Китай ему рассказывали, что китайцы зарабатывают огромные деньги на трепангах — оказалось, что трепанги являются не только популярным блюдом в восточных ресторанах, но и настоящей фабрикой биологически активных веществ, полезных для здоровья, соответственно, вытяжки этих веществ пользуются немалым спросом в США, Западной Европе и Японии.

Работа пошла — советские заводы бодро выпускали ручные мясорубки, мельницы, соковыжималки и молочные сепараторы, потихоньку осваивая электрическую бытовую технику (сразу ее запускать на внутренний рынок было нельзя по ряду причин, одной из которых был лютый дефицит электроэнергии в послевоенном СССР). Немецкие, итальянские и австрийские промышленники, в фирмах которых СССР имел существенные пакеты акций, получили предложения, от которых мог отказаться только законченный идиот — наладить выпуск бытовой техники нового поколения. Европейские промышленники дураками не были — и с 1946-1947 гг. на мировой рынок в немалом количестве пошли бытовые и полупромышленные электроприборы: мясорубки, кондиционеры, посудомоечные и стиральные машины, холодильники, соковыжималки, телефоны с кнопочным набором и прочее, прочее, прочее.. Пока эти товары были рассчитаны на высший и верхнюю часть среднего ценового сегментов — но, по мере восстановления советской экономики вовсе не за горами было время, когда 'погоду' в этой товарной группе будут определять советские предприятия. Само собой, планировалось заполнение всего среднего ценового сегмента — пока же, в ожидании восстановления СССР, на что шла большая часть продукции немецких предприятий, 'снимались сливки' с верхнего ценового сегмента. Американские, британские и французские промышленники взвыли почище упырей, увидевших в непосредственной близости от своей драгоценной персоны осиновые колья с серебряными наконечниками — их легко и непринужденно вышибали не только с иностранных рынков, но и с отечественных, где они считали себя полновластными хозяевами.

Стремительно развивалось автомобилестроение — внедрение дизайна из будущего, при сохранении традиционного немецкого качества, дало не ожидавшийся никем рост продаж на рынках США, Канады, Латинской Америки.

Что же касается тяжелой промышленности Западной и Центральной Европы, то реализация на паях с Ватиканом концепции Европейского союза угля и стали, конечно, в изрядно видоизмененном по сравнению с оригиналом варианте, дало впечатляющие результаты. Экономистам и финансистам пришлось изрядно поработать, модифицируя первоначальный вариант, согласно которому ФРГ, Франция, Люксембург и Бельгия были основными производителями, Швейцария — расчетным центром, а, Голландия — перевозчиком на мировой рынок. И, конечно, было неприемлемо то, что 'контрольный пакет акций' в изначальном варианте принадлежал корпорациям, государствам же был оставлен лишь 'блокирующий пакет'. В новом варианте ключевыми производителями стали ГДР, Люксембург, Австрия и Италия; расчеты внутри советской зоны велись через систему Московских банков, извне — через швейцарские банки, связанные с Ватиканом; морские перевозки шли через немецкие порты. Было перераспределено влияние внутри нового ЕСУиС — теперь 'контрольный пакет' принадлежал государствам, с доминированием СССР, промышленникам был оставлен 'блокирующий пакет'. Немецкие 'короли' угля и стали без малейших затруднений осознали размеры предложенного им 'пряника', тем более увесистого и вкусного, что выдан он был после показательной порки Круппа — и самым внимательным образом прислушивались к мнению СССР, окончательно уверившись в том, что верных союзников господин Сталин 'не обносит вкусными и обильными блюдами'.

Не были забыты и корейские товарищи, вкупе с маньчжурскими — Сталин сделал свои выводы из того, что в мире 'Рассвета' экономический рывок Китая начался с производства детских игрушек, а Южной Кореи — овощных консервов. Сейчас десятки фабрик методично завоевывали высокорентабельный мировой рынок игрушек, производя разнообразные товары, от мягких игрушек до детских конструкторов и наборов солдатиков. Спрос на них был — и немалый.

Создавался и задел на будущее — шла работа над цветными телевизорами и транзисторными радиоприемниками, пластмассами и изделиями из них (с ними было сложнее — надо было резко нарастить добычу нефти и создать соответствующие производства). Но, все же, массовый выход этих товаров на рынок планировался в ближайшие 5-7 лет.

Врачи изучали биологически активные вещества — как удалось выяснить, имелись они не в одних трепангах, просто этим направлением пока никто всерьез не занимался. Уже были достигнуты первые успехи. Морские же биологи занялись проблемой 'морского фермерства' — оказалось, что не только китайцы выращивают трепангов и креветок на морских фермах, но и одной из крупнейших отраслей экономики Норвегии является выращивание лососевых на таких фермах. Попутно выяснилась и еще одна приятная подробность — трепанги не переносят теплой воды, погибая при температуре выше 21 С, так что идеальным местом для их выращивания является побережье нашего Дальнего Востока, включая Камчатку. Конечно, экономической реальностью это могло стать не раньше, чем через пару пятилеток — но планы превратить Камчатку в настоящее 'золотое дно' на производстве морепродуктов и их производных вовсе не были маниловщиной.

Настоящим же 'бриллиантом в короне' перспективных планов была фармакология. Применительно к получению экономических выгод самым ценным членом экипажа 'Воронежа' оказался врач. Понятно, он не был профессиональным фармакологом — но, имея обширнейшую электронную библиотеку, в которой были упомянуты очень многие препараты, с точным названием активного вещества, и схемами их применения, он стал настоящим сокровищем. Это знание — что именно надо изготовить и как применять — экономило многие миллиарды рублей и десятилетия напряженной работы советских химиков и врачей. Результат же обещал стать непревзойденным — лучшие в мире лекарства, на годы и десятилетия опережающие всех конкурентов, становились 'товаром товаров', за который будут платить очень большие деньги. Вождь без малейшего удивления узнал то, что в мире 'Рассвета' производство и торговля лекарствами приносили большие деньги, чем даже наркоторговля — было бы странно, если господа капиталисты не использовали такую возможность шантажировать всех потерей здоровья и самой жизни для наиболее плотного набивания карманов. Еще одним достоинством суперсовременной фармакопеи была возможность использовать ее в качестве 'отмычки' для проникновения на рынки самых богатых капиталистических стран. Технология была проста до неприличия — поскольку собственное здоровье беспокоит всех, то полностью отказаться от закупок лучших в мире, зачастую вовсе не имеющих аналогов, советских лекарств господа капиталисты никак не могли. Дальнейшее укладывалось в нехитрый алгоритм — распускались слухи из серии 'большие парни с толстыми кошельками повлияли на правительство в Вашингтоне, чтобы русские лекарства, только что не дающие оживлять мертвых, закупались малыми партиями, в расчете на богатых джентльменов и леди — а мистеру и миссис Смит приходилось лечиться плохими американскими лекарствами; о, никто не вводит запрета на них — просто правительство установило такие пошлины, что они не по карману мистеру и миссис Средним Гражданам' (это для США, с учетом американского менталитета, очень одобряющего свободную торговлю). Вторым этапом становился слух 'Что Вы, мистер или миссис Смит — у русских это лекарство есть в любой аптеке, так что вопрос лишь в запретительных пошлинах!'. Вот такая непрямая пропаганда сработает на порядки эффективнее любого рассказа о преимуществах советской модели — давление избирателей будет таким, что противники СССР вынуждены будут пойти на переговоры. Соответственно, советская делегация сможет поиграть в столь любимые англосаксами 'пакетные' соглашения — понятно, в состав 'пакета' будет входить резкое снижение или полная отмена пошлин на весь экспорт, включая немецкие автомобили и корейские игрушки. 'Дорогих партнеров' можно будет в свое удовольствие шантажировать отказом в поставках наиболее современных лекарств — а в интервью американским СМИ сожалеть о неуступчивости американской делегации, рассказывая журналистам, что 'Дамы и господа, Вы же понимаете, бизнес есть бизнес — мы же не можем торговать себе в убыток!'. Конечно, на стопроцентное выкручивание рук контрагентам рассчитывать было глупо, но на хорошие 'ломти' от самых 'вкусных' сегментов рынка стратегических противников СССР мог рассчитывать уже лет через пять.

Какую реакцию это вызывало у хозяев США, догадаться было не сложно — даже в мире 'Рассвета' почти 12-кратный экономический рост СССР в период с 1929 по 1950 годы, по сравнению с 3,5-кратным ростом США за тот же период (цифры округлены — в РеИ национальный доход составил, соответственно, 1082% и 249% В.Т.) вызывал у них самые неприятные мысли относительно возможных перспектив, здесь же оправдывались мрачнейшие из прогнозов. Конечно, ждать от владык Америки громогласных воплей в стиле 'Караул, протестанты! Последние штаны с задницы снимают! Деньги средь бела дня из кошелька вынимают!' определенно не стоило — не те были господа, совсем не те.

Возникал резонный вопрос — а на что они могут рассчитывать? Излюбленная ставка американцев на экономическую мощь, вполне логичная в обычных обстоятельствах, поскольку экономика, и в самом деле, является тем козырным тузом, который бьет все карты противника, пусть без внешнего блеска военных побед и далеко не сразу, отпадала автоматически — если подождать еще лет 20-30, в таких условиях, то победителем в экономическом соревновании могли оказаться вовсе не США. Раскол в советском обществе представлялся еще более сомнительным — и, тоже отпадал. Предательство советской элиты, при тех процессах, которые запустил и старательно направлял Сталин, при их успехе исключалось — это в мире 'Рассвета' можно было купить кадры позднего СССР перспективой стать сырьевыми баронами, в варианте же высокоразвитого СССР, совмещающего высокотехнологичное производство, финансы и контроль над стратегическим сырьем, предложить возглавляющим его прагматикам больше, чем им давала власть над богатейшей страной в мире мог бы только Господь Бог, и, то, ему бы пришлось очень сильно постараться. Оставалась, конечно, возможность истощения СССР в многочисленных локальных конфликтах — но в условиях стремительного экономического роста Советского Союза ее реализация оказывалась под вопросом.