Сианьский кризис

Работу значительно упростило наличие отработанного конструкторами 'Бюссинг' тяжелого бронеавтомобиля 'Пума' (пожалуй, это был лучший тяжелый бронеавтомобиль Второй Мировой войны В.Т.). Теперь германские инженеры создали на его базе семейство из БТР, ряда вспомогательных машин, принятых на вооружение в 1947 году как БТР-60 — и, работали над созданием легкого самоходного орудия поддержки, вооруженного 120-мм нарезным минометом ('Нону' сделать пока не удастся по экономическим причинам, снаряды к ней будут непозволительно дорогими, так что придется обходиться менее эффективным аналогом французского нарезного миномета 120-мм MO-120-RT-61 В.Т.). Пока что новый БТР не удалось сделать плавающим — но, работы в этом направлении шли, благо на ПТ-88 были отработаны очень надежные и эффективные водометные двигатели, позволявшие плавающей технике с успехом работать на мелководье и в зарослях разнообразной речной флоры.

Неплохо шли дела и в авиации — намного лучше, чем ожидалось вначале и самим фельдмаршалом, и главами авиационных концернов Германии. То, что русские поначалу сохранили производство современных немецких самолетов, было не слишком удивительно — им были нужны реактивные истребители и ночные истребители ПВО, дальние бомбардировщики и специализированные ударные самолеты флота; словом, все то, чего у них не было.

В июле 1944 года герр Патоличев пригласил к себе руководителей и владельцев авиационных концернов Германии. По опыту Версаля капитаны германской авиационной промышленности ожидали худшего — но, наместник генералиссимуса Сталина ограничился тем, что вежливо предложил вниманию германских промышленников вариант объединения их фирм в единый гигантский концерн 'Народная авиационная промышленность Германии'. Условия были поставлены предельно жесткие, фактически, русские обеспечивали себе многоуровневый контроль над авиационной промышленностью Германии — во-первых, контрольный пакет акций отходил правительству СССР; во-вторых, блокирующий пакет акций отходил правительству ГДР, что, при наличии 'канцлер-акта', означало лишение немцев даже теоретической возможности блокировать советское решение, ведь немецким промышленникам оставался пакет в размере 24% минус одна акция; в-третьих, применительно к авиационной промышленности в полной мере действовало решение об отчуждении всех немецких патентов в пользу СССР.

Разумеется, господа промышленники согласились на все условия сразу — по сравнению с соответствующими статьями Версальского договора это было весьма мягким вариантом, не говоря уже о том, что русские спокойно могли отобрать вообще все. Вместо этого герр Сталин предпочел ограничиться переводом германского авиапрома в безусловное подчинение Советского Союза, доведя до логического завершения структуру, существовавшую в имперском министерстве авиации при Геринге; структуру, в отношении подчинения промышленников воле государства даже более жесткую, чем русский наркомат авиационной промышленности. Эта структура безапелляционно распределяла заказы, осуществляла централизованное снабжение материалами, не говоря уже о предельно жестком контроле специализации авиационных фирм (соответствует РеИ В.Т.).

Конечно, это было сделано в пользу СССР — но, во-первых, было сохранено авиационное производство (немецких промышленников бросало в холодный пот при мысли о возможном перепрофилировании авиационного производства — впрочем, примерно представляя размер возможных расходов на это мероприятие, Эрвин Роммель их хорошо понимал), во-вторых, герр Сталин пунктуально выполнил свои обязательства в этой части, сохранив немалую капиталистическую составляющую внутри настолько важного сектора германской промышленности, как производство летательных аппаратов.

Главком Фольксармее сумел оценить этот ход Красного Кайзера, как все чаще он про себя называл лидера СССР. Первым слоем выгод, полученных благодаря принятию этого решения, было сохранение образцовых производств и очень сильных конструкторских школ — Сталин был рачительным хозяином, так использование в интересах СССР столь ценной добычи было разумно. Вторым слоем стала конкуренция со стороны немецких конструкторов, жаждавших доказать победителям свою полезность — наверняка она стала сильным стимулом для их советских коллег. Но, был и третий слой, важность которого в полной мере могли оценить только люди, принадлежавшие к узкому кругу знавших если не все, то, очень многое о настоящих обстоятельствах, приведших к капитуляции Третьего Рейха перед СССР — Кайзер Красной Империи снова доказал свою репутацию правителя, не только не совершающего глупых поступков, но и умеющего безукоризненно держать данное им слово! Эрвин Роммель хорошо понимал, какой это капитал в нынешнем мире, где все чаще становилась реальностью недобрая шутка 'Джентльмен всегда хозяин своего слова, он волен его исполнить, волен и забрать обратно в любой момент!' — такая репутация была не меньшей ценностью, чем высокоразвитая промышленность, победоносная армия, или горы золотых слитков в подвалах Государственного Банка — ибо серьезные люди предпочитают иметь дело с тем, чьему слову можно верить, даже если это враг!

Возвращаясь же к технике, фельдмаршал вспомнил ход событий в последние шесть лет.

ВВС СА и Фолькслюфтваффе поначалу сделали ставку на Ме-262. Самолет и в самом деле получился весьма удачным, в особенности, после того, как конструкторы дополнили турбореактивные двигатели турбовинтовыми, пусть и не позволявшими развивать такие скорости, но, зато, намного более экономичными и приемистыми. Существенными факторами, позволившими вывести авиацию Красного блока на более современный уровень, стала новая радиоэлектронная аппаратура, револьверные и крупнокалиберные автоматические пушки, и, что немаловажно, рассчитанная на поражение тяжелых бомбардировщиков англосаксов ракета 'Морана', класса 'воздух-воздух' с автоматическим наведением (в РеИ англичане, в 1943-44 годах, довольно успешно работали над чертежами ракеты 'Артемис', хотя и не довели ее до принятия на вооружение; в АИ МВ советские и немецкие конструкторы, использовав в качестве снаряда доработанный ТРС-150, использовали принцип полуактивной ГСН с радиолокационным наведением — и ракета 'Морана' была принята на вооружение в 1947 году В.Т.).

На практике, в войска шли три основные модификации Ме-262. Истребительные соединения получали турбореактивный истребитель или истребитель-бомбардировщик, вооруженный поначалу модернизированными МК-103 и МГ-151/20, по две пушки; затем, почти одновременно были приняты на вооружение новейшие 30-мм пушки НР-30, классического типа, конструкции герра Нудельмана, и револьверные пушки фирмы 'Маузер' МГ-213С. Конечно, вначале пришлось немало поработать над унификацией боеприпасов — но теперь в распоряжении летчиков имелись две весьма совершенные пушки под один 30-мм выстрел.

Штурмовая авиация получила в свое распоряжение Ме-262В, с турбовинтовым двигателем. Этот самолет стал основной машиной советской и германской штурмовой авиации, постепенно заменяя в частях проверенные войной, но морально устаревшие Ил-2, Ил-10, ФВ-190 и Ю-87. Ме-262В оказался на редкость удачной машиной — довольно скоростной, с отличной маневренностью и высокой живучестью, мощным вооружением, он стал лучшим в мире штурмовиком.

В части ПВО пошли самолеты модификации Ме-262Х, представлявшие собой двухместную машину, с турбореактивными двигателями и мощным РЛС советского производства, вооруженную двумя пушками Н-57 конструкции герра Жирных (существовала в РеИ, успешно прошла государственные испытания на истребителе МиГ-9, произведена малой серией в 1947 году; калибр 57-мм В.Т.) и ракетами 'Морана'. Проще говоря, Ме-262Х стал узкоспециализированным охотником на тяжелые бомбардировщики англосаксов — он мог наводиться на обнаруженные самолеты с земли и обнаруживать их самостоятельно, после чего у тихоходных, по сравнению с ним, бомбардировщиков не было особых шансов, поскольку он мог поражать их самонаводящимися ракетами, находясь за пределами эффективной дальности огня оборогительного вооружения. Также он мог с минимальным для себя риском добивать поврежденные вражеские машины огнем своих очень мощных пушек, пусть и имевших очень невысокий, но нынешним меркам, темп стрельбы — для маломаневренных, с невысокой скоростью, поршневых бомбардировщиков хватало и такого темпа, а тяжелые, по авиационным меркам, двухкилограммовые снаряды рвали бы машины англосаксов, поскольку даже такая совершенная машина, как В-29, по прочностным нормам, все-таки, далеко не танк.

Шарль де Голль раздраженно бросил на стол обзор свежей прессы, поморщившись при этом — для безукоризненно корректного, хладнокровного аристократа это было равнозначно многоэтажной матерной тираде в устах обычного человека. Раздражение президента было оправдано — сотрудники секретариата снова включили в обзор статью месье Фаньера.

Генерал не испытывал к вышеупомянутому месье ни малейшего уважения как к человеку — патриот Франции, аристократ из старого, хотя и не титулованного рода, он искренне презирал буржуа, начавшего свое продвижение в публицистике благодаря дальнему родству с известным авиатором начала века, погибшим при попытке пролететь между опор Эйфелевой башни (находясь в России, де Голль с удивлением узнал, что гибель летчика Фаньера оставила свой след в русском языке, в виде выражения 'Пролетая, как фанера над Парижем' (соответствует РеИ В.Т.)), и, сделавшего себе некоторое имя благодаря декларируемому им ультра-патриотизму, первоначально выражавшемуся во всемерной поддержке крайне правых головорезов из руководимого полковником де ла Роком движения 'Огненные кресты'.

Шарль де Голль ни в малейшей степени не одобрял господ коммунистов — но, проводимый полковником де ла Роком, вкупе с его сподвижниками, курс на всемерное подавление левых, включавший в себя даже убийства в уличных драках с коммунистами, де Голль считал прямой дорогой если не к гражданской войне, то к несомненному расколу нации, что никак не могло пойти на пользу Франции, которой де Голль преданно служил.

После позора Компьена месье Фаньер, еще неделю назад во весь голос кричавший 'о смертной битве с бошами до последнего француза', вот чудо, не только не эмигрировал в Англию, чтобы сражаться за освобождение Франции, но немедленно предложил свои услуги режиму маршала Петэна, начав воспевать 'древнее германо-франкское родство; Европу, объединенную величайшим из немцев, рейхсканцлером Адольфом Гитлером; долг французов доблестно сражаться за Еврорейх против монголо-еврейских большевистских орд, не жалея своей крови и самой жизни'.

Естественно, после высадки англо-американских союзников месье Фаньер не погиб и не затерялся в безвестности. Пересидев сражения за Францию в какой-то дыре и сумев не попасться 'партизанам последнего дня', весело вешавших нацистских пособников, не утруждая себя юридическими процедурами, непотопляемый публицист заявился в американскую комендатуру — не к небогатым англичанам, и не к склонным вешать подобную публику русским! — где и предложил свои услуги янки. Абсолютно небрезгливые американцы охотно взяли 'убежденного защитника демократии, борца с безбожным коммунизмом' к себе на службу.

Ну а когда сам де Голль принял сторону США, в его распоряжение был предоставлен многочисленный пул журналистов, в числе которых был и месье Фаньер. Объективный генерал не мог не признать, что 'моральный облик' большинства этих 'тружеников пера' был ни на йоту лучше, чем этого позора на посмертной репутации авиатора Фаньера. Французский аристократ с фламандскими корнями, Шарль де Голль терпеть не мог бошей, по целому ряду причин, в число которых входила и та, что его утонченность была принципиально несовместима с грубостью немцев, в частности, их, деликатно выражаясь, своеобразным юмором — но, иногда его посещала мысль, что эту публику следовало бы отдать в распоряжение полусотни германских старослужащих унтеров, приказав им научить писак страху Божию, не считаясь с потерями среди обучаемых.

Что же касалось профессиональной репутации месье Фаньера, прямо проистекавшей из многократно демонстрируемого им 'уровня интеллекта', то, при упоминании его 'персоны' на лицах консервативных публицистов, являвшихся убежденными антикоммунистами, неизменно появлялись брезгливые гримасы.

Сейчас месье блистательно подтверждал свою 'репутацию' — начав статью с дежурных воплей о 'большевистском людоедстве', сменившихся заявлением о 'русско-германском фашизме' (как одно совмещалось с другим, ведомо было только Господу Богу да воспаленному воображению месье!), он продолжил свой опус вовсе уж оригинальным заявлением, гласящим, 'что, во-первых, красные не посмеют нанести ответный ядерный удар по территориям, находящимся под управлением США, поскольку это будет означать начало Третьей Мировой войны; во-вторых, Сталин не посмеет нанести удар по китайским городам, неизбежно приводящий к массовой гибели желтых, поскольку, при заявленной у коммунистов интернациональной идеологии это неизбежно приведет к массовому бунту в большевистской партии, который, почти неизбежно приведет к отстранению Сталина от руководства СССР; в-третьих, если Советский блок осмелится начать войну в Западной Европе, то его ждет неизбежный разгром — да, вначале красные будут продвигаться, большими потерями оплачивая каждый метр захваченной европейской земли, но, затем, по мере того, как лучшая в мире американская авиация, действующая с баз, расположенных в Великобритании, будет громить промышленные центры и транспортные узлы Красного альянса, монголо-германские орды сначала медленнее, а, потом, все быстрее и быстрее начнут отступать под натиском победоносных армий Атлантического альянса. И не следует опасаться атомного оружия красных — на самом деле, это всего лишь блеф Сталина, пытающегося выдать свое бессилие за истинную мощь. Это очень просто доказать — просто разделите территорию Франции, Великобритании, Бельгии на площадь сплошных разрушений, обеспечиваемых американской атомной бомбой (если, конечно, у русских дикарей есть столь совершенное оружие — я в это не верю, но, допустим, мадам и месье!), и Вы получите десятки тысяч атомных бомб, которых у большевиков физически нет и быть не может!'.

Де Голль, взяв 'Паркер', сделал пометку на статье месье Фаньера 'Месье! У Президента Франции нет и не может быть времени на чтение излияний умственно отсталого субъекта!'. Этого было достаточно — в секретариате сделают правильные выводы.

После чего Верховный Главнокомандующий Четвертой Республики вернулся к серьезной работе. Существующие расклады не вызывали оптимизма — Шарль де Голль был не только опытным практиком танковой войны, но и серьезным военным теоретиком механизированной войны, получившим мировое признание еще в 30-е годы, после выхода своей книги, так что он мог профессионально оценить реальное соотношение сил.

Формально все было не столь уж плохо — ГСВГ насчитывала тридцать дивизий сухопутных войск, которые солидно дополняли двадцать дивизий красного Вермахта; для сравнения, сухопутные войска Четвертой Республики насчитывали сорок дивизий, существенным усилением которых были восемь американских дивизий и две дивизии британской Маасской армии, развернутых во Франции. Итого, на французском направлении формально имелось сорок пять кадровых и пять кадрированных, впрочем, уже развернутых до штата, дивизий Советского блока против сорока кадровых и десяти кадрированных дивизий Атлантического альянса, так что о трехкратном превосходстве, по канонам военного искусства необходимом для успешного наступления, речи не было.