Ключ от бездны. Книга первая

.

.

ПРОЛОГ

Буря настигла их на полпути к горам Гефрека. С той стороны, где от погоревших хижин стлался сизый дым, наползала громадная туча. Она медленно ворочалась, наливаясь страшной силой и давя землю пепельно-синим брюхом, пока недра ее не вспороло яркое, в алых всполохах, надломленное небесное копье. Взвились пыльные столбы. Загораживая треть замершего перед зреющей стихией неба, они понеслись вслед маленькому племени, что бежало из родных мест. Натолкнувшись на преграду из длинной насыпи камней, серые смерчи накренились в последней попытке дотянуться до живых существ и рассыпались, передавая гневную силу ветру. Тот яро сорвался в погоню.

— Нужно укрыться от бури, старейший! — Илех попытался задержать вождя.

Тот оглянулся и бросил с досадой: — Ступай! — и, стуча кривым посохом, упрямо зашагал вперед. — Что нам сделает ветер? Что можно отнять у того, кто все потерял?

На их племя напали глубокой ночью. Хэт знал, почему эверцы нарушили хрупкий мир, заключенный с народом пустыни. Они пришли не по собственному желанию. По воле сильных...

Взгляд старика задержался на мальчике, который кутался в окровавленную шкуру пумы.

— Зачем ты забрал ее у мертвеца? — вождь схватил ребенка за волосы и подтащил к себе. — Отвечай! Чего молчишь, гаденыш?

— Старейший, не мучай его! — мать мальчика бросилась к Хэту и попыталась отнять сына. Но вождь толкнул ее в грудь; женщина упала и, вцепившись в жесткие, как у лошади длинные черные волосы, глухо зарыдала.

— Ты воруешь у мертвых одежду? — прошипел старик, встряхнув мальчишку. — Берешь себе последнее, Кхорх?

Чумазое лицо мальчика казалось маской: бледная кожа с грязными разводами и глубокими тенями у широко распахнутых глаз. Но что-то было в этом лице, нечто одновременно притягательное и неуловимо отталкивающее, даже отвратительное. Как будто смотришь на змею с ее гипнотическим блеском в прозрачных глазах и не можешь оторваться.

Хэт видел больше, видел и знал, кем станет этот странный замкнутый мальчик, смотрящий на мир загадочными глазами змеи.

— Я отомщу им за смерть отца, — проговорил Кхорх, и в голосе его не было ни тени сомнения, напротив, холодная уверенность в собственных словах и силах.

Хлынул ливень. В серой пелене его утонуло небо и от ударов тяжелых струй вспенилась земля.

— Идем! — потянув за собой мальчика, крикнул старик. — Ты пойдешь со мной. Мы не должны медлить. Я чую его. Он близко. И должен освободится.

Дождь скоро выдохся, его косые мутные струи уже не хлестали с таким напором. Но в вышине, где бежали изорванные в клочья грязно-серые с багряными краями тучи, еще бесновалась буря. Она шла поверху, не достигая промокшей земли и людей, бредущих к скалистой гряде.

Хэт остановился, и, оборачиваясь к отставшим соплеменникам, ткнул клюкой в сторону каменистой гряды:

— Вы будете ждать там.

Несмотря на возраст и видимую дряхлость, старик насчитывал сто четыре осени от рождения и был полон жизненных сил. На худой и грязной шее его всегда болтался амулет из нефрита. "Это — источник молодости и извечной силы Ит", — так говорил он сам, похваляясь своей живучестью. Теперь же амулет был надежно спрятан под леопардовой шкурой на груди вождя.

— Ждать чего, старейший? — Илех подошел первым и упал возле его ног.

Хэт тихо и торжествующе рассмеялся.

— Когда проснется Иктус — все изменится. А пока, остаешься за главного, Илех. Позаботься о племени. Это тебе по силам. Когда придет время, слушайся во всем того, кто назовет себя жрецом Кэух, — старик говорил отрывисто, каждый раз переводя дыхание, будто выплевывая фразы. — Пошли, — кивнул он мальчишке. — Ты поможешь мне.

Буря утихла, но массы пыли еще двигались в воздухе и через эту зыбкую завесу медленно вырисовывался унылый пейзаж пустыни Хаса.

— Когда очнется вулкан? — спеша за вождем, спросил Кхорх, всматриваясь в очертания гор на горизонте. — Скоро, старейший?

— Да. — Хэт взглянул на небо. — Видишь?

Мальчик прищурился и пожал плечами.

— Звезда, — пояснил старик. — Она уже взошла.

Когда они достигли пределов Гефрека, на землю уже легла дымчато-синяя мгла. Небо совершенно очистилось от облаков и только узкие, полупрозрачные полосы остались на западе, прикрывая налившееся пунцовым огнем солнце.

— Нужно спешить, — тяжело ступая разбитыми ногами, дыша неровно и сипло, выговорил Хэт.

— Для чего нам идти туда? — несмело спросил мальчик.

— Помочь, Кхорх. Ты поймешь — кому ... потом. Он не сможет обрести силу без таких, как мы. Как ты и я.

— Разве мы похожи?

— А тебе не известно это? — озлобился вдруг старик. — Слушай свое сердце, Кхорх. Пока оно у тебя есть. Здесь, — он с размаха ударил ладонью по впалой груди, — ты всегда найдешь ответ в своем сердце. Я отдам тебе силу, чтобы месть детей Улха была страшна; чтобы обрушилась она на их гранитные дворцы, наполнила ядом источники, опрокинула алтари, и чтобы содрогнулись тогда их боги. Я знаю, кто привел в наше селение эверцев. Мхары! Это они ненавидят нас и жаждут погибели. Слышишь, Кхорх? На убийце твоего отца был сердоликовый амулет. Это камень богини Эморх. Взгляни! — вождь перехватил посох, показывая темно-серый минерал на его конце. — Это черный лунный камень, кариатит. Коснись его.

Мальчик послушно тронул холодную поверхность и та заиграла радужными всполохами.

— В нем заключена огромная сила, — с благоговейным трепетом произнес Хэт. — Камень перейдет к тебе по наследству, Кхорх. Второй такой находится в руках мхарских жрецов. Давным-давно они обманом и предательством завладели им. — Старик тряхнул головой. — Его нужно вернуть, и очистить от маакорской магии! Слышишь?

— Да, старейший.

— Хорошо. Я научу тебя говорить с кариатитом. И покажу, как управлять им.

Старый вождь надеялся, что в душе мальчика зародится желание обладать серым талисманом детей Улха. Тогда ему откроется множество тайн, и видения прекрасных дворцов Маакора не дадут покоя. Кхорх обретет власть и мхарские города или покоряться его народу, или станут руинами.

— Здесь, — остановившись и чуть ударяя посохом в каменистую землю пустоши, сказал Хэт. — Дошли.

Пустошь походила на исполинскую чашу. С северо-востока ее полукольцом охватывали скалы Гефрека, а по западному краю сизой каймой стлался туман. — Слышишь? — Вождь согнулся, выставив перед собой посох и, диковато блестя глазами, пошел по кругу. — Ложись сюда! — крикнул он и как только мальчик исполнил приказ, концом посоха принялся вычерчивать вокруг него знаки стихий и двенадцати созвездий. — Повторяй за мной и запоминай все, что видишь и слышишь, Кхорх. — Продолжая двигаться по кругу, Хэт забормотал заклинания, плавно наращивая темп и силу их звучания. Слабый и неуверенный голосок мальчика вторил его словам. Так продолжалось, пока голос старца не сорвался на самой высокой ноте.

Камень на посохе охватил блистающий многоцветный огонь. И там, где он коснулся земли, потянулись из нее струйки аспидно-черного дыма.

— Чую, чую, — зашептал вождь. Лицо его покрылось испариной и подергивалось судорогой. Силы были на исходе, но он продолжал, поднимая из самых недр дух проснувшейся стихии. Вскоре все пространство за магическим кругом покрылось густым туманом. Старейший отступил к мальчику и, выронив посох, в изнеможении упал рядом. Полежав и отдышавшись, он перевернулся на бок и трясущимися руками извлек из-за пазухи нефрит. — Сядь, — попросил Хэт Кхорха и перевалился на спину. — Сядь и послушай. Ты вернешься в племя один. Я слишком слаб и сделал все, что мог. Путь мой подошел к черте. За ней души детей Улха встречают тени предков. Видишь этот амулет? Он почернел внутри — это знак большой беды. Она пришла уже. Мой единственный сын погиб от поганых рук. Это мой конец. И твое начало. Я знаю, Кхорх, ты отомстишь за меня, — он говорил все медленнее. — Возьми нефрит и очисть его в черном Аургусе. — Хэт приподнялся и, сняв оберег, передал его мальчику, смотревшему внимательно и напряженно. — Пусть отныне лунный камень служит тебе, первому жрецу божества, готового придти на эту землю. Возьми в руки посох, — изнемогая, пробормотал старейший. — А теперь — самое важное. Сломай его.

— Я не понимаю. — Лицо Кхорха побледнело и вытянулось. Он встал и попятился, качая головой. — Нет...

— Все ты понимаешь. Ломай. Ты знал, для чего я привел тебя сюда.

Закусив губу, мальчик надломил клюку и отбросил ее нижнюю часть.

— Давай, жрец Кэух, это твоя первая жертва, — подбодрил Хэт, не отрывая глаз от его лица.

Он чувствовал, как тяжело и жутко маленькому Кхорху. Но сам не испытывал страха. Он был готов...

По контуру магического круга, обдавая жаром, вспыхнул огонь. Вновь содрогнулась земля. На лиловой небесной тверди остались глубокие сверкающие следы огненных когтей. Оглушительный раскат грома прокатился над пустошью. И снова воцарилось глухое безмолвие. Мальчик опустился на колени.

— Я не смогу сделать это сам, — чуть слышно выговорил Хэт, сжимая в руке пальцы Кхорха и направляя острый край обломка к своей груди. — Ты — должен...

Подняв к притихшим небесам искаженное ужасом лицо, мальчик закричал и всей тяжестью навалился на сломанный посох...

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ГЛАВА 1

... Румяня небо на востоке, занимался робкий рассвет, а Кхорх все сидел над неподвижным телом Хэта. Уже край золотого диска показался на горизонте, а он боялся пошевелиться, держа на коленях голову старейшего. Хэт был мертв. Первоначальный ужас мальчика сменило тягостное ощущение непоправимого. Слезы высохли, но душа продолжала плакать.

Стало быстро светать, когда Кхорх, наконец, очнулся и испугался, поняв, как много времени провел возле бездыханного старика. Солнце! Лучи его не должны касаться умершего. "Если ты принес ночную жертву — пусть новый день не видит дело рук твоих". Так говорил вождь. А еще он говорил, что мертвого сложнее вернуть, если великое светило дважды поднялось над ним. Нужно было торопиться и спрятать тело.

Кхорх так и сделал, а потом вернулся к соплеменникам и, ничего не сказав, прилег отдохнуть в пещере. Тогда Хэт пришел к нему во сне — страшный, испачканный землей, злой.

"Иктус проснулся, — сказал он. — И ты не смеешь отнимать у него жертву. Не поднимай меня".

Но Кхорх ослушался. Он не хотел его смерти, поэтому снова отправился на пустошь. Там, до крови раня руки, откопал старика и долго шептал заклятье. Он спешил и сбивался. Свет вставшей на ними багряной звезды тревожил его.

— Вставай, Хэт, ты нужен нам, очень, — молил Кхорх. — Слышишь? Я велю...

А когда он осторожно стряхнул с грязного лица старика комья рыхлой земли, над пустошью пронесся вой. Кхорх вскочил, не понимая, кто мог породить такие жуткие звуки, и оказался опрокинутым внезапным подземным толчком.

С шумом осыпалась земля и поглотила Хэта. Охваченный паническим страхом, мальчик повернулся и что было сил бросился бежать...

Он бежал и падал и снова бежал. Пока, совершенно обессиленный, не оглянулся и не увидел, что так и остался возле земляной воронки, вобравшей в себя старика. Она углублялась, края ее все больше расширялись, проваливаясь. И там, внутри копошилось нечто живое, пытаясь выбраться...

Показались голова и руки...

Кхорх застыл, глядя, как приближается к нему кошмарное существо с белыми, жидкими лохмами и тонкими рожками на лобастой голове. Осмысленно и хищно смотрели глубоко посаженные подслеповатые глазки.

— Ты обещан мне, — прохрипело отвратительное создание. — Хэт вымолил у Тьмы твое право на рождение. — Тварь подтянулась, перебирая верхними, неразвитыми двупалыми ручками и замотала головой на тонкой сморщенной шее. — Ты, которого зовут Кхорхом, станешь служить мне. Я укреплю твой слабый дух и дам тебе власть, о какой только может мечтать смертный. А ты будешь приносить мне в жертву кровь себе подобных.

Существо жадно сглотнуло и, подобравшись, последним усилием выпростало из земли серое, уродливое тело...

* * *

Кхорх сел и осмотрелся. Сон! Снова этот сон... Он преследовал его много лет с того памятного дня, и мучил, возвращая не только страх, но и тягостное чувство утраты. Нет, не утраты близкого человека, ведь дух Хэта по-прежнему оставался рядом. В день извержения Иктуса Кхорх потерял неизмеримо большее. Что? Он не мог ответить на этот вопрос, просто знал, что с тех пор стал другим.

Ему удалось тогда спастись. Может, именно потому, что его жизнью уже управляло нечто, возымевшее над ним безграничную власть. Так близко видел Кхорх поднявшийся над землей белый столб пара. Кожу обжег жар яростного огня, что вырвался на свободу из недр земли. Но тогда мальчику не было страшно. Наоборот. От вида безудержной мощи стихии, сердце его охватил восторг. Кхорх все смотрел и смотрел, как демоническая сила легко выталкивала в раскаленное небо огромные, горячие глыбы камней, как изливалась огненная лава, как рвались ввысь столбы едкого пепла. Иногда мальчику казалось, что он парил над бурлившей бездной. И слышал голоса. Потом ему трудно было припомнить, как долго длилось все это. Но спустя двенадцать лет тот день виделся Кхорху в мельчайших подробностях...

Взгляд его заскользил по стенам комнаты, по золотой лепнине и барельефам со сценами из собственной жизни: "Кхорх и Великий Улх-змей", "Кхорх покоряет Кифру", "Кхорх возводит Улхур", "Кхорх — первосвященник". Казалось — золото плавится, осыпаясь песком. И из темноты тянутся костлявые уродливые руки.

— Нет, — простонал Кхорх, вцепившись в волосы и начиная раскачиваться, пока не увидел размытый свет факела.

Свет.

Кхорх замер, всматриваясь в язычки пламени. Проведя под землей большую часть жизни, он так и не сумел привыкнуть к темноте. Она пугала. А свет успокаивал...

— Святейший? — В комнату вошел Герех, улхурец богатырского телосложения, недавно назначенный верховным жрецом храма Кэух. — Опять видел сон, господин? — с сочувствием поинтересовался он.

— Да, — нехотя отозвался Кхорх. Он заставил себя подняться. Ополоснув лицо, облачился в черный балахон и, стянув его широким поясом, взглянул на гостя.

Герех был светловолосым и черноглазым как большинство сынов Улха с побережья озер. Когда-то он явился в подземелья Улхура и сказал, что некий старец по имени Хэт, являясь во снах, требует, чтобы племя Гереха отправилось на восток, к Гефреку. Молодой вождь покорился воле странного старика и теперь служил первосвященнику, называющему себя учеником Хэта. Внешне в этом великане трудно было узнать прежнего вождя. Он больше не носил косичек, гладко зачесывая густые волосы и открывая грубое, малопривлекательное лицо с глубокими оспинами. А вот душа Гереха, как и его дикий нрав не изменились. "Мой носорог", называл жреца Кхорх и учил его читать и писать на языке аксуменов, приобщая к великой культуре Маара. "Жрец не может быть дикарем", — повторял он, но служитель храма Кэух оставался верен законам племени.

— Не понимаю тебя, господин, — заметив вышитую руну на поясе Кхорха, сказал он. — Зачем носить на себе знаки этих умников мхаров? Не ты ли говорил, что мы — другие.

— Зачем придумывать новое, когда уже есть нечто испытанное и правильное? — спросил первосвященник. — К тому же, я никому не подражаю. Моя болезненная тяга к религии мхаров не будет так досаждать тебе, когда они попросту исчезнут с лика земли, а вера их будет поругана и забыта.

— Я это слышал. "Поругана, забыта". Это трудно... как по мне. Мхары-то сильны, господин. А что сделано?

— Неужели ничего, преподобный? — Кхорх приподнял брови и усмехнулся.

— Хорошо, — поспешил исправиться Герех. — Кифра теперь твоя. Но если бы не эверцы, дикие племена не покорились бы нам. Да, ты построил подземный город, — жрец порывисто вздохнул. — И в нем все толково и искусно. Но это создано не твоими руками. Прости, святейший, — закончил он свою речь и поклонился.

— Зачем все делать самому? Что можно ими построить? — Для убедительности Кхорх протянул ему свои узкие ладони. — Ничего. Улх помог мне.

Жреца передернуло.

— Помощники у тебя знатные, — пробормотал он, — что змей, что Хэт...

— Тсс, — первосвященник прищурился и заговорил шепотом. — Ты видел лишь тени, потому что слишком слаб и не можешь лицезреть истинные лики бездны.

На рябых щеках служителя проступили красные пятна. Он стиснул челюсти, явно сдерживая себя.

— Ты правильно делаешь, что усмиряешь сердце, — похвалил Кхорх. — Убей в себе грубость и тщеславие вождя племени. Я оценю. Смотри, — он подошел к столу и, открыв резной ларец, извлек из него жезл. — Ты жрец и первым увидишь это. Великий символ власти. Взгляни!

Сделанный из серебра витой жезл был в локоть длинной, с наконечником, увенчанным темно-серым камнем.

— Что здесь написано? — с любопытством ребенка поинтересовался Герех и провел кончиками пальцев по мерцающим надписям.

— Имена богов, темных и светлых. Камень на нем — бесценный кариатит. Подобный ему хранится в Маакоре, но скоро и он будет моим. Кстати, о богах. Пошли, — позвал Кхорх и, прихватив плащ, покинул спальную. — Покажу тебе кое-что любопытное.

Они пошли по галереям подземного Улхура с высокими стенами из черного мрамора. Позолоченные полуколонны чередовались здесь с нишами, в которых светились драгоценные фигурки улхурских божеств. Под арочными сводами, украшенными тяжелыми золотыми фризами, искрились сферы, наполненные жидким белым огнем.

— Никак не могу привыкнуть, — пробормотал Герех чуть слышно.

— К чему?

— К дарам золотой богини.

Первосвященник засмеялся:

— К дарам Кифры, ты хотел сказать? Для чего же, по-твоему, дети Золотого песка преклонили колени перед твоим господином? Кифрийцы умеют создавать красоту. Им открыты пути в города мхаров. Эти люди свободны, но души их ничтожны и трусливы. Поэтому они стали рабами и распахнули для нас сокровищницы своей земли. Ну, что? Теперь, ты не будешь говорить мне, что я ничего не сделал, чтобы укрепить власть Улхура на земле? Или вождю крошечного племени с бесплодных берегов Седых озер мало того, что видят его глаза?

Между тем, собеседники свернули в одну из шахт города, ведущих вглубь горы и слабо освещенных редкими факелами. Кхорх плотнее закутался в плащ, а Герех бросал по сторонам тревожные взгляды. В сыром и мрачном проходе послышались странные звуки, похожие на вздохи и неразборчивый шепот. Так сказывалась близость озера в кратере Иктуса, а может... может и правда обитали здесь гремулы, серые демоны...

— Скоро начнется новая веха в истории нашего народа, — произнес первосвященник подавлено. Ему стало очень неуютно и он заговорил, чтобы заглушить наползающий страх при мыслях о демонах. — Хэт настойчиво нашептывает мне, что в Улхур придут трое из Маакора. Они захотят пройти испытания...

— Кто, господин?

— Мхары.

— Ох, не нравится мне эта затея! Чем не устраивают тебя соплеменники?

— Я не случайно созвал самых смелых, — подхватил Кхорх торопливо. — Для чего, по-твоему, назначены состязания? Так велел Хэт. А я хочу посмотреть, на что способны будущие Стражи невилл. Не думай, что кому-то легко достанется это звание. Только лучшим из лучших. Лабиринт уже готов. Хочешь увидеть, что ждет участников испытания?

— Не знаю, господин...

— Спокойно, преподобный, — улыбнулся Кхорх. — Я же сказал — кто-то из пришедших в Улхур сыграет свою роль в великом представлении улхурской драмы.

— Чего? — нахмурился Герех.

— Послушай, тебе, как воину должны быть любопытны ловушки для желающих служить новому божеству, — увлеченно продолжал первосвященник. — Одни ящеры чего стоят!

— Ты выпустишь хеписахафов, господин? — Глаза жреца загорелись азартом. — Но ведь... сам говорил, что придержишь этих тварей до похода на Ахвэм. Натравить чудовищ на мхаров — вот это мне по нутру! Уж я полюбуюсь на их смерть.

— Смерть? — Кхорх тряхнул головой. — Я слишком долго ждал, чтобы позволить врагам так легко ускользнуть от меня в царство Теней. Нет. Проклятие Хэта только начинает сбываться, и горечь его мхары познают сполна. Ты же знаешь, что они приписывают себе божественное происхождение? — Он засмеялся. — На самом деле у нас общие предки. Аксумены.

— Да, ты рассказывал мне, господин. Сыны Улха и мхары — братья. Но между ними как раз и бывают жесточайшие распри. Так говорил мой отец.

— Он был мудр, Герех. Проклятия по крови самые тяжелые. Да только сейчас мне не до Маакора, слишком волнующие события ждут впереди. Но, вижу, мы пришли, — Кхорх открыл проход, подняв скрытым механизмом каменный диск входа. — Вперед, мой носорог, я покажу тебе арену скорой битвы...

Они оказались в абсолютной темноте. И Герех тихо ахнул, когда из распахнувшихся вдруг люков пролился яркий свет и охватил серебряным огнем большую сферу, расположенную в центре огромной пирамиды. От основания до вершины та заиграла блестками золотистой слюды.

— Что это? — чуть слышно выговорил жрец.

— Сердце горы Иктус, святая святых, — отозвался Кхорх с невольным благоговением. Он молча указал своему попутчику на черную сферу. Ее переливающийся световой покров медленно "сжигал" густой мрак, клубящийся в самом шаре. И чем меньше его оставалось, тем темнее становилось вокруг, а "живая" мгла все больше сгущалась в пирамиде.

— Что тебе показать? — спросил первосвященник, когда шар совершенно очистился. Кхорх протянул ладони, и внутри хрустального пространства скользнула тень, а потом проступили очертания каменистого обрыва, жерла, наполненного туманом и причудливого строения, высеченного в скале — храма Кэух. — Взгляни, — он плавно повел рукой, "стирая" изображение святилища, и в глубине сферы появилась новая картинка: пещера, залитая водой и слабо освещенная трепещущими огнями факелов. — Лабиринт, — пояснил первосвященник и показал Гереху другую пещеру.

Довольный видом явно пораженного жреца, он в очередной раз поднес ладони к шару и вдруг отпрянул: сфера стремительно наполнилась чернотой. В ней зашевелилось нечто, внушающее животный ужас. Казалось, само время приостановило свой неизменный бег.

— Уйди! — Кхорх отступил и закрыл глаза, чувствуя, как дрожит сердце, как стынет оно от холода в душе. — Уйди, Герех...

Он с нетерпением слышал придушенный возглас служителя и легкий шум его торопливых шагов. А потом наступила тишина. Глухая и томительная.

Первосвященник опустился на колени и, склонив голову, прижал ко лбу стиснутые в замок руки.

— Я предан тебе, — взволнованно зашептал он, — предан душой и телом, я твой покорный раб и молю о милости. Госпожа, дай силы взглянуть на лик твой.

Затаив дыхание, Кхорх поднял голову и посмотрел на сферу. Но увидел в ней совсем не то, чего ждал. Сквозь легкую дымку ему явилась алтарная зала храма Кэух, с монументальными колоннами в ряд и жертвенником, освещенным огнями в золотых чашах. Перед алтарем стояла обнаженная девушка.

Он потянулся к шару, пытаясь лучше рассмотреть незнакомку, пораженный безупречностью ее сложения. Она обернулась — Кхорх близко увидел ее лицо, прелестное, с легкой улыбкой и колдовскими черными глазами.

— О, боги бездны... — шепнул он и вдруг отпрянул, когда пронзил его совсем другой, до дрожи знакомый взор.

— Хэт...

Лицо старца исказилось и старик прошипел со злобой:

— Они уже на нашей земле, Кхорх. Смотри, за ними идет твой рок...

ГЛАВА 2

Теплые сумерки погрузили Ахвэм в блаженную полудрему. Смягчились очертания храмов, домов и дворцов. Набережная укрылась туманом. На матовом шелке неба все ярче проступал рисунок созвездий. Блеклая луна повисла над башней обсерватории и медленно наливалась магическим светом. И этот негромкий блеск был едва ли сравним с ярким огнем маяка, что построил первый из древнего рода Ва-Лерагов.

Прекрасный парк во владениях правителя Астемана украшали пурпурные и кремовые бутоны граната. Молочно-белые цветки апельсина наполняли окрестности сладким ароматом. Налетавший порывами свежий ветерок осторожно играл нежно-фиолетовыми кистями тамарикса и серебристыми колокольчиками отцветающей галезии.

— Я не люблю Ахвэм, — тихо обронила Ла-Тима, стоя на крытой смотровой площадке, откуда открывался великолепный вид на сад и часть города. — Может, потому что немного ревную — мой муж питает к нему такие пылкие чувства. А я почти забыла свой Нэрос.

Наэла, племянница супруги правителя, поднялась со скамеечки и подошла к балюстраде.

— Родной город всегда будет нам милее любого другого, — вздохнула она. — Там остается наша душа.

Госпожа Ва-Лераг обратила к собеседнице блестящие от слез глаза.

— Да, девочка моя, сейчас я особенно тоскую о прошлом. Мне так не хватает матери и ее нежной заботы. Нет ничего правдивее и ценнее материнской любви...

Наэла с сочувствием посмотрела на тетушку. Она понимала, о чем болит ее душа.

— Астеман никогда не любил нас так, как любит этот город, — сказала Ла-Тима. — И я не могу понять — почему...

— Прошу вас, не плачьте! — Наэла нежно обняла ее за плечи и прижалась лицом к сладко пахнущим волосам. Когда-то она была уверена, что тетушка станет ей второй матерью. И Сидмас вполне разделял надежды невесты. А теперь...

— Я помню, как мы познакомились, — немного успокоившись, заговорила госпожа Ва-Лераг. — Ты знаешь, что мой брат обожал проводить время в кругу друзей, в отличие от меня, частой гостьи обсерватории Сифса. "Что ты находишь там, — часто говорил он мне, — ведь звезды так далеки от людей! Движение, сила, жизнь, страсть и красота — вот чего должна желать мхарская девушка". Я его понимала, он — мужчина, хоть и выросший в семье жреца, где чаще смотрят на небо, чем на грешную землю. Но моему сердцу казалась милее стезя отца. Я забывала обо всем, когда видела звезды. Они не казались далекими, может еще и потому что предсказали мне судьбу — владыку западных земель Маакора.

И однажды, солнечным весенним днем мы повстречались с ним.

— И вы узнали его? — лукаво поинтересовалась Наэла. Она уже слышала эту историю от ее сына. Сидмас увлекался историей Маакора и работал над биографиями знаменитых людей своей земли. Конечно, он гордился родителем, господином Астеманом из рода Ва-Лерагов и часто говорил о нем, во всем считая примером для себя. История его семьи была для него самой любопытной.

— Нет, — засмеялась Ла-Тима. — Твоя тетушка и подумать тогда не смела, что этот статный красавец станет ее мужем. Я робела каждый раз, когда братец приводил его в наш дом и держалась с Астеманом холодно. Мы никогда не оставались наедине, а мое участие в общих разговорах за столом сводилось лишь к общим фразам. Признаться, мне казалось, что такому умному, образованному и знатному юноше будет скучно возле такой, как я, витающей меж звезд. Но, оказалось, брат подошел к нашему знакомству очень серьезно. И через три месяца Астеман просил у отца моей руки. Этот день стал самым страшным и самым восхитительным в моей жизни! Я и сейчас отлично помню, как брат с самого утра был необычайно оживлен и, сидя у окна гостиной залы, нетерпеливо посматривал на подъездную аллею. И даже вскрикнул от радости, едва увидев крытые носилки друга. Мое бедное сердце едва не выпрыгнуло из груди, когда вошел Астеман. Такой торжественный и такой красивый! Вскочив с кресла, я пролепетала приветствие и уже вознамерилась уйти, но дорогой гость сообщил, что имеет ко мне разговор, — она помолчала, растроганно улыбаясь. — Так странно, но те долгожданные слова совершенно стерлись из памяти. Может потому, что я жадно ловила их и была слишком возбуждена. А может... — Ла-Тима пожала плечами. — Так или иначе, все для меня переменилась. После пышной свадебной церемонии мы отправились в роскошный дворец и он стал моим новым домом. Горячка первых дней в роли молодой жены сына правителя тоже вскоре прошла. Астеман не отличался романтичностью, и мне пришлось быстро усвоить размеренный уклад жизни семьи Ва-Лерагов. Была ли я счастлива? Да. Особенно, когда узнала, что жду ребенка. Время летит так быстро, если богиня судьбы благоволит к тебе, отводя беду и болезни. Сидмас рос беззаботно-счастливым ребенком, и многие прочили ему великое будущее. Мой отец составил весьма благоприятный гороскоп. А я боялась вопрошать звезды. Почему-то боялась... — она снова замолчала, а потом, вздохнув, добавила: — Но давай-ка спустимся и пройдем во дворец. Становится слишком свежо.

— Но ведь счастья прошлого никто у вас не отнимет?

— Конечно, дорогая. — Госпожа Ва-Лераг с нежностью взглянула на Наэлу.

Горячая, искренняя любовь к Сидмасу крепче родственных уз связала двух этих женщин. Они были похожи: обе светло-русые и статные, с общими фамильными чертами. Но красота Ла-Тимы была мягкой и тонкой, как красота раннего утра. В Наэле же словно тихо мерцала прелесть лунной ночи.

Они прошли по одетому в сумрак саду и оказались во дворе с бассейном. Здесь стояли вазоны с цветами, сладко пахло ирисами и лилиями.

Хозяйку встретила прислужница и сообщила, что правителя все еще нет дома.

— Хорошо, — кивнула Ла-Тима, — принеси нам ужин на террасу, мы полюбуемся прекрасным вечером. Ты не возражаешь? — обратилась она к Наэле.

Та улыбнулась, мельком глянув на громаду дворца, опустевшую без Сидмаса. При нем в каждой из многочисленных зал с приходом темноты всегда зажигали огни.

— Так что же было дальше? — присаживаясь на скамеечку, напомнила гостья. Невзирая на ноющую боль в душе, мучившую ее с уходом жениха в Улхур, Наэла чувствовала себя почти счастливой. Это ощущение тепла и уюта всегда появлялось у нее в гостеприимном доме Астемана. Вот и теперь, с восторгом, словно маленькая девочка, она смотрела, как хозяйка сервирует стол.

— Иди, иди, благодарю тебя, — сказала госпожа Ва-Лераг прислужнице. Супруга правителя всегда сама ухаживала за домочадцами во время трапез. — Теперь мне остались лишь воспоминания, — добавила она с грустью. — Я иногда думаю, что бывают минуты, когда сама богиня Луны подсказывает нам, что в сердце пришла любовь. И я услышала ее голос. Ведь впервые взглянув в голубые глаза еще незнакомого юноши, мне показалось, что мы давно знакомы, и что прежде я уже видела и эти черты, и эту выжидательную полуулыбку. Так мы всегда узнаем души тех, с кем в прежней жизни были связаны узами любви...

Она замолчала, а Наэла вспомнила, как сама увидела Сидмаса после шестилетней разлуки. Встретила уже возмужавшим, и невольно сравнила с тем застенчивым и неловким мальчиком, с которым ее познакомил отец, представив, как будущего супруга. Сидмас стал более сдержанным, и превратился в копию отца — степенного, рассудительного и ... очень красивого. Он вырос и окреп физически, став истинным воплощением маакорского мужчины. Ту первую свою весну они провели вместе, расставаясь иногда только под утро. Долгие прогулки в окрестностях Ахвэма, катание на лодках по вечерней Анхе, рискованные и оттого еще более увлекательные экспедиции к берегам Седых озер или просиживания над научными трудами — им нигде не было скучно.

А потом пришло дождливое лето и появился Креламет. Симпатичный и поджарый сын сотника, с открытым, выразительным лицом и ироничным взглядом. Ровесник Сидмаса, он отличался от него какой-то особой живостью. "Болея" военными походами, Креламет уже не раз выступал с союзными войсками корнуотов против ягмар. Наэле становилось жутко, что он убивал, и было странно, что Сидмас гордился ратными успехами друга. Этот юноша легко и крепко привязал к себе наследника Астемана. Но оказался настолько общительным и благородно-деликатным, что ни разу не посягнул на первенство в душе Сидмаса. И Наэла перестала ревновать, а скоро и сама прониклась к Креламету истинной симпатией...

— Мне казалось, что Астеман любил меня, — между тем вновь заговорила Ла-Тима. — Теперь, я знаю, что он просто выбрал себе достойную спутницу.

— Разве этого мало?

— Ах, девочка моя, ты молода, красива, и Сидмас испытывает к тебе истинные чувства.

Наэла слабо улыбнулась. Она и раньше догадывалась, что ее жених во всем подражал отцу, даже в отношениях с возлюбленной. А в последнее время он все чаще сдерживал порывы нежности своей нареченной.

— Может, потому что в сердце мужа не проснулась страсть, и появился тот, другой, — вдруг с горечью произнесла госпожа Ва-Лераг.

Наэла с изумлением взглянула на нее и выронила салфетку:

— Что?

— Я никому не рассказывала об этом раньше, — Ла-Тима покачала головой. — Никогда не говорила, но Астеман узнал, потому что я хотела этого. Понимаешь, дорогая? Это был отчаянный крик уставшей от холода души.

— Ваш сын тоже знал?

— Не думаю, — Ла-Тима внимательно посмотрела на собеседницу, словно боясь увидеть в ее глазах тень укора. — Тогда я поняла, что мужская любовь может быть другой. Нежной, обжигающей... и даже когда молчат уста, женщина слышит, что другое сердце бьется только ради нее одной. — Она помолчала, потом заговорила торопливо. — Не бойся, я ничем не оскорблю твоей душевной чистоты, рассказывая о тайнах наших встреч. Тем более что сами эти встречи были вполне целомудренны. Нет, супружеское ложе не осквернено мною. Но наш разум, наша душа, не важнее ли тела? В помыслах я уже была неверна Астеману, и не жалею. Но понимаю, что глубоко виновата перед мужем, ведь совесть его чиста передо мной. И этого я не могу простить ему! Именно того, что я оступилась, а он великодушно простил меня, сохранив семью. Не опозорил меня изгнанием из дома. Но стал еще холоднее...

Наэла сидела, не шевелясь и не поднимая глаз, чувствуя, как под тонкой кожей щёк разливается огонь. Она была потрясена — та, которая все эти годы являлась для нее эталоном совершенства и безупречности, свершила деяние, достойное только лесных людей, чьи вольные нравы колоритно описывал насмешливый Креламет.

— Знаю, ты осуждаешь меня, дорогая, — тихо проговорила Ла-Тима. — Я понимаю тебя. Что бы сказала я сама, поступи ты так с моим сыном? Но мне хотелось, чтобы ты знала, все знала обо мне.

— Да, конечно, — чуть слышно отозвалась Наэла.

Госпожа Ва-Лераг коотко вздохнула и поежилась. А Наэла вдруг бросилась к ней, и стала целовать лицо и холодные руки.

— Простите меня, простите, — зашептала она. — Я благодарна вам за то, что вы доверили мне эту тайну. Видят боги, я никому не открою этой тайны!

Ла-Тима прижала к груди ее голову и ласково провела ладонью по волосам.

— Спасибо, деточка моя, — сказала она. — Ты сняла камень с моего сердца. Только твое прощение хотела бы я получить за свой страшный грех.

— Разве в праве я осуждать вас? — отозвалась Наэла.

— Ты так чиста и честна, — проговорила госпожа Ва-Лераг и замолчала, беззвучно заплакав.

Ночь смотрела на них множеством таинственно блистающих глаз. Стало холодно, и с близкого берега Анхи наползал туман. Желтые огни фонарей в саду просвечивали сквозь ночной ультрамарин. И где-то в кудрявой листве сладко и томно, с надрывом запела птица.

— Словно вечность прошла с тех пор, как Сидмас отправился в Улхур, — едва слышно проговорила Ла-Тима. Теперь, после признания, она, кажется, отважилась излить и эту боль. — Но я все еще не могу понять, зачем он сделал это.

— Маакору угрожает опасность. — Голос Наэлы дрогнул. — Сидмас сам мне так сказал. Сказал, что это то, к чему он был готов уже давно. Что хочет принести себя в жертву. Но я ... не верю в это.

— Не веришь, что мой сын может...

— Что угроза подземелий реальна, — торопливо пояснила Наэла. — Жрец Керх называл предсказание об Арахне кощунством, ведь его сочинил безумный мхар, одержимый злым демоном.

— Нет, дорогая, — прервала ее тетушка. — Тот, чье имя я боюсь произносить, передал мне записи того самого служителя.

— Мне можно их увидеть?

— Конечно, — поднимаясь, заторопилась Ла-Тима. — Они хранятся в одном из моих ларцов. Давай поднимемся в мою спальную и...

— Нет-нет, я хотела бы еще побыть на свежем воздухе.

— Хорошо, подожди здесь.

— Не беспокойтесь, прошу вас.

Наэла осталась одна, и, обхватив руками обнаженные плечи, стала смотреть на зыбкую рябь воды в бассейне. Ей было холодно в легком платье из газа и шелка, но она не решалась набросить на себя ажурную шаль госпожи Ва-Лераг.

В тайниках ее души хранились чувства, которые она старалась забыть, вытравить из памяти сердца. Но сейчас они всколыхнулись, точно муть со дна Анхи.

Около года назад совершенно неожиданно ей начал сниться сын сотника. Эти сны, вначале довольно туманные, но с томительно-горьковатым привкусом влечения, обернулись для честной Наэлы настоящей пыткой. Она стала избегать общества Креламета, хотя тот был приветливо-ровен с ней, как с лучшей подругой, не больше. А потом до Наэлы дошли слухи о его скандальной истории с некой влиятельной вдовой...

Он больше не снился. Но она каждый раз ловила себя на постыдной мысли, что ревнует друга своего жениха к другим женщинам.

Возможно, Наэла понимала Ла-Тиму больше, чем могла бы признаться даже себе самой, и исповедь тети глубоко задела ее. Но сейчас она думала не об этом. Ей не давала покоя мысль, что Астеман мог отправить сына на верную гибель назло предавшей его женщине. Она не хотела в это верить. Но как тогда объяснить согласие правителя на безумный и отчаянный план Сидмаса? Почему именно теперь верховный жрец обнаружил запрещенные и подлежащие уничтожению свитки с пророчеством? Почему Астеман поверил ему? Откуда взялись эти горцы, идущие в Улхур и попавшие к дозорным приграничного поста Ахвэма? Наэла чувствовала, что некие таинственные и безжалостные силы подобно ураганным тучам нависли над судьбами тех, кто был ей дорог. И что теперь невозможно отвести беду...

Вернулась Ла-Тима, принеся с собой красивый ларец. Поставив на стол круглую маакорскую лампу, госпожа Ва-Лераг присела возле Наэлы.

— Ты совсем замерзла, — заботливо сказала она, укутывая племянницу в мягкую шаль. — Вот, взгляни.

Все еще дрожа, Наэла развернула один из длинных, исписанных синими чернилами листов и наугад выхватила строчки:

"ХIХ

Ты, которая дает свет для жизни, госпожа дня, царица восходящих светил на западном небе, владычица звезды Ма-Акратус — твое имя Эморх.

ХХ

Обитающая близ источников, та, что освещает их, необоримая завоевательница"...

— Что это? — не понимая, спросила она.

— Маакорские гимны, — заглядывая в свиток, пояснила Ла-Тима. — Вот здесь, смотри, — она прочла сама из того, что был у нее в руках:

— Почет вам, богини земли и неба, сиятельные Керх и Эморх. Почет вам, богини, которые обитают среди тверди и огня.

Даруйте мне благость свою, чтобы я мог стоять перед вами.

Я чист. Я подобен богам. Я наделен душой — крупицей огня, что горит в груди Хебех, равной вам. Я отринул зло от сердца своего, потому что оно освещено Хепес.

Я могу встать перед вами, чтобы видеть лики ваши, невидимые никому. Потому что я — служитель одной из вас, имя ей — Эморх.

Я, жрец Пторот-Ат, перед которым открывается истина, освещенная мудростью великих владычиц земли и неба. Имя им — Керх и Эморх.

Я, жрец Пторот-Ат, который слышит ту, кто повелевает твердью небесной и всеми звездами и Луной. Имя ее — Хепес.

Я, жрец Пторот-Ат говорю:

"Когда на землю под звездой Ма-Акратус придет восемнадцатый из рода живущих у воды, настанет время Красной звезды. Имя ее — Велтус. И будет призван тот, кто станет гибелью для многих и многих. А яд звезды, горькой, как полынь, отравит их источники. Черный дух завладеет душами, и разрушит города госпожи Ма-Акратуса".

Голос Ла-Тимы задрожал и она замолчала.

— "Ва лараги" — живущие у воды, с древнего аксуменского, — тихо проговорила Наэла, — но разве Астеман не семнадцатый правитель?

— Нет, был еще один, вычеркнутый из Хроник. Об этом знают немногие, но Астеман — восемнадцатый. Поэтому Бамин-Ат показал ему эти свитки, долгое время запертые в хранилище Мертвых. И владыка поверил. Настолько, что отправил в подземелья своего единственного сына! — она снова заплакала.

А ее гостья долго сидела, уронив руки на колени и не зная, какие найти слова, чтобы утешить госпожу Ва-Лераг. Наэла словно воочию видела теперь, как близко подступили тучи неизбежной грозы и как слабы перед ней все они: Астеман, Ла-Тима, она сама...

Нет. Судьба ее там, где Сидмас. И если он не испугался предвестника урагана, не станет отступать и она. Взглянув на притихшую тетушку, Наэла решительно поднялась и спросила:

— Вы близко знакомы с Бамин-Атом?

Госпожа Ва-Лераг неуверенно кивнула.

— Значит, — подхватила Наэла, — мы обе можем помочь Сидмасу.

— Как?

— Уговорите верховного жреца открыть для меня Врата времени...

ГЛАВА 3

Матенаис сидела на полу, передвигая искрящиеся красные камушки. С чистым звуком они ударялись друг о друга, рассыпались и снова складывались в узоры.

Рубины. Ей больше нравилось, как называли их аксумены: лал. Эти камни отгоняли злых духов. Поэтому Кхорх был так добр, что приносил их матери. Какой же гордостью горели его глаза, когда, рассыпая перед ней драгоценные дары, он спрашивал, довольна ли она. А потом начинал рассказывать услышанные от Хэта легенды: "Аксумены верили, что красный лал — застывшая кровь демона. Ты ведь знаешь, мама, Арахн уже приходил на землю и был сброшен в бездну Тохусом? — Кхорх гладил ее по волосам и заглядывал в глаза, а казалось, что в самую душу. — Бог огня сошелся с демоном в смертельной схватке. Битва их была ужасающей; стонала земля, сжираемая лютым огнем и плавились серые от пепла небеса. Только, невозможно одолеть Тохуса. И Арахн укрылся от него в черном Аургусе. Но и это не спасло демона, он был сожжен и низвергнут. А злая река вмиг испарилась, и в русле ее остались рубины — кровь побежденного Арахна, оплавленная божественным огнем"...

Вспоминая эту легенду, Кхорх неизменно добавлял, что Арахн милостив, и поэтому сделает их всемогущими в мире людей. Но пока "добрый" демон сына сделал Матенаис безумной. Вот и теперь она снова не понимала, что одна в комнате и тихо звала сына.

— Мой ненаглядный... — Ей чудилось, что маленький Кхорх обнимает маму, как раньше. И мечтает...

Ее мальчик всегда страстно желал стать богатым. "Однажды мы ни в чем не будем нуждаться, — твердил он, даже когда им нечего было есть. — И купим рабов, их силу и души. Ты знаешь, мама, что человека можно купить всего, с потрохами и жалкой душонкой?"

Теперь ему удалось воплотить свою мечту. Сотни рабов пришли в Улхур, Кифра стала первой провинцией нового царства.

Матенаис поднесла к лицу ладонь с блестящими камушками. Красные, как кровь. Застывшая кровь демона...

Кровь! Кровь стекала со жреческого ножа и пачкала ей руки!

Вскрикнув, Матенаис вскочила. С брезгливостью и ужасом швырнула рубины на пол. Продолжая смотреть на дрожащие руки, она попятилась к стене, а когда отступать стало некуда, истошно закричала. Ей виделась пещера: сквозь вязкий сумрак проступал силуэт чудовищного каменного монстра и алтарь с прикованной к нему жертвой.

— Опять, опять! — в комнатке матери первосвященника появилась крепкая, высокая улхурка и бросилась к несчастной, которая уже хрипела и оседала на пол. — Матенаис! — она с усилием отвела от ее лица сведенные судорогой руки. — Я с тобой, успокойся, посмотри на меня. Слышишь? Я здесь и тебе ничего не угрожает.

От звуков мягкого голоса больная расслабилась.

— Это ты, Тенаит? — робко и непонимающе спросила она. — Разве тебе можно видеть ритуал?

— Бедняжка моя, какой ритуал? — сиделка помогла Матенаис подняться и добраться до ложа со смятыми, влажными простынями. — Приляг, я побуду с тобой, пока тебе не полегчает. — Она заботливо и осторожно уложила мать Кхорха в расправленную постель и присела рядом. — Ну что, что опять привиделось нашей красавице?

Матенаис закрыла глаза и глубоко вздохнула. Муть в голове прояснялась, но нервный озноб еще не прошел, и женщина продолжала вздрагивать. Сын говорил, что ей становилось лучше. Он ежедневно навещал мать и заставлял пить горькую настойку. Она послушно выполняла его требования, но приступы повторялись чаще, а видения больного разума становились все страшнее. Матенаис с трудом удавалось вспомнить, когда закончилась нормальная жизнь. Да и была ли она? Был ли на самом деле тот тихий мальчик, вызывавший в матери безмерную, пусть и горькую любовь? Ведь она знала, что дитя, навеки связанное с ней, пришло в этот мир, чтобы страдать, никого не любя и неся зло. Но она всегда будет с ним, всегда, до последнего вздоха...

Матенаис захотелось спать, как всегда бывало после приступа. Ощущая в теле приятную легкость, словно паря, она позволила себе уйти в мир сна, куда мерзкий Гнух* не имел доступа. Душа ее освободилась, и перед внутренним взором поплыли картины прошлого.

* * *

... Матенаис увидела себя совсем юной.

В их хижинке, где так чудесно пахло полынью, появился ее Хсарт. Показав мешочек, он таинственно заулыбался.

— Что это? — улыбнулась она в ответ.

— Подарок Хэта, — ответил муж. — Ты приготовишь отвар из этих травок и сможешь зачать.

Смутившись, она закрыла ладошками лицо, а Хсарт присел к ней и осторожно обнял.

— Ну, что ты? — его пальцы невесомо коснулись ее рук. — Ты же хочешь ребенка? И я хочу. А ведь мы вместе уже три года! Вождь сказал мне, чтобы я подыскивал другую жену, которая может родить...

* * *

Чары Велехона** породили новое видение: Матенаис качала ребенка на руках, любуясь его маленьким, розовым личиком и плотно сомкнутыми, припухшими глазками. Он сладко посапывал, согревая ее обнаженную грудь, а она боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть его сон. И не осталось для нее ничего бесценнее этого теплого комочка! И нет сил оторвать глаз, и можно только смотреть, смотреть, смотреть до бесконечности, чувствуя, как с каждым вздохом возрастает в сердце чистая, истинная, безграничная любовь...

* * *

А потом она увидела себя со стороны, словно чужими глазами. Черные пряди блестящих волос оттеняли молочную белизну кожи, прикрывая наготу. На согнутом локте покоилась головка спящего малыша. У ног ее горел огонь, и уютно потрескивали веточки в нем. Было так тихо-дремотно и покойно вокруг.

Но вдруг лицо сынишки сморщилось. Он вскрикнул громко и отчаянно.

— Тише, тише, — зашептала встревоженная мать, и крепче прижала младенца.

Но тот продолжал плакать, чем-то страшно испуганный.

Матеаис вдруг заметила над собой — той, что склонилась к ребенку — оскалившееся лицо Хэта, смотрящего на маленького Кхорха. А потом через человеческие черты вождя-чародея проступил уродливый лик кошмарного существа...

* * *

Изменчивый дух Велехона увлек ее в ту роковую ночь, что навсегда изменила жизнь детей Улха.

Матенаис с дрожью в душе узнала родное селение, хижины из бычьих шкур, белый дым костров, и родную лачугу, с дремотной чернотой внутри да легким паром от очага...

— Слышите, — настороженно проговорил Кхорх. — Животные чем-то испуганы.

— Волки близко, — отозвался Хсарт. — Повадились шастать.

— Нет, это люди, отец, — голос сына задрожал от напряжения. — Слышите?

Муж взял копье и выбрался наружу. Поверил. Встревоженная Матенаис последовала за ним.

И увидела их...

Один за другим, как темные призраки, они появлялись из тумана, стоявшего между хижинок.

— Бегите! — обернувшись, вскрикнул Хсарт.

Первый всадник приблизился. Огромный жеребец с лохматой гривой, тяжело ударяя копытами в сухую землю, нес на себе человека с рогатым черепом быка на голове.

— Бегите! — снова крикнул Хсарт и оттолкнул жену в сторону. — Это эверцы!

Она обняла сына и попятилась в темноту, наполненную туманом.

— Отец! — вырываясь, позвал Кхорх.

А тот бросился наперерез летящему всаднику, что уже выхватил из ножен огромный меч.

— Пусти, пусти, — придушенно закричал мальчик, прижатый Матенаис, упавшей на землю. Второй всадник почти настиг их. Тяжелые копыта, поднимая пыль и сбивая сухую траву, простучали совсем близко. Призрак пронесся мимо. А Кхорх вывернулся из-под матери, вскочил и бросился назад. Матенаис кинулась следом.

— Ищите мальчишку с пятном на плече! — услышала она за спиной, обернулась, и тут же оказалась сбитой с ног. Накатила удушливо-страшная темнота, но острая боль вернула способность видеть и слышать.

Кхорх! Они ищут Кхорха!

Она поднялась и побежала, почти наугад, доверившись сердцу. Побежала мимо пылающих хижин, мимо вопящих соплеменников, мимо хрипящих и обезумивших от запаха крови и дыма лошадей и их ужасных всадников, которые явились убивать. Да, эверцы привели за собой смерть. И тот, рогатый с большим сердоликом на груди — страшнее всех! Ему нужен ее сын!

Как будто вечность бежала Матенаис сквозь мелькание чудовищных теней и всполохов голодного огня.

— Кхорх!

Она нашла его первой — сердце не обмануло.

Сын лежал на распростертом теле отца и выл в голос. Женщина свалилась рядом, удерживая рыдания, рвущие грудь. Не поверила в смерть. Кхорх тоже не верил, тряся Хсарта за плечи.

— Пошли! — она все-таки поднялась и попыталась оторвать мальчика от отца.

— Пусти! — завизжал он, цепляясь и мотая головой, как обезумевший.

А Матенаис, почувствовав что-то, медленно обернулась и увидела Хэта.

Старик стоял возле своей хижины и смотрел в их сторону. Нет, смотрел прямо ей в глаза! Хищно, властно. Потом замахнулся, отклоняясь назад, и бросил копье. Оно со свистом пронзило зыбкое пространство. И время точно замерло, когда древко с костяным наконечником настигло человека с рогатым черепом быка на голове...

* * *

Вид проступившей сквозь туман унылой пустыни предстал перед Матенаис. Серо-седая земля, бесцветное небо и мертвое корявое дерево, сожженное грозой.

Присмотревшись, женщина заметила стайку мальчишек, в одном из которых узнала сына.

— Кхорх!

Но он не слышал, как и те, что стояли рядом.

— Ну, что, гаденыш? — донесся до нее голос Стеха, племянника Илеха-вождя. — Поговорим? Здесь нам никто не помешает.

— Чего тебе? — равнодушно спросил Кхорх. — Говори.

— Куда ты дел Хэта, поганец? — зашипел Стех, подходя вплотную. — Ты убил его? Убил! Я видел твои окровавленные руки! А ты знаешь, что бывает с теми, кто убивает сына Улха и скрывает это? Знаешь, змееныш!

— Кхорх! — изо всех сил закричала Матенаис и побежала, но налитые тяжестью ноги совсем не слушались.

А небо над головами мальчишек вдруг потемнело. Тонкие и длинные змейки молний проскользнули в нем. В мрачнеющей грозной сини проступил огромный лик Хэта. Растягивая губы в оскале, он жадно смотрел вниз.

— Кхорх! — прогремело глухим раскатом.

Стех набросился на мальчика и легко повалил на землю. Но после короткой и ожесточенной борьбы, ее сын раскинул руки, только что душившие противника, и засмеялся, глядя в небеса, уже готовые обрушить на его врагов свой гнев.

Черная бездна разверзлась перед Матенаис и, вскрикнув, она проснулась...

* * *

— Привиделось чего? — Тенаит наклонилась над ней, осторожно убирая с лица налипшую прядку. — Позвать господина?

— Господина, — прошептала Матенаис. — Он теперь — господин. А когда-то Кхорха называли гаденышем, и каждый считал своим долгом плюнуть ему вслед. Его не любили в племени и боялись, и я не понимала — почему. Теперь понимаю, — добавила она и прикрыла глаза. — Многое открывается мне только теперь, спустя столько лет. Гнух сделал меня прозорливой. Знаешь, Тенаит, после смерти Хэта Кхорх так долго был изгоем, и даже поговорить мог только со мной, но никогда ни в ком не нуждался. А сейчас, мой сын — улхурский властелин, и уже давно гниют в земле все проклинавшие его. Но отчего же так страшно? Так страшно, Тенаит!

— Успокойся, я же с тобой.

— Ты? И она со мной, слышишь? — больная затравленно покосилась в сторону и отвела глаза.

— Кто? — ласково спросила Тенаит, поглаживая ее по руке. — Здесь никого нет, кроме тебя и меня.

Тонкие черные брови Матенаис сошлись на переносице.

— И ты считаешь меня сумасшедшей, — обиженно проговорила она. — Но я не безумна, только знаю и вижу больше, чем ты. И даже больше, чем он, мой сын! Не веришь? Нет? Нет! Тогда почему он назначил меня жрицей этой?.. Не знаешь? Я тебе скажу!

— Тише, тише, — сиделка перехватила руки несчастной, которая цеплялась за нее, пытаясь подняться. — Успокойся, наконец. — Тенаит была сильнее, но иногда боялась вот этих всплесков злости у Матенаис.

А та продолжала биться и метаться по постели, выкрикивая какие-то непонятные слова. Разум снова покинул мать первосвященника, и Тенаит пришлось весьма постараться, чтобы угомонить ее. Когда Матенаис, наконец, притихла, сиделка решила привести Кхорха...

— Она, бедняжечка, совсем плохая, — пожаловалась она господину, когда тот появился в комнате матери. — Теперь кричит постоянно, а просветления наступают совсем ненадолго.

— Такого не может быть, — тихо проговорил первосвященник. — Настой должен подействовать.

— Так он и действует, твой настой, только пользы не приносит. Ты открыл Гнуху путь в душу матери.

Кхорх поморщился:

— Чего бы понимала!

— Понимаю то, что вижу, господин.

Тенаит хотя и была смелой женщиной, но спорить с первосвященником опасалась.

— На свободу ей надо, — вновь заговорила она, поняв, что Кхорх не сердится. — Под солнышком, да на чистом воздухе, враз прошел бы недуг нашей Матенаис.

— Не могу я ее отпустить, не могу, понимаешь? — отозвался первосвященник и подошел к ложу больной.

— Она спит теперь, — зашептала сиделка. — Я уж хотела просто побыть с ней, но передумала.

Кхорх, наклонившись, внимательно посмотрел матери в лицо. Матенаис спокойно и ровно дышала, но казалась излишне бледной, словно мертвой. Желтовато-серые веки приоткрывали глянцевую белизну глазных яблок. Синюшные, искусанные губы едва заметно шевелились, и билась вздутая венка на виске.

— Мама, — он осторожно взял ее исхудавшую руку и прижал к груди. — Мама... Мне страшно, слышишь? — зашептал он горячо и трепетно, как будто остался наедине с матерью. — Иногда я просыпаюсь среди ночи и вижу перед собой твой жгучий взор, — продолжал Кхорх. — Ты больна или умираешь и тянешь ко мне руки, а губы шепчут проклятья. Мама. Я знаю, что это только сон. Этот страх потерять тебя преследует меня уже долгое время. С того момента, как ушел и вернулся Хэт, я понял, что не все в человеке смертно. Но расстаться с тобой... Когда это случится — во мне навсегда умрет то, чему самими богами даровано бессмертие. Мама, — он вздохнул, и не удержал нервного всхлипа.

Матенаис нахмурилась во сне и слабо застонала.

Кхорх отпустил ее, поднялся и повернулся к Тенаит, и та отшатнулась, увидев его залитое слезами лицо.

— Ей необходимо принять настой еще раз. Ты меня слышишь?

— Но, господин...

— Не перечь мне! Я знаю, что нужно моей матери!

Сиделка опустила глаза:

— Да.

— Когда она проснется, дашь ей это, — он протянул Тенаит маленький глиняный сосуд.

Улхурка нехотя приняла его и с жалостью взглянула на Матенаис, помня, какие страдания причиняет это странное снадобье.

Больная вздрогнула и открыла глаза.

— Сын?

— Да, мама, — Кхорх снова присел на край кровати, и улыбнулся, но губы его дрожали. — Как ты?

Мать внимательно посмотрела на него, потом тихо спросила:

— Что-то случилось?

— Ничего, — торопливо отозвался он. — Я пришел узнать, не нужно ли чего. Знаешь, мама, у тебя замечательная подруга и она просила меня быть внимательнее к самой красивой женщине Улхура.

Матенаис подавила тяжелый вздох. Не смотря ни на что, ей так хотелось верить в его слова, а главное — в те чувства, которые он старательно прятал. Сын не был с нею ласков как раньше, когда был ребенком и остро нуждался в матери. Нуждался. Но любил ли? Нет, не любил! И снова давняя боль захлестнула сердце. Ведь она прощала ему все, что невозможно простить. Сколько крови было на его руках! Сколько горя и слез уже принес он в этот мир. И не желал останавливаться! Это Хэт сделал его таким, это он отдал ее ребенка ужасной демонице. И та стала для него всем, целым светом, где даже любящая и страдающая мать оказалась проводником для потусторонней сущности.

— Спасибо, Тенаит, — только и смогла сказать несчастная, и отвернулась к стене.

Первосвященник придвинулся к ней и проговорил шепотом:

— Мама, ты же знаешь, как нужна мне.

Она дернула головой, поворачиваясь, и открыто встречая его черный, выжидательный взгляд. Он умел чутко ловить изменения в ее настроении.

— Это я знаю, — сказала Матенаис резко. — И даже знаю — зачем. Я уже набрала девчонок для ублажения твоей твари! Уже первые жрецы служат у колодца и чудовище выходит к ним...

— Успокойся, мама!

— Убирайся!

— Мама! — Глаза Кхорха вспыхнули красным огнем. Он переставал владеть собой, когда разговор заходил о Кэух. И это выводило из себя его мать.

— Послушай, — тон сына смягчился, хотя Матенаис показалось, что Кхорх ударит ее. — Я отпущу тебя на землю, если захочешь, только выполни последнюю мою просьбу.

Она снова отвернулась, сдерживая слезы и не желая, чтобы он видел ее страдания.

— Захочу ли я? — выговорила Матенаис с усилием. — Ты и, правда, думаешь, что я хочу уйти, оставить того, кого люблю? Совсем одного? — она замерла, боясь расплакаться или вдруг услышать от сына слова признательности, и тогда, уже не задумываясь, сделать все, что он хочет. Но он молчал, и она подвела неутешительный итог:

— Тебе не дано понять человеческое сердце, тем более сердце матери, потому что Хэт отнял твое.

— И сейчас я говорю твоему сердцу — помоги мне, — вкрадчиво произнес Кхорх. — Последний раз. Скоро Кэух обретет плоть. Но для этого нужна последняя жертва, и ее можешь принести только ты.

— Я согласна, — выдохнула Матенаис, устав бороться.

— Выпей это и поспи, — подхватил сын. — Тебе нужно хорошо отдохнуть перед столь важным событием.

— Ты убиваешь ее, Кхорх! — вскрикнула Тенаит.

— Лучше не выступай, — холодно бросил ей первосвященник. — Твое мнение никому не нужно, ты же понимаешь. И... подержи маму.

— Нет, — твердо сказала та, — свяжите меня. Так будет лучше.

— Кому — тебе? — вновь не удержалась сиделка.

— Молчи, — отрезала Матенаис. — И помоги своему повелителю.

— Принеси путы, — пряча взгляд, распорядился первосвященник, и потом сам принялся пеленать ее, протаскивая длинные концы веревки через ложе и стягивая их в надежные узлы.

— Вот так, — быстро справившись с задачей, Кхорх подсел к Матенаис.

— Потерпи, мама, скоро все кончится.

Она зажмурилась, чувствуя, как горлышко сосуда коснулось ее губ. Горечь эликсира обожгла горло, огнем разлилась по груди, и пылающим комком застряла где-то внутри, словно разъедая внутренности.

Она открыла глаза и через густеющую пелену увидела искаженное болью лицо сына.

— Все буде хорошо, мама, — донеслись до Матенаис слова, смысл которых она не могла уже понять...

_______________________

Гнух* — дух безумия у аксуменов, позднее и улхурцев

Велехон** — светлое божество сновидений у аксуменов

ГЛАВА 4

Туман заполонял все вокруг. Окутал холодным покрывалом тело и душу, поглотил мир, растворив его в себе. Лишал сил, мутил разум. Ничто не спасало. Ничего не осталось, только эта густая марь...

Сидмасу казалось — он брел так долго, что уже должен добраться до Маакора. И чем дальше шел, тем меньше оставалось надежды дойти.

Он не помнил о тех, кто вместе с ним оказался пленником этого тумана, не помнил, зачем он сам здесь. Может, просто снова видел сон, тот самый, со стариком, уводящим его в зыбкое марево, откуда слышался хрипловатый, вкрадчивый голос и стук клюки, оставляющей кровавые следы на камнях.

— Сидмас, — тихо звал голос. — Я ждал тебя. Иди, иди...

И он шел, пока шепот старика и стук посоха не утонули в шуме большого города.

"Дорогу сыну правителя!" — раздалось совсем близко и Сидмас увидел, как прямо на него летит упряжка лошадей.

"Пошел вон, оборванец!"

Перед сыном правителя предстала яркая картина: храмовая площадь, громада святилища Эморх, разбегающиеся от повозки люди. И мальчишка. Он запутался в полах кифрийского балахона и не успел увернуться от разгоряченной лошади. Упал. И Сидмас близко рассмотрел его глаза: черные, глубокие, полные злой обиды, нет, ненависти.

Мгновение — и снова вокруг только туман, только тишина.

Сидмас прислушался, еще не до конца понимая, где он и услышал знакомый хрипловатый голос:

— Фархус, ты должен дойти до озера Хелл, помнишь? Я хочу видеть тебя Стражем. Мы оба хотим: я и Кхорх. Ты вспомнил его?

Да, он вспомнил. Кхорх. Подземелья. И то, зачем ему пришлось отправиться в Улхур. Теперь он не сын правителя Маакора, он — Фархус, горец с мыса Бонши.

Из мари проступили неясные очертания: отблески костра и темные фигуры людей. Голоса их усиливались и до Сидмаса донесся веселый смех того, кем он стал теперь.

"Ты сумеешь, мхар"...

* * *

... — Странно, что отец именно теперь поверил пророчеству, — с сомнением проговорил Сидмас, задумчиво глядя на искристые блики.

Полная луна стояла над Анхой, и серебристая дорожка рассекала реку от берега до берега, заманчиво приглашая прогуляться по ней.

— Может, дело и не в пророчестве, — усмехнулся Креламет и швырнул в воду камушек. Тот весело поскакал по глади.

— Но и не в камне. Зачем отцу кариотит? Он не настолько одержим магией, чтобы стремиться вернуть его в Маакор.

— Он нужен Бамит-Ату, а преподобный способен уговорить кого угодно, — заметил сын сотника, быстро взглянув на друга. — Но все это архаичное могущество камней — полнейшая ерунда. Наш народ уже достаточно развит, чтобы отстаивать свое превосходство другими способами.

— Войной?

— Это варварский метод. Куда интересней и перспективней дипломатичный подход.

— И золото. А у мхаров его уже не достаточно.

— Ты это к чему, Сидмас?

— К тому, что Кхорх прибрал к рукам Кифру, богатую дарами Арухры. Он предложил часть сокровищ эверцам, а те не уступают по численности мхарам.

— Мой отец давно советовал Астеману заключить союз с кифрийцами.

— Знаю, а он все ждал одобрения совета Трех царей.

— А что бы сделал ты на его месте? — хитро спросил Креламет.

— Я бы отправил в Улхур войска. И просил бы помощи союзников.

— Вот! — поддержал его друг. — Для тебя новый властелин Хасы — достойный противник, а для Астемана — мальчишка, которого легче напугать или отшлепать.

— Господин Ахвэма всегда был осторожным политиком, — вступился за отца потомок Ва-Лерагов. — Он слишком горд и не верит в силу сынов Улха.

— Есть предложения? — подначил его Креламет, как в юности, когда затевал очередную авантюру.

Сидмас рассмеялся:

— "Столкнуть" папу и, провозгласив себя новым правителем, отправиться к Гефреку?

— Силенок у тебя маловато! На государственный переворот-то! А вот попросить войска у Астемана вполне приличная идея. В помощи Арбоша можешь не сомневаться — я в отличных отношениях с великим князем.

— А к предложению моего отца ты относишься несерьезно? — тихо спросил Сидмас.

— Переодеться горцами и пройти через Врата времени? — Креламет почесал затылок. — Технически — нелегкая затея. Стратегически — неумная. Что мы знаем об улхурцах? Фактически ничего. Как нам убедительно играть дикарей, да еще соревнуясь с другими дикарями?

— Сомневаешься в своих силах? Или в моих?

— Это вызов, друг? Ведь я могу принять его и сыграть по правилам Кхорха! На моих плечах не висит груз ответственности за целый народ. А самому взглянуть на легендарного первосвященника новой религии — знатный подарок для простого сына сотника! Только играя в эти игры, твой отец может потерять время и Кхорх первым нанесет серьезный удар. Пойми, он готовит войско из наемников. Эверцы, кифрийцы, ягмары, улхурцы — все под его знаменами.

— Толпа дикарей против сильной державы!

— Возможно. Воины наши хорошо обучены и вооружены. Но история знает примеры, когда это не являлось гарантом победы.

— Креламет, мне сложно спорить, потому что я во многом с тобой согласен.

— Не надо спорить! Уговори отца дать тебе войско, и мы вместе пойдем в поход. А потом вместе разделим триумф. Ну, а если богиня удачи отвернется от нас — горечь поражения. Думаю, Астеман примет твое предложение и честь его не пострадает.

Молодой мхар, наверное, уже видевший себя полководцем, с надеждой посмотрел на друга. Но тот молчал.

— Ты думаешь, как лучше сказать об этом отцу?

— Нет, — отозвался Сидмас, — я думаю, как сказать тебе, что это пустая затея.

— Да почему?!

Сын правителя подавил тяжелый вздох:

— Ва-Лераг уже отказал мне...

Ночь окутала берега Анхи бархатным покрывалом, расшитым блестками звезд. Мягко переливалась чудная лунная дорожка, и ночное светило грустно смотрело на двух друзей, притихших у воды.

— Значит, у нас нет выбора, — поежившись, подытожил сын сотника.

— Или мы проходим Врата, или ... сидим и ждем неизвестно чего, как Астеман, — проговорил Сидмас невесело.

— Так, что мы имеем? — Креламет не привык долго горевать о том, что прошло мимо, и быстро загорелся новой идеей. — План Астемана, он странный, конечно. Но... Нужно поговорить с пленными горцами. Они хором твердят о предстоящих состязаниях в подземельях. Почему бы нам не заменить улхурцев? Присмотримся к повадкам и попытаемся влезть в их шкуры в прямом и переносном смысле. Надеюсь, отбор в Стражи будет не слишком строгим...

* * *

Тряхнув головой, Сидмас пришел в себя и понял, что стоит у стены.

— Велехон, не морочь, отпусти, — зашептал он, ощупывая холодные и влажные камни, — отпусти...

— Фархус!

Вздрогнув, Сидмас узнал голос Креламета.

* * *

— Никогда так не уставал, — признался Хоруг, присев на камень и вытирая лицо.

Сидмас с интересом взглянул на него. Этот сын Улха пользовался уважением среди соплеменников и явно был лидером, а один из участников испытаний почтительно обратился к нему, как к сыну вождя. Тот был высоким и плечистым, с выразительным лицом и серыми, узкого разреза глазами. На его груди, обтянутой меховой телогрейкой, красовалось ожерелье из волчьих зубов.

"Охотник, — уважительно подумал Сидмас. — Интересно, и этому что-то пригрезилось?"

— Ты что-то видел? — тихо спросил его Креламет, который теперь звался Лахваром и выглядел, как настоящий горец — в шкурах, высоких меховых сапогах и амулетах.

— Видел прошлое, — признался Сидмас, — старика с посохом.

— Старика?

— Тихо...

— Идем дальше, — снова заговорил Хоруг.

Участники, вымотанные блужданием по туману, послушно поднялись с земли.

Все двинулись дальше, и шли достаточно долго. Казалось тот, кто задумал лабиринт, просто решил проверить их на выносливость. Но каждый понимал — это только начало и нужно быть начеку.

Вскоре мужчины побрели по проходу, затопленному грязной водой. Галерея уходила далеко вперед, ее стены и свод обросли причудливыми наростами, а из воды, как зубы гигантского хищника, торчали сталактиты.

— Так хочется пить, — жалобно произнес совсем молодой улхурец. Сидмас не запомнил его имени, только то, что он травник. Теперь же заметил, что юноша старается не отставать от Хоруга, наверное, чувствуя себя рядом с ним в большей безопасности. "Вряд ли этот мальчик дойдет", — решил мхар и глянул на других соперников. Желающих стать Стражами оказалось не так уж много — всего-то двенадцать. Жрец Кэух отбирал самых рослых претендентов, и видно для разнообразия оставил этого хрупкого юношу. И теперь он отошел в сторону, к пролому, где грозно бурлила вода, а сверху лилась прозрачная и на вид вполне пригодная для питья.

— Эй, — окликнул травника Креламет.

Но тот не расслышал или очень уж сильно мучился жаждой. Протянув ладони и набрав воды, он с жадностью припал к ней и не заметил нечто, вынырнувшее неподалеку.

— Назад! — крикнул Хоруг. — Рехум, беги!

И Сидмас тоже увидел огромную тварь, которая торопливо выбиралась из пролома.

Рехум отпрянул и упал, не удержавшись на ногах. Чудище бросилось к нему, но один из подоспевших улхурцев схватил травника за телогрейку и рванул из воды.

— Давай! — он тряхнул юношу, поставил на ноги и потащил в сторону. — Да очнись ты!

И оба кинулись вслед убегающим собратьям.

Чудовищный марафон продолжался долго. Пока не упал, закричав, тот, кто бежал последним. Оглянувшись, Сидмас видел, как он пытался ползти, но ящер, точно играя, прижал его ноги лапой и издал победный рев.

— Хватит! — Креламет остановился и перевел дыхание. — Я буду драться!

— Рехнулся? — крикнул Сидмас и тоже встал. — Я приказываю тебе — вперед! Только бегство спасет нас от этого гада! Очнись! Выносливость — это и есть смысл испытания.

— Пусть духи мести покарают Кхорха! — прорычал Креламет.

— За мной! Оставь проклятия на потом!

Но сын сотника уперся:

— Я не могу, понимаешь? Мои силы на исходе, а что говорить о тех, кто отстал? Их ждет смерть от зубов твари, а она просто забавляется с нами! Да, Фархус?

— Хорошо. — Тот тоже принял решение.

Они повернули назад, с тревогой глядя на безнадежно отставших; те уже не бежали, нет, они еле волочили ноги.

— Может, стоит позвать авангард?

— Пусть уносят свои ценные шкуры, — едва Сидмас произнес эти слова, дрогнул каменный пол, а сверху осыпалось облако пыли.

— Осторожней!

Массивная плита поползла вниз, перегораживая проход. Глыба опускалась все быстрее, и у отставших не было шансов.

— Скорее! — крикнул Креламет. — Поможем! — Пригнувшись, он поднырнул под плиту, но Сидмас успел удержать его.

— Нет! Ты никого уже не успеешь спасти! — крикнул он и из последних сил рванул друга к себе. Оба свалились в воду по эту сторону преграды. А каменная дверь встала на место.

— У нас другая задача, Лахвар, ты не забыл? — поднимаясь, зло поинтересовался сын правителя. — За мной!

— Что у вас? — к ним уже спешил Хоруг.

— Там остались люди! — сердито сообщил Креламет на наречии горцев, вовремя вспомнив, кто он теперь.

Сын вождя окинул стену оценивающим взглядом

— Одно обнадеживает — тварь осталась запертой, — он согнулся и ухватился за колени.

— И там с ней люди, твои сородичи! — не унимался Креламет. — Она сожрет их!

Хоруг поднял голову, посмотрел хмуро.

— Ты хочешь, чтобы я пробил эту плиту своей башкой и разделил их участь?

— Хватит, — Сидмас опустился в воду. — Поберегите-ка силы. Вижу, первосвященник придумал для нас те еще забавы! — он сбросил меховую накидку, намокшую и тяжелую, удивляясь, что не сделал этого раньше. — Думается мне, пришло время немного отдохнуть.

Подошли остальные.

— Согласен с тобой, — поддержал его улхурец с рыжей шевелюрой, тоже охотник, о чем говорило ожерелье из звериных зубов на его груди. — Неизвестно, что ждет нас дальше, но клыков ящера нам удалось избежать, — глянув на Хоруга из-под широких, бесцветных бровей, он почесал голову и смачно сплюнул. — Предлагаю отдышаться и двигаться дальше.

— Спасибо, — пользуясь заминкой, травник подошел к своему спасителю. — Я не забуду...

— Ладно, парень, — нехотя отозвался тот. — Может у тебя будет шанс расплатиться со мной.

Сидмас бросил быстрый взгляд на благородного улхурца и задумался. Этот человек давно привлек его внимание, заинтересовав не столько необычной, неулхурской внешностью, сколько тонкими, едва заметными шрамами на руках, особенно между пальцев. Что это? Уж не срезанные ли перепонки избранных мхаров, служителей богини Маакора?

Сидмас снова посмотрел на мужчину, но тот вдруг обратил на него свои светлые, мхарского разреза глаза, как обжег. Сын правителя с досадой отвернулся.

— Сколько нас осталось? — поинтересовался между тем Хоруг. — Девять? Уже девять...

— Хотел бы я сейчас глянуть в лицо жреца, — подходя, раздраженно проговорил рыжеволосый охотник. — Он так красиво пожелал нам удачи.

— Герех всегда был лгуном, Сахулл, — ответил Хоруг хмуро. — Но у него не хватило бы ума придумать лабиринт. Благодарите Кхорха. Идем, — добавил он и поднялся. Если этот человек оставил нам хоть один шанс на победу — мы не должны упустить его...

* * *

Все немного отдохнули, но не воспрянули духом. А впереди снова была галерея, полная сюрпризов. Воды стало меньше, а проход сузился. Пройдя еще с полсотни шагов, мужчины вошли в неглубокую и сухую пещеру. Неровный свет факелов скользил по стенам, рождая тревожные чувства. Идти стало легче. А вот воздух не отличался свежестью.

— Чем это пахнет? — подал голос Сахулл.

— Тише! — спаситель Рехума наклонился, рассматривая что-то под ногами. — Здесь змеи.

— Ты... уверен? — поинтересовался Сидмас, идущий рядом. — Я их не вижу.

— Двигайтесь осторожнее, это крайты, — предупредил собеседник.

— Кто ты? — с некоторым волнением поинтересовался Сидмас.

— Я змеелов, Одрух, — ответил улхурец.

"Так вот откуда шрамы на руках — змеиные метки", — мелькнула догадка у сына правителя.

— Спаси нас Улх, — выдохнул шедший невдалеке коренастый мужчина, с множеством косичек. — Змеи. Там их — тьма, — кивнул он на проход.

— Они не нападают сами, если не разозлить, — заговорил Одрух. — И безопасны днем. Но, поди, знай, что на уме у этих, живущих в постоянном сумраке, — он первым прошел к галерее, где кишели гады. Остальные участники неуверенно последовали за ним.

— Мне надо проверить, — Одрух снял с плеч шкуру и пояс и обмотал одну ногу. — Кто-нибудь пожертвует своей одеждой для второй?

Хоруг стянул с себя телогрейку и протянул ему:

— Зачем тебе это? — спросил он.

— У крайтов короткие зубы и они не прокусят шкуру.

— А если... прокусят? — уточнил кто-то.

— Я умру очень быстро, — бесстрастно ответил Одрух. Он плавно двинул ногой, и уютно свернутая кольцом змея, лениво разомкнула кольцо черно-желтого тела и отползла прочь. — Я пройду первым и вернусь.

Змеелов так и сделал: благополучно добрался до конца галереи и прокрался обратно. Другие мужчины, затаив дыхание, напряженно следили за храбрецом, понимая, как сложно будет повторить его подвиг.

— Идешь первым, — сказал Одрух Хоругу. после чего стянул с себя шкуры и перебросил их улхурцу с косичками: — А ты — со мной. Все, кто уверен в себе, пусть отдадут одежду тем, которые сомневаются. И последним лучше признать это сейчас. Готовы?

Никто не отозвался. Один за другим, люди двинулись за неизменным своим предводителем, начав отсчет самому короткому и самому опасному путешествию, что когда-либо выпадало на их долю. И если первые уже почти достигли спасительной стены, последние только начинали путь среди гибких, холодных тел полосатых гадов, этих живых воплощений быстрой и безжалостной смерти.

— Не бойся, — ровным голосом повторял время от времени Одрух идущему впереди. — Как тебя зовут?

— Вахр.

Змеелов чувствовал ужас мужчины и понимал, как он мешает ему. Но почти успокоился, когда до спасительной стены оставалось не больше пятнадцати шагов. Запоздало и совсем некстати мелькнула мысль о том, что бедолага уже находился бы в безопасности, доверься он Хоругу.

Его подопечный лишь на мгновение потерял бдительность. Ступня его прижала кусок шкуры, скользнувший с ноги шедшего перед ним улхурца. Тот споткнулся, но сумел устоять. Замер и медленно разогнулся, пока желто-черные "ленты" обвивали его щиколотки.

— Не двигайся, — негромко сказал ему змеелов и вдруг вскрикнул: — Стой!

Вахр взвизгнул, сбрасывая с ноги крайта и шарахнулся в сторону, тревожа и давя зашипевших гадов.

— Стой! — снова крикнул Одрух.

Но ядовитые челюсти крайтов уже вцепились в тело упавшего безумца...

* * *

Следующая пещера оказалась весьма вместительной, прямоугольной в плане, с ровными стенами и полом. Едва мужчины оказались на просторной площадке, тяжелая плита за ними стала опускаться, преграждая путь назад. Правда, желающих вновь вернуться в галерею со змеями и быть не могло. Одновременно с каменной дверью пришли в движения два подиума с множеством отверстий. По мере того, как опускались плиты, расположенные вдоль западной и восточной стен, из них выдвигались металлические колья в локоть длинной. Получившиеся резервуары быстро наполнились водой, чуть прикрыв концы заостренных штырей. Меж двух бассейнов остался проход, выложенный плоскими камнями с замысловатыми символами.

— Ну, это просто, — беспечно высказался Сахулл, но стоило ему ступить на одну из плит, она пришла в движение, и опрокинулась бы вместе с охотником, не успей один из улхурцев схватить его.

Рисунки на некоторых плитах вдруг высветились желтоватым сиянием и скоро погасли.

Мужчины переглянулись. И когда символы загорелись вновь, заговорил грузный, лысоватый улхурец:

— Я понял. Это старинная игра аксуменов. Мне говорил о ней дед. Развивает память и...

— ... и как в нее играть? — перебил его Хоруг.

— Легко. Запомнить отмеченные плиты и пройти по ним на другую сторону...

Он дошел до середины, когда камень перевернулся, опрокидывая вскрикнувшего мужчину в черные недра и становясь на место.

— Так, так, — напряженно следивший за ним Сидмас, пересчитал плиты. — Три ряда по восемь плит... сколько нас?

— Тоже восемь, — отозвался Креламет.

— Каждый из вас запоминает по три камня в ряду и называет свой идущему: правый, левый или средний. Поняли?

Он назначил очередность.

— Я пойду первым. Будьте внимательны. Двигаемся, как можно быстрее — нужно успеть добраться до конца дорожки, пока знаки не загорятся вновь. Начали...

* * *

Справились не все...

Снова Хоруг шел впереди. Тень скорби лежала на его скуластом лице.

Теперь их было семеро.

Что-то предательски дрожало в груди. Отец учил его брать на себя ответственность за слабых. Среди тех, кто следовал за ним, таких уже не осталось, пожалуй. Но что их ждало впереди? Как близки они к заветному Хеллу? Кто сможет добраться до него живым?

— Вождь, — позвал его Сидмас. — Подожди.

Он остановился, чувствуя, как обдало сердце теплой волной благодарности к чужаку, назвавшему его так.

— Мы все устали, — сказал тот, пристально глядя в глаза Хоруга. — А эта пещера не вызывает опасения. Предлагаю отдохнуть...

— Хорошо, — Хоруг кивнул, легко ударив Сидмаса по плечу, понимая и разделяя его неприкрытую горечь. — Не вини себя, — добавил он тихо. — Ты не ошибся.

Обессиленные и подавленные мужчины устроились на полу. Никто не хотел разговоров. Никто не хотел, чтобы другой видел его слабость. Никто не хотел продолжения жестокой гонки за звание Стражника.

Но выбора не было...

* * *

И снова каменный туннель впереди. Галерея с неровным потолком в наростах, и стенами, будто выцарапанными огромными когтями. В слабо освещенном пространстве встают зыбкие тени, оползают, растекаясь по полу, и поднимаются за идущими, всматриваясь в спины людей бездонными очами.

Страх, страх крадется по пятам, трогая холодно-липкими руками. Он преграждает путь, заглядывает в глаза. Пленяет души, леденит кровь, сжимает сердца.

Страх...

Он сильнее всякого чувства. Поддавшийся ему укрепляет его силу, становится безвольным рабом и служит господину страха — извечному злу...

— Не надо, — улхурец с ярким ожерельем из перьев остановился, глядя прямо перед собой темнеющими от ужаса глазами.

Идущий впереди обернулся:

— Пошли, что ты?

— Нет, — тот отступил и покачал головой. Взгляд его налился безумием. — Нет. Нет! Отступитесь от меня!

— Держите его!

Он бросился к стене, яростно отбиваясь от чужих рук, цепляясь за камни, ломая ногти, из последних сил пытаясь вдавить в твердь охваченное горячкой тело.

— Ты разобьешься, дурной!

Обезумевший истошно завопил, ударившись головой о глыбу. Еще и еще раз, пока не затих, вздрагивая и погружаясь в спасительное небытие...

* * *

Следующий грот, чистый и светлый показался измученным мужчинам самым волшебным местом на земле — его наполняли ароматы жареного мяса и свежеиспеченных лепешек.

В центре пещеры уютно курился дымок очага. Рядом с ним на глиняных блюдах блестели жирком аппетитные куски жаркого и высились горки золотистых лепёх. Сыр, румяные фрукты и кувшины с красным кифрийским вином завершали прекрасную картину.

— Чего мы ждем?

Мужчины сгрудились вокруг тлеющего огня, жадно глядя на яства и все еще не решаясь наброситься на них.

— Это может оказаться очередной ловушкой, но если суждено мне умереть, пусть я умру сытым и счастливым! — Хоруг первым опустился на пол. — Я приглашаю свое племя на знатный пир! — воскликнул он, проглатывая первый кусок и валясь на бок.

Остальные последовали его примеру и скоро на ошалевших лицах загнанных людей появились блаженные улыбки.

Вместе с вкусной пищей возвращалась сама жизнь!

Какое-то время все были полностью поглощены едой. Энергично двигались челюсти. Вино сладко обжигало нутро. Мягко таяла во рту сочная сладость зрелых плодов. Что могло быть лучше?

Но скоро у многих проснулся интерес к окружающему. А в гроте было на что поглазеть. Четыре кованых сундука, выставленных парами друг против друга не могли не притягивать любопытных взоров.

— Интересно, что в них? — хмыкнул улхурец с шустрым взглядом. — Нас накормили и хотят отблагодарить?

— Опомнись, Тавлух, — посоветовал Хоруг и кивнул на письмена, выведенные красной и черной краской. — Если кто не умеет читать, помогу: "взалкавшего чужое богатство ждет смерть".

— А-а-а, трусы! — блестя глазами, Тавлух вскочил и, подойдя к одному из сундуков, откинул крышку. — Святой Улх, храни меня! — взревел он. — Да здесь сокровища! — он запустил руку в сундук и поднял ладонь, любуясь россыпью рубинов. — Достойное вознаграждение за ужасы лабиринта!

Юный Рехум потянулся к манящим драгоценностям, но вдруг отпрянул, заметив, как ладони Тавлуха быстро покрывались зеленоватым налетом.

Тот тоже увидел это, привлеченный странным жжением. Вскрикнув, он с испугом стряхнул в сундук сияющие камушки. Его кожа быстро меняла цвет и, стягиваясь, лопалась.

— Нет! — Тавлух задергал руками, лихорадочно стирая въедавшуюся в его плоть зелень, но та распространялась все выше, а кожа несчастного покрывалась чешуйками. — Помогите!

— Не трогайте его! — поднимаясь, приказал сын вождя, с которого вмиг слетела сытая сонливость. — Не трогайте...

С ужасом участники состязания наблюдали, как корчится, страдая от боли, их собрат.

— Не надо, нет, — твердил он, — не надо.

Скоро все тело его покрылось чешуей. Бедняга опустился на колени, схватившись за лицо, похожее на маску. Издав тоскливый стон, он неловко завалился на бок и затих... уже навсегда.

* * *

— Я и не надеялся, что этот пир означал конец испытаний, — скорбно заметил рыжий Сахулл.

Перед взорами всех предстало неожиданное и, одновременно, захватывающее зрелище — пещера, залитая огненной водой.

— Как это возможно, — не веря глазам, пробормотал травник. — Огонь и вода. Только Кхорх мог выдумать такое!

Ему никто не ответил. А Хоруг присел, заглядывая в небольшую прогалину — вода в ней была безмятежно-прозрачной, а дальше, до самой стены с узкой продольной расщелиной по центру, ее покрывали языки пламени.

— Надо нырнуть, — вставая, сказал он.

— Но почему горит вода? Здесь не обошлось без нечистого, — снова горестно произнес Рехум.

— Горит жидкое вещество, разлитое по воде, — пасмурно изрек Креламет. — Нет здесь ничего колдовского. Но добраться до стены — задачка не из легких. И нет ли огня по ту сторону пролома?

— Я могу проверить, — довольно спокойно произнес Одрух.

— А я предпочту умереть с голоду здесь, чем сгореть там, — высказался Сахулл. — Сдается мне — первосвященник переоценил человеческие силы.

— Он просто издевается над нами и хочет заполучить себе наши души, — подхватил травник.

С легким шумом поднялась плита у восточной стены, и в гроте появился Герех. Встретив вспыхнувшие гневом взгляды участников состязания, он быстро вскинул перед собой открытые ладони в примирительном жесте.

— Вы дошли до конца, дети Улха! — с искренним восторгом в голосе произнес жрец. — Вы — достойнейшие из достойных, братья мои!

— Это — озеро Хелл? — с надеждой спросил Хоруг.

— Нет, — покачал головой Герех. — Оно — там, за стеной. — Жрец какое-то время стоял, не шевелясь и не поднимая глаз. Кротость его, казалось, возымела нужное действие.

— Мы должны продолжить испытание, — твердо сказал змеелов. — Иначе, все жертвы будут напрасны. Кто со мной? — он подошел к краю бассейна.

— Я иду, — Хоруг встал рядом.

К ним молча присоединились Сидмас и Креламет.

— Я не сомневался в вас, — с благодарностью проговорил Герех и легко склонился перед храбрецами. — Кто еще?

Запустив пятерню в рыжую шевелюру и потрепав ее, вперед шагнул Сахулл.

Сын вождя улыбнулся:

— Знал, что ты пойдешь со мной до конца.

— Мне можно с вами? — несмело спросил Рехум.

— Ты уверен в своих силах? — окинув его оценивающим взглядом, спросил змеелов.

Большие глаза юного травника заблестели.

— Пусть озеро решит, достоин ли я, — отозвался он, явно уязвленный. — Я не трус и не слабак.

— Пусть Хелл решает, — подхватил Герех. — Вперед!..

* * *

Одрух не ошибся. И, главное, не ошибся в себе. Жадно хватая ртом воздух, он первым вынырнул с обратной стороны стены и осмотрелся. Кувшинки у берега, песок, валуны в зеленых пятнах мха. Змеелов поднял голову и замер. В обширном проломе меж отвесных скал прямо над ним догорал малиной закат.

Над серебристо-розовой водной гладью показалась голова Фархуса. Горец фыркнул, стирая влагу с лица.

— Вот это да! — он широко улыбнулся, и сразу осмотрелся с тревогой, ища друга.

Но Лахвар не заставил себе долго ждать.

— Где остальные? — спросил Одрух.

— Вот Хоруг!

Тот вынырнул, встряхнув мокрыми волосами и вытирая воду со смуглого лица.

— У Сахулла проблемы! — сообщил он. — Я не совсем понял, что именно произошло, но в какой-то момент парень повернул назад. Под водой есть еще что-то! Я хочу сказать — кто-то. Надо вернуться, — набрав в грудь побольше воздуха, сын вождя погрузился в мерцающую глубину.

Одрух молча последовал за ним. Он быстро миновал стену, но ничего не увидел, кроме бурлившего водоворота. Не теряя времени, змеелов оттолкнулся от камня, преодолев этот опасный участок, и едва успел увернуться: Рехум с искаженным от ужаса лицом, метнулся в сторону. Одрух успел поймать его и протолкнул в расщелину. И снова рванулся вперед. Но воздуха не хватало, сказывалась слишком большая усталость. И ничего не видя в воде, что стала вдруг подозрительно мутной, он повернул обратно...

За ним в спасительный пролом скользнул подоспевший Сахулл.

— Все здесь? — гаркнул на него змеелов, стоило охотнику вырваться из мучительного водяного плена. — Что там произошло?

— Не знаю! — Сахулл обернулся к Рехуму.

Лицо юного травника казалось серым. Он смотрел перед собой пустыми глазами, нервно смахивая бороздки влаги с мелко дрожащих щек.

— Где Хоруг?!

— Он не вернется. Огромный ящер напал на нас, — Рехум зажмурился, силясь не заплакать. — Вождь спас меня...

ГЛАВА 5

Достопочтенный Герех проводил в грот Умбры участников недавнего состязания и мужчины снова оказались там, где все началось. Здесь ничего не изменилось, если не считать появления квадратного помоста, шириной в три локтя, прикрытого пурпурной материей. По обе его стороны в больших чашах горели огни.

А вот жреца словно подменили. Служитель был непривычно учтив, и, выражая почтение стражам священных невилл, кланялся и слащаво улыбался.

— А он научился сгибать спину, — заметил Сахулл. — Кхорх может многое дать, таким, как наш бывший вождь, — он широко улыбнулся, хлопая короткими белесыми ресницами и озорно блестя черными глазами.

— Приятно, что вы отдохнули и находитесь в веселом расположении духа, — сказал Герех.

— Чего мы ждем? — любезно, в тон жрецу, поинтересовался Одрух.

Служитель сразу стал серьезным. Осмотрев будущих стражников, он деловито заговорил:

— Надеюсь, вы понимаете, что отныне ваша жизнь станет другой? И начнется с одежды. Смотрите на меня — я больше не выгляжу, как дикарь. Никаких бус из клыков, косичек и, — жрец поморщился, — шкур на бедрах. Служители Кэух должны носить белые одежды в знак чистоты.

— Сам-то чего не в белом? — хмыкнул Сахулл.

— Цвет одежд в Улхуре символизирует положение того, кто их носит, — повторил Герех хорошо заученную фразу. — Лиловый — цвет жрецов. Но это уже вас касается.

Змеелов поклонился, храня на лице притворно-вежливое выражении:

— Скажи, достопочтенный, а от кого мы должны охранять невилл?

Среди улхурцев раздались смешки. Веселость мужчин была скорее нервной — напряжение последних дней давало знать и требовало разрядки.

— От всех, — серьезно ответил жрец. — От всех, кто осмелится войти в грот дев и на берега озера Хелл.

— А ты сам можешь появляться там? — продолжал любопытствовать Одрух.

— Нет, — еще строже сказал служитель. — Эта земля — священна. Только отданные Кэух и первосвященник могут находиться на ней. Да еще Матенаис, жрица. Она станет связующим звеном между Стражами и миром, что будет закрыт для вас с момента посвящения.

— Навсегда закрыт? — испуганно спросил Рехум.

Герех мрачно взглянул на юного травника:

— Навсегда.

В гроте, где восстановилась тишина, появился Кхорх. Его сопровождали служки, которые, войдя, выстроились вдоль стен, держа в руках факелы. Жрец, едва завидев господина Улхура, низко поклонился. Тот в ответ протянул служителю руку для поцелуя.

Подвижно-нервного и тонкокостного Кхорха никак нельзя было назвать приятным. Но в его заостренном лице с тонким носом, впалыми щеками, словно присыпанными мукой и в черных глазах под сросшимися бровями таилось нечто странно-притягательное. Он выглядел старше своих лет из-за высоких залысин и неизменно тяжелого взгляда, словно старик, сумевший остановить время.

— Приветствую вас, Стражи, — заговорил он, предварительно оглядев мужчин, склонивших перед ним головы. — Надеюсь, его преподобие уже разъяснил вам основные правила будущей службы?

— Да, господин, — ответил за всех Сахулл. — Теперь мы знаем, что должны посвятить остаток дней охране святой земли.

Кхорх покосился на жреца и усмехнулся.

— Пока с вас не будут сняты символы Стражей, — уточнил он.

— Какие, господин? — спросил Одрух.

— Пояс с ножнами и именные браслеты из бронзы, — поспешно ответил Герех. — Все это появится у вас во время ритуала посвящения. Его проведет один из жрецов Кэух.

— Но перед тем как вы произнесете слова клятвы, запомните твердо, каким обязан быть истинный страж невилл, — подхватил первосвященник. — Пусть станут напутствием вам мои слова, пусть будут выжжены они огнем в ваших сердцах. А примеры тех, кто нарушил заповеди Стражей, никогда не забудутся.

Итак, слушай же, служитель Кэух, каким ты станешь, когда ступишь на благословенную землю близ священного Колодца.

Будь тихим и терпеливым, выносливым и сильным. Развивай в себе самообладание. Стремись быть внимательным. Не впускай в душу свою страх. Никогда не трогай того, что не принадлежит тебе. И, наконец: не будь самонадеян с тем, кто сильнее тебя, умей смиряться с тем, что кажется неправильным. И не пытайся противоборствовать божеству, — он помолчал, потом заговорил, возвысив голос, и чем больше говорил, тем торжественнее звучали его слова. — Кэух уже готова подняться к нам из темной бездны, чтобы мы, служители, могли поклониться ей. Божество улхурцев, что было лишь духом, наконец, обрело плоть. Теперь ваши жизни связаны с той, что обитает в Колодце. Братья, готовы ли вы к новой жизни?

— Да! — ответили они разом.

— Опуститесь на колени, чтобы я видел ваше смирение перед единственным господином, которому вы будете служить отныне.

Мужчины выполнили просьбу. И тогда в пещере появился еще один человек, облаченный в серебристый хитон с капюшоном, почти скрывающим лицо. Он был высок и двигался так степенно, что невольно вызвал почтение у новоявленных служителей. В руках его находилась свернутая одежда, и, подойдя к помосту, он сложил ее там и повернулся к собравшимся.

Улхурцы стали подходить по одному, принимая одежду и облачаясь в нее прямо перед жрецом. После чего жрец сам застегивал на запястьях каждого по браслету, и читал короткую молитву, накрыв своей правой рукой правую руку посвящаемого. Причем, последний, всякий раз с опаской свершал это действо, стараясь не смотреть на белую, холодную руку жреца с длинными, загнутыми и темными ногтями.

Когда последний из стражей принял браслет, снова заговорил первосвященник:

— Вы стали избранными! Будьте достойны оказанной вам чести. И никогда не преступайте заповедей, услышанных в гроте Умбры. Будьте чисты и духом и телом! Сейчас вы стоите на пороге иной жизни. Безнаказанно нарушить ее законы не смеет ни один смертный, — он воздел руки кверху и воскликнул:

— Да свершится! Пусть закроются врата прошлого.

Вход в пещеру преградила плита, что снова напомнило мужчинам о пережитом в лабиринте.

— Откройте новые врата!

За спинами стражников разомкнулись каменные глыбы, образуя проход. А жрец в серебристых одеждах прошествовал к нему, потом остановился перед входом и низко поклонился.

— Войдите в обитель невилл! — раздался дрожавший от напряжения голос Кхорха.

Стражи последовали за служителем и оказались в красивой пещере с большим и плоским, пепельно-синим камнем в центре. Здесь было еще два входа, один из них открывал галерею, ведущую к озеру, за другим располагалась целая анфилада комнат-пещер. Туда все и направились.

— Теперь это ваш дом, — пояснил жрец, переходя из залы в залу. — Здесь вы будете свершать ежедневные молитвы, — сказал он, обведя рукой первую комнату со статуями Кэух, существа, похожего на паука, но с человеческой, довольно уродливой головой. — Здесь вы сможете открывать для себя знания, — вдоль стен представленной залы стояли простые скамьи, а в нишах над ними лежали книги и свитки. Следующая была пуста и просторна. — Эта комната для тренировок, — пояснил служитель, — чтобы укреплялся не только ваш дух, но и тело.

Далее шли трапезная с большим столом, и общая спальная с низкими ложами и сундуками для личных вещей.

— На рассвете каждого дня, — продолжил жрец своим сиплым, неприятным голосом, — вы станете обходить берег озера, уже знакомого вам. А когда невиллы выйдут к священному колодцу, вы будете присутствовать при ритуале, следя за правильностью его исполнения.

— Ну, мы-то уже свершали его, — усмехнулся Сахулл, — и поэтому, знаем...

— Ты потешаешься над священным действом, страж, — перебил его служитель, — и можешь поплатиться за это. Ваше дело — смотреть за тем, чтобы содержимое чаш не оказалось пролитым на землю. Если это случится, виновную невиллу придадут смерти. Такое Кэух не простит людям.

Теперь вы можете отдохнуть и осмотреться. Хочу еще заметить: все необходимое вы станете получать через служек. Те имеют доступ в ваш дом через трапезную. Они же будут оповещать о трапезах в урочный час, с помощью вот этого гонга. Звон его слышен даже на дальнем берегу Хелла. Служки знают свои обязанности. Вы должны усвоить свои. Если кто-то из слуг окажется вне грота для стражей — вы будете наказаны. Если чужой проникнет на озеро — вы будете наказаны. Если одна из невилл нарушит правила — вы будете наказаны. Все. Я стану приходить к вам после утреннего обхода. Это понятно?

— Да, господин, — кивнул Сахулл и, замявшись, поинтересовался: — Можно ли узнать твое имя?

— Меня зовут Хепи-Сах, — ответил служитель, опуская голову, и стражам показалось, что он желал спрятать и без того закрытое лицо. — Будьте готовы, через несколько дней в храме состоится первая службы. И помните, скоро настанет час Хелла, когда над Иктусом восходит луна. Пока свет ее не погаснет с приходом нового дня, никто из рода человеческого не смеет выходить к озеру. Ну, а сейчас, я удаляюсь, — добавил он и, развернувшись, покинул дом стражников.

— Странный, — проговорил Одрух, задумчиво потирая подбородок. — Мне поначалу показалось, что он так двигается из-за особой важности, что напускают на себя жрецы. Но теперь понимаю — не все так просто.

— И имя чудное, — подхватил Сахулл, заметив, какими странными взглядами обменялись горцы, когда услышали его. — И рожу прячет, — он кашлянул, окидывая довольным взглядом свой новый наряд, хитон, со шнуровкой на груди и просторные штаны.

— Хорош, — заметив, что он любуется собой, усмехнулся Одрух. — Мне, к примеру, пришлись по душе вот эти сапоги из кожи. Говорю со знанием дела — у озера могут водиться змеи.

Звучный голос гонга прервал его речь.

— Нас приглашают на вечернюю трапезу, — засмеялся Рехум, который, казалось, еще больше похудел за прошедшее испытание и стал, как подросток.

— Идем, — кивнул Сахулл. — Такому дохляку не помешает подкрепиться. Да и мы с радостью составим тебе компанию!

Все вошли в трапезную, и расселись за столом, с предвкушением вдыхая аромат жареного мяса.

Двое мужчин в серых рубахах показались из смежной комнатки, неся большие плоские чаши с едой.

— Кифрийцы? — Счастливая улыбка сползла с раскрасневшегося лица Сахулла. — Нас будут обслуживать эти грязные морды? — он с пренебрежением окинул рослую фигуру одного из служек с бронзовой кожей и золотыми браслетами на босых ногах.

— Успокойся, — посоветовал ему Одрух.

Служка поставил блюдо и молча поклонился. Второй замер у противоположного конца стола.

— Ступайте, — отпустил их Сидмас.

А когда они ушли, недовольный Сахулл зло глянул на горца:

— А кто назначил тебя здесь главным, брат?

— Хватит! — Одрух ударил по столу тяжелой рукой. — Хочешь стать лидером? Тогда заслужи наше уважение, как сделал это Хоруг! Не оскорбляй людей понапрасну. Кем бы они ни были. Я понимаю, все мы устали, много пережив, но пережив вместе, хочу заметить. А сейчас давайте по достоинству оценим трапезу, приготовленную для нас любезными кифрийцами, — он предостерегающе взглянул на рыжего охотника.

Тот только стиснул зубы и опустил глаза.

В молчании мужчины принялись за мясо. Но когда прислужники вынесли фрукты и мед, Сахулл, не сумел сдержать клокотавшей в нем ярости — один из кифрийцев случайно задел его краем просторного рукава. Двинув по блюду так, что на пол посыпались персики, улхурец ухватил за шиворот испуганного служку и притянул к себе.

— Ты это нарочно, гад? — гаркнул он в испуганное лицо.

Кифриец замотал головой, мыча и слабо упираясь.

— Чего? Говори, урод, зачем ты толкнул меня?!

— Отпусти его, — Одрух поднялся и направился к взбешенному стражнику, душившему безропотного бедолагу.

— Отвечай! — вопил Сахулл, и вдруг смолк, выпуская из рук кифрийца, широко открывшего рот. — Сожри меня Улх, — тихо выругался он, ошарашено глядя на служку.

— Чего ты? — отнимая блюдо у кифрийца и отправляя его в каморку, поинтересовался змеелов.

— У него отрезан язык, — ответил охотник растерянно.

На какое-то время за столом восстановилась полнейшая тишина. Ее нарушил Креламет:

— Кхорх надежно хранит тайны подземелий.

— Смотри, — предупредил Сахулл не без яда в голосе, — как бы и тебе не лишиться кое-чего за эти слова.

— Пора и отдохнуть, завтра трудный день, — хмурясь, сказал Одрух и первым пошел в спальную.

Но как только, поглощенные безрадостными и тревожными мыслями, мужчины улеглись, до них вдруг донесся близкий, сиплый и протяжный вой, полный тоски и боли. Ему ответил другой, приглушенный и шедший с озера.

— Кто это, храни нас Улх? — вскрикнул Рехум, вскакивая с кровати.

— Их двое, огромных и, судя по голосу, голодных. Это ящеры, — ответил змеелов. — Наши новые знакомые желают нам покойной ночи. Настал час Хелла...

* * *

Утром их разбудил жрец.

— Ваш первый день службы начат, — сказал он, — и, судя по недовольным лицам, ночь прошла не совсем спокойно.

Одрух подошел к служителю.

— Приветствую тебя, Хепи-Сах, — поклонившись, проговорил он почтительно. — Благодарим, мы отдохнули и готовы исполнить свои обязанности.

— Прекрасно, — ответил жрец бездушно-ровным тоном. — Прошу в трапезную.

На этот раз все прошло спокойно, третировать и без того несчастных кифрийцев, никто не хотел. Все чувствовали нервозность, когда отправились за молчаливым служителем в грот Дев и встали полукругом невдалеке от синего камня.

Церемония оказалась недолгой. Открывший колодец Хепи-Сах прочел над ним короткую молитву. Потом появились невиллы. Одетые в белые, свободного кроя платья, с распущенными, украшенными цветами волосами и босые, они казались похожими на прекрасных сказочных созданий. Только сказки в этих краях имели жутковатый смысл.

Каждая из дев несла в руках глубокую чашу, полную какой-то жидкости — нечто темно-красного с черными сгустками. По очереди невиллы вылили это в бездонные недра, и колодец закрылся. Девушки опустились на колени и затянули что-то совсем непонятное и мало похожее на песнь. Судя по бледным лицам и дрожащим голосам бедняжек, все, что происходило сейчас, было для них мучительным.

Собрав чаши, жрец отпустил невилл и подошел к стражникам.

— Теперь вы должны осмотреть берег озера, — напомнил он.

— Помилуй нас, — чуть слышно пробормотал травник и если бы не Сидмас, который вовремя поддержал его, юноша свалился бы в обморок прямо на глазах у служителя.

— Это кровь, — выдавил из себя дрожавший Рехум.

— Да успокойся ты, — встряхнул его мхар. — Чего ты хотел?

— Кого можно кормить... этим?

Одрух усмехнулся:

— Отец говорил мне, что у каждого свой бог. Можешь представить, какой он у Кхорха.

— Идем к Хеллу, — сказал Сахулл, — и держите себя в руках.

* * *

— А я вот о чем думаю, — шагая по галерее, проговорил Креламет. — Наш лабиринт где-то совсем рядом.

— Возможно, — отозвался Сидмас. — Озеро находится на дне кратера и та отвесная скала — фундамент храма. Лабиринт тянется вдоль жерла вулкана. Мне еще тогда казалось, что галереи идут по кругу.

Тем временем, они уже вышли к озеру, и остановились, удивленные и зачарованные представшим зрелищем.

Над аспидной в серебристых бликах водой редкими полосами стлался туман. В его белесых прорехах виднелось синее небо. А где-то там, за туманом, в пустом безмолвии, высились антрацитовые скалы. У самого берега тихо плескались волны, перекатывая рябые камушки.

Креламет зачерпнул воду.

— Ядовито-соленая, — сказал он. — Но здесь растут цветы.

— Какие цветы? — подхватил Сахулл. К нему снова возвращалось бойцовское настроение.

— Нимфеи, — сын сотника обернулся к нему. — Разве ты не заметил их в прошлый раз?

— Как то не до цветов было, — буркнул рыжий охотник.

— Я тоже их видел, — проговорил Рехум неуверенно. — И потом подумал, что мне привиделось.

— Проверим? — прищурился Сахулл.

— Но... там ящер, — пробормотал травник и отступил от воды.

— Не впускай страх в душу свою, — засмеялся охотник. — Так завещал нам великий Кхорх. Ты тоже трусишь? — взглянул он на Сидмаса.

— Нет, — тот пожал плечами, — но смысла в этой затее не вижу.

— Ну, как же? Если найду цветок я, ты перестанешь корчить из себя вождя нашего племени, — он хмыкнул. — Найдешь ты — я больше рта не разину. Идет?

— Идет!

— Одумайтесь! — попытался урезонить их Одрух, но Сахулл лишь рассмеялся ему в лицо.

— Я помолчал бы на твоем месте или сам бы полез в пасть ящера.

Сидмас оттолкнул друга, что попытался помешать ему и, сбросив сапоги, первым вошел в воду. Хохоча, охотник отправился за ним. И скоро туман поглотил их.

Они поплыли в разные стороны, нисколько не сомневаясь в успехе. Но чем дальше оставался берег, тем плотнее становился туман, через который уже ничего не было видно.

Мхар перестал грести и огляделся. Ноги покалывало от холодной воды, но он решил доплыть до скал и уже тогда повернуть назад.

— Вернитесь! — донеслось до него с берега, и он удивился, что так далеко забрался.

— Э-э-й, — отозвался Сахулл совсем рядом, в то же время, оставаясь невидимым.

А сын правителя заметил цветок.

Он покачивался на синей глади, где отражались его белые лепестки. Сидмас протянул руку, касаясь чашечки, и вдруг ощутил жалость к трогательной хрупкости нимфеи. Но пальцы уже скользнули к упругому стеблю и надломили его. Не веря глазам, он поднес к лицу сорванную лилию, испачканную кровью...

Спокойные воды вдруг взорвались перед ним; из темной глубины вырвался ящер. Разинув страшенную пасть, тварь бросилась на мхара и только чудом тому удалось увернуться, оттолкнувшись от чешуйчатого тела гада. Всей массой тот обрушился мимо и снова погрузился в пучину. А Сидмаса затянуло водоворотом. Оказавшись под водой, он открыл глаза, и увидел сквозь мутное пространство, как разворачивается гибкое тело змея. Что произойдет потом, он никак не мог предположить, но сцена эта долго будет преследовать его в ночных кошмарах. Огромная пасть ящера распахнулась так близко, что стали видны острые, длинные зубы и черная глотка твари. Забив ногами и загребая руками, мхар рванулся в сторону, уже предчувствуя, как вопьются в него змеиные клыки. Но... мгновение минуло. И чьи-то руки потянули его наверх, прочь от разбухающего в воде кровавого пятна.

* * *

— Зачем ты полез за мной? — отплевываясь и тяжело дыша, проговорил Сидмас, выбираясь на берег, где их ждал мокрый и притихший Сахулл.

— Надо было позволить ящеру сожрать тебя, — отозвался Креламет. — Держи трофей, — он протянул ему уцелевшую нимфею.

Но выразить радость победы сын правителя не успел — к ним подбежал запыхавшийся Рехум.

— Скорей, — оборачиваясь и показывая куда-то в сторону, выпалил он. — Идемте!

— Куда? Объясни толком! — потребовал охотник.

— Когда вы уплыли, я увидел, как вспыхнули над скалами огни, потом покатились вниз, и угасли. Одрух тоже видел и пошел туда, а меня оставил, — он сконфуженно смолк.

— Идем, — кивнул Креламет.

И скоро стражи уже пробирались по заваленному большими валунами берегу и быстро догнали змеелова.

— Искупались? — недобро бросил Одрух.

— Цветок у меня, — похвалился Сидмас.

— Поздравляю.

— Быстрее, — поторопил их встревоженный Рехум. — Кажется мне, что случилось непоправимое.

У той самой скалы, где появились и пропали странные искры, стражники обнаружили глубокую пещеру. Внутри горел огонь.

Мужчины вошли и увидели служительниц, которые суетились у костра.

Вновь невольно очарованные видением прекрасных созданий, стражи так и стояли бы, не в силах вымолвить ни слова, если бы одна из невилл не вскрикнула, заметив их.

— Что вам здесь нужно? — строго спросила она и направилась навстречу непрошеным гостям. — Разве вы не знаете, что в эту пещеру нельзя входить чужим?

— Начнем с того, что мы не чужие, — обиделся Креламет. — К тому же, нам показалось, что здесь кричали.

Девушка немного успокоилась, узнав Сахулла.

— Рада, что ты прошел испытание, — опустив глаза, проговорила она тихо.

— Спасибо, Лемаис, — улыбнулся охотник. — Но, что у вас произошло?

Красивое личико невиллы вновь стало испуганным.

— Крорис вдруг стало плохо, — поспешно заговорила она и вдруг замерла, увидев в руках Креламета озерную лилию. — Зачем? — Глаза девушки потемнели от страха. — Зачем ты принес это сюда?

— Что? — не понял страж. — Нимфею? Фархус сорвал ее...

— Сорвал?! — воскликнула Лемаис и бросилась к другим невиллам. — Она умрет! Умрет! — закричала девушка. — Они погубили ее лилию!

— Что все это значит? — с раздражением спросил Сидмас. — Мне кто-нибудь объяснит? В чем я виноват? — он подошел к той, что неподвижно лежала прямо на земляном полу пещеры. Она уже была мертва.

Мхар, легко подняв еще теплое тело, перенес его на возвышение в глубине грота, и снова обратился к Лемаис:

— Скажи мне, почему?

— Так захотел Кхорх, — всхлипывая, ответила она. — Или, скорее, сама демоница. Мы живы, пока цветут в озере нимфеи, а вы должны стеречь их, как зеницу ока, — невилла с укором взглянула на молодого человека.

— Я клянусь, что ничего не знал о лилиях! — воскликнул он.

— Какое это теперь имеет значение? Особенно для Крорис? — с горечью спросила девушка, склонилась над умершей и снова заплакала.

Мрачный Сидмас вернулся к своим.

— Наверное, надо сообщить об этом жрецу, — хмурясь, сказал он и окинул тяжелым взглядом грот с низкими сводами и земляным полом, где не было даже тех удобств, что показались ему скромными в доме Стражей. Очаг окружало шесть подстилок из трав. Глиняные чаши с похлебкой стояли прямо возле циновок, брошенных вокруг костра. — И именно так первосвященник представляет себе чистую жизнь непорочных дев, — добавил он едко.

Ему никто не ответил. А невиллы, снова собравшиеся над той, что еще совсем недавно была полна жизни, запели над ушедшей подругой тоскливую песнь Смерти.

ГЛАВА 6

— Признаю, моя вина, — сказал Хепи-Сах. — Но кто же мог знать, что так получится?

— И стражам захочется нарвать цветов, — подхватил Сидмас с сарказмом. — Понимаю, как странно это выглядит теперь, но ты обязан был предупредить нас.

Он осмотрел голые стены и каменное ложе с охапкой сухой травы. Келья, куда привел его жрец, была холодной и сырой. Ее унылый вид лишь усугублял то подавленное состояние, в котором находился сын правителя. Он был не столько растерян, сколько зол на самого себя за то, что так досадно усложнил задачу, и отдалился от намеченной цели. Да, девушка умерла, и Сидмас честно признался, что это он сорвал ту злополучную нимфею. И в свое оправдание мог сказать только то, что ему не было известно о магических свойствах цветка.

— Кхорх простил тебе этот проступок, — продолжил служитель. — Но за гибель святой девы ты должен понести наказание. А пока верни мне нож и браслеты.

— Конечно, достопочтенный, — отозвался мхар и отдал все, что тот просил. Потом присел на валун, видимо служивший здесь стулом. — Но если виноват не я один, почему заперли только меня?

— Я тоже буду наказан, — бесцветным тоном произнес Хепи-Сах. Впрочем, жрец, казалось, вообще не умел выражать эмоции.

— Долго мне здесь сидеть? — поинтересовался Сидмас. — Или меня убьют?

— Кхорх не решил еще.

Сын правителя поднял голову:

— Ну, ладно, ты все сказал, и, наверное, можешь идти.

— Да, — отозвался жрец, но продолжал стоять.

И Сидмасу вдруг почудилось, что в душе существа в серебристом хитоне происходит нечто, похожее на внутреннюю борьбу, что мало вязалось с образом этого странного человека. Но ему, поглощенному собственными душевными терзаниями, не доставало сейчас ни сил, ни желания сосредоточиться на чем-то, кроме личных переживаний. Обида на неудачный поворот судьбы весьма досаждала, делая невосприимчивым к подобным тонкостям.

— Уйди, — тихо проговорил он.

Тяжело шагнув вперед, Хепи-Сах привычно застыл, а мхар явственно ощутил, как волна острого неприятия поднялась в его душе. Этот сиплый, нечеловеческий голос, всегда закрытое лицо и замедленные движения вызывали скрытый страх. Но в следующее мгновение Сидмас стиснул голову руками и почувствовал, как холодный водоворот тащит его куда-то, а животный ужас перед близкой смертью наполняет сердце...

— Уйди, — простонал он.

На этот раз жрец удалился, закрыв за собой решетчатую дверь.

Мхар поднялся, повинуясь внезапному желанию вернуть служителя и задать единственный вопрос, ответ на который внезапно пришел к нему сейчас. Но здравый смысл подсказывал, что Хепи-Сах не захочет открыться.

Не зная, чем занять себя, опустошенный и томимый тягостным предчувствием, Сидмас устроился на жесткой лежанке, отгоняя прочь неприятные мысли.

"Надо уснуть, уснуть... как нелепо все получилось... а если первосвященник захочет убить и меня?.. нужно придумать что-то..."

Он провалился в тревожный сон, где снова плыл под водой с полыхавшим огнем. Неясные тени мелькали вокруг. Все ближе и ближе. Пока не разверзлась прямо перед ним чудовищная пасть...

Сидмас очнулся, ничего не понимая. Только бешено и больно колотилось сердце. Полежав и успокоившись, он прислушался. Вокруг стояла тишина, и определить, сколько прошло времени оказалось затруднительным. Но, насколько это было важно сейчас? Им никто не интересовался. И то, что он оставался запертым здесь, могло сыграть им с Креламетом на руку — чем меньше они будут привлекать к себе внимания, тем лучше. Что ж, теперь у него появилось время все спокойно обдумать. Ощущение потерянности прошло, как, впрочем, и чувство вины из-за смерти той девушки. Кем она была? Лишь первой жертвой в ужасной игре, что затеял первосвященник. Жалел ли ее сын правителя? Да. Но кто был истинным виновником в гибели той, чья жизнь зависела от хрупкой жизни цветка?

Протирая глаза, Сидмас поднялся и подошел к нише, где тускло горела улхурская лампа, стоял кувшин и горкой лежали сладкие лепешки.

— Да смилуются над тобой боги, великий Кхорх, — сказал мхар, отпивая прохладной воды. — Да будут...

Подозрительный звук привлек внимание Сидмаса, он оглянулся — ему показалось, что кто-то прошел мимо двери. Кривая тень на секунду скользнула по стенам. Поставив кувшин на место, и прихватив лампу, страж осторожно приблизился к решетке. Заглянул в коридор. Зеленоватый свет выхватил кусок неровной каменной стены и грязный пол.

— Странно, — проговорил мхар тихо, вернулся к ложу и прилег, уже не надеясь уснуть. Чувство тревоги не отпускало, как и навязчивое желание снова посмотреть за решетку. Раньше он не считал себя трусом, но тот, кто таился в темноте галереи, был намного сильнее его. Сильнее не физически, нет. Притихший там источал зло и перед ним становился слабым любой из плоти и крови.

Не утерпев, Сидмас снова встал, подхватил лампу и подошел к двери.

— Кто здесь? — прислушавшись, он уловил ни на что не похожий звук. — Эй! Отзовись! — Сидмас повыше поднял светильник, прижимаясь к прутьям. И вдруг отпрянул — из темноты к нему метнулось нечто уродливое и гадкое.

— Что это?.. — Собственный голос придал уверенности, но желание смотреть пропало.

Сидмас медленно отступил к кровати, опасаясь поворачиваться к двери спиной.

— Может, померещилось?..

Сев и поставив лампу у ног, он постарался успокоиться. Наверняка, кто-то из людей был рядом, да и решетка надежно защищала. Но... от кого? Если то, что видели его глаза не плод разыгравшегося воображения, никакие стены помочь ему не смогут.

— Не впускайте в душу свою страх, — снова вслух проговорил стаж и нашел в себе силы улыбнуться. — Кхорх заботится обо мне.

Но образ кошмарного лика снова и снова вставал перед мысленным взором: узенький подбородок, низкий лоб с загнутыми тонкими рожками, серая, словно истлевшая кожа, местами прорванная и сочившаяся кровью, глубоко сидевшие белесые глаза, и острые, почерневшие зубы.

Сидмас невольно вздрогнул, когда услышал слабый зов за дверью:

— Фархус?

За решеткой стояло что-то светлое, похожее на призрак.

— Фархус!

Женский голос, звавший его, был мягким и удивительно мелодичным.

Ошарашенный мхар приподнялся, не веря своим ушам. Как можно было обмануться! И что за чудовищной силой наделены эти подземелья, что рождают одновременно и кошмарные виденья, и обворожительных созданий с такими нежными голосами?

— Фархус, я хочу помочь тебе, — заговорила незнакомка.

— Кто ты? — он встал и подошел ближе, с удивлением видя перед собой прелестную девушку. Она ухватилась маленькими ручками за прутья двери и встревожено смотрела на него.

— Я — Каэлис, дочь жреца Гереха, — взмахнув длинными ресницами, сказала красавица и устремила на пленника влажно-черные неотразимые очи.

Сидмас смутился перед такой пленительной дивой, не находя слов, и не понимая, что нужно было от него этой девушке.

— Я отворю дверь, — сказала она и ловко вскрыла наружный замок.

— Для чего тебе идти против отца? — отступая, спросил сын правителя.

— Потому что ты ни в чем не виноват, — улыбаясь, ответила Каэлис и протянула к нему руки. Как хороша она была, с точеным личиком, полуобнаженной грудью и плавными линиями юного тела, что угадывались под тонкой материей платья. Склонив голову и блестя в полуулыбке белыми зубками, девушка шагнула к Сидмасу и встряхнула длинными темными волосами. Выражение глаз ее изменилось, и теперь в них читались открытый призыв и нетерпение. — Ты пленил душу мою, горец, и можешь отблагодарить свою спасительницу.

— Как?

— Разве ты не понимаешь? — лукаво спросила она, и подтолкнула смущенного мхара к ложу.

— Я не посмею оскорбить Гереха, — растерянно сказал Сидмас. — К тому же стражам нужно сохранять себя в чистоте, — но говоря это, он позволил увлечь себя на кровать. Конечно, сын правителя не был совершенно неискушенным в любовных вопросах. Но несмелую ласку, что дарила ему возлюбленная, никак нельзя было сравнить с тем, к чему влекла Каэлис. Голова его закружилась, словно он очутился в горячем омуте, такими сладко-обжигающими оказались поцелуи и объятья страстной дочери жреца.

— Ай, мне больно, — вскрикнула вдруг она и, отстранив мхара, быстро распустила шнуровку на его хитоне. — Что это?

— Сердолик, — ответил Сидмас, и взял в руку блестящий камень, вставленный в оправу с магическими знаками — священным оберегом мхаров. Он прятал его под одеждой от глаз улхурцев. И теперь прикосновение к амулету привело его в чувство.

— Разве он не нравится тебе? — поинтересовался Сидмас, улыбнувшись. — Если захочешь, я подарю.

Лицо Каэлис на мгновение исказила злоба, но прелестница легко справилась с собой. Томно взглянув на стража, она прильнула к его плечу горячей щечкой:

— Сними, он мне мешает крепче обнимать тебя.

— Вот как? — мхар уже успел заметить бордовый след, оставленный амулетом на коже девушки. — Как, говоришь, тебя зовут, красавица? — крепко схватив, он прижал ее к кровати и с силой впечатал сердолик в кожу лба. — А вот это тебе нравится, Кэух?

Кожа под камнем задымилась, плавясь и искажая прекрасные черты. Еще мгновение, и под мхаром забилось уродливое существо, которое привиделось ему в темноте коридора. Издав истошный визг, оно со страшной силой ударило Сидмаса и того отбросило к противоположной стене. Тяжело ударившись, он потерял сознание...

* * *

— Переживаешь за друга? — присаживаясь рядом с Креламетом, сочувственно спросил Одрух.

— Да, — мхар опустил глаза и снова посмотрел на рисунок, сложенный им из камушков. — Его нет уже пять дней, а этот... жрец даже говорить не хочет.

— Он считает, что все сказал, — усмехнулся змеелов.

— Да. — Креламет снова умолк, не желая продолжать тему, которая явно интересовала его собеседника, но была неприятна ему самому. Как и любознательность улхурца, впрочем.

Над Хеллом стоял редкий туман, а тусклая вода казалась мертвой. Наступал вечер. Глубокие тени от близких скал вытягивались, словно желая подслушать, о чем молчали двое, глядя на застывшее синее озеро.

— Как думаешь, можно сбежать отсюда? — нарушил мхар вязкую тишину и резким движением руки сломал сложный узор на песке.

— По скалам? — Одрух кивнул на размытый рисунок каменной громады. — Возможно, — он мельком глянул на Креламета. — Хочешь удрать?

— А что?

— Нет, ничего. Я бы и сам задумался над этим, но мои близкие уже получили за меня золото. И я не могу вернуться, опозорив свой род и память предков.

— Тебе не нравится здесь? — спросил Креламет, уже зная ответ.

— Видел, как живут невиллы? — ответил змеелов вопросом на вопрос. — Зачем первосвященник держит их в черном теле? Я хорошо знаю одну из них. Она всегда была красивой и живой, а теперь... теперь девочка так быстро чахнет, что долго не выдержит. Не удержался, встретился с ней тайком, о чем не жалею — много интересного рассказала. Среди невилл внучка Сильхи затерялась, — он усмехнулся. — Вот уж не пойму, куда ее бабка-ведьма смотрела! Так эта самая Дельви говорит, что страшнее Улхура с Колодцем нет ничего на всей земле. И тварь, что копит силы в теплом жерле вулкана, наделает много бед.

Креламет пожал плечами:

— Мы же не невиллы. У женщин чувствительная душа ко всяким тонким материям. Да и мерещится им много лишнего.

— Что произошло тогда на озере? — вдруг спросил змеелов. Голос его изменился, став напряженным.

— Фархус сорвал...

— Ты хороший парень, — перебил его улхурец, все с тем же настойчивым тоном, — но вы с другом держитесь в стороне. И я кожей чувствую, что дело тут не в том, что вы выросли в одном племени где-то на мысе Бонши. Ведь так?

— А в чем? — мхар повернулся и открыто посмотрел в глаза собеседнику. — Если ты такой чуткий, скажи.

— Я не знаю, — с досадой ответил Одрух. — Но очень хотел бы узнать, — он помолчал, потом заметил: — Не подумай, что цель моя — залезть в твою душу. Но все, что происходит здесь, выше моего понимания. Не так я представлял себе службу у почтенного Кхорха, не так.

— А как? — осторожно поинтересовался Креламет, понимая, что этот человек сейчас вполне искренен с ним и, скорее всего, ищет поддержки. — Что ты раньше знал о первосвященнике?

Змеелов усмехнулся:

— Да почти ничего. Только то, что он принял силу Хэта, самого сильного колдуна не только в Хасе и по всему побережью озер. Старика уважали. Уважали не за то, что мог вызвать дождь или наслать на врагов пыльную бурю — он лечил людей. Поднимал самых безнадежных. Помню, мне рассказывали, как одна молодуха, родившая больное, едва живое дитя, ушла в пустыню, к Хэту. И потом вернулась счастливая, показывая всем своего орущего и вполне себе здорового малыша! А ведь даже Сильха плюнула на младенца, сказав: "за ним пришли уже демоны смерти, отдай и поплачь, не жилец твой ребеночек". Вот так. А Кхорх никого не лечит. Скорее калечит, — Одрух поморщился. — Другой он совсем. И цели у него другие. Говорят, — он вдруг замолчал, глядя на шевелящийся над водой туман. Выражение его смуглого лица изменилось.

Этот змеелов казался Креламету странным. Во многом. В манере говорить и держать себя, в отношении к стражникам и к окружающему. Сдержанный, он будто исподтишка всегда следил за всеми, тем не менее, умел легко расположить к себе любого. Он не казался своим среди соплеменников, никогда не ругался, не паниковал, никого не осуждал, всё и всегда понимая. В нем было что-то особенное. Высокий даже по сравнению со здоровяком Герехом, он обладал скорее не физической силой — душевной. Или духовной...

— Что говорят-то? — наполнил мхар, так и не дождавшись продолжения.

Но собеседник перевел на него потемневший взгляд и спросил:

— Так что было на озере?

— Я говорил уже, — Креламет смутился, но глаз не отвел.

— Не хочешь открыть правду, — кивнул змеелов. — Я и не рассчитывал на откровенность. Но кажется мне, что мы с тобой на одной стороне, кем бы ты ни был на самом деле. А Кхорх — на другой. Как Герех, как Хепи-Сах. И жрец не просто так "забыл" рассказать нам о лилиях. Здесь нет простачков. Мы все уже в этом убедились.

Сын сотника нахмурился. В словах Одруха крылась истина, и она тоже не давала ему покоя. Но мог ли он открыться чужаку? Имел ли на это право, хотя, и нуждался теперь в союзнике, как никогда прежде.

— Я ранил дракона, — быстро проговорил Креламет, заметив, что змеелов собирается уйти.

Тот снова опустился на песок, и остался сидеть так, не шевелясь, глядя на прикрытые туманом скалы.

— Об этом никто не знает, — добавил мхар уже спокойнее.

— Уверен? — тихо спросил Одрух.

— Нет, — честно признался Креламет. — Но, подозреваю, что Фархус сидит именно за это.

Змеелов покачал головой:

— Не обольщайся на сей счет. Самая большая ошибка — считать противника слабее себя.

— Противника?

— Сколько будем ходить вокруг да около? — вздохнул Одрух. — Я многое повидал на своем веку. Но, знаешь, совершенно согласен с Дельви. Плохое это место. Плохое. Не говорю про Кхорха, нам сейчас до него далеко, потому как заперты надежно, а вот Хепи-Сах....

— Он странный, — поддержал мхар, боясь, что словоохотливый страж услышит, как гулко бьется от волнения его сердце.

— Странный? Более чем! — змеелов прищурился и хитро покосился на собеседника. — Однажды мне довелось встретить хеписахафа — огромного, в три моих роста, вылезшего на бережок погреться. Так вот, у него был такой же отвратительный голос, что и у здешних.

— Откуда он взялся?

— Хороший вопрос, — кивнул Одрух. — Сильха сказала потом, что кто-то вызвал его. Но то был не обычный дракон. Посланец бездны, слуга Бебаи. Как думаешь — кто из смертных мог призвать такого?

— Хэт, — тихо сказал Креламет наугад. — А теперь Кхорх, познакомив нас с этими тварями в лабиринте.

Змеелов глубоко вздохнул:

— И последний вопрос. Я хочу выследить этого змея. Во-первых, потому что такая нечисть не должна жить с людьми под одним небом, ну а во вторых... и, во-вторых, тоже. Ты со мной?

* * *

Ночь неслышно пришла на темных и теплых лапах и легла, глядя на землю мерцающими звездами глаз. Душное и влажное дыхание ее не принесло желанной прохлады. Ветер, совсем разленившись, уютно спал на широкой спине тишайшей ночи, забыв сорвать с красавицы-луны дымчато-серый покров, в который куталось опаловое божество. Туман над озером тихо шевелил раздутым брюхом, трогая млечными щупальцами горячие скалы и камни на берегу.

Креламет встряхнулся, сгоняя дрему, и посмотрел на замершего рядом Одруха.

— Уже давно взошла луна, — прошептал змеелов. — А ящер так и не появился.

— Он чувствует нас, — отозвался мхар. — Мы можем просидеть здесь до утра. И ничего...

— Чу, — Одрух напрягся, — слышишь шорох внизу за камнями?

Они выбрали для засады небольшой мысок. С него просматривался левый берег с гротом невилл и множеством пещер в стене кратера. Такая же отвесная стена прикрывала тыл стражников и они находились в относительной безопасности.

— Там есть кто-то? — змеелов показал ножом в сторону большой насыпи из валунов.

Креламет покачал головой, не заметив ничего подозрительного.

Снова медленно потекло время. Туман уполз ближе к скалистому острову, обнажая ровную черноту Хелла. Стало так тихо, что можно было расслышать, как, целуя камни, перешептываются волны. Приближался рассвет, неся долгожданную прохладу. А ящер все молчал.

— Я посмотрю, — не выдержал Одрух и бесшумно спустился вниз, подав какой-то непонятный знак.

Мхар ороследил за тем, как он подошел к выступу и посмотрел на озеро, привлеченный всплеском. Это насторожило Креламета и он подтянулся к краю...

Змеелов вдруг сдавленно охнул, и мхар увидел, как огромное нечто метнулось к нему и опрокинуло в воду. Не раздумывая, он прыгнул вниз, пытаясь не угодить в то место, где бились двое. Удачно приземлившись, Креламет ринулся вперед на извивающееся зеленоватое тело. Прыгнув, он обхватил руками толстую шею ящера, но удержаться на его мокрой спине оказалось не так-то просто. Слетев и нахватавшись соленой воды, он поднялся на колени и кинулся снова, заметив неподвижные ноги Одруха под изогнувшейся тушей твари. Убит? Мхар ударил наугад в светлое брюхо гада, и оказался отброшенным ударом длинного хвоста. Упав на спину, ничего не видя и захлебываясь, Креламет почувствовал, как что-то тяжелое наваливается на него и снова взмахнул ножом. Клинок отскочил, ткнувшись в плотный щиток чешуи. Мхару удалось увернуться от чего-то темного и большого, что стремительно летело к его лицу. У самого уха лязгнули зубы. Креламет задыхался, но не мог выбраться из-под воды, прижатый холодным телом змея. Слабея, он ударил снова — туда, где должно быть драконье горло...

Стало легче. Туша сдвинулась. Ящер, издав хриплый рев, прыгнул в сторону. Ухнув в воду, поплыл, быстро отдаляясь от берега.

Не успев еще отдышаться, Креламет оказался поднятым сильными руками.

— Давай, уходит! — рявкнул змеелов, ставя его на ноги.

— Живой!

Но Одрух уже бросился в погоню, и мхару ничего не оставалось, как последовать за ним.

Быстро светало, и, хотя сгущался туман, можно было рассмотреть мелькающую в воде голову ящера. Тот не мог оторваться от преследователей и, возможно, был тяжело ранен. Он двигался в сторону пещер, видимо, надеясь укрыться там.

Креламет выбрался из воды чуть позже хеписахафа и, пройдя по узкому песчаному берегу, легко обнаружил свежий след. Дождавшись змеелова, он с азартом сообщил:

— Я видел кровь. Он ранен.

— Идем, — Одрух окинул его цепким взглядом, — вижу, ты хорошо держишься на плаву. Где научился? — Сам он тяжело дышал и явно выбился из сил.

— Было дело. Ящер там! — мхар уверенно показал на черный узкий лаз.

Проверив, на месте ли ножи, стражники вошли в пещеру, и сразу оказались в удушающей вони и жиже, противно захлюпавшей под ногами. Согнувшись и передвигаясь почти на ощупь, уже пожалев, что полезли в эту дыру, они, наконец, вышли в просторное помещение. Там горел огонь. За ним, возле стены виднелось прямоугольное возвышение, прикрытое шкурами. Блики и мятущиеся тени от костра не давали возможности рассмотреть того, кто лежал на нем.

Мужчины приблизились, всматриваясь в неподвижного человека.

— Жрец, — точно не веря своим глазам, прошептал Одрух.

— Я скажу тебе больше, друг: Хепи-Сах на аксуменском — лунный дракон, — усмехаясь, проговорил Креламет. — Это — наш ящер.

Мхар подошел вплотную, и, охваченный непонятной тревогой взглянул на бордовые пятна на серебристом хитоне, потом на закрытую капюшоном голову.

— Всегда хотел увидеть его лицо. Оно должно быть кошмарным, — пробормотал он.

— Зачем? Прибьем гада! — змеелов размахнулся, сжимая рукоять ножа.

— Нет! — Креламет успел сдернуть с лица служителя башлык и перехватил руку Одруха. — Смотри!

В мертвенно бледном человеке с искаженно-вздутыми чертами и мелкой чешуей у скул, с кровавой пеной на обкусанных губах, они узнали пропавшего Хоруга, сына вождя.

ГЛАВА 7

— Там творится что-то ужасное! Я чувствую — он болен и страдает неимоверно, — больше не сдерживая горя, Ла-Тима разрыдалась и прижала к лицу платок.

— Вы должны нам помочь, Бамин-Ат, — обнимая ее, сказала Наэла.

Жрец тяжело вздохнул:

— Помогать — это моя обязанность перед теми, кто взывает к высшим силам. Чем же именно я могу быть вам полезным?

За благожелательными интонациями Бамин-Ата угадывались досада и даже страх. Не было в нем привычного спокойствия и уверенности — перед женщинами стоял не верховный жрец богини Эморх, а старец, чью душу отягощали сомнения и тревоги. Он перебирал в руках сердоликовую нить и пальцы его с тонкими перепонками чуть заметно дрожали. По просьбе правителя Маакора, больше похожую на приказ, он и так слишком долго откладывал назначенную встречу с госпожой Ва-Лераг, отклонить которую не имел права. И вот теперь она состоялась и сулила верховному служителю много новых неприятностей.

— Верните Сидмаса! — сквозь слезы проговорила Ла-Тима.

— Это невозможно, если он находится вне поля действия Врат. Мы уже говорили об этом.

— Тогда отправьте к нему Наэлу!

— Госпожа! — Бамит-Ат оторопело посмотрел на супругу правителя. — Через них пройти не просто и, к тому же...

— А! — вскрикнула госпожа Ва-Лераг. — Владыка Маакора запретил вам, я правильно понимаю?

Она казалась больной: глубокие тени залегли под глазами, прорезались морщинки на лбу и даже волосы посерели. Теперь красавица Ла-Тима выглядела намного старше своих лет.

— Переход затрачивает слишком много физических и душевных сил, — сказал жрец. — И не только того, кто совершает переход. Я не нахожу в себе достаточно энергии, чтобы снова пойти на это. Но у вашего сына есть еще время, и в назначенный срок мы откроем Врата, чтобы принять его.

— Вы не слышите меня, святейший? — жалобно простонала Ла-Тима. — Я вижу страшные сны и верю им. Мой Сидмас в опасности.

Бамин-Ат взял госпожу Ва-Лераг за руку и проводил к одному из кресел, — прошу вас — присядьте.

Она послушно исполнила просьбу жреца, тоскливо взглянув на племянницу, та тоже была подавлена и тенью следовала за верховным служителем.

— Вы знаете, что сны мои правдивы, — вновь заговорила Ла-Тима. — И странно, что не хотите поверить мне сейчас. Ведь жрец той, что посылает нам ночные видения, должен помнить, что жизнь и сны — страницы одной и той же книги.

— Да, — отозвался Бамин-Ат. — Я понимаю и разделяю вашу тревогу, госпожа. Но, поймите...

— Позвольте мне сказать, — почтительно, хотя и с нетерпением, сказала Наэла. — Мы с госпожой Ва-Лераг ничего не знаем. И поэтому отчаянье и беспокойство не покидают нас. А неведение, как известно, рождает множество страхов. И если что-то станет более понятным — тревога отступит. Ведь, мы совершенно не посвящены в эту тайну. Что должны сделать Сидмас с Креламетом? С кем бороться? Скажите, святейший!

— Ну, хорошо.

Для начала жрец усадил девушку рядом с супругой правителя, а сам устроился напротив и заговорил.

— Скоро на нашу землю вновь явится Арахн, — произнес он тем глубоким голосом, каким читал своим ученикам трактаты. — Дух его уже вышел из чрева вулкана, куда много веков назад его заточил Тохус. И демон уже обрел плоть, питаясь кровью. Сейчас его зовут Кэух и по сути своей — это суккуб. Цель его — наплодить потомков, забирая у мужчин силу и семя.

Легче всего вновь закабалить демона в час его прихода, когда его служители проливают человеческую кровь и даруют божеству боль и страх жертв. Именно в этот час Тохус проклял имя Арахна, ставшего инкубом, и связал мерзкий дух его с сигиллой, амулетом, созданным в огне Иктуса. Час этот близок и священный амулет находится в Улхуре, в руках Сидмаса. Задача его — активизировать сигиллу, вызвав Тохуса.

— Он сможет это сделать? Ведь мой сын — не жрец! — горестно воскликнула Ла-Тима. — Зачем вы отправили именного его, а не кого-нибудь из своих учеников?

— Все дело в том, — смущенно ответил Бамит-Ат, — что среди жрецов не нашлось достаточно подготовленных физически. Видите ли, госпожа, мои подопечные уделяют большое внимание укреплению духа, но не тела.

— Продолжим? — напомнила Наэла, для которой многое из слов верховного жреца стало настоящим откровением.

Бамин-Ат с благодарностью взглянул на девушку и решился углубиться в тему.

— Существует множество легенд о борьбе Арахна и Тохуса. По древним поверьям, демоны — это таинственные и зловещие сущности или духи, нечто средне между богами и людьми. Созданные Великой Орх в предрассветный час, "между двумя солнцами, когда ночь наиболее темна", они изначально оказались лишены физического тела. И вошли в новый день как губители и извечные носители зла, духа Итхэ. Наш мир — это бесконечная битва света и тьмы, добра и зла. И это противоборство есть круг, завершенный цикл. Родился Арахн — родился и Тохус...

— Другими словами, — уточнила Наэла, — вызвать Огненного духа — значит вызвать извержение вулкана?

— Новое извержение? — тут же подхватила Ла-Тима. — Это и есть ваш с Астеманом план?!

— Нет-нет, — испугался жрец. — Извержение случается только в исключительном случае. Тохус является в огненном столбе, способном перемещаться подобно смерчу. И тот, кто коснется того огня, если он чист душой, может получить бессмертие, — добавил он неуверенно, будто оправдывая себя, а за одно и древние предания.

В просторной и светлой зале стало вдруг темнее, как бывает перед грозой, когда воздух насыщается душным и зловещим дыханием близкого ненастья.

— Вы что-то скрываете от нас, Бамин-Ат? — пристально всматриваясь в него, поинтересовалась госпожа Ва-Лераг. — Не надо ничего утаивать. Говорите.

— Сигилла должна оставаться целой, — нахмурившись, сказал служитель Эморх. — Так написано в Хрониках о Тохусе. Если повредить ее, расплавив в обычном огне, тогда случится извержение. Если повредить... она утратит силу.

— Они знают об этом? — напряженно спросила Наэла.

— Конечно! — заверил жрец. — Я открыл Сидмасу и его другу все, что знал сам... но, не стану скрывать, что это крайне рискованно. И... я не уверен, что они вернуться...

Ла-Тима застыла, побелев, а Наэла встала и проговорила твердо:

— Я должна пройти через Врата. Откройте портал, Бамин-Ат или мне придется осквернить этот храм своей кровью...

— Иди за мной, — уступив ее решимости, проговорил жрец и направился в алтарную. — Ты должна получить благословение богини.

* * *

Пряный аромат благовоний в алтарной зале кружил голову, а голубоватый дымок от курильниц, поднимаясь, таял в глубине высоких сводов. Сердоликовая чаша с подношениями стояла у ног прекрасной Эморх, этого неповторимого чуда Ахвэма. Статуя была создана так искусно, что казалась живой. Дивной красоты девушка держала на вытянутых руках сверкающую сферу, наполненную игристыми радужными огнями. Казалось, что от их завораживающих переливов трепетали ее крылья, блестели влагой живые глаза, и согревала душу пленительная и загадочная улыбка.

Наэла сняла с руки тяжелый золотой браслет и положила в вазу, одновременно поднимая глаза к лицу Божественной.

— Молю Тебя, Пречистая, прими мой дар и благослови...

Она опустилась на колени, а верховный жрец тихо и торжественно зашептал над ней:

— Во имя той, кто есть, была и будет... чье дыхание наполняет мир людей и мир духов и кто есть сама жизнь...

Наэла закрыла глаза и чуть улыбнулась, ощутив легчайшее прикосновение к лицу — Эморх услышала её.

— Ступай за мной, — изменившимся голосом позвал девушку Бамин-Ат.

Они вошли в другую залу и теперь Ла-Тима следовала за ними. Здесь царил полумрак и было душно. Большую часть залы занимало нечто плоское и круглое, покрытое блестящей материей.

— Врата, — святейший сорвал полотно и женщины увидели золотистое кольцо, диаметром в три человеческих роста. Оно было установлено вертикально на небольшом помосте из обсидиана и тускло поблескивало. Яркие искры временами осыпались в абсолютно черном пространстве внутри этого кольца.

— Пройди сюда, Наэла, — сказал жрец и повесил ей на шею сердоликовый амулет, потом снял с пояса закрытый флакончик, — этот эликсир продлит твои силы, а амулет охранит от зла. Врата откроют несколько каналов и ты окажешься в горах Гефрека. Где именно, предугадать невозможно, — голос жреца задрожал от напряжения.

Когда девушка послушно встала на помост, Бамин-Ат заговорил громче, читая заклинание.

Наэле стало жарко. Вспыхнули синими огнями внутренние, невидимые прежде кольца. Они медленно приходили в движение, начиная одновременно вращаться в противоположные стороны.

Воздух, пронизываемый электрическими разрядами, накалялся. Кольца крутились все быстрее, пока не возникла иллюзия золотистого шара.

С неведомым прежде восторгом, девушка ощущала, как проходят сквозь нее волны токов, излучаемых сферами.

— Я жду тебя, девочка моя! — крикнула Ла-Тима, больше не сдерживая слезы.

— Мы увидимся, я обещаю, — отозвалась Наэла.

Ослепительная вспышка, взорвавшаяся внутри побелевшего шара, поглотила ее...

* * *

Огненная боль пронзила каждую клеточку тела, мрак охватил разум. Наэла стремительно падала куда-то и душа ее сжималась от ужаса. Она стала крохотной яркой точкой и безнадежно отдалялась.

— Наэла...

Голос — далекий, знакомый и бесконечно дорогой на одно лишь мгновение задержал меркнущий, уже едва различимый огонек.

— Сидмас...

Неведомая сила вытолкнула ее из мрака. Наэла вскрикнула, упав на землю. Темнота отступила и девушка поняла, что находиться в незнакомой пустынной местности.

Она с трудом поднялась и осмотрелась. Серые барханы тянулись на восток, с запада белела известковая пустошь, пересыпанная камнями.

Пустыня Хаса?

Наэла слышала о ней от сказителей Маакора: "Безжалостна и страшна эта земля, земля, где нашли пристанище черные духи, несущие смерть или безумие каждому, кто отважится путешествовать по ней. Эти духи таятся в ядовитых туманах, что приходят ночью в песчаных бурях, терзающих землю и срывающих с нее покровы, обнажая мертвый ее скелет".

Хаса, коварная и жестокая, "смотрела на неё пустыми, выжженными солнцем глазницами, дышала смертоносными жаркими устами".

На мгновение Наэлу окатило волной страха — что же теперь, как искать Улхур, где?

Но нужно идти, хоть куда-нибудь и самое сложное сейчас сделать первый шаг, чтобы добраться до гряды, которая казалась далекой, но представляла собой вполне определенную цель.

И девушка пошла.

Поступок, что казался диким с первых минут пребывания на мертвой земле, теперь виделся не таким уж безумием. Наэла вспомнила о флакончике с чудодейственной жидкостью, и та, в самом деле, придала ей силы и не только физические.

В какой-то момент девушка даже уверилась в легкости своего предприятия и с надеждой посматривала на скалистый островок.

"Я найду подземелья, чего бы мне это не стоило", — с воодушевлением думала Наэла и старалась не обращать внимания на жару и жажду.

Но время шло. Гряда не становилась ближе и девушку не оставляло чувство, что она стоит на месте. Воздух плавился, искажая окружающее. Тогда казалось, что скалы исчезают, испаряются.

— Что это? Мираж?

Наэла останавливалась и всматривалась. Нет. Все оставалось на месте — вон она, узкая полоска гряды. Сколько же до нее идти?

И она снова шла... и уже не помнила, сколько идет так, а сил оставалось все меньше.

— Эморх, Пречистая, поддержи слабый дух мой.

Закружилась голова и девушка упала, слыша оглушительный звон и ничего не видя.

— Святая...

Она вновь достала из-за пояса флакон и сделала глоток.

"У меня больше нет сил, — подумалось ей с безразличием, — я должна отдохнуть..."

Веки налились тяжестью, а тело стало невесомым.

И снова этот полет в пустоту, снова ощущение нереальности и отчаяния.

— Наэла...

Хрипловатый старческий голос заставил ее очнуться. Она открыла глаза и увидела себя парящей над длинным белокаменным мостом. Внизу клубился туман, а из него поднимались темные стены и башни из красного камня. Как будто храм. С блестяще-черным куполом и золотым порталом. Но очертания его не были четкими, искажались и плавились словно под ярким солнцем, хотя вокруг царил полумрак. Линии сливались, пока храм не превратился в огромный серый кокон, оплетенный толстыми жилами, в которых пульсировала кровь. Что-то большое шевелилось внутри. Гладкие бока кокона ссыхались, покрываясь причудливыми золотистыми узорами и прорвались, наконец. Раскрылся серый цветок с алыми внутри лепестками и Наэла увидела залу с огнями и чашей у алтаря, наполненную свежей кровью.

Над ней, скрестив руки и что-то шепча, склонялась дева-служительница с черных одеждах. Она подняла голову и грустное прекрасное личико ее озарила радостная улыбка:

— Мама?

Черные глаза взглянули близко, обожгли душу встревоженной Наэлы. Служительница поспешно шагнула вперед, протягивая к ней руки и задела длинным подолом чашу. Кровь выплеснулась на пол, вспыхнула белым огнем.

— Мама!

Голос ее заглушил рев огня, что поднялся плотной завесой и заслонил и комнату, и серый "цветок".

Темнота снова окружила Наэлу. Только теперь этот мрак не казался бесконечным, а был плотным, подвижным, как занавес. И этот занавес распахнулся, явив ей вид едва освещенной пещеры — холодной и страшной. Сама Наэла сидела у стены, прямо на каменном полу, усыпанном мусором — сухими травинками и клочками длинной бурой шерстью. Наэла с отвращением содрогнулась, когда заметила невдалеке полуобглоданную большую кость. От смрада снова закружилась голова и девушка закрыла глаза, унимая подступившую тошноту. Но не удержалась и вскрикнула, когда, открыв их, вдруг увидела прямо перед собой грязного старика в лохмотьях. Хищно улыбаясь и опираясь на кривую клюку, он внимательно рассматривал ее.

— Кто вы? — замирая, спросила она, — что вам нужно?

Старик рассмеялся:

— Хотел посмотреть на тебя, Наэла.

— Откуда вы знаете мое имя?..

— Мне многое открыто и дано, — ответил он и выражение его черных глаз вновь стало хищным. — И вот теперь посчастливилось снова встретить тебя. Увидеть твое новое лицо, достопочтенная Ильфис.

Ужас охватил Наэлу, но она не могла даже пошевелиться, не то чтобы уйти из пещеры, от этого отвратительного существа.

— Вы увидели меня, теперь довольно, отпустите.

Старик зло ударил о камни посохом:

— Отпустить? Так просто? Смотри!

Его ладонь опустилась на голову Наэлы и девушка в который раз оказалась в небытие, и снова увидела незнакомую залу. Высокий помост окружали коленопреклоненные люди, а на самом возвышении стояла она сама. В ее руках, украшенных перстнями, сияла золотая чаша, полная крови.

— Испей, — проговорила Наэла чужим и мягким голосом, и протянула чашу девушке, что стояла перед ней на коленях. — Прими мою веру с кровью, пролитой первым жрецом Арахна.

Видение исчезло. Наэла открыла глаза и взглянула на старика, еще не совсем понимая, кто она — мхарская девушка из знатного рода или жрица кровавого божества.

— Ты! Это ты соблазнила мой народ, Ильфис, — глухо, с ненавистью, бросил он ей обвинение. — И снова пришла в этот мир, чтобы твои потомки служили Темному. И та, что приняла первую кровь, тоже явилась на землю и привела за собой вечного раба Арахна. Все повториться, и история наших народов снова пойдет по замкнутому кругу. Темный поднимется из Колодца и будут служить ему восемь поколений твоих, пока не придет та, что захочет погубить Отца. И не вернет тебя из Безвременья. Чтобы снова все повторилось...

Слезы хлынули из глаз Наэлы. Душа ее пребывала в отчаянном смятении, тоска разрывала сердце. Она не хотела верить старику, но не могла не поверить. И правда эта была невыносима.

— Кайся, кайся, — раздался над ней хриплый голос, — пришло твое время...

ГЛАВА 8

Волнуясь, Кхорх вошел в алтарную залу, где в полумраке виднелись очертания статуи Кэух над колодцем. Яркий пурпур драпировки на стенах являл собой прообраз охваченного огнем кратера, исторгнувшего дух демона. Воздух был пропитан дурманом снадобья, каким опаивают перед смертью жертву. Тишина казалась нерушимой.

Первосвященник подошел к изваянию ближе и опустился на колени, всматриваясь в лик божества. Гениальному скульптору точно удалось передать черты той, что поднималась из своего мира на зов служителей. Узкий лоб, рога, жидкие прядки волос, глубоко посаженные глаза, выпирающая челюсть с обнаженными заостренными зубами и злоба, безудержная, бездумная злоба в каждой черте. Но Кхорх видел в этом творении совсем иное. Чудное лицо пленительной женщины заслоняло собой искаженный ненавистью лик. Та, другая, живая и нежная Кэух-Каэлис снова тянула к нему точеные ручки с матовой прохладно-бархатистой кожей. И зачарованный юноша не видел раздутого тела демоницы, ее когтистых лап и длинных наростов у коротких мосластых ног. Образ прекрасной девы все затмевал собою.

— Услышь меня, своего преданного раба, — пробормотал он, поднося к губам соединенные ладони. — Молю тебя, услышь и приди.

Кхорх закрыл глаза, погружаясь в то особое состояние, что предшествовало появлению Кэух. Уже нагрелось, задрожав, пространство и затрепетали перед его мысленным взором пурпурные всполохи. Стук сердца слился с шумом множества невидимых крыл и неясными вкрадчивыми шепотами. Блаженство, облаченное в божественные одежды, было совсем близко, и он уже распростер объятья...

Но свет померк, и, удивленный Кхорх открыл глаза. Перед ним, все в том же таинственном полумраке высилось каменное изваяние, обхватившее лапами синий камень колодца.

— Сын? — В залу вошла Матенаис.

Первосвященник поднялся, чувствуя дрожь в теле и досаду на неурочный визит матери.

— Герех сказал мне, что ты пошел взглянуть на готовый к торжествам храм.

— Да, мама, — отозвался Кхорх. — Счастлив, что вижу тебя в полном здравии, — он отступил, окидывая мать одобрительным взглядом. Ей шло нежно-лиловое, свободного кроя платье, прихваченное под грудью поясом с россыпью блестящих кифрийских рубинов.

— Жива твоими молитвами, — откликнулась Матенаис, опуская глаза и трогая обнаженные кисти рук, которые хранили еще следы пут. После последнего приема настойки ей стало лучше настолько, что она нашла в себе силы продолжать службу. — Ты доволен храмом?

— Я покажу тебе его. Пойдем.

Они перешли в другую залу — просторную и хорошо освещенную. У стен цвета золотистого песка, на мраморных тронах восседали статуи жрецов.

— Красивые, — похвалила она и только мельком глянула на "каменного" Гереха. — И этот здесь?

— Да, мама, ты против? Кэух благоволит к нему.

Мать вздохнула:

— У него темная душа, в которой бесы бездны нашли благодатное пристанище. И твоя демоница — тоже.

— Но она получила доступ на нашу землю через тебя, мама, — напомнил первосвященник.

— Не думай, что я особенно горжусь этим.

Кхорх проговорил с неприкрытой тоской:

— Как жаль, что ты не разделяешь радости от того, что дала ей жизнь. Я многое сделал, мама, чтобы навсегда закрыть двери в прошлое.

— Почему ты приблизил к себе именно этого человека? — продолжила Матенаис. — Сделал его жрецом и наперсником тайн?

Служа жрицей при главном алтаре, она встречалась с достопочтенным даже чаще, чем с собственным сыном. И часто повторяла, что не находит в нем достойных качеств, поэтому не одобряет выбор Кхорха. Герех был слишком амбициозным и слишком себе на уме, чтобы не строить своих планов на власть.

— Ты о жреце? — первосвященник засмеялся. — Он надежный и исполнительный. В свое время его помощь оказалась бесценной.

И он вспомнил...

* * *

Зной был нестерпимым. Расплавленный воздух обжигал грудь при каждом вздохе. Зыбкую синеву неба охватывал тонкий невидимый пламень. Белый песок слепил глаза.

Волшебным миражом казалась Кифра, этот зеленый и живой оазис пустыни. Там, среди стройных пальм уютно раскинулись белые мазанки. Босоногие дети, которым нипочем невыносимый жар, шныряли по неогороженным дворикам, где цвели такие же благодарные зною цветы. Красивый мирок, прорисованный сочными и тонкими красками, что не поблекнут под безжалостным солнцем — он так беззащитен и ничем не прикрыт от жестоких ветров злопамятной пустыни...

— Когда прикажешь начать? — заскучав, поинтересовался Герех, удерживая нетерпеливого жеребца с бешено-злющими глазами.

А Кхорх впитывал в сердце открывшиеся ему образы, понимая, как не хватало их под землей. И поэтому не торопился разрушить хрупкую картину чужого безмятежного счастья. Оно же было в его прошлом? Было? Нет. Там, где осталось детство маленького Кхорха рядом с солнцем и светом всегда жил страх. Ужас перед всадниками, сильными, напористыми, вскормленными свободой степей. Сколько раз видел он, как мчались они к его дому, к крохотному мирку, разрывая, сжигая и разметая его в прах...

Теперь те, которых он боялся, пришли с ним, чтобы забрать чужое счастье и чужие жизни. Но Кхорх все медлил, провожая тоскливым взглядом белых птиц, плывущих в далекой сини неба.

— Вперед! — сорвался с пересохших губ его окрик.

...И сотня всадников стремглав полетела к живописному селению. И он наблюдал, как плавился в огне чужой, ненавистный ему мир, как длинные стальные клинки пронзали живую плоть тех, кто посмел поднять против него оружие...

— Брать в плен только женщин и детей! — гремел властный голос Гереха. — И пусть не останется ни одного живого в этом месте. Засыпьте источники с водой!

Бывший вождь знал многое. Это он купил эверцев и те поклялись верно служить его господину. Это он поклялся вечно быть рядом.

Как это случилось?

Кхорх натянул поводья, заметив метнувшихся за хижину женщину с ребенком, и, возбужденный азартом охоты, послал им вслед послушного жеребца. Он и не понял сразу, что произошло, когда кифрийское копье вонзилось в грудь его лошади, и та шарахнулась в сторону, сбрасывая Кхорха с седла. Ему удалось быстро вскочить на ноги, но огромный кифриец уже бросился на него...

И если бы не Герех.

Если бы не Герех — этот поход на Кифру стал бы последним для первосвященника.

* * *

— О чем ты думаешь? — тихо спросила мать.

— Так, — отозвался сын. — Ты не права, говоря, что мой носорог бездушный или одержимый. Я могу ему доверять. И, знаешь, мама, не только тайны.

— Да, — проговорила Матенаис грустно. — Тебе виднее.

Они проходили красивые залы, и она не могла не видеть, что сын ждет от нее хотя бы одобрения. Ведь все, что делал этот мальчик — он делал для нее. Это она стала для Кхорха тем связующим звеном с прошлым, что толкало его вперед. Но не в пропасть ли?

— Не слишком далеко ты зашел? — этот вопрос давно не давал ей покоя, но задать его Матенаис никак не решалась. Наверное, хорошо понимала, что сын уйдет от ответа.

Он помолчал. И, когда она уже перестала ждать, отрешенно произнес:

— Будь я один, этот путь показался бы мне непосильным. Но тот, кто незримо следует за моей спиной, не позволяет остановиться.

Матенаис вздохнула. Тяжесть, что лежала на душе, сдавила горящими обручами. Но женщина знала, что сын не оставит мать, не даст пойти иным путем, где не будет Гереха и тени Хэта, не будет ужасного неземного существа, не будет Улхура. Все это срослось с ее мальчиком, став неотделимым, как и она сама.

— Зачем ты мучаешь своих соплеменников?

— Кэух велела мне, — стоило Кхорху произнести имя демоницы, как голос его изменился, став мягким и трепетным. — Первые жертвы должны быть чистыми, одной крови со мной. Получая их тела, их души, Кэух будет связана со своим народом крепкими узами. И сама произойдет от нашего народа.

— Она — порождение бездны, куда отправляются на муки души всех, кто творил зло! Да неужели это существо может стать для тебя дороже близких? — не выдержала Матенаис, искренне не понимая, как можно впустить в душу потустороннее и страшное создание, противное самой человеческой природе. Что оно может дать? Только иссушит душу, превратит её в пустыню, где только пустота, скудость и смерть.

— Да, мама. Она нуждается во мне, нуждается в людях, чтобы жить. Я помогу ей, а потом она поможет мне.

— Как? Откроет для тебя врата в Ахвэм? Зачем, сын? Это месть Хэта — пусть она останется с ним! Это его преследовали и вырезали его народ.

— Мой народ! И мхары ответят за свои деяния! Скажи, чего им не хватало? Чего? У них есть свои земли, и боги благословили их, открыв свои знания. Мхары сами жили, как боги! Зачем же отнимать жизнь у тех, кто кроме этой жизни ничего не имел? Они пресытились! Им стало скучно. И один из этого кичливого рода вспомнил, что не все ему подвластно и что есть на земле старик, знающий больше, чем он! И мхар решил — пусть все они умрут. Ну, так вот я решил иначе! И прокляну землю, пропитанную презрениям к таким, как мы. А демон мне поможет. Его ненависти хватит для мхаров!

Матенаис остановилась, прикрыв уши руками. Знакомая нервная дрожь поползла по рукам и спине, передаваясь гулко и неровно забившемуся сердцу.

— Тебе плохо? — с беспокойством спросил Кхорх.

— Да, — она бессильно опустила руки. — Хуже всего, что долг мой — поддержать тебя, обреченного и слабого, когда у меня самой сил уже не осталось.

— Слабого? — губы первосвященника дрогнули. — Не говори так.

Матенаис выпрямилась. Дрожь прошла, оставив холодок в груди.

— Я все решила, сын, — как можно мягче проговорила она, но зная, что не уступит на этот раз. — Мне лучше остаться с теми, кто живет в гроте Невилл. Пошли.

Нахмурившись, сын последовал за ней.

— Зачем? — спросил он с раздражением. — Тебе не нравится в тесной комнате? Я поселю тебя здесь, при храме. И ты не будешь чувствовать себя под землей. Скажи, зачем?

— Просто потому, что они такие же жертвы, как и я.

— Ты должна быть со мной, — Кхорх опять начинал злиться.

Он всегда был слишком привязан к матери, и, помня его детство, Матенаис знала, что ее ребенок был изгоем. И это служило причиной ее неустанной тревоги и мук бессонных ночей. Его обвиняли в убийстве, и только Илех защитил его перед племенем, сказав, что покарает любого, рискнувшего отомстить Кхорху. Но в те давние времена, отвергнутый всеми, он всецело принадлежал ей. И она привыкла к этому. И вот теперь Матенаис невыносимой оказалось другая реальность: ее мальчик нуждался не только в маме.

— Я все равно буду рядом, сын.

Между тем, они вошли в новую залу с темными в радужно-мерцающих разводах стенами. Через ее середину тянулись полки со свитками. Эта комната была особой гордостью Кхорха, собравшего огромную библиотеку.

— Что происходит в гротах? — спросил первосвященник без особого любопытства, как о деле, мало серьезном.

— Разве Герех не докладывал тебе?

— Хочу знать твое мнение, — в голосе сына проскользнули новые нотки. Казалось, что-то, все-таки, волновало Кхорха, но по каким-то причинам, он пытался скрыть это.

— Хепи-Сах пропал, — ответила мать осторожно, поскольку, тоже имела свой интерес в том тайном, что творилось в закрытых пещерах. Исчезновение Хоруга, превращенного сыном в ящера-жреца пугало и угнетало её. Сын вождя, став зверем, не переставал оставаться человеком.

— Может, убит? — вяло поинтересовался первосвященник.

— Не знаю, просто — исчез.

— Что говорят стражи?

— Ничего. Одрух сообщил мне, что жрец не появляется в гроте. И всё. Куда подевался их наставник, никто не представляет. Сегодня девы без него вышли к колодцу.

— Кто же принес жертву?

— Сахулл. Я призвала его. Ведь мне позволено это?

Кхорх помолчал, все более мрачнея.

— Ситуация выходит из-под контроля, — пробормотал он. — Но стала ли опасной? Все это мелочи, но они приводят иногда к нежелательным, пусть и легко поправимым последствиям. Мама, я доверяю тебе, ты же знаешь. Что станем делать с Фархусом?

Матенаис поежилась, пожимая плечами:

— Что с ним сделаешь? По упущению Хепи-Саха он сорвал лилию, но девушку-то не убивал.

— Значит, ты оправдываешь его?

По тону Кхорха она поняла, что сам он не может принять окончательного решения, но и защиту с ее стороны посчитает неуместной.

— Ты должен сам вынести ему приговор, — уклончиво ответила Матенаис.

— Хорошо, — вздохнул первосвященник. — Одной проблемой станет меньше. Видишь ли, мама, этот стражник серьезно пострадал от Кэух. Его нашли чуть живым, с разорванной грудью, с пробитой головой и истекающего кровью. Пока он не может ничего рассказать о том, чем не угодил нашей Каэлис, — Кхорх нервно хохотнул. — Я распоряжусь, чтобы этого недобитка перенесли к невиллам. Пусть позаботятся о нем.

— Пострадал от Кэух? — переспросила мать с нескрываемым ужасом. — Каким образом?

Кхорх замялся.

— Меня всегда удивляла в тебе способность сочувствовать даже плохим людям, — наконец, сказал он. — Что ж, такова, видимо, природа всех женщин. Если вам жаль Фархуса, достопочтенная Матенаис — спасите его.

— Он хотя бы получил необходимую помощь?

— Конечно, — поморщился сын. — Он же обещан Кэух. И пусть она таким невероятным образом обошлась с ним, отнять его у священной мы не имеем права.

— Конечно, — с горечью проговорила Матенаис и собралась уже покинуть Кхорха, когда тот остановил ее.

— Постой, мама. Мне нужно еще кое-что сказать.

— Я слушаю.

Он опустил глаза и смутился, что редко водилось за ним.

— Среди невилл есть одна... особа, — начал первосвященник нерешительно и у матери ёкнуло сердце — неужели? Неужели ее отпрыск стал интересоваться девушками, как полагается любому молодому человеку в его возрасте! — Я хотел бы, чтобы ты, мама, получше присматривала за ней.

Матенаис не смогла сдержать улыбку:

— Понравилась?

Кхорх вскинул вспыхнувшие глаза, а побелевшее от гнева лицо исказилось гримасой отвращения.

— О чем ты! Она наследница Сильхи и говорит много лишнего девчонкам. Как бы ни вышло чего.

— Вон в чем дело, — горько усмехнулась Матенаис. — В пещерах так много всего странного и страшного, чего только слепой не заметит. А Дельви — хорошая девочка и мне безмерно жаль ее.

— Да, мама. Многие из живущих на земле достойны хотя бы жалости. Но у всех у нас своя дорога и тот, кто помогает мне идти по ней, в конце концов, будут вознагражден.

— Чем? Смертью на алтаре?

— Есть нечто, страшнее смерти тела, это гибель души. А над ней не властны демоны бездны. Идя по жизни и совершая деяние, мы сами выбираем участь для своей души и никто другой не может сделать за нас этот выбор. А я свой сделал...

ГЛАВА 9

Промывая рану Хепи-Саху, Креламет заметил, что та затянулась.

— Все идет по плану, брат, — накладывая повязку, проговорил он тихо. — Плохо, что ты несешь всякую чушь и отказываешься вернуться в этот мир. Хеписахаф крепко держит твою душу, но я не позволю ему мучить тебя. И если маакорские заклинания слабы перед властью змея, Хоруг останется свободным, хотя бы во сне.

Сын вождя бредил. И не смотря на то, что рана оказалась не смертельной, он не приходил в сознание, но жил какой-то иной жизнью, словно в ином измерении: с кем-то говорил, звал кого-то, смеялся, что-то рассказывал, иногда очень долго.

Одрух, изловил змею и лечил больного ядом, а узнавшая о нем Дельви приходила шептать над ним заклинания. Все это мало помогало, противоборство человека и зверя продолжалось.

— Как он?

Мхар вздрогнул и оглянулся.

— Нервы? — Одрух подошел, посмотрев на жреца, и снова перевел веселый взгляд на Креламета.

— Не ждал никого, — отозвался он напряженно. — Какие новости?

— Глухо. — Змеелов уселся на валун.

Обнаружив Хоруга в сырой и вонючей пещере, первым делом они перенесли его в другое место, сухое и теплое. Осмотрев все близлежащие пещеры, Одрух выбрал именно эту. Она хорошо проветривалась и имела хитрый вход, обнаружить который было не так просто.

— Как думаешь, что с ним? — спросил он мхара.

— Мы убили в нем змея, а человек слишком ослаб, чтобы бороться за жизнь, — ответил Креламет.

Змеелов кивнул:

— Возможно. Но тогда почему и с кем он ведет все эти разговоры? Я не могу понять ни слова.

— Кто знает, где бродит его душа? — поднимая взгляд к сползающему по отвесным скалам туману, грустно проговорил мхар.

— Нужно попросить внучку ведьмы изгнать из его тела дух хеписахафа, — предложил Одрух. — Как думаешь?

Креламет не ответил, сомневаясь, сможет ли неопытная Дельви тягаться в силе с тем, кто вызвал ящеров из небытия.

Не дождавшись ответа, змеелов прислонился к стене и сомкнул веки.

— Что дальше? — пробормотал он. — Что будем делать со всем этим? Ты же понимаешь, что нарушая правила чужой игры, мы подставляемся под удар. В нашем положении — это бессмысленное геройство.

— Можно пойти и утопиться, — отозвался Креламет. — И это будет единственный вариант выхода из игры. Зато наш.

Одрух растянул в улыбке обветренные губы.

— Издеваешься, Лахвар...

— Не нравится мне твое настроение, — хмыкнул мхар.

Его собеседник повернул голову и открыл глаза, уставившись с недоумением и любопытством, как будто видел первый раз.

— Ты — мхар, — уверенно проговорил он. — И я не верю, что кто-то отправил тебя сюда, чтобы подарить демонице.

— Почему — подарить?

Одрух рассмеялся:

— "Почему — мхар", ты хотел сказать?

— И это тоже, — смутился Креламет, насупившись. Не то, чтобы его поразила уверенность змеелова — он злился на себя за то, что не хотел и дальше хранить эту тайну, вполне доверяя своему новому приятелю. Этот человек умел вызывать к себе симпатию. Было в нем что-то обезоруживающее и располагающее. Но сам факт собственного легкого разоблачения казался Креламету неприятным.

— Я наполовину мхар, — вдруг признался сам Одрух. — Мой отец был из Ахвэма. Забрел к морю рыбки поудить и встретил милую дикарку, — он подмигнул. — Признаюсь тебе, что сразу почувствовал твой запах — мхары пахнут по-другому, камышом. Улхурцы — костром и пылью. А почему вас с Фархусом не рассмотрел Кхорх, вот это для меня загадка!

— Не знаю, — пасмурно отозвался Креламет. — Но маленькое племя горцев, действительно обитает на Бонши.

— Не спорю, — Одрух продолжал с каким-то искренне-детским интересом смотреть на него. — А как вы это сделали? Ну, вот это: одежду, черные волосы, своеобразные черты лица. Жители Маакора не слишком похожи на детей Улха.

— Перед тем, как у владыки созрел этот странный, на мой взгляд, план, патрульный отряд с юга привел пленных горцев. У нас было мало времени. Пообещав горцам свободу, мы выведали у них как можно больше о жизни племени на мысе Бонши и всего, что связано с набором в Улхуре. Это были веселые дни! Поняв, что им не желают зла, парни охотно рассказывали обо всем, что знали сами. Мы научились вворачивать улхурские словечки, запоминали особенные жесты. А истории, которые вспоминали горцы, мой "новый" друг Фархус пообещал записать в свои Хроники.

— Что будет с ними дальше? — спросил змеелов.

— Бамин-Ат... верховный жрец Эморх, поклялся отпустить их. Если мы вернемся, — добавил Креламет.

— Но ты не уверен, что служитель выполнит обещание?

— Я не уверен, что мы вернемся, — высказав то, что по настоящему беспокоило его, в глубине души он надеялся, что Одрух попытается опровергнуть его тягостные предчувствия. Но тот промолчал, сосредоточенно раздумывая над чем-то. Мхар тоже не решался продолжать эту тему.

— Как вы попали сюда? — через какое-то время спросил его змеелов.

— Через портал, переместившись в Улхур.

— Это как? — прищурил глаза Одрух.

— Как если бы ты сейчас вошел в этот проход и сразу оказался на берегу Седого моря.

— А, через Врата времени?

— Как ты сказал? — подскочил Креламет. — Откуда тебе известно о них?

— Мать рассказывала, что мхары умеют выделывать такие трюки, — ответил змеелов несерьезным тоном. — А ей отец открылся, кстати, по секрету.

— А кто твой отец, Одрух? — Голос мхара внезапно охрип от волнения. — У нас только жрецы знают о Вратах. Но им запрещено заводить детей, и тем более — рассказывать секреты.

— Эх, молодость, — рассмеялся змеелов. — Не устоял, значит, ваш жрец перед моей матушкой. Да и то — красавицей слыла! Вот он и повадился ходить к ней через эти самые Врата, речами всякими смущать, о предназначении каждого смертного на земле рассказывать...

— Поэтому ты и пришел сюда? — с волнением спросил Креламет.

— Может быть. А ты?

— Я, хотя и мхар, в предназначение не верю. Отец мой, проведший большую часть жизни в походах, всегда говорил, что пока в твоих руках меч, ты можешь вершить чужие судьбы. Но, возможно, он ошибался, ведь мой отец не Бамин-Ат.

Ни один мускул не дрогнул на лице змеелова, а светлые глаза остались чисты. И если Креламет хотел смутить того, наугад, не веря самому себе, назвав верховного жреца его отцом — в итоге ничего не добился.

— Так для чего ты здесь? — повторил свой вопрос Одрух. — Не для того же, чтобы служить Кхорху!

— Я не могу тебе сказать.

— Вот как, — явно забавляясь, хмыкнул змеелов. — Открыв чужаку свое происхождение, которому здесь точно не будут рады, ты не назовешь своей цели! Потому что считаешь ее важнее для себя самого или для первосвященника? Не глуп ли ты, мхар? — Одрух поднялся, встряхиваясь. — Тогда будь очень осторожен. Фархус, кажется, выбыл из игры. И ты — один. Кстати, как вас зовут, маакорские герои?

— Креламет, — горец кашлянул. — И Сидмас.

Одрух вдруг поменялся в лице:

— Как? Сидмас? — он круто повернулся к говорившему, но тут же опустил голову, словно спохватившись и тщетно пытаясь взять себя в руки.

Креламет растерялся, совсем не ожидая подобной реакции.

— Чему ты так удивился? Или твой отец был знаком с сыном Астемана? А, может, с самим правителем? — он ждал ответа, видя смятение змеелова, но сам еще больше запутавшись в предположениях относительно происхождения этого странного человека...

— Я помогу вам, чего бы вы ни затеяли, — глухо проговорил змеелов, снова присаживаясь на валун.

— Но сначала скажешь, откуда знаешь Астемана и его семью, — потребовал Креламет уже не столь решительно.

Он видел состояние Одруха, его потрясение. Вместо прежнего, уверенного в себе, перед ним предстал человек, из последних сил пытающийся вернуть душевное равновесие.

Креламет не понимал причин такой перемены, но подозревал, что здесь кроется какая-то важная, очень важная тайна. А еще он чувствовал, что змеелов не сможет открыться до конца. Возможно, потому, что она, эта тайна была тяжелой и неприятной.

Но сам он больше не сомневался в том, что этому человеку можно довериться. Прошлое Одруха, наложившее на его душу отпечаток скорби, оставило чистым его дух. От него исходила сила, которой он мог и хотел поделиться с другими.

— Я не знал правителя Маакора лично, — поднимая склоненную голову, проговорил змеелов. — Но вся моя жизнь тесно связана с землей мхаров.

— Из-за отца?

— Да, — избегая прямого взгляда, отозвался Одрух. — Он приходил... к нам. А для того, чтобы его визиты не стали известны другим улхурцам, матери пришлось уйти из племени, поселившись в пещере близ моря. Там и прошло мое детство. Вдали от сверстников, от шумных игр, от ощущения защиты. Ты понимаешь?

— Да.

Змеелов, наконец, отважился открыто посмотреть ему в глаза. Но душа его была закрыта. Такие глаза были у жрецов, которых сын сотника видел в ахвэмских храмах.

— Я долгое время был одинок, — снова заговорил Одрух. — Свободен и одинок. Как много людей стремится к этому, не понимая, что страшнее всего по-настоящему ощутить, что ты один, о тебе никто не думает, никто не вспоминает с теплом, никто не ждет...

Ты спрашиваешь — почему я пришел сюда? Искать. Искать новой жизни, потому что прежняя казалась мне пустой и ненужной.

— Кто был твой отец? — с робостью, не свойственной ему и уже не надеясь на ответ, спросил Креламет.

Одрух покачал головой.

— Это не моя тайна, прости...

— Ладно. Я понимаю, — мхар от всей души сочувствовал ему, и был благодарен, за то, что он поделился своей болью.

— Хорошо, — змеелов расправил плечи. — Скажи мне, что ты сделал с Хоругом.

— С Хоругом? — переспросил Креламет, не сумевший так быстро переключиться на собственные проблемы. — Я ничего...

— Перестань, — поморщившись, отмахнулся Одрух. — Давай теперь не строить мнимых тайн. Я случайно услышал слова заклинанья. Ты шептал их над Хепи-Сахом.

— А, это. Одна девушка выучила меня, взамен на уроки владения мечом.

— Твоя подруга?

— Нет, Сидмаса. — Он заметил тень, мелькнувшую на лице своего старшего друга, но краткий миг минул и перед мхаром снова был прежний Одрух.

Змеелов поднялся и подошел к тихо лежавшему больному.

— Ты мне нужен, — позвал он Креламета, а сам поднял над грудью Хоруга напряженную ладонь.

Мхар приблизился, с интересом наблюдая за его манипуляциями. Ему показалось, что змеелов прекрасно понимает, что и зачем делает. Вот он склонился над телом улхурца и зашептал слова на древнем аксуменском наречии. Потом взял руку Креламета и прижал ее к груди сына вождя.

— Оживи в памяти образ дракона, — проговорил Одрух и сам наложил ладонь на раненого, ближе к его горлу. — Читай заклятье злого духа, знаешь?

— Да. — Креламет невольно дрогнул, увидев, как из тела Хоруга вышло темное облако.

Черты лица улхурца менялись, вытягиваясь. Выдвинулась тяжелая, зубастая челюсть, приоткрылись выпуклые, желтые глаза и легкая дрожь сотрясла покрывающееся чешуей тело...

— Назад! — Одрух с силой оттолкнул мхара.

Запрокинув голову, ящер издал хриплый, оглушительный рев, а змеелов продолжал все так же стоять в опасной близости, воздев напряженные руки. Креламету почудилось на мгновение, что странный свет исходит от его ладоней. Рык змея обратился в пронзительный визг такой силы, что мхар отступил, закрывая руками уши и оседая на пол. Черные пылевые сгустки вырвались из живота Хепи-Саха и заметались по пещере, наполняя ее зловонием и мраком. На какое-то время тьма стала непроницаемой, и Креламет с отвращением почувствовал, как бьются в него снующие субстанции.

В темноте, наполненной шипением, отчетливо были слышны слова Одруха, внушающие сильнейшее чувство безотчетного страха.

Мгла стала рассеиваться. Чернота втянулась в сгустки, что снова устремились к обездвиженному ящеру, распластанному на камне, чтобы проникнуть в его чрево.

Хепи-Сах ожил, вскочил. Опрокинув и едва не раздавив змеелова, он бросился к выходу и, перемахнув через сжавшегося Креламета, исчез в темноте узкого прохода.

— Одрух! — придя в себя, мхар кинулся к змеелову. — Ты жив? — он приподнял его, убирая с лица холодные, будто окаменевшие ладони.

— Я слаб, слаб, — чуть слышно пробормотал тот. — Я не смог справиться с ним, — лишенные цвета глаза змеелова обратились к обеспокоенному его состоянием мхару. — Демон силен, слышишь?

Безумный вид Одруха совсем обескуражил Креламета.

— О чем ты говоришь?

— Нам не справиться с Кэух, — уже более осмысленно произнес змеелов. — Это существо наделено ужасной властью. Против нее сила всех магов Маакора — дым, ничто.

— Но ведь мне удалось...

— Что? Удерживать дух хеписахафа? Демон играл с тобой! И со мной! Забавлялся с нами! И мы не смогли помочь Хоругу, а возможно — причинили ему еще больший вред.

Одрух поднялся, пошатываясь, и осмотрелся с отчаяньем на бледном, осунувшемся лице.

— Нам опасно находиться здесь, — обронил он. — Как, впрочем, и везде...

— Вот вы где? — звонкий взволнованный голосок заставил вздрогнуть обоих.

В пещеру вбежала Дельви. Глаза девушки расширились от удивления, когда она заметила, что больного нет на месте.

— Фархуса принесли! — выдала она. — Он плох, но жив, и мы поставим его на ноги! Идемте в грот! Скорее!

— Иди, — присаживаясь на камень, где лежал Хепи-Сах, проговорил Одрух, заметив нетерпение мхара, готового уже броситься к другу. — Я немного побуду здесь и тоже приду.

— Ты уверен? — подчеркнуто строго спросил Креламет.

— Да-да, — отмахнулся змеелов. — Слишком много сил я потратил впустую. Мне нужно просто отдохнуть.

— Идем, — девушка кивнула а прощание Одруху и выскочила из пещеры.

Мхар последовал за ней. И змеелов остался один.

Теперь он мог привести в порядок мысли и чувства и проанализировать все, что узнал. Слабость не давала возможности сосредоточиться, и Одрух ощущал безнадежную пустоту внутри — там, где должно было забиться встревоженное прошлым сердце.

С самого первого дня в Улхуре он не позволял себе расслабляться ни в доме Стражей, ни на берегах озера. Ему все мерещилось, что кто-то незримый и очень плохой наблюдает за ним. Этот страх пришел из детства, оживив тот час глубокой ночи, когда возле костра на капище взывал к духам старый жрец, и близко смотрели звезды. А где то среди их холодного света блестели чьи-то дикие, ужасные глаза.

Ледяной ком в груди Одруха не таял, усиливая горечь от собственной беспомощности. Имело ли смысл продолжать то, что начато? Каковы были шансы у тех, кто пришел из Ахвэма, чтобы бросить вызов Кхорху, заручившемуся поддержкой потусторонней сущности?..

Они проиграют.

Но Одрух не мог оставаться в стороне, просто наблюдая, с какой беспечностью эти мальчишки стремятся к своей неминуемой гибели.

Он поднялся. Судьба давала ему еще одну возможность переменить судьбу Маакора. И на этот раз он обязан дойти до конца...

Змеелов направился к выходу и вдруг замер, ощутив, как побежал по телу неприятный холодок. Там, в теплой глубине пещеры, пустой еще мгновение назад, кто-то был.

И, не имея сил повернуться, Одрух услышал ласково-бархатистый женский голосок за спиной:

— Равл-Ат? Я пришла к тебе...

ГЛАВА 10

— Что там у вас случилось? — спросила Дельви. Она сидела на каменном выступе прямо над ложем Фархуса и кокетливо наматывала прядку волос на палец.

— Где? — не сразу понял Креламет, наблюдая, как Лемаис заботливо смачивала больному лоб и ее тонкие пальчики, на секунду прижав влажную материю к бледной коже, снова погружались в воду.

— Я слышала голос ящера, — с дразнящими нотками в обволакивающем голосе продолжила внучка ведьмы.

Креламет поморщился:

— Сбежал наш жрец. Так что, теперь, осторожнее.

— А мы не боимся, правда, Лемаис? — чуть приподняв сероватый от пыли подол, Дельви поболтала босыми ногами.

— Правда, — не поднимая глаз, отозвалась невилла строго, и легкий румянец проступил на ее щеках.

Это не укрылось от внимательного взгляда мхара. Он чувствовал напряженность девушки, но не понимал ее причин, что вызывало в нем досаду.

— Я должен осмотреть друга, — сказал Креламет.

Лемаис поджала губы, как будто недовольная его просьбой:

— Конечно. — Потом поднялась и пошла к костру, где варилась вечерняя похлебка.

— Нравится? — хихикнула внучка ведьмы.

— Все шутишь, сестренка? — в тон ей отозвался Креламет.

Сев на место ушедшей девушки, он быстро прощупал широкий кожаный пояс, скрытый под одеждой и с облегчением понял, что диск на месте. — Будешь смотреть? — улыбнулся он любопытной Дельви.

— А Фархус красивее тебя, — заметила она. — Лемаис так сказала.

— Даже так? Вот что обсуждают невинные девы?

— А разве вы не думаете о девушках? — поинтересовалась невилла. Голос ее предательски дрожал от смеха.

Креламет пожал плечами, не зная что сказать на это.

— У него красивая невеста, — продолжила внучка ведьмы. — Голубоглазая и очень ласковая.

Креламет замер, потом медленно поднял глаза и встретил насмешливый темный взгляд невиллы:

— Невеста?

— Ага, — Дельви задорно дернула черными бровками.

— Откуда ты знаешь?

— Я вижу его душу. Он сейчас со своей возлюбленной.

— Что еще тебе известно?

Девушка отвернулась и капризно пожала оголившимся плечиком.

— Многое.

— Тогда скажи, мне интересно, — осторожно попросил Креламет.

Польщенная его вниманием невилла улыбнулась и внимательно осмотрела его самого.

— У тебя нет невесты, — вынесла она вердикт. — И даже любимой нет. Ты очень поверхностный и несерьезный, в отличие от друга.

— Все?

— Остальное для меня неважно.

"О чем она только думает? — возмущенно подумал Креламет. — Все-таки, неумная была затея..."

— Кто его так? — поинтересовался он вслух. — А, госпожа ведьма?

Счастливое личико девушки мгновенно омрачилось, покрывшись меловой бледностью.

— Не спрашивай, — прошептала она. — Об этом нельзя говорить.

— Даже — мне?

Но Дельви выглядела откровенно напуганной и только отрицательно качнула головой.

"Что еще за тайны?" — растерялся Креламет, но настаивать не стал, удовлетворенный тем, что юная болтушка замолчала.

Сам он, пользуясь паузой, задумался о рваных и глубоких царапинах на груди друга.

"Ящер? Слишком тонкие следы, вовсе не такие, как у Хоруга. А может..."

— Я скажу тебе, — услышал Креламет задрожавший голосок невиллы. — Если ты... поцелуешь меня.

— Дельви! — опешил мхар, ощутив, как мгновенно пересохло во рту.

"Что за девчонка! Снова издевается?" — пронеслось у него в голове, пока ее жалобно-просящие глаза смотрели, казалось, прямо в душу.

— Ты откажешь мне? — тоскливо спросила она. — Я умру, если — да...

— Так нельзя!

Она легко спрыгнула с камня и проскользнула мимо совсем потерявшегося Креламета. Он продолжал сидеть истуканом, напрочь забыв о ранах Сидмаса, когда вдруг услышал за спиной заливистый смех ведьмовской наследницы.

— Вот и верь после этого женщинам, — пробормотал страж, вздохнув с облегчением.

Дружное веселье возле костра лишь утвердило его в этом мнении и, махнув рукой на девчонок с их шуточками, он принялся промывать раны беспокойно спавшего друга. Сосредоточившись, Креламет не услышал, как к нему подошла Лемаис, но почувствовал ее взгляд.

— Ты что-то хочешь сказать? — поинтересовался он, не разгибаясь, вновь почувствовав скованность и растерянность, как было всегда, стоило этой невилле оказаться рядом. Креламет понимал, что неравнодушен к ней и ничего не мог с собой поделать. Как и с ее этим взглядом — словно смотрит не на тебя, а на некое опасное, но фантастическое существо.

— Матенаис передала это.

— Что? — Креламет обернулся и поднял глаза на девушку.

Она сразу опустила ресницы. А у него что-то мягко и тепло шевельнулось в груди.

— Пропитано маслом? — кивнул он на тряпицу в ее руках.

— Да, — Лемаис поспешно протянула повязку. — Матенаис заботится о каждом из нас и желает ему скорейшего выздоровления...

— Мать первосвященника? — мхар хмыкнул. — Какая добрая женщина.

— Очень, — улыбнулась невилла и лицо ее сразу преобразилось, став приветливо-открытым и очень привлекательным. — Но странно...

— Что? — подхватил он. — Что она — мать Кхорха?

Девушка растерялась и снова краска проступила на ее бледных щеках.

— Да...

— Ты хочешь поговорить об этом? — спросил он.

— Нет! — невилла вдруг испугалась. — Я лучше пойду...

Мхар опустил голову, и, хмурясь, стал накладывать повязку. Ему все еще казалось невероятным, что он, всегда такой говорливый и находчивый с девушками, теперь стеснялся и робел, не находя нужных слов. А в памяти всплыла самая первая встреча с Лемаис, когда они с Сидмасом только-только оказались в Улхуре.

* * *

— Грандиозно, — оценил новоявленный Фархус. Он заглянул в кратер, наполненный туманом, потом посмотрел на черно-блестящую сферу с отверстиями еще не оформленных порталов. — И храм почти готов. Кхорху определенно помогают гремулы.

— У них отличный вкус, — подхватил Креламет весело. — Здесь будет красиво.

— Пошли, насмешник, — сын правителя зашагал по подвесному мосту. — Самое трудное — затеряться среди врагов, обязанных принять нас за своих. А потом найти время использовать вот это, — он постучал по спрятанному под шкурами поясу, где хранилась сигилла.

— Всего-то дел...

У входа в храм их уже ждали.

— Кто вы и откуда? — грозно спросил привратник, одетый в серый балахон до пят и вооруженный внушительным копьем.

— Мы пришли из Гефрека, с мыса Бонши, и желаем стать Стражами святых невилл.

— В храме вас ожидает достопочтенный Герех, жрец Кэух. Пройдите.

Миновав сердитого охранника, молодые люди оказались в святилище и увидели явно скучающего мужчину. С рассеянным видом тот прохаживался вдоль строительных лесов.

При появлении гостей он приосанился, напустив на себя важности, и проследовал к незнакомцам:

— Кто вы?

Поклонившись, Сидмас повторил заученное приветствие и новые имена.

— Идите за мной. — Достопочтенный жрец повел их через храм по другому мосту, через каменные врата и полутемную галерею, а потом — вниз, по лестнице, в самые недра земли. Остановились они в просторной пещере, где собрался уже разношерстный народ.

— Сколько конкурентов, — шепнул Креламет другу.

— Надеюсь, наши уроки не прошли даром, — отозвался Сидмас тихо.

Наверное, они привлекли любопытные взгляды своим неподходящим для пустыни нарядом. Меховые куртки, длинные плащи, да меховые сапоги в придачу смотрелись неуместно рядом с голыми, загорелыми торсами местных улхурцев. Кроме мужчин в гроте были и девушки. Потом Креламет узнал, что мать Кхорха сама выбрала среди них невилл. Претенденток оказалось много. Но именно Ее глаза увидел тогда сын сотника. И ощутил нечто подобное тому чувству полета сквозь застывшие пространство и время, когда шагнул через Врата.

Она смотрела на него с изумлением и тревогой, похожей на страх. И никак не могла отвести взгляда...

Потом еще долго он пытался отыскать в толпе странную девушку с бездонными глазами, но встретил ее только перед испытаниями. И все надеялся снова поймать темно-серый взгляд...

* * *

— Пожалуй, я больше ничем не могу ему помочь, — поднимаясь, проговорил Креламет и оказался совсем близко от Лемаис. Она так и не ушла — молча стояла рядом — а теперь, замешкавшись, отступила на полшага. Едва ли невилла отдавала себе отчет, что ее тянет к Креламету. И не хотела знать, почему мысленно все рассказывает именно ему, и его одного видит на коротких ритуалах у Колодца.

— Я дам ему отвара, приготовленного Матенаис, — не поднимая глаз, проговорила она таким взволнованным голосом, словно признавалась в чем-то мучительном и важном.

Он отстранился, так и не ответив, а потом, развернувшись, просто ушел.

— Что с ним? — донесся до Лемаис звонкий голосок Дельви.

Уняв больно забившееся сердце, она посмотрела на спящего Сидмаса и пошла к подругам.

— Что ты сказала Лахвару? — смеясь, стала допытываться озорная внучка Сильхи.

— Уверяю тебя, ничего особенного, — присаживаясь и протягивая к костру озябшие руки, как можно беспечнее ответила невилла.

— А вид у паренька был такой, будто он сел на горячие угли, — Дельви вдруг загрустила. — Я видела, как он смотрит на тебя. И понимаю, что это значит, — она подперла ладошками подбородок и с трагическим выражением на милом личике уставилась на огонь. — Если бы Лахвар хоть раз посмотрел так на меня! Ах, почему я захотела стать невиллой! Предупреждала меня бабка — не в моей природе молиться и думать о чистоте души.

— Поостереглась бы ты говорить такое в гротах, — одернула ее серьезная Инелис. — Не ровен час, услышит тебя Кэух.

— И что же? — темные глаза девушки метнули молнии.

Теперь это была не хорошенькая кокетка, а опасная ведьма, которой послушны духи земли и неба.

— Я тоже чего-нибудь да стою! Что сделает мне эта безобразная тварь?

— Тише ты! — в страхе воскликнула Тейнет, еще не отошедшая от смерти сестры. — Ты видела, что сделала она с телом бедняжки Крорис? — и девушка разрыдалась, уткнувшись лицом в ладошки.

Для многих невилл та ужасная сцена стала настоящим потрясением.

* * *

В ночь, когда погибла Крорис, одна из дев проснулась, встревоженная жуткими звуками, раздающимися в глубине слабо освещенной пещеры. Испуганная черной фигурой, что рыча, возилась возле усопшей, невилла осторожно разбудила подруг.

Бесстрашная Дельви зажгла факел, и первая направилась к тому, кто хозяйничал в чужом жилище. Остальные девушки, помявшись, последовали за ней.

— Что ты здесь?.. — внучка Сильхи смолкла.

Голое существо, лишь отдаленно напоминающее человека, обратило к ней окровавленное безобразное лицо. Верхние короткие руки неуклюже стирали кровь с подбородка и шеи, тогда как средние, длинные и жилистые, крепко вцепились в тело мертвой невиллы. Нижняя пара рук с черными когтями опиралась о пол. Белесые, подслеповатые глаза твари быстро заморгали от света.

— Уйди! — вскрикнула Дельви, махнув факелом перед чудовищем.

Оно зашипело, оскалив черные, острые зубы и ударило девушку по руке.

Огонь погас, и существо метнулось к выходу.

— Это Кэух, — с трудом выговорила Лемаис, когда немного оправившиеся от пережитого кошмара девы собрались возле костра. — Я видела, как она вылезала из колодца...

* * *

Воспоминание о демонице снова привело в ужас обитательниц пещер.

Но наследница Сильхи, доведенная до отчаяния постоянным страхом, витавшим в гротах, упрямо продолжала:

— Что она сделает мне? Пусть только явится, я покажу ей...

— Одумайся! — вновь попыталась урезонить ее Инелис.

И только появление в пещере матери первосвященника положило конец этому опасному разговору.

Завидев жрицу, девушки дружно поднялись, а Лемаис, заулыбавшись, пошла ей навстречу.

— Рада видеть тебя, детка, — проговорила Матенаис, пожимая протянутые руки невиллы.

— Я тоже, — ответила та, склоняя голову.

— Что так бурно обсуждают мои красавицы? — обратилась жрица к девам.

Раздосадованная Дельви первая села на место и, поджав колени к груди, уронила на них кудрявую головку.

Это не осталось не замеченным.

— Что тебя так огорчило, крошка? — присаживаясь к очагу, мягко поинтересовалась мать первосвященника.

— Нет, ничего, — отозвалась девушка.

— А как чувствует себя больной? — продолжила достопочтенная Матенаис.

— Он спит, — ответила Лемаис, — ему больше ничего не угрожает.

Жрица быстро глянула на нее и согласно кивнула. — Теперь я буду жить с вами, — добавила она, и заулыбалась, когда невиллы искренне обрадовались этой новости. — Ну, ладно-ладно, посмотрим, что сегодня мои хозяюшки приготовили на ужин.

Дельви поднялась, едва удерживая слезы. Она понимала, что именно довело ее до такого состояния, но меньше всего хотела, чтобы кто-то лез ей в душу.

— Куда ты? — Лемаис поймала девушку за подол.

Та вырвалась, зло глянув на подругу.

— Мне нужно побыть одной!

На свежем воздухе невилле стало легче. Мгновенно промокнув под теплым дождем, тихо лившимся из темных небес, она засмеялась, протягивая обнаженные руки под струи и поднимая навстречу им лицо. В ее племени поклонялись дождю, и Дельви поняла, что это Сильха передает ей привет и поддерживает свою взбалмошную, но дорогую внучку.

— Все будет хорошо, бабушка. Все будет хорошо.

Ей вдруг захотелось побеседовать с Одрухом, этим умным, много знающим и умеющим колдовать дядькой. Не торопясь, любуясь вспененным Хеллом и размытыми очертаниями скал, она добралась до пещеры, где раньше лежал раненый Хоруг.

— Одрух, ты здесь? — Какая-то неестественная тишина насторожила невиллу, вспомнившую, что теперь больного нет в гроте.

Дельви вошла внутрь и осмотрелась. Там, где раньше лежал жрец, было сухо, но другую половину пещеры заливала вода. Она бесшумно стекала ручьями по стене, образуя лужу, источающую едва уловимый запах. И этот странный запах вызвал безотчетную тревогу и напомнил о чем-то...

Разочарованная тем, что не застала змеелова, девушка повернулась, намериваясь покинуть это место, но замерла, испуганная внезапным непереносимым желанием оглянуться.

"Демон никогда не причинит тебе вреда, если сама не позволишь ему напасть, дав силы, — вспомнились слова Сильхи. — А его сила — твой страх перед ним. Не бойся. И никогда не оборачивайся, уходя. Все, кто защищают тебя, идут перед тобой".

— Дельви? — услышала она ласковый голосок. — Ты хотела, чтобы я пришла.

Девушка развернулась. От внезапной слабости у нее закружилась голова.

Юная красавица сидела на камне, блестя черными завораживающими глазами и накручивая на пальчик волнистый локон. На нежном личике ее играл румянец, и трогательно улыбались маленькие алые губы.

— Кто ты? — удивленно спросила невилла, впервые искренне восхитившись чужой красотой.

— Каэлис.

— Но я не знаю тебя и не звала.

Дева неспешно сошла с камня и приблизилась к гостье.

— Звала. И я всегда прихожу на зов, — она поднесла ладошку к щеке очарованной Дельви. — Только зачем же ты обидела меня, милая? — Ее холодные пальчики коснулись кожи невиллы, скользнули ниже, по шее и легко, и осторожно обхватили ее, лаская.

Наклонив голову, Каэлис словно наслаждалась, мечтательно любуясь притихшей юной ведьмой...

И точно упала маска с томного лица — исказились нежные черты, обнажились почерневшие зубы. Хрупкие пальцы вцепились в горло невиллы железной хваткой. Каэлис легко приподняла над землей захрипевшую жертву и с яростью прошипела:

— Возжелав мужчину стража, ты нарушила главный закон дев, обязанных служить мне — чистоту души.

Удлинившиеся когти проткнули кожу, и задушенная Дельви затихла. Отбросив обмякшее тело, демоница жадно слизнула с руки кровь и взглянула на невиллу. Черты уродливого лика смазались, и мерзкое существо вновь обернулось прелестным созданием.

— Нужно слушаться старших, — приподняв черную бровь, проговорила Каэлис назидательно. — Жаль, что Сильха не научила тебя уважать тех, кому служишь.

* * *

Ведомый сильным желанием, Сахулл оставил пещеру, где вот уже который день исполнял обязанности жреца. Все изменилось для него с того момента, как перед алтарным камнем с жертвой явилась прелестная и юная чаровница.

— Ты боишься? — смеясь дивными глазами, спросила она. — Чего? Это же легко — сделать надрез на шее мертвого человека. Он же ничего не чувствует. Я покажу тебе. Смотри...

Он видел. Видел, как девушка вспорола кожу обсидиановым ножом и, собрав в чашу черную кровь, выпила ее. Видел, как выгнувшись и заломив белые руки, потянулась к нему, глядя призывно и сладко...

Дальше Сахулл не помнил ничего. И двигался, и жил, как во сне, с тревогой и ощущением беспредельного счастья ожидая полночного часа, когда снова придет она, Каэлис...

Сейчас он слышал внутри себя ее голос, он звал его в одну из пещер.

Пройдя по берегу, жрец вошел в грот. Внутри было душно и пахло свежей кровью. Да, новый служитель Кэух не мог не узнать этот чудесный запах. Приглядевшись, он увидел нечто белеющее на полу, возле воды.

— Вот ты где, малышка? — подхватив на руки мертвое тело девушки, довольный собой Сахулл неспешно вернулся в свою пещеру.

Осторожно положив невиллу на алтарь, он какое-то время смотрел на нее, а потом опустился на колени и произнес молитву Божественной.

— Я приготовил для тебя подарок, моя драгоценная Каэлис, — поднимаясь и растягивая губы в улыбке, проговорил служитель и взял в руку нож.

Близкое и грозное рычание остановило его. Где-то в самой глубине одурманенной и обессиленной души слабо шевельнулся страх. Жрец медленно повернул голову, но так и не успел ничего увидеть...

Хеписахаф бросился на него. Повалив на пол, впился зубами в шею. Легко перекусив позвонки, ящер замер, обратив на поверженного служителя вполне осмысленный взгляд. В нем не было ни звериной ярости, ни торжества. Он не желал смерти Сахуллу. Он только хотел добраться до горла того, кто рано или поздно займет его место...

ГЛАВА 11

— Святейший, — преклонив колени, подобострастно проговорил Герех, — я счастлив приветствовать тебя. — Он коротко вздохнул и продолжил с горечью: — Спешу сообщить тебе о том, что в гротах невилл происходит что-то из ряда вон выходящее.

— Что? — холодно спросил Кхорх.

Первосвященника многое теперь раздражало и мало, что радовало. Даже эта новая зала, отделанная блестящим черным камнем и лепниной — все, как он хотел — не вызывала никаких эмоций. Кхорх пережил это все. Пережил в мечтах и снах об Улхуре, ставшем Ахвэмом. И сейчас понимал, что этого уже не достаточно. Нужно было идти вперед, не останавливаясь даже для того, чтобы взглянуть на достигнутое. Зачем? Он не сомневался, что будет именно так, как есть теперь. Первый, самый трудный этап завершился. Город приобрел желаемые черты, храм построен, сокровищница пополнена рубинами и золотом. Все загаданное сбылось.

А вот те, которые шли рядом, разочаровали...

Особенно достопочтенный Герех. Нет, жрец по-прежнему был исполнителен и надежен, но он не желал меняться, не хотел слышать Кэух, не покорился ей душой. А значит — обрек себя. К тому же тяготившая Кхорха благодарность за спасенную жизнь оказалась непосильной для его гордого сердца. Если бы он мог воздать достопочтенному по заслугам, заплатить той же монетой, не мучаясь от сознания того, что этот человек подарил ему самое ценное! Но изо дня в день, глядя на жреца, Кхорх помнил о том, что должен быть благодарным. И видел в глазах Гереха, что и тот помнит об этом, но ничего не просит, оставляя своего господина вечным должником.

— Рехум убит, — сообщил жрец взволнованно.

— Как? — Кхорх приподнял брови, изображая удивление.

— Матенаис назначила его жрецом после гибели Сахулла. Кто-то убивает всех жрецов Кэух, святейший!

— Что еще? — нетерпеливо спросил первосвященник.

— Перед смертью Рехум будто рассудком тронулся. Может, не вынес того, что закрыт, может, боялся чего. Нес всякий бред...

— Ну, какой же? — видя, что Герех замолчал, поторопил Кхорх.

— Говорил, что мучает его какая-то женщина...

— Послушай, — господин Улхура поднялся с кресла и, нервно покусывая губы, несколько раз прошелся перед достопочтенным туда и обратно. — Что ты как под пытками? Говори, что знаешь!

— Святейший, мне известно все с чужих слов. Сахулл рассказывал, что Рехум стонал по ночам, а сам он, как околдованный, все слышал, только пошевелиться не мог и видел тень. Она являлась к соседу и измывалась над ним...

— Значит, вот как, — первосвященник остановился. — А к тебе никто не приходил?

Он попытался улыбнуться, но губы задрожали. Сердце рвалось на части — Кхорх ревновал. Но вынужден был признать, что Каэлис не могла принадлежать ему одному. Такова оказалась ее сущность, такова цель прихода на землю. И первосвященник обязан помочь, и сделает все, что нужно его божественной возлюбленной! Например, накажет того, кто оскорбил Кэух. И пусть месть эта станет сладкой! Каждый получит то, чего заслуживает. Вождь с побережья — свое, а тот, кто заменит его — свое.

К нему пришел страж, судьба которого была так тесно связана с судьбой Сельфура. И уже заслужил милость богини. Так для чего теперь нужен упрямый и презренный Герех?

— Ты знаком с Каэлис? — доверительно заговорил первосвященник. — Ведь, так?

— Да, господин.

— И что, достопочтенный? Как и у Рехума, она вызывает у тебя лишь отвращение?

— Нет, святейший, — Герех опустил голову. — Девушка красива, и я забываю обо всем, когда... она рядом. Одна часть моей души страдает и мечется, тогда, как другая — ликует! Но с наступлением рассвета во мне остается лишь горечь. И, как ни стараюсь, я не могу постичь этого до конца.

— Почему же ты не доверился? — Кхорх не мог сдержать сожаления. — Не открылся мне раньше, чтобы сомнения перестали терзать твою душу?

— Не знаю, господин.

Вернувшись в кресло, первосвященник окинул пренебрежительным взглядом мощную фигуру жреца.

— Не думал, что именно с тобой появятся подобные проблемы, — хмыкнул он. — Пойми, Герех, у нас осталось мало времени. Скоро Кэух обратится в Арахна и прекрасная Каэлис перестанет приходить. Успеешь ли ты заслужить ее особую благосклонность? Остаться жрецом и получить право именоваться Первым отцом? Хочешь ли, чтобы и твое имя вошло в историю нового народа?

— Я не знаю, — с трудом выговорил достопочтенный.

— Жаль. Мне искренне жаль, — отозвался Кхорх, разглядывая огромный перстень с морионом на своем пальце. — Одна из статуй восьми жрецов уже приобрела твои черты. Выходит, я поторопился...

— Нет, святейший! — в отчаянье воскликнул Герех, наконец догадываясь, чем обернутся для него эти слова. — Я все исправлю!

— Конечно, исправишь. Божественная Кэух хочет новой крови. Иди и служи ей!

— В гроты? — вскрикнул жрец.

— Конечно, Герех. Это ли не честь? Ведь, те, кто призван совершать жертвоприношения, прошли тяжелые испытания, а ты заслужил эту благодать легко. — Кхорх хохотнул. — Я не учел, что все они так скоро перейдут в царство Теней. Их жребий перешел тебе.

— А Лахвар? — с надеждой вспомнил жрец. — Там остался еще один страж!

Первосвященник ласково взглянул на него:

— Открою тебе маленькую тайну, достопочтенный, — и, подавшись к Гереху, тихо произнес заговорщическим тоном: — Наши гости назначены в главные жертвы в Великий день пришествия Арахна.

— Мхары? — удивился жрец.

— Врата времени снова открылись, — Кхорх скрестил на груди руки. — К нам пожаловала госпожа Ильфис собственной персоной. Теперь все готово к пришествию Арахна.

— А ты не рискуешь, господин?

Первосвященник рассмеялся.

— Нисколько! Гости надежно заперты в гротах. Сбежать оттуда невозможно! — он прищурился. — И чего же мне опасаться, по-твоему? Я предупрежден, значит — неуязвим.

— За этими мхарами могут прийти другие...

— Пусть идут, если хотят попасть прямо в пасть зверя. Кстати, Герех, тебе пора...

Достопочтенный совсем пал духом, усмотрев в словах господина неприятный намек на то, чего боялся. Медленно развернувшись, он покинул владыку, глубоко уязвленный его решением услать верного Гереха с глаз долой.

Разговор с Кхорхом продолжал мучительно крутиться в его голове. Он не знал, в какой же момент совершил роковую ошибку, превратившись из друга в неугодного служителя, сосланного на верную смерть. Или господин верил в него? Надеялся, что его преданный слуга разберется с кровожадным монстром? Мысль эта согревала холодеющую душу. Но была ли она правдива? Герех сомневался, хотя и не решался расстаться с ней, утешая себя.

Чего он боялся? Почему мучился, подозревая, что череда загадочных смертей тянула к нему пропитанные кровью нити? Достопочтенный страшился признать себе, что истина была сокрыта в его прошлом, о котором он пытался забыть, честно служа новому господину.

И вот теперь Кхорх обвинял его в нерадивости. А в гротах ждало нечто, несущее в себе кару за былые грехи...

Но он раскаялся! Давно уже раскаялся в том подлом проступке, когда жажда власти направила его копье в грудь Риха. Это был именно проступок, а не убийство, ведь юный и амбициозный Герех в тот момент и сам не верил, что способен лишить жизни другого человека. Нет, он бравировал, играя с судьбой, демонстрируя удаль перед кучкой молодняка, мальчишках, что уверяли, будто он их повелитель.

Так ли честны оказались соратники, и поддержали его, вручив посох вождя? Со страхом и запоздавшим сожалением Герех понял, что среди тех, кто рвался к власти, не было преданных ему. И рано или поздно настал бы тот час, когда они легко решили бы и его судьбу.

Как, как он мог объяснить все это Хоругу, сыну убитого им вождя? Ведь Герех лишил его не только отца, но и права занять достойное место в племени? Никак.

Тогда он не стал ничего объяснять. И с радостью ухватился за возможность изменить свою жизнь, покинув земли, где все напоминало о постыдном деянии. Герех привел свое племя в Улхур и отрекся от сородичей, приняв священный сан жреца. Но чего же достиг в итоге? Немилость нового божества и ссылку в гроты. Там ждал его сын вождя, пришедший мстить за отца. Хоруг, превращенный в ящера, но не забывший главной своей цели...

Круг замкнулся. Пришло время собирать камни...

До упора вдавив в стену потайной механизм, достопочтенный вошел в пещеру и дождался, пока тяжелый камень за его спиной встанет на место. Пути назад не осталось. Он шел по кругу и тащил за собой груз неоплаченного греха. Ну, что же. У него хватит мужества отпустить дух убитого вождя, что ждал возмездия, хватит сил освободить от вечных мук свою душу.

Выйдя на берег Хелла, Герех остановился, внезапно тронутый картиной вечернего озера. И только на краткий миг в сердце жреца шевельнулась горечь потери: мир земной не может оставаться более его обителью.

— Хоруг! — закричал он. — Я знаю, ты ждешь меня!

Достопочтенный поднял руки, как делали его деды, призывая в свидетели небо.

— Я пришел на суд твой, Хоруг!

Вздрогнув, Герех с мрачным удовлетворением услышал рев хеписахафа и достал из-за пояса нож.

— Я приношу добровольную жертву Хеллу и жрецу Хепи-Саху! Пусть кровь моя смоет грех с души, которую я, сын Улха, отпускаю на суд Великих предков!

Он не почувствовал боли, точным движением перерезав собственное горло. Бесконечно долгий миг Герех смотрел на серебристый туман, обнимающий синий глянец застывшей воды и неясный силуэт скал, державших на себе храм страшного божества. Оно было там, внутри. Ждало. Но ждало напрасно. Верховный жрец, призванный служить ему, спас свою душу...

ГЛАВА 12

Злобный, отчаянный рев хеписахафа, казалось, сотряс небо. Лемаис вскинула голову и выронила кувшин, в который собиралась набрать воды. Луна еще не взошла, а ящер подал голос! На кого же он так рассвирепел?

Оставаться на озере дольше становилось очень опасным.

Лемаис поспешила достать кувшин из воды. Подставив его под струи льющейся со скалы воды, она с тревогой оглянулась — ей послышался плеск, совсем близко...

Установив сосуд на плечо, невилла торопливо направилась к берегу, путаясь в намокшем подоле платья.

— Святые духи...

Выбравшись, Лемаис с трудом перевела дух и оглянулась на озеро. Синяя гладь оставалась безмятежно спокойной и девушка, немного успокоившись, направилась к гроту Дев. Вот показалась знакомая тропинка между скал.

"Что это вдруг на меня нашло?" — невилла улыбнулась, но тут же вскрикнула, когда навстречу ей из полумрака ущелья шагнул кто-то.

— Лемаис?

Сердце ее томительно сжалось, когда она узнала Креламета.

— Ты?

— Я испугал тебя, прости, — он подхватил кувшин, из которого лилась вода. — Мне показалось, что кричал хеписахаф.

— Показалось? Нет. — Лемаис никак не удавалось справиться с волнением. Ее не оставляла мысль, что рев ящера стал ответом разгневанного озерного божества на "нечистые" помыслы. А думала она о том, кто, кажется тоже "услышал" ее и пришел, чтобы смутить и без того мятежную душу...

— Здесь осталось не так уж много, — усмехнулся Лахвар, заглядывая в сосуд. — Давай-ка вернемся и наберем еще.

— Меня уже давно ждут...

— Пойдем-пойдем, — Креламет решительно направился к озеру.

Лемаис вздохнула и пошла следом.

— Ты не боишься? — спросила она, догнав стража и тщетно пытаясь унять внутреннюю дрожь.

— Кого? — он оглянулся и весело посмотрел на нее. — Хепи-Саха? Если бы он имел на меня зуб — давно бы прикончил. Нет, он не за мной охотиться.

— А за кем, ты знаешь?

Страж пожал плечами. Лемаис окинула его торопливым взглядом и опустила ресницы. Совсем не об этом хотелось ей поговорить. Уже давно. Но вот теперь не находилось нужных слов.

— Скоро все закончиться, — грустно сказала она. — И будет неважно, кто и за что хотел отомстить.

— Что закончиться? — Лахвар остановился.

Невилла тоже встала, опустив голову.

— Час Арахна приближается. Так сказала Дельви.

— Маленькая ведьма? — с ласковыми нотками в голосе переспросил стражник.

Лемаис вскинула на него глаза.

— Ты так говоришь о ней! Она..., — невилла запнулась, растерявшись и не зная, зачем говорить сейчас о том, что Лахвар нравился несчастной Дельви и не глупо ли пытаться узнать, как относился к ней он сам. Для чего?

— Что — она? — Тон его не изменился и крохотная игла ревности кольнула сердце Лемаис.

— Нет, ничего, — она снова потупилась, покраснела и ни за что не отважилась бы сейчас посмотреть на своего собеседника. Да и он был сегодня какой-то... необычный.

"Вот почему он молчит?" — с отчаянием подумала девушка.

И тут же услышала его мягкий голос:

— Это тебе, смотри.

Маленькое золотистое перышко лежало на открытой ладони стража. Заулыбавшись, Лемаис подхватила подарок.

— Какое чудо! — мгновенно забыв о своем смущении, она легонько подула на перо. — Как во сне, — и продолжила свободно, именно так, как мечтала говорить с Лахваром: — Однажды мне приснилась чудесная девушка с золотыми крыльями. Она смотрела на меня и улыбалась. И говорила что-то — только я забыла. А еще назвала свое имя...

— Эморх?

— Откуда ты знаешь? — радостно засмеялась невилла, но замерла с застывшей улыбкой, увидев, как он смотрит на нее.

— Она приходит только к тем, кто чист сердцем, — тихо сказал страж. — И теперь подает тебе знак.

А Лемаис вдруг поняла, как близко он стоит, как смотрит и, кажется, можно услышать, как бьется его сердце, ощутить его дыхание на губах. Еще немного и...

Она отстранилась.

— Нужно набрать воды, — обходя Лахвара, быстро проговорила девушка и бросилась к воде.

— Почему ты стала невиллой? — подойдя и подставив сосуд под ледяные струи, поинтересовался он.

— Мама так захотела, — простодушно ответила Лемаис. — Ей приснился сон, что я — сказочно богата и почитаема. Рабыни прислуживают мне и все вокруг изыскано и... — она не могла подобрать подходящего слова и обезоруживающе улыбнулась. — В том сне мне поклонялись, как богине. Но... ничего этого мне не нужно! — добавила Лемаис с жаром. — Только матушка не захотела слушать. Она уверена, что жить в роскоши — наивысшее благо для красивой улхурки. А теперь... я вижу, как она заблуждалась...

Мы все ошибались: те, что гордились выпавшей удаче, те, которых уже забрала Кэух, — она опустила голову, потом вскинула ее и улыбнулась, хотя уголки губ еще дрожали. — Я хорошо помню тот день. Тогда я впервые увидела девочек. И Матенаис... Она показалась мне ужасной — вся в черном, с бледным лицом и кроваво-красными губами. Из девушек выделялась Инелис, правда, она красивая? Настоящая улхурка. А Дельви? Тогда она поразила нас всех своим танцем и превращением, — и Лемаис вспомнила...

"... — Кто ты? — строго спросила Матенаис. указывая жезлом на Дельви.

— Я внучка Сильхи, — ответила та смело и выступила вперед.

— Неужели и ведьма с побережья пожаловала в подземелья? — прищурившись, поинтересовалась жрица.

— Нет, — ответила Дельви, — бабушка осталась одна и посылала проклятья мне и моим родителям.

Пятнадцатилетняя девочка с любопытством смотрела на ту, которую ее бабка звала не иначе, как "паучиха, плетущая паутину для всех детей Улха".

— Сильха научила тебя многому, — сказала Матенаис. — Покажи мне силу древней магии.

Дельви послушно прошла к центру пещеры и оглянулась на подруг, после чего протянула маленькие, по-детски нежные ладошки к темным сводам. Глаза ее закрылись, а на губах появилась мечтательная улыбка.

— Смотри, госпожа! — она плавно развела руки в стороны.

Не размыкая век, Дельви зашептала слова заклятья. И, повинуясь ее голоску, поднялась пылевая завеса. Медленно вращаясь, набирая силу и наливаясь чернотой, вихрь скрыл заклинательницу от взоров наблюдателей. Голос ее возрос, и движение пылевого столба усилилось. Воздух в гроте нагрелся и потемнел, временами высвечиваясь голубоватыми всполохами.

— Явись! — выкрикнула Дельви.

Стены вихря распались, взорвавшись удушливой волной и отбросив испуганных девушек к стенам. Жрица отпрянула.

По пещере прокатился трескучий хохот.

— Матенаис!

Вместо милой девочки, щеря в кривой ухмылке беззубый рот, явилась горбатая старуха.

Тряхнув головой, жрица подняла жезл, направляя его на страшное существо. Фигура Сильхи подернулась дымком и перед ошеломленными зрителями вновь предстала Дельви..."

* * *

— Она была такой... необыкновенной, — восторженно заключила Лемаис. — И такой несчастной...

— Вы были близки? — опустив кувшин, спросил Лахвар.

— Да. — Невилла вздохнула. — Она много рассказывала мне о том, что ждет нас... скоро. Я никогда не забуду, как Дельви подошла ко мне, чтобы поздравить со званием невиллы. И взяв за руку, спросила про браслеты: "Они освящены в чужеземном храме?" Я не знала, что ответить. Их отдала мне мама, сказав, что гиацинты берегут от сглаза. Они и теперь у меня на руке, видишь? Но... я знала, что это камни моего отца. Я, — она растерянно взглянула на стражника, — я не чистокровная улхурка. Мою мать взял силой мхар. Это мама так сказала, когда в племени стало известно, что она ждет ребенка. Но мне кажется, мама просто не смогла сказать правду, потому что... любила чужака...

— Так вот откуда эти удивительные серые, как кариотиты, глаза, — с удовольствием, видно, забывшись, засмеялся Лахвар, — эти каштановые кудри и светлая кожа — ты мхарка!

— Но Матенаис, которая всех нас видела насквозь, — подхватила Лемаис, — сказала, что это не мой грех и хоть я и не чиста, но достойна служить Кэух.

— А что, среди вас имелись недостойные?

Девушка смутилась.

— Да. Невилла должна быть чистой... телом, — с запинкой выговорила она. — А одна из улхурок понесла страшную кару, за то, что солгала достопочтенной. Она вышла к жрице и смело смотрела ей в глаза, когда жезл Кхорха коснулся кожи на ее груди и выжег ужасное клеймо! Бедняжка свалилась замертво к ногам Матенаис!

Лемаис замолчала. Оба уже забыли, что так и стоят по колено в воде, что давным-давно невиллу ждут в гроте и конечно беспокоятся.

— Тебе не холодно? — заботливо спросил страж. — Уже смеркается.

— Да, пора возвращаться, — кивнула Лемаис и сделала движение к кувшину.

— Подожди, — остановил ее Лахвар. — Обещай, что вернешься, когда отнесешь воду.

— Хорошо.

— Ты обещаешь?

— Да.

Он донес тяжелый сосуд до самого грота и подождал девушку у входа. Та вышла не сразу. А когда появилась, наконец, бросилась к нему и обняла порывисто, с тайным отчаянием. Лахвар тоже обнял ее, легко дотронулся губами до волос на виске и отпустил. Оба понимали, что это особенная ночь. И они не расстанутся сегодня, пока не откроются друг другу окончательно.

— Мы говорили о Дельви, — напомнил страж, когда позади осталось ущелье и они вышли на берег Хелла. Над озером взошла луна, выстлав на воде искристую дорожку. Кругом стояла умиротворяющая тишина.

— Нет, — отозвалась Лемаис с тихой грустью. — Мы говорили не о ней. Но если хочешь...

— Нет, хочу о тебе.

— А что обо мне? Я знаю свою судьбу и прошлое мое никак не отразиться на будущем.

— Откуда ты можешь знать?

— Дельви рассказала мне.

Лахвар усмехнулся.

— И про тебя с твоим другом тоже всё сказала, — продолжила девушка твердо. — Вы — мхары. Фархус из знатного рода, а ты... сын воина. Вы хотите помешать Ему прийти на землю. Но не сможете. Потому что слабее, чем Он. Потому что... все предначертано.

— Я не верю в Судьбу!

— И вот поэтому — тоже. Вы не верите! А нужно верить! — она почти кричала, но вдруг сникла, опустила голову и добавила чуть слышно: — Этот день придет. И то, что вы принесли с собой окажется в чужих руках.

— Что? — Лахвар с удивлением воззрился на невиллу. — Как?

— Оно не должно остаться у вас, — Лемаис близко подошла к нему, положила на плечи невесомые ладошки, а потом опустила обессилено. — И если будет отдано добровольно — не уничтожится.

— Ты хочешь сказать?..

— Не я. Все это говорила Дельви. Твое право — верить или не верить.

Лахвар нервно взъерошил волосы.

— Я... поверю, если ты откроешь сейчас, чем кончится этот вечер. Для нас с тобой. Если, конечно, Дельви сочла нужным сообщить тебе...

— Да, — Лемаис улыбнулась и прижалась щекой к его плечу. — Сегодня мы преступим главный закон служителей Кэух...

ГЛАВА 13

Этот день настал, настал с появления в гроте Матенаис, вид которой перепугал и встревожил невилл. Растрепанная и заплаканная жрица обвела девушек тяжелым взглядом и спросила едко:

— Ну, что, готовы?

— К чему? — отозвалась ее любимица Лемаис.

Мать Кхорха присела возле костра и, вдруг уткнувшись лицом в ладони, тихо и горько разрыдалась.

Никто не отважился подойти к ней, даже та, которая любила ее всем сердцем и тоже заплакала, с жалостью глядя на старшую подругу.

Та долго не успокаивалась, вздрагивая и протяжно всхлипывая. А потом убрала мокрые ладони с лица и стала смотреть на огонь, вытирая с подбородка стекающие слезы.

— Что так расстроило тебя? — не выдержала Лемаис.

— Все кончено, понимаешь? — тихо ответила Матенаис. — Все кончено...

— Что?

Жрица снова посмотрела на невилл.

Как изменились они с той первой встречи, которую ей не забыть теперь никогда. Взволнованные тем новым, что окружило их, девушки встретили ее настороженно и посматривали с опаской, памятуя отбор. Матенаис видела, какое впечатление производит на всех Кхорх и не могла определить — приятно ей это или наоборот. Она никогда не стыдилась своего мальчика, хотя многое понимала про него...

Но то, что он позволил матери принять участие в жизни невилл, стало для нее настоящим подарком, наградой за те месяцы, что она провела в кошмарах безумия и дурмане снадобий. Только здесь, в полной изоляции от мира, в таинственной тиши гротов, Матенаис наконец почувствовала себя спокойной. И, глядя на цветущие юностью и здоровьем лица, невольно вспоминала собственную молодость, когда был еще жив ее Хсарт.

Особенной нежностью прониклась Матенаис к живой и открытой Лемаис. И та сразу потянулась к ней, как тянется за светом оказавшийся в тени цветок. С легкостью вспоминая свою прежнюю жизнь, девушка никогда не жалела о прежнем и навсегда утраченном. Да, самым непостижимым для жрицы явилось отчетливое понимание того, что Лемаис не страшилась своего будущего, ясно видя его. Так часто она беспечно роняла: "когда меня не станет", словно воспринимала это как должное и нисколько не печалилась об этом. Только в глубине ее необычных глаз таилось и росло нечто необъяснимое, не дающее Матенаис покоя. Она догадывалась, что происходило в душе Лемаис. Да и трудно было не заметить, как преображалась девушка, когда в гротах появлялся Лахвар. И как вспыхивала Лемаис, когда случайно или намеренно встречались их взгляды. Матенаис понимала ее, понимала и не винила, забыв о правилах, выдуманных первосвященником. Может именно потому, что она была такой неравнодушной, невиллы и любили ее. Они приняли Матенаис в свой тесный кружок — возможно еще и, потому что были лишены близких и распознали в ее душе что-то недостающие им. Приняли безоговорочно и навсегда. Как мать...

Но каково же ей было знать, что эти милые затворницы никогда не выберутся из подземелий! Особенно тяжело стало после смерти Крорис. Тогда все обитательницы пещер до конца осознали неотвратимость рока, приведшего их в Улхур. Но не смотря ни на что, попав в западню, из которой был единственный выход, девушки не утратили присутствия духа и продолжали безропотно служить Кэух. Матенаис знала это. Она и выбирала когда-то именно тех, что могли покориться...

Смешливая Дельви, серьезная Инелис, выдумщица Крорис, заботливая Тейнет, мечтательная и тихая Мейис — всех их объединяло одно: умение принимать немилосердные удары судьбы, а не идти ей наперекор.

Что ж, их час настал и все они, так или иначе, готовы к нему...

— Дельви не пропала, — вобрав в ноющую грудь побольше воздуха, нервно заговорила мать первосвященника. — Она убита.

Никто не ответил ей. Только еще тише стало в гроте, хранившем так много тайн.

— И одну из вас ждет та же учась, — дрогнувшим голосом добавила Матенаис. — Сейчас...

Договорить у нее просто не хватило сил.

— Кто будет приносить жертву? — на удивление спокойно спросила Лемаис.

— Я, — отозвалась жрица. — Я...

Чуть заметная краска проступила на щеках девушки:

— Кого ты выберешь?

Взгляды их встретились, но Матенаис не отвела глаз.

— Возможно, умереть для каждой из вас будет теперь благом, — с трудом превозмогая душившие слезы, выговорила она. — Кхорх готовит невиллам невыносимое испытание, но, пройдя его, они могут получить освобождение, — продолжила жрица, сама не веря, что говорит о тех, которых так хорошо знала и жалела, как может жалеть только мать.

— Что с нами будет? — спросила Инелис.

— Вас отдадут зверю, — опустив голову, сказала Матенаис. — Вы станете его женами...

Под сводами вновь восстановилась мертвая тишина, и, казалось, ее больше никто никогда не нарушит. Словно и не осталось никого в гроте, где живым был только огонь, а вокруг застыли тени, безмолвные, пустые, сохранившие очертания некогда живших здесь.

Но вот одна из теней неслышно поднялась, прошла, остановилась перед входом и оглянулась.

— Кто последует за мной? — прошелестели ее слова.

Тейнет встрепенулась:

— Мне незачем длить эти бессмысленные дни. — Каждый звук, произносимый ею, царапал застывшие души молчавших. — Я лишь хочу быстрее встретиться с сестрой, а она ждет моего прихода в царстве Теней.

— Идем...

Они вошли в пещеру жрецов, где на алтаре лежала туша теленка.

— Что это? — удивленная девушка сбросила с себя оцепенение и осмотрелась, будто надеясь лицезреть того, кто затеял эту странную шутку.

— Помоги мне, — быстро произнесла Матенаис, — сейчас не время.

— Что ты задумала?

Жрица нетерпеливо взглянула на невиллу:

— Вы и правда поверили, что я смогу... убить одну из вас? — она толкнула зловонную чашу ближе к камню и, оттянув еще теплую шкуру животного, сделала на его шее несколько глубоких надрезов. — Твари нужна кровь? Так пусть получит!

— Где ты взяла теленка?

— У кифрийцев. Неси "угощение" и возвращайся.

Девушка послушно ухватилась за края ненавистного сосуда и медленно разогнулась.

— Мы поплатимся за это, — без страха, скорее с нотками вызова в голосе произнесла она и поспешила к гроту невилл, взбодренная настроем матери Кхорха.

Вывалив содержимое в открытый колодец, Тейнет впервые за все это время не ощутила в себе страха и гадливости. Колотившееся сердечко уже предвкушало нечто особенное, важность которого отражалось в глубоких глазах жрицы, в каждом ее движении. Что с того, что Матенаис явилась к ним в слезах? Эта женщина непременно найдет какой-нибудь выход и не отдаст их демону...

Дрогнуло и застыло пространство, наполнившись тихими шепотами. Мокрая чаша выскользнула из ослабевших пальцев Тейнет. Уже не владея собой, невилла словно во сне шагнула к краю открытого зева колодца и заглянула в его темноту. Ужас пронзил ей душу. Но девушка не шелохнулась, заворожено глядя, как быстро перебирая длинными конечностями и отталкиваясь от покрытых слизью стен, к ней приближается отвратительное существо...

* * *

Вернувшись, Матенаис уже никого не застала в гроте невилл. Как ни готовилась она к грядущим бедам, открытие это обрушилось на нее тяжелым ударом. Отказываясь окончательно поверить в то, что опоздала, жрица какое-то время бессмысленно смотрела на огонь, потом перевела взгляд на пустое ложе Фархуса.

"Вечером приступим к подготовке торжества, — всплыли в памяти слова Кхорха. — Попрощайся со своими подругами, потому что теперь не скоро вы сможете посидеть возле костра".

Он опередил ее...

Подстегнутая этой невыносимой мыслью, Матенаис бросилась в грот жрецов, еще надеясь застать там Тейнет, и замерла, потрясенная, заметив следы крови на камнях колодца. Чувствуя, что снова сходит с ума, она вернулась назад и снова обошла вокруг мирно горевшего очага, с каким-то исступлением надеясь на чудо и не желая смириться с очевидным. Девушки исчезли!

Постояв в нерешительности возле пустой постели больного, жрица снова выбежала в пещеру с колодцем и, дико глянув на него, кинулась в дом Стражей. Но и там никого не застала.

— Рабы, — выдохнула Матенаис и поспешила в столовую, где принялась бить по гонгу длинной палкой. Звон оглушил ее, но она не хотела останавливаться, заполняя этими тревожными, гулкими звуками пустоту в душе. Вложив в удары все свое отчаяние и не достигнув никаких результатов, Матенаис вспомнила о тайном ходе на кухню, каким уже воспользовалась сегодня. Не помня как, она добралась до места и, отворив дверь, оказалась в теплом, пропахшим специями и дымом помещении. Слабо булькал густой бульон с кусочками мяса, на длинном столе лежали ножи и пучки трав, вымытые овощи блестели влажными боками в глубоком блюде, и длинная деревянная ложка валялась на полу. Здесь подходило к концу приготовление трапезы — только тех, кто ее готовил, не было.

Закрыв лицо руками, Матенаис постояла, немного приходя в себя и собираясь с мыслями.

Озеро!

Жрица прислушалась.

Да, она не одна. Где-то в пещерах на берегу Хелла пряталось живое существо.

Ну, конечно...

Матенаис медленно вернулась в грот невилл. Вновь оказавшись там, где провела столько счастливо-спокойных часов, она задержалась, повинуясь непонятному, но такому явственному ощущению близости Лемаис.

— Девочка моя, дай мне знак. Дай. Я знаю, что ты не могла уйти, не попрощавшись...

И через задрожавшие в глазах слезы, жрица вдруг увидела гиацинтовые камушки на камнях очага. Рванувшись к браслету так, словно перед ней предстала сама его владелица, Матенаис схватила его и судорожно прижала к губам. Потом, оглянувшись, будто боясь быть застигнутой кем-то, поспешно надела украшение на руку:

— Я помогу тебе, помогу, дорогая.

* * *

Укрытый густым туманом Хелл безмятежно спал.

Войдя в теплую воду, Матенаис глубоко вздохнула, отбрасывая скорбные мысли и освобождая душу от боли.

— Ты слышишь меня? — прошептала она, наклоняясь к спокойной озерной синеве и с наслаждением отдаваясь во власть влажных объятий. — Услышь и приди, я жду тебя...

Жрица перевернулась на спину и раскинула руки. Вода удерживала ее, внушая долгожданное спокойствие, тихо лаская и убаюкивая. Закрыв глаза, Матенаис расслабилась, плавно поводя ногами и кистями рук, будто паря в пространстве. Оно было живым — чутко внимало биению сердца, понимало только одно ее желание и передавало безмолвный призыв тому, кто должен был отозваться.

Матенаис поняла, что услышана. В глубине под ней осторожно двинулось что-то большое. Оно приблизилось, сделав круг, и снова нырнуло, словно играя, а потом оказалось рядом, легко коснувшись жрицы.

Та улыбнулась и, открыв глаза, быстро переместилась, принимая вертикальное положение и осматриваясь.

— Ты пришел...

Темная тень скользнула у самой поверхности, и голова ящера, появляясь над водой, мягко толкнула носом в грудь Матенаис. Засмеявшись, она обвила руками толстую шею хеписахафа:

— Ты пришел...

Большой желтый глаз в красных прожилках, подернутый влагой, смотрел близко и внимательно.

— Ты должен служить госпоже своей, — заговорила жрица вкрадчиво. — Должен сделать то, что я велю тебе.

Дракон разжал челюсти, выдохнув: хааа...

— В скалах с храмом есть пролом. Через него надо проникнуть в пещеру Горон, где все и состоится. Человек не может добраться туда, но ведь Хоруг теперь не человек.

— Хааа, — отозвался ящер.

— Ты будешь ждать, пока я не позову тебя, а когда поймешь, что пришло время, найдешь хозяйку этих камней и унесешь ее из Улхура.

— Хааа...

Голос Матенаис задрожал от слез, и она крепче сдавила мощную шею, покрытую жесткими пластинками.

— Я знаю, что власть Кэух сильна и дух Хоруга порабощен, но чем дальше ты окажешься от этого ужасного места, тем меньше будешь страдать от гнета страшной воли мерзкой твари. Хоруг-человек никогда не станет свободным, но Хоруг-змей может спасти невинную душу и боги смилостивятся над ним. — Жрица отпустила хеписахафа. — Плыви и чутко слушай. — Сняв браслет, она прижала к щеке прохладные камушки, а затем украсила ими тонкий витой рог на голове ящера. — Пусть хранит тебя Улх...

* * *

Священный грот был погружен в полумрак. Горели только чаши у ног восьмилапой статуи, высвечивая округлый живот и пасть чудовища, где мог бы свободно разместиться взрослый человек.

Кхорх распорядился открыть только пару ворот из восьми, оставшиеся должны распахнуться только во время церемонии.

Первосвященник сам явился все проверить и прошелся по зале, задержавшись у алтаря, где вычерчен был круг с символом Арахна — восьмиконечной звездой. Огромные средние лапы каменного монстра охватывали жертвенник, оставляя проходы для служителей. С верхних лап свисали цепи. На них во время ритуала подвешивали жертву так, чтобы она оказывалась над колодцем.

Скоро все начнется.

С внутренним трепетом Кхорх ждал часа пришествия Арахна. Близилась новая веха в его жизни, в судьбе Сельфура, что носил пока иное имя. Пусть. Немного осталось существовать Апикону. Земля, что тянулась к северу от Гефрека до самого Лакриса, должна принадлежать Кхорху. И будет ему принадлежать!

Первосвященник глянул на размытый тенью лик божества и улыбнулся. Скоро, совсем скоро озарится он огнями, зажженными избранными служителями Арахна и Кэух. Свежая кровь станет зароком между могущественным существом и людьми. И тогда свершатся все чаяния маленького мальчика, внимающего тихому голосу умирающего у него на руках Хэта...

— Святейший, — появившийся прислужник отвлек Кхорха. — Не прикажешь ли послать за Матенаис?

— Разве ее еще нет? — Первосвященник поморщился, задетый тем, как долго прощалась мать со своими воспоминаниями. — Пусть найдут и поторопят, — распорядился он. — Пора начинать...

Служитель исчез, а Кхорх еще немного постоял в задумчивости, созерцая алтарь и цепи над ним. Чем ближе была церемония, тем тревожнее становилось у него на душе. Он чувствовал, знал — не все окажется гладким. И Хэт предупреждал о непредвиденном, которому суждено случиться в решающий час.

Ну, что же, пусть будет так, как должно быть...

В залу тихо вошел человек в хитоне верховного жреца. Лицо его прикрывал большой капюшон, а на груди поблескивал новенький золотой символ Арахна. Такие получили еще шесть человек из числа тех, кого особо отметила сама Каэлис.

— Все готово, владыка, — произнес он торжественно и поклонился.

Кхорх усмехнулся.

— Ты все больше нравишься мне, достопочтенный.

— Благодарю.

— Пусть войдут служители и поклонятся Кэух, а затем вознесут молитву.

— Да, святейший.

— Жертва назначена?

— Мы оставили это право тебе, владыка.

— Хорошо, пусть свершится...

Первосвященник никак не мог справиться с нервной дрожью, слушая размеренные слова жрецов, вскоре появившихся в пещере и начавших ритуальное действо. Шесть открытых врат светились негромким голубым мерцанием, что создавало иллюзию небесной близости. А он все смотрел на сине-прозрачный камень и думал о том, придет ли сегодня Каэлис. В последний раз...

Боль об утрате никогда не утихнет в его опаленном любовью сердце, и только это неземное существо останется владычицей иссушенной жаждой душе Кхорха. Навсегда.

Появление невилл отвлекло первосвященника от мрачных раздумий, и его рассеянный взгляд остановился на Лемаис. Эта девушка напоминала Каэлис, но только так, как может цветок из шелка напоминать настоящий и живой, кропотливо созданный некой загадочной сущностью, вдохнувшей в этот бутон нечто большее, чем жизнь — дух бессмертия...

Снова и снова взгляд Кхорха обращались к служительнице, облаченной в красные одежды, что подчеркивали нежность и юность пленительного женского совершенства. Но он видел ее совсем иной, видел, как из-под тонкого абриса хрупкой красоты проступают черты мерзкого вида, смерти, праха. Эта девочка была ненавистна ему. Чужая, ничтожная, приговоренная к закланию, она посмела отнять у него частичку материнской любви.

Невиллы запели проникновенно и тоскливо, бередя что-то давно забытое, что помнит только душа. А Кхорху становилось все хуже. Подлой змейкой вползла в сердце неизбывная тоска, свернулась, проливая яд с остреньких зубок, отравляя и убивая его.

Стоявшие на коленях за жертвенником невиллы звали Каэлис. А верный раб ее не находил себе места.

— Жертву! — крикнул он, до боли стискивая холодные пальцы. — Приведите жертву!

Открылись новые врата, пропуская людей, закутанных в черные покрывала. В гроте сразу стало темнее. Вспыхнули красные огни глаз каменного истукана, ничуть не добавляя света в густеющее от мрака пространство.

Жрецы разомкнули круг, и только Кхорх остался возле алтаря, повернувшись к Назначенным. Те сбились в кучку, понукаемые рослыми прислужниками.

От замотанных в покрывала людей исходили волны животного ужаса, внушающего владыке брезгливость и желание поскорее закончить с этой частью церемонии.

— Ты. — Его обсидиановый нож уткнулся в грудь стоявшего напротив мужчины.

Двое улхурцев подхватили избранного и поволокли к колодцу. Камень на нем уже пришел в движение, открывая недра.

Жертва вскрикнула, попытавшись освободиться. Но крепкие руки ловко обмотали цепями несчастного, лишившегося черных пелен. Еще мгновение, и Назначенный повис над шахтой, жадно распахнувшей под ним бездонную пасть.

Кхорх вырвал пику из рук улхурца и, размахнувшись, ударил ею в обнаженный живот человека, еще и еще раз...

Вопль жертвы разбил тишину. Вполне осязаемый страх, разлитый в пещере, густел, заставляя леденеть человеческие сердца.

Только над первосвященником он был не властен.

С исказившимся от ярости лицом, он смотрел как побежала кровь по обмякшему телу Назначенного, и отступил, воздев руки к уродливому лику статуи.

— Явись же, Кэух, владычица душ наших! Прими последнюю жертву, предназначенную тебе!

В смятении служители отпрянули от колодца, когда нечто темное, метнувшись из него, вцепилось в закланного. Существо с легкостью сорвало жертву с цепей и рухнуло в открытый люк. Но не успели люди прийти в себя, существо вернулось. Выскочив, оно уселось на край шахты, явив себя во всем своем безобразии.

— Кэух, — пробормотал Кхорх, в исступлении протягивая к демонице руки и падая перед ней на колени. — Кэух...

Оцепеневшие люди, все те, кто видел тварь впервые, и те, которые уже сталкивались с ней, не смели даже пошевелиться, пока она взирала на собравшихся. Облик сущности менялся: втянулись рожки и длинные черные когти, белые ручки заменили узловатые лапы и стройные ножки ступили на каменный пол пещеры. Людям явилась Каэлис. Прекрасная повелительница бездны.

— Мой верный друг, — взглянув на первосвященника, ласково проговорила она. — Ты приготовил достойный прием своей богине.

Дивные глаза демоницы обратились на одного из Назначенных. Томно улыбаясь, она приблизилась к мужчине и сорвала с него покрывало.

— Фархус! — проворковала Каэлис. — И ты пришел воздать мне почести?

Одурманивающий настой, которым напоили Назначенных, уже утратил силу и Сидмас узнал ту, что приходила к нему в темницу, требуя покориться...

Сознание возвратилось к сыну правителя уже в пещере Горон. Почти лишая разума, нахлынул неуправляемый страх. Мхар ничего не видел и мало что понимал. Помнил только одно — план их провалился...

Как в тумане виделись ему последние минуты перед тем, как в гроте невилл появился Кхорх в сопровождении двух вооруженных людей и маявшегося за их спинами Креламета.

— Твой час настал, страж, — подходя и недобро усмехаясь, проговорил Кхорх. — Ты избран в жертву.

Они предусмотрели многое, и такой поворот событий не исключали. Наоборот, он казался наиболее вероятным и даже желанным — друзья беспрепятственно попадали на торжество, а там...

— Не торопись, — добавил Кхорх. — Одежда тебе больше не понадобится. Болтаться на цепях ты будешь в чем родила тебя твоя маакорская мама.

Сидмас отшвырнул рубаху и, хмуро глянув на первосвященника, стал медленно подниматься, при этом, как можно незаметнее, привычным движением тронул пояс. И застыл...

Сигиллы не было. Его бросило в жар и снова, уже не скрываясь, он ощупал пояс. Пусто.

Руки предательски задрожали. Он растерялся и не знал, как поступить правильнее. Не мог даже посмотреть в сторону Креламета, не понимая, как, когда, а главное кто выкрал у него амулет...

Теперь Сидмас не жалел об этом. Да и ни о чем уже не жалел. Понял, что проиграл. Только не хотел отдать себя просто так.

— Я пришел посмотреть, как ты сгоришь в огне Тохуса, — не глядя в глаза демонице, выговорил он.

Кхорха подбросило.

— Что ты сказал? — прошипел первосвященник.

А демоница стояла перед мхаром, загадочно глядя на него блестящими глазами. Выражение ее милого личика не изменилось, только задрожала, как в плаче, верхняя губка.

— Ты обидел меня, человек, — опуская голову, проговорила она...

И вскинулась, мгновенно преображаясь.

Сидмас отпрянул, но злобное существо бросилось к нему, ударило в грудь и свалило на пол. В устрашающей близости от шеи клацнули острые зубы.

Кто-то пронзительно закричал. Люди шарахнулись кто куда. Только верховный жрец стал быстро читать заклинание, отчетливо и громко проговаривая слова.

Казалось, мхар был обречен. Но он вывернулся, сталкивая с себя демоницу. Припав на лапы, та зашипела, обращая ужасное лицо к первосвященнику.

— В жертву, — встрепенулся тот. — Принесите его в жертву!

Кэух поднялась, раскачиваясь на узловатых кривых ногах, прошла к колодцу, и нырнула в зловонное свое жилище.

— Жертву, — дрожа, повторил Кхорх.

Прислужники поспешили к Назначенному, но на помощь ему бросился освободившийся от пелен Креламет. Завязалась короткая, отчаянная драка.

— Стойте! — крикнул вдруг верховный жрец.

— В чем дело? — сквозь стиснутые зубы выдавил первосвященник, с пылавшим от гнева лицом, оборачиваясь к достопочтенному.

Сидмаса поволокли к алтарю, а друга его угомонили, стянув ему руки покрывалом и приставив пику к груди. Отчаянный бунт был подавлен.

— Оставь мальчишку, — сбрасывая с головы капюшон, проговорил верховный жрец.

— Одрух? — взглянув на него, выдохнул ошарашенный Креламет.

— С чего это? — едко поинтересовался Кхорх.

— Я ни о чем тебя не просил, владыка, и никогда не попрошу, но сделай мне этот маленький подарок, — бывший зммелов с покорным видом припал к ногам господина.

— Одрух... — не веря своим глазам, повторил сын сотника, — предатель...

В глазах Кхорха мелькнула тень интереса:

— У тебя, видимо, есть причина, раз ты осмелился просить меня за это жалкое отродье?

— Я любил его мать, — ответил достопочтенный.

Сидмас у алтаря крикнул, хрипло, коротко и страшно. Двум прислужникам едва удалось удержать его. Он впервые видел человека, который оскорбил его семью, сделав несчастным отца. И этого человека тайно оплакивала мать, считая погибшим! Это он теперь служил Кхорху! Кхорху, которого поклялся убить когда-то!

— Ого! — первосвященник расплылся в скабрезной улыбочке.

— Он сын правителя Астемана, — добавил верховный жрец, — и может быть нам полезен.

— Отпустите его! — Обернувшись, Кхорх окинул Сидмаса удовлетворенным взглядом. — В темницу! А этого, — кивнул он на Креламета, — в жертву!

* * *

— Я сам! — сын сотника оттолкнул прислужника и прошел к алтарю. Взглянув на Лемаис, стоящую на коленях по другую сторону жертвенника, проговорил тихо: — Не плачь обо мне. Когда-нибудь мы обязательно встретимся.

Она зажмурилась, чтобы не видеть ни его спокойного лица, ни того, что должны с ним сделать дальше.

Криво усмехаясь, Кхорх взял пику наперевес.

— Оставь эту затею, сынок, — раздался позади него голос Матенаис, и сама она прошла к колодцу, доставая из-за пояса золотой диск. — Или слова Фархуса исполнятся, и твоя Каэлис в очередной раз познает ярость Тохуса.

Она протянула амулет изумленному Креламету и посмотрела в посеревшее лицо своего мальчика.

— Ты не сильнее той, что подарила тебе жизнь, — она сняла с груди цепочку с жертвенным ножом, и крепко взявшись за рукоятку, прижала острие к своей шее. — Хочешь проверить? Моя рука не дрогнет, и ты останешься совсем один, без Каэлис и без... меня.

Первосвященник резким жестом остановил Одруха, сделавшего движение в ее строну.

— Нет! Нет. Пусть сделают это, Равл-Ат. Отойдите! Отойдите все от алтаря!

Ему подчинились. У колодца остались только жрица и сын сотника. Не тратя понапрасну время, Креламет занес над пропастью засветившуюся сигиллу и стал читать молитву духу Огня.

Едва прозвучали последние слова, как из колодца стремглав выскочила укрывшаяся там тварь, а вслед за ней вырвались рыжие огненные всполохи. Достав до сводов, они смирились и опали. Пылающие язычки, став прозрачно голубыми, лизнули края каменной шахты. Из недр послышался протяжный стон, будто кто-то огромный очнулся от долгого-долгого сна. Дрожь сотрясла пещеру так, что затрещали и осыпались пылью своды. Статуя божества покрылась трещинами, потухли огненные глаза. Затем все стихло, и только гулко звучали редкие подземные удары.

Все замерли, даже притихшее у статуи существо, не сводившее почерневших и блестящих глаз с горящего колодца. Но вот оно вздрогнуло, переведя дикий взгляд на свои лапы — они становились прозрачными, словно зеркальными, и в них отражались огненные всполохи.

Кэух взвизгнула.

Эхом отозвался Кхорх, вдруг тоже став, как тонкий сосуд из стекла, наполненный огнем. А вскоре каждый из присутствующих в пещере с изумлением увидел себя таким.

С новой силой взвыло существо и, рухнув к ногам статуи, заметалось по каменным плитам, изнывая от боли, что терзала ее земное тело и мучила душу.

Первосвященник упал на колени, закрыв руками голову и вонзаясь зубами в одежду. Скрючившись на полу, тихо заплакала Матенаис...

Но священный огонь действовал так не на всех. Многие заулыбались, любуясь постигшим их явлением. Чем чище был человек, чем меньше покорился духу злобной Кэух, тем более приятные чувства овладевали им. И каждый оставался занятым только собой, не слыша криков демоницы и жалобных воплей Кхорха. Лемаис восторженно целовала себе руки, смеялся Креламет, плакали от радости невиллы. Даже прислужники побросали пики, зачарованные этой странной метаморфозой.

Запрокинув голову, Одрух силился избавиться от вторгшегося в него неземного пламени и, преодолевая разлитую по жилам боль, начал выкрикивать заграждающее заклинание Орх.

Пламя, а вслед за ним и свечение внутри людей исчезли.

— Ты глуп, глуп и бессилен, мхар! — прохрипел первосвященник, слизывая кровь с обкусанных губ. — Тохуса не может поднять каждый желающий. Его не пробудил бы даже ваш паршивый Бамин-Ат! Итак, представление окончено?

Он поднялся, пошатываясь, подошел к растерянному Креламету и растянул губы в широкой улыбке:

— Ничего, когда-нибудь у тебя обязательно получится. Ты встретишься с Лемаис и вызовешь Тохуса.

Голос первосвященника был тягучим и успокаивающим и мхар лишь на мгновение внял ему, поверив в искренность этих слов.

В черных глазах не мелькнуло ни тени угрозы, когда жреческий нож, обжигая, вошел в живую плоть.

Креламет даже не понял, что произошло; Кхорх продолжал смотреть ему в глаза и улыбаться. А потом, сквозь нарастающий шум до мхара донеслись слова господина Улхура:

— Прими последнюю жертву, Кэух...

* * *

Она из последних сил цеплялась за длинные наросты на спине хеписахафа и плакала. Уже было неважно, доберется ли ящер до верха отвесной скалы. Все стало лишним. Утешала только мысль, что они все-таки сорвутся...

Удушающая боль ворочалась внутри, не находя выхода в слезах. Да и сколько должно их пролиться, чтобы Лемаис могла хоть на мгновение забыть того, что Лахвара больше нет? Она не хотела думать о том, что будет дальше, там, на верху, если они все-таки доползут.

Прижавшись к жесткой спине ящера, невилла видела, сколько усилий прилагал он, подтягивая грузное тело, напрягая мощные, жилистые лапы, с жутковатым звуком скребущие длинными когтями о камни. Наверное, это было нужно ему. А, значит, и ей. Только, она забыла — зачем...

Душа ее осталась там, в темной пещере Горона с ужасной статуей, которая будет вечно охранять мхара, лишенного жизни именем демонического существа. Значит и сама Лемаис осталась там. И уже не знала, жива ли она...

Хеписахаф справился. Последним отчаянным усилием он бросился с каменного выступа на мост и удержался, едва не сорвавшись в пропасть с туманом над далеким Хеллом.

Настал уже его час. Над кутавшейся в сумрак землей взошла полная луна.

А человек и ящер спешили поскорее покинуть это место. Покинуть и забыть. Надеясь, что навсегда...

ЧАСТЬ ВТОРАЯ СУДЬБА МААКОРА

ГЛАВА 14

Кхорх волновался, но не признался бы в этом даже себе самому.

Тот главный день минул, закончившись совсем не так, как предполагалось. Совсем не так. И владыка Улхура не мог забыть его, оставить в прошлом, чтобы продолжить свободно двигаться вперед и не тащить за собой этот груз. Слишком важными и почти невероятными оказались события, произошедшие тогда; слишком явственный и болезненный отпечаток наложили они на дальнейшую жизнь первосвященника.

А ведь прошло уже достаточно времени...

Но и теперь, спустя два лунных цикла, он помнил церемонию до мельчайших подробностей. Особенно неприятным стало для Кхорха глубокое и ясное понимание того, что мать предпочла никчемную жизнь какой-то девчонки интересам своего единственного сына.

Тогда, казалось, боги удачи смилостивились над ним, и проклятая сигилла разбилась, но непроницаемый мрак покрыл Горон и первосвященник ощутил присутствие хеписахафа в пещере. Этот гад, излучая ни с чем несравнимые бесовские флюиды, кого-то искал в кромешной тьме. И нашел. Кхорх понял это, когда зажглись факелы, а затем и огни в чашах у алтаря. Одна из невилл исчезла! Он догадался, едва взглянув на мать, что та приложила руку к этому досадному происшествию.

Но он простил. Как всегда.

Матенаис оставалась тем самым значимым человеком, ради которого Кхорх упрямо шел к намеченной цели.

А какими же они были, эти его устремления?

Ахвэм. Самой главной мечтой Кхорха оставался дивный город на реке Анхе. И пока не откроются перед владыкой Улхура Жемчужные врата главного града маакорского — он не остановится.

Сейчас как никогда ранее первосвященник чувствовал благодарность к Равл-Ату, оставившему в живых Сидмаса. Кхорх навещал плененного мхара ежедневно, заставляя подробно рассказывать не только о предмете своих чаяний, но и об обитателях самого притягательного места на земле. И, нужно заметить, первосвященнику пришлось весьма постараться, чтобы узник поддался. Сколько угроз прозвучало, сколько просьб и просто слов, чтобы бывший горец Фархус, наконец, вспомнил, что родился сыном правителя. А вернув себе прошлое, ему неминуемо захотелось оживить его хотя бы в памяти. И враг, и мучитель Сидмаса добился своего — тот заговорил! Но постепенно, сам того не желая, Кхорх стал заложником этих бесед, а узник сырых и страшных подземелий — важной персоной в его будущем и настоящем.

Теперь первосвященник многое знал и об Ахвэме и о семье Астемана. Смутные персонажи, прежде похожие на рисунки, оставленные на песке, теперь приобретали краски и объем, если не становились живыми, являясь иногда во сне впечатлительному властелину Улхура. Мхарский град и раньше грезился ему, но, описанный Сидмасом, стал мучить и наяву. Красивая и благочестивая Ла-Тима, радеющий за народ владыка из рода Ва-Лерагов, прелестная и пылкая Наэла. Все они с некоторых пор обрели плоть, их помыслы и поступки казались более понятными Кхорху. И ему все сильнее не терпелось вторгнуться в их жизнь, стать господином их судеб. Он с большим жаром жаждал приблизить свою грезу.

Зачем?

Кхорх завидовал им, вновь ощущая себя убогим, лишенным всего мальчишкой, что даже в родном доме не мог остаться в безопасности. И былое так тесно переплеталось с этими людьми, что первосвященник не мыслил без них своего будущего. И пусть о маленьком Кхорхе он желал забыть навсегда, но те, что тяготели некогда над его судьбой, теперь обязаны были получить сполна!

А вот ошибок больше совершать не следовало.

Поэтому нужно было отыскать пропавшую сигиллу. Странно, что невилла прихватила ее с собой. Жадная и глупая девчонка! Первосвященник жаждал вернуть ее. Их обоих.

И поэтому нервничал теперь.

Человек, которому он все больше доверял, прислал благоприятную весточку, обещая возвратиться с достойным трофеем. Значит, злополучный амулет вновь окажется в руках Кхорха, и уж на этот раз верный раб Кэух не оплошает. Его божество не должно подвергаться опасности. Даже малейшей. Иначе...

Первосвященник уже достаточно наказан за то, что позволил мхарам принести сигиллу в Улхур: Арахн безмолвствовал. Да, Кэух преобразилась в инкуба, но преданные служители не имели счастья не только лицезреть его, но даже слышать! Вот так началась новая веха. Правда, оставалась робкая надежда, что все еще можно исправить.

Сердце Кхорха дрогнуло, когда без стука вошел в покои человек в черном плаще.

— Равл-Ат?

— Да, мой господин.

Уверенно ступая, верховный жрец прошел к первосвященнику и склонился с почтением. Теперь он всегда был таким — убежденным в своей правоте, знающим истину, которая скрывает лицо лишь от кого-то другого, не от него. Это пугало и притягивало одновременно. И чем более настораживало, тем сильнее манило.

— Ты добыл то, что искал, достопочтенный?

— Мне посчастливилось найти беглянку, — ответствовал Равл-Ат с удовольствием. — И нужно заметить, она с достоинством приняла свою судьбу.

* * *

... Сколько раз он видел это? Дикий край, опасные кручи; дымка над величавыми сопками; зеленые долины, зажатые меж нагромождений антрацитовых скал; пронзительная лазурь неба, и воздух — чистый и сладкий — им так блаженно дышится. Здесь хочется стать равным богу и до конца познать тишину и величие, нечто, живущее в таинственной близости к небу; или стать птицей, чтобы увидеть все великолепие, созданное Великим, чей дух нисходил в эту земную обитель.

Впервые Равл-Ат прошел через перевал Гефрека, чтобы найти маленькое племя, живущее за горной грядой. Потом, тяжело раненый, видел Врата Кифры в горячечном бреду. Мир лишь ненадолго приобретал свой законченный, задуманный и исполненный творцом вид. Тогда в горячке жрец Эморх чаще всего оставался погруженным в юдоль тоски и плача, где жил страх и все то, что служит ему. Посланник правителя был разбит, уничтожен, сломлен. Пути назад просто не существовало. И он желал только одного — забвения. И для себя и для прошлого...

А теперь...

Теперь Равл-Ат, ненадолго ставший Одрухом, должен служить тому, кто дал ему новую жизнь. Горная страна, некогда принявшая его, погибшего и возрожденного, казалась сейчас не столь прекрасной, и дух извечного совершенства больше не озарял небесным светом эти края.

Жрец Кэух чувствовал присутствие того, кого искал, за кем пришел на землю диких рабисов. Незримые нити проклятья тянулись к хеписахафу, посмевшему забрать то, что ему не принадлежало...

Он вовремя нагнал их, потому что шел по следу. Они не скрывались. И Равл-Ат остро ощущал страх девушки и мятущийся ужас зверя, знающего, что ему никогда не уйти от возмездия. Кара демона уже разрушала его земное тело, разъедала губительным зельем ненависти душу.

Но то, что произошло в тот ясный, пронизанный чистейшим светом день стало не просто удачным совпадение. Нет, то было завершение действа, похожего на противостояние одной силы силе другой. Круг замкнулся...

Наэла, ставшая еще одним звеном в этой истории, отыскала беглецов. Их встреча тоже была предопределена и так же неминуема, как и тщетность усилий мальчишек, посмевших бросить вызов неоспоримому превосходству обитателя бездны.

Что собирались предпринять оставшаяся в живых невилла? Равл-Ат мог только предполагать.

Он приблизился незаметно. Девушки сидели рядышком над обрывом и негромко переговаривались. Перед ними простиралось бледно-сизое пространство с контурами паривших в невесомости гор. Жрец уловил и тлеющую в душе Лемаис долгожданную надежду на освобождение, и тайное страдание новой подруги невиллы. Ее глубоко спрятанная и черная боль коснулась его души и обожгла лишь на краткий миг. Равл-Ат заставил себя не думать об этом.

— Жаль нарушать вашу идиллию, — проговорил он и с улыбкой встретил испуганно-вопрошающие взгляды обернувшихся к нему девушек.

Наэла вскочила. Невилла, напротив, будто обратилась в статую, и лишь в глазах плескался все тот же страх. Она не станет противиться его воле. Это он знал.

— Где Хепи-Сах? — грубо спросил жрец.

— Кто? — переспросила мхарка, всматриваясь в него так, словно надеясь прочесть ответ на лице нечаянного гостя.

— Ваш ручной дракон! — теряя терпение, крикнул он и вдруг ощутил давление.

Тварь кралась за его спиной. Может быть, хеписахаф тоже следил за ним?

Равл-Ат напрягся.

— Спокойно, Хоруг, — проговорил он как можно ровнее.

Что стоило этому полу-ящеру убить своего врага? Ничего. Но он медлил.

Поэтому жрецу хватило времени осторожно и совсем незаметно извлечь из-за пояса бесценный дар Кхорха. Стремительно, до ломоты в затылке, Равл-Ат развернулся к ящеру и выставил перед собой жезл с искрящимся лунным камнем.

Хеписахаф отпрянул, зашипев.

— Больно? — рявкнул достопочтенный.

— Не надо, Хоруг! — очнулась Лемаис. — Что тебе нужно, Одрух? — обратилась она к жрецу.

— Вот это уже другой разговор, — усмехнулся Равл-Ат, опуская жезл и поворачиваясь к девушкам. — Отдайте сигиллу и я уйду.

— Сигиллу? — переспросила невилла нервно.

Жрец вновь заметил мелькнувший в ее глазах испуг.

— Не пытайся обмануть меня, девочка, — хмыкнул он. — Это не твоя стихия. Просто отдай мне осколки маакорского диска и я обещаю, что никого из вас не трону.

— Почему ты думаешь, что это находится у нас? — пришла на помощь невилле Наэла.

Равл-Ат с подчеркнутой неприязнью осмотрел мхарку.

— Ведь ты сама пришла за амулетом, не правда ли? Довольно, я устал продолжать эту бессмысленную игру. Сигиллу! — он протянул руку, намеренно выбрав недавнюю служительницу Кэух, но продолжая грозно смотреть в глаза ее подруге. — Зачем ты здесь? Спасти сына Астемана или его неудачливого дружка? — Ему без усилий удавалось получать ответы, следя за тем, как меняется взгляд и выражение красивого личика мхарки.

— Ты же понимаешь, что нам незачем теперь подчинятся тебе, Одрух, — напряженно выговорила невилла. — Что готов предложить взамен раб Кхорха?

Равл-Ат с деланным изумлением перевел на девушку округлившиеся глаза:

— Ставишь мне условия, деточка?

Против ожиданий жреца, она не испугалась и выдержала его взгляд.

Он усмехнулся:

— Чего же вы хотите?

— Увидеть Сидмаса, — подхватила Наэла и трепет в ее голосе горечью отозвался в душе достопочтенного. — Отдай ему амулет, Лемаис, — без колебаний потребовала она.

Та молча протянула жрецу завернутые в кусок материи осколки разбитой демоницей священной сигиллы.

— Старый дуралей Бамин-Ат отправил достойного борца на выручку нашим прекрасным ахвэмским героям! — добавил Равл-Ат, радуясь и сожалея одновременно, что так легко достиг успеха. Он ликовал, но где-то на самом донышке души горело давней болью. Так вот до чего опустился правитель Маакора! Как слаб и ничтожен оказался этот противник, поставивший под удар самое дорогое, что оставила ему судьба. Как низко пал он в глазах давнего соперника, отдав на поругание подругу своего сына. Ну что же, Равл-Ат примет этот подарок. Мхарка теперь была куда важнее, чем беглая невилла. Правда, отпустить девчонку, принесшую столько хлопот, он не мог. Лемаис внушала страх, смешанный с горечью только лишь тем, что являлась одной из немногих, кто знал его Одрухом. Пока невилла ходила по этой земле, нося в себе память о нем прежнем — слабом, грешном, предавшем — Равл-Ат оставался таким в собственных глазах.

Он поздно почувствовал движение за спиной, совсем некстати расслабившись. И уже поворачиваясь и вскидывая в защите жезл, увидел прямо перед собой зубастую пасть хеписахафа. Защищая лицо, жрец успел выставить локоть и повалился, опрокинутый тяжеленным телом.

Ослепительные голубые разряды ударили в яростно хрипящего ящера, вцепившегося в руку Равл-Ата. Хрустнули кости. Хеписахафа отбросило мощным ударом вспышки кариатита. Переливаясь огненными всполохами, разошлась волна. Она накрыла сбитых с ног девушек и взревевшего улхурского гада, обращая последнего в каменное изваяние.

Дико закричал Равл-Ат в минутном помешательстве глядя на обрубок собственной кисти. Его левую руку проглотил бесовский змей вместе с треклятым амулетом.

— Нет, — выдохнул жрец, отбрасывая жезл и лихорадочно срывая с себя плащ. — Меня так просто не возьмешь.

Он старательно и туго перетянул культю, сосредоточенно и мрачно читая над изуродованной рукой заклинание на древнем аксуменском. Его прежних знаний хватило на то, чтобы оказать себе помощь и не вовсе не было кощунством то, что предавший служитель вновь взывал к своей богине.

Наэла с трудом могла понять его слова. Она уже пришла в себя после встряски и странного воздействия вспышки. И теперь с невольным уважением смотрела на человека, столь сильного духом.

— Надо бежать, — вывел ее из прострации слабый голосок невиллы. — Пока он не вспомнил о нас, слышишь?

— Да, — Наэла поднялась.

— Стоять! — Движение ее не осталось не замеченным, и Равл-Ат хмуро взглянул на девушку. — Куда собрались?

— Ты должен отпустить Лемаис, как и обещал, — твердо произнесла мхарка.

— Неужто? — фыркнул жрец. — Свобода — взамен на амулет, таков был договор. Я ничего не путаю?

— Сигилла внутри ящера! — возмутилась Наэла и добавила чуть спокойнее: — Это ли не самый надежный тайник? Но ты можешь разбить камень и вернуть амулет.

— Копаться в окаменевших внутренностях, — пробормотал достопочтенный, — сомнительное удовольствие. Ты права, в ящере сигилла также безопасна, как эти маленькие плоские камушки под моими ногами.

— Тогда, пусть она уйдет, — кивнула мхарка на служительницу Кэух. — А я сдержу слово и отправлюсь с тобой в Улхур.

— Хорошо, — он взглянул на Лемаис с прежним добродушием стража невилл и улыбнулся. — Пусть идет, — и, подобрав жезл, заботливо осмотрел его и спрятал за пояс. Потом поднялся:

— Нам пора.

Наэла вдруг растерялась, осознав, наконец, что именно сейчас ей предстоит проститься с девушкой, которая стала такой близкой, почти родной; с той, что провела рядом с Сидмасом множество непростых дней, деля тревоги и тяготы. И эти хрупкие нити, связавшие их, должны именно сейчас порваться навсегда. Да, уже навсегда. Они расстанутся, и каждая пойдет своей дорогой. Дочь Улха вернется в племя. А она, наследница Маакора, уйдет с человеком, по чьей вине ее Сидмас томился в подземельях.

— Прощай, — сдерживая подступившие слезы, проговорила Наэла, протягивая руки растерявшейся невилле.

— Прощай, — Лемаис, спохватившись, бросилась к ней и крепко обняла, зашептав что-то горячо и непонятно.

А Равл-Ат, вдруг преисполнившись благородства, деликатно помалкивал, отвернувшись и давая им возможность попрощаться.

— Я готова, — наконец, произнесла Наэла, отпуская невиллу.

— Поклонись за меня родным берегам, — обратился к Лемаис достопочтенный и подошел к доверчиво взглянувшей на него девушке.

Мягкая улыбка тронула ее губы и искра радости мелькнула в серых глазах.

— Прощай, Лемаис, — Равл-Ат привлек ее к себе.

Наэла видела, как жрец обнял невиллу. И отпустил. Потом медленно повернулся...

Она вскрикнула — перед ней предстал истинный служитель Кэух. Он криво и жутко улыбался, сжимая в руке окровавленный нож.

— Ну, вот теперь пошли, девочка моя...

ГЛАВА 15

Над землей висело свинцовое небо с грязно-белой каймой. С ее краев осыпались мелкие льдинки и укрывали долину, зажатую между глыбами отвесных скал, едва-едва припорошенных белым.

Человек остановился над обрывом и окинул взглядом лежащую перед ним землю, что издревле принадлежала крылатым рабисам. Пустая земля, страшная.

Он оглянулся, привлеченный шуршанием и увидел, как с каменной спины хеписахафа сполз пласт влажного снега.

Нахмурив черные, сросшиеся у переносицы брови, человек подошел к продолговатому бугорку. Наклонившись, рванул за край материю и открыл мертвое тело. Тревожно осмотрев покойницу, человек опустился на колени, потом осторожно дотронулся до лица девушки.

Она как будто спала. И только матовая бледность кожи подтверждала обратное.

"Мертва", — легко вздыхал несмелый ветерок, касаясь ее холодных губ.

"Мертва", — шептали, кружась, снежинки. Они опускались на прекрасное лицо и не таяли.

— Как ты похожа на мою Каэлис, — прошептал человек и поднялся, не отрывая от девушки горящего взгляда. — Поэтому достойна вернуться на землю.

Он поднял руки, запрокинув голову и вперил в небеса закипающий чернотой взор.

— Я призываю вас, духи великой тьмы...

Слова его утонули в вое сорвавшегося бурана. А мятущаяся и плотная снежная завеса заслонила темную фигуру в плаще...

* * *

У алтаря горели жертвенные огни и сладко пахло благовониями. Заунывно пели служки, стоявшие за высоким помостом с жертвенником. Босые, в просторных светлых балахонах до пят, они мерзли в пустом и холодном помещении, от чего пение их становилось еще тоскливее.

В этот ранний час в Верхнем храме Арахна все было готово к коронации первого царя Улхура. Еще не взошло солнце, а шестеро жрецов уже вознесли молитвы Темному и окропили свежей кровью аналой с алтарем.

Днем алтарная зала опустела, и горячий воздух согрел ее, наполнив тонким ароматом цветущей пустыни Хасы.

Главная церемония началась с восходом луны. В Алтарной стал собираться народ. Кроме арахнидов из самого Улхура в подземелья пришли улхурцы с побережья. Они немного стеснялись своих шкур и бус из звериных клыков, а еще дивились тому, как преобразились их сородичи. Как много изменилось за такое короткое время! Теперь это был другой народ, со своим городом, с новыми законами и первым царем. Их братья по крови даже именовали себя по-другому: арахниды, и с некоторым пренебрежением посматривали на гостей.

Поклониться новому владыке явились эверцы, ягмары и кифрийцы. Первые вели себя по свойски, вспоминая былые заслуги. Элан горного Казуима Влах свободно расхаживал по храму, не стесняясь, громко выражал восхищение здешним красотам и стучал об пол кончиком огромных ножен. Ягмары дичились, но понимали, что "ухватили судьбу за хвост" и скоро станут свидетелями падения глубоко ненавистных мхаров. Присутствие кифрийцев никого не удивило. Многие уже знали, что в Дэфу — первом городе детей Песка, посажен был первый царек, который успел заключить с Кхорхом мир, ввергнув свой и без того бедный народ в вечную кабалу.

— Слышал, кифрийский царь идет походом на северные племена пустынных людей, — блестя черными глазами, проговорил элан знатному арахниду. — Они издревле водили дружбу с халтами, а Кхорх имеет зуб на степняков.

Влах надеялся участвовать в скором походе и решил поговорить о нем с одним из приближенных первосвященника.

— Пустынники те же кифрийцы, — заметил его собеседник, взглянув на хозяина казуимских гор с открытой завистью.

Тот знал, что выглядит великолепно. Его плащ с золотой отделкой был сочно-синего цвета, тонко-струящийся, а в Улхуре еще не научились ткать таких полотен.

— Так Кхорх идет? — поглаживая окладистую седую бородку, прямо спросил элан.

— Да, на Маакор, — все еще завороженный чудным плащом, отозвался арахнид.

Эверец поморщился и решил сменить тему:

— Вождь ягмаров сам пришел или его пригласили?

Болотные люди считались давними врагами детей Маакора. Вместо городов у них были болота да леса. Довольствуясь жалкими хижинами и поклоняясь духам лесов, ягмары хранили в душах обиду на мхаров, ведь те все дальше вытесняли их к непроходимым топям, проклятым богами. Считая Анху своей рекой, ягмары не единожды совершали попытки вернуть себе благодатные земли, что когда-то принадлежали их предкам. И пусть попытки эти не приносили желаемого результата — злоба болотных людей лишь укреплялась. Кхорх не мог не воспользоваться давней враждой. Подкупив их вождей, он сумел объединить враждующие друг с другом племена.

— Ягмары? — встрепенулся арахнид. — Они-то и обещали нам поддержку.

— Вот как? — Влах задумался, уязвленный тем, что господин Сельфура не поделился с ним своими планами. "Маакор? — озадаченно размышлял он. — Для чего арахнидам, еще не окрепшим, лезть на такого сильного врага? Кхорх, похоже, малость умишком тронулся, если вознамерился одолеть мхаров. Даже с моей помощью ему не опрокинуть великую державу. Да и давняя дружба с корнуотами и антигусами кое-чего стоит. Численностью Астемана не взять. Видно, порабощение Кифры так вскружило мальчишке голову, что он теперь готов поставить ее на кон".

А между тем, в зале появился первосвященник и подданные вместе с гостями низко поклонились ему.

Кхорх неторопливо прошел к трону, и, взойдя на помост под балдахином, поприветствовал собравшихся.

Церемония началась.

Открылись западные врата, пропуская жрецов и человека, укрытого с головой пурпурным покрывалом. Служители читали молитвы, медленно приближаясь к трону Кхорха. Сам он спустился с помоста и подошел к предалтарному столику, на котором лежали регалии власти.

Служители Арахна смолкли, достигнув магических знаков на полу вокруг амвона. Человек в пурпуре, войдя в круг, преклонил колени перед первосвященником и тот сбросил с него покрывало.

— Приведите жертву! — воскликнул один из жрецов и перешел к алтарю.

Другие последовали за ним и окружили жертвенник. Лица их, по закону жрецов были скрыты капюшонами черных плащей. Каждый из служителей держал в руке длинный и узкий нож их обсидиана.

Нагую жертву вывели через северные врата. На этот раз дарованной Арахну оказалась молодая улхурка. Она была одурманена и передвигалась, словно во сне. Глаза жертвы стягивала черная повязка. За девушкой шла Матенаис, одетая в алое платье с длинным шлейфом, что волочился за ней подобием пышного хвоста. Распущенные волосы жрицы украшали живые нимфеи. Она держалась величественно и только глаза, лишенные блеска, выдавали ее напряжение.

Жертву подвели к алтарному камню и уложили на него, связав цепями. Один из служителей открыл колодец, при этом алтарь, сдвинувшись и приподнявшись, медленно повернулся, заняв вертикальное положение. Девушка повисла над пропастью на медных путах. После этого каждый из жрецов сделал на груди подаренной богу по неглубокому надрезу, а Матенаис собрала кровь в маленькую золотую чашу и преподнесла ее первосвященнику.

— Да свершится! — провозгласил тот и, окунув пальцы в кровь, начертал ею на лбу коленопреклоненного человека знак Арахна — круг с вписанной в него литерой "А".

— Свершится! — подхватили служители.

— Именем Темного, — растягивая слова, снова заговорил Кхорх, — нарекается тебе, Равл-Ат, верховный служитель Кэух, новое имя — Ксархс.

Тот поцеловал руку своего господина и чуть склонил голову. Первосвященник возложил на него золотой венец, при этом пристально всматривался, словно пытался распознать, что чувствует тот, кого он так щедро одаривал сейчас. А что же Равл-Ат?

Он знал, что в его глазах ничего не отражалось, ничего. Он оставался равнодушным, все меньше понимая, отчего черная тоска сжимает его сердце. Почему именно сейчас вспомнился тот далекий день, когда он, совсем еще молодой, получил сан жреца Эморх. Вспомнилось то счастливое, возвышенное, ликующее состояние, что пришло к нему, когда верховный служитель повесил на его грудь сердоликовый амулет со знаками жрецов Златокрылой богини. А сама она, как живая нежно улыбалась и, благословляя, протягивала ему хрупкие руки. Ему вспомнилось, как тихо и светло было в храме, как ровно и сильно горел огонь на алтаре, а за колоннами складно пели младшие служки. Жалел ли он о том времени? Казалось, что нет. Ведь его невозможно было вернуть. Как невозможно войти в святую обитель тому, кто сам пролил на черный алтарь человеческую кровь.

— Провозглашаю тебя, Ксархс, первым царем Улхура и господином Сельфура! — первосвященник передал ему скипетр и повесил на грудь тяжелую и холодную золотую цепь с чеканным орденом, где был изображен знак Арахна. — Поклонитесь новому владыке!

Все, кто был в зале, опустились на колени. Служки за жертвенником снова запели, теперь торжественно и складно.

А когда Ксархс поднялся, мерзкий и раскатистый рев огласил храм. Вырвавшийся из недр колодца зловонный поток ветра, мгновенно загасил свечи и огни в чашах.

В кромешной темноте люди боялись шелохнуться, вслушиваясь в шелестящие и пугающие звуки, исходившие от алтаря.

Звякнули цепи. Вскрикнула жертва. И торжествующие, полные дикого блаженства, продолжительные и захлебывающиеся рыки заглушили жалобные стоны девушки...

Все смолкло.

Сам собой вспыхнул предалтарный огонь, освещая истерзанную, едва живую улхурку, висящую на окровавленных цепях.

— Арахн принял первую деву! — радостно воскликнул Кхорх. — Слышите? Наш бог только что благословил арахнидов! — он протянул руки в сторону алтаря и, верно не зная чем еще выразить благодарность и восторг, упал на колени...

* * *

Он не мог отказать себе в удовольствии поделиться этим известием с узником шестого уровня. Чувство восторга распирало его и, не находя себе места, Кхорх спустился в подземелья. Он не взял провожатых и, прихватив только факел и узелок с угощением, отправился к Сидмасу.

Внизу было темно и душно. Уже на лестницах пятого уровня Кхорха встретила привычная мертвая тишина, и вновь пришло знакомое ощущение тревоги. Он дурно чувствовал себя в закрытых пространствах. Земля давила на него. И только в храме, на поверхности, первосвященник мог успокоиться и не рисовать чудовищных картин, представляя, как рушатся своды Улхура. Но чем больше проходило времени, тем чаще появлялись навязчивые страхи и видения.

Сейчас Кхорх не думал об этом. Он спешил увидеть человека, который с некоторых пор стал хранителем всех тайн и чаяний повелителя Сельфура.

Минуя пустые коридоры, первосвященник снова вообразил, как появятся в них новые обитатели — истинные сыны Арахна. И сердце его возликовало. Скоро исполнится еще одна мечта маленького Кхорха! У него появятся свои преданные и надежные воины. Как ни стремился теперешний владыка Улхура забыть, вытравить из сердца воспоминания о прошлом, в такие моменты оно само напоминало о себе, и черноглазый подросток неотвязно шептал ему: "я здесь, я все помню, и нет такой силы, что даст мне успокоения".

Дойдя до нужного места, Кхорх открыл потайную дверь. Опасаясь предательства, он сам выбрал одно из помещений и отправил туда пленника. В тайне от матери...

Не то, чтобы его отношения к Матенаис изменились. Нет, она все так же оставалась главным человеком в его жизни, но бегство невиллы ему не удавалось забыть. А Сидмаса он не с кем делить не намеревался.

— Эй, — позвал первосвященник тихо. — Ты слышишь меня?

За стеной с небольшим окошком с решеткой послышался слабый шорох.

— Живой? — Кхорх счастливо засмеялся и, пристроив факел в держатель, заглянул в темноту закрытой комнатушки и с наслаждением вдохнул резкий запах грязного тела и человеческих испражнений. Он любил эту вонь. Она подтверждала те страдания, что испытывал его драгоценный враг.

— Пусть будет жизнь твоя долгой, — проговорил Кхорх ласково и негромко смеясь, развязал узелок с едой и питьем. — И чтобы ты чувствовал мою заботу, я принес тебе гостинчик, Сидмас.

Улыбаясь, он поставил перед решеткой окна кувшинчик с водой и выложил на лепешку еще теплые кусочки мяса:

— Угощайся...

Через какое-то время между прутьев просунулась грязная худая руки, быстро ухватила узкий сосуд и исчезла в темноте. За кувшином последовало и все остальное...

Это была самая веселая забава Кхорха — видеть и знать, как борется гордость мхара с голодом, который каждый раз оказывался сильнее сына маакорского правителя.

— А теперь — поговорим?

Он дождался, пока в бледном проеме стены снова проступят смутные черты бородатого человека с затравленными и блестящими глазами.

— Скучал без меня?

Сидмас одичал и редко отвечал членораздельно. Это произошло так быстро и легко, разочаровав первосвященника. Он надеялся, что осознание своего плачевного положения усугубит мучения презренного мхара. Но мог ли страдать безумец?

Правда, временами Кхорху все же казалось, что хитрец пытается водить за нос мучителя, и вот тогда первосвященник до конца осознавал, что эта тонкая игра, затеянная противником, ему безумно приятна.

— Сегодня я венчал на царство Равл-Ата, слышишь? — приближая лицо к заветному оконцу, начал Кхорх, решив оставить напоследок то важное, что пело в его душе. — Теперь у этой земли есть истинный царь, понимаешь?

Сидмас отступил в темень и первосвященник не успел разглядеть выражение его горящих глаз.

— Ты веришь, что союз Трех царей не допустит появления Сельфура, Сидмас? Апикона уже нет. Он рухнул. В тот самый момент, когда родился Иктус.

Из густого сумрака до Кхорха донесся не то вздох, не то стон, и он воодушевился, в который раз убеждаясь в ясности ума пленника.

— А знаешь, что я решил, — продолжил Кхорх доверительно. — Я не трону Маакор, пока не уничтожу его союзников. Пусть его владыка дрожат от ужаса, ожидая моего удара. Эту блестящую мысль подал мне наш новый царь, ну, ты его знаешь — твой дружок Одрух и любовник Ла-Тимы, преподобный Равл-Ат. Ты сам мне рассказывал о матери, помнишь, Сидмас? Наверное, помнишь. Хотя, теперь об этом сложно судить. И мне все больше кажется, что ты рехнулся. Жаль, искренне жаль, мой друг...

Я так любил слушать твои воспоминания, всегда такие яркие, всегда окрашенные глубоким чувством. Ты рисовал чудеснейшие картины. Помнишь? То расстилалась передо мной величественная река, и невиданной красоты город отражался в ее спокойных водах. То видел я чарующие черты заботливой матери и достойнейшей супруги великого Астемана. То волновала мою холодную кровь тайная любовь ахвэмской госпожи и жреца Златокрылой богини. То вдруг я живо представлял твое беззаботное детство, мой друг. И вот уже ущербная луна снова стала огромной и блещет серебром, не в силах подняться до середины ночного неба. И что же слышу я из мрачной и зловонной тишины жилища узника, который почитал когда-то лунную богиню Хепес? Лишь редкое звериное рычание и грозное сопение? Куда же делся словоохотливый сын маакорского властелина? Не знаешь, Сидмас? Так грустно. А как хотел бы я передать тебе всю красоту сегодняшней церемонии, рассказать, как хорош был новый царь, как завидовали ему гости. Все они — чумазые кифрийцы, напыщенные эверцы, дикие ягмары...

Ты, знаешь, Сидмас, мне вдруг захотелось развлечь тебя, — Кхорх присел возле стены. — Я вспомнил сейчас Витегора из сказителей и его легенду о ягмарах. Не ты ли говорил, как красивы ваши легенды? Послушай, я тоже знаю одну.

Давно это было. В те темные времена непроходимые леса покрывали землю ягмаров от края до края. И жили они у самой реки, что носила имя: Ан. Силен был этот народ и не находилось против него врагов. И думали ягмары, что это бог, создатель молний, защищает их и приносили ему за то дары. Но однажды пришел черный человек к одному из вождей ягмаров и назвался Слышащим волю богов. И стал говорить, что грозит им беда и не отступит, пока они не принесут кровавую жертву богине Хебех.

Прошло время и явились с юга иные. Люди — не люди, боги — не боги. Им многое было дано. Но многое и забиралось ими. И были среди них те, что хотели стать всемогущими.

Устрашились ягмары, когда пришел к ним один из них и рек: "отныне это наше земля и все, что на ней — тоже принадлежит нам". Но не отступили ягмары. И познали ярость тех, что называли себя аксуменами...

Вот тогда и пролилась на чистую землю первая человеческая кровь во имя богов.

И разгневались боги, и посеяли раздор среди аксуменов. Одни из них ушли в вечную ночь и поклонились черному демону, а женщины их стали жрицами и соблазняли тех, что хотели света. Одни звались улхурцами, другие мхарами. Дети земли и дети воды. Это были наши с тобой предки, Сидмас. Наши общие, понимаешь? Им не было равных среди людей. И, как никто аксумены смогли приблизиться к богам. Но только не золото делает человека могущественным, ты знаешь. Не золото, потому что в нем заключен дух злой и прекрасной богини Арухры и это она дала крылья вашей Эморх! А вы, прикрываясь добродетелями, поклоняетесь злу. Керх, сестра Улха — вот кто дарует жизнь, Хепес освещает всё любовью! Почему их стали забывать в Маакоре? Ответь мне, Сидмас? Не потому ли, что любовь и милосердие давно отринуты мхарами? Знания, данные вам Эморх, сделали из вас лжецов! Но боги не прощают этого смертным. Все повторяется, говорил Хэт. Это он призвал Арахна впервые сотни лет назад, а я служил ему, как и твоя Наэла. Это она была нужна нам, не ты. Ее кровь снова будет отдана Темному, чтобы все повторилось...

Он замолчал и, поднявшись, снова заглянул в темноту, ожидая чего-то.

Тишина за стеной огорчила первосвященника, но он не все еще сказал.

— Сегодня прекрасный день, Сидмас. Меня весьма порадовал явившийся на поклон кифрийский царь. Царь, слышишь, Сидмас? — он рассеялся. — Этот дикарь именует себя господином Кифры. А где она, Кифра? Пара чахлых оазисов с сожженными деревнями? Нет, мой друг. То, что являет взору сей унылый край — убого и малоинтересно. Но то, что сокрыто от нас под песками — источник несметных богатств. Рубины и синие камушки, так высоко ценимые в Антавии, прозрачные сапфиры! Поэтому чучело в отрепьях — самый дорогой мой гость. А еще, я уговорю великого элана и он направит свои войска к степям Энгаба, на самый край кифрийских земель, чтобы привести мне новых рабов. Тогда мне откроется новая сокровищница, полная золотых слитков!

Слышишь, Сидмас? Ко мне пожаловали и ягмары! Они невежественны, грубы, вечно покрыты грязью и достойны только своих болот. Но у этих людей есть единственное достоинство — ненависть к Маакору. Они никогда не простят ему проклятия богов. Поэтому я позволю им увидеть его падение! Сидмас? — Кхорх приблизил лицо к самой решетке, но ничего не увидел за ней, совсем ничего. Это встревожило его и почти напугало. Но он вдруг вспомнил, зачем пришел. И широко улыбнулся.

— Я не мог не сказать этого, не мог не поделиться своим счастьем, мой друг! Арахн, — он ухватился руками за прутья и заговорил громче, боясь, что мхар не услышит. — Сегодня Арахн взял улхурку! Понимаешь? Он вышел! И скоро мы вступим в новую эру — эру марлогов! И тогда... О! Тогда я, наконец, стану властелином этого мира! — Первосвященник едва не задохнулся от избытка переполнявших его чувств. — И знаешь, Сидмас, — отдышавшись, добавил он, — твоя Наэла тоже сойдет в колодец, чтобы стать женой бога и...

Черные пальцы вцепились в горло Кхорха с такой силой, что там внутри что-то хрустнуло. В глазах арахнида потемнело. Он не чувствовал боли, просто не мог больше дышать. Из распахнутого рта с натугой вырывались только хрипы, а оторвать от себя руки мхара уже не хватало сил...

— Ты отпустишь ее, мразь, — через дрожащую дымку близко и грозно сверкнули ненавистные глаза. — Кивни, если понял.

Хватка чуть ослабла и первосвященник согласно затряс головой.

— Больно? — пахнуло в горевшее лицо тошнотворным запахом, который теперь не казался владыке прекрасным. — Ты тоже смертен, Кхорх, помни об этом.

Первосвященник последним усилием оторвал от горла сведенные судорогой пальцы и свалился на пол, кашляя и хватаясь за горло, где разливалась пульсирующая боль.

— Ты ее отпустишь, или тебе придется пожалеть о том, что посвятил меня в свои планы, — зловеще и хрипло повторил узник.

Кхорх снова кивнул и медленно поднялся, желая сейчас только одного — быстрее покинуть страшное пристанище пленника...

ГЛАВА 16

В первые дни летнего месяца аддар открылись западные врата города Теней. Они были прорублены в высоких скалах, что окружали Иктус подобием венца, словно брошенного в пески великаном, и поднимались только в зимний месяц хэллей, когда с берегов Озер приходили улхурцы, чтобы поклониться Змею-отцу. На утесах виднелись лики демонов, хранящих безмолвных обитателей этого чуждого всему живому, бесовского места. Здесь осязаем был страх, и сама смерть неслышно бродила по усыпанным прахом тайным тропам. У ворот на громадных тронах восседали грандиозные статуи безобразных существ с человеческими телами и устрашающими гримасами. Много лет чудища эти взирали на город Теней, надежно храня тайны его "жителей". И сейчас каменные глаза их видели торжественное шествие, начавшееся с восходом солнца.

Медленно продвигаясь, процессия миновала границы надземного Улхура, вышла к пустоши и двинулась в сторону Гефрека. Казалось, что караван царя Ксархса просто отправился в далекое, увеселительное путешествие, так нарядны были палантины-шатры, установленные на спины хеписахафов, так красивы легкие повозки для женщин, и многочисленны подводы с провиантом. Вслед колоннам арахнидов, по обычаям улхурцев, разодетых в шкуры, ехали яркие крытые повозки с девушками и женщинами из знатных. За ними шли ягмары. Они никогда не отличались особой организованностью, и воинов их можно было легко принять за паломников. Выглядело все это довольно безобидно. Если бы ни вечно мрачные эверцы. Само их присутствие красноречиво говорило о том, что поход военный. Копья, секиры, блестящие щиты, флаги и непримиримый огонь в глазах всадников. Воинов, пришедших за великим эланом было не счесть. Давно уже народ этот жил только набегами. А те, кто не носил оружия: дети, эверские женщины да старики, кочевали за воинами по всему северо-восточному Сельфуру.

Сам владыка Казуима Влах с сыном Миирбетом ехал за шатром Ксархса и с опаской посматривал на огромного ящера с царским палантином на спине. Что говорить, тварь производила неизгладимое впечатление.

"Вот бы мне такое чудище, — сказал он, едва завидев улхурского змея, — одна его башка размером с мою лошадь. Да я бы душу отдал за такого!"

Еще один такой же гигант-хеписахаф шел за тысячным войском Влаха и в палантине на нем расположился сам Кхорх.

Каких надежд ни возлагал первосвященник на этот поход, мысли его были сейчас далеко: там, в темном и душном подземелье, где жил узник из Ахвэма. Снова и снова вспоминалась ему их последняя встреча, угроза Сидмаса, его внезапное нападение и подозрительная жалость. А как еще это можно было назвать то, что он отпустил его? Ослаб? Да, наверное. Но будь у Кхорха такая замечательная возможность — задушить врага, уж он не дрогнул бы! Может, сын правителя струсил? Что стало бы с ним, когда рано или поздно труп владыки обнаружили у его темницы? Растерзали бы живым. Но не лучше ли это теперешнего положения пленника? Быть убитым, но перед этим твердо знать, что твой самый главный враг мертв — совсем не то, что оставаться жалким рабом, ничтожеством, не имеющим права даже надеяться на освобождение. Неужели мхар поверил, что Кхорх не тронет его женщину? Ведь это до смешного наивно! А был ли так наивен Сидмас? Даже если он болен, то отнюдь не глуп. Тогда почему? Почему же?..

Кхорх невольно потрогал еще болевшее горло. Там что-то болезненно щелкало каждый раз, когда он глотал, но чем дольше он не делал этого, тем сильнее разгоралось нестерпимое жжение, и тогда казалось, что можно совсем задохнуться. Но Кхорх не торопился избавиться, излечиться от этой боли. Он скрыл происшествие на нижнем уровне ото всех, даже от матери, хотя та и заметила странное состояние сына. Себя ему тоже понять было сложно. Будто, постоянно мучимый болью, он не хотел забывать, снова и снова думая об узнике и о том, сколько страданий тот причинил.

Конечно, Кхорх не мог не отомстить. И отомстил! С наслаждением глядел он на одурманенную Наэлу, на эту совершенную, блистательную красоту, которая предназначалась Арахну. И с упоением слышал, как закричала мхарка в колодце, когда поднялся к ней демон, и как жадно и долго наслаждался тот ее телом.

Тогда и сам Кхорх впервые пришел к ожидающей его Лемаис.

* * *

... Она посмотрела с интересом, и только на мгновение мелькнуло в серых глазах нечто похожее на испуг. Теперь, после пробуждения, как называла сама невилла свое воскрешение, в ней мало осталось от прежней наивности и скромности. Особенно в глазах, уже не сверкающих чистотой, как кариотиты, а горевших злобным, даже страшным огнем.

Ей отвели покои с двенадцатью комнатами, где расположились все служанки, которых Лемаис захотела выбрать из кифриек. Надо сказать, новая госпожа Улхура с большой охотой принялась украшать свое новое жилище, и оно очень скоро превратилось в благоухающий уголок красоты и роскоши. Оказалось, что у дочери Улха тонкий вкус, и Кхорху не пришлось жалеть о своем решении. Ему приятно было приходить в дом Лемаис, нравилось говорить с ней и просто смотреть. Она оказалась затейницей и никогда не скучала. Музыка смолкала здесь только в недолгие часы сна госпожи. А спала она мало, и отдых ее не походил на обычный человеческий сон. Бывало, в самый разгар веселья, Лемаис вдруг бледнела и начинала мелко дрожать, что поначалу пугало рабынь. Но скоро они привыкли к этим приступам, и просто отводили хозяйку в темную и тесную комнатушку, где укладывали прямо на пол. Она неизменно ложилась на спину, складывала на груди руки и переставала дышать.

Очнувшись, Лемаис вновь обретала прежнюю бодрость, смеялась и пела, сама обучая кифриек новым танцам, каких не знали ни в стране Песка, ни на берегах Седых озер. "Мне показали их огненные девы", — говорила она, чем приводила служанок в трепет. Да и не только их.

Лемаис во многом казалась теперь необычной. Пила только воду и ела сырое мясо. Но, не вынося его вкус, умела так хорошо смешивать приправы и вымачивать мясо в соусах, что им не брезговали даже при дворе Ксархса. Бывшая невилла требовала для себя только самого лучшего.

Ее познаниям завидовали мудрые жрецы. Они сами себе казались наивными, когда госпожа Лемаис приходила в храм, чтобы поговорить со служителями и просто посмотреть на статую Арахна. Правда, беседы со жрецами ей быстро наскучили, может, потому, что со временем она все больше забывала то, что вынесла из страны Умерших. А вот в разглядывании каменного истукана Лемаис нуждалась постоянно. Чаще всего тайно, она прокрадывалась в Алтарную и, впадая в экстаз, погружалась в созерцание. Никто не знал, для чего это было ей нужно. Сама она, конечно, не говорила.

Запахи стали для нее сущим кошмаром. Начать с того, что собственное тело всегда казалось бывшей невилле смердящим, и это заставило ее пристраститься к частым и длительным омовениям. После купаний рабыни растирали хозяйку ароматическими эссенциями, которые Лемаис научилась составлять сама.

Но что бы она ни делала, с нее всегда охотно брали пример. Поэтому в Улхуре стало принято посещать храм, растираться душистыми маслами и танцевать.

Сама Лемаис продолжала меняться. Что нравилось ей вчера, завтра могло привести в ярость. Она была капризной и желчной, но такой деловитой и неравнодушной ко всему окружающему, что ей прощались частые вспышки злобы. Ведь они неизменно сменялись бурной веселостью, а значит и новыми забавами. Чаще всего она пребывала в движении, словно боясь остановиться и снова вспомнить, что мертва.

Так или иначе, от прежней невиллы не осталось и следа. Это замечали все, кто знал ее раньше, особенно Матенаис. Но и с новой дочерью Улха, мать первосвященника смогла найти общий язык. И даже просила сына назвать Лемаис женой.

Но тот не спешил. И не сразу пришел к избраннице в спальную. Кхорх знал, что вернувшаяся из царства Теней никогда не сможет подарить ему наследника. Никакие иные причины не могли заставить его связать себя узами брака с земной женщиной. Он понимал, что ни одна из смертных не сравнится с Каэлис. А на меньшее владыка Сельфура был не согласен.

Но однажды он не смог устоять...

В тот день они долго говорили о любви, обо всех ее разновидностях. Лемаис, как во многих вопросах, была прекрасно осведомлена и открыто, свободно высказывала свое мнение. Ей хватало мудрости не порицать то многое, что отрицалось и высмеивалось — она казалась выше всех страстей, как некое неземное, великодушное и бесстрастное существо.

— Ведь ты никогда не любила, — заметил Кхорх.

— Хочешь удостовериться, чиста ли я? — Лемаис поднялась ему навстречу, развязывая широкий пояс и сбрасывая распашное платье. Оставшись в одной полупрозрачной нательной рубахе, она, не смущаясь, подошла к первосвященнику и спросила, заглядывая в глаза:

— Почему ты так долго ждал?

— Я хотел лучше узнать тебя.

— Узнал? — Лемаис рассмеялась и подвела его к низкому и широкому ложу, где расшивала жемчугом новое платье. — Кем бы ни считал себя повелитель Сельфура, он — только человек. И знает лишь крупицы того, что дано нам постичь здесь, на земле.

Она прилегла и потянула Кхорха за собой. Устроившись на подушках и улыбаясь, бывшая невилла подхватила подол рубахи и плавно потянула ее, обнажая изящные ножки.

— Ты же хочешь сравнить меня с ней, — прикрывая глаза, добавила она. — Ну, так сравни...

* * *

Теперь Лемаис ехала в одном из шатров, желая посмотреть мир. Это по ее инициативе многие женщины Улхура отправились в поход вслед за мужчинами. Их, кажется, совсем не страшила возможность собственными глазами увидеть смерть близких, будь то супруг, отец или сын. Арахниды во всем хотели походить на Лемаис. А та только смеялась: "пусть. Им будет полезно".

Матенаис тоже ехала. Ей неприятна была разлука с сыном. Скучно становилось без Лемаис, которая давно стала родной дочерью. Она не видела ее мертвой, поэтому легко и даже с радостью восприняла появление своей любимицы в подземельях, хотя и знала, что это магия Кхорха вернула девушку на землю. Матенаис гнала прочь мысли о том, что в теле ее девочки теперь обитает иная сущность, а вовсе не душа нежной и преданной Лемаис. Может, в память о ней, приняла она это странное, малопонятное создание, которое звалось теперь наложницей ее сына.

Матенаис тяжело вздохнула и приподняла полог с красными кистями. Солнце слепило. Пустыня Хаса давно отцвела и теперь была серой и унылой. В воздухе стояла пыль. И женщина прикрывала лицо газовым платком, чтобы не дышать ею. Она, отвыкшая от солнца в подземельях, страдала с непривычки. Правда, ей удавалось прежде выбираться из Улхура лунными ночами, ведь сын предостерегал, что нелегко будет сразу привыкнуть к свету. Перед походом сам Кхорх не единожды поднимался в Верхний храм и приглашал Матенаис с собой. Она волновалась первый раз и накинула на голову кружевную кисею. Но очень долго оставалась в храме и даже прогулялась по мосту. Потом ей захотелось пройтись по окрестностям Улхура, и она пригласила Лемаис. Та не отказала, но прятала лицо под маской, сказав, что не любит больше света. Они обошли город Мертвых, к которому бывшая невилла проявила огромный интерес, объясняя матери первосвященника, что видела в царстве Теней многих из умерших. Матенаис разочаровала та прогулка, особенно слова и непонятная веселость Лемаис. И она стала выходить в город одна. Но если к солнцу мать первосвященника привыкла быстро, то тишина и мрачность Верхнего Улхура внушали тоску и новые приступы болезни.

Тем не менее, возможность длительного путешествия придала Матенаис сил, хотя она старалась не вспоминать, что было его целью. Не думала об этом и сейчас, тайно надеясь, что им еще не скоро предстоит добраться до Маакора, на который нацелился Ксархс.

Неожиданно залюбовавшись открывшимся видом сероватых дюн с причудливым очертанием близких гор Гефрека, синевой неба, и давно знакомым ощущением свободы, Матенаис не сразу заметила волнение, возникшее в начале процессии. Хеписахаф с царем остановился. Вскоре его примеру последовали и другие.

— Что происходит? — спросила она проезжавшего мимо посыльного.

Тот поклонился:

— Лазутчики принесли тревожные вести: в горах замечены рабисы.

— Это опасно?

— Они вооружены, госпожа. Возможно, будет бой, — он снова отвесил поклон. — Позвольте покинуть вас.

Матенаис откинулась на подушки.

— Случилось что-то? — Лемаис, делившая с ней шатер, сбросила с себя покрывало, под которым спала с самого начала пути.

— Рабисы в горах.

Их ящер тоже встал и в бортик шатра сразу постучали.

— Госпожа, вы можете спуститься. Караван не идет дальше.

Девушка сладко потянулась:

— Сегодня повеселятся каменные бесы.

— О чем это ты, дорогая?

Выражение милого личика Лемаис изменилось, она в упор посмотрела в глаза Матенаис.

— Много людей погибнет в этом ущелье.

— Надо предупредить сына. — Жрица уже вознамерилась сойти вниз, но девушка грубо остановила ее. Тонкие пальцы с острыми ноготками вцепились в запястье, раня кожу.

— Это война Кхорха и мы не должны вмешиваться, — внушительно заявила Лемаис.

— Он мой сын!

— Тебе за многое придется держать ответ, Матенаис. И за то, что родила этого монстра — тоже.

Слова Лемаис были ужасны, но у женщины не хватило духа ответить и она молча внимала, опустив голову.

— Он не человек уже, — продолжала бывшая невилла. — Да и не являлся им никогда, — она зло улыбнулась.— Я открою тебе маленькую тайну — душа его проклята и не должна была вернуться на землю обычным путем. Не могла даже получить крохотный шанс на исправление в новой человеческой жизни, чтобы искупить прошлые грехи. Ты помогла черному духу, отданному бесам, Матенаис. Он уверенно устремился своей дорогой, но только не по пути искупления. Ни один смертный не может сейчас остановить Кхорха. И ты не мешай. Что бы ни случилось с ним — это его планида, и за каждый свой шаг он понесет однажды возмездие. Но не твоей душе, освещенной любовью, делить с этим существом его тяжкую ношу.

— Но люди, — слабо возразила Матенаис, понимая, как много правды в словах Лемаис, которая и сама не была человеком. — В чем повинны они?

— Невинные люди? — поморщилась бывшая невилла — Кто? Эверцы, отнявшие у тебя мужа и теперь алчущие богатств Маакора?

Матенаис долго молчала, потом заметила с тоской:

— Странно, что ты не хочешь идти с ним рядом. — Голос ее изменился, став глубоким, как на ритуалах. — Я говорю с духом, что поселился в теле умершей дочери Улха. Почему ты не помогаешь моему сыну, ведь вы близки?

Лемаис расхохоталась. И такого ужасного смеха мать первосвященника не могла припомнить.

— С чего мне помогать Кхорху? — хриплым и низким голосом произнесла она. — У меня свой путь и твой сын еще пожалеет, что призвал меня на землю. Я не ведаю власти, пусть я и раб той, в чье тело помещен. А она ненавидела Кхорха, — Лемаис вдруг закашлялась, утирая с губ струйки алой крови, потом опрокинулась на спину и закрыла лицо руками.

А Матенаис задрожала от накатившего страха — она могла поклясться, что слышала сейчас одного из демонов бездны.

* * *

— Крылатые решили встать на моем пути? Чушь! — Кхорх возлежал на подушках и с неприязнью смотрел на приглашенных в его шатер военачальников. — Что скажете? Кто-нибудь из вас может подтвердить, что эти животные способны думать, как люди? Ты видел рабисов? — обратился он к вождю племени с мыса Бонши, снова невольно вспоминая своего пленника.

— Обычно они не трогают чужих, — отозвался вождь горцев. — Если им ничего не угрожает.

— Какого беса они всполошились тогда? — взвился первосвященник, разъяренный досадной задержкой. — Им ничего не грозило!

Горец опустил голову.

— Мой господин, — смиренным тоном заговорил Ксархс, сидевший рядом с первосвященником, — это ущелье — единственный проход к Хэм-Аибу и если дикари намерены защищать его, сражения нам не избежать.

Кхорх с неудовольствием окинул царя с ног до головы, в который раз удивляясь желанию мужчин украшать себя золотыми побрякушками. Ксархс особенно грешил этим. Мало того, что пальцы, запястья и грудь его сверкали от обилия драгоценных камней, так новый владыка Улхура разоделся в шелка, как эверец и благоухал, как женщина. Даже на культе, обвернутой черной материей красовался массивный браслет.

— Ты хочешь драться? — ядовитым тоном поинтересовался первосвященник. — Что ж, это достойно великого мужа. Постой-постой, я приготовил тебе подарок, Ксархс, и, думаю, это самый подходящий момент, чтобы преподнести его. — Он встал и отошел к сундуку и скоро вернулся, торжественно неся в руках дорогие ножны. — Этот меч для тебя, мой господин, — Кхорх преклонил колено, но, не доиграв до конца, бросил в ноги царя обнаженный меч.

Ксархс не растерялся и, ловко ухватив за рукоять здоровой рукой, поцеловал блестящий клинок.

— Благодарю, святейший, — почтительно проговорил он. — Это по истине, божественный дар! И пусть не смущает присутствующих то, что царь Улхура имеет страшный для воина изъян. Я одинаково хорошо владел мечом обеими руками.

— Отлично, владей, — хмурясь, первосвященник снова прилег на подушки. — Итак, продолжим. Кто готов принять первое сражение?

— Мы, — негромко отозвался ягмарский вождь племени, Лвиро.

— А ты, Ксархс? — глянул на царя Кхорх.

— Я придержу арахнидов до времени, — скромно отозвался тот.

— Мой сын с честью примет твой приказ, мой повелитель, — подхватил Влах, — бой с рабисами принесет Миирбету легкую победу и награду от самого властелина Сельфура.

Первосвященник хмыкнул, хитро глянув на великого элана.

— Отлично, тяните жребий. Серый камень — знак бездействия, красный — знак бога войны, да пребудет с нами его неустрашимый дух!

Все по очереди стали доставать из неглубокого кувшина серые камушки. Удача выпала сыну элана.

Скоро в шатре Кхорха остался только он сам, да Ксархс. Царь в одиночестве пил вино за успех первого боя...

* * *

А когда легли на пески Хасы душные сумерки, Миирбет со своими воинами отправился в ущелье. В благоприятном исходе возможного сражения никто не сомневался. И молодой наследник Казуима на этот раз не призывал собратьев быть отважными и непримиримыми к своим врагам. Он надеялся столкнуться с дикарями и, уничтожив их, выйти к Хэм-Аибу с триумфом.

Но беспечный настрой Миирбета сменился недобрыми предчувствиями, стоило эверцам углубиться в ущелье между отвесных скал. Оно было пустым, но сам воздух в нем пронизывали навязчиво-ощутимые токи страха. Казалось, угрюмо и враждебно смотрели на людей бурые камни. Небо темнело над головами людей. Звуки тонули в пыли, становилось трудно дышать — давя, нависали отвесные кручи.

Опытных воинов сложно смутить и каждый из тех, кто ехал за сыном элана, понимал — опасность совсем рядом.

— Если мы пройдем, Миирбет, — проговорил один из эверцев. — Люди Кхорха могут попасть в ловушку.

— Думаешь, рабисы нацелились на арахнидов?

— Уверен. Никогда прежде крылатые не нападали на проходивших через Гефрек.

— Это единственный проход?

— Есть и другие, но о них знают только дети гор.

— Если твои слова правдивы, нам ничего не угрожает. И я не ошибался, надеясь на успех.

Но напряжение все росло, пока вязкую тишину не вспорол пронзительный визг, мало похожий на человеческий.

— Это засада! — слова закричавшего утонули в оглушительном грохоте.

Миирбет натянул повод, удерживая испуганного жеребца и, обернувшись, увидел, как рушатся скалы, погребая под собой эверцев. Взметнулись клубы пыли, наполняя серой духотой ущелье.

— Вперед! — воскликнул сын элана. Гонимый страхом, жеребец Миирбета помчался к выходу, едва заметному в густеющей пелене.

— Вперед, вперед!

Они успеют, должны успеть!

И лишь в последний миг, сын элана заметил, почувствовал, как дрогнули близкие скалы, и понял, что, достав красный камушек из золотого сосуда, совершил самую большую ошибку...

ГЛАВА 17

Ярости Влаха не было конца. Он неустанно посылал проклятия трусливым рабисам и никто уже не мог удержать элана — тот рвался в бой, грозя сокрушить Гефрек и отомстить убийцам сына.

Владыка Казуима едва дождался, пока воины очистят от камней проход, и призвал крылатых к честной битве. И пусть ответом ему оставалась тишина, Влах не сомневался, что скоро придет его час, и честь наследника Казуима будет восстановлена.

И этот час настал.

Может, рабисы наконец, вняли воплям убитого горем отца, может, и сами желали сразиться со стоявшими у Гефрека войсками, так или иначе, но эверцы, вступившие в ущелье, лицезрели перед собой огромных, крылатых и полуголых созданий, вооруженных примитивными копьями и дубинами. Вид этого крылатого сборища был поистине устрашающим, поскольку обитатели Казуима впервые видели подобных людей, с лысыми головами, грубыми лицами и глубоко сидевшими блестящими, круглыми глазами. Особенно же впечатляющими оказались кожистые, с темными жилами крылья рабисов.

Сердце Влаха сжигало пламя ненависти, и едва завидев противников, он воскликнул:

— Эти дикие твари достойны самой страшной смерти и пусть не дрогнет рука, карающая подлых убийц! Пусть омоются наши мечи кровью поганых! Вперед!

Вопли крылатых огласили округу. Расправились чудовищные крылья, поднимая гигантов в воздух. В ущелье стало темно, словно огромная волна накрыла войско эверцев. Они не устрашились. И отважно бросились в бой. Но скоро поняли, что длинные мечи и пики не достают увертливых рабисов, а их дубины и копья метко разили врага. Яростны были дети Гефрека — пришедшие из Улхура отступили, спасаясь бегством. Но многих из них и тогда настигала смерть, поскольку рабисы не знали жалости.

Жестокий бой разразился между Влахом и крылатым вождем. Великий элан не уступал Пурфу, сильнее которого не знали среди гефрекских гор. Страшно бились они, но, ни одному из соперников не удавалось одержать верх.

И только когда последние из верных эверцев покинули поле брани, взывая к Влаху, он отступил.

— Будь ты проклят! — воскликнул элан, видя, как взмывает к скалам его лютый враг. — Будь ты проклят! — и огляделся, как безумный, понимая, как много из его собратьев уже не вернется в лагерь.

Мрачным вошел он в шатер Кхорха, готовый к насмешкам властелина Сельфура. Но тот встретил его с почтением. Поднявшись навстречу, пригласил отведать вечерней трапезы.

Угрюм был и Ксархс.

Никто из них долго не нарушал молчания, тягостным грузом легшего на душу Влаха.

— Завтра мы снова примем бой, — не выдержал он. — Я не смирюсь с позорным поражением и не успокоюсь, пока не отомщу за сына! Кошмарная рожа рабиса до сих пор стоит у меня перед глазами. Пурф! Он сказал мне: "Пурф не пропустит детей паука и ненавидит каждого, кто поклоняется ему"! И этот дикарь проявил благородство, когда я остался один! И теперь гордость элана и воина не позволит мне не пойти до конца. Пусть боги смерти выберут одного из нас.

— Пусть будет, — отозвался первосвященник.

— Да, господин, — заговорил и царь. — Завтра мы тоже войдем в ущелье. Мои войска готовы...

Кхорх кивнул и нетерпеливым жестом выпроводил всех из шатра.

Лемаис желала видеть его.

Она не заставила долго ждать себя, как только он остался один.

— Рад, что ты все же соскучилась, — сказал первосвященник, когда невилла вошла и поклонилась ему.

Девушка присела рядом, не сбрасывая с лица вуали, и поспешно отстранилась, когда Кхорх потянулся к ней.

— В чем дело? — нахмурился он. — Если решила вспомнить, что была когда-то девой непорочной, прошу, не сейчас. И без твоих капризов проблем хватает!

— Каких? — беспечно поинтересовалась она.

— Крылатые чудища разгромили Влаха! Он еще тужится, но от его хваленых войск мало чего осталось.

— То ли еще будет, — обронила Лемаис, нехорошо усмехнувшись.

— Опять пророчества? — Кхорх грубо схватил ее и опрокинул на ковер. — Довольно! — и с досадой увидел, сорвав вуаль, что бывшая невилла беззвучно смеется. — Так тебе весело!

— Да. А тебе? Разве ты оправился в поход не повеселиться от души?

Первосвященник оскалился:

— Нет, милая моя. Но, может, ты и права — надо расслабиться и получать удовольствие. Ведь, исход мне известен — Маакор падет. А большего мне и не нужно.

Лемаис запустила пальчики в его волосы, всматриваясь в лицо.

— А старый безумец забыл поведать, как дорого обойдется тебе эта кампания?

Но он уже не слушал, жадно целуя девушку, и та позволила, только в глубоких серых глазах зажглись бесовские огни...

— Как бы тебе не пожалеть о своих беспечных словах, Кхорх, — дав утолить ему страсть, заговорила она.

— Я повторю еще раз, что принесу любую жертву, — похвалился первосвященник, потешаясь над попытками Лемаис запугать его.

— Даже если она окажется непомерной?

— Не будь занудой, девочка. Тебе не идет. Мне ничего не жаль, даже жизни, если я буду знать, что мхары горят в огненной бездне.

— Арахн потребует тысячи смертей и столько крови, что ее хватит наполнить Лакрис.

— И что с того?

Она рассеялась.

— Тебе не одолеть рабисов мечами.

— Ага, пришла позлить меня?

— Предупредить. Матенаис переживает за сынишку.

— Лемаис!

— Завтра вас снова ждет поражение.

Кхорх зло встряхнул ее за плечи.

— Ты надоела мне! Я не желаю слышать бреда больного существа!

— Воля твоя, господин, — спокойно отозвалась она, — но пока ты не прибегнешь к силе Арахна, тебе ни за что не достичь желаемого. Никогда.

Первосвященник поднялся, раздосадованный настойчивостью возлюбленной. Но в глубине души уже верил ее словам и закипал ядовитой злостью, зная, что не может воспользоваться советом. Арахн не слышал его! Безмолвствовал, не принимая малые жертвы.

— Уйди, — бросил он Лемаис.

— Если ты гонишь меня, господин, то я уйду совсем. Но ты тоже очень скоро возвратишься в Улхур.

— Уйди!

Она встала.

— Будь очень осторожен в своих желаниях, Кхорх. — тембр ее голоса вдруг изменился, став глухим и вязким, совсем не женским. — Боги испытывают нас, исполняя наши мечты.

— Убирайся! — первосвященник упал на колени, закрываясь руками, чтобы не слышать того, чей глас приводил его в трепет — глас беса, которого он сам призвал на землю.

* * *

Слова Лемаис стали пророческими, и следующая атака улхурских войск оказалась безуспешной. Рабисы без усилий выбили из ущелья арахнидов. Очередная схватка Влаха с вождем Пурфом окончилась, как только отступили дети Арахна...

— Мы должны пройти! — бесновался Кхорх, собрав совет в своем шатре. Он был разгневан еще и потому, что бывшая невилла выполнила угрозу и вернулась в подземелья. Матенаис не высказала ему упрека, но в глазах ее читалось осуждение.

— Я взял Кифру так быстро! Она покорилась мне! А эти полуптицы должны лететь от меня без оглядки!

— Мой господин, — позволил себе прервать его Ксархс, — как ни казались бы они сильны, им не удастся держать ущелье вечность. Рано или поздно...

— Вечность? Да у меня нет и лишнего дня!

— Что толку сотрясать воздух? — спокойно заметил царь. — Предлагаю пойти иным путем, в прямом и переносном смысле.

— Каким?

— Взять пленного и допросить. Возможно, мы узнаем, как выбраться к Хэм-Аибу другим путем.

Кхорх хмыкнул:

— Дело за малым, поймать рабиса, — и окончательно потерял терпение. — Как?! Как это возможно? Они забирают всех раненых!

— Да, но не убитых.

— Ты хочешь сказать...

— Именно. Ведь смог же ты вернуть Лемаис.

— И кем она стала, Ксархс?

— Тогда нам остается лишь снова и снова отправлять людей на верную гибель и оплакивать потери в твоем шатре.

— Что скажешь ты, Влах? — обратился первосвященник к элану, заметив, что тот решительно вскинул голову.

— Я слышал, что ты силен в магии, повелитель.

— Опять, — с досадой буркнул Кхорх. Арахн безмолвствовал. Хэт тоже не приходил на его зов. Как ни старался он, как ни взывал к духу старого вождя — все было напрасно. Злость на Лемаис не отпускала. Кхорх все еще пытался доказать самому себе, что в сто крат сильнее и дальновиднее девчонки или того, кто сидел в ней. Хотя он и чувствовал, что этот коварный бес пришел на землю, чтобы искушать и мучить его.

— Завтра пусть выступят ягмары, — сказал первосвященник, отбросив мысли о потустороннем, — и стоят до конца. А если не останется никого, способного убивать, в ущелье пойдут эверцы и арахниды. Крылатые не всесильны и тоже смертны.

А теперь идите. И пусть позовут госпожу Матенаис.

Она пришла. Молча поцеловала первосвященнику руку, потом заговорила:

— Боги не хотят пускать тебя на землю Апикона. Зачем ты противишься Всевышним?

— Если боги не хотят помогать мне — нам не по пути с такими богами. Найду иных, более сговорчивых...

— Страшно слышать такие слова от служителя богов.

— Матушка, давай не будем спорить, — Кхорх примирительно улыбнулся.

— Чего ты хочешь? — Матенаис хорошо знала этот просящий взгляд сына, когда он так смотрел, значит, хотел получить от нее чего-то особенного.

— Присядь. И откушай со мной. А потом мы поговорим о делах.

Мать не стала противиться, хотя сердце ее затрепетало в тревоге.

— О чем ты хочешь просить меня? — первой заговорила она, когда Кхорх угостил ее всем, чем только мог и был так ласков, что стало страшно.

— Завтра, когда мои войска войдут в ущелье, ты принесешь Большую жертву.

Матенаис похолодела. Да, она ожидала этого. Жертву. Нужно снова убить, чтобы исполнилась очередная прихоть властелина Сельфура.

— Тебе мало смертей? — Ей не хватало воздуха, и слова произносились с трудом. — Или твой демон не достаточно упился кровью?

— Мама, — болезненная бледность покрыла щеки первосвященника. — Мама, ты же понимаешь, что тебе одной дано быть им услышанной. Сама Кэух повиновалась тебе. А теперь Арахн ждет дара. От тебя, мама, — он порывисто схватил ее руки и осыпал их быстрыми, сухими поцелуями.

Матенаис тихо заплакала.

— Ты обещал, что больше не будешь мучить меня, — сквозь слезы проговорила она. — Теперь, когда Арахну служат жрецы, для чего тебя я?

— Они не стоят и твоего мизинца!

— Но я не могу больше, не могу...

— Но, мама, как же... — Кхорх обхватил ладонями лицо матери и заглянул в глаза, — я в самом начале пути и не имею права теперь останавливаться. Мама. Ведь все это для тебя одной.

Она вздохнула, немного успокоенная теплом его рук и нежностью во взгляде.

И он понял — принялся с благодарностью целовать ее лицо, осушая слезы.

— Я буду с тобой, мама. Только вызови его...

— Владыка!

Он вздрогнул, отпуская мать, стремительно поднялся и набросился на ворвавшегося в шатер арахнида:

— Как ты посмел!

— Мы выловили рабиса! — выпалил арахнид радостно.

— Вот как? — Гневный огонь в глазах Кхорха сменился жадным блеском. — Он ранен? Может говорить? И как? Как вы сумели?

— Он попался в сеть, видно прельщенный видом шатров, — арахнид замялся. — Мы оградили лагерь женщин, и это сыграло на руку.

— Тащи сюда этого любопытного!

— Э-э, господин, — приближенный странно улыбнулся, — это женщина.

Мгновение первосвященник оторопело взирал на арахнида, потом рассмеялся.

— Тем лучше, — он глянул на Матенаис. — Хочешь посмотреть на самку крылатых?

— Уволь, — она поднялась. — Я пойду к себе, сын. И буду молить Улха, чтобы тот вернул тебе разум.

— Как угодно, мама, — отозвался Кхорх и добавил, когда она удалилась: — веди!

Он потирал руки от удовольствия, даже немного волнуясь, когда вернулся приближенный, волоча за собой пленницу со связанными руками.

— А вот и мы, — он подтянул девушку за свободный конец веревки и первосвященник смог рассмотреть пленницу.

Она была юна, изящна и на удивление очень недурна собой: со смуглым личиком сердечком и огромными, черно-влажными глазами. Густые, темные с рыжинкой волосы чуть прикрывали полную грудь. А на округлых бедрах висело подобие крохотной юбочки.

Кхорх заметил путы на стройных лодыжках и одобрительно хмыкнул.

Крылатая, совсем не смущаясь, тоже внимательно рассматривала его.

— Ты не боишься меня, дитя? — поинтересовался первосвященник и улыбнулся.

Она покачала головой, сверкнув белоснежными зубками.

— Потому что не знаешь, кто я?

— Ты — черный сын паука.

Кхорх разразился хохотом.

— Так называют меня среди рабисов? — отсмеявшись, спросил он, заметив, что девушка не отрывает от него красивых, выразительных глаз. — Она не улетит? — обратился первосвященник к приближенному, который, забывшись, пожирал пленницу горящими глазами.

— Мы и крылышки ей повязали, — ответил тот.

— Оставь нас, — резко бросил Кхорх, заметив взгляд арахнида, а сам развалился у ковра с яствами, приглашая гостью присоединиться к нему.

Крылатая охотно присела и, играя ямочками на щечках, протянула к нему связанные руки.

Кхорх, не задумываясь, развязал путы и кивнул:

— Откушай.

Но когда девушка потянулась к румяной ягоде, перехватил ее руку.

— Как тебя зовут?

— Лидэя.

— Красивое имя. Как и ты сама. Ты знаешь об этом?

— Нет, — она мягко засмеялась, открыто взглянув в лицо первосвященника, и даже не сделала попытки освободиться.

— Мне приятна твоя покорность, — заметил Кхорх и отпустил ее руку, легко коснувшись губами розовых изящных пальцев.

И чем дольше он смотрел на Лидэю, тем больше надежд пробуждалось в его душе. Эта девочка была так мила, так открыта и искренна в своем любопытстве, вызывая в холодном сердце неведомое прежде теплое и нежное чувство. Но оно оказалось так незаметно и так легко, так сладко дурманило душу, что Кхорх не думал о нем, не отдавая отчета своим странным и новым ощущениям.

Пленница вела себя все более свободно, так, что к концу трапезы уже не скрывала тяги к чужаку.

— Тебе нравится у меня? — спросил Кхорх.

— Да, — просто ответила Лидэя.

— А в вашем племени женщины... умеют быть благодарными?

— Да, — она переместилась ближе, но еще не решалась что-то предпринять.

— У тебя есть муж? — не желая торопить, но изнывая от желания, спросил Кхорх.

— Нет, — явно смутившись, ответила крылатая.

Первосвященник осушил очередной кубок вина и откинулся на подушки.

— Тогда, — прикрывая глаза, сказал он, — я стану твоим мужем, — и засмеялся, не сдерживая торжества, когда Лидэя сама распахнула полы его жреческого одеяния...

* * *

В небольшой пещерке был установлен каменный алтарь. Горели факелы, прикрепленные так низко, что свет их выхватывал вычерченные на полу символы.

Близился час приношения.

— Почему в жертву назначен арахнид? — не поднимая глаз, спросил Лихеус, один из жрецов при Матенаис.

— Арахн не должен вкусить чужой крови, — нехотя отозвался Кхорх, — это жертва зарока. Все ли готово?

— Да, святейший.

Оба служителя вышли из пещеры, где их поджидал Ксархс.

— Жребий пал на сына Птеха и юноша готов взойти на алтарь, — проговорил он, поцеловав руку первосвященника. — Но не разумнее было бы отдать в жертву пленницу?

— Еще один советчик! — возмутился Кхорх. — Какую пленницу? Лидэю? Я скорее пожертвую Арахна мхара!

Царь нахмурился:

— Тебе так дорога эта дикарка? Она одна из наших врагов.

— Ты тоже, — бросил первосвященник, — однако, это не помешало мне посадить тебя на трон Улхура, Равл-Ат.

Тот молча поклонился.

А Кхорх устремил задумчивый взор в сторону едва различимых очертаний города Теней. Солнце еще не взошло, и небо только наливалось близким светом. Над Иктусом оно казалось пропитанным бордовым.

— Не понимаю, почему он не слышит меня, — заговорил первосвященник, уже не замечая тех, кто стоял рядом. — Кэух была со мной всегда! Но чем я не угодил Арахну? Чем? Права была Лемаис. Нужно вернуться, чтобы продолжить путь к Маакору...

— Зачем? — тихо обронил Ксархс, покачав головой.

Кхорх зло взглянул на него:

— О-о, этот бес в невилле очень опасен и много знает! Как склонить его на свою сторону? Как?

— Не знаю, господин.

— Я знаю! И буду делать то, что он говорит! Но сначала уничтожу рабисов, чтобы никто не препятствовал мне пройти к Хэм-Аибу.

— Разве твоя возлюбленная не открыла тебе новых путей через Гефрек?

— Не слишком ли она тебя волнует, царь?

Ксархс криво усмехнулся:

— Ты окружаешь себя предателями.

— У меня хватит золота на всех вас, — вспылил первосвященник.

— Твоей крылатой тоже нужно золото? А ты не думал, что ее нарочно подослали в стан врагов, чтобы...

— Молчи! — Кхорх выхватил из-за пояса нож и Ксархс отшатнулся.

— Да что с тобой! — вскрикнул он. — Уж не бессонная ли ночь с этим животным сделала тебя таким раздражительным?

— Как бы тебе не поплатиться за свои слова, царь, — прошипел первосвященник, но нож убрал, сам немного озадаченный своей вспышкой, но не о чем не жалея. — Ты так навязчив, Равл-Ат и кажется уже, что это ревность.

Царь не ответил и удалился, даже не поклонившись.

— Почему Матенаис еще не здесь? — переключился Кхорх на притихшего жреца, досадуя, что он стал свидетелем ссоры с Ксархсом. — Начинаем на рассвете. Смотри, уже готовятся войска.

И Лихеус не успел ответить, когда владыка Сельфура поспешно спустился с каменной площадки перед пещерой и направился к лагерю.

Мать встретила его возле своего шатра.

— Я видела дурные сны, — вместо приветствия сказала она.

— Мама, теперь слишком поздно, — грозно взглянув на нее, ответил сын. — Я все решил. Жертва назначена. Войска готовы.

— Но разве пленница твоя...

— И ты туда же? Не желаю говорить о ней!

Матенаис пожала плечами.

— Твое упрямство будет дорого стоить нам всем, Кхорх.

— Идем. — И он повел мать к пещере, где должно состояться одно из важнейших событий за всю историю этого неудачного похода.

* * *

Она вошла в алтарную и медленно приблизилась к жертвенному камню.

— Помоги мне, великий Улх, — проговорила жрица, прикрывая глаза. — Пусть воздастся мне за грехи моего сына. Пусть сгорит моя душа, соблазненная Хэтом в огненной пучине страшной бездны...

Черным ядом затопило душу, просохли слезы на глазах.

Матенаис знала, что пойдет ради сына на любое преступление, разделит с ним любую участь и всегда будет рядом, всегда...

Взяв в руки обсидиановый нож, она крепко зажала между ладоней его холодную рукоять. С губ ее сорвался стон.

— Приведите жертву!

Шорох за спиной болью отозвался в жилах. Со дна души уже поднималась знакомая жажда, а тело становилось звеняще-легким.

Кровь, кровь...

Внутренним взором жрица видела, как входят в ущелье войска арахнидов, видела бледное лицо Кхорха и хищный блеск глаз Ксархса. Видела, как шепчут губы сына страшное проклятье: "Пусть вечно стоят безумцы на защите чужой земли. Пусть их души никогда не найдут упокоения на земле своей"...

Дрожа от ужаса, закланный опустился на колени, прижался грудью к алтарному камню.

Она чувствовала его страх, сладкий запах его крови.

— Пусть кровь зверя отзовется в крови зверя...

Матенаис услышала, как прокатился под землей грозный рык, и вновь стало тихо.

— Прими мою жертву, Отец! — Нож легко вспорол плоть, и из горла арахнида хлынула на алтарь черная, горячая жидкость. — Приди на зов мой!

Закланный затих. А жрица продолжала смотреть прямо перед собой и снова видела ущелье. В него спустились крылатые и с яростью бросились в бой.

— Служи мне!

Сам Ксархс двинул новые войска, но прошли они тайной тропой, указанной Лидэей и обрушились на рабисов со стороны Хэм-Аиба.

И было много крови. Бог смерти принимал богатую дань. Еще не знала эта земля такого побоища, не принимала в себя столько боли и, казалось, не будет этому конца.

Мужественно бился Пурф, так что арахниды не могли прорваться к своим собратьям. И верилось ему, что нет на свете силы, чтобы заставила его остановиться, позволить врагам пройти. Не видел храбрец, как у города Мертвых поднялись чудовищные смерчи и понеслись к Гефреку, ведомые силой Матенаис и гневом очнувшегося демона.

Вот тогда и раздался вновь голос первосвященника. Взметнулась пыль и встала стеною. Подобно грому прозвучало ужасное имя кровавого бога. Он отозвался. Злобный, чудовищный рык пронесся меж скал. И пал непроницаемый мрак. Кровавая пелена застлала глаза полумертвых от ужаса рабисов. Бесчисленное множество невидимых клыков вонзилось в их плоть. Но страшнее этой боли была иная боль — налетевший ураган ярости демона вырвал из окровавленных тел и унес с собою души крылатых воинов. Алая кровь рабисов стала черной водой, а их тела рассыпались бурым прахом. Он выстлал дно глубокого ущелья.

Мрак медленно рассеялся.

Кхорх пал на колени и возвел руки к пасмурному небу.

— Во имя Арахна! Пусть станут мне свидетелями и эти камни, и небеса, и люди! Я посвящаю эту победу над дикарями Матенаис, матери моей!

Ксархс тихо подошел к нему.

— Да будет так...

— Во имя Арахна, — отозвался первосвященник и тяжело поднялся. — Мы возвращаемся.

— Но ведь путь свободен, господин...

— И мы пройдем по нему снова. Но только следом за мной пойдут дети нашего бога...

ГЛАВА 18

Время. Оно бывает разным: жестоким и милосердным, быстротечным и долгим, счастливым и горьким, светлым и темным. Оно, как ускользающая волшебная иллюзия, мгновенно в счастье и неимоверно растянуто в страдании. Оно умеет жалеть, но и карать умеет. Время. Могущественно. Непостижимо. Неподвластно.

Совсем не одинаково влияло оно и на обитателей подземного Улхура. Для одних стало даром богов, наградив исполнением всех желаний, для других — нескончаемой мукой, отнимающей последнее.

Сам Улхур изменился. Разрослась паутина его галерей и шахт, появились новые уровни. Верхние уровни теперь были густо населены и обустроены домами, храмами, хранилищами и мастерскими. Город стал удобнее, богаче, значительнее. Новые рабы пришли в подземелья, названы новые жрецы. А на нижних уровнях обитали неведомые ранее существа — истинные дети Арахна, называемые марлогами.

Эти жители Улхура мало походили на людей, но и для зверей казались излишне свирепыми. Уродливые морды никто не отважился бы сравнить с человеческими лицами: низкие лбы с толстыми надбровными дугами, крохотные, глубоко посаженные глазки, два косых отверстия вместо носа и выпирающие, зубастые челюсти, таковы были черты марлогов. Эти существа имели непомерно длинные, мускулистые руки и короткие, сильные, искривленные в коленях ноги. Слепые, наделенные огромной физической силой, марлоги бродили по лабиринту пещер, вылавливали крыс и змей и с жадностью пожирали их. Часто между ними возникали серьезные драки, которые, правда, никогда не заканчивались смертью. Дети Арахна обладали потрясающей живучестью.

Подчинялись они только набору определенных звуков, переданных Матенаис самим Темным отцом. И только немногие из жрецов удостоились чести узнать их.

Самым важные команды были известны только Кхорху и его матери.

* * *

— Что нового, преподобный? — поинтересовался первосвященник у Лихеуса, пришедшего поклониться господину и получить ежедневное напутствие на служение в храме.

— Госпожа с утра ушла в покои Наэлы, — ответил верховный жрец. — Но вестей оттуда еще не приходило.

Кхорх поморщился:

— С ней сразу все было не так. Проклятый род...

— На все воля Богов, — с сочувствием подхватил служитель.

— Нет ничего хуже ожидания! — Первосвященник поднялся с богато украшенного золотыми накладками кресла и спустился с помоста, на нижней ступени которого стоял Лихеус. — Ступай в храм. Я буду позже. Хочу узнать все лично, а то пока дождешься нерасторопных служек — жизнь пройдет.

Они вместе покинули помпезную залу Приемов. Жрец заспешил в Малый храм на предвечернюю службу, а Кхорх спустился на третий уровень и отправился в покои Лемаис, с которой последнее время у него были сложные отношения.

У золотого входа-люка с изображением двух хеписахафов его встретила невольница-кифрийка.

— Что желает мой господин?

— Где хозяйка?

— Отдыхает. Пускать не велела.

Он нахмурился:

— Что это значит? Я не могу ее видеть? Открывай!

Испуганная гневным окриком, служанка послушно открыла проход.

Кхорх прошел по узкому коридорчику, окунувшись в знакомо-дразнящий аромат благовоний, и, уже чувствуя внутреннюю дрожь, оказался в первой комнате.

Навстречу ему выскочила еще одна рабыня.

— Госпожа изволит не принимать...

— А я велю ей повиноваться! — рявкнул первосвященник и уселся в мягкое кресло. — Иди, скажи, что пришел властелин. Не заставляй меня ждать!

Служанка скрылась и вскоре в комнату вошла её хозяйка. Она замерла, остановившись напротив и глядя на него непроницаемыми, мерцающими глазами.

Кхорх молча, властным жестом протянул Лемаис руку для поцелуя.

Та неторопливо подошла, опустилась на колени и сжала его пальцы.

— Вот так-то лучше. — Первосвященник довольно улыбнулся, когда ее губы коснулись его руки.

Она медленно подняла темнеющие глаза и вдруг вцепилась в нее зубами.

Он вскрикнул и наотмашь ударил дерзкую возлюбленную по щеке.

Лемаис вскочила, ядовито улыбаясь.

— Рада приветствовать тебя, мой драгоценный.

След от удара загорелся алым цветком на бледной щеке. И первосвященник уже жалел, что причинил ей боль.

— Зачем ты испытываешь мое терпение, Лемаис?

— Даже бесы не терпят предательства, Кхорх.

— Я виноват. — Он не выдержал грозного, испытывающего взгляда и опустил глаза. — Но не хочу просить прощения. Лидэя стала очень дорога мне.

Лемаис холодно и зло расхохоталась.

— Дорога? Ступивший на путь зла не должен рисковать, допуская слабость в свое сердце.

— Тебе не понять...

Она красноречиво глянула, но тут же опустила ресницы.

Они надолго замолчали, не зная, что еще сказать. Да и зачем? Они всегда были чужими друг другу, даже служа одному демону.

Наконец, первосвященник поднялся.

— Как дела у Наэлы? — спросил он тихо.

— Всегда надежнее увидеть самому, — ответила теперь уже бывшая возлюбленная, не поднимая глаз.

— Да, — Кхорх помолчал. Ему неприятен был разрыв с Лемаис. Но с тех пор, как он привез из похода Лидэю, она не допускала его не только в свою спальню, но и в доме встречала неохотно и холодно, ведя только злые разговоры. Он не понимал, как долго женщина может держать обиду, и был не уверен даже, что это обида. Скорее очередная игра хитрого беса, крепко сидевшего в бывшей невилле.

Вот и на этот раз разговор закончился ничем. И что с этим делать, он не знал.

Простившись с Лемаис, первосвященник решил заглянуть к новой пассии, чтобы изгнать из сердца досаду на холодность капризной и мстительной дочери Улха.

Крылатая встретила его радушно, но казалась расстроенной чем-то.

— Что с тобой, дорогая? — обнимая ее, заботливо поинтересовался он. — Ты огорчена?

— Нет, — целуя его, ответила Лидэя. — Побудешь со мной немного?

Кхорх не мог отказать.

Она оказалась совершенно не похожа на тех девушек, что встречались ему раньше. Была так искренна и так нежна, так пылко и преданно любила его, ничего не прося взамен, что он невольно отвечал ей тем же. Приходя в покои крылатой, Кхорх переставал быть первосвященником и властелином Сельфура. Оставался только молодой и страстный влюбленный, что заново учился видеть красоту женщины и окружающего мира, чувствовать сердцем нежный зов другого сердца, впуская в душу неведомые прежде ощущения, краски и звуки. Иногда ему хотелось остаться здесь навсегда, но неизменно что-то тянущее и болезненное поднималось в душе — он вспоминал черного духа, приходящего к нему в часы молитв. Кхорх понимал, что тот не отпустит его...

— Почему же слезы блестят в твоих прекрасных глазках? — встревожился он, когда Лидэя, уже лежа с ним под газовым балдахином, загрустила вновь. — Может быть, кто-то обидел тебя? Скажи и он... или она, пожалеет!

— Нет, любовь моя, — проговорила крылатая, — со мной все милы.

— А Лемаис?

— И она, конечно, — губы ее дрогнули в подобии улыбки. — Почему ты спрашиваешь о ней?

— Потому что хорошо знаю.

— А-а-а, — Лидэя поникла.

— Не ревнуй, прошу тебя, — глухо произнес Кхорх. — Может быть, я сейчас очень жалею о том, что захотел себе бывшую невиллу. Но ты не бойся ее.

— Я не боюсь. Меня тревожит Наэла, — поспешно проговорила крылатая.

— Разве ты близка с ней?

— Да, господин, — Лидэя виновато потупилась. — Я не говорила тебе, прости. Но эта девушка так чиста и так добра! — с нескрываемым восторгом продолжила она. — И не только со мной — со всеми! И Матенаис ее так любит!

— Матенаис?

— Конечно! Твоя матушка заботится о ней, как о родной. — Личико крылатой снова стало печальным. — Но мне страшно даже подумать, что Наэла родит еще одно чудовище.

— Слишком долго она носит, — буркнул Кхорх, не слишком довольным оборотом разговора. — Не удивлюсь, если эта дрянная мхарка преподнесет нам сюрприз.

— За что ты так ненавидишь ее? — Слезы заблестели на глазах Лидэи.

Возлюбленный ее прикусил язык.

— Ну, прости, прости, моя маленькая, добрая птичка! Если хочешь, я стану... любить ее. Хочешь?

— Хочу, — отозвалась она, — но знаю, что не будешь.

— Она одна из моих заклятых врагов, — не выдержал Кхорх, — понимаешь?

— Но, ведь я тоже!

— Это совсем другое!

— Нет, не другое! — порывисто поднявшись и обхватив руками колени, Лидэя вдруг горестно расплакалась.

— Да что с тобой? — опешил первосвященник. — Скажи, наконец, что так мучает тебя?

— Нет, — крылатая замотала головой. — Не спрашивай. Я не могу этого сказать...

— Так! — Кхорх потянул девушку за плечи и снова уложил рядом. — Значит, есть что-то! — Он стал нежно целовать ей щеки, губы, шею, грудь, надеясь успокоить и утешить.

Лидэя притихла, сомкнула веки, послушно отдаваясь его ласке.

— Ты не прогонишь меня, когда узнаешь? — спросила она осторожно.

— Нет, никогда, — тихо пообещал Кхорх, легко целуя ее в губы.— Скажи...

Она зажмурилась, подобралась, как перед прыжком и распахнула глаза:

— Я жду ребенка...

* * *

В ту ночь первосвященник так не и попал в храм.

Взволнованный новостью, и, не зная, с кем поделиться ею, он остановил свой выбор на Ксархсе. Задетый тем, что Матенаис уже знала о беременности Лидэи, Кхорх решил отложить визит к Наэле, по мелкому мстя таким образом матери.

— Приветствую тебя, владыка, — необычайно ласково встретил его царь. — Прошу разделить со мной сию скромную трапезу.

— Скромную? Что это у тебя? — Кхорх расположился у ковра с яствами.

— Молочный поросенок жареный под кармелиновым соусом, — стал перечислять Ксархс, услав рабов и желая самолично прислуживать властелину, — запеканка из телячьих почек, свинина в пиве...

— Давай-ка для начала поднимем кубки с лучшим улхурским вином за моего будущего наследника! — сияя, предложил первосвященник, с удовлетворением отмечая, как вытянулось лицо царя.

— У тебя? Наследник? — переспросил Ксархс. — Но послушай, от кого?

Кхорх насторожился, уж слишком неприятным для царя оказалось это известие. Но радость, которой было тесно в груди, рвалась наружу.

— От Лидэи! — с гордостью выпалил он.

Ксархс расхохотался, но потяжелевший взгляд первосвященника остановил его.

— Ты не подумал о том, что твой наследник будет из народа, что ты уничтожил? — уже серьезно поинтересовался царь. — Да и сам ребенок может родиться крылатым.

— Я уверен, что он будет моей копией!

— Подумать только, — тихо пробормотал Ксархс себе под нос, — двух Кхорхов эта земля не вынесет...

— Ты просто мне завидуешь, — засмеялся первосвященник снисходительно, — признайся! — Но скоро улыбка сошла с его лица. — А почему ты избегаешь женщин, Равл-Ат? — Теперь, высказанная вслух, эта мысль показалась ему крайне подозрительной. — Став царем, ты ударился в пьяный разгул, но никогда не приглашал на ложе женщину.

— Все просто, — Ксархс не выглядел застигнутым врасплох, может, давно подготовился к подобным вопросам. — Я был тяжело ранен, ты помнишь, наверное. Копье Хэта оказалось отравленным. Кара богов настигла меня, и я сполна заплатил за любовь Ла-Тимы.

— Так ты... неполноценный?

Царь опустил глаза и качнул головой.

— Выпьем! — После признания Ксархса, первосвященник почувствовал себя еще счастливее, он забыл о подозрительности и чувствовал себя великодушным.

— Выпьем, господин, — подхватил царь. — За тебя и за наследника! А потом и за Лидэю. Да ты угощайся. Диковинных трюфелей откушай. А вот красная рыба из самого Хаша.

— Постой-постой. Откуда это все? Я ничего подобного не видел!

— Кухня Антавии, — как бы между прочим, заметил Ксархс, устраиваясь на подушках.

— Ловко, — Кхорх внимательно глянул на него. — У тебя там свои люди?

— Я времени зря не теряю, в отличие от своего повелителя.

— О чем ты? — нахмурился тот.

— Я о том, что ты разжирел и отказался от мести ради дикарки, которая даже в наложницы не годиться.

Кхорх прищурился.

— Ты с кем так разговариваешь, скотина однорукая? — он в бешенстве бросился на царя, выхватывая нож из-за пояса.

Но Ксархс перехватил его руку с занесенным оружием и ловко подмял первосвященника под себя.

— Остынь! — сдавив культей горло Кхорха, царь зло уставился в его глаза. — Мне плевать на Апикон, плевать на Антавию и Арбош! Но Маакор мы должны стереть с лица земли, ты понял? Я устал ждать, пока ты насытишься этой безродной девкой. Мы снова поднимем войска! Слышишь? Марлогов уже народилось достаточно, чтобы натравить их на корнуотов. Дэнгор я беру на себя, — он чуть ослабил напор. — Ты все понял, мой повелитель? — и добавил, оскалившись, когда тот кивнул. — Подари своему сыну Сельфур, Кхорх. А мне дай насладиться муками Астемана...

Взбешенный, но притихший первосвященник поднялся с подушек, когда Ксархс отпустил его.

— Ты можешь пожалеть о своей выходке, Равл-Ат, — бросив на него угрюмый взгляд, заметил он без угрозы в голосе.

— Побереги свой пыл для возлюбленной и послушай моего совета. Оторвись от подла матери и отправляйся в новый поход.

— Куда?

— В Антавию. Мы возьмем ее без войны.

— Откуда такая уверенность? — хмыкнул Кхорх, потирая горло.

— Тамошний король помешан на магии и очень внушаем. Грех не воспользоваться этим, как думаешь? — Царь уже успокоился и снова налил себе вина. — Выпьем, пожалуй, за удачу. Она, кажется, уже притомилась ждать нас. Но мы исправимся. Ведь так? — Не дожидаясь ответа, он опрокинул кубок, опустошив его до дна. — Отличное вино, Кхорх! Пей!

— Мне сегодня еще служить в храме, — с озабоченным видом проговорил первосвященник, — да и пора уже, пожалуй. Заглянул к тебе радостью поделиться, теперь пойду, дела...

Ксархс посмотрел на него захмелевшими глазами и добродушно улыбнулся:

— Ступай, я буду пить за твое здоровье.

Кляня себя в душе, Кхорх покинул дом царя Улхура и торопливо направился на шестой уровень, желая хоть на ком-нибудь сорвать клокотавшую в душе злобу.

* * *

Коридоры, ведущие к тюрьме Сидмаса, были перекрыты надежными люками, чтобы марлоги не могли добраться до узника и тех, кто охранял его.

Первосвященник на этот раз не взял с собой охранника, пообещав себе быть как можно осторожнее. Освещая дорогу факелом, он обдумывал, что скажет мхару, уже приняв решение отправиться в новый поход. Сидмас должен знать, что на его землю придет беда. Пусть знает, что судьба его — пережить Маакор и молиться богам, чьи лики исчезнут в тени забвения. Пусть дни его, лишенные света, покроются непроглядным мраком безнадежности. Тогда Кхорх будет спать спокойно и знать, что никогда больше мхары не посмеют отнять у него жизнь.

— Сидмас, — позвал первосвященник, заглядывая за решетку в зловонную нору врага, — я хочу сообщить тебе славную новость. Мы так давно не беседовали с тобой по душам. Сидмас!

В глубине комнатушки послышалось шуршание и легкий стон.

— Я, как всегда, принес тебе гостинчик, слышишь? — Кхорх торопливо развернул платок, в который украдкой от Ксархса уложил несколько трюфелей и кусок мяса. — Это с пира, посвященного моему наследнику, друг мой.

Из темноты выдвинулось нечто бледное и снова скрылось в густой тени. На этот раз голодающий не захотел взять еду. Но пришедший к нему был так захвачен собственными переживаниями, что не придал этому значения.

— Да, Сидмас! — Сердце первосвященника забилось быстрее. Сейчас он испытывал небывалый восторг и не находил слов, чтобы выразить его. — Моя любимая ждет ребенка. Ты удивлен? Да, я тоже поддался этому чувству — странному, забирающему все, но дающему неизмеримо больше. И теперь счастлив! Счастлив, как никто другой. Почему, спросишь ты? Потому что думал, что такого как я никто никогда не полюбит. Но Лидэя — чистая душа, подаренная мне за муки, что претерпел я прежде, лишенный всего. Всего, что было у таких, как ты, выросших без страха, никем не гонимых, никем не презираемых. Она пришла ко мне сама, в час страшного отчаяния. И сразу принесла удачу!

Ты знаешь племена рабисов, друг мой? Нет? О, это дикари, безобразные, настырные и очень сильные. И они никак не хотели пропустить мои войска к Хэм-Аибу. Что им до него? Я так и не понял. Но Лидэя, крылатый светлый дух, открыла мне тайную тропу, и мы прошли по ней, чтобы нанести решающий удар. Я поклялся тогда, слышишь, поклялся именем Арахна, что сохраню пленнице жизнь, если предо мной распахнуться гефрекские врата. Я одержал победу, Сидмас, хотя казалось, что боги не желают ее! И в ту же ночь впервые признался женщине в любви! Смертной женщине...

И вот теперь она скоро подарит мне наследника. Что? Тебе никогда не понять, что может чувствовать будущий отец? Никогда, да ты прав. Поверь мне, это необычайные ощущения. Я как будто поднялся сейчас над городом Мертвых, став бессмертным! Да, друг мой, а род Ва-Лерагов оборвется на пленнике Улхура. Ведь даже возлюбленная его скоро произведет на свет марлога, истинного сына Арахна, — Кхорх улыбнулся выжидательно, подальше отступив для безопасности. Но за решеткой стояла равнодушная тишина. Он нахмурился. — Друг мой, неужели ты так ослаб, что участь Наэлы больше не тревожит тебя? Или рассудок твой не выдержал всего пережитого? — разочарованно проговорил первосвященник. — Мне очень жаль, поверь. Ведь безумец никогда уже не узнает, что скоро дети Арахна выберутся на свободу и направятся в леса Арбоша. Вот тогда устрашатся воинственные корнуоты, и на одного союзника у мхаров станет меньше. Нет, я не буду воевать с рогатыми, но сделаю все, чтобы они согласились выплачивать мне дань. Огромную. Золотую дань. Тогда я стану самым богатым не только в Сельфуре.

Что, ты снова молчишь? Ты не веришь, что марлоги способны покорить детей леса? Напрасно! Это не люди — демоны, рожденные земными женщинами, и даже сейчас число их превышает любое войско удельного князька Арбоша. Что? Антавия вступиться за Маакор? Нет, Сидмас. Участь северного королевства предрешена. Антигусы всегда были слабы, они привыкли любые конфликты решать миром. Я предложу им мир. И сам сяду в Дэнгоре, граде поднебесном. А потом...

На землю гордых мхаров двинутся войска. Им не будет числа! И запылают города, и пойдут сотни в плен в Улхур, самые красивые из мхарок сойдут в Колодец, чтобы насытить страсть моего Отца. Сидмас! Я превращу Маакор в провинцию Улхура, и мне будут завидовать самые могущественные владыки земли! Сидмас! — Тишина была ему ответом. Что-то зловещее показалась в ней первосвященнику. Он прислушался и вздрогнул, когда донесся до него тихий шепот. — Стража! Да что происходит?

Кхорх быстро прошел к маленькой комнате в конце коридора и с раздражением толкнул деревянную дверь.

Внутри воняло потом и перебродившим вином. Над убогим столом горело два факела, валялся стул. А прямо на полу, густо храпя, спал охранник.

— Сволочь! — выругался первосвященник и, подойдя к арахниду, пнул его в бок. — Вставай, пока я не приказал оклусу придушить тебя!

Но, видимо, никакие угрозы не могли уже дойти до одурманенного вином сознания стража.

— Только очнись, скотина, — сквозь зубы процедил Кхорх и снял с пояса пьяного ключи от клетки.

Накатившая ярость помутила разум, лишая страха. Осталось только одно жгучее желание — увидеть врага, убедиться, что он понял все и ему невыносимо больно. Ведь ему должно быть больно!

Щелкнул замок. Кхорх отворил слабо скрипнувшую железную дверь и шагнул в удушливый мрак.

— Где ты? — Чадящий факел высветил лежанку, яму с нечистотами, мокрые, ободранные стены. — Сидмас?..

Мощный удар в висок свалил первосвященника с ног. Худые, жилистые руки вцепились в горло. Погас факел.

— Хватит, оставь, — всплыл в кромешной темноте женский голосок, — слышишь? Не стоит убивать. Переоденься в его одежду. У нас мало времени, может проснуться охранник. Быстрее, быстрее. Нам еще нужно добраться до грота Умбры до рассвета. А там и свобода. Поторопись, Сидмас...

ГЛАВА 19

Сидя на роскошном троне, Ксархс принимал просителей. В гулкой, огромной зале, украшенной пурпуром и золотом, горели сотни свечей. Царь любил запах горячего воска и хорошо освещенные пространства. А вот приемы предпочитал вести без свидетелей и челяди. Сейчас перед ним стоял арахнид, пришедший с тайным докладом. Это был высокий мужчина, одетый в серый плащ диковинного кроя, какие не носили в Улхуре.

— Амулет Арахна готов, — сказал он. — В Дэнгоре уже ждут посланца.

— Да, — отозвался Ксархс, потирая подбородок. События последней ночи могли задержать осуществление планов на неопределенный срок. И теперь он ничего не мог обещать. — Иди. Возможно, скоро тебе придется самому отправиться в Антавию. Будь готов.

— Да, мой повелитель...

— Госпожа Матенаис требует аудиенции! — распахивая резные двери, доложил арахнид-оклус и низко поклонился царю.

— Началось, — мрачно обронил тот. — Зови!

Сердце его дрогнуло от жалости, когда вошла мать Кхорха, заплаканная и мертвенно-бледная. Он поднялся ей навстречу и, подойдя, почтительно поцеловал руку.

— Не думала, что придется обратиться к тебе с такой просьбой, Одрух, — проговорила она тускло. — Но я молю, памятью всех, кто дорог твоей душе — найди виновных в этом бесчинстве и накажи.

— Госпожа, — царь открыто посмотрел ей в глаза. — Если мы будем точно уверены, что у беглеца есть сообщники — их предадут смерти.

— Что значит "если", Одрух?

— Мне думается, Кхорх сам открыл темницу и выпустил мхара.

— Ты веришь в это? — прищурилась жрица недобро. — Веришь, что человек, просидевший в темнице более двух лет, ослепший, питающийся только пустой похлебкой да черствым хлебом, мог одним ударом свалить с ног молодого, здорового мужчину? Да и где узник сейчас? Как мог он самостоятельно выбраться из закрытых коридоров?

— У вашего сына были ключи и от них, — хмурясь, заметил царь.

— Сидмаса ищут, хотя бы? — с холодным презрением спросила Матенаис.

— Он никуда не денется из подземелий, — все с той же спокойной уверенностью проговорил царь. — Рано или поздно оклусы обнаружат его.

— Если он в Улхуре!

— В чем вы меня обвиняете сейчас, госпожа?

— Я знаю, что ты предатель, Одрух! При устранении Кхорха, тебе открылась бы прекрасная возможность занять его место.

— Поверьте, мне и на своем не плохо, — мягко улыбнулся он и взял жрицу за руку. — Я чист перед вами, Матенаис.

Она освободила легко стиснутые им пальцы:

— Не знаю. Я никому уже не верю. Меня спасает только одно — мой сын жив! А это значит, что пока жива и я.

— Арахн милостив к своим детям, — смиренным тоном проговорил Ксархс.

— Видно, ваши боги оказались сильнее, Равл-Ат.

— Я давно забыл их имена, госпожа.

Матенаис горько усмехнулась:

— Чем больше ты говоришь, мхар, тем фальшивее звучат твои слова. Берегись, как бы лукавые улхурские бесы не поймали тебя в ловушку твоей же хитрости.

Она развернулась и ушла, на этот раз не дав ему оправдаться.

* * *

После визита к царю, Матенаис нестерпимо захотелось повидать Наэлу и смыть грязь с души. Навестив по пути сына и убедившись, что он чувствует себя нормально, она отправилась к дому Лемаис, где теперь жила беременная мхарка.

Сама хозяйка, против обыкновения, не вышла к ней, а рабыня сказала, что Лемаис спит.

— А Наэла?

Кифрийка заулыбалась:

— О, милая госпожа вышивает накидку. И это такая красота, что словами не передать!

Служанки боготворили добрую, всегда отзывчивую и приветливую чужеземку.

— Проводи меня к ней, — Матенаис тоже не смогла сдержать улыбки и, уже оттаяв сердцем, вошла в комнату Наэлы. — Как ты, душа моя? — окликнула она склонившуюся над пяльцами девушку.

Та подняла голову и взглянула испуганно.

— Матенаис, — проговорила она с загоревшейся радостью в голосе, — как хорошо, что вы пришли. Так тоскливо быть здесь одной.

— Вот ты уже и не одна. — Жрица присела рядом на мягкий пуфик и посмотрела на лепесток вышитого цветка. — Правда, чудесно! Совсем, как живой, — она глянула в лицо мхарки, и заметила, что глаза ее припухли и покраснели. — Ты плакала?

Наэла поспешно опустила ресницы.

— Мне теперь очень страшно, госпожа. И чувствую себя плохо.

— Болит?

— Да, немного, — призналась она, — я испугалась, что... это начнется, а я...

— Не волнуйся, — ласково произнесла Матенаис. — Ты сегодня на себя не похожа.

— Как... Кхорх? — с усилием выговорила мхарка, не поднимая глаз и заливаясь румянцем.

— Ничего, — сдержано ответила жрица и не удержалась от тяжелого вздоха. — Главное, жив. Но жалуется на сильную головокружение и тошноту.

— Да, — шепнула Наэла и уронила пяльцы на колени. — Матенаис... так больно, снова...

— Снова? — она помогла ей подняться и проводила до кровати, — ложись.

— Я не хочу, — вновь испуганно глядя, проговорила Наэла. — Я не хочу... чтобы оно родилось.

— У тебя просто нет выбора, дорогая.

Матенаис много раз помогала появиться на свет крохотным чудовищам, до которых не могла дотрагиваться без омерзения и очень сочувствовала сейчас очередной матери марлога. Ее удивляла и беспокоила продолжительность беременности мхарки — та проходила уже положенные девять месяцев — тогда как другие женщины рожали через полтора. И никак не могла это объяснить.

— Началось, — сообщила Матенаис вбежавшей на зов рабыне. — Приготовь воду, ткань и настойки.

А Наэла уже металась, закусив до крови побелевшие губы.

— Дыши! Помоги ему, — жрица стиснула ей руку, — я знаю, что ты ненавидишь это существо, но оно должно выйти из тебя, девочка моя...

Еще одна служанка погасила свечи, оставив только одну у изголовья кровати, и приготовила глубокую корзину для марлога, ведь они рождались довольно развитыми и сразу могли ползать, приводя в ужас повитух. Да и что можно было ожидать от созданий, выраставших во взрослых особей за четыре месяца?

— Держи ее! — прикрикнула Матенаис на вернувшуюся со всем необходимым кифрийку, и, быстро смочив тряпицу, отерла мокрое лицо роженицы.

— Уже? — в комнату вбежала заспанная и растрепанная Лемаис. — Я с тобой, слышишь? — она обогнула кровать и села, потом прилегла на кровать подруги и стала гладить лицо и руки Наэлы. — Скоро все закончится, все будет хорошо, родненькая...

Та затихла, перестав кричать, но продолжала тяжело дышать.

Матенаис поймала встревоженный взгляд бывшей невиллы.

— Нужно читать молитву Мерхе.

— Я другой веры... — слабо возразила жрица.

— Читай! Она услышит! Ты — женщина, прежде всего. Повторяй за мной: я защищаю тебя пламенем богини Мерхе, слышащей плач на ложе стенающей матери. Я слышу голос той, что разжигает пламя в чреве. Ее священный красный огонь опаляет тебя, женщина, имя которой — скорбь.

Наэла снова закричала в голос, вырвавшись, вцепившись в простыни так, что побелели костяшки пальцев.

— Читай! Я стою...

— ... рядом с богиней Мерхе, — продолжила жрица сбивчиво, — которая говорит: я принесла тебе воду жизни, чтобы омыть чрево твоё, терзаемое огнём. Сама Эморх-великая освятила для меня эту воду...

Лемаис подошла к рабыне, помогающей в родах, и заняла ее место:

— Уйди! Да держи язык за зубами, чего бы ни увидела, — и, сама приняв появившегося, наконец, ребенка, быстро ополоснула его в чаше и ловко замотала в выбеленную ткань.

— Пошли, — кивнула она дрожащей Матенаис. — А вы омойте роженицу, — приказала хозяйка своим рабыням и, уложив младенца в корзину, выскочила из комнаты.

— Постой! — крикнула запыхавшаяся жрица, нагнав Лемаис в галерее, — что происходит? Куда ты идешь?

— К тебе. Мы там укроем малышку.

— Она?.. — Матенаис осеклась, вдруг поняв странное поведение невиллы.

В молчании они дошли до дома жрицы.

— Ты знала? — уже в своей спальной спросила мать первосвященника строго.

— Не больше чем ты. Смотри! — Лемаис достала ребенка и сняла с его головы свободный уголок материи. — Это девочка!

— Великий Улх! — ахнула Матенаис, потрясенная необыкновенной красотой малютки. И та, словно поняв, что ею любуются, приоткрыла темно-синие глазки в длинных и черных ресничках. — Этого не может быть!

— Почему?

— Но ведь раньше...

— Рождались только мальчики — уродливые, но сильные. Арахну нужны воины, которые защитят его народ. Но он больше не хочет, чтобы ему служили жрецы. И эта кроха будет первой, нет, второй жрицей Темного отца. Время от времени от Обитающего в Колодце будут рождаться девочки. Любимые его дочери. Все они должны быть обещаны Арахну, хранить чистоту и преданно служить своему богу. Только Наэле ничего не нужно говорить о девочке.

— Я поняла.

— И никому не надо, пока она не подрастет.

Матенаис вдруг расплакалась.

— Ну, что ты? — смягчилась Лемаис и отдала ей ребенка. — Теперь тебе нужно быть сильной вдвойне. И беречь наследницу, как зеницу ока.

— Я всегда хотела дочку, — растроганно произнесла жрица, — а вот теперь у меня... внучка. И скоро будет еще одна.

Поглощенная созерцанием малышки, легко покачивая девочку на руках, она не видела, как странно усмехнулась Лемаис.

* * *

Вечером к Наэле заглянула Лидэя. Лемаис, что провела целый день возле подруги, тихо зашипела, узрев гостью.

— Прошу тебя, милая, не надо ссор, — шепнула ей мхарка. Она, наконец, чувствовала себя свободной душой и телом, снова и снова заставляя Лемаис пересказывать, как выбрался из подземелий Сидмас. Правда, ее немного тревожило, что будет с самой невиллой, если Кхорх обо всем узнает. Но та была так спокойна и беспечна, и только смеялась, говоря, что Одрух не даст теперь ее в обиду. И снова улыбалась и ласково целовала Наэлу, ничего не желая говорить что-то о своих отношениях с царем, которого сама мхарка боялась даже больше первосвященника.

— Как ты? — спросила крылатая, присаживаясь на кровать и боясь взглянуть в сторону помрачневшей Лемаис. Та не выносила свою соперницу, совершенно не ревнуя Кхорха, но, не смирившись с тем, что кто-то занял ее место в Улхуре и теперь претендует на любовь Матенаис.

— Хорошо, дорогая, — с умилением глядя в нежное личико крылатой, ответила Наэла.

— А как ребенок?

— Уже бегает, наверное, — вмешалась бывшая невилла. — Марлоги, знаешь ли, не то, что обычные смертные — зверята, которые даже в мамке не нуждаются. И вместо молока пьют теплую кровь крыс. Иногда — человеческую, если повезет...

— Остановись, умоляю, — побледнев, простонала Наэла.

— Прости, — Лемаис опустила ресницы. — А как самочувствие нашей будущей мамочки? — елейным голоском поинтересовалась она и осмотрела хрупкую фигурку крылатой.

— Хорошо, — мучительно краснея, ответила та.

Лемаис расхохоталась.

— Ты совсем не похожа на брюхатую! И если бы не видела, как копошится в тебе крохотный рабис — подумала бы, что ты выдумала эту старую, как мир сказку, чтобы прибрать к рукам мужика. Но ты слишком глупа даже для этого. А господин наш дуреет рядом с тобой, — она снова рассмеялась, игнорируя укоризненный взгляд Наэлы. — Хотела бы я взглянуть на рожу Кхорха, когда он услышал эту новость! Мне так интересно, что он станет делать с крыльями своего сынка? Вырвет? Привяжет к спине и спрячет под черным балахоном?

— Может, их не будет, — чуть смелее проговорила Лидэя.

— Фу, — поморщилась ее собеседница. — Мало ей того, что она отдала своих собратьев на верную смерть, разболтав про тропу...

— Перестань, Лемаис! — вскрикнула Наэла. — Разве можно обвинять в таком?

— Нет? — прижав руку к груди и изобразив на лице раскаяние, воскликнула невилла. — Она не делала этого?

— Что вы знаете обо мне, — крылатая опустила голову, — чтобы судить...

— Так расскажи.

— Тебе это нужно? — она открыто, уже не боясь, посмотрела в глаза Лемаис.

— Я же сказала — да!

Лидэя вздохнула и заговорила:

— Я родилась в семье Лута, брата Пурфа-вождя. Моя мать, прожив с мужем достаточно долго, так и не смогла подарить племени воина. А это позор для любого мужчины-рабиса. И чем больше времени проходило, тем меньше уважали моего отца сородичи. А заодно и нас с мамой. Над ней откровенно насмехались, а меня подлавливали в горах и швырялись камнями. Особенно издевались мальчишки. Я дралась с ними, злилась и не понимала, от чего никто не задирал бездетную Фесу. Напротив, все жалели ее, как больную. А меня даже мама никогда не жалела, только вымещала свои обиды.

Потом стало еще хуже. Я повзрослела, но отношение ко мне не изменилось. И только потому, что мы позорили семью вождя. Особенно я боялась сыновей Пурфа. Один из них стал охотиться за мной, открыто говоря всем, что возьмет меня. Но не как жену, а как рабисы поступают с чужеземками, не изливая в них семя. Это позор для крылатых, — она помолчала, с видимым усилием справляясь с теми чувствами, что вновь захватили ее. — Он выслеживал меня. Долго, потом поймал, ... и я убила его.

Наэла ахнула. Лемаис смотрела внимательно, почти с состраданием.

— Все открылось, — тихо добавила Лидэя, — и меня чуть не убили тогда. Только Пурф заступился, сказав, что сын его сам заслужил смерти. И больше никто в племени не смотрел в мою сторону. Даже мать...

— Как же ты жила? — спросила мхарка с жалостью.

— Одна. Я научилась бросать копье не хуже любого мужчины. Но сыновья вождя тайно желали мести. Долго бы я не прожила...

— Теперь я понимаю тебя, — сказала Лемаис тихо. — И, пожалуй, уступлю любовника, — она улыбнулась. — Он тоже несчастен, как и ты. И вы должны поладить...

— Это так великодушно с твоей стороны, — сквозь слезы проговорила растроганная Наэла. В последнее время она была слишком сентиментальной и очень часто плакала, казалось, вообще без причин.

Но влага быстро просохла на ее глазах, как только крылатая покинула их.

— Тебе нехорошо? — забеспокоилась Лемаис. — Ты так побледнела!

— Нет, мне хорошо, — отозвалась мхарка. Личико ее заострилось, в глазах появилась злость. Прищурившись, она недобро улыбнулась: — теперь я знаю, как уничтожить Кхорха...

ГЛАВА 20

Сады Хэм-Аиба тонули в клубах серого дыма. Горела священная земля Дэнита. Много дней терзали ее огненные смерчи, что приходили от города Мертвых. Чары жреца Арахна выжгли имена богов, запечатленных на золотых стелах храма Всех богов. Злой ветер разгонял пепел на много дней пути, пока не дошел до границ с Маакором.

— Беда! — сам Бамин-Ат явился во дворец Астемана. — Беда, владыка! Поднимай войска — недолго осталось городам нашим. Я видел на мирном алтаре знаки беды. Много крови пролилось на подступах к Хэм-Аибу. Много еще прольется. Кхорх готовит путь вышедшим из Бездны.

— Я знаю, — ответил Астеман, — все знаю. И давно уже стоят наши воины в гарнизонах. По первому сигналу они выступят против улхурцев.

Двое служителей храма внесли в покои ахвэмского господина большой ящик и поставили возле его ног.

— Что это?

Бамин-Ат сорвал крышку, и взору Астемана предстало мертвое чудовище — сгорбленное, с огромными ручищами и с жутким оскалом на посиневшем уродливом лике.

— Это марлог, сын демона, — сказал жрец. — Сотни их уже пробираются по выжженной долине Дэнита к Арбошу. Туда направил первосвященник потомков Арахна.

— Корнуоты готовы к войне, — правитель наклонился, заглядывая в ящик, и замер, не в силах оторвать взгляд от мерзкого существа.

— Днем они превращаются в пауков и пробираются по оголенной земле мертвого Хэм-Аиба, — сообщил Бамин-Ат с нотками ужаса в голосе. — Этого выловили и убили на берегу Аургуса. Они уже близко!

— Зачем Кхорх сжег Сады?

— Светлые духи не пустили бы пройти по ним отродьем зла.

Владыка вздохнул и откинулся на спинку кресла:

— Мы ничего не сделали, чтобы остановить его.

— Ты твердишь это как заклинание и продолжаешь бездействовать! — верховный служитель побелел от гнева. Он не понимал великого Ва-Лерага, не понимал, зачем тот отправил в Улхур сына, и каждый день молил богинь о возвращении Сидмаса, зная, что Креламета уже нет на земле. Его отец, нарушив клятву верности своему господину, покинул маакорскую землю и увел воинов к Гефреку, поджидая Кхорха близ ущелья. Для сотника война уже началась. А вот хозяин Ахвэма выжидал. Чего? Нападения? Неужели страх перед Кхорхом был так силен?

— Мы проиграем, — тихо проговорил владыка, будто отвечая на его безмолвный укор. — Маакор исчезнет, и вместо него останутся лишь гиблые топи, а мой народ превратиться в эркайев, уродливых и безумных.

— Молю тебя! — Бамин-Ат упал на колени. — Сделай хоть что-нибудь! Защити нас!

Астеман поднялся, толкнув ногой ящик:

— Ты не заметил, что склонился перед марлогом? Вот истинный наш господин. И все мы должны поклониться ему, пока не поздно. Если примем власть зверя, спасемся.

— Ты обезумел, господин! — жрец с ужасом посмотрел на Астемана.

— Я знаю, — ответил тот спокойно. — И еще знаю, что от проклятья нас избавит только чудо...

* * *

Тяжелые тучи затянули небо над Дэнитом. Слепые марлоги ненавидели солнце и тот, кто направил их на земли корнуотов, заботился о том, чтобы светлый бог рогатых не помогал своим потомкам. И дети бездны уже чувствовали близость жертв с горячей кровью. Там, впереди, были леса — конечная их цель. И они не уйдут, пока не утолят безумный голод. Сыны Арахна не знали ни страха, ни усталости. Все, что им нужно — исполнить приказ отца, пришедший от хозяина, да напиться свежей крови.

Жажда гнала их дальше. Все ближе были марлоги к Арбошу. И с жадностью ловили сладкий запах живой плоти.

* * *

— Они уже пришли! — обращаясь к войску дружинников, проговорил великий князь корнуотов, славный Ирвик. Золотистая кольчуга покрывала его широкую грудь, ветвистые рога были выкрашены в красный цвет, во славу бога войны Ису-Атуму. Много веков корнуоты слыли самым воинственным народом Апикона и не сложили мечей, вступив в союз Трех царей. Охраняя свои леса, они продолжали воевать с северными марами. Новый враг, пришедший с юга, не страшил их.

— От братственного Ахвэма явились послы с просьбой о помощи, — продолжал князь. — Мы ждали этого, но оказалось, что Улхур готовит для нас первый удар. Марлоги уже в Дэните. И мы встретим их достойно! — улыбаясь, он поднял меч, держа его обеими руками и направляя острием к земле. — Пусть начнется кровавый праздник Ису-Атума и его дочерей! Мы принесем им богатые дары — детей черного демона!

Единый клич дружинников был ему ответом.

И Ирвик повел войска из Варда к Дэнитской долине, где сошлись все княжеские дружины.

К полудню они миновали пределы Вардовского леса, а к вечеру добрались до границ арбошских земель.

— Ш-ш-ш, — ведун великого князя, старый корнуот с тонкими рожками, как у косули, поднял руку. Войско остановилось. Ирвик удивленно взглянул на старца. — Лес, — проговорил тот, осматривая кроны. — Лес гибнет.

— О чем ты говоришь, Агмунт?

— Смотри, владыка и слушай! Слушайте все!

Восстановилась тишина. Лес молчал. Все было серо-синим вокруг. Прощально шелестя, осыпались с крон редкие листочки.

— Он плачет, — вновь заговорил ведун, — и говорит мне, что от Хаша идет огонь.

— Гибнет! — воскликнул князь нетерпеливо, — ты сказал, что лес гибнет!

— С марлогами пришло проклятье Кхорха, — хрипло произнес старец. — Лес говорит мне: преклонитесь перед детьми Арахна или погибнете.

— Арахниды не желают мира и не просили меня о нем! — возвысил голос Ирвик, зная, как послушны бывают корнуоты словам лесных ведунов. — Поэтому мы встретим гостей мечами!

В глубине души сам он уже поверил его словам, но честь воина не давала Ирвику смириться. Пусть звон мечей разобьет чары подземелий! И он, потомок славных воинов Арбоша отстоит свою землю!

Дружины вновь двинулись за великим князем. И казалось, уснул лес, а зло не пришло на эту землю.

— Марлоги!

Они напали внезапно, став пауками и подкравшись близко к дружине великого князя.

Торжествующий визг наполнил тишину и перед застигнутыми врасплох лесными людьми предстали жуткие твари. Марлоги оказались повсюду — на земле, деревьях, их была тьма. Только краткий миг разделял врагов.

И вот уже падают с ветвей серые тени. Серые тени отрываются от земли. Острые зубы вгрызаются в плоть. Вонзаются в уродливые бледные тела мечи и копья.

Первый страх перед злобным зверьем прошел и корнуоты стали теснить марлогов. Но тех не становилось меньше, словно уже убитые поднимались вновь и вновь и с утроенной яростью бросались на рогатых.

— Они слепы, — насадив летевшего сверху марлога на меч, прохрипел Агмунт. — Слепы!

Развернув жеребца, укрытого медвежьей шкурой, ведун прорвался к свободному от деревьев участку и зашептал заклинания, волоча у седла мертвую тварь.

Ухватив марлога за шкирку, старец легко поднял его и отсек голову.

— Я призываю духов дождя! — прокричал он, орошая кровью землю вокруг себя. — Я призываю духов леса защитить меня от чар демонов, имя которым Севау и Бебаи! — и, бросив труп, Агмунт воздел руки к небу. Мгновенно уменьшившись в размерах, ведун обернулся вороном. Сделав круг над полянкой, птица взмыла вверх, в наливающееся синевой небо...

Хлынувший кровавый ливень сбил с толку боящихся воду тварей. И они отступили, чувствуя повсюду только запах собственной звериной крови. Недолгим был бой, и первые орды марлогов полегли на самой границе арбошских лесов.

Но братья их уже шли следом...

* * *

Сынов Арахна все чаще видели ночами на окраинах леса. Они появлялись стайками и рыскали в поисках пищи, обращаясь в пауков при малейшей опасности.

Войска Ирвика разбили лагерь близ Дэнита, ожидая нового нападения уже несколько дней. Князю все больше казалось подозрительным такое затишье. Он знал, что марлогов втрое больше, чем тех, что раньше напали на его дружину.

— Эти твари что-то затеяли, — сказал он, глядя на долину с узкой террасы, выстроенной между стволами гигантских сосен.

— Марлоги не ушли, — отозвался Агмунт, ставший героем первой битвы с улхурцами. — Но я не могу понять, где они теперь. И вижу только темноту.

— Темноту, — эхом отозвался князь и посмотрел на небо.

Тучи ушли, и несколько дней уже стояла небывалая жара. Дожди, что вызывал ведун, приносили мало пользы. И сам он все больше мрачнел, говоря, что не может защитить сохнувшие от зноя леса.

— Кхорх знает, что произошло, — глухо произнес Агмунт. — Теперь он защитит собратьев от дождя.

— Я не верю! — гневно крикнул Ирвик. — Как мог он узнать? Ты говорил, что господин марлогов не достиг Дэнита.

— Ему служат сильные бесы, — ведун внимательно посмотрел на князя. — Хочешь ли ты продолжить борьбу?

Ильвиг вцепился в деревянную перекладину террасы и опустил голову:

— Ты снова предлагаешь сдаться? Но я никогда не пойду на это.

— Если погибнут леса, что станет с нами, владыка? — Голос старца дрогнул.

— Ты не можешь противостоять магии арахнида?

— Кхорх сжег Хэм-Аиб, хранимый могущественными духами Арбоша и Маакора. Он показал свою силу, — Агмунд втянул воздух открытым ртом и опустил веки. — Я слаб перед ним. Но тоже не сдамся, пока ты не велишь мне, Ирвик, — он помолчал, потом продолжил, глядя на сизую дымку над горизонтом, туда, где был Улхур. — Скоро повелитель подземелий пришлет послов. Он сам идет к Дэниту. В Антавию. Ее король тоже встанет перед нелегким выбором. Кхорху нужны земли, нужны подданные, а значит и поклонение, и власть, и богатства.

— Я не пущу марлогов на свою землю, но если Кхорх попросит мира и золота... — князь был не в силах продолжить, но этого и не требовалось.

— Это мудрые слова, мой господин.

— Нет, — Ирвик поднял голову, — это наша война. Союз Трех царей существовал, как видно, только на словах. Где теперь мои союзники, которые клялись прийти по первому зову? Маакор молчит — Астеман вернул моих дружинников, узнав, что Арбошу грозит нападение. Но почему не прислал свои войска? Почему не предложил мне помощь в ответ? Трус! Не удивлюсь, если Дэнгор ответит тем же...

— Если ничего не изменится, Апикон станет Сельфуром. Кхорх хочет этого. И уже давно называет себя властелином этих земель.

— Но Арбош он не получит!

Черные глаза ведуна налились слезами:

— Сжалься хоть над сыном. Он только третий год живет под сенью Астуу-ма.

— Я не позволю сделать его рабом, — упрямо покачав головой, сказал князь с твердой уверенностью. — Пусть пошлют гонцов в Антавию, и сам отправь весточку в Ахвэм с голубями. К чему эта гордость? Пора просить помощи, Агмунд.

* * *

Вечером того же дня в долине снова были замечены марлоги. Несколько десятков их двигалось в сторону леса.

— Наконец-то, — маявшийся от бездействия князь дал знак к общему сбору и покинул свой пост на террасе.

Очень скоро войска корнуотов были собраны и двинулись к долине.

— Мне не хотелось бы рисковать тобой, — заметил Ирвик, обращаясь к ведуну, ехавшему рядом.

— Я не останусь в стороне, — ответил тот спокойно. — И пусть моя безопасность не тревожит тебя.

Князь промолчал о предчувствии, не дававшем ему покоя. Что-то было не так в поведении тварей. Они не наступали — крались. И уже зная их слепую кровожадность и отсутствие страха, Ирвик не мог понять чего-то очень важного.

— Что ты видишь? — снова спросил он у Агмунда.

— Темноту, все ближе.

Показались марлоги. Они шли стаей, как звери, шли за огромным вожаком, уже уловившим запах людей. Он с жадностью втягивал воздух узкими ноздрями и временами встряхивался, издавая утробный рык.

Князь поднял меч, давая сигнал к атаке и пустил своего жеребца вперед.

Марлоги остановились, ощерились, приседая и уже готовясь напасть. Но все еще медлили.

Издав яростный вопль, вожак метнулся навстречу врагам, когда его собратья бросились вдруг обратно.

Короткое копье ведуна вонзилось в грудь прыгнувшего на него марлога.

— Вперед, вперед! — вскричал Ирвик, захваченный азартом погони.

Редкие деревья расступились, открывая вид на долину, уже погруженную в серовато-сизые сумерки.

— Князь! — Зов отставшего Агмунда не достигал цели. — Князь!

И тот не успел ничего предпринять, когда мягко поплыла, оседая, земля и он почувствовал, как падает, проваливаясь.

За спиной послышались испуганные крики. Чудом не повредив ноги, жеребец Ирвика рванулся вперед в открывшуюся подземную шахту. Она не уходила вниз, а тянулась под поверхностью земли неизвестно насколько.

— Князь!!

Он оглянулся. Дружинники, что следовали за своим господином, теперь тоже поднимались, отряхиваясь, поднимая лошадей и помогая друг другу. Растолкав их, к Ирвику пробился Агмунд.

— Куда?! — грозно крикнул он.

Князь снова посмотрел в распахнутый огромный зев. В глубине его ему слышались визги марлогов.

— Факелы! Нам нужен свет!

— Господин, они заманивают нас в подземелья. Ты понимаешь?

— Воины! — Ирвик глянул на растерянных корнуотов. — Мы зажжем факелы и продолжим погоню.

— Опомнись, владыка! Да это будет не погоня, а охота на нас самих!

Но великий князь был непреклонен. Благо, ведуну удалось уговорить его оставить часть дружины на поверхности. Сам он наотрез отказался ждать и отправился вслед за Ирвиком.

Шахта впечатляла размерами — в ней можно было свободно проехать на лошади, чем и воспользовались корнуоты.

— Ее вырыли недавно, — тихо сказал Агмунд, близко осветив стены. — Только кто мог это сделать?

— И, главное, зачем? — подал голос один из дружинников.

— Это их логово или укрытие от дождя? — покосился князь на ведуна, ехавшего с задумчивым видом. — Темнота, которую ты видел.

— Теперь я ощущаю нечто огромное и чудовищное, — отозвался Агмунд. — Оно... живое.

Во мраке впереди раздался знакомый визг.

— Вперед!

Притаившиеся на стенах и сводах пауки, превращаясь в марлогов, кинулись на людей. Снова завязалась битва. И рогатым пришлось непросто отвоевывать каждый шаг темной и душной шахты. Но они уверенно теснили тварей, чаще пускающих в ход зубы, а не ножи, так что кольчуга защищала дружинников, а попоны из шкур — их лошадей.

В какой-то момент марлоги снова отступили и, торжествуя, корнуоты ринулись добивать дрогнувшего врага.

— Стойте! — эхом прокатился голос ведуна, усиленный чарами.

Дунул ветер, и своды шахты осыпались комочками рыхлой земли. Войско встало, все, кто рвался вперед, вынужден был вернуться.

— Агмунд! — князь снова сдержал своего жеребца, закружившего на месте. — Что происходит?

Ведун проехал мимо, остановившись в нескольких шагах впереди владыки. Он пристально смотрел в темноту, вслушиваясь и подняв ладонь в предупреждающем жесте. Потом вдруг развернул коня и махнул рукой:

— Назад!

Лицо его исказилось от ужаса.

— Скорее!

Дружинники попятились, подстегнутые страхом священного старца. Задержался только Ирвик. Отдав приказ отступать, он приблизился к Агмунду, тоже всматриваясь в непроглядную темень.

— Уходи, князь, — тихо проговорил ведун.

— Почему остаешься ты?

— Я знаю, кто вырыл эту шахту, — с дрожью в голосе ответил он. — Улх. Он там! Быстрее, князь!

— Я тоже чего-нибудь да стою, — упрямо возразил Ирвик. — Мой дед был ведуном.

— Спасибо, — тихо обронил старец. — Повторяй за мной, — закрывая глаза, заговорил он и стал выговаривать слова магического заклинания. Князь подхватил их, видя, как впереди задрожало прозрачно-огненная пелена.

Чем дольше читал ведун заклятье, тем громче становился его голос и ярче разгорались огненные всполохи.

Сдерживать лошадей становилось все труднее. Они боялись, всхрапывая и пятясь подальше от огненного кольца или от того, кто находился за ним.

— Уходим, уходим! — прокричал Агмунд, когда оглушительный рев сотряс шахту.

Посыпались своды.

Кони помчались к выходу, уже не нуждаясь в понукании. Кто-то огромный, хрипя, преследовал их. Ирвик оглянулся и с ужасом увидел гигантского змея с распахнутой беззубой пастью и множеством рогов на голове. И, уже отворачиваясь, почувствовал, как метнулось на него нечто темное и большое...

* * *

Над священным Лакрисом стоял густой туман. Тишина лежала на мягких лапах вековых сосен Арбоша. Еще дрожали на светлом антраците неба утренние звезды, как капельки, что просохнут от жарких поцелуев восходящего светила.

Слабо курился дым жертвенного огня на ясне* в лесном поселении великого князя. Вчера на закате развел его сам Агмунд, что принес и сжег в нем кровавую дань богу смерти. В эту ночь погасли все другие костры на земле корнуотов.

Теперь же здесь было необычайно тихо.

Но вот послышался перезвон колокольчиков — звучал он под самыми кронами огромных исполинов, соединенных плетеными мосточками. Открылись двери, прорубленные в стволах, выпуская дев-хранительниц, тех что живут в деревьях и выходят только лунными ночами для свершения обрядов. Семь девушек в белых длинных одеждах, с венками из цветов между тонких рожек, спустились на землю по мостам, прошли к священному костру корнуотов на маленькой ясне. Тихо напевая, девы разбрелись по лесу, набирая хворост. Собрались вновь. Храня молчание, разожгли костер и, подняв руки к небу, встали в круг. В полной тишине они ожидали явления бога Астуу-ма. И как только первые лучи пришли на землю, запели гимн, восхваляя Светлого и Дарящего жизнь. Легкие, мелодичные звуки разлились по лесу и их подхватили птицы, вплетая в мелодию, древнюю, как сам этот лес, недостающие ноты. Из теремков и шалашей, окружающих ясен стали выходить корнуоты. Все они, молодые, старики, дети были босы, простоволосы, в серых балахонах до пят и с тисовыми прутиками в руках. Образовав большой круг, жителя Варда впустили в него процессию, спустившуюся с холма, где возвышался княжеский терем. Ее возглавлял сам Агмунд, а за ним на носилках несли тяжело раненого Ирвика. За ним следовала вся его семья. Не поднимая глаз, шла великая княгиня, красивая и тоненькая, с красными цветами в волосах. Рядом с ней, твердо ступая, шагал маленький наследник владыки Арбоша и на круглых щечках его играл румянец. Он не плакал, веря своим детским и чистым сердечком в силу дарующего жизнь Источника.

Процессия трижды обошла вокруг костра, затем носилки опустили на землю и каждая из дев-хранительниц, шепча заклинания, поочередно подошла к великому князю. Затем настал черед ведуна и он, взяв в руки жертвенный огонь и не обжигаясь им, "пролил" его над Ирвиком. Искорки, упавшие с ладоней Агмунда, шипя и образуя черные ожоги, быстро втянулись в тело больного — и не осталось от них ни следа.

Тогда вновь подняли носилки, девы окружили их и пошли за ведуном. Пришло время идти к святому источнику Слика.

Минуя полосу леса, где все уже пробудилось ото сна, процессия вышла к берегу Лакриса, священного озера народов Апикона. Потом спустилась к воде и двинулась вдоль кромки, так что ноги всех по щиколотку омывались набегающей волной.

Скоро появилась и тропа целителя Слика, выложенная серыми валунами в пятнах голубого мха и обозначенная двумя стелами с выбитыми на них древними письменами.

Возле них остались жители Варда, молясь за выздоровление князя, а посвященные в тайны леса вошли в грот. Корнуоты, несшие носилки опустили их возле источника в виде большой каменной чаши, наполненной бирюзовой водой и, поклонившись, удалились к воротам.

Девы сами подняли Ирвига, и, продолжая петь гимн, осторожно поместили его в источник. Агмунд долго читал заклинания.

Много времени прошло с того момента, как вышли к лесу священные девы-хранительницы. Уже уставшее светило, налившись багрянцем, коснулось кромки леса и те, кто молился у ворот к Источнику, опустились на колени, прижав ладони к земле и удерживая тепло согретой солнцем земли. И уже тайно прокралась в сердца корнуотов безнадежная горечь утраты, когда смолк ведун. Он заметил, как дрогнули веки великого князя и, глубоко вздохнув, Ирвик открыл глаза...

ГЛАВА 21

Он опять бездельничал, просиживая у окна и рассматривая знакомый пейзаж. Белые облака, задевая вершину величественного Крета, плыли на юг. Вот бы с ними! Дядюшка говорил, что может путешествовать, отпуская душу. Но для этого нужно родиться королем Антавии, Рорданом Бэгом. И так же верить в духов земли и неба, как дядя, просто помешанного на магии. А вот Герельд, в свои девять лет, уже понимал, что должен почитать только Аспилуса — светлого бога, которому поклонялись его предки и те антигусы, что еще не соблазнились речами мага Аоха. Это он, чужой и страшный, пленил душу бедного Рордана. Теперь их замок превратился в двор чудес, а священная зала Аспилуса была осквернена черным алтарем. Правда, Герельд его сам не видел, но при дворе болтали, что его дядюшка, вместо того, чтобы молить бога о прощении грехов, на старости лет вздумал перейти в чужую религию. И уже приносил кровавые жертвы!

Мальчик тяжело вздохнул и вновь залюбовался бело-серыми громадами небесных башен. Он верил, что в одной из них находится золотой престол Лучезарного владыки и что тот тоже смотрит сейчас на Дэнгор, ведь красивее его нет города во всей земле Апикона. Чего только стоят воздушные мосты между островами! Особенно, когда лощины покрываются туманом и кажется, что острова лежат на облаках, а белые мосты служат дорогой для самого Аспилуса.

Сегодня антигусы поминали предков. Из окон королевской резиденции Герельд хорошо видел храм Лазоревого божества. Там, не смолкая, с самого утра звенели колокола. Эхом вторил им звон Малого собора на острове Монархов, откуда уже вернулась торжественная процессия.

— Вот ты где! — В читальную залу заглянул учитель Тиеган. — Неужели наследник Его величества не помнит, что сегодня день Даров?

Герельд спустился с высокого стула и с недовольным видом поволок его к дубовому столу.

— Может моего отсутствия никто и не заметит?

— Вот уж не надеялся бы на вашем месте, мой господин, — засмеялся Тиеган, еще молодой и всегда веселый бывший поэт короля, недавно назначенный личным наставником Герельда.

— Мне бы твой задор, учитель, — улыбнулся наследник. Он во всем брал с Тиегана пример после того, как тот выиграл бой у чванливого сынка герцога Нолана. — Слушать дядюшку, когда тот размышляет о предках — сущий кошмар. А теперь еще и Аох вещает о граде Мертвых "уже открывшем свои чертоги"!

— Ш-ш-ш, — учитель прижал палец к губам. — Смотри, как бы колдун не услышал тебя.

— Я не боюсь чародеев, — засмеялся Герельд. — Ты сам говорил, что все они обманщики и зря заигрывают с бесами, да еще продают им свои души.

— Все правильно, малыш, но я не говорил, что бесов не существует.

Юный наследник пожал плечами:

— А вот я их не видел.

— Но Аспилуса тоже никто не видит, — глубокомысленно заметил Тиеган.

Подумав, его ученик кивнул, соглашаясь с таким доводом и добавил с важностью:

— А еще я верю силе корнуотских ведунов и очень жалею Этайка. И не прощу дядю за его изгнание! Я обязательно верну лесного старца, как стану взрослым, — решительно сказал он. — Потому что нельзя забывать добра, а он спас мне жизнь!

— Правильно, малыш, — Тиеган улыбнулся с грустью. — Только если бедняга Этайк тебя дождется, ведь корнуоты не бессмертны.

— Это Аох виноват! — с жаром подхватил мальчик. — Он понял, что не уживется с настоящим ведуном под одним кровом. И стал строить козни, наговаривать, плести интриги. А дядя Рордан...

— Да, — обронил учитель, устремив взгляд в окно. — Но нам нужно поспешить, пока не начался прием. Идем?

Недовольный тем, что его прервали, даже не дослушав того, что казалось таким значительным, наследник нехотя кивнул.

— Конечно, господин Тиеган.

Они пошли по холодным и темным коридорам королевского замка, где дуло из зарешеченных окон, от чего дрожали оранжевые языки факелов и по каменным стенам метались беспокойные тени. Герельд поежился, плотнее закутавшись в плащ, подбитый мехом, и покосился на задумчивого учителя. Чем же он так озабочен, что не замечает холода? Хотя, антигусы, выросшие на берегу Лакриса, привыкли к ледяным ветрам, мирясь с тем, что солнышко в их края заглядывало редко.

В молчании Тиеган с подопечным добрались до лестниц, ведущих на второй этаж с покоями для торжественных приемов. И неожиданно столкнулись с герцогом Ноланом. Тот был мрачен и чем-то встревожен. Он наспех поклонился наследнику, бросил странный взгляд на его учителя и, опустив голову, торопливо прошел мимо.

— Что это с ним? — буркнул Герельд, знающий этого высокородного господина насмешливым и общительным.

— Мало ли, — пожал плечами Тиеган и пропустил вперед мальчика.

Они вошли в первую залу, где толпились знатные гости, приглашенные на сегодняшний семейный праздник Бэгов. Большинство были знакомы Герельду. Среди них он успел заметить людей в длинных мхарских балахонах и очень этим заинтересовался.

— У нас иноземцы, Тиеган? — зашептал наследник горячо, как только была пройдена зала. — Что это значит? Мы вступим в войну?

— Кто тебе сказал?

— Да ладно! Все об этом знают! И вы напрасно притворяетесь. Улхур давно угрожает Маакору и мхары уже просили помощи у дяди. Но он не спешит. И тут уж не нужно быть мудрецом, чтобы понять, что виной тому Аох, ведь он выходец из подземелий демона и ненавидит Маакор.

— Ух, ты! — засмеялся учитель, но взгляд его остался серьезным, и это не укрылось от мальчика. — Да наш малыш отлично осведомлен. Интересно, кто рассказывает ему эти сказки?

— И ничего не малыш! — обиделся Герельд.

— Ладно, а что бы ты сделал на месте короля? — вдруг спросил учитель совершенно серьезно.

Польщенный вниманием, мальчик приостановился и значительно посмотрел на наставника:

— Я бы немедленно отправил войска в Ахвэм. А может, даже и в Улхур.

— Это хорошо, — согласился Тиеган.

— Ну, да, — кивнул Герельд.

Между тем они дошли уже до третьей залы. Здесь и должна была состояться церемония.

— Будь со мной рядом, — произнес учитель с каким-то особенным выражением.

— Хорошо, — ответил его подопечный, так и не поняв причину тревоги, мелькнувшей в голосе Тиегана.

Все так же вместе они подошли к престолу Бэгов. Наследник, преклонив колено, припал к королевской руке. Рордан ласково потрепал Герельда по волосам. Поднявшись, маленький наследник отступил и присел на невысокую скамеечку у высокого трона, за которым стоял Аох, похожий на ворона — худой, с крючковатым носом и аспидными глазами.

По обеим сторонам от помоста располагалась стража. Чуть дальше, на высоких скамьях сидели придворные и родственники, приехавшие в Дэнгор со всей Антавии.

И мальчик в очередной раз удивился, сколько родни у Бэгов, а наследник только один — он. Наверное, опасаясь за его здоровье и жизнь в это неспокойное время, дядюшка и приставил к нему Тиегана, прекрасно владеющего мечом.

В зале стали появляться гости. Подходя к подножию престольного помоста, они низко кланялись королю Рордану, и тот нервно кутался в плащ насыщенно-фиалкового цвета да подслеповато щурил светлые глаза. Два месяца назад он отметил свое пятидесятилетие, но никто не подумал бы сейчас дать ему столько. Старший из Бэгов выглядел глубоким стариком: кудри, бывшие еще совсем недавно русыми, побелели, волевое лицо осунулось и приобрело пугливо-настороженное выражение, страх затаился в глубине слепнувших глаз. Рордан таял. Словно кто-то злобный и жадный ежедневно высасывал из господина Дэнгора силы и жизнь.

— Прими в дар этот скромный подарок, мой повелитель, — проговорил очередной приглашенный, когда двое крепких слуг опустили на пол кованый сундук. — И, да благословит тебя Аспилус, — с этими словами он опустил в ларец Просьб, установленный на первой степени помоста, скрепленное печатью прошение. В этот день по традиции Дэнгора, его властелин должен был принять и рассмотреть любую просьбу своих подданных и гостей, явившихся на праздник Даров.

А Герельд уже с волнением думал, как положит свой сверток, как только наполнится ларь, чтобы дядюшка прочел его просьбу раньше других.

Но мечты о породистом брогомском вороном вылетели у него из головы, когда к трону направились мхары.

— Прими от нас скромный дар земли Маакора, — заговорил один из послов, высокий, в светло-голубом балахоне до пят. Капюшон скрывал большую часть лица, а на руках были белые перчатки, какие в Антавии носили только дамы.

Наследник сосредоточился. Очарованный культурой мхаров, он многое знал об этом народе и даже говорил на их языке. Но он впервые видел сынов Маакора воочию и теперь с жадностью впитывал образ ахвэмского посланника.

Сундук с дарами опустился возле помоста. Один из мхаров извлек на свет небольшую сердоликовую шкатулку и отдал ее говорившему с королем послу.

— Нашу просьбу великий Астеман из рода Ва-Лерагов просил передать устно, — сказал мхар и когда Рордан кивнул, добавил: — Владыка просит тебя открыть ларец этой ночью, в час восхода луны, — он поклонился и, поставив шкатулку на ступени, быстро отошел. Другие мхары последовали за ним.

Новый проситель уже раскланивался перед королем. А Герельд задумчиво пощипывал губу, размышляя, случайно ли мхар забыл, прощаясь, приложить руку к амулету, что считалось знаком особого почтения. А если не случайно? Значит, мхары пришли не с миром в сердце?

Привлеченный необычным шумом, мальчик поднял глаза и увидел, что в залу, в сопровождении нескольких стражников, вошел Нолан.

Герельд покосился на учителя.

— Разве можно являться на эту церемонию... со слугами? — тихо спросил он.

Тиеган покачал головой. Казалось, ему неприятно было слышать это.

"Что-то происходит, — с все нарастающим беспокойством подумал наследник, повозившись на скамье. — Мхары, не снявшие перчаток; герцог с воинами; равнодушный ко всему Рордан. Да еще нервозный учитель в придачу!"

— Пришли вести из Арбоша, — подходя к трону, заговорил один из придворных. — От великого князя.

— Чего он хочет? — удивленно приподняв брови, спросил король.

— Помощи, Ваше величество. Марлоги напали на корнуотов и так люты, что наши воинственные братья уже не могут противостоять им.

— Марлоги? — будто только что проснувшись, переспросил Рордан.

— Да, Ваше величество.

Мутный взгляд владыки Дэнгора задержались на лице придворного, в глазах промелькнуло что-то похожее на страх.

— Но мы не станем вступать в войну с Улхуром, — произнес он спокойно, как нечто, само собой разумеющееся.

В тронной зале повисла напряженная тишина. Лишь немногие, имевшие честь присутствовать на последнем Совете, не были удивлены его словами. Тогда долго и горячо говорил Аох, и пытался убедить благородных антигусов Совета, что Антавия минует столкновения с Улхуром и сохранит независимость. Маг уверял, что великие духи Теней открыли перед ним будущее.

— Хочешь ли ты сказать этим, владыка, — заговорил герцог Нолан, — что мы примем власть Кхорха?

— Мы только не должны препятствовать его желаниям, — отозвался король чуть встревожено, пытаясь увидеть Аоха.

— Но Кхорх называет себя повелителем Сельфура, дав новое имя Апикону! — возразил Нолан. — Как надеешься ты остаться в стороне?

— Никак. Мы не пустим его на нашу землю, — глухо проговорил Рордан и, подавшись вперед, опустил голову, точно обессилел.

— А как быть с союзом трех царей? — поднялся еще один антигус из знати. — Мы клялись разделить судьбу с нашими братьями!

Откинувшись на спинку трона, король порывисто вздохнул и уже вознамеривался ответить, когда раздался спокойный голос Аоха:

— Кхорх уничтожит Маакор, поработит Арбош. Так что плохого в том, что мы не станем напрасно проливать кровь своего народа, а только разделим участь других держав?

— Мы не станем проливать свою кровь, чтобы отдать ее Арахну! — гневно бросил герцог.

— Я обещаю, что марлоги не ступят на землю Аспилуса, — вновь заговорил Рордан несчастным тоном, и выглядел при этом так подавленно, что ему никто не поверил.

Даже Герельд. Он смотрел на короля не отрываясь и был, пожалуй, потрясен более других, совсем не ожидая, что дядя так открыто признается в своем бессилии.

— Как можешь ты это обещать, Рордан Бэг? — грозно спросил Нолан. — Ведь ты не Кхорх! Да и ему я не поверю, зная, как жаждет он власти!

— Откуда?

— Он взял Кифру, купил поганые души эверцев, спалил священную землю Дэнита, теперь вот душит пожарами корнуотов. Какие еще тебе нужны доказательства? Уж не лишился ли ты рассудка, если надеешься...

— Как ты говоришь с королем и повелителем, мерзавец? — вскричал Аох, обрывая гневную речь герцога. — Твой долг принять его решение!

— А кто ты такой?

— Хочешь это знать? — в голосе мага прозвучала угроза.

Но герцога она лишь позабавила. Он откровенно рассмеялся:

— Оставь свои трюки для пугливых дам и тронувшихся рассудком старцев! А если мой король не желает слышать тех, кто ничуть не уступает ему в благородстве крови — долой такого короля!

— Стража!

— Стража! — эхом прозвучал возглас Нолана и залу наводнили вооруженные воины.

Рордан вскочил с трона и вслед за ним, выхватывая меч из ножен, сорвался учитель Тиеган. Острие его меча уткнулось в грудь короля.

— Спокойно, Ваше величество, — тихо и грозно произнес он.

— Нет! — опрокидывая сиденье, поднялся насмерть перепуганный Герельд. — Не надо! — он бросился к дяде. Свалив того с ног, крепко прижался к нему.

— Отойди, малыш! — вскрикнул его учитель, невольно отводя клинок.

— Тиеган! — заорал Нолан.

Но уже завязался бой и его, вместе с воинами оттеснила к выходу королевская стража.

— Тиеган! — снова с надрывом повторил герцог.

Но тот медлил, в смятении глядя на отчаянного Герельда, поднявшегося навстречу его мечу.

— Ну, что же ты? — не сдерживая слез, проговорил мальчик. — Убей и меня! — и дико вскрикнул, увидев, как вдруг выдвинулся из тела учителя окровавленный клинок.

— Мой господин! — Подоспевший воин, убивший Тиегана, рывком извлек из него меч и развернулся к залу, готовый защищать владыку и его наследника. — Уходите! — с перекошенным лицом, он с видимым отвращением столкнул со ступеней тело учителя.

— Идем! — Герельд схватил за руку посеревшего от страха Рордана. — Идем, скорее, разве ты не видишь? — он осмотрелся и удвоил усилия, натолкнувшись на темный, внимательно-любопытный взгляд мага.

Рордан, наконец, поднялся, опираясь на хрупкие плечи своего наследника и, тяжело ступая, направился к тайному выходу.

— Я помогу вам, — засуетился Аох и оттолкнул мальчика, когда король доверчиво оперся на его руку.

Герельд пошел за ними, но остановился возле открытого входа.

— Куда? — заметив, что наследник замешкался, маг полоснул по нему злобным взглядом.

Но мальчик уже бросился назад, к помосту с троном.

— Помоги мне! — спускаясь к неподвижному телу Тиегана, крикнул он, заметив, что тайный ход уже закрылся за владыкой и Аохом.

— Он предатель, — хмуро отозвался воин. Он все еще стоял возле опустевшего трона и внимательно наблюдал, как обезоруживают оставшихся в зале людей бежавшего герцога.

— Я приказываю тебе! — Герельд сам попытался приподнять учителя. — Ты слышал меня? Тебе приказывает наследник короля! — Видя, что воин не желает повиноваться, мальчик выкрикнул с чувством: — Кем бы ни был этот человек — я любил его!

— Чего ты хочешь? — спросил воин, дрогнув.

— Отнеси его в мои покои, — приказал Герельд, а когда стражник наклонился над его наставником, быстро добавил: — Я не забуду твоей доброты...

ГЛАВА 22

Взошла луна. Неровный диск ее повис над островом Карут, проливая на башню Гонориса бледно-серебристые лучи.

Рордан смотрел на ночной Дэнгор, не смея открыть заветный ларчик. Он жег пальцы и необъяснимая тяжесть давила на грудь короля. Кто-то невидимый, но настойчивый нашептывал на ухо: "открой, открой", но было так страшно решиться.

Он понимал, что подарок этот никак не связан с Маакором, хотя бы потому, как смотрел на ларчик Аох...

У Рордана не хватало мужества осмыслить все, что происходило вокруг. Он еще чувствовал твердую руку мага, который продолжал вести его по жизни вот уже несколько лет. И он был благодарен ему. Да, благодарен. За силу, что исходила от мага и уверенности его в завтрашнем Антавии. Сам король давно утратил веру. Сегодняшний прием — лишь подтверждение тому, что пришло темное время перемен. Мятеж! Это был открытый мятеж тех, кому Рордан привык доверять. Но он так и не поверил до конца в реальность страшной резни в его собственном доме. И не хотел ничего выяснять, возблагодарив богов только за то, что те сохранили жизнь ему и маленькому Герельду.

Но Аох потребовал суда над заговорщиками. И настоял на своем, хотя, главный организатор так и не пойман по сей час. Пусть. В Антавии ему не укрыться. Пусть это даже сам герцог. Антигусы не простят ему измены. Не должны прощать!

Нолан. Гордый и безупречно честный, больше всего чтущий законы Аспилуса. Как мог он пойти против своего короля?

А Тиеган? Ему было доверено воспитание будущего монарха!

Рордан не понимал их мотивов и не верил в предательство. Все это казалось чудовищной ошибкой, и она легко объяснится, как только оба обвиняемых в крамоле предстанут перед судом Грахона. Оба. Пусть один из них в тяжелейшем состоянии находится сейчас в покоях маленького наследника престола. Вот еще один повод разобраться в столь запутанном и странном деле — желание Герельда спасти учителя.

И почему сам он, властелин Антавии, наместник бога на этой земле, не побеспокоился о жизни такого важного для королевства человека? Теперь Рордан мог только упрекать себя за малодушие. Но к чему это?

Пальцы его снова коснулись резной крышки ларца.

Вот и опять он должен принять решение, и оно может дорого обойтись не только ему самому — всему его народу. От чего же мысль эта не дает ему покоя? Откуда она пришла?

Сколько вопросов! И так мало ответов...

Дэнгор. Дорогое детище, ставшее главной заботой и настоящей любовью Рордана. Белокаменный город мирно спал сейчас, укрывшись туманом. Слабо мерцали сторожевые огни на острове близ пролива Наррмор, чьи злые волны терзали каменные берега, пытаясь дотянуться до одинокого Гонориса.

Что-то подобное теперь ощущал и король. Нечто таинственное, стихийно-темное подкрадывалось к его городу. Почему так тревожно? В Дэнгор можно попасть только через врата Антавии — мост, соединяющий земли Дэнита с островом Карут, а значит через старый замок первого владельца Девяти островов. Каждый вечер этот мост поднимался и город становился неприступным, ни по суше, ни по воде нельзя было проникнуть в него. Но Рордан чувствовал — где-то там, за пиками Крета, собрались уже враждебные силы, жаждущие обладать его землей.

Кхорх.

Как удержать его вдали от Антавии? Можно ли верить словам Аоха? Маг клялся, что преклонение перед могуществом безродного выскочки станет благом для антигусов и они откупятся малыми жертвами.

Нет, Рордан не пойдет на это. Не должен. Как может потомок славных Бэгов целовать руку одного из черного народа? Дикарю? Нет!

Он поставил ларец и прижал ладони к прохладному стеклу. Память вдруг распахнула перед ним причудливые резные дверцы. Рордан вспомнил, как короновали его в золотом храме Аспилуса; как защемило сердце, когда вынесли стяги Бэгов; как торжественно было в алтарной, как будто молодой монарх остался наедине с богом и тот один благословлял его на царство. А потом, каким впечатляющим был турнир, устроенный в его честь, и юный герцог Нолан преломил копье во славу нового владыки. Неужели это был тот самый человек, что хотел теперь убить его? Пусть с тех пор минули года, но ведь где-то оставался тот день, когда они клялись друг другу в вечной дружбе!

Нолан. Неужели жажда власти в нем могла превысить долг, честь и нерушимые узы давней дружбы? Когда они стали по разные стороны некой границы, что развела их теперь? Уж не с появлением ли Аоха? Ведь именно в то время у Рордана возникло странное ощущения зыбкости и тщете всего земного, неведомое прежде чувство одиночества и безысходности. Маг вернул ему твердость духа. А вот герцог открыто воспротивился влиянию Аоха на короля. Была ли виной тому банальная ревность, ведь Рордан встал на сторону чародея, пленившего его своим умом и особым даром пророка?

Но кем являлся Аох на самом деле? Потомком ли кифрийского ведуна, принявшего дух Кэух, или слугой Кхорха, посланного для совращения антигусов? Кто это — Кэух? Герцог открыто заявлял, что божество чародея тот же Арахн, лишь женская его ипостась. И если это правда, значит Рордан уже поклонился ему, черному и страшному божеству арахнидов, вкусив жертвенной крови на алтаре Аоха!

На Его величество вновь навалились невыносимая усталость и апатия. Что толку было сопротивляться? Он так стар и болен, так одинок! Где взять ему сил на борьбу? Как противостоять чужой воле? Злому року?

Рордан прикрыл глаза, справляясь с внезапным головокружением и, когда снова посмотрел в окно, свет луны стал маняще-ярким, колдовским, а стены башни Гонориса пылали в белом пламени.

И снова он услышал голоса, молящие взглянуть на ларец, дотронуться, открыть...

— Что же это такое? — Рордан взял в руки шкатулку. — Что же... такое? — с волнением он приподнял холодную крышку, и ему показалось, что ларчик пуст. Но приглядевшись, король увидел что-то темное, свернутое на самом донышке. — Это... — Пальцы его ухватили сцепленные колечки и извлекли свитый из черных волос амулет.

В следующий миг Рордану почудилось, что стены Бэгенхелла обрушились на него и он стал падать, падать, падать в ледяную, ужасающе невероятную в своей красоте бездну...

* * *

— Не надо... не трогай... не надо...

Герельд вздрогнул, всматриваясь в лицо Тиегана, бормотавшего что-то в горячечном отчаянии. Он бредил?

Воин, принесший бездыханного Тиегана в спальную наследника, хмурясь, взял за молчание три золотые монеты и ушел, плотно прикрыв за собой дверь. Мальчик влил в учителя половину содержимого заветного флакончика. Жидкость была пахучей, прозрачной и слабо искрилась в полумраке. Это корнуотский ведун оставил Герельду немного священной воды из источника Слика. Она способна вернуть к жизни любого, даже недавно умершего. "Только, надо самому в это верить, тогда лесная вода поможет, — говорил ведун. — И чем сильнее веришь, тем скорее она возымеет над умершим свое магическое действие".

Герельд похолодел от ужаса, когда пришлось разжимать ножом стиснутые зубы учителя. Но он справился. И напоил Тиегана. Оставшейся частью мальчик окропил черную рану, и с немалым мужеством выполнил это, годясь тем, что не боится крови.

Потом стал ждать. И это оказалось самым сложным. Нет, он совсем не сомневался, что сумеет оживить Тиегана. Его тревожило другое — что будет с ним, его учителем, когда тот достаточно окрепнет, чтобы ответить за совершенное? Как защитить его от возмездия? Как спрятать от всезнающего и вездесущего Аоха, ведь маг уж точно захочет казнить бунтовщика, да еще и проклянет именем своих черных богов!

Сам Герельд не понимал мотивов заговорщиков, но чувствовал, что за их жестокостью стоит не простое желание убить Рордана или посадить на трон нового короля. Было что-то другое, настолько важное, что они решились пойти против божеских законов. Так как же он, единственный наследник трона может остаться в стороне и не выяснить истинных причин дерзости своего наставника, поднявшего руку на самого владыку!

— Учитель? — чувствуя дрожь и неясную тревогу, он склонился к очнувшемуся.

— Нельзя, нельзя, — снова забормотал тот, глядя мимо подопечного и точно видя нечто другое, пугающее его.

— Чего нельзя? — переспросил мальчик, и невольно оглянувшись, поискал глазами то, что так волновало Тиегана.

— Останови его, — простонал учитель, заметив Герельда.

— Да кого? — не выдержав, возмутился мальчик. — Успокойтесь. Здесь нет никого, кроме меня.

— Ларец, — вполне уже осознанно сказал учитель. — Твой дядя не должен брать его в руки. В нем — зло! Гибель для Антавии и всех нас!

— С чего это ты?.. — Герельд смутился, припоминая все происходящее на приеме и особенно тех странных послов из Маакора. — Все дело в них?

— Нужно спешить, мой мальчик, — Тиеган попытался подняться, но оказался еще слишком слаб и снова повалился на постель. — Я видел... видел, как Рордан стоит у окна своей опочивальни и рядом с ним эта проклятая шкатулка. Я крикнул, но он не услышал меня. Он откроет ее и тогда...

— Что?

— Будет плохо! — Тиеган сжался. — Я знал, знал тогда, но сейчас уже... не помню. Что я говорил?

— Ты бредишь, — вздохнул Герельд. — И не совсем еще пришел в чувства.

— Возможно, возможно, — учитель порывисто схватил его за руку. — Я хочу, чтобы ты понял сейчас — Аох заодно с Кхорхом и они сделают все, чтобы взять Дэнгор. А Рордан слишком слаб и слишком подпал под влияние мага, чтобы защитить свой народ от демона. Мы не хотели смерти твоего дяди, но должны были убрать его, чтобы твои опекуны избавились от Аоха как можно быстрее. Ты понимаешь?

— Почему нельзя просто... убрать мага?

— Просто? Если бы!

— Сложнее, чем убить короля?

— Я знаю, ты умный мальчик, — вновь с жаром заговорил учитель. — Поэтому поклянись мне сейчас, что не будешь преследовать Нолана и его семью, когда... когда станешь королем.

— Я обещаю, но...

— Спасибо, спасибо, — перебил его Тиеган очень взволнованно. — А мне... все равно, что будет со мной теперь. Знаю, что Аох не оставит этого.

Герельд поднялся:

— Аох? Ну, уж нет! Я ему не позволю!

Учитель улыбнулся вдруг и снова стал тем задорным Тиеганом, которого знал наследник раньше:

— А что ты можешь?

— Я могу вывести тебя из Дэнгора, — смело заявил мальчик, ничуть не смущаясь взгляда наставника — тот будто снова подначивал его на очередную веселую затею. — Могу! Не веришь?

— Верю, — Тиеган опять попытался сесть и на этот раз это удалось ему. — Только вот со мной у тебя будут некоторые проблемы. Один ты не справишься...

— И эту проблему наследник короля способен решить, — Герельд уже включился в игру. — Я сейчас.

Он выбежал из спальной и скоро вернулся с воином. И тот пришел в полнейшее замешательство, увидев убитого им Тиегана вполне живым.

— Флэнн, — обратился к нему мальчик. — Ты же не откажешься снова помочь нам? Заработаешь десять золотых! Ого! Да так ты скоро станешь богаче самого короля!

Воин нахмурился. Теперь, когда Тиеган был жив, а в королевских подземельях уже пытали людей Нолана, затея эта казалась ему слишком авантюрной. Но где-то в глубине души он знал, что неудавшийся переворот лишь усугубит положение антигусов и стоит хоть как-то противостоять Аоху, прибравшему к рукам слабеющего душой и телом владыку.

— Ладно, малыш, — согласился он. — Я догадываюсь, что теперь ты хочешь спрятать своего учителя от гнева короля.

— Ты правильно понимаешь, — Тиеган поднялся на ноги. — Помоги...

Герельд тем временем открыл тайный ход, ведущий к берегу Лакриса. Что станут они делать дальше, он не задумывался, решив, что этого пока достаточно для учителя. Ведь сейчас ему было слишком опасно находиться в замке, даже мертвым.

— Сколько людей знают об этой дороге? — спросил Тиеган, когда они преодолели достаточную часть пути.

— Никто из антигусов, — с важностью ответил мальчик. — Это подарок Этайка.

— Корнуот многое знал! И предвидел... — с уважением заметил учитель, хромающий рядом с молчаливым Флэнном.

Скоро они оказались перед каменной дверью, и Герельд, воспользовавшись хитроумным механизмом, без труда открыл ее.

Ночной ветер налетел на беглецов, осыпав крошечными капельками озерной воды.

— Быстрее! — Тиеган потянул за собой воина и смолк, заметив пару лодок, на берегу и темные фигуры рядом.

— Там люди! — крикнул он, сбрасывая с себя руку учителя.

— Нас ждут, — твердо сказал тот и подтолкнул вперед растерявшегося Герельда. Потом обернулся к воину: — Не будь же дураком, Флэнн! Завтра Дэнгор станет городом арахнидов. Ты уверен, что хочешь служить Кхорху?

— А как же?.. — воин не договорил, узнав знаки герцога на плащах людей у лодок.

Тиеган обнял за плечи своего подопечного и, пригнувшись, побежал к берегу, увлекая за собой наследника.

— Удачи! — крикнул Герельд на берегу и заболтал ногами, неожиданно оказавшись поднятым и брошенным в лодку. — Учитель!

Но Тиеган был уже рядом. Он взялся за весло и весело крикнул подоспевшему Флэнну:

— Ты с нами? Отлично!

— Учитель!

— Что, мой мальчик? — Тиеган, смеясь, посмотрел на него. — Ты с самого начала знал, что тебе тоже опасно оставаться сейчас в Антавии. Лесные люди готовы укрыть у себя будущего короля антигусов. Вперед же, Герельд! Этайк ждет тебя!

ГЛАВА 23

По выгоревшей земле Хэм-Аиба двигалась процессия. От множества сотен человеческих ног, лошадиных копыт и когтистых лап хеписахафов черным прахом осыпалась истлевшая трава.

Шествие возглавляли три ящера. Закованные в золотые цепи, они несли на спинах шатры из шелка. В них расположились Кхорх с юной женой Лидэей, Ксархс и мать первосвященника с Лемаис и Наэлой. За ящерами следовали арахниды, поделенные на десятки. Воины Кхорха были хорошо вооружены и одеты в черное. Платки прикрывали их лица, так что свободными оставались только глаза. Легкие плащи скрывали кольчуги.

За воинами ехали крытые повозки с семьями воинов и подводы с провиантом и ценностями.

Далее распорядок повторялся — хеписахаф с владыкой Казуима, затем эверцы, ягмары и кифрийцы.

Марлоги в образе пауков следовали в некотором отдалении от людей.

Вся процессия была подобна гигантскому змею, что двигался пожрать израненную землю Трех царей — с головой, украшенной золотом и ядовитым хвостом.

Кхорх направлялся в Дэнгор господином этой земли, он знал, что все правители Апикона уже готовы назвать его своим повелителем. Антавия открыта. Арбош принял послов и выплатил огромную дань золотом. И только участь Маакора станет ужасающей. Города его будут разрушены, один за другим: Тэ-Тахрет, Нэрос, Мелехрет — все они, как драгоценные камни в сверкающей короне, окажутся вырванными и брошенными в огонь гнева демона. Вот тогда и придет черед Ахвэма!

К вечеру участники похода стали лагерем невдалеке от высохшего русла Аургуса.

И безлунной ночью первосвященник в сопровождении восьми жрецов и двух арахнид вступил в пределы земли маакорской. На западном берегу Аургуса они установили алтарь. На черный камень пролилась кровь жертв из народа Арахна. Ее принесли в жертву темной богине, которой тайно поклонялись в Тэ-Тахрете.

— Великая Орх, услышь меня, жреца твоего сына! — Кхорх вычертил обсидиановым ножом знак Арахна на своей ладони. — Услышь меня, приди. Открой врата ночи, чтобы принять в них души тех, которые скоро явятся к Тебе! Они — твои и пусть проклятие Великой праматери ляжет на них! Пусть потомки их станут безумны! Пусть ничего человеческого не останется в них, и будут они, как змеи и жабы!

Поднялся ветер и багровые тучи поплыли по чернильному небу в сторону пограничного маакорского города. Это ему суждено было первому принять кару черного демона.

Когда нож первосвященника пронзил сердце второй жертвы, на Тэ-Тахрет хлынул кровавый дождь и наполнил ядом святые источники. Жители города проснулись от жуткого звериного воя. Тревожно забили колокола на сторожевых башнях.

Испуганные мхары выбегали из домов и попадали под смертоносный дождь.

Запылали главные врата Тэ-Тахрета. Вспыхнули бесовским белым огнем и погасли, обуглившись и рассыпавшись пеплом, открыв дорогу сотням уродливых тварей, ворвавшихся на улицы маакорского города.

Верховный жрец богини Хепес поднялся на башню храма и ужаснулся тому, что увидели его глаза. Гигантские трещины покрыли храмовую площадь и от содроганий земли рушились колонны и статуи.

— Берегитесь дождя, владыка! — младший служитель удержал жреца, кинувшегося к каменной балюстраде балкона. — В нем яд! — Он показал ему свои окровавленные, дрожащие руки.

— Да что же это? — отступая, прошептал жрец и посмотрел на небо. — Мы обречены. Мы обречены, слышишь? — вскричал он. — Пророчества безумного служителя сбывается! Маакор погибнет!

— Не время придаваться скорби, преподобный Гмерет-Ат! Нужно спасать людей!

Оттолкнув молодого жреца, верховный служитель выбежал на балкон.

Укрывшись плащом от обжигающих струй, он трижды прокричал в темноту:

— Не покидайте домов! — и кинулся по переходу, ведущему к звоннице.

Скоро над городом тяжело и тревожно загудел набат.

Гмерет-Ат появился в малой зале жрецов, где собрались уже все служители Хепес.

— Чем нам помочь тем, что бьются сейчас на улицах Тэ-Тахрета, владыка? — поднимаясь, спросил один из жрецов Главного алтаря.

— Мы можем только молиться. Но прежде, самые отважные и сильные из нас должны отправиться в другие города и рассказать о бедствии, постигшем Тэ-Тахрет. Времени мало! Братья наши должны быть готовы к тому, что и на них обрушится ядовитый дождь, — он сбросил с лица капюшон, показывая изуродованное лицо. — Кто едет?

Вызвалось десять добровольцев.

— Благодарю вас, братья, — проговорил Гмерет-Ат. — Вы получите благословение и отправитесь, как только утихнет дождь.

— А он утихнет, преподобный?

— Я обещаю!

* * *

Рассвет застал Тэ-Тахрет в руинах. Вслед за ночным ливнем разразилось страшное землетрясение и многие мхары оказались погребенными под рухнувшими стенами собственных домов. В огромные трещины осыпались целые улицы. И только храмы оказались не тронутыми. И те, кто успел понять, где можно укрыться от силы демона, спаслись от чудовищной магии черного арахнида.

Но, предупреждая о беде, пришедшей с берега Аургуса, горели тревожные огни. В ответ на эту весть запылали костры на сторожевых башнях Нэроса. Жители его спешно укрепляли городские ворота. В храмах проходили службы. Но явившийся к вечеру первый посланник принес кошмарные известия и скоро умер от язв, покрывших все его тело. Новые посланники выехали к Мелехрету и Ахвэму.

Караван Кхорха двинулся дальше и через день пути по пустынному берегу Аургуса, снова остановился.

Снова наступила ночь, и служители Арахна воздвигли новый алтарь.

Снова пролилась кровь жертвы — юной девы из арахнид. На этот раз к демонам бездны взывала сама Матенаис.

— Великие, чьи имена я называю, как Севау и Бебаи! — глухо зазвучал в темноте ее низкий, глубокий голос. — Повинуйтесь мне! Примите кровавую жертву и пусть исполнятся слова зарока вашего. Я проливаю свежую кровь на ваш алтарь и велю вам: повинуйтесь!

Как только кровь впиталась в землю, поднялись огненные вихри и помчались к Нэросу, что раскинулся на живописной возвышенности между Тэ-Тахретом и прибрежным Мелехретом.

Но вихри те оказались лишь предвестниками бури. Они разбились о каменные стены города. Полнеба заволокло смрадным дымом. Быстро сгустились над Нэросом грозовые тучи. Словно мерзкий нарыв, налились они кровавой синюшностью.

И грянула буря!

Вмиг темнота ночного неба наполнилась пылью и взвыл ветер, набирая силу. Огромные молнии раскололи небеса. Снова и снова.

Взбесившаяся стихия бросалась на дома и дворцы, играючи, рушила строения, выбивала стекла, срывала крыши и слои земли вместе с каменными мостовыми, рассыпала стены, ставшие будто из песка. Спасения не было нигде. И те из мхаров, что успели спуститься в подвалы, оказались навсегда погребенными под слоем камней и земли.

Один из самых красивейших городов Маакора был стерт с лица земли за одну ночь...

* * *

Гигантская змея снова поползла вперед. Теперь на пути ее лежала равнина Дэнита. Но очередная цель Кхорха оставалась далеко на западе — у вод Анхи, впадающих в Хаш, священную реку корнуотов.

Над этой землей, блистая яркими слезами звезд, небо оставалось чистым. Кхорх выбрал ее, как новое пристанище для себя и своих братьев.

* * *

— Я не могу больше, — проговорила Наэла. Она сидела на большом валуне и с тоской смотрела на полосу соснового леса, огибающего долину. — Я знаю, что черное чудовище губит мой народ.

— Что мы можем изменить? — отозвалась Лемаис, поглаживая прохладную руку подруги. — Такова воля жестоких богов.

— Но ведь они не могут что-то сделать за нас — только нашими руками, ты понимаешь?

— Да, дорогая. И однажды Кхорх ответил за все, что свершил.

— Почему боги так жестоки к мхарам?

— Может быть, потому что они заслужили эту жестокость?

— Чем, Лемаис, чем? Чем заслужила Ла-Тима или Сидмас? Или... Креламет? Скажи мне!

— Не вы. — Невилла опустила голову и ее распущенные волосы прикрыли колени. — Ваши деды, далекие предки, захотевшие гибели тех, кто был с ними одной крови. Поэтому теперь так ужасно проклятие первосвященника, направленное на братьев.

— Легенда об аксуменах так темна и непонятна, — с тоской проговорила Наэла. Слова невиллы смутно напомнили ей о чем-то жутком и тяжком, что укрылось на самом донышке души.

— Какой же ей быть? — не сразу отозвалась Лемаис. — Ведь это аксумены склонили многие народы ко злу, заставив принести первые человеческие жертвы. Теперь ваши жрецы просто не желают вспоминать об это. Да, они стыдятся прошлого, поклоняясь светлым богиням. Но, ни для кого не секрет, что в Тэ-Тахрете молились Орх — матери всех демонов. Ты видела черные капища?

— Да, — призналась мхарка. — Однажды Сидмас привез меня в этот город и показал алтарь... демоницы смерти.

— А разве Астеман не сам накликал беду, выслеживая слабого мальчика, еще не впустившего в свою душу Кэух? Он пожелал убить его, за что? Уничтожил его народ, ничем не обидевший мхаров...

— Но ты сама говорила о неотвратимости судьбы, — встрепенувшись, возразила Наэла. — И рано или поздно, Кхорх стал бы тем, кем стал!

— Кто знает, было бы в его душе столько ненависти, если не смерть отца, убитого по приказу владыки Ахвэма? Он стал бы господином Сельфура. Но только лютая жажда мести погубит теперь Маакор. А ведь он мог просто повторить судьбу Арбоша.

— Но я должна, понимаешь, должна что-то сделать для тех, кто мне дорог, — горячо заговорила Наэла. — Теперь, когда Сидмас свободен и скоро вернется в Ахвэм, я не могу безвольно плыть по течению!

— Тише, тише, девочка моя. Я обещала помочь тебе и помогу. Кхорх слишком много на себя берет и гневит богов непомерной кровожадностью. Не думай, что я забыла и о собственной мести. Ничего не забыла! Зная его слабое место, мы отравим ему радость побед. Кхорх достигнет своей ужасной цели, но плата за нее станет невыносимой для его души.

— Когда? Я устала ждать!

— Не спеши. Пусть насладится пока тем, чего достиг.

— И пусть гибнет моя земля?

— Ее уже ничто не спасет.

— Но это несправедливо!

— Справедливо? Лишь боги могут судить об истинной справедливости для каждого из нас.

— Боги! — Наэла с горечью взглянула на тихое небо. — Они так жестоки и я не жду от них милости.

— Чу, — Лемаис вскинула голову и прижала палец к губам подруги. — Никогда не говори так! Никогда! Они испытывают нас и наградят, если ты справишься. Нет ничего ценнее души, и как бы ни страдала она — не отягощай ее проклятием к богам. Души наши страдают за... прошлые грехи...

— Так трудно!

— Знаю. Послушай, — невилла заговорила тихо и значительно. — Кхорх обратился ко мне за помощью. Вызвав кровавый дождь на Тэ-Тахрет, он неимоверно ослаб. Матенаис больна. Ей дорого обошлось общение с демонами бездны. И не скоро жрица Кэух-Арахна сможет помочь первосвященнику. Он просил меня призвать могущественного духа тьмы Глеса, повелителя вод, чтобы затопить Мелехрет.

— Ты согласилась?

— Нет. Но соглашусь. Не смотри так! Я не могу отказаться — он убьет меня, теперь убьет любого за малейшее неповиновение. Не плачь, послушай. Я потребую жертву. Потребую бросить жребий и он падет на ту, которая теперь так дорога Кхорху!

— Лидэю?

— Тише! Не ты ли подала мне эту идею — отнять у него наследника? Но знай, боги дают ему шанс одуматься и не губить невинных. В Мелехрете живут благочестивые мхары. Они давно заслужили прощение небес и не должны погибнуть. Так хотят боги. Но не Кхорх. И завтра он встанет перед тяжелым выбором...

* * *

Следующая ночь утонула в теплом и обильном дожде, что начался еще с утра и привел в уныние участников похода.

Хотя, казалось, что плохого было в дожде, да еще после долгого путешествия по выжженной пустоши? Но тучная земля быстро раскисла и отяжелела, налипая на колеса и копыта животных. Это обстоятельство и послужило причиной немалой задержке каравана.

— Это благоприятный знак, — заметил Ксархс, принимавший у себя первосвященника.

— Дождь? — переспросил тот хмуро. — Или наша задержка? Если ливень не прекратится, мы завязнем здесь надолго.

— Чего тебе еще? — хохотнул царь, осушив кубок вина. — Два города! Два из намеченных трех уничтожены. Остался крошечный пограничный Мелехрет, да еще Тмехт, который и городом назвать стыдно.

— Лемаис затеяла что-то, — сквозь стиснутые зубы проговорил Кхорх, мрачнея еще больше. — Все тянет с ответом. И так смотрит — душу выворачивает на изнанку!

— Да успокойся. Куда она денется? Меня одно смущает: сумеет ли справиться девчонка? Ведь никаких магических способностей у нее нет.

— Ты издеваешься? Эта дрянь — сама демоница! И тот, что в ней полмира может слопать. Я же не властен над ним! — первосвященник махнул ножом, "разрезая" пламя в чаше. — Матенаис призналась мне, что боится его. А знаки на алтаре говорят о близкой опасности. Она придет именно от невиллы.

— Так прибей ее! На кой бес ты вообще оживил эту падаль?

Кхорх с презрением посмотрел на опьяневшего Ксархса.

— Я пришел поговорить с тобой, а ты снова упился.

— Поговорить? — царь рассмеялся. — Ты сам знаешь многое из того, что не дает тебе покоя. Просто не хочешь поверить очевидности. А она... не в твою пользу.

— Ты о чем?

— Я о Лемаис, друг мой.

Первосвященник стиснул кулаки, не в силах спокойно выносить веселости мхара.

— Что нового ты можешь сказать о ней, Равл-Ат?

— Не много. Тот, кого ты так боишься, вовсе не твоей масти.

— Что ты сказал? — Кхорх воззрился на царя, а тот, не моргнув глазом подлил себе еще вина. — Это пьяный бред...

— Как знать, — Ксархс хихикнул. — Я же тоже... бывший жрец и способен рассмотреть черного духа.

— Значит, — первосвященник отобрал кувшин у царя и наполнил свой кубок. — Значит, она не согласится помочь мне. Просто, не сможет!

— А я о чем?

Кхорх выпил вина и швырнул кубок.

— Я не верю тебе! Светлый дух не может войти в тело мертвого человека! Не может! Ты водишь меня за нос, пьяная скотина! — он был готов уже кинуться на царя, но в шатре, кланяясь, появился один из жрецов.

— Госпожа Лемаис просит позволения видеть вас, святейший.

— Веди ее сюда, — бросил первосвященник недовольно и зло взглянул на Ксархса.

Тот пожал плечами и принялся за мясо.

Бывшая невилла вошла и поклонилась, не заметив протянутую для поцелуя руку Кхорха.

— Что скажешь? — спросил Кхорх, чувствуя, как поднимается в душе глухое раздражение.

— Мне нужна особая жертва, — снова поклонившись, ответила Лемаис.

— Бери любую, — махнул он рукой, поняв, что она не станет упрямится.

— Нет, я хочу, чтобы духи сами указали мне на ту, которая достойна.

— Хорошо, — первосвященник взглянул внимательнее на бывшую возлюбленную. — Ты же обещаешь помочь?

— Обещаю, — она побледнела вдруг и опустила голову. — Прикажи собраться всем женщинам.

— Распорядись, — сказал он жрецу. — Да поскорее!

Скоро разбуженные и недовольные женщины собрались на большом участке между шатрами арахнидов и эверцев. Лемаис кружила над горевшим костром, временами опуская в пламя кривой и длинный посох. Она была обнажена, если не считать узких черных ленточек, едва прикрывающих бедра.

Жрец заставил женщин встать в круг, извинившись перед Матенаис, которой все еще нездоровилось. Мужчины тоже не могли остаться в стороне и, ожидая выбора, собрались на поляне.

Дождь прекратился, но ночной холод пробирал до костей и люди с недовольством взирали на танец дочери Улха — та шептала что-то уже в явном помрачении.

— Что происходит? — с тревогой спросила Лидэя у матери Кхорха.

— Она говорит с духами, — ответила жрица отрешенно.

Вскоре пространство вокруг костра подернулось туманом и там, в млечной и густой пелене задвигались огненно-черные тени.

Мужчины отступили в страхе. А камлающая вертелась, посерев лицом и закатив глаза. На ее губах показалась пена. Звуки, что вырывались из груди, эхом отзывались в туманной завесе и, многократно приумножаясь, рассыпались в воздухе. Когда уже казалось, что Лемаис окончательно обезумела, та прервала дикую пляску и, выставив перед собой посох, двинулась к присмиревшим женщинам. Глаза ее были плотно закрыты. И мало что напоминало в этом взлохмаченном, сгорбленном и древнем существе прекрасную возлюбленную Кхорха.

— Вот она. Вот!

Грязный конец клюки задрожал перед лицом побелевшей от ужаса Лидэи.

Голоса в белесой пелене смолкли и тени замерли.

— Прекрати это! — раздался в полнейшей тишине грозный возглас первосвященника.

Выйдя в круг, Кхорх отобрал у Лемаис посох и швырнул его в сторону.

— Так вот что ты задумала, тварь! — прошипел он сквозь стиснутые зубы и грубо отшвырнул ее от Лидэи.

— Исполняй, — прохрипела дочь Улха. Изо рта ее побежали струйки крови.

Взбешенный Кхорх выхватил из-за пояса жезл и ударил его золотым концом в живот Лемаис. Она очнулась. Глаза ее широко распахнулись, наполнились смертельным страхом и изумлением. Слабеющие руки ухватились за жезл, заскользили, тщетно пытаясь извлечь его из тела. Из открытого рта вышло бледное облачко, а порванная кожа вокруг жезла стала чернеть, сгорая. Сам жезл полыхнул белым огнем и этот ослепительный свет молнией перебежал к первосвященнику, который замер в странном оцепенении.

Людей вдруг охватил ужас и они бросились кто куда, подальше от истлевающей Лемаис и Кхорха, впустившего в себя таинственный огонь.

И только Матенаис кинулась к сыну, как только свет от жезла иссяк и рассыпалось прахом сгоревшее тело бывшей невиллы.

— Не надо! Нет! Во имя всех богов! Умоляю!

Чернея и сотрясаясь в предсмертной судороге, первосвященник рухнул на землю.

— Умоляю, — упав ему на грудь, Матенаис зашептала известные лишь посвященным слова. Она призывала Орх.

Из дымки вокруг огня, где еще шевелились сгустки, вытянулись тени и поползли к Кхорху.

— Проклят, проклят, проклят, — шептали они, входя в его тело.

Матенаис взвыла от боли, когда одна из теней прошла через нее. Но не оставила сына.

Плача, она приподнялась и приблизила губы к его приоткрытому рту.

— Возьми... — Едва заметный дымок вышел из нее и проник в затихшего первосвященника.

Он вздрогнул и открыл глаза...

ГЛАВА 24

Кхорха не стало.

Не стало того, которого знали, как первосвященника Кэух-Араха — нервного, замкнутого, фанатичного, злого, но все же человека. Теперь он изменился даже внешне. Кожа его потемнела, черты заострились. В черных глазах появился бесовский, красный блеск. Вместо ногтей выросли желтоватые, острые когти.

Рядом с ним стало трудно находиться даже матери. Она, хотя и поправилась, но все чаще лежала, никому не жалуясь на смертельную усталость. Присутствие сына подрывало ее последние силы. Кхорх это знал.

"Духи теней держат тебя", — говорил он и прогонял их. Тогда Матенаис становилось легче. Но ненадолго. Они всегда возвращались. Она знала, что скоро умрет, но теперь не боялась оставить Кхорха одного. Ей было жутко от того, что черный дух совершенно овладел ее сыном. Душа ее мальчика сгорела дотла. А тот, что обитал теперь в его теле, причинял страдания бедной матери. Она знала, что больше не нужна Кхорху.

Лидэя ужасно боялась его. Да и он просто забыл о женщине, что ждала от него ребенка. Бывшие возлюбленные встречались только у ложа матери. Каждый раз первосвященник удивленно смотрел на округлившийся живот крылатой и в глазах его мелькало презрение.

"Что мне делать?" — пряча пылающее лицо в ладонях, сокрушалась Лидэя, как только Кхорх оставлял женщин наедине.

"Ничего, ничего, — как могла, утешала ее Матенаис. — Главное, чтобы малыш родился здоровым".

Наэла с памятного часа смерти Лемаис избегала всех. После своего неудавшегося бегства мхарка оставалась под бдительным надзором двух арахнид. Иногда она просила пустить в свой шатер крылатую и тогда рассказывала ей о городах Маакора, неизменно оканчивая повествования картинами гибели, чем вызывала у собеседницы тоску и страх.

"Мелехрет затопило водами Анхи, — обхватив колени и раскачиваясь, говорила Наэла без выражения. — Остался только Ахвэм. Только Ахвэм. И его ждет гибель. Теперь Кхорху не нужны ни жрецы, ни чужая сила — он сам стал демоном".

Лидэя плакала, слыша такое. Но верила.

Той ночью, когда первосвященнику удалось вызвать ливень, подданные его сами едва не стали жертвами хлынувшего на равнину Дэнита мутного потока. А Кхорх смеялся, сидя на спине ревущего хеписахафа. Смеялся, глядя, как мечутся перед ним перепуганные люди, как огненные копья пробивают черноту туч над Мелехретом.

Тогда-то, пользуясь всеобщей паникой и неразберихой, Наэла и сделала попытку сбежать, добраться до гибнущего города и разделить участь своих сородичей. Но первосвященник выловил мхарку. И ее едва не растоптал взбешенный ящер.

"Куда ты, дорогуша? — захлестнув Наэлу длинной плеткой, прокричал Кхорх. — Я не позволю тебе удрать от меня! Теперь ты должна занять место невиллы! Жена Арахна должна стать любовницей его жреца! Особая честь для меня! Подарок бога!"

К счастью для нее, эту угрозу Кхорх не осуществил. Но Наэлу страшило другое — она понимала, что первосвященник оставил ее, как приманку для Сидмаса.

"Это чудовище, — говорила она и без того угнетенной Лидэе. — Он сожрет нас всех. Сожрет эту землю. Беги от него!"

"Я не могу, — отвечала несчастная крылатая. — Что будет со мной, когда я останусь одна?"

"А сейчас ты не одна? Подумай о ребенке!"

Лидэя снова начинала плакать. Мир казался опустевшим. Она не видела выхода. Не хотела верить, что ее Кхорха больше нет. Есть только первосвященник. Воплощение ужаса для окружающих. Даже для Ксархс. В его отношении к господину всегда было больше подчеркнутого почтения, нежели страха. Теперь же многое изменилось.

В один из вечеров он с волнением вошел в шатер первосвященника и низко поклонился:

— Приветствую тебя, святейший.

Кхорх поморщился и протянул царю темную когтистую руку:

— Целуй.

Ксархс нервно сглотнул, не поднимая глаз:

— Я не посмею, мой господин. Это слишком тяжело для моей слабой души.

— Ты врешь, пес Эморх. — Змеиная улыбка тронула губы первосвященника. — Не хочешь оскверниться, падаль? Боишься стать проклятым? Не хочешь разделить участь со своим господином? Так я тебя сейчас приобщу!

Царь упал на колени.

— Прости, владыка!

— Целуй!

Ксархс коснулся губами пальцев Кхорха и вздрогнул. Темная кожа арахнида задымилась.

— Теперь я вижу тебя насквозь, рыбья шкура! — первосвященник ухватил Ксархса за золотую цепь и подтянул к себе. — Пытаешься молиться у двух алтарей? Знай, тебя нет ни у одного. Ты предатель — вот твоя сущность. А пора бы определиться! — он отшвырнул его от себя. — Сегодня ночью мы вместе принесем кровавую жертву и ты примешь причастие, выпив крови.

— Я не смогу.

Первосвященник рассмеялся:

— Теперь я не позволю тебе служить моему богу вполсилы! Но дам право выбора, ведь ты — царь! — он снова расхохотался. — До полночи у тебя еще есть время, чтобы решить: ты царствующий Ксархс или Равл-Ат-отступник. Иди...

* * *

Снова лил холодный дождь. На расстоянии вытянутой руки ничего невозможно было рассмотреть. Как в мутной реке. И расслышать ничего нельзя, кроме монотонного, шума, в котором тонули все иные звуки.

— Лидэя...

Крылатая вздрогнула. В темноте шатра зашевелился кто-то. Но она не испугалась — голос был хоть и мужской, знакомый, но не Кхорха.

— Кто здесь? — выдохнула она.

— Равл-Ат. Я ухожу. Сейчас. Пойдешь со мной?

Она скорее чувствовала, чем понимала смысл торопливых слов, хотя некто находился совсем близко.

— Равл-Ат? Кто это? — с мистическим ужасом переспросила Лидэя.

— Я хочу подарить тебе свободу, девочка, — заговорил тот горячо, в самое ухо.

Крылатая замерла, боясь шевельнуться. Не коварный ли дух соблазняет ее опять?

— Почему?

— Я сделал много зла, — продолжил таинственный голос. — И не могу уйти просто так. Я хочу помочь тебе. Пойдем? Ведь об этом ты думала только что?

— Как ты узнал?

— Я многое знаю о людях. Даже о Кхорхе. Разве ты не боишься его? Разве не понимаешь, что теперь он — иное, неземное существо.

— Да, так сказала и Наэла.

— Наэла...

— Я не уйду без нее.

— Ее охраняют. Ты знаешь.

— А меня — нет, — с тоской заметила крылатая. — Я не нужна ему.

— Ему никто не нужен. Может быть, кроме Матенаис и Сидмаса, его он хочет сделать своей тенью, вечным попутчиком.

— Почему?

— Этот мальчик для него — мечта. Он был тем, кем Кхорху никогда не стать. Жил жизнью, о которой грезил маленький Кхорх. Поэтому я уверен, что он приберег Сидмаса напоследок. Антавия — лишь следующая ступень. Потом будет Ахвэм и... сын правителя. Он оставит Сидмаса в живых, сделает бессмертным, чтобы истязать всю жизнь.

— Ты говоришь ужасные вещи...

— А разве сама жизнь не ужасна рядом с таким, как Кхорх?

Лидэя всхлипнула, зажмурилась, чтобы удержать слезы. Он прав. Прав! Что ждет ее? Она осталась совсем одна, даже Матенаис стала словно неживой, равнодушной ко всему и всем.

— Пойдем со мной, — прозвучал вкрадчивый голос, как голос доброго духа, сулящего освобождение.

— Куда? Мы погибнем в Хэм-Аибе, — отозвалась она. — Там все сгорело и только демонам приятно ходить по такой земле. Демонам и... ему...

— Нет. Ладья первосвященника спрятана на берегу Аургуса. Кхорх ждет меня для жертвоприношения...

— Ксархс! — узнав своего собеседника, крылатая отшатнулась. — Ты — Ксархс...

— Послушай, девочка, — грустно заговорил Равл-Ат. — Первосвященник оставил мне выбор. Не потому что... благороден, нет. Он боится меня. И даже не это главное — ему будет скучно без противника. Противника достойного, который сможет хоть чем-то ответить ему, не сдаться на милость победителя, как...

Он замолчал. Молчала и Лидэя. Она всегда страшилась царя Улхура, иногда гораздо больше, чем Кхорха.

— Куда ты пойдешь? — наконец спросила крылатая.

— В Гефрек. Боги снова вручают мне Нити судьбы. Теперь, я как никогда понимаю, что лишь орудие в руках Великих. И должен вернуться в горы, чтобы забрать... сигиллу. Иначе у людей никогда не будет шанса освободиться от Арахна. Ты со мной?

— А Наэла?

— У каждого своя судьба, девочка. Мхарке суждено идти другой дорогой.

— Я не хочу, чтобы она страдала.

— Я тоже, поверь. Может, тогда, в горах, мне нужно было убить и ее, чтобы избавить от будущих ужасов. Но... история Улхура сложилась бы иначе. На свет не появилась бы Хофес — чудесная девочка с черными глазами. Ей суждено стать прародительницей великих владычиц Сельфура.

— О чем ты говоришь? — Лидэе показалась, что он бредит.

— О дочери Наэлы.

— А разве...

— Девочка эта совсем не ужасный и злобный зверь — напротив, малышка наделена редкой красотой и редким даром. Только любовь к этой крошке держит сейчас на земле Матенаис. Она надеется вернуться к ней. Надеется...

— Ты... правда хочешь помочь... людям?

— Да, — Равл-Ат оживился и заговорил торопливо: — Послушай. Мы пойдем вместе, доберемся до Гефрека по полноводному Аургусу. А потом ты отправишься в Арбош.

— Я? — испугалась крылатая. — Я не смогу!

— Сможешь.

— Но почему — я?

— А кто? Пойми, сигилла, амулет Тохуса, "Ключ от бездны" — единственное оружие, способное погубить Арахна. И о месте нахождения осколков знают немногие — только я и Наэла. Но этот амулет так важен, ты понимаешь?

— Да.

— Я помогу тебе найти осколки, но ты сама отнесешь их в Арбош.

— А ты?

— А я должен вернуться в Ахвэм. Мой путь окончится там. Теперь я знаю...

* * *

Дождь почти прошел, только из прорванных туч изредка проливались теплые и редкие струйки.

До рассвета оставалось время и милостивая ночь с облегчением вздыхала далекими раскатами грома. Наконец, в долину Дэнита пришел покой. Все живое с благодарностью приняло его и разделило с утихнувшей ночью.

Укутавшись в плащ, Кхорх наблюдал, как два человека прокрались к лодке, торопливо побросали узлы и разместились внутри просторной ладьи.

Он знал, кто они. Знал, что сейчас теряет близких ему когда-то людей.

Очень глубоко в душе первосвященника шевельнулось что-то похожее на сожаление. И улеглось. Кто-то жестокий и циничный гаденько захихикал, шепча: "она бросила тебя. Эта безродная девчонка тебя презрела. Сбежала с мерзавцем, который наобещал ей сапфировые горы. И этого гада ты прикормил сам. Сам. А мог бы воздать ему по заслугам — удушить, как поступают в Улхуре с клятвопреступниками. А теперь он уводит у тебя из-под носа твою женщину. И пусть она тебе больше не нужна. Ее необходимо вернуть. Выпороть. А его..."

Но Кхорх даже не шевельнулся.

Другая часть его души была холодна и темна, а тот крохотный лучик чувств, что мелькнул на краткий миг, исчез без следа.

Первосвященник понимал, что не хочет останавливать, тем более, препятствовать беглецам. Зачем они ему? Равл-Ат сделал выбор и именно тот, на который рассчитывал его господин. Бывший жрец Арахна станет проводником к святилищу Эморх и по его грязному следу Кхорх сможет пройти, нарушив чистоту обители Златокрылой богини. А Лидэя...

Теперь ни одна смертная не интересовала его. И не достойна такого, как он.

Каэлис! Прошлой ночью она приходила к нему и говорила, чтобы ее первосвященник забыл про несчастное создание, еще не появившееся на свет и что отныне он может называть себя ее мужем. Мужем!

Кхорх улыбнулся. В глубине его черных глаз вспыхнул огонь. Что теперь ему возня этих людишек? Пусть бегут, пусть тужатся изменить что-то в своих убогих жизнях.

Подобно богу, он будет наблюдать за их ничтожными потугами. Подобно богу станет карать или миловать. Подобно богу...

Да он и стал уже богом. Для всех, кто знает о властелине Улхурском, для всей этой земли.

И скоро тысячи придут и поклонятся ему. Как богу...

ГЛАВА 25

Дэнгор кутался в теплый бело-прозрачный туман. Тихо было на девяти островах. Не смотря на то, что солнце уже высоко поднялось над Лакрисом, по мостам не спешили люди. На самом обширном острове Мастеров не открывались цеха, и на Товарной площади не толпились ни торговцы, ни покупатели. Словно спали узкие улочки, и в зеленых садиках не слышался детский смех. На острове Багряной башни не звучала музыка, а в белых беседках, где собирались знатные господа и дамы, стояла непривычная тишина. Остров Водопадов не принимал гостей и никого не радовали ни тенистые аллейки, ни благоухающие розы. На шпилях королевского замка не видно было флагов, как в день траура.

Город словно вымер.

Но его слабый, замирающий пульс бился на острове Грахона, где вчера состоялась казнь девяти магистров Тайного общества.

Сегодня возле замка первого владельца Дэнгора Амаса высилась огромная гора книг, подлежащих сожжению. Она размещалась напротив эшафота, где на деревянном помосте еще виднелись бурые следы крови казненных.

Во дворе замка молча стояли те, кто пришел выслушать указ нового владыки Дэнгора, взошедшего на престол Антавии по согласию короля Рордана. Кхорх провозгласил себя царем царей и повелителем Сельфура, как отныне должен был называться падший Апикон.

Сам владыка нового царства, кутаясь в черный плащ и пряча лицо под бархатной маской, появился на балконе дома Амаса. Не поклонившись, встали возле него герцог Приат, возглавивший Совет города и главный судья Милт. Глашатай развернул свиток.

Люди внизу устремили к балкону горящие взгляды, с трепетом и страхом готовые услышать повеление нового господина. Нет, антигусы никогда не были трусами, да и среди собравшихся здесь не находилось ни одного простолюдина, привыкшего повиноваться. Но мистический страх держал в ледяных цепях их души. Мятеж, который вспыхнул вслед триумфального явления в Дэнгор улхурского повелителя, был быстро и жестоко подавлен. Многие из знатных антигусов взошли на эшафот по указу Рордана. Антавия, не знавшая казней, содрогнулась от ужаса, глядя, как умирают от рук палача-арахнида лучшие из ее сынов.

— Волею бога, которому должны отныне и во все времена поклонятся антигусы, как и иные жители Сельфура, — громко и выразительно начал читать глашатай, — я, сын его, Кхорх Улхурский повелеваю вам: уважать и исполнять законы, изданные мною и переданные на высоком Совете Дэнгора его главам. Приходя в храм, наряду с молитвами к своим богам, возносить дары и хвалебные гимны Арахну и Кэух, чьи алтари установлены в храмах. Выплатить дань с каждого города и деревни в размере, указанном казначеями. Кроме того, повелеваю вам добровольно сдать запрещенные книги, в том числе: девять книг магистров Тайного общества, "Книга Сотха", трактат магистра Тритемиса о магии, "Беседы жреца Лита с духами", а также знаменитую книга маакорского жреца "О Богах". Все, кто нарушит данный указ, будут казнены. За неповиновение знатные антигусы подлежат обезглавливанию, простолюдины повешению, а женщины — закапыванию в землю живьем.

Глашатай опустил свиток и отступил за спину денгорского судьи, зябнущего в меховом плаще и не поднимающего глаз на собравшихся внизу.

По знаку Кхорха два арахнида облили книги, сваленные во дворе прозрачной, едко пахнущей жидкостью, а затем подожгли.

Царь царей медленно кивнул и оперся о балюстраду, с удовольствием глядя на яро вспыхнувшее пламя. Он не боялся воинов, ни одного из тех, что шли против него с мечами. Он страшился силы, данной мудрецам — маакорским жрецам, арбошским ведунам, магистрам Антавии. Только они своими знаниями могли противостоять ему. Но пока они так испуганы уродством улхурских тварей, что забыли о самом главном своем оружии. Что ж, он воспользуется их замешательством, и вырвет смертоносное жало. Он заставит их трепетать пред ним, вынудит забыть обо всем, чем они владели. Нет, не уничтожит их силу — возьмет себе, как отобрал опасные и ценные книги у антигусов, расправившись с наследниками тех, кому принадлежали великие сокровища. Он заставит их забыть. Лишит если нужно и языков. Он выльет по капле и выпьет всю кровь из прекрасного и сильного дракона, имя которому Мудрость. И сам примерит на себя его блестящую, волшебную кожу, выстланную искристыми чешуйками вековых знаний...

* * *

— Я хочу, чтобы все жители Дэнгора пришли в храм Аспилуса и поклонились Арахну, — проговорил первосвященник, внимательно взглянув на герцога Приата, который сопроводил его в одну из комнат замка Амаса.

— Храм не вместит всех, — тускло отозвался герцог. — Да и алтарь там еще... не установлен.

Кхорх нехорошо улыбнулся:

— По какой же причине?

В голосе его скользнули ядовитые нотки.

— Достопочтенный Холдер, верховный служитель Аспилуса отложил освящение черного алтаря до окончания празднества Арктура.

— Но ты же знаешь, что бывает за неисполнение моих указаний? — вкрадчиво поинтересовался первосвященник, обнажив при этом заострившиеся зубы.

— Да.

— Не слышу.

— Да! — герцог вскинул голову и бесстрашно посмотрел в прикрытое маской ненавистное лицо. — Если ты перережешь нас всех, Кхорх, тебе будет трудно справляться с народом.

— А я и народ твой передушу, Приат, — усмехнувшись, сказал первосвященник. — У меня есть свой, так чего мне заботиться о чужом? Это твоя обязанность. Смотри, милый, будь осторожен. Да поторопи этого святошу, а то ведь и обидеть могу. Вижу, не боишься смерти. Только она может и негероической вдруг случиться. Раздену до исподнего и отправлю босым до замка, через три острова. А для сраму щит твой родовой с гербом подвешу на воротах перевернутым. Состояния лишу...

Герцог стиснул зубы, но сдержался.

Кхорх расхохотался.

— Вот так-то лучше! Пойди и приготовь храм к вечеру. Аспилус милостив и простит вам, а уж звезда так далека, что и не заметит, что праздник в ее честь сократился на два дня. Ступай!

Приат удалился.

А первосвященник медленно прошел к высокому креслу под черным балдахином и расположился отдохнуть. Он стал уставать от света и тосковал о подземельях. Теперь они не казались ему душными и давящими. Темная кожа его горела на солнце, а в душе закипала безудержная безотчетная злоба. Хотелось тишины и темноты. А еще — крови. Кхорх пристрастился пить ее небольшими порциями в течение дня и ночью, когда чувствовал особенный прилив сил и тягу к магии, к чтению заклинаний, вызыванию духов и путешествиям. Их он мог свершать, быстро перемещаясь в любую местность, какую мог представить. Кхорх мало спал, чаще всего делая это днем, закрыв ставни и укладываясь в самой прохладной комнате.

Теперь сон сморил его. И скоро перед взором уснувшего первосвященника предстали неясные образы и послышались невнятные голоса. Он увидел себя летящим над выжженной землей. Перед ним в страхе метались серые тени. То были бесы с плоскими лицами и острыми, торчащими ушами. Тела их оканчивались дымными завихрениями в которых мелькали черные и темно-красные хвосты. Бесы часто оборачивались, повизгивая и скаля желтые острые зубы.

— Быстрее, быстрее, — поторопил их первосвященник. Полет его стал стремительным. Сердце болезненно сжалось, тревога вцепилась черными, ядовитыми клыками.

— Еще быстрее!

Скоро показался хребет Гефрекских гор. Каменная громада надвинулась и испуганные бесы взмыли ввысь. А Кхорх увидел Равл-Ата, разбивающего статую хеписахафа. Невдалеке, у самого обрыва, сложив крылья, сидела Лидэя.

Она первая заметила первосвященника. Вскочила, что-то беззвучно крича. Кхорх видел ее исказившееся от ужаса лицо и влажный блеск глаз, налившихся слезами.

Мхар повернулся и тоже закричал. Она бросилась к нему и, выхватив что-то из руки, взмахнула крыльями и полетела.

Остановившись, первосвященник расхохотался.

Скользящий вокруг него воздух сгустился и наполнился черными клубами дыма.

— Вернись, предательница! — прокричал он, чувствуя, как распадается, растворяется в зарождающемся смерче. — Я выдумал для тебя новый указ — отрубать руки неверным женам!

Свирепый ветер обрушился на мхара, свалил его с ног и погнался за Лидэей, летевшей в сторону Седых озер.

Первосвященник ощущал в себе нечеловеческую мощь шквала. Она проходила через незримое, огромное, казалось, необъятное тело — он и был этим ветром. Хрупкая крылатая фигурка стала так близка, что осталось только протянуть руки. И Кхорх вцепился в живое тело, смял гигантскими смерчевыми лапами. С клокочущим гневом на то, что не может впиться зубами, швырнул о скалы.

И очнулся, дрожа и все еще сжимая и разжимая ладони. В ушах звенел предсмертный крик крылатой.

— Тварь...

Он вскочил и метнулся к закрытому окну. Неудовлетворенная ярость сжигала грудь, застилала глаза кровавой пеленой. Распахнув ставни, первосвященник со злорадным удовольствием увидел, как догорает над Дэнгором закат.

Наступало его время. Время сына улхурского демона...

Прикрыв глаза, Кхорх почувствовал мгновенную разрывающую боль и непередаваемое ощущение полета. Он знал, что за яркой вспышкой, ослепляющей сознание, придет краткий и совершенный покой, похожий на маленькую смерть — когда забываешь, кто ты и где, когда кончается все...

Лемаис умела так? Да. Почему теперь он так часто думал о ней? Иногда ему казалось, что в невиллу вселялась сама Кэух. И тогда он страдал, понимая, кого лишился.

Он точно знал, кем был обитающий в ней демон и Равл-Ат солгал — в теле дочери Улха жил темный дух. Но он неким странным образом слился с ее собственной душой, которая не смогла уйти в царство Теней. И теперь мятежный дух этот таился в подземельях Улхура. Боялся ли его Кхорх? Да. Невероятно, но Кэух покровительствовала той, что умерла из-за нее, проклиная его.

Первосвященник открыл глаза и заметил, как легкая дымка всасывается в кожу на руках. Он осмотрелся, поняв, где находится. Царивший полумрак рассеивало зеленоватое мерцание маакорских светильников, подвешенных меж громоздких колонн, двумя рядами тянувшихся от входа. Кхорх не впервые являлся в дэнгорский храм и всегда чувствовал себя здесь свободно. Встряхнувшись, он медленно пошел по храмовой зале, направляясь в алтарную.

Как тихо в святилище. Слабое песнопение едва достигает слуха. Где пеют сейчас младшие служители? А если зайти, ворваться смерчем, испугать до полусмерти, с наслаждением увидеть, как они мечутся. Поймать одного, второго, вцепиться зубами в мягкую шею...

Нет, не время. Сейчас на очереди более ценная жертва!

Первосвященник с шумом распахнул врата и пыльный ветер ворвался в главную залу.

Стремительно поднялся на ноги молившийся у алтаря Холдер.

— Как смеешь ты...

Договорить он не успел. Рванувшись, Кхорх в одно мгновение оказался возле верховного служителя и вцепился ему в горло.

— Как смею? — выдохнул он в побагровевшее лицо жреца.

С треском вылетели окна в храме. Свечи погасли, и все погрузилось во мрак. Нал алтарем вспыхнуло и разлилось зеленоватое свечение.

Первосвященник отшвырнул от себя служителя Аспилуса и тот упал на пол, кашляя и держась за шею, где остались царапины от длинных звериных когтей.

— Как смею, говоришь? — Кхорх с ненавистью опрокинул алтарный стол и оттолкнул его ногой. — Здесь будет стоять мой алтарь! Ты слышишь, пес? Мой!

Холдер поднялся.

— В этом храме не место черному камню, — хрипло проговорил он. — Строй свой храм, раз уж у тебя, ничтожного раба демона, появился личный алтарь!

— Преподобный! — В залу вбежал младший служитель.

— Уходи, Лэйф! — крикнул ему Холдер.

Кхорх рассмеялся:

— Чем мне нравятся антигусы, так это своим благородством! Зови на помощь, старик, зови!

Тебя ждет мучительная смерть, быстрая, но мучительная. Нет, не для тела, для твоей отвратительной светлой души — я принесу ее в дар господину Бездны! — он снова вцепился в жреца. На помост за его спиной грохнулся черный камень арахнидов. Легко приподняв служителя, Кхорх повернулся и повалил жреца на алтарь Арахна. Лицо его исказилось до неузнаваемости, глаза пожелтели и вытянулись к вискам, рот растянулся, обнажились острые зубы, нос провалился, оставив две узкие, неровные щели.

— Прими жертву, Отец, — прорычало существо, занося над оцепеневшим Холдером обсидиановый нож.

— Отпусти его! — пришедший в себя Лэйф, не зная, чем помочь наставнику, и страшась прикоснуться к мерзкому созданию, окатил его освященной водой из чаши.

Кхорх взвыл и отпрянул. Выгнулся, лихорадочно срывая с себя вспыхнувший плащ. Кожа его покрылась ожогами в тех местах, куда попала вода.

— Скорее! — вытирая кровь с шеи, Холдер поднялся и заковылял к выходу. Силы быстро покидали его, голова кружилась. — Беги! — он подтолкнул к воротам служку. — Беги, закрой, закрой... — запутавшись в длинных полах хламиды, жрец упал на колени. — Читай молитву "Ключа", быстрее, не выпускай его отсюда...

Лэйф кинулся исполнять распоряжение, но, оглянулся и увидел, что ужасный арахнид уже сорвал с себя горевшую одежду и снова бросился к Холдеру.

Тот медленно поднимался.

— Преподобный!

— Закрывай! — верховный служитель успел выхватить жреческий жезл и наотмашь ударил им Кхорха.

— Давай, — рыкнул первосвященник и перехватил руку Холдера. — Мне по душе твой героизм!

Жезл отлетел в сторону и хрустнул, ударившись о стену.

Но в тот же миг длинное копье насквозь пронзило Кхорха и в его пылающих желтых глазах застыло удивление. Он выпустил жреца и опустил голову. Из его живота торчало окровавленное древко.

Холдер отступил, потрясенный тем, как быстро менялся облик арахнида — теперь перед ним был уже молодой мужчина, который растерянно посмотрел на него и опустился на колени, пытаясь вытолкнуть из себя копье.

— Беги, — сглотнув горячий комок в горле, проговорил верховный жрец, взглянув на Лэйфа. — Он не умрет. Беги!

Закричав, арахнид вырвал из себя древко и торопливо прикрыл ладонью рану, удерживая хлынувшую кровь.

Холдер с Лэйфом были уже у резных алтарных врат и поспешно закрывали их.

— ... Да пребудет с нами Лучезарный, — выговаривал верховный служитель торжественно, хотя и торопливо, — и да бегут от лика Его ненавидящие Его.

Ворота закрылись.

Кхорх вздрогнул и огляделся:

— Вы ответите за это...

— Как исчезает дым, да исчезнут; как тает воск от лица огня, так да погибнут бесы от лица любящих Бога...

— Я выпью вашу кровь и разрушу эти поганые пристанища мерзкого духа...

Рана медленно затягивалась, а сгустки черной крови, шипя, испарялись на каменном полу храма. Стены его начали мелко дрожать. Вскипела святая вода в ритуальных чашах.

Страшная мука вновь исказила лицо первосвященника, ставшего прежним Кхорхом. Но теперь его терзала иная боль, намного страшнее телесной боли. Он вцепился в волосы и, запрокинув голову, заскрежетал зубами. Черные глаза наполнились слезами и мутные струйки их побежали по бледным щекам.

— Матенаис... Матенаис! Где моя мать? Матенаис!..

* * *

Она танцевала с мечом. Танцевала вдохновенно, красиво. Босая, простоволосая, словно помолодевшая. Может, Наэле казалось это из-за отсутствия краски на лице жрицы, а может невероятный свет горел в ее глазах и мягко озарял черты, стирая следы морщин.

— Тебе уже лучше? — спросила мхарка, когда Матенаис остановилась и опустила острие меча к полу.

— Да, мне лучше, — улыбаясь, проговорила та. — Сегодня во сне я видела Хсарта и... маленького Кхорха! Они держались за руки и были такими довольными. А

муж сказал, что ждет меня.

Наэла опустила глаза.

— Они оба ждут меня, — продолжала жрица. — И я чувствую, что теперь свободна. Слышишь? Я не хочу служить тому, кто прячется в теле моего бедного сына. Взгляни, Наэла! Это меч первого арахнида-воина. Он не простой. Когда Хэт шептал над ним заклятье, дух Тохуса явился в пещеру, — она рассмеялась. — Только Кхорх никогда не узнает этого. Как и то, что однажды будет убит этим мечом. Ты расскажешь об это в Ахвэме, Наэла!

Девушка вскинула на нее глаза, испугавшись, что бедняжка снова сходит с ума. Но ясный и ласковый взгляд убеждал в обратном.

— Я? — голос Наэлы дрогнул. — Как я попаду в Маакор?

— Неужели ты думаешь, что Матенаис не сможет помочь тебе? Теперь? Когда так счастлива?

— Я не совсем понимаю...

— Возьми, — жрица протянула ей меч и стиснула на рукояти пальцы мхарки. — Держи его крепче, обеими руками! И ничего не бойся, девочка моя. Я помогу тебе, а ты спасешь меня. Не выпускай меча и делай то, что я тебе велю, дорогая. В последний раз, — жрица направила к себе острие и одобрительно улыбнулась.

— Нет! — Наэла рванула меч и замерла, увидев, что как ранят ладони Матенаис его острые края...

Первая черная жрица Арахна стояла на помосте и смотрела на коленопреклоненных людей внизу. Взоры их были прикованы к чаше, которую она протягивала дочери вождя:

— Испей. Прими мою веру с этой кровью.

Девушка подняла голову и Наэла увидела ее лицо.

Матенаис! Это была совсем юная Матенаис!

Мхарка вскрикнула, вспомнив вдруг встречу с Хэтом и его страшные слова. Она, Наэла была той самой Ильфис! Дочь вождя, мать будущего черного жреца приняла ее веру. А Ильфис принесла им смерть в чаше. Она погубила их всех. Должна убить и сейчас...

— Посмотри на меня. — Голос Матенаис изменился, став властным и медлительным, сладким и тягучим, как мед. — Посмотри на меня.

Не в силах сопротивляться ему, мхарка подняла глаза и черные омуты гипнотического взгляда захватили ее.

— Сделай это...

Содрогнулся пол. Далекий, полный отчаяния и ужаса крик Кхорха прокатился по пустым залам замка Амаса: "Матенаис... Матенаис! Где моя мать? Матенаис!.."

— Сделай это!

Наэла подалась вперед, дрожа, сходя с ума от страха и невыносимого желания оторвать руки от меча, только не чувствовать, как клинок разрывает плоть, не смотреть в полыхающие живым черным огнем глаза. Она не видела, как яркие искры пробежали по лезвию, загораясь от выступившей крови Матенаис. Не видела, как исчезает в синем пламени меч, как искрящиеся всполохи добираются до ее рук и они становятся прозрачными, тоже растворяясь в магическом огне. Уже не видела, как налетевшим шквалом выбило окна, как Кхорх появился в зале и бросился к истекающей кровью матери.

Пылающий свет ослепил Наэлу.

И все исчезло...

ГЛАВА 26

Кхорх прижал руку к ране матери. Кровь выходила слабыми толчками. Остановить ее он не мог и не понимал, почему не срастался разрез, как это было у него. Он не желал верить, что Матенаис умирает.

— Мама...

Она не отозвалась, не пошевелилась. И напрасно Кхорх всматривался в родное лицо.

— Мама?

Он не хотел верить в то, во что уже поверили руки. Страшная пустота образовалась в груди. Чудовищная, безысходная пустота.

— Мама! Почему?

Кхорх закрыл лицо руками и зарычал, сдерживая рвущуюся боль. И если выпустить ее, она убьет, убьет не только его, все вокруг! Но разве это имело сейчас значение?

— Нет!

Он поднялся и взял Матенаис на руки. Закрыл глаза, воскрешая в памяти храм в Улхуре. Только там найдет он силы, чтобы вернуть мать к жизни. Здесь это казалось невозможным. Здесь только смерть и эта незнакомая, давящая, безжалостная пустота.

* * *

Жрец, стоявший перед алтарем, отшатнулся, увидев прямо перед собой первосвященника, явившегося из пустоты.

— Мой господин...

— Приготовь жертву, — оборвал его Кхорх. — И сам принеси ее Орх, понял?

— Да, святейший, — жрец поспешно удалился.

А первосвященник осторожно опустил мать на алтарь. Прежняя уверенность в собственном могуществе вернулась к нему. Но закабаленная черным духом душа рыдала. Она знала, что ничего уже невозможно сделать и ничего нельзя противопоставить желанию Матенаис. Она ушла счастливой, она хотела уйти.

— Услышь меня, Великая богиня Бездны, имя которой я называю, как Орх! — воскликнул первосвященник и вздрогнул от боя барабанов, возвестивших, что жертва принесена. — Прими этот кровавый дар, богиня Смерти и верни...

Лицо мертвой жрицы подернулось легкой дымкой и сердце Кхорха дрогнуло от радости.

— ... верни ту, что пришла в Царство твое... — он осекся.

Тело Матенаис стало быстро таять, обращаясь белым дымом. Совсем не так было с воскресшей Лемаис, которая просто открыла глаза и закричала от ужаса.

— Нет, мама! Не надо! Вернись!

Но она уже истлела. На алтаре осталось только черное шелковое платье.

— Нет!

На верхний храм Арахна обрушился гигантский смерч и смял, стиснул, легко круша его купол. Стены подземелья Улхура содрогнулись. Обмерли от ужаса арахниды. Густой мрак пал на город и множество голосов подхватило пронзительный, кошмарный вой первосвященника.

— Храни нас Улх, — шептали люди в смертельном страхе и падали на колени, мысленно прощаясь друг с другом.

Улхур рушился.

А Кхорх, не находя исхода охватившей его ярости, выхватил жертвенный нож и несколько раз удар себя в грудь и живот, напрасно призывая богиню смерти.

Она не слышала проклятого...

* * *

Была глубокая ночь. Но в доме Ва-Лерагов не спали. Явилась Наэла. Встревоженная и радостная Ла-Тима накрывала на стол по обычаю мхаров, встречая дорогую гостью. Но та сидела безучастная, словно чужая.

— Пожалуйста, пошлите за Астеманом еще раз, — снова попросила она, обхватив плечи озябшими руками.

Госпожа Ва-Лераг остановилась с дымящимся блюдом в руках и взглянула на девушку с жалостью.

— Я уже посылала, дорогая, — мягко сказала она. — Но до заставы далеко и он будет только утром. Ты так исхудала, моя девочка и ничего не говоришь о... случившемся с тобой в Улхуре.

— Много чего, — нехотя ответила Наэла. — Разве... Сидмас не рассказывал вам?

Ла-Тима вздохнула:

— Он тоже стал совсем другим. Все больше молчит и хмурится.

— Вы не понимаете! — Наэла вдруг расплакалась. — Здесь ничего не изменилось! Ничего! Все так же цветут цветы и блестит над заливом луна. Просто невероятно, что где-то есть подземелья, марлоги, Арахн...

— Успокойся, родная, — госпожа Ва-Лераг присела рядом и обняла Наэлу. — Успокойся и расскажи мне все. Тебе станет легче...

— Легче? — девушка вскинула голову. — Я убила мать Кхорха и он скоро будет здесь! Он умеет... перемещаться без помощи Врат Времени, как и Матенаис, — она говорила быстро, словно боясь, что Ла-Тима остановит ее. Я не хочу возвращаться в бездну. А она всюду, где появляется первосвященник. Вот и теперь мне мерещится, что ледяной мрак надвигается на спящий Ахвэм. Кхорх идет сюда и... не просто убьет всех, нет, это стало бы благом для нас, он...

— Девочка моя, — прервала ее госпожа Ва-Лераг. — Он не сможет проникнуть в город. Астеман и жрецы Эморх воздвигли над Ахвэмом защитный купол. Это нечто мудреное и я не понимаю, как оно действует и из чего состоит. Но я видела его — миллионы голубых молний охватывают небеса и, кажется, что погружаешься под воду. Но можешь дышать. И необыкновенное чувство покоя охватывает душу.

— Сейчас этот купол... действует?

— Нет, — растерянно ответила Ла-Тима. — Кхорх не должен...

Наэла встала:

— Вы не слышите меня, тетя? Я убила его мать! Он не оставит этого и явится сюда, как только поймет... поймет, что это не она сама...

Ла-Тима смотрела на нее с ужасом и не верила ее словам.

— Пусть поднимут защитный купол, — твердо проговорила девушка.

— Утром приедет...

— Будет поздно! Где Равл-Ат?

Госпожа Ва-Лераг оцепенела и тут же страшная догадка озарила ее — бедняжка лишилась рассудка, не вынеся всего, что пришлось пережить. А то, что Улхур был полон кошмаров, она поняла, едва взглянув на поседевшего и полуслепого сына.

— Где и как купол приводят в действие? — спросила Наэла, посмотрев на Ла-Тиму совершенно ясными глазами.

— В храме Эморх...

— Идемте!

Госпожа Ва-Лераг колебалась не долго. Наэла всегда поражала ее своей решительностью и мужеством и сейчас вряд ли походила на ненормальную. Если она так боится Кхорха, значит на то есть причины и ничего плохого не случится, если купол будет активизирован.

— Через него могут пройти обычные люди? — спросила девушка Ла-Тиму, как только тронулся паланкин.

— Да, если у них есть защитные амулеты.

Наэла криво усмехнулась:

— Вы подготовились. А вот Тэ-Тахрет и Мелехрет сполна испытали злобу Арахна.

— Жрецы спешили, как могли, — не поднимая глаз, ответила госпожа Ва-Лераг.

— Ваш Нэрос стерт с лица земли, остались только камни, Ла-Тима. — Глаза девушки наполнились слезами. — Вам не жаль?

Та не ответила, удрученная словами Наэлы. И с дрожью вспомнила ее вопрос о Равл-Ате. Неужели он жив? Но почему сын ничего не сказал об этом? Правда, он ничего не рассказывал, даже отцу.

— Купол остановит Кхорха? — спросила девушка.

— Любого, кто принял веру иктуса и принял причастие кариатитом.

— Этот камень есть и у нас.

— Кариатит Хэта несет в себе иную силу.

Паланкин остановился возле храма.

— Идем, — позвала Наэла.

И Ла-Тима поняла, что готова исполнить любое ее требование, покоряясь неизъяснимой силе этой хрупкой, но отчаянной девушки.

Они в молчании поднялись к вратам храма и госпожа Ва-Лераг стукнула дверным молотком.

Им открыл младший жрец и, поклонившись, без вопросов пригласил войти.

— Преподобный Бамин-Ат в главной зале, — еще раз поклонившись, почтительно проговорил он.

— Мы должны его видеть, — Наэла прошла мимо, строго взглянув на растерянного служку.

— Госпожа! — он не решился остановить ее и тяжело вздохнул, когда и супруга Астемана направилась следом за своенравной гостьей.

— Наэла? — увидев вошедшую посетительницу, воскликнул верховный жрец. — Как я рад тебя видеть! Благодарение Эморх — ты вернулась! — Бамин-Ат поспешил ей навстречу. — Мы ждали тебя! — и низко поклонился, заметив вошедшую госпожу Ва-Лераг. — Приветствую вас!

— Вы ждали меня с Равл-Атом? Ведь он уже здесь? — поинтересовалась Наэла.

Жрец тревожно и растерянно глянул на Ла-Тиму.

— Да, здесь.

— О чем вы говорите оба? — нервно спросила та. — Я знала одного Равл-Ата, который... погиб.

— Пропал, но выжил, — ответила ей Наэла. — И стал лучшим другом Кхорха, который в свою очередь назвал его царем Улхура.

— Что? — воскликнули госпожа Ва-Лераг и верховный жрец одновременно.

— Вы оба должны знать, с кем имеете дело, — сердито проговорила девушка. — И, тем не менее, мне сейчас нужна его помощь и ваша, Бамин-Ат. Жаль, что вы не до конца понимаете, насколько ужасен Кхорх! Прошу вас, преподобный, пошлите за Равл-Атом. Пора поднимать купол, пока не поздно...

— Она знает? — Бамин-Ат мельком взглянул на госпожу Ва-Лераг. — Но, тем лучше. Микэл! — крикнул он. — Зови достопочтенного!

— Вы вернули ему сан? — поинтересовалась Наэла.

— Официально Равл-Ат все еще жрец Эморх. Астеман не знает о его возвращении.

— Прекрасно, Бамин-Ат! — воскликнула Ла-Тима. — Вы укрывали преступника!

— Умоляю вас, потом, — остановила ее племянница.

— Идемте, — позвал их верховный жрец и торопливо направился в одну из тайных зал, где хранился ахвэмский кариатит.

Скоро они вошли в полутемную и очень просторную комнату, где над большим круглым столом горел светильник. Стол стоял в центре залы и был накрыт шелковой материей. Под ней что-то было.

— Это здесь, — таинственно произнес верховный служитель. — Сейчас... — он осторожно снял вышитую ткань и торжественная улыбка сползла с его лица.

— Что? — почувствовав неладное, тихо спросила Наэла, быстро окидывая взглядом каркас купола из тонких серебряных волокон. Центр его был раскрыт подобием лепестков, внутри виднелись черные "тычинки". Между ними проскакивали слабые разряды.

Бамин-Ат какое-то время молча смотрел на центр "цветка", где медленно вращался сияющий цилиндр, а потом обескуражено выдавил:

— Кариатит пропал...

* * *

Он неспешно шел по городу, по городу о котором грезил долгие годы. Но ничего не чувствовал. Да, Ахвэм был прекрасен и даже Дэнгор в сравнении с ним казался нагромождением камней. Если говорить языком первого мхарского властелина, стольный град был подобен "светлоокой утонченной красавицей, что возлежит у реки, любуясь своим стройным телом и серебристыми крыльями". Но прежнее, острое, всепоглощающее желание обладать этой девой исчезло. Сбылось все, чего Кхорх хотел. Но это уже не имело значения...

Он поднял голову и плотнее закутался в плащ.

Из каждого дома шли горячие волны, внушающие ему безотчетную тревогу. Что это могло быть? Он не чувствовал Равл-Ата, след которого открыл ему доступ на эту землю. Теперь он потерял его. Так странно. Все казалось невероятным, неожиданным. Ведь первосвященник совсем иначе представлял себе свое появление в Ахвэме. Город был пуст и тих. Почти равнодушен и непонятен — если бы не токи чего-то чуждого и вредоносного, накатывающего на Кхорха временами.

Почему нагревается кариатит на жезле? Из-за того, что "чувствует" близость своего брата? Хочет соединиться с ним?

Первосвященник должен вернуть в Улхур два камня. Преподнести Хэту, как дар за то, что помог осуществить мечту. Ему отчетливо вспомнился тот день, когда умер старый вождь. Нет, когда он сам убил старого вождя. Снова прозвучали его слова: "Чтобы месть тех, кого они называют малусами, была страшна! Чтобы обрушилась на их гранитные дворцы, наполнила ядом источники, опрокинула алтари, и чтобы содрогнулись тогда их боги!" Мхары! Они будут уничтожены! Только он еще немного полюбуется на то, что скоро превратится в руины. Запомнит все, что увидит и перенесет это в Дэнгор. Или построит новый город — точную копию Ахвэма.

Да, Астеман умеет создавать красоту, но не достоин ее. Поэтому умрет сегодня, этой звездной ночью...

Сидмас. Кхорх чувствовал его — он был уже близко. В городе, может в его окрестностях. Они встретятся скоро, обязательно. Этот мхар — единственное, что осталось у него дорогого. Пусть никто и никогда не заменит Матенаис, но в память о ней, он дойдет до конца и Сидмас будет рядом, станет его рабом, как и Наэла...

Наэла. Почему его никогда так не любили, как могла любить она? Никто не рисковал из-за него жизнью, никто не жертвовал собой, никто...

Чем же он хуже Сидмаса? Чем? Однажды он, конечно, найдет ответы на все вопросы...

А пока...

Кхорх глубоко вздохнул. Самый сильный импульс шел от холма, значит, ему надо туда, непременно.

* * *

— Нужно отыскать Равл-Ата, — потерянно заговорил верховный жрец, когда давящая тишина стала невыносимой. — Только он мог взять камень.

— Он знал о куполе? — тихо спросила Наэла. Она уже не надеялась на счастливое избавление. Окружающее пространство стискивало ее, сужалось, не давая возможности свободно вздохнуть.

— Да.

— Как вы могли поверить ему?

— Я видел его душу, девочка моя! В ней не было зла. Совсем. И я видел его силу — ей нет равной! Никто из жрецов Эморх не достигал таких вершин.

— Может, потому что не служил Арахну?

— Ты не доверяешь мне? — явно задетый за живое, спросил Бамин-Ат и с оскорбленной гордостью посмотрел на девушку.

— Тебе плохо, дорогая? — тихо спросила Ла-Тима и обняла Наэлу, которая начинала дрожать.

— Да, тетушка, — отозвалась она. — Я чувствую — он близко.

Госпожа Ва-Лераг поняла, о ком говорила племянница и со страхом осмотрелась. — Давайте зажжем свечи и постараемся сделать хоть что-то — найти... Равл-Ата, например, — ей с трудом удавалось без волнения произносить это имя и не верилось, что он стал врагом, а вот теперь пытается погубить их всех, отнять последнюю возможность избежать гибели! Ведь Ла-Тиме казалось, что она хорошо знала его. Что же заставило так измениться чистого, доброго и возвышенного юношу?

— Преподобный! — в залу ворвался Микэл, посланный за достопочтенным. — Мы искали по всему храму — Равл-Ата нигде нет.

— Он сбежал, — уныло подытожила Наэла. — Ваш хваленый служитель Эморх удрал, Бамин-Ат. Он всегда был подлецом. Под чужим именем проник в Улхур и втерся в доверие Стражей невилл. Да, Ла-Тима, все сумели очень быстро полюбить змеелова с побережья, мудрого и справедливого. Но в решающий момент, когда загорелась под ногами заговорщиков земля, и когда их тайна была открыта, он встал на сторону Кхорха. Это он посоветовал бросить Сидмаса в темницу! Он, Ла-Тима!

— Наэла, прошу тебя!

Девушка вздрогнула и пошатнулась, прикрыв глаза. Все вдруг завертелось перед глазами. Стало так жарко и... страшно. Но в следующее мгновение невероятно яркое, давно забытое чувство охватило ее. Он здесь! Она развернулась. И кинулась к нему, крепко прижалась, еще не до конца осознавая, что он на самом деле может быть так близко.

— Сидмас...

Почему он раньше не обнимал ее так? Даже наедине?

— Ты успел, ты теперь со мной...

Его горячие губы, на мгновение опалив, прижались к ее лбу.

— Тише, не плачь.

— Он убьет нас, — она снова прижалась к нему, словно от этого зависело, останутся ли они живы. — Или, нет — он не позволит нам умереть никогда, чтобы мучить вечно, — ей тяжело было произносить слова, глотая слезы и сдерживать дыхание, чувствуя на себе его поцелуи и руки.

— Нужно зажечь свечи, — не в состоянии дальше смотреть на них, проговорила госпожа Ва-Лераг и потянула за собой верховного жреца, совсем потерявшегося от смущения. Взглянуть на мужа, стоявшего у входа, у Ла-Тимы не хватило духа. Что он думает о ней? Оба они, сын и муж, давно связали ее с Равл-Атом, но разве сейчас она не была с ними?

— Итак, — заговорил Астеман. — Равл-Ат здесь. Что еще я должен знать?

— Кариатит исчез, — торопливо сообщил Бамин-Ат.

— Как полагаю — вместе с этим предателем.

— Никто другой не знал, как извлекать камень из-под купола, — жалобно произнес верховный служитель. — Но это он завершил мою задумку! — вновь с горячностью заговорил жрец, уже оправдывая и защищая. — Это Равл-Ат зарядил купол праной, способной удержать любого из арахнидов, противостоять ударам стихий любой силы и любого свойства!

— Жаль, что мы не сможем это проверить, — саркастически изрек правитель. — Тем не менее, войска готовы. Вот только магию Кхорха нам не осилить...

— Ты прав, Астеман.

Тихий, с гортанным акцентом голос, заставил всех вздрогнуть. Никто из присутствующих не усомнился — это был Кхорх. Он стоял возле стола с куполом, сцепив в замок руки и, улыбаясь, всматриваясь в правителя Маакора.

В первый момент этот человек показался Астеману совсем молодым, даже привлекательным, но чем дольше он смотрел на него, тем отчетливее видел темнолицего, с желтоватыми, бесовскими глазами старика.

— Все в сборе, это хорошо, — заговорил первосвященник Кэух. — Жаль было прерывать вашу занимательную беседу, но мне наскучило оставаться в стороне. Тем более, я так много знаю о каждом из вас и лишен того ложного чувства стыдливости, что не позволяет вам называть вещи своими именами. Правда, Сидмас? К чему эти умалчивания? Прекрасная Ла-Тима обожает эту скотину Равл-Ата и все об этом знают. Даже несчастный рогоносец. А, господин Ва-Лераг? Зачем же вы так распустили свою женушку? Ай-яй-яй... Но я вас не виню, любезная госпожа — Равл-Ат умеет нравится! Признаюсь, я сам был очарован этим проходимцем, особенно его образом змеелова! Правда, царь из него вышел паршивый. Но к чести его хочу заметить, что он, хотя и стал пьяницей, никогда не опускался до блуда. Подозреваю, что вы, Ла-Тима, крепко держали его сердце.

Он говорил и никто из тех, кто слушал, не мог ни ответить ему, ни остановить, как бывает в кошмарном сне, законы которого не подчиняются воле спящего. Темные тени вились у ног людей, внушая ужас, лишая сил и воли.

Перед Бамин-Атом полыхал демонический костер, а в нем стоял улхурский властелин, и достопочтенный не мог вспомнить ни одной молитвы.

Госпожа Ва-Лераг горела в мучительном огне, но не видела ничего, кроме холодного, чужого, но от того еще более желанного лица Равл-Ата.

Астеман застыл напротив жены и отчетливо понимал, что сейчас его просто не существует в ее мире. Взгляд Кхорха прожигали его, причиняли острую, невыносимую боль.

Наэла не слыша ничего. Слова первосвященника проходили сквозь нее и тяжелыми камнями падали в туманную бездну. Она стояла на краю обрыва, держа в руках чашу Ильфис, но теперь та была пуста.

А Сидмас снова оказался в темнице, в глухой тишине, куда не проникал ни взгляд, ни злые слова первосвященника, потому что рядом была Она. А значит, ему ничего больше не надо...

— Мне приятно ваше почтительное молчание, — заметил Кхорх и глумливо хохотнул. — Я, признаться, так долго ждал нашей встречи, что теперь просто не могу остановиться! И очень огорчился бы, пожелай вы перебить меня, и...

— И все-таки перебью...

— Равл-Ат! — первосвященник весело рассмеялся. — То-то мне все казалось, что твой поганый дух витает в этом храме, однорукий бес!

Достопочтенный был одет, как и полагается жрецу — в белый балахон, стянутый золотым поясом. Золотистый обруч поблескивал на его челе. Кивнув, Равл-Ат прошел к столу и остановился напротив Кхорха. Тот недовольно нахмурился, злясь на то, что мхар не ощущает его власти, которая держала остальных, и продолжает свободно вести себя. Мало того, от него самого исходила враждебная сила, и первосвященнику с трудом удавалось сохранять собственное равновесие.

— Ты весьма удачно и главное вовремя выкрал камушек, — проговорил Кхорх тоном заговорщика. — Я недооценивал тебя! Но теперь готов принести свою благодарность. Пожалуй, даже прощу твое предательство, твою игру. Ведь ты, маакорская шкура, сумел обвести вокруг пальца мою Каэлис.

— Она лжива, как все демоны. Ей дано губить и покорять, но видеть то, что в сердце способны только Боги.

— Ах, как красиво. Но довольно всех этих бредней! Верни мне кариатит — этот знаменитый, пресловутый камень раздора. И останемся друзьями.

— Правда? — Равл-Ат пожал плечами. — А что взамен?

— Чего ты хочешь?

— Я хочу Маакор, Кхорх.

— Хорошо, — медленно произнес первосвященник, встретив светлый взгляд достопочтенного. И ощутил боль. Кариатит на его жезле накалился, обжигая кожу.

— Кроме того, Арахн войдет в сонм Эморх, — продолжил Равл-Ат спокойно.

Мысли его были закрыты, как и душа — до Кхорха доходили лишь слабые импульсы и обрывки слов.

— Ты издеваешься? — не выдержав напряжения, взвился он. — Арахн — темное божество!

— Тогда пусть катится в бездну...

— Вот как?

Меч Астемана сам собой вдруг выскользнули из ножен и завис в воздухе, нацелившись в грудь Ла-Тимы. Мгновенной вспышки страха в душе достопочтенного, хватило для того, чтобы Кхорх понял, что сделал правильный шаг.

— Теперь выдвигать требования буду я, а, Равл-Ат? — хмыкнул он.

— Хорошо, — Равл-Ат натянуто улыбнулся. — Слушаю. — Теперь ему стоило больших усилий сохранять видимость спокойствие. Крохотные капельки пота выступили на лбу. Достопочтенный оперся рукой о стол, мельком глянул на оцепеневшего Бамин-Ата и проговорил с ударением: — Я всегда говорил, что вера — основа силы. Она делает из простого человека жреца.

— Что за бред? — нахмурился Кхорх.

Верховный служитель тряхнул головой.

— Подойди ко мне, — проговорил достопочтенный, не отрывая от Бамин-Ата потяжелевшего взгляда.

Жрец двинулся к Равл-Ату, все еще находясь под чарами, но уже способный управлять собственным телом.

— Бесы тебя дери! — зло выкрикнул первосвященник.

Кончик меча вонзился в кожу госпожи Ва-Лераг. На прорванном платье проступило кровавое пятно.

— Ладно, — Равл-Ат вскинул ладони, сдаваясь.

— Ахвэм будет уничтожен! — прорычал Кхорх. — А эти твари — сдохнут!

— Ты же понимаешь, что для начала тебе нужно убить меня. Но моей силы хватит, чтобы подарить Ахвэму бессмертие. Любой ценой.

Первосвященник фыркнул и даже повеселел от столько громкого заявления:

— Хочешь сказать, что попытаешься остановить меня? Да ты смешон! Смешон и жалок! Что ты можешь? Сдохнуть ради других? Так сдохни! — и он вцепился в купол, сминая тонкие волокна.

Серебряные упругие нити расплавились под пальцами первосвященника, прогнулись, вспыхивая рыжим пламенем и дымясь. Завороженный этой картиной, Кхорх не заметил движения у себя за спиной, не мог видеть, как верховный жрец, повинуясь мысленному приказу Равл-Ата, ухватился за рукоять меча и, размахнувшись, ударил наотмашь.

Голова первосвященника слетела с плеч...

Равл-Ат, дрожа, извлек из-за пояса пылающий кариатит и установил его на цилиндр.

Тело Кхорха пошло черным дымом, исчезая.

— Держитесь!..

* * *

Уже занималась заря, когда над Ахвэмом проступили гигантские огненные круги. Пахнуло жаром и, казалось, что небо плавиться от невероятных бесовских пятен, окруженных черным дымом. Но скоро огонь поблек, дым исчез, обращаясь легкими облачками.

Содрогнулась земля, стало душно и сумрачно. Чудовищно-мощный шум обрушился на город, словно ударились в небесный свод огромные волны. И сомкнулись...

Земля продолжала дрожать. Шум тысячи вод стал сильнее.

Встревоженные мхары выходили из домов и с тревогой смотрели на небо. Над их головами плескалось настоящее море...

— Что это? — спрашивали жителя Ахвэма друг друга, но не находили ответа...

Они никогда не узнают, что этой ночью стали вечными жителями подводного города, и ускользнули от лап свирепого демона. Что первосвященник Кэух-Арахна вернулся в замок Амаса, в комнату со следами крови его матери. Вернулся опустошенным и сломленным, так и не достигнув главной своей цели.

Им не дано было знать, что достопочтенного Равл-Ата не стало. Может быть, он просто исчез, плененный силой магической праны, опустившей под воду поврежденный купол над Ахвэмом. А может, мятежный дух жреца-отступника явился к небесному престолу Эморх и был прощен милосердной богиней за то, что однажды поклонился Темному божеству. Прощен за то, что не утратил веры и пожертвовал собой ради того, чтобы сотни мхаров были спасены, но на века остались в Безвременье. Остались, пока не замкнется круг Судеб. Пока один из наследников этого народа не будет принесен в жертву на алтарь Златокрылой...

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Золотой свет лился через кроны вековых сосен. Было так тихо и благодатно вокруг. Пахло хвоей и землей, а еще цветами невероятной красоты.

Навстречу очарованной девушке вышли лесные великаны:

— Приветствуем тебя на земле Арбоша! — склоняя рогатую голову, проговорил один из них.

— Мне нужно передать...

Другой корнуот шагнул к ней и она увидела, что он уже стар, и темные глаза его святились мудростью и добротой.

— Ты ранена?

— Я прошу вас...

Он взял ее за руку.

— Мы знаем. И ждали тебя. Я чувствую, сигилла с тобой.

— Да.

Корнуот улыбнулся:

— Не бойся ничего. Отныне ты — наша сестра. Добро пожаловать в семью, Лидэя...

.

.