Ключ от бездны. Книга первая

Лемаис запустила пальчики в его волосы, всматриваясь в лицо.

— А старый безумец забыл поведать, как дорого обойдется тебе эта кампания?

Но он уже не слушал, жадно целуя девушку, и та позволила, только в глубоких серых глазах зажглись бесовские огни...

— Как бы тебе не пожалеть о своих беспечных словах, Кхорх, — дав утолить ему страсть, заговорила она.

— Я повторю еще раз, что принесу любую жертву, — похвалился первосвященник, потешаясь над попытками Лемаис запугать его.

— Даже если она окажется непомерной?

— Не будь занудой, девочка. Тебе не идет. Мне ничего не жаль, даже жизни, если я буду знать, что мхары горят в огненной бездне.

— Арахн потребует тысячи смертей и столько крови, что ее хватит наполнить Лакрис.

— И что с того?

Она рассеялась.

— Тебе не одолеть рабисов мечами.

— Ага, пришла позлить меня?

— Предупредить. Матенаис переживает за сынишку.

— Лемаис!

— Завтра вас снова ждет поражение.

Кхорх зло встряхнул ее за плечи.

— Ты надоела мне! Я не желаю слышать бреда больного существа!

— Воля твоя, господин, — спокойно отозвалась она, — но пока ты не прибегнешь к силе Арахна, тебе ни за что не достичь желаемого. Никогда.

Первосвященник поднялся, раздосадованный настойчивостью возлюбленной. Но в глубине души уже верил ее словам и закипал ядовитой злостью, зная, что не может воспользоваться советом. Арахн не слышал его! Безмолвствовал, не принимая малые жертвы.

— Уйди, — бросил он Лемаис.

— Если ты гонишь меня, господин, то я уйду совсем. Но ты тоже очень скоро возвратишься в Улхур.

— Уйди!

Она встала.

— Будь очень осторожен в своих желаниях, Кхорх. — тембр ее голоса вдруг изменился, став глухим и вязким, совсем не женским. — Боги испытывают нас, исполняя наши мечты.

— Убирайся! — первосвященник упал на колени, закрываясь руками, чтобы не слышать того, чей глас приводил его в трепет — глас беса, которого он сам призвал на землю.

* * *

Слова Лемаис стали пророческими, и следующая атака улхурских войск оказалась безуспешной. Рабисы без усилий выбили из ущелья арахнидов. Очередная схватка Влаха с вождем Пурфом окончилась, как только отступили дети Арахна...

— Мы должны пройти! — бесновался Кхорх, собрав совет в своем шатре. Он был разгневан еще и потому, что бывшая невилла выполнила угрозу и вернулась в подземелья. Матенаис не высказала ему упрека, но в глазах ее читалось осуждение.

— Я взял Кифру так быстро! Она покорилась мне! А эти полуптицы должны лететь от меня без оглядки!

— Мой господин, — позволил себе прервать его Ксархс, — как ни казались бы они сильны, им не удастся держать ущелье вечность. Рано или поздно...

— Вечность? Да у меня нет и лишнего дня!

— Что толку сотрясать воздух? — спокойно заметил царь. — Предлагаю пойти иным путем, в прямом и переносном смысле.

— Каким?

— Взять пленного и допросить. Возможно, мы узнаем, как выбраться к Хэм-Аибу другим путем.

Кхорх хмыкнул:

— Дело за малым, поймать рабиса, — и окончательно потерял терпение. — Как?! Как это возможно? Они забирают всех раненых!

— Да, но не убитых.

— Ты хочешь сказать...

— Именно. Ведь смог же ты вернуть Лемаис.

— И кем она стала, Ксархс?

— Тогда нам остается лишь снова и снова отправлять людей на верную гибель и оплакивать потери в твоем шатре.

— Что скажешь ты, Влах? — обратился первосвященник к элану, заметив, что тот решительно вскинул голову.

— Я слышал, что ты силен в магии, повелитель.

— Опять, — с досадой буркнул Кхорх. Арахн безмолвствовал. Хэт тоже не приходил на его зов. Как ни старался он, как ни взывал к духу старого вождя — все было напрасно. Злость на Лемаис не отпускала. Кхорх все еще пытался доказать самому себе, что в сто крат сильнее и дальновиднее девчонки или того, кто сидел в ней. Хотя он и чувствовал, что этот коварный бес пришел на землю, чтобы искушать и мучить его.

— Завтра пусть выступят ягмары, — сказал первосвященник, отбросив мысли о потустороннем, — и стоят до конца. А если не останется никого, способного убивать, в ущелье пойдут эверцы и арахниды. Крылатые не всесильны и тоже смертны.

А теперь идите. И пусть позовут госпожу Матенаис.

Она пришла. Молча поцеловала первосвященнику руку, потом заговорила:

— Боги не хотят пускать тебя на землю Апикона. Зачем ты противишься Всевышним?

— Если боги не хотят помогать мне — нам не по пути с такими богами. Найду иных, более сговорчивых...

— Страшно слышать такие слова от служителя богов.

— Матушка, давай не будем спорить, — Кхорх примирительно улыбнулся.

— Чего ты хочешь? — Матенаис хорошо знала этот просящий взгляд сына, когда он так смотрел, значит, хотел получить от нее чего-то особенного.

— Присядь. И откушай со мной. А потом мы поговорим о делах.

Мать не стала противиться, хотя сердце ее затрепетало в тревоге.

— О чем ты хочешь просить меня? — первой заговорила она, когда Кхорх угостил ее всем, чем только мог и был так ласков, что стало страшно.

— Завтра, когда мои войска войдут в ущелье, ты принесешь Большую жертву.

Матенаис похолодела. Да, она ожидала этого. Жертву. Нужно снова убить, чтобы исполнилась очередная прихоть властелина Сельфура.

— Тебе мало смертей? — Ей не хватало воздуха, и слова произносились с трудом. — Или твой демон не достаточно упился кровью?

— Мама, — болезненная бледность покрыла щеки первосвященника. — Мама, ты же понимаешь, что тебе одной дано быть им услышанной. Сама Кэух повиновалась тебе. А теперь Арахн ждет дара. От тебя, мама, — он порывисто схватил ее руки и осыпал их быстрыми, сухими поцелуями.

Матенаис тихо заплакала.

— Ты обещал, что больше не будешь мучить меня, — сквозь слезы проговорила она. — Теперь, когда Арахну служат жрецы, для чего тебя я?

— Они не стоят и твоего мизинца!

— Но я не могу больше, не могу...

— Но, мама, как же... — Кхорх обхватил ладонями лицо матери и заглянул в глаза, — я в самом начале пути и не имею права теперь останавливаться. Мама. Ведь все это для тебя одной.

Она вздохнула, немного успокоенная теплом его рук и нежностью во взгляде.

И он понял — принялся с благодарностью целовать ее лицо, осушая слезы.

— Я буду с тобой, мама. Только вызови его...

— Владыка!

Он вздрогнул, отпуская мать, стремительно поднялся и набросился на ворвавшегося в шатер арахнида:

— Как ты посмел!

— Мы выловили рабиса! — выпалил арахнид радостно.

— Вот как? — Гневный огонь в глазах Кхорха сменился жадным блеском. — Он ранен? Может говорить? И как? Как вы сумели?

— Он попался в сеть, видно прельщенный видом шатров, — арахнид замялся. — Мы оградили лагерь женщин, и это сыграло на руку.

— Тащи сюда этого любопытного!

— Э-э, господин, — приближенный странно улыбнулся, — это женщина.

Мгновение первосвященник оторопело взирал на арахнида, потом рассмеялся.

— Тем лучше, — он глянул на Матенаис. — Хочешь посмотреть на самку крылатых?

— Уволь, — она поднялась. — Я пойду к себе, сын. И буду молить Улха, чтобы тот вернул тебе разум.

— Как угодно, мама, — отозвался Кхорх и добавил, когда она удалилась: — веди!

Он потирал руки от удовольствия, даже немного волнуясь, когда вернулся приближенный, волоча за собой пленницу со связанными руками.

— А вот и мы, — он подтянул девушку за свободный конец веревки и первосвященник смог рассмотреть пленницу.

Она была юна, изящна и на удивление очень недурна собой: со смуглым личиком сердечком и огромными, черно-влажными глазами. Густые, темные с рыжинкой волосы чуть прикрывали полную грудь. А на округлых бедрах висело подобие крохотной юбочки.

Кхорх заметил путы на стройных лодыжках и одобрительно хмыкнул.

Крылатая, совсем не смущаясь, тоже внимательно рассматривала его.

— Ты не боишься меня, дитя? — поинтересовался первосвященник и улыбнулся.

Она покачала головой, сверкнув белоснежными зубками.

— Потому что не знаешь, кто я?

— Ты — черный сын паука.

Кхорх разразился хохотом.

— Так называют меня среди рабисов? — отсмеявшись, спросил он, заметив, что девушка не отрывает от него красивых, выразительных глаз. — Она не улетит? — обратился первосвященник к приближенному, который, забывшись, пожирал пленницу горящими глазами.

— Мы и крылышки ей повязали, — ответил тот.

— Оставь нас, — резко бросил Кхорх, заметив взгляд арахнида, а сам развалился у ковра с яствами, приглашая гостью присоединиться к нему.

Крылатая охотно присела и, играя ямочками на щечках, протянула к нему связанные руки.

Кхорх, не задумываясь, развязал путы и кивнул:

— Откушай.

Но когда девушка потянулась к румяной ягоде, перехватил ее руку.

— Как тебя зовут?

— Лидэя.

— Красивое имя. Как и ты сама. Ты знаешь об этом?

— Нет, — она мягко засмеялась, открыто взглянув в лицо первосвященника, и даже не сделала попытки освободиться.

— Мне приятна твоя покорность, — заметил Кхорх и отпустил ее руку, легко коснувшись губами розовых изящных пальцев.

И чем дольше он смотрел на Лидэю, тем больше надежд пробуждалось в его душе. Эта девочка была так мила, так открыта и искренна в своем любопытстве, вызывая в холодном сердце неведомое прежде теплое и нежное чувство. Но оно оказалось так незаметно и так легко, так сладко дурманило душу, что Кхорх не думал о нем, не отдавая отчета своим странным и новым ощущениям.

Пленница вела себя все более свободно, так, что к концу трапезы уже не скрывала тяги к чужаку.

— Тебе нравится у меня? — спросил Кхорх.

— Да, — просто ответила Лидэя.

— А в вашем племени женщины... умеют быть благодарными?

— Да, — она переместилась ближе, но еще не решалась что-то предпринять.

— У тебя есть муж? — не желая торопить, но изнывая от желания, спросил Кхорх.

— Нет, — явно смутившись, ответила крылатая.

Первосвященник осушил очередной кубок вина и откинулся на подушки.

— Тогда, — прикрывая глаза, сказал он, — я стану твоим мужем, — и засмеялся, не сдерживая торжества, когда Лидэя сама распахнула полы его жреческого одеяния...

* * *

В небольшой пещерке был установлен каменный алтарь. Горели факелы, прикрепленные так низко, что свет их выхватывал вычерченные на полу символы.

Близился час приношения.

— Почему в жертву назначен арахнид? — не поднимая глаз, спросил Лихеус, один из жрецов при Матенаис.

— Арахн не должен вкусить чужой крови, — нехотя отозвался Кхорх, — это жертва зарока. Все ли готово?

— Да, святейший.

Оба служителя вышли из пещеры, где их поджидал Ксархс.

— Жребий пал на сына Птеха и юноша готов взойти на алтарь, — проговорил он, поцеловав руку первосвященника. — Но не разумнее было бы отдать в жертву пленницу?

— Еще один советчик! — возмутился Кхорх. — Какую пленницу? Лидэю? Я скорее пожертвую Арахна мхара!

Царь нахмурился:

— Тебе так дорога эта дикарка? Она одна из наших врагов.

— Ты тоже, — бросил первосвященник, — однако, это не помешало мне посадить тебя на трон Улхура, Равл-Ат.

Тот молча поклонился.

А Кхорх устремил задумчивый взор в сторону едва различимых очертаний города Теней. Солнце еще не взошло, и небо только наливалось близким светом. Над Иктусом оно казалось пропитанным бордовым.

— Не понимаю, почему он не слышит меня, — заговорил первосвященник, уже не замечая тех, кто стоял рядом. — Кэух была со мной всегда! Но чем я не угодил Арахну? Чем? Права была Лемаис. Нужно вернуться, чтобы продолжить путь к Маакору...

— Зачем? — тихо обронил Ксархс, покачав головой.

Кхорх зло взглянул на него:

— О-о, этот бес в невилле очень опасен и много знает! Как склонить его на свою сторону? Как?

— Не знаю, господин.

— Я знаю! И буду делать то, что он говорит! Но сначала уничтожу рабисов, чтобы никто не препятствовал мне пройти к Хэм-Аибу.

— Разве твоя возлюбленная не открыла тебе новых путей через Гефрек?

— Не слишком ли она тебя волнует, царь?

Ксархс криво усмехнулся:

— Ты окружаешь себя предателями.

— У меня хватит золота на всех вас, — вспылил первосвященник.

— Твоей крылатой тоже нужно золото? А ты не думал, что ее нарочно подослали в стан врагов, чтобы...

— Молчи! — Кхорх выхватил из-за пояса нож и Ксархс отшатнулся.

— Да что с тобой! — вскрикнул он. — Уж не бессонная ли ночь с этим животным сделала тебя таким раздражительным?

— Как бы тебе не поплатиться за свои слова, царь, — прошипел первосвященник, но нож убрал, сам немного озадаченный своей вспышкой, но не о чем не жалея. — Ты так навязчив, Равл-Ат и кажется уже, что это ревность.

Царь не ответил и удалился, даже не поклонившись.

— Почему Матенаис еще не здесь? — переключился Кхорх на притихшего жреца, досадуя, что он стал свидетелем ссоры с Ксархсом. — Начинаем на рассвете. Смотри, уже готовятся войска.

И Лихеус не успел ответить, когда владыка Сельфура поспешно спустился с каменной площадки перед пещерой и направился к лагерю.

Мать встретила его возле своего шатра.

— Я видела дурные сны, — вместо приветствия сказала она.

— Мама, теперь слишком поздно, — грозно взглянув на нее, ответил сын. — Я все решил. Жертва назначена. Войска готовы.

— Но разве пленница твоя...

— И ты туда же? Не желаю говорить о ней!

Матенаис пожала плечами.

— Твое упрямство будет дорого стоить нам всем, Кхорх.

— Идем. — И он повел мать к пещере, где должно состояться одно из важнейших событий за всю историю этого неудачного похода.

* * *

Она вошла в алтарную и медленно приблизилась к жертвенному камню.

— Помоги мне, великий Улх, — проговорила жрица, прикрывая глаза. — Пусть воздастся мне за грехи моего сына. Пусть сгорит моя душа, соблазненная Хэтом в огненной пучине страшной бездны...

Черным ядом затопило душу, просохли слезы на глазах.

Матенаис знала, что пойдет ради сына на любое преступление, разделит с ним любую участь и всегда будет рядом, всегда...

Взяв в руки обсидиановый нож, она крепко зажала между ладоней его холодную рукоять. С губ ее сорвался стон.

— Приведите жертву!

Шорох за спиной болью отозвался в жилах. Со дна души уже поднималась знакомая жажда, а тело становилось звеняще-легким.

Кровь, кровь...

Внутренним взором жрица видела, как входят в ущелье войска арахнидов, видела бледное лицо Кхорха и хищный блеск глаз Ксархса. Видела, как шепчут губы сына страшное проклятье: "Пусть вечно стоят безумцы на защите чужой земли. Пусть их души никогда не найдут упокоения на земле своей"...

Дрожа от ужаса, закланный опустился на колени, прижался грудью к алтарному камню.

Она чувствовала его страх, сладкий запах его крови.

— Пусть кровь зверя отзовется в крови зверя...

Матенаис услышала, как прокатился под землей грозный рык, и вновь стало тихо.

— Прими мою жертву, Отец! — Нож легко вспорол плоть, и из горла арахнида хлынула на алтарь черная, горячая жидкость. — Приди на зов мой!