Ключ от бездны. Книга первая

— Нам пора.

Наэла вдруг растерялась, осознав, наконец, что именно сейчас ей предстоит проститься с девушкой, которая стала такой близкой, почти родной; с той, что провела рядом с Сидмасом множество непростых дней, деля тревоги и тяготы. И эти хрупкие нити, связавшие их, должны именно сейчас порваться навсегда. Да, уже навсегда. Они расстанутся, и каждая пойдет своей дорогой. Дочь Улха вернется в племя. А она, наследница Маакора, уйдет с человеком, по чьей вине ее Сидмас томился в подземельях.

— Прощай, — сдерживая подступившие слезы, проговорила Наэла, протягивая руки растерявшейся невилле.

— Прощай, — Лемаис, спохватившись, бросилась к ней и крепко обняла, зашептав что-то горячо и непонятно.

А Равл-Ат, вдруг преисполнившись благородства, деликатно помалкивал, отвернувшись и давая им возможность попрощаться.

— Я готова, — наконец, произнесла Наэла, отпуская невиллу.

— Поклонись за меня родным берегам, — обратился к Лемаис достопочтенный и подошел к доверчиво взглянувшей на него девушке.

Мягкая улыбка тронула ее губы и искра радости мелькнула в серых глазах.

— Прощай, Лемаис, — Равл-Ат привлек ее к себе.

Наэла видела, как жрец обнял невиллу. И отпустил. Потом медленно повернулся...

Она вскрикнула — перед ней предстал истинный служитель Кэух. Он криво и жутко улыбался, сжимая в руке окровавленный нож.

— Ну, вот теперь пошли, девочка моя...

ГЛАВА 15

Над землей висело свинцовое небо с грязно-белой каймой. С ее краев осыпались мелкие льдинки и укрывали долину, зажатую между глыбами отвесных скал, едва-едва припорошенных белым.

Человек остановился над обрывом и окинул взглядом лежащую перед ним землю, что издревле принадлежала крылатым рабисам. Пустая земля, страшная.

Он оглянулся, привлеченный шуршанием и увидел, как с каменной спины хеписахафа сполз пласт влажного снега.

Нахмурив черные, сросшиеся у переносицы брови, человек подошел к продолговатому бугорку. Наклонившись, рванул за край материю и открыл мертвое тело. Тревожно осмотрев покойницу, человек опустился на колени, потом осторожно дотронулся до лица девушки.

Она как будто спала. И только матовая бледность кожи подтверждала обратное.

"Мертва", — легко вздыхал несмелый ветерок, касаясь ее холодных губ.

"Мертва", — шептали, кружась, снежинки. Они опускались на прекрасное лицо и не таяли.

— Как ты похожа на мою Каэлис, — прошептал человек и поднялся, не отрывая от девушки горящего взгляда. — Поэтому достойна вернуться на землю.

Он поднял руки, запрокинув голову и вперил в небеса закипающий чернотой взор.

— Я призываю вас, духи великой тьмы...

Слова его утонули в вое сорвавшегося бурана. А мятущаяся и плотная снежная завеса заслонила темную фигуру в плаще...

* * *

У алтаря горели жертвенные огни и сладко пахло благовониями. Заунывно пели служки, стоявшие за высоким помостом с жертвенником. Босые, в просторных светлых балахонах до пят, они мерзли в пустом и холодном помещении, от чего пение их становилось еще тоскливее.

В этот ранний час в Верхнем храме Арахна все было готово к коронации первого царя Улхура. Еще не взошло солнце, а шестеро жрецов уже вознесли молитвы Темному и окропили свежей кровью аналой с алтарем.

Днем алтарная зала опустела, и горячий воздух согрел ее, наполнив тонким ароматом цветущей пустыни Хасы.

Главная церемония началась с восходом луны. В Алтарной стал собираться народ. Кроме арахнидов из самого Улхура в подземелья пришли улхурцы с побережья. Они немного стеснялись своих шкур и бус из звериных клыков, а еще дивились тому, как преобразились их сородичи. Как много изменилось за такое короткое время! Теперь это был другой народ, со своим городом, с новыми законами и первым царем. Их братья по крови даже именовали себя по-другому: арахниды, и с некоторым пренебрежением посматривали на гостей.

Поклониться новому владыке явились эверцы, ягмары и кифрийцы. Первые вели себя по свойски, вспоминая былые заслуги. Элан горного Казуима Влах свободно расхаживал по храму, не стесняясь, громко выражал восхищение здешним красотам и стучал об пол кончиком огромных ножен. Ягмары дичились, но понимали, что "ухватили судьбу за хвост" и скоро станут свидетелями падения глубоко ненавистных мхаров. Присутствие кифрийцев никого не удивило. Многие уже знали, что в Дэфу — первом городе детей Песка, посажен был первый царек, который успел заключить с Кхорхом мир, ввергнув свой и без того бедный народ в вечную кабалу.

— Слышал, кифрийский царь идет походом на северные племена пустынных людей, — блестя черными глазами, проговорил элан знатному арахниду. — Они издревле водили дружбу с халтами, а Кхорх имеет зуб на степняков.

Влах надеялся участвовать в скором походе и решил поговорить о нем с одним из приближенных первосвященника.

— Пустынники те же кифрийцы, — заметил его собеседник, взглянув на хозяина казуимских гор с открытой завистью.

Тот знал, что выглядит великолепно. Его плащ с золотой отделкой был сочно-синего цвета, тонко-струящийся, а в Улхуре еще не научились ткать таких полотен.

— Так Кхорх идет? — поглаживая окладистую седую бородку, прямо спросил элан.

— Да, на Маакор, — все еще завороженный чудным плащом, отозвался арахнид.

Эверец поморщился и решил сменить тему:

— Вождь ягмаров сам пришел или его пригласили?

Болотные люди считались давними врагами детей Маакора. Вместо городов у них были болота да леса. Довольствуясь жалкими хижинами и поклоняясь духам лесов, ягмары хранили в душах обиду на мхаров, ведь те все дальше вытесняли их к непроходимым топям, проклятым богами. Считая Анху своей рекой, ягмары не единожды совершали попытки вернуть себе благодатные земли, что когда-то принадлежали их предкам. И пусть попытки эти не приносили желаемого результата — злоба болотных людей лишь укреплялась. Кхорх не мог не воспользоваться давней враждой. Подкупив их вождей, он сумел объединить враждующие друг с другом племена.

— Ягмары? — встрепенулся арахнид. — Они-то и обещали нам поддержку.

— Вот как? — Влах задумался, уязвленный тем, что господин Сельфура не поделился с ним своими планами. "Маакор? — озадаченно размышлял он. — Для чего арахнидам, еще не окрепшим, лезть на такого сильного врага? Кхорх, похоже, малость умишком тронулся, если вознамерился одолеть мхаров. Даже с моей помощью ему не опрокинуть великую державу. Да и давняя дружба с корнуотами и антигусами кое-чего стоит. Численностью Астемана не взять. Видно, порабощение Кифры так вскружило мальчишке голову, что он теперь готов поставить ее на кон".

А между тем, в зале появился первосвященник и подданные вместе с гостями низко поклонились ему.

Кхорх неторопливо прошел к трону, и, взойдя на помост под балдахином, поприветствовал собравшихся.

Церемония началась.

Открылись западные врата, пропуская жрецов и человека, укрытого с головой пурпурным покрывалом. Служители читали молитвы, медленно приближаясь к трону Кхорха. Сам он спустился с помоста и подошел к предалтарному столику, на котором лежали регалии власти.

Служители Арахна смолкли, достигнув магических знаков на полу вокруг амвона. Человек в пурпуре, войдя в круг, преклонил колени перед первосвященником и тот сбросил с него покрывало.

— Приведите жертву! — воскликнул один из жрецов и перешел к алтарю.

Другие последовали за ним и окружили жертвенник. Лица их, по закону жрецов были скрыты капюшонами черных плащей. Каждый из служителей держал в руке длинный и узкий нож их обсидиана.

Нагую жертву вывели через северные врата. На этот раз дарованной Арахну оказалась молодая улхурка. Она была одурманена и передвигалась, словно во сне. Глаза жертвы стягивала черная повязка. За девушкой шла Матенаис, одетая в алое платье с длинным шлейфом, что волочился за ней подобием пышного хвоста. Распущенные волосы жрицы украшали живые нимфеи. Она держалась величественно и только глаза, лишенные блеска, выдавали ее напряжение.

Жертву подвели к алтарному камню и уложили на него, связав цепями. Один из служителей открыл колодец, при этом алтарь, сдвинувшись и приподнявшись, медленно повернулся, заняв вертикальное положение. Девушка повисла над пропастью на медных путах. После этого каждый из жрецов сделал на груди подаренной богу по неглубокому надрезу, а Матенаис собрала кровь в маленькую золотую чашу и преподнесла ее первосвященнику.

— Да свершится! — провозгласил тот и, окунув пальцы в кровь, начертал ею на лбу коленопреклоненного человека знак Арахна — круг с вписанной в него литерой "А".

— Свершится! — подхватили служители.

— Именем Темного, — растягивая слова, снова заговорил Кхорх, — нарекается тебе, Равл-Ат, верховный служитель Кэух, новое имя — Ксархс.

Тот поцеловал руку своего господина и чуть склонил голову. Первосвященник возложил на него золотой венец, при этом пристально всматривался, словно пытался распознать, что чувствует тот, кого он так щедро одаривал сейчас. А что же Равл-Ат?

Он знал, что в его глазах ничего не отражалось, ничего. Он оставался равнодушным, все меньше понимая, отчего черная тоска сжимает его сердце. Почему именно сейчас вспомнился тот далекий день, когда он, совсем еще молодой, получил сан жреца Эморх. Вспомнилось то счастливое, возвышенное, ликующее состояние, что пришло к нему, когда верховный служитель повесил на его грудь сердоликовый амулет со знаками жрецов Златокрылой богини. А сама она, как живая нежно улыбалась и, благословляя, протягивала ему хрупкие руки. Ему вспомнилось, как тихо и светло было в храме, как ровно и сильно горел огонь на алтаре, а за колоннами складно пели младшие служки. Жалел ли он о том времени? Казалось, что нет. Ведь его невозможно было вернуть. Как невозможно войти в святую обитель тому, кто сам пролил на черный алтарь человеческую кровь.

— Провозглашаю тебя, Ксархс, первым царем Улхура и господином Сельфура! — первосвященник передал ему скипетр и повесил на грудь тяжелую и холодную золотую цепь с чеканным орденом, где был изображен знак Арахна. — Поклонитесь новому владыке!

Все, кто был в зале, опустились на колени. Служки за жертвенником снова запели, теперь торжественно и складно.

А когда Ксархс поднялся, мерзкий и раскатистый рев огласил храм. Вырвавшийся из недр колодца зловонный поток ветра, мгновенно загасил свечи и огни в чашах.

В кромешной темноте люди боялись шелохнуться, вслушиваясь в шелестящие и пугающие звуки, исходившие от алтаря.

Звякнули цепи. Вскрикнула жертва. И торжествующие, полные дикого блаженства, продолжительные и захлебывающиеся рыки заглушили жалобные стоны девушки...

Все смолкло.

Сам собой вспыхнул предалтарный огонь, освещая истерзанную, едва живую улхурку, висящую на окровавленных цепях.

— Арахн принял первую деву! — радостно воскликнул Кхорх. — Слышите? Наш бог только что благословил арахнидов! — он протянул руки в сторону алтаря и, верно не зная чем еще выразить благодарность и восторг, упал на колени...

* * *

Он не мог отказать себе в удовольствии поделиться этим известием с узником шестого уровня. Чувство восторга распирало его и, не находя себе места, Кхорх спустился в подземелья. Он не взял провожатых и, прихватив только факел и узелок с угощением, отправился к Сидмасу.

Внизу было темно и душно. Уже на лестницах пятого уровня Кхорха встретила привычная мертвая тишина, и вновь пришло знакомое ощущение тревоги. Он дурно чувствовал себя в закрытых пространствах. Земля давила на него. И только в храме, на поверхности, первосвященник мог успокоиться и не рисовать чудовищных картин, представляя, как рушатся своды Улхура. Но чем больше проходило времени, тем чаще появлялись навязчивые страхи и видения.

Сейчас Кхорх не думал об этом. Он спешил увидеть человека, который с некоторых пор стал хранителем всех тайн и чаяний повелителя Сельфура.

Минуя пустые коридоры, первосвященник снова вообразил, как появятся в них новые обитатели — истинные сыны Арахна. И сердце его возликовало. Скоро исполнится еще одна мечта маленького Кхорха! У него появятся свои преданные и надежные воины. Как ни стремился теперешний владыка Улхура забыть, вытравить из сердца воспоминания о прошлом, в такие моменты оно само напоминало о себе, и черноглазый подросток неотвязно шептал ему: "я здесь, я все помню, и нет такой силы, что даст мне успокоения".

Дойдя до нужного места, Кхорх открыл потайную дверь. Опасаясь предательства, он сам выбрал одно из помещений и отправил туда пленника. В тайне от матери...

Не то, чтобы его отношения к Матенаис изменились. Нет, она все так же оставалась главным человеком в его жизни, но бегство невиллы ему не удавалось забыть. А Сидмаса он не с кем делить не намеревался.

— Эй, — позвал первосвященник тихо. — Ты слышишь меня?

За стеной с небольшим окошком с решеткой послышался слабый шорох.

— Живой? — Кхорх счастливо засмеялся и, пристроив факел в держатель, заглянул в темноту закрытой комнатушки и с наслаждением вдохнул резкий запах грязного тела и человеческих испражнений. Он любил эту вонь. Она подтверждала те страдания, что испытывал его драгоценный враг.

— Пусть будет жизнь твоя долгой, — проговорил Кхорх ласково и негромко смеясь, развязал узелок с едой и питьем. — И чтобы ты чувствовал мою заботу, я принес тебе гостинчик, Сидмас.

Улыбаясь, он поставил перед решеткой окна кувшинчик с водой и выложил на лепешку еще теплые кусочки мяса:

— Угощайся...

Через какое-то время между прутьев просунулась грязная худая руки, быстро ухватила узкий сосуд и исчезла в темноте. За кувшином последовало и все остальное...

Это была самая веселая забава Кхорха — видеть и знать, как борется гордость мхара с голодом, который каждый раз оказывался сильнее сына маакорского правителя.

— А теперь — поговорим?

Он дождался, пока в бледном проеме стены снова проступят смутные черты бородатого человека с затравленными и блестящими глазами.

— Скучал без меня?

Сидмас одичал и редко отвечал членораздельно. Это произошло так быстро и легко, разочаровав первосвященника. Он надеялся, что осознание своего плачевного положения усугубит мучения презренного мхара. Но мог ли страдать безумец?

Правда, временами Кхорху все же казалось, что хитрец пытается водить за нос мучителя, и вот тогда первосвященник до конца осознавал, что эта тонкая игра, затеянная противником, ему безумно приятна.

— Сегодня я венчал на царство Равл-Ата, слышишь? — приближая лицо к заветному оконцу, начал Кхорх, решив оставить напоследок то важное, что пело в его душе. — Теперь у этой земли есть истинный царь, понимаешь?

Сидмас отступил в темень и первосвященник не успел разглядеть выражение его горящих глаз.

— Ты веришь, что союз Трех царей не допустит появления Сельфура, Сидмас? Апикона уже нет. Он рухнул. В тот самый момент, когда родился Иктус.

Из густого сумрака до Кхорха донесся не то вздох, не то стон, и он воодушевился, в который раз убеждаясь в ясности ума пленника.

— А знаешь, что я решил, — продолжил Кхорх доверительно. — Я не трону Маакор, пока не уничтожу его союзников. Пусть его владыка дрожат от ужаса, ожидая моего удара. Эту блестящую мысль подал мне наш новый царь, ну, ты его знаешь — твой дружок Одрух и любовник Ла-Тимы, преподобный Равл-Ат. Ты сам мне рассказывал о матери, помнишь, Сидмас? Наверное, помнишь. Хотя, теперь об этом сложно судить. И мне все больше кажется, что ты рехнулся. Жаль, искренне жаль, мой друг...