Уже пошел второй день пути, и во время отдыха меч всегда извлечен из ножен, а арбалет — взведен и готов к бою. Брести с взведенным оружием, рискуя споткнутся и засадить себе стрелу — по здешним косогорам было не слишком разумно. Но он в любой момент готов был вложить болт и сделать дырку хоть в прежних, хоть в любых новых "доброжелателях". И точно знал, что не станет паниковать по поводу их теоретических мам, детей или бабушек.
"Интересно, стал ли я способен грабить окружающих? — хмыкнул Игорь. — А что, иду-иду себе, и такой: о, у него есть деньги!"
Совершенно искренне задумавшись, журналист не менее честно ответил, что если они не будут ему врагом, то — нет! Как бы это ни было выгодно, все равно нет. Авиакатастрофа, потеря всего привычного, риск и вчерашнее нарушение принципа "не убий" — все это не причина, чтобы терять себя.
"Я, оказывается, конечно, не тварь дрожащая, но не только право, а и совесть имею (44). Надо же...!"
(44) Тварь ли я дрожащая или право имею? — отсылка к цитате из романа "Преступление и наказание" (1866 г.) русского писателя Федора Достоевского. Этим вопросом задается главный герой романа Родион Раскольников, рассуждающий о себе, после убийства и ограбления 42-летней старухи процентщицы.
Дальше почти до самого вечера Игорь старался избегать философских рассуждений, уловив вдруг странную ситуацию с животными и птицами.
Неделя после падения самолета, две — катаний по местным землям на коне, а он всего несколько раз видел животных и подходящих для охоты птиц вблизи. На таком расстоянии, чтобы была хоть какая-то возможность подумать о добыче.
"Странно, здешние же земли, по словам местных, удивительно богаты. И что, интересно, со мной не так..."
Со следующего утра, Игорь твердо решил стараться не плавать в мыслях, а красться, как какой-нибудь герой-индеец из романов Майн Рида или Фенимора Купера. И уже утром он понял, что трактор вроде него, распугивает даже облака на небе. С этого момента главной задачей стала попытка идти и не тревожить природу. Попытаться стать, хотя бы не самой громогласной ее частью.
Для этого понадобилось всего лишь стараться не наступать на ветки или наносы сухих листьев и трав, огибать переплетения кустов и россыпи мелких булыжников. И всего через половину дня тренировок, бледнолицый неумеха убедился, что с живностью здесь действительно все хорошо.
Ближе к полудню Игорь сумел выйти к почти пересохшему ручью и чуть не ткнулся коленом под маленький белый хвост аккуратной и какой-то особенно грациозной дикой то ли козы, то ли оленя.
Погруженный в шепоток дикого мира и шелест окружающего великолепия, даже с самострелом в руках Игорь производил настолько не угрожающее впечатление, что животное замерло и уставилось на него огромными, и выразительными, темно-коричневыми глазами с косо поставленными зрачками. Неизвестно сколько продолжалось растерянное любование, но глупое "привет!" разрушило перемирие, и тонконогая красавица буквально "выстрелила", скрывшись в кустах.
А Игорь наоборот — не выстрелил. Он был так поражен глубокой растерянностью и любопытством рассмотренной в глазах дурехи, что в дальнейшем ни разу не пожалел об упущенной добыче. Правда, через час, это не помешало ему снести с ветки необычно крупную птицу с длинным клиноподобным пестрым хвостом и ярко-красными кольцами вокруг глаз. Подбирая вполне земного фазана, охотник жалел лишь о потерянной стреле.
Арбалет действительно оказался слишком силен для стрельбы с десяти метров в двух-двух с половиной килограммовою птицу. Даже максимально облегченный снаряд с иглообразным наконечником, навылет пробил пернатого и почти до самого крепления ушел в ближайший кедр.
"Блин, ну кто же знал, что этот дурень усядется так удачно? Вполне и драпануть мог, если бы я стал искать специальную приспособу с тупым круглым наконечником..."
Решив не усложнять обед готовкой, Игорь с чистой совестью "замахнул" остатки сала, почти весь хлеб и зелень. Отложив гурманство и все связанные с этим трудозатраты на вечер, он, кончено же, не знал, что вечерняя жарка первого промыслового трофея не состоится. Точнее — будет вынуждено отложена.
Игорю вообще в тот день не пришлось поесть.
* * *
Русла абсолютного большинства рек в предгорьях, даже сезонно высыхая, не очень-то удобны для путешествий. Утянутые сезонными потоками валуны, конечно же, обкатаны до полной гладкости. Однако сломать или вывихнуть на них ногу — легче легкого. Но в этот раз выбора не было.
К концу октября муссонные ливни уже месяц как прекратились, и большая часть пролитой в горах воды, успела стечь. Поэтому упершись во второй половине дня в слишком уж опасную для скалолазания холмистую гряду, Игорь решил рискнуть, и воспользоваться единственным внятным вариантом. Он свернул в почти очистившиеся русло.
Пробираясь несколько часов по не такой уж и сухой каменой путанице, любоваться приходилось только потенциальными шансами остаться без ног, а потому пройдя сквозь очередную скальную преграду и выбравшись на условный берег, оказался не сказать чтобы удивлен... Точное цензурное слово — "поражен до глубины души".
"Однако?! И откуда что берется..."
До самого горизонта, то есть на расстоянии не меньше трех-пяти километров, расстилалась долина, заполненная разнообразными каменными сооружениями. Взобравшись чуть повыше, Игорь надолго замер рассматривая, плотно группирующиеся друг к другу, архитектурные образцы, разделенные улицами и маленькими площадями.
"И конца и края этому чуду не видать", — мысленно пробормотал исследователь.
Одни постройки — напоминали вбитые в землю колонны, явно изрезанные какими-то картинками или письменами, другие — скорее изображали земляные скифские курганы, покрытые плотным ковром травы и цветов, третьи — были похожи на мрачные башни или ажурные, не смотря на камень, беседки. Все вместе, они создавали такую зрительную какофонию, что умудрялись сливаться, и оставляли впечатление единого ансамбля. Но подойдя чуть ближе, даже далекому от древнего зодчества журналисту становилось понятно, что строилось все это в разное время и возможно речь идет о целых тысячелетиях.
В некоторых каменных столбах или колоннах, ветры протерли оспины до половины ширины. В других местах, сложенные в виде всевозможных пирамид строения умудрились даже осыпаться, перекрыв оставленные ранее проулки. Любуясь этой по-настоящему причудливой смесью форм, граней, цветов и изношенности, казалось, сама Вечность приходит сюда отдыхать. Без сомнения, здешние боги создали это место, для упокоения уставших от треволнений цивилизаций. В дальнейшем так и оказалось...
Стараясь запомнить каждый увиденный фрагмент, Игорь неизвестно сколько бродил по южному краю долины. Трогая загадочные письмена и напрочь непонятные картинки, иногда, он старался лишь понять, что этому виной: действие солнца, ветра и воды, или все же чуждая логика строителей. Обойдя очередной кусок застывшего Времени, Игорь на мгновение окаменел и сам.
"Вот это здравствуйте..." — почесал бороду путешественник, как часто делал, испытывая замешанное не на оптимизме удивление.
Привыкнув оценивать лежащее вокруг тысячелетиями, он застал неприятный след совсем других временных промежутков. Почти два десятка некогда вооруженных мужских тел были причудливо разбросаны на больше ни чем не примечательном пятачке. Здесь явно пролегала дорога, оставленная исчезнувшими в прошлом народами, а вот сами костяки ни как не могли отсчитать за плечами даже, наверное, сотню лет. Ну не способны явно металлические мечи пролежать под дождями так долго, и покрыться лишь тонкой полу естественной окалиной. Годы не уничтожили до конца даже одежду мертвецов.
Игорь бывал по работе на археологических раскопках, и пусть специалистом от этого не стал, однако в своих выводах был уверен. Но что его особенно обеспокоило, так это сохранность костяков. Ни в ком из них не торчало стрелы или копья. Ни одному перед смертью не отрубили руку или голову. Было такое впечатление, что группа крепких, судя по вооружению воинов, просто шла-шла, а потом не перенесла груза грехов и легла подумать.
"Не правильно как-то все получается, и возможно до сих пор, это какая-то опасная неправильность..."
Глава 4. Сила мертвых
Центральные земли ивингов, осень 2037-ая от Исхода
(2 ноября 2017 года по "земному" календарю)
Крупный широкоплечий человек стоял на берегу Рихаса и любовался купленным два года назад жеребцом. Настойчивый порывистый ветер с привкусом рыбы и тростника хватал его за пурпурный шелк рубахи и длинные усы. Потом, он принимался нетерпеливо трепать оставленный на старый готский манер чуб и снова перехватывал усы или широкие рукава. Происходящее ложилось на неожиданно хорошее с утра настроение, и еще сильнее сгонял с души муть обычного беспокойства последних лет. В этот момент каждодневные заботы оставили мужчину, и привычное обиженное выражение лица разгладилось. Искреннее счастье расслабило закаменевшие скулы и щеки, казалось, он вернулся в те времена, когда был беззаботным юношей. Туда, где был жив дед и все вокруг спешили напомнить, что пусть отец и умер слишком рано, но тот был старшим из двух братьев, а значит, трон ивингов по праву принадлежит ему.
Спустя много лет подросший мальчишка" понял, что большинство "сочувствующих", скорее всего, лгали или даже насмехались над наивным несмышленышем. По закону фризов дети от сына, что не сидел на троне, теряли право на наследственную власть, однако в эти мгновения, все эти воспоминания не отравляли ему вкус жизни. Сейчас существовал только ветер, только этот заливной луг и рослый широкогрудый Рой (45).
(45) Рой (фриз.) — рыжий.
Темно-красный степной жеребец с белесыми подпалинами на носу, животе, внутренних частях ног и вокруг глаз, перебирал тонкими ногами. Время от времени он принимался раздувать ноздри от запаха пасущихся неподалеку специально отобранных кобылиц. Купленный по случаю красавиц, неожиданно оказался не только быстр, но еще и умен. Поэтому обычно с пониманием относился к людским хлопотам вокруг него.
Правда, не всегда. Вот как сейчас.
Его мужская природа брала свое, и он забывался, начинал призывно или гневно ржать, рваться к своим счастливым заботам, и с трудом позволял конюхам поправлять ему копыта. Но опытные работники на глазах у хозяина становились, как будто бы еще более умелыми, и мягко, но настойчиво заставляли жеребца оставаться на месте. В такие моменты владелец поместья и сам готов был сорваться, чтобы скормить любимцу очередную торбу овса, а потом снова мягко похлопывать красавца по бурлящей под тонкой кожей мощи, подставлять руку под ищущие угощения губы.
Лишь привычка ежеминутно видеть себя глазами слуг, воинов и низкорожденных родичей, удерживала мужчину на месте.
— Валли (46), муж мой, голубь принес весть... От Врат батавов.
(46) Валли — уменьшительно-ласкательная форма имени Эвальд (древнегерм. [ewa-, ewe-] обычай, закон + [-wald, -walt] власть, сила) — двоюродный брат ярла ивингов Эрвина Сильного.
Даже находясь один на один, вне чутких ушей прислуги, жена оставалась всегда подчеркнуто покорной и приторно вежливой. Спустя двенадцать лет брака он почти перестал пьянеть от звука ее голоса, золотого водопада волос и плавных движений. Скорее наоборот. Женщина, постоянно напоминающая ему об упущенной власти, одним своим видом возвращала Эвальда к набившим оскомину размышлениям. Неудивительно, что ее появление оказалось достаточно, чтобы выпасть из блаженного ничегонедуманья. Однако и здесь благородный фриз ответил как должно:
— Что они сообщают?
— Птица принесла знак неудачи. В послании также говорится, что потеряли одного из четырех воинов.
— Я уверен, — чуть иронично улыбнулся мужчина, — ты уже все обдумала. Поэтому не будем терять время: что можешь сказать об этом?
На лицо Эвальда вернулось привычное растерянно-обиженное выражение, а за пределами разговора осталось, что собственно и послать туда четверых дружинников его убедила она же.
Когда стало известно, что из неожиданного похода к горам, брат вернулся с четырьмя необычными иноземцами и головами двух воинов-жрецов, именно жена уверила в необходимости узнать все самим. Две недели назад добавилась весть, что один из чужаков стал ежедневно выезжать в одиночестве, и именно Изольда (47) настояла на идее похитить беспечного гостя, и выпытать все самим.
(47) Изольда (древнегерм. [is-] лед + [-wald] власть; один из вариантов — "холодное золото") — жена двоюродного брата Эрвина Сильного — Эвальда.
— В послании нет руны означающей опасность. Значит, их не раскрыли. Думаю, что иноземцу просто удалось отбиться или неудача вообще не связана с их поручением.
— Хорошо. Возвращайся к своим делам! Я буду думать.
На неподвижной белой коже потрясающе красивого лица обычная холодность на мгновение дала трещину, но снова победила въевшаяся в кровь привычка напрямую не спорить. Да и понимание, что пока воины не вернутся с подробностями, решать хоть что-то, действительно, бесполезно. Тридцатилетняя женщина молча поклонилась в неподвижную спину, и плавно развернувшись, понесла гордый разворот плеч под тонкой льняной накидкой в сторону усадьбы. Вот уже почти пятнадцать лет, ей и правда, всегда было чем заняться.
Более сотни работников и служанок только в поместье и на ближайших землях вокруг него, всегда готовы были "порадовать" хозяйку новой заботой. Поля, виноградники, пастбища, с многочисленными загонами для скота, богатые огороды и глубокие хранилища ежедневно требовали рачительной заботы.
Бросив ничего не выражающий взгляд вслед уходящей жене, Эвальд грустно вздохнул. Было понятно, что вернуться к недавней беззаботности не получится. С каждым годом это вообще получалось все хуже и хуже. Все труднее становилось, и избегать размышлений о том, почему же он должен бороться со своим братом.
"Я давно не глупый сосунок, и знаю, что тот сидит на своем месте по праву. Почему жена так стремится к этому ...беззаконию, наверное, тоже понятно. Дети подрастают, и она теперь и правда, мечтает стать женой ярла, а им — более высокой судьбы. Но жрецы старых богов (48), они же должны понимать: смерть моего отца на охоте — была волей их господ. И сейчас они спорят ...получается с богами?! — мужчина на мгновение испугался собственных мыслей. — Или, может быть, боги просто успели изменить свою волю..."
(48) Старые боги — прежние, большей частью кельтские боги, принесенные с Земли, культ которых практически не изменился в новом мире. Основа их ритуалов плодородия, по-прежнему осталась в принесение человеческих жертв соплеменников и врагов. На новых землях сформировалась более мягкая религиозная традиция, предпочитающая подобные методы лишь в исключительных случаях.
Постоянные сомнения многие годы точили его решимость, а с недавних пор стали и вовсе не выносимы. Эвальд снова вздохнул и попытался забыться хоть ненадолго. Он шагнул ближе к своему любимцу, перехватил повод у старшего конюха, и пробежал загрубевшими от меча пальцами по подстриженной на степной манер гриве.
