Стратег. Назад к суровым иллюзиям.

Я еще раз медленно вдохнул... выдохнул. Сосчитал до десяти и медленно открыл глаза. Самым натуральным образом земля передо мной становилась прозрачной, стена рассеивалась и сквозь ее очертания проглядывалась следующая лестница. Получилось! Вот только лестница снова вела вниз... И я, погружаясь еще глубже в основание своего города, стал спускаться...

Кто-нибудь когда-нибудь видел, как закладывается строительство города? А первый пятиэтажный дом, вызвавший фурор во всем селении? А возникновение первых основ цивилизации? Передо мной проносились картины прошлого. Целый карнавал из отрывков из прошлого. Мне удалось заглянуть в самую душу города... В его память. Чем ниже я спускался по скользким ступеням, тем стариннее выглядели образы, проплывающие перед моими глазами. Мужчины во фраках, женщины в длинных платья, ярмарки и базары, колесницы, запряженные лошадьми, деревянные дома... одежда на людях менялась... Теперь мужчины держали в руках не ружья, а острые длинные копья. Люди говорили на непонятном мне языке... А еще через пару шагов я уже отчетливо понимал их речь. Я видел перед собой нашу землю с ее лесами и полями, я видел море, его песчаные берега... Небольшие селения, скалы, домашних животных и птиц, лошадей и овец, старинные корабли и дворцы... Все это кружилось передо мной в безумном вихре, открывая все-все ответы на все мои вопросы. Это было похоже даже не на озарение... Просто я вдруг не просто стал частью своего города... я стал самим собой. Наконец-то мне удалось узнать и понять всё о себе самом, получить те знания, которые я искал всю свою жизнь, почувствовать себя и своё предназначение...

Лестница кончилась. Просто оборвалась у пропасти, дна которой не было видно. Призраки так же исчезли. Но, где-то вдалеке, до меня, снизу, доносился плеск воды... Снова вода. Сколько раз я смотрел на серые волны моря и думал о том, что именно оно содержит и хранить в себе всю мудрость мира. Насколько же оно старое...

— Я могу возвращаться? — Спросил я, посмотрев на земляные своды над своей головой, обращаясь неизвестно к кому. — Я все понял.... Теперь я все знаю. Отпустите меня...

"Мне страшно, между прочим" — Чуть было не добавил я жалобно.

И сейчас же меня ослепил прозрачный, утренний свет. Солнце только-только начало появляться над горизонтом. Я стоял у выхода из пещеры, которая находилась в холме и была тщательно замаскирована разросшимися деревьями и кустарником. Надо же... Кто бы мог подумать, что в этом холме есть пещера.

Я стоял почти что на том самом месте, где и началась вся эта история пару месяцев назад.

*59

Мне хотелось спать. Настолько сильно, что поднявшись на холм, пройдя через кладбище и хвойную чащу, я присел на плиточной площадке, когда-то приготовленной для беседки, обхватил колени руками и закрыв глаза, чуть не задремал. По-хорошему надо было бы идти домой, просить прощения у Макса (что я ох, как не любил делать) и ложиться спать в теплую и мягкую кровать. Но мне хотелось совершить какой-нибудь красивый и бессмысленный жест... Например забраться на самую высокую точку города, свесить ноги с высоты в несколько десятков метров и погрустить о несбыточном. Или обдумать то, что только что произошло со мной, или пригрезилось...

Итак, я вполне мог бы прямо сейчас покончить со своей никчемной жизнью, поднявшись с грязной холодной земли и сделав пару шагов перед собой. Через несколько часов, когда самые ранние жители Мемфелиса пойдут на работу, мое распластанное по земле тело могут найти те, кто захотят срезать дорогу до метро через старый парк у склона. А еще я мог представить, что ничего не случилось и жить дальше... Со всем тем, что мне предстояло принять и осмыслить... Выбор у меня был невелик. Да и какой может быть выбор у человека, которого не существует в принципе? Стоп... А я человек? Или кем можно считать Того, кого нет?

Меня не существовало в этом мире как личности, как человека, как обычное существо рода людского, рожденного на этот свет, живущего обычной человеческой жизнью... Меня просто не было.

Я — порождение общности разума своего города. Знакомьтесь со мной заново.

Я — фантом, созданный своим городом для выполнения его же желаний.

Я — существо, лишенное прошлого по тому, что у меня не было никакого прошлого. У меня не было тех десяти лет, что я отчаянно пытался припомнить всю эту жизнь. Да и жизни-то у меня, видимо, своей не было. Был сценарий, записанный за меня кем-то, или чем-то, по которому я жил все это время.

Я — пустой сосуд, наполненный указаниями свыше, в который загружена программа по выполнению заданий и несколько человеческих функций. Или все-таки нет?

Я — дух города, демон криминальных хроник? Воплощение мирового зла?

Так я теперь должен был понимать себя самого?

Были какие-то путанные файлы, дарованные мне в беспорядке, вроде мыслей о том, что у меня был отец, что я когда-то жил в Англии, что я приехал в этот город... Все эти факты, мифы, на которые я с такой надеждой опирался все это время, рушились у меня перед глазами, как хрупкие домики из спичек, превращаясь в прах, рассыпаясь у меня в руках, просачиваясь между пальцами, как песок. Вся моя жизнь, весь мой мир, все то, чем я жил и что нес в своей памяти, как основу и надежду, дающую мне право жить нормальной жизнью, теряло свой смысл. Все это иллюзия... Ничего этого не существовало, как не существовало и рожденного двадцать четвертого декабря Дэймона Савеллиса. Но ведь мое имя, оно существует? Я отражаюсь в зеркале, я не прохожу сквозь стены, я не дышу под водой... Я так же уязвим, как и любой живой человек. У меня раздражительная кожа, непослушные волосы, портящиеся от частого мелирования в парикмахерских салонах, две пломбы во рту и чертово больное сердце! По моим венам течет такая же, как у всех, красная (не синяя, не оранжевая!) кровь, я ощущаю боль, вкус еды, прикосновения, я слышу звуки и вижу все тоже, что и другие люди. Так что же тогда?.. Я — создание некоего разума, я — порождение Мемфелиса...

Всю свою жизнь я настолько явственно ощущал это... И только сейчас понял по-настоящему. Узнал наконец-таки...

Но ведь я был способен на любовь, как и любой нормальный человек, я страдал, переживал, чувствовал, волновался и радовался, привязывался и ненавидел... И сейчас мне было настолько плохо, насколько могло быть плохо любому нормальному человеку, который узнал вдруг... вдруг узнал, что он ничто иное, как кукла, созданная энергетически заряженной землей для решения каких-то ее проблем и причинения их людям. Честное слово, будь я бесплотным духом, мне было бы легче. А так к душевной боли прибавилась еще и головная. Или у меня нет души? Интересно, бывает душа у порождений зла? В своей обычной, прошлой жизни я редко задумывался о таких вещах, в отношении религии приближаясь скорее к черте атеизма, но вот теперь... Теперь я вообще не знал, во что мне нужно и можно было верить, если я вдруг потерял веру в самого себя.

Мне хотелось подняться с земли и бежать, закрыв глаза. Может быть таким образом я мог уйти и скрыться от этой огромной, всеобъемлющей мысли, которая вдруг одним неожиданным откровением обрушилась на мою несчастную голову? Вся моя жизнь, какая-никакая, но налаженная, устроенная и распланированная на несколько лет вперед, вдруг потеряла свой смысл и перестала быть мне подвластной. А мои мысли? Мои страхи? Принадлежит ли это мне самому, или вложено в мой мозг кем-то... чем-то?

"Нет, нет, Дэймон, эти идиотские мысли могут принадлежать только тебе" — Успокоил я сам себя и нервно рассмеялся.

С трудом успокоив свой смешливый порыв, грозящий перейти в истерику, я снова задумался. А мои друзья? Они воспринимали меня, как обычного человека, общались со мной, веселились вместе со мной, помогали мне решать мои проблемы, терпели мои капризы и периодические сдвиги... Как я теперь буду общаться с ними, зная, какая огромная пропасть между их миром и моим? Я знаю, кем были мои друзья, но я так толком и не понял, кем был я сам. А Джей... О, Джей изначально знал всё! И все эти люди... Регина, Берта, те, с кем мы общались, когда гуляли по равнине между скалами... Я так хорошо понимал их только потому что они были подобны мне. Несчастные создания своей земли. Мы с ними были идентичны, если можно было выразиться так о нашем происхождении. Вот только пути у нас были разными. Они возвращались к природе, а я шел в противоположном направлении. Конечно, там, в том месте, которое у нас называют "серой дырой" я бы не мог переступить черту города... Я бы просто исчез. Ведь там, в другом мире, в настоящем мире настоящих людей, меня просто не существует. Все для меня вдруг встало на свои места, все обрело смысл... Вот только важно ли мне было все это теперь?

А все-таки Джей... Что он мог испытывать ко мне, зная, что я... А кто я был для него? Голограммой с тяжелым характером и запрограммированной целью в жизни? Или все-таки тем же, кем я был и для своих друзей — Дэймоном Савелисом, бестолковым стратегом из организации ЦУИП?

Отлично, раньше главным вопросом для меня было "Кем я был?". Теперь основной вопрос, который занимал меня на настоящий момент "Кто я вообще есть?"

Мне очень хотелось спать... Наверное, мне должно было хотеться кричать, впадать в депрессию, или падать с холма, рыдать над поломанной судьбой и удариться головой, дабы впасть в забытье, но мне хотелось спать... Кстати, удариться головой! О, амнезия — это был бы отличный выход. Главное, что никто бы не удивился, учитывая, что когда-то со мной подобное уже случалось. Как они все думали! А я то знаю правду... О, теперь я знаю правду... Закрыв глаза, я все-таки вырубился... Или мне казалось, что я отключился. Но то, что произошло дальше было слишком нереальным, чтобы поверить в это. Хотя... Неужели я еще могу во что-то НЕ верить??

"Дэймон, ты такой удивительный не человек"...

Если спишь, сидя задницей на заледеневших плитах и думаешь, даже во сне, не покончить ли со своей поломанной жизнью одним шагом, то и развивающимся событиям в этом сновидении можно было не удивляться. Самым обычным и последним естественным явлением в нем был восход солнца. Как всегда, бордового холодного оттенка. Оно, казалось, не согревало, а наоборот — излучало холод. Я вцепился в колени заледеневшими пальцами, которые, сдается мне, уже никогда не смогу разогнуть, ощущая, как под кожей кристаллизируется лед и густеет в жилах кровь. Ну, очень холодно... Но ведь рано или поздно придет весна, я отогреюсь, оттаю и пойду домой, не правда ли?

Небо над городом светлело и превращалось в лазурь прохладного оттенка с широкой розовой полосой над горизонтом и золотистыми лучами, спадающими до земли из-под фиолетовых облаков. Воздух наполнялся каким-то серебристым цветом, редел и, становясь совсем легким, устремлялся вверх от земли, превращаясь в холодный ветер и поднимая с собой ворохи рассыпчатого снега и коричневых прелых листьев, окоченевших еще с осени. Вот так я встречал рассвет своей новой жизни... В одиночестве, зато в окружении прекрасных картин. Прикрыв веки, я кожей ощущал начало нового зимнего дня...

— И почему мне постоянно приходится следить за тем, чтобы ты хоть немного берег свое здоровье?

Рядом со мной на землю опустился Джей Йохэнсен, собственной персоной, в помятой одежде и таким же помятым видом. Почти такой же, каким я видел его в день нашего расставания. Растрепанные волосы, сонный и отвлеченный вид, блики солнца, золотящиеся на бледной коже, задумчивый профиль... Множество дней, отделяющие нашу последнюю встречу от этого утра были мгновенно стерты мною из памяти.

— Очень плохо у тебя за этим получалось следить... последнее время. — Дернул я плечом, продолжая, нахохлившись, смотреть перед собой.

Если все это происходит во сне, да простят мне мою резкость и грубость.

— У меня не было возможности, прости...

На плечи мне опустился мой белый шарф, ставший для меня постоянной деталью одежды и благополучно забытый мною в эту ночь дома. По телу сейчас же разлилось успокаивающее тепло, как будто меня укрыли огромным одеялом с ватной подкладкой. Сжавшиеся от холода мышцы расслабились и я почувствовал, как проваливаюсь в дрему еще глубже. И откуда он его взял — не понятно.

— Все-то ты можешь... Как всегда.

— От самого страшного я тебя уберечь не смог.

Странное это было состояние. Рядом со мной, вытянув длинные ноги в выбранных мною же джинсах, сидел человек, которого я столько времени ждал, хотел увидеть... а на меня накатило какое-то необъяснимое оцепенение пополам с нерешительностью. Я боялся поверить, что снова вижу его... так явственно, как будто наяву.

— Мне тебя очень не хватало. — Признался я. — А теперь мне кажется, что я от тебя отвык...

Джей наконец-то повернулся ко мне, внимательно всматриваясь в мою непроницаемую физиономию. Во взгляде его (и мне это не показалось), отразилось что-то... помрачнело от моих слов. Я испытал мстительную радость.

— Но ведь ты ждал меня? Иначе я бы не приехал.

— А зачем ты вообще приехал, Джей?

— Удостовериться, что с тобой все в порядке... И просто увидеть тебя.

Меня трясло. Только теперь уже не от холода. Весь скопившийся во мне лед постепенно таял, грозясь вылиться в мокрый поток слов, криков, претензий и признаний. Сердце стучало о ребра все сильнее с каждым вдохом и каждую секунду грозилось проломить хрупкие кости и вырваться наружу. Поднявшись на ноги, пошатываясь от слабости и долгого сидения на одном месте, кутаясь в шарф, как бедная сирота в бабушкин платок, я сделал несколько шагов назад, отступая от человека, который все еще вызывал во мне столько эмоций.

— А не поздно ли?!! С какой радости я вообще должен сейчас с тобой разговаривать?! — Ярость во мне набирала обороты, пробуждая привычный поток красноречия. — Почему ты решил, что я жду тебя после всего, что случилось? Что ты все еще нужен мне?!

— Если говоришь все это... Значит нужен.

Да, черт тебя возьми, викинг, страшный волшебник, злой (или добрый?) гений, странник, или кем бы ты там не был, ты был мне нужен. И раньше, пока тебя не было, и сейчас и всю мою жизнь, наверное... Именно поэтому я сейчас распалялся, прыгая на краю обрыва, не сдерживая клокочущего в горле гнева, собравшегося во мне за время твоего отсутствия.

— Да убирайся ты, откуда приехал!! — Рявкнул я на самой высокой ноте. И на этом порыв мой иссяк и теперь силы мои стремительно уходили.

Джей неторопливо поднялся, подошел ко мне, хватая за локти, как всегда, когда пытался меня угомонить.

— Дэймон, ты истеричка.— Он насмешливо сощурился.

А я обиженно всхлипнул, вырываясь из его цепких рук, дернулся в сторону, потерял равновесие и рухнул к нему на плечо. Кричать мне уже не хотелось. Трудно было оскорбить человека, который видел тебя насквозь. А мне так хотелось, чтобы ему стало так же больно, как было мне! И вместе с тем, мне хотелось обнять его, рассказать, как мне было тяжело, привычно пожаловаться на жизнь и испытать снова его заботу, понять, что я не безразличен ему. Особенно сейчас... Во мне боролись обида и любовь, попеременно уступая друг другу в победе. И почему мне так нравится быть слабым рядом с ним?