Стратег. Назад к суровым иллюзиям.

Отыскав в недрах шкафа помятый пиджак, я с трудом натянул его на свитер, умирая от отвращения к самому себе, собрал волосы в хвостик на затылке, замотался шарфом до глаз, все остальное спрятал под солнечные очки и в таком эксцентричном виде поехал на работу.

62*

Осторожно, со всей чуткостью и тактом, я поскребся в дверь офиса Арона Мелида. Мой начальник появился на пороге, оглядел меня с ног до головы, узрел мой взор, придающий мне родственное сходство с кроликом-альбиносом, покрасневший нос и высокое горло свитера, чертыхнулся и захлопнул перед моим лицом дверь. Я постучал еще раз...

— Убирайся, Савеллис, с глаз моих долой, и не появляйся, пока не поправишься! — Он осторожно выглянул из проема двери.

— Но у меня отпуск закончился! — Возразил я.

— У тебя отпуск закончится, когда ты станешь похожим на здорового человека!

— Но... — Я чихнул. — Извините.

— А грипп может дать осложнение на сердце!

— У меня ангина... — Я еще раз чихнул и потянулся за носовым платком. — Да и насморк, в принципе, тоже...

— Тем более! Бацилла ходячая... Тьфу на тебя. — Он с какой-то даже брезгливостью смотрел на меня сверху вниз. — Мне трупы под моим начальством не нужны.

— Но я же не труп!

— Ты чуть им не стал у меня на глазах!

Я поморщился... Шеф всегда умел вызвать в нас боевой настрой.

— Ну дайте мне хоть какое-нибудь маленькое задание... Хотя бы на дом! — Взмолился я. — У меня профессиональная ломка, понимаете?

Мелид еще раз прошелся взглядом по моему бледному лицу с нездоровым блеском в глазах.

— С каких это пор ты у нас такой активный? Все равно, в ближайшие несколько лет тебя уже не повысят.

— Влияние мистера Йохэнсена. — Вздохнул я.

— Кого? — Шеф искренне удивился. — Не знаю, о ком ты говоришь... Ладно, если тебе так неймется, я поищу для тебя что-нибудь на дом. Как-никак, есть у нас заказы, которые не требуют оперативности и с которыми кроме тебя справиться некому.

Я зарделся.

— Только не загордись! А то верну в ряды простого рабочего класса.

Сжимая в руке знакомые ключи от родного кабинета, ощущая в горячей руке приятную прохладу металла, я испытывал нечто, похожее на трепет. Мне казалось, что я после долгой отлучки вернулся домой. Никогда раньше со мной подобного не случалось. С тех пор, как я стал кем-то наподобие живой легенды в ЦУИПе, я каждый раз приходил на работу, как на праздник. На двери белел знакомый листок с надписью "Животное не кормить!". И когда же у меня, гордости всей организации, найдется время, чтобы убрать это издевательство?

— Здравствуй родной, здравствуй друг! — Воскликнул я, направляясь к своему черному тубусу, оставленному мною в последний раз, когда меня увезли с работы на машине скорой помощи.

Тубус был символом моей работы. Пластмассовый пенал для листов ватмана с прикрепленным к нему ремнем стоял в углу, прислоненный к стене и ждал меня — своего любимого хозяина. Неужели когда-то было время, когда я не хотел этого повышения? Если для меня не имела смысла работа, не имела смысла личная жизнь, то чем я жил тогда? Существовал впустую? Забавно, а мне казалось, что я неплохо провожу время.

Скрутив в трубочку бумаги, я поместил их вовнутрь, закрутил крышку и закинул тубус на плечо. Сейчас вот приеду домой, окунусь в любимую работу... Но что-то помешало мне выйти из кабинета сразу же и захлопнуть за собой дверь. Что-то, что я зацепил уголком глаза, случайно, мельком...

Между горшочками с засохшими настурциями, на подоконнике, на котором мы с Максом так любили курить, свесив ноги на улицу, на фоне темной поверхности белел знакомый, чуть помятый блокнот с серебристой обложкой. Загнутые страницы, исчерченные листы, надорванная обложка... Как можно так неуважительно обращаться с канцелярскими принадлежностями? Ох, Джей, Джей... На негнущихся ногах я подошел к окну. За окном бушевала метель... А ведь с утра было ясно и солнечно.

Блокнот пах хвойным лесом и морской свежестью... Я уткнулся в него лицом, вдыхая столь ностальгический запах, потом прижал тетрадку к груди и зажмурился. Столько ассоциаций, воспоминаний и чувств калейдоскопом пронеслись перед моим внутренним взглядом, что в груди перехватило дыхание. Забираясь с ногами на подоконник, я по привычке потянулся за сигаретами, но их у меня в заднем кармане больше не было. Я из последних сил боролся со своей пагубной привычкой. Не смотря ни на что, мне хотелось сохранить для себя свою больную и скверную жизнь.

Помню, мне так хотелось узнать, что он пишет в своем блокноте, когда, периодически погружаясь в его белоснежные страницы, он забывал обо мне и обо всем, происходящем вокруг. И сейчас я просто не мог справиться с собой и сейчас же открыл его на первой странице. Меня ждало разочарование... Страницы были исчерчены мелкими, скачущими закорючками, значение которых мне было не понятно. Когда-то, находясь в квартире Джея в его отсутствие, я уже сталкивался с этими иероглифами, когда Йохэнсен за руку поймал меня за проникновением в частную собственность, взломом и почти что кражей. Как же стыдно тогда было... Но что в тот раз, что в этот — я так и не смог ничего узнать. Однако имя мое было написано на английском языке. И как же часто оно упоминалось в его записях, смысл которых продолжал быть для меня тайной! Я всматривался в значки...

Глаза у меня вскоре заболели от резкого контраста черных чернил и бумажного фона. Буквы плясали перед глазами, сливаясь в узоры, цепочки и символы. Буквы превращались в линии и темные кляксы. Значки обретали форму. Постепенно из них сформировывались какие-то образы, суть которых так и осталась мне не ясна; проскальзывали картины и видения, лица и силуэты... Вот что-то, похожее на человека в черном пальто мелькнуло между строчек. Я протер тыльной стороной ладони глаза. На страницах заплясали языки пламени, оскалились острые скалистые вершины, задвигались люди... Я перелистнул несколько листов. Теперь о строчки бился морской прибой, а буквы превратились в маленьких чаек. Так вот оно, оказывается, как... И нужно было только всего, что сосредоточиться на своих мыслях, а не на самих буквах. Постепенно, я стал понимать, что в этом блокноте, принадлежавшем раньше Джею, была записана вся наша с ним история. Зачем он оставил его? На память мне? Ну что же, я прихвачу этот сувенирчик с собой, поставлю его за стекло в рамочку и буду показывать потомкам. Если, конечно, они у меня будут. Мне же все еще не был нужен никто кроме одержимого шведа... Посредине был вырван лист. Я заметил неровные края места надрыва, торчащие из-под переплета. Ах, точно... На память пришла записка, которую оставил мне Джей, когда я впервые проснулся в его постели и не обнаружил его тогда рядом с собой. О чем он тогда думал, когда я спал в его кровати, а он писал мне эти слова? Какие чувства он вкладывал в эту короткую строчку? Я ведь и сейчас ничего толком не знал о его чувствах, как и о нем самом. Неужели он хотел, чтобы я помнил его? И зачем нужно было оставлять записи на неведомом мне языке? Почему он всегда так старался, чтобы я сблизился со всем древним, что было в нашем городе? Чтобы я общался с теми людьми, называющими себя друидами, слушал их пение, читал их манускрипты и пытался их понять? Зачем он так этого добивался? И сейчас продолжает...

Страницы шелестели под пальцами. Передо мной мелькали наброски чертежей, короткие записи, длинные тексты... Все его, все — написано его рукой. На языке, который был мне ближе, чем свой родной национальный английский. Или я теперь смело могу не считать себя англичанином? Почему он так хотел втянуть меня в свой мир? Но ведь и моя жизнь была ему интересна... Так странно, когда мы были с ним рядом — я прекрасно понимал все, что окружало его, а он готов был смириться с моим образом жизни. Ведь все, что мы с ним пережили, все, что он показывал мне — его знакомые, его друзья — все это как будто было давно известно и понятно мне изначально. Как будто их традиции хранились где-то у меня в сердце... Но ведь так оно и было! И почему я не понимал этого раньше?? Мы с Джеем, его цель восстановить нашу древнюю землю, моё современное существование — было одним целым. Как все, что создано на этой земле. Нашей земле... Если бы мы сразу же смогли понять это... Если бы Йохэнсен не начинал войну с моим городом, а я бы смог понять его чувства и мечты... Ведь мы могли бы объединить наши усилия, а не устраивать революцию! Я по существу был мелким винтиком в огромном механизме гигантской машины. Джей был палкой в ее колесе. Лучше бы вместо этого он изменил ее направление...

Я быстро засунул блокнот в свою сумку, поправил ремень тубуса на плече и выбежал из кабинета. Я сам не понимал толком, куда несут меня ноги. Я куда то шел, переходил дороги, останавливался перед перекрестком на красный свет, ехал на трясущемся трамвае...

Что я сделал со своей жизнью?.. Что я устроил со своей судьбой такое, что сейчас, в последнюю секунду, когда я стою на краю обрыва... Нет, в ту секунду, когда я уже сделал решительный шаг, когда перешел тот Рубикон, отделяющий меня от жизни, почему только сейчас я вдруг понял, какую страшную ошибку совершил? И почему я все еще надеюсь, что смогу ее исправить?

Джей, прости меня!!!

Спешить мне было особенно некуда. Однако я упрямо карабкался в горку, соскальзывал, снова карабкался. Поскользнулся, свалился, поднялся, цепляясь за древесные стволы, быстро отряхнулся и снова побежал вперед. Остановился я посредине площадки недостроенной беседки...

— Жаль, что граф так и не успел завершить ее постройку для своей возлюбленной, да? Сейчас было бы неплохо сесть на скамейку и просто поговорить... Мы ведь так давно с тобой не разговаривали? Я бы мог рассказать тебе что-нибудь о твоем городе. Или об истории народа, жившего в нем. А можно было бы вспомнить старое... Да и тебе вредно переносить ангину на ногах.

Я смотрел на Джея во все глаза, не зная, смеяться мне, или плакать. Задыхаясь от быстрого бега, я, приоткрыв рот, пытался собрать нечленораздельные звуки в слова, которые не хотели срываться с моего языка. Изо рта вылетал теплый пар, растворяясь в зимнем воздухе.

— И почему все дороги в этом нелепом городе ведут именно сюда, а? — Продолжил Джей, не глядя на меня. Мне казалось, что он волнуется и даже не пытается этого скрыть... — Как будто кроме этого несчастного холма здесь и посмотреть нечего. Сикомор, почему бы тебе было не полюбить какой-нибудь пруд в красивом парке и не проводить свои минуты, полные одиночества, там? Почему именно на кладбище? Но вот ведь странно... Если это место нравится тебе, то оно нравится и мне.

— Ты... знал...что...я приду. — Скорее утвердительно выдохнул я, справившись с сердцебиением. — Ты ждал меня три дня? Ты знал, что я передумаю?

Психолог повернулся ко мне. Лицо его носило маску глубокой усталости, а в расширенных зрачках поселилось твердое состояние грустной взволнованности. Что сталось с его прежней уверенностью и хладнокровием в эмоциональном состоянии?

— Но я же не стоял на одном месте истуканом! Но я ждал тебя, да... — Он нелепо всплеснул руками, как будто оправдываясь. Был в его позе оттенок покорности и утомления. — И ждал бы еще долго... Пока ты не пришел бы ко мне. Не вернулся ко мне... Я ведь обычный человек, Сикомор, со свойственными мне слабостями. Почти как ты. — Он хитро улыбнулся. И в этот момент в лице его что-то преобразилось и промелькнула тень былого, знакомого мне Джея.

Я почувствовал, как ноги отказываются мне служить и подгибаются в коленях. На глаза навернулись слезы, я тихонько взвыл и кинулся шведу на шею. Джей покачнулся, но удержал мою больную тушку.

— Ты знал, что я не смогу без тебя... Знал с самого начала! Ты все подстроил, конечно, ты знал, что я слаб... что я люблю тебя... Я бы не смог, я бы... — Я всхлипнул. — А если бы я и сегодня не приш...? Почему ты меня...? Я теперь никогда тебя не отпущу, никогд..., никуда!.. — Я причитал, сбивался и проглатывал слова целиком и по частям. Вообщем, чувствовал себя нормально...

На мой Мемфелис мягко опускался вечер. Небо темнело, мрачнело и сгущало сумрак. Сквозь тучи пробивался последний луч умирающего света и багровый закат разрезала белесая полоса от пролетающего в вышине самолета. Город ловил вечер, раскрывая объятия ему навстречу. "Новое солнце"... Наверное, нужно было бы встретить его танцами и пением. Сердце мое пело...

— А я знаю, что ты был у меня в гостях, пока я спал. — Я улыбнулся.

Неужели я действительно думал, что смогу жить без Йохэнсена? Неужели я думал, что смогу жить без этого прекрасного тихого вечера, когда мы вдвоем наблюдаем, как заходит солнце и на его место выкатывается луна, неполная и погнутая с краю, и в золотистом свете ее кружится снег. Когда мы ВДВОЕМ решаем, что нам делать дальше... Главное, что мы вместе. А все остальное не так уж и важно. Мы вдвоем. Мы сможем разрешить любые проблемы, справимся с любыми неприятностями, преодолеем все преграды на своем пути. Даже мою неуверенность. Даже мои сомнения... Даже его долгие отсутствия...

Снова снег бледной паутиной лег на землю... Когда же уже закончится эта зима?

— Сегодня ровно три месяца, как мы знакомы. — Джей наблюдал за панорамой засыпающего города, и головы в мою сторону, как всегда, не поворачивал. Однако я чувствовал, что все его мысли поглощены мною.

— Сегодня... двадцать девятое число? — Удивился я.

Это было так понятно и естественно — стоять рядом с ним под снегопадом, положив голову ему на плечо и наблюдать за тем, как мимо нас в бесконечность прошлого утекает еще один день.

— Уже заканчивается...

— Знаешь, мне твой друг тогда сказал, что Табби будет для меня символом чего-то хорошего. Что она — это знак. Представляешь?

— И что, произошло в твоей жизни что-нибудь хорошее? — Джей лукаво посмотрел на меня, чуть скосив глаза.

— Да. Меня повысили! — Пусть знает, что я тоже умею говорить гадости...

Вдалеке, посреди города, возвышался машиностроительный завод, гордость Мемфелиса. И даже вечером из его огромной трубы, обхватом в несколько десятков метров, валил густой черный дым. Над этим местом не было птиц и не было видно неба. Над жерлом трубы собралась огромная воронка из серого грязного воздуха.

"Вот за это Джей и не любит современность". — Подумал я неодобрительно.

Психолог перехватил мой взгляд и помрачнел. Сощурившись, он смотрел вдаль, на город, и мысли его теперь были так же далеко.

— Но мы ведь сможем что-нибудь изменить, да? — Не очень уверенно ответил я.

— Изменить... Что мы можем против течения жизни? Мир катится в пропасть, а несколько человек не в состоянии удержать эту лавину.

— Но почему ты не можешь посмотреть на это с прогрессивной точки зрения? — Меньше всего мне сейчас хотелось что-то выяснять, но сделать это было необходимо. И чем быстрее, тем лучше. — Что плохого в том, что человечество развивается...

— Человечество губит себя.

— Часть себя... То, что надо было бы сохранить. Но все-таки... — Я глубоко вздохнул, собираясь с мыслями и выгребая из пяток остатки смелости. — Джей, ты выслушаешь мою точку зрения? Я понимаю, что не мне учить тебя...