Роковые таблички

Ночь прошла спокойно. Несколько непривычно было слышать в ночной тишине сухие щелчки статических разрядов, постоянно доносившиеся сверху, от провисающих под собственной тяжестью электропроводов. Однако, усталость оказалась сильнее, и даже более назойливые звуки не смогли бы помешать здоровому сну общинников. Наутро принялись копать. День копали, на следующий тоже копали, и на третий день тоже.

Но на третий же день их посетили непрошенные гости. Максим давал указания землекопам, когда сверху раздался пронзительный свист. Свистел Антоныч, который устроил сторожевой пост в среднем ярусе опоры, в развилке из металлических профилей. Антоныч был парнем лет двадцати пяти, охотником и биатлонистом в прошлом. Звали его Антон, но никто, иначе как Антоныч, к нему не обращался.

Так вот, Антоныч, сидя на высоте около десяти метров, настойчиво указывал куда-то дулом своего ружья. Максим взобрался на ближайшую стальную перекладину, и заметил вдали два, три, нет, всё-таки пять людских силуэтов. Они явно двигались в их сторону, и движения их были не совсем обычными. Казалось, что они трясутся, как на холодном ветру. А двое мотали головой, как лошади, когда отгоняют слепней-кровососов.

Странная компания приблизилась уже достаточно близко, чтобы Максим заметил, насколько истощены их тела. Они напоминали пугала, сколоченные из сухих жердей, и обёрнутые в старые обноски с чердака. И тут, Максим едва не свалился с перекладины, услышав над ухом негромкий голос:

― Надо же, как их колбасит. Читать читал, а чтоб вживую увидеть — первый раз.

Максим посмотрел на парня, который взобрался на перекладину рядом с ним. Это был Костик — в прошлом, кажется, фельдшер со "скорой помощи".

― А, Костик, ну и напугал ты меня. А что, ты знаешь, из-за чего они так трясутся?

― Ну, скажем так, я почти уверен. В медучилище увлекался — из библиотеки не вылезал. В институт идти хотел одно время. Так вот, по всем признакам, у этих ребят "куру". От этой болезни мозги превращаются в губку. И страдают этой болезнью исключительно каннибалы.

Максим поперхнулся от неожиданности.

― Каннибалы? Людоеды то есть? Вот эти худосочные клоуны — людоеды?

― Не вижу противоречия. Как раз это всё объясняет — зверя, птицу добыть не могут, а человека и обмануть можно. Небось подкараулят путника, и начнут канючить: "подайте хлебушка". А потом, р-раз, и ножиком по горлу или дубиной по макушке. Вот и еда.

Максим поёжился от омерзения.

― Пристрелить их, что-ли?

Костик усмехнулся:

― Кормить их точно не стоит. Потом не отвадишь. Говорят, раз попробовав человечинки, потом они от неё не откажутся, даже если под рукой нормальная еда будет. Лучше пристрелить для спокойствия.

Будто вторя Костику, сверху раздался крик Антоныча:

― Бригадир, это людоеды. Стрельнуть по ним?

Максим ещё раз с отвращением посмотрел на трясущихся людей, ужасных в своей худобе и целеустремлённости. Они настойчиво двигались к ним. Мужики снизу уже взяли лопаты наизготовку, на манер боевых топоров или рогатин. Максим решил немного порассуждать вслух:

― А с другой стороны: что нам могут сделать эти доходяги? Отсыплем крупы немного, и прогоним. Не стреляй! ― последняя фраза была громко произнесена для Антоныча. Но тот, похоже, расслышал лишь последнее слово, потому что незамедлительно грохнул выстрел. Потом ещё. Один из каннибалов, как подрубленный, сложился у ног своих товарищей.

Трясущаяся, как в сумасшедшей пляске, процессия остановилась. Людоеды сгрудились вокруг павшего. Потом каждый из них не без труда опустился на колени подле сотрясавшегося в мучительной агонии товарища. Казалось, исполненные скорби, они стараются своим искренним сочувствием скрасить последние секунды жизни умирающего.

Максим даже испытал к этим измученным голодом бедолагам некоторую жалость, пока не увидел как... В руках одного из них появился нож с длинным и грязным клинком, которым он принялся орудовать над подстреленным. После ряда судорожных движений, человек, сжав в руке полоску окровавленной плоти, быстро отправил её в рот, щедро вымазав в крови губы. Остальные каннибалы делали примерно то же.

Максим едва не упал с перекладины от омерзения. Горькая слюна наполнила рот, грозя приступом рвоты. Он посмотрел на Костика.

― Какого хрена? Они же его жрут! Ты это тоже видишь?

― Конечно, вижу, и даже слышу — тот, кого они режут, ещё мычит, как умирающий лось. Вот мерзость! Это же надо так изголодать — ничего не боятся.

Максим не желал больше видеть эту тошнотворную сцену.

― Ничего не боятся? Сейчас проверим, ― и крикнул Антонычу:

― Ты перезарядил? Тогда пальни по ним ещё раз.

Грохот выстрела не заставил себя ждать. Людоеды неуклюже побежали прочь, и вскоре пропали из виду. Максим сплюнул:

― Подстреленный затих. Нам ещё разлагающегося трупа под боком не хватало. Надо теперь его закапывать, время терять.

Костик в ответ хитро улыбнулся:

― Закапывать? Это ещё зачем? Ночью дружки вернутся и утащат его отсюда сами — это ж им запас еды на неделю.

Максим ещё раз сплюнул, но согласился с Константином. К тому же, кто захочет возиться с трупом каннибала, да ещё больного этой экзотической болезнью "куру"? Ясно, никто. Так что, пусть доедают. Максим с Костиком спустились к подножию опоры. Общинники с лопатами были ещё заметно взволнованы. Максим понял, что снизу им плохо была видна вся картина развернувшейся трагедии. Поэтому он успокоил их:

― Антоныч пуганул их как следует из обоих стволов. Теперь не вернутся. Бр-р, ну и мерзкие же людишки теперь бродят.

За спиной раздался голос майора, прибежавшего на выстрелы со своего поста:

― Эти не вернутся, а другие точно ещё наведаются. Сейчас таких по полям, лесам и дорогам столько шатается, что их как тараканов надо химией травить. Или как Леших травить пытались, когда всю траву с листвой повыжгли. Так что, без гостей скучать не придётся.

Максим был немного ошарашен неожиданно зазвучавшей сзади речью майора. Не её смыслом, а просто самой внезапностью звука грубого майорского голоса. Это, как если на ухо без предупреждения крикнуть — хочешь, не хочешь, а дёрнешься испуганно. А тут ещё случай с больными людоедами нервы расстроил.

Майор же, по всей видимости, решил, что изумлённое выражение лица Максима — следствие его короткого выступления. Поэтому решил успокоить бригадира:

― Да ничего — придут, и тех прогоним. Патроны в запасе имеются, слава Лешим.

Но Максим, тем не менее, не разделял благодушной уверенности майора. С этого дня он решил усилить ночные караулы. Теперь одновременно бодрствовали по двое — так, на всякий случай. Самое интересное, что Костик оказался прав, и к утру убитого каннибала на поле уже не было. Максим старался не думать о дальнейшей судьбе пропавшего тела, но от завтрака отказался — неаппетитные мысли сделали своё чёрное дело.

Но, несмотря ни на что, дело двигалось более чем успешно. Ведущий приучил общинников к безусловному подчинению и дисциплине. Уж как он это сделал, Максим не знал, но от работы мужчины не отлынивали. Считая бригадира полновластным представителем Ведущего и, значит, проводником воли Леших, общинники беспрекословно исполняли все его указания.

К концу недельной вахты землянки были готовы. Вернувшись в общину за провиантом и ножовочными полотнами, спустя два дня бригада вновь была у "своей" высоковольтной опоры. Ведущий пошёл навстречу Максиму, и оставил бригаду в том же составе. Проверенные люди, как-никак, а это не так уж мало для успешной совместной работы.

Максим посмотрел на табличку с черепом, пронзённым красной молнией. "Не влезай — убьёт!" ― гласила лаконичная надпись. Мужчина тут же вспомнил замечательные таблички, с предупреждением беречься атак из космоса. А ведь некоторые считают, что эти таблички, обрётшие популярность не без его, Максима, участия, стали причиной вторжения Леших. А уже кровавый разгул этих чудовищ стал причиной, царивших теперь в мире, голода и опустошения.

Максим старался поскорей прогнать эти мысли, ведь он невольно начинал верить, что во всём есть доля и его вины. Лучший способ избавиться от досужих мыслей — с головой погрузиться в работу. Максим принялся с энтузиазмом размечать места первых запилов. Распределив людей с пилками, он и сам время от времени пытался работать руками. Этого ему хватило, чтобы понять, что времени потребуется очень много. Хорошо! Значит, не придётся специально изощряться, пытаясь помешать обрыву линии электропередач. И остается надежда, что его родители находятся в относительной безопасности защищённого города.

Общинники трудились рьяно, будто от этого зависело их благополучие. Ясно — Ведущий велел работать на совесть. Люди обматывали концы ножовочных полотен тряпками, и принимались пилить. Пилили с сумасшедшим упорством, пока металлическая полоска, раскалившись от трения, не сгибалась в спираль или просто не лопалась на куски. Тогда, утерев пот и отдохнув несколько минут, человек брал новую пилку и снова подступал к прочному металлу опоры.

Максим про себя отметил, что этот сизифов труд результата почти не даёт. Канавки пропилов растут настолько медленно, что стоило бы плюнуть на всё и вернуться в лагерь. Но общинники, промыв и забинтовав лопающиеся с кровью мозоли, вознеся хвалу Лешим и мудрости Ведущего, вновь и вновь принимались за дело.

Что ж, возможно для них такая монотонная работа приятней рысканья по опустошённым деревням и посёлкам. Быть может, она для них более приемлема, нежели ловля ворон на зловонных свалках. Даже наверняка так оно и есть. И Максим стал догадываться, в чём истинная причина подобного рвения.

Дело тут не только в фанатизме. Просто Ведущий нащупал скрытые чаяния общинников к перемене установившегося не так давно порядка. Порядка не жизни, а выживания, где они оказались выброшенными из-за общего стола, на котором стояла и их еда тоже. И они увидели цель — лишить столицу электроэнергии.

Ведущий в красках, как он это умеет, живописал им последствия такой аварии. И они осознали, что в таком случае появится шанс всё поменять и улучшить жизнь свою и своих близких. Шанс, который появится, когда Москва погрузится во тьму и холод. И они пилили, сдирая кожу на ладонях, и изводя пачками ножовочные полотна.

Окружающее пространство также не давало им шанса расслабиться. Одна неделя прошла в относительном спокойствии, если не считать трёх кучек крайне истощённых людей, бесследно исчезавших после предупредительного выстрела.

Но вскоре им впервые пришлось прятаться от армейского патруля. После первой недели отчаянного перепиливания опоры, Максим отвёл бригаду в общину. Требовалось пополнить запас провизии и, конечно, прихватить пару ящиков пилок. Два дня работники отдыхали и залечивали мозоли, потом вновь отправились на свою "каторгу".

Первый день, как обычно, прошёл в дороге, подготовке рабочего лагеря и прочих мелких хлопотах. Рассвет второго дня уже был встречен противным, тонким скрежетом пилок по металлу. Вдруг, около полудня с "вороньего гнезда" раздался вопль Антоныча:

― Ти-и-ихо!

Грызня пилок послушно стихла. Максим с удивлением наблюдал, как Антоныч приладился ухом к стальной перекладине опоры. Минуту тот не двигался, потом стал быстро спускаться со своего наблюдательного пункта. Спрыгнув на землю, он подошёл к Максу.

― Бригадир, едут.

― Кто едет? Откуда?

― Техника большая, судя по шуму. Наверняка военные. Их пока не видно, только слышно — металл дрожь от земли улавливает. Я думаю, оттуда появятся, ― наблюдательный Антоныч ткнул пальцем в сторону предполагаемого появления опасности. Максим повернулся к вспотевшим пильщикам.

― Так, быстро всё побросали в землянки. Всё, до последнего обломка пилки и обрывка тряпки. Следы все заметите, и сами в землянки прячьтесь. Даю на всё три минуты. Я спущусь последним, когда проверю, что ничего не видно. Открывать землянки тоже буду я. Быстро, быстро!

Пильщики уложились в две минуты. Максим уже слышал вдали рев моторов и клацанье гусеничных траков. Он спрыгнул в землянку, аккуратно закрыв за собой лаз. Квадрат сухого дёрна лёг в пазы, как влитой. В тёмной норе, пропитанной запахом сырой почвы, слышалось только дыхание нескольких человек. Какое-то время более ничто не нарушало тишины подземного укрытия.

Потом тяжёлый гул машин стал нарастать, напоминая отдалённые раскаты грома. А вскоре грохот обрёл такую мощь, что с потолка и стен землянки стали сыпаться куски грунта. Они падали прямо на голову, и проваливались за воротник, заставляя невольно вздрагивать. Какое-то мгновение Максиму казалось, что вот-вот, и стены укрытия не выдержат, и похоронят под собой несчастных пильщиков вместе со своим бригадиром.

Но стены благополучно дождались, когда улеглась дрожь, вызванная тяжёлыми боевыми машинами. Вскоре рокот больших моторов уже едва доносился до слуха. Максим всё же дождался, когда воцарится полная тишина. Только тогда он осторожно выбрался наружу. Прекрасно — остались только свежие борозды следов, да облачко тёмной пыли вдали. Он открыл остальные землянки, и, поздравил всех с успешным испытанием их укрытий. Не зря потратили на них целую неделю. Общинники хором гаркнули привычное "слава Лешим", и вновь дружно завизжали пилки.

Так прошло целых три вахты: зуд ножовок сменялся ночным отдыхом, прерываемым для несения караула. Ещё раза три на горизонте появлялись малочисленные и пугливые ватаги оборванцев. Ещё раз пришлось прятаться от военных, объезжавших с дозором высоковольтную линию.

Трижды они ходили в лагерь общины, чтобы пополнить запасы еды и инструмента. Каждый раз Максим опрашивал общинников из поисковых и охотничьих отрядов, не слышал ли кто о сотнях женщин, угнанных бандитами из железнодорожного лагеря. И каждый ответ, в очередной раз приносил лишь разочарование — никто и ничего не слышал.

Холода с каждым днём становились всё невыносимее. Огонь приходилось постоянно поддерживать даже днём, чтобы работники могли отогревать замёрзшие пальцы и постоянно кипятить воду на чай.

Максим боялся, что дымные плети на фоне дневного неба выдают их расположение. А это значит, что при следующем объезде, военные станут более тщательно проверять место, откуда тянутся столбики дыма. Максим со страхом ловил посторонние шумы, боясь услышать рокот мощных двигателей. Он понимал, что работать они смогут от силы ещё неделю. Ведь, без предательски заметных дневных костров, им гарантирована эпидемия обморожений.

Не заставил себя долго ждать и первый крупный снегопад. Кстати, он и принёс новых гостей, точнее, гостью. Перед этим два дня стояла небывалая стужа. Пришлось отложить пилки в сторону, и заниматься лишь тем, что таскать брёвна и хворост со всех окрестных лесов, да поддерживать спасительный огонь.

А в ночь накануне снегопада, небо выстлало толстым стеганым одеялом из туч, которое скрыло от глаз полную луну. Зато наутро холод стал заметно мягче, а к полудню на мёрзлую землю стали медленно планировать снежные хлопья. Лёгкие, как ангельский пух и почти прозрачные, эти снежные перья были непривычно крупными — размером с детскую ладонь. Сначала они тончайшим слоем покрыли стылую грязь, напомнив сахарную пудру на сгоревшем пироге. Потом началось нечто неописуемое — снег стал сыпать плотной стеной, быстро упрятав белым покрывалом измождённую землю.