Роковые таблички

Неужели трасса? Тогда получается, что он всё это время бежал параллельно большой дороге, выбиваясь из сил и волоча за собой измученную болью и усталостью Ольгу. Вот так поворот! Максим встал, и поднял на ноги Олю. Однако, стоило сделать лишь несколько шагов, как они едва не потеряли друг друга, запутавшись в плотном сплетении ветвей колючего кустарника. Бросаясь из стороны в сторону, Максим продолжал натыкаться на непроходимую стену из перевитых вместе веток многолетних зарослей. Наконец, изрядно помучившись, и помучив свою девушку, Максим смог протиснуться меж крепких стволов двух старых деревьев.

Шёпотом выругавшись, Максим споткнулся о торчащий из земли корень, но смог удержаться на ногах. В последний миг перед едва не случившимся падением, мужчина с холодной дрожью в груди, заметил, что почти напоролся на толстый сук, торчащий откуда-то сбоку. Однако, Максим прервал поток ругательств, когда понял, что нашёл способ устроить идеальную ловушку для своих недругов с фонариками.

Посадив Олю у корней старого дерева, он вытащил нож, и принялся срезать у самого основания молодое деревце. Орудуя ножом, Максим не переставал следить за медленным, но неотвратимым приближением фонариков. Наконец, он срезал етку, заточил один её конец, и получившуюся заострённую палку воткнул в землю так, чтобы остриё встречало желающих протиснуться меж двух стволов, как ранее это сделали Максим с Олей.

Другого пути у преследователей не было, принимая во внимание плотную стену из, переплетенных ветвями, кустов. Однако, Максим решил ускорить приближение недругов, и указать им "верное" направление. Он вытащил пистолет, и, уняв дрожь в усталых руках, как следует прицелился, и принялся стрелять, целя в источники яркого света. Лучи заметались потом погасли один за другим. Всё это сопровождалось грохотом выстрелов, вспышками пламени и руганью ошарашенных гвардейцев.

Когда попытка выстрелить стала заканчиваться лишь сухими щелчками, Максим отбросил бесполезную теперь железяку, и дотронулся до Олиного плеча.

― Родная, дай мне свой пистолет.

Девушка без возражений отдала оружие. Максим дождался, когда после выкриков угроз и ликования по поводу закончившихся патронов, вновь зажгутся фонарики. Но, стоило только лампочкам вспыхнуть, он тут же открыл плотный огонь по врагам. После первого же выстрела, лампочки сразу же погасли, и Максим стрелял больше по памяти, не сильно надеясь на точность попаданий. Когда закончились заряды и в этом пистолете, он швырнул его в ту сторону, где залегли недруги.

Пороховой дым щекотал ноздри, а в ушах продолжало звенеть эхо последнего выстрела. Мужчина помог девушке встать, и они пошли в ту сторону, где, как теперь стало известно Максиму, на самом деле проходила трасса на Москву. Напоследок он успел бросить взгляд на вспыхнувшие фонарики, и не досчитался двух огней. Макс ликовал — два выстрела достигли цели, оставалось надеяться, что кто-то третий встретит своим брюхом приготовленную им острую палку.

Мужчина бежал, девушка старалась не отставать от него, как вдруг, за спиной у них зазвучали выстрелы. Свиста пуль не было слышно, из чего Максим сделал вывод, что стреляют враги наугад в том направлении, куда они бежали всё время до того. Похоже, преследователям пока невдомёк, что беглецы резко поменяли направление. Но после встречи с острой палкой, у гвардейцев Верховного председателя вновь появится шанс по следам определить верное направление бегства, и тогда пули будут пролетать значительно ближе.

Максим спешил, и то ли от усталости, а, может, от частой стрельбы, в ушах его звучал назойливый гул. Максим помотал головой, сделал несколько глубоких вдохов, стараясь избавиться от наваждения, но звук не пропадал. Мало того ― гул становился всё громче и отчётливей. Наконец, Максим вспомнил, что напоминал этот звук — это был приближающийся рёв моторов и грохот тяжёлой техники. В теперешние времена это могло означать лишь одно — по трассе движется колонна грузовиков в сопровождении военных.

Максим понял, что у них с Олей появился, пусть небольшой, но шанс попасть в Москву, чтобы сообщить новости, способные вернуть мир к прежнему порядку и избавить его от тотального торжества голода, насилия, страха и ненависти. Максим уже видел мощный луч прожектора, который ощупывал дорогу перед автоколонной. Он сильнее сжал ладонь выбивающейся из сил девушки, и потянул её за собой, желая как можно скорее оказаться в потоке света, излучаемого головной машиной охранения автокаравана.

Но, внезапно, они оказались пойманными в пучках света, выпущенных ручными фонариками — гончие псы Нового мира всё-таки обнаружили их в густой тьме ночного леса. Слева от лица Максима, вырванный из мрака ярким пятном ствол дерева лопнул, как старый нарыв, плюясь щепками и кусками коры. Одновременно за спиной пастушьим кнутом щёлкнул выстрел. Тут же последовали частые хлопки пороховых газов, выталкивающих из коротких стволов резвые пули, которые принялись со свистом вспарывать тьму рядом с беглецами.

Максим бросился в сторону, стараясь вырваться из пятна света. И ему почти удалось это, как вдруг Оля тихо всхлипнула:

― Ой! ― и обвисла на руке своего мужчины. Максим склонился над притихшей девушкой. Обхватив ладонями её нежное личико, он принялся шептать над ней, как магический заговор:

― Оля, Оленька, что с тобой? Не молчи, родная, скажи что-нибудь. Потерпи, сейчас будет помощь, сейчас, ― Максим склонился к губам любимой, пытаясь уловить её ускользающее дыхание. Он не чувствовал, как его лицо царапают до крови щепки, сколотые пулями с ближайшего дерева, не ощущал и боли в измотанных долгим бегом мышцах. Единственное, что он сейчас чувствовал — это тяжёлый ком, подступивший к горлу, который не позволял нормально дышать, и грозил вырваться наружу жгучим потоком слёз.

Максим уже не помнил, когда последний раз на его глазах появлялись слёзы. В жизни случалось немало горестных моментов, подчас было очень сложно сохранить равновесие, но глаза всегда оставались сухими. Даже утраты и испытания последних месяцев не смогли выдавить из него ни слезинки. Но сейчас, когда любовь всей его жизни, его Ольга, лежала перед ним, смертельно раненная, и жизнь по капле уходила из её хрупкого тела, сдерживаться было невыразимо сложно. Давно забытые, а может, и вовсе, ни разу не изведанные ощущения одолевали мужчину — будто острый крюк вонзили в самое сердце, и медленно тянули его наружу.

Максим, из последних сил сопротивляясь натиску эмоций, способных скинуть его в пропасть смертельной апатии, прикусил до крови губу. Когда боль немного очистила его разум, он аккуратно подхватил девушку на руки, и бросился на дорогу. Всего двадцать шагов, и его усталые ноги ощутили твердь асфальтового покрытия. Максим выскочил на самую ось трассы, в сноп яркого света, испускаемый грохочущей массой металла на огромных колёсах. Впрочем, Максим видел лишь слепящий свет фар, и слышал оглушительный гудок сигнала. Гудок не прекращался, он становился лишь громче и ближе — значит, его заметили, и это хорошо. Желая показать, что он не уступит требованиям сигнала, и не покинет асфальт, Максим, продолжая прижимать к груди тело своей девушки, опустился на колени.

Сдерживаемые титаническим усилием воли слёзы, предательски заполнили глаза, исказив окружающее пространство, и без того сумбурно исчерченное белыми полосами лучей и черными пятнами тьмы. Наконец, слух Максима уловил долгожданный скрежет тормозов. Сквозь пелену слёз, казалось, что огромный слепящий круг фары, вот-вот поглотит голову человека, как мифический огненный змей. Когда движение прекратилось, до стекла прожектора было не более метра.

Сквозь шум моторов невозможно было что-либо услышать, а сквозь завесу слёз — что-то разглядеть. Максим почувствовал на шее холодное касание металла. Размер пятна холода намекал на ствол оружия. Он заговорил первым:

― У меня нет оружия. Позови командира — я должен сообщить что-то очень важное, ― Максим не успел договорить, так как в метре от него, высекая искры, по асфальту чиркнули три пули. Солдат, взявший на прицел Максима, крикнул в сторону колонны:

― Из леса стреляют. Пощекочите мерзавцев огнём.

В ответ коротко застрочили автоматные очереди. Рядом прозвучал ещё один голос, более низкий и грубый:

― Капитана позови. И медик пусть подойдёт.

Спустя минуту кто-то принялся разжимать онемевшие пальцы Максима. Олю вырвали из его рук, и уложили на асфальт. Незнакомец в форме склонился над ней, прикладывая пальцы к шее, к запястьям. Максим, затаив дыхание, ждал его решения, но тот проводил все свои манипуляции, не проронив ни звука. Потом, порывшись в большой брезентовой сумке, поколдовал со склянками и шприцом, и сделал девушке укол.

― Пульс есть, кровопотеря небольшая, но в больницу везти надо.

На Максима эти слова произвели такой же эффект, какой исходит от благодатного ливня, упавшего на иссушенную землю. Он обдумывал, впитывал эти слова, потом, поняв, что у Ольги, а значит и у него, появилась надежда, воспрял духом. Он, как молитву стал повторять эти слова:

― В больницу, надо в больницу...

― Эй, блаженный, ты хотел со старшим переговорить? ― Перед Максимом появился силуэт высокого мужчины, и только сейчас Максим вспомнил, зачем они с Олей бежали наперерез вооружённому конвою.

― Да, это я. Мне надо поговорить с вашим командиром.

Силуэт раздражённо высказался:

― Ну, так это я и есть — капитан Нестеров. Ты в курсе, что мы могли по тебе проехать всеми колёсами, и нам бы за это благодарность объявили? Тебе повезло — водила девчонку пожалел твою, решил остановиться. А эти, в лесу, с пушками, за вами, что-ли, гнались?

― За нами.

― А чего так?

― Очень не хотели, чтобы их тайна стала известна другим.

― И что за тайна такая?

Максим постарался придать лицу выражение, призванное подчеркнуть важность момента, и вполголоса сказал:

― Именно об этом я и хотел с вами поговорить. У меня есть крайне важная информация, но сообщить её я могу только чрезвычайной комиссии правительства. Доставьте меня в Москву, пожалуйста, и доложите о моей миссии.

Капитан на мгновение опешил от подобной наглости. Максим даже в темноте смог увидеть выражение изумлённого раздражения на лице офицера. Капитан замахал руками.

― Не-ет, нет, ты чего, мужик, обалдел?

Максим поспешил прервать начавшуюся нотацию о закрытых границах города, о нехватке ресурсов и прочих вещах, о которых не желал знать.

― Я всё понимаю, но информация настолько мощная, что способна изменить коренным образом сложившееся положение. Но распорядиться ей надо умело, поэтому до поры я никому не могу её раскрыть. Можете меня привезти, поставить перед комиссией, и так же вывезти обратно. Слова не скажу, только Ольгу мою в больницу на лечение определите.

― Да ты думай, что говоришь — с меня ведь шапку снимут вместе с головой, ― капитан выразительно похлопал себя по фуражке, потом спокойно добавил:

― Ну, девушку попытаемся в госпиталь определить — придумаем что-нибудь, но в остальном...

Максим снова прервал речь капитана, решив взять того напуском:

― Шапку могут снять, а могут и не снять. То, что я им собираюсь сообщить, настолько серьёзно, что вас всех, наверняка, наградят, как героев. С другой стороны, если мне поможет добраться до правительства другой офицер — все награды достанутся ему. И я не стану молчать о тех, кто отказался доставить вестника в столицу. Вот, тогда точно голову снимут, не сомневайся.

Капитан Нестеров минуту топтался на месте, как цирковой медведь, потом махнул рукой, и задорно провозгласил:

― А-а, чёрт с тобой! Если что, и, правда, выкинем за МКАД, и забудем. Ладно, повезли твою великую тайну в столицу. Не отставай, ― капитан развернулся на каблуках, и быстро зашагал вдоль колонны автомобилей и броневиков, на ходу отдавая распоряжения. Максим бросился вслед за ним, выкрикивая в спину ещё одну свою просьбу:

― Капитан, Нестеров, а можно мне...

― Сопровождать раненную? Можно. Твоя ненаглядная вон в той машине. Запрыгивай, сейчас отправляемся.

Максим успел разместиться в маленьком фургоне передвижной санчасти, возле закреплённых носилок. Взревели моторы, и мужчина укрыл своей ладонью тонкие пальцы девушки. Очередная колонна грузовиков под охраной военных отправилась в Москву.

**Эпилог**

Максим Полыхаев стоя на балконе любовался яркими красками заката. Воздух Москвы был непривычно чист и прозрачен — оно и понятно, ведь каждый грамм бензина на строгом счету. Со своего места он мог наблюдать за немноголюдными улицами, за пустынной набережной и плоскими крышами, выкрашенными яркими красками закатных отблесков. Только что отгремела первая в этом году гроза. Воздух пах свежестью, влагой и электричеством. Воздух был пропитан ожиданием перемен.

Максим уже больше недели находился в Москве. Целых три дня ушло только на то, чтобы предстать "пред светлые очи" чрезвычайной комиссии. Капитан Нестеров поведал о миссии Максима своему руководству, те своему, и так далее, пока, наконец, из чистого любопытства один из членов правительства не пожелал выслушать пришельца из "дикого" Подмосковья. Все три дня Максим вынужден был томиться в маленькой комнатке с жёстким топчаном и одетыми в шершавую цементную шубу стенами. Видимо, помещение было предназначено для воспитания недисциплинированных солдат. Для Максима же, после скитаний по опасным дорогам вне большого города, эта камера была, как президентский люкс в дорогом отеле.

Выступив пред комиссией, Максим долго не мог понять — поверили ему или нет. Но, когда ему разрешили остаться в городе, и даже выделили личную охрану, он понял, что к его словам отнеслись очень серьёзно. Как он узнал позже, до правительства доходили слухи о Новом мире, и о бурной экспансии отделений этой сильной организации на территории почти всех государств. Но никто и предположить не мог, что нашествие инопланетной нечисти, названной Лешими — не более, чем гениальная мистификация главарей Нового мира.

Теперь идут "обсуждения проблемы, с целью отыскания путей её эффективного решения". Обсуждения идут, разумеется, в закрытом режиме. А чтобы никто, кроме руководства страны, не узнал об истинной природе свирепых пришельцев, Максима тоже закрыли. Возможно, опасались, что все поймут, насколько некомпетентны оказались спецслужбы всего мира, раз группа фанатиков обвела их вокруг пальца. Его поселили в просторном, и богато убранном номере гостиницы в центре города. Клетка была золотая, но это всё равно была клетка, потому что, сменявшие друг друга охранники, ни на секунду не оставляли его своим вниманием.

Максим готов был терпеть такое "заключение", но настоял на посещении родителей и возможности ежедневно навещать Ольгу в больничной палате. Ему дали такую возможность, но везде и всюду его сопровождали усиленные группы сотрудников охраны в "гражданской" одежде. Все разговоры Максиму приходилось вести также в их присутствии. Поначалу его это раздражало, но потом он просто перестал обращать внимание на ненавязчивое присутствие крепких ребят. Так жители больших городов привыкают, и перестают обращать внимание на шум моторов и вой сирен под окнами.