Роковые таблички

Максим чувствовал растущее напряжение в лагере. Нередко ему приходилось ловить на себе недобрые взгляды. Он понимал, что Топор помнит его, и, наверняка, пускает ядовитые слюни, мечтая погрузить нож в его горло. Наверняка палач отрядил каких-нибудь пронырливых общинников, чтобы те следили за Максимом, и фиксировали каждый его промах, который можно было бы выдать за нарушение дисциплины.

Топор наверняка знал, что Ведущий связывает какие-то планы с Максимом, и простым наветом тут не обойтись — нужны доказательства и свидетели. Максим также понимал это, и старался вести себя безупречно. И ещё он стремился почаще находиться вне границ лагеря, напрашиваясь в отряды дальнего поиска, которые уходили разыскивать недограбленные склады и магазины довольно далеко, и отсутствовали по нескольку дней.

В радиусе суток пешего хода от лагеря общинные поисковые отряды вычистили всё, что может пригодиться в повседневной жизни. На разорённых складах и в мёртвых дачных посёлках остался лишь бесполезный хлам. Теперь на поиск приходилось отправляться в расчёте на два-три дня пути. Приходилось взваливать на спину запас провианта и сухих поленьев для розжига костра.

Добавляло веса снаряжению и оружие, которое теперь выдавалось каждому члену поисковой бригады. Зима сделала шайки людоедов более агрессивными и отчаянными, что вынуждало общинников усилить охрану во время рейдов. Отныне поисковые отряды уходили в поле, ощетинившись стволами ружей, как стайка ершей колючими плавниками.

Это нововведение было на руку Максиму, ведь, несмотря на отсутствие опыта в прошлом, он довольно быстро обучился навыкам стрелка. Даже опытные охотники хвалили его завидную меткость и скорость в обращении с оружием. Эти его способности давали преимущество при выборе кандидатов в дальний поиск. Ведущий всегда уступал просьбам главы поисковой бригады выделить хорошего стрелка, и Максим уходил из лагеря, не опасаясь попасть в чёрный список "грешников". Но по глазам Топора он видел, что рано или поздно тот найдёт повод жестоко отомстить за разбитый когда-то нос.

Сегодня, после очередного утреннего распределения работ, Максим выдохнул с облегчением. Он опять с наслаждением наблюдал, как Топор злобно заиграл желваками под желтоватым сухим пергаментом сморщенного лица. Как же, опять его враг уходит на несколько дней из лагеря. Однако, Максим с удивлением отметил, как Ведущий продолжает отсылать людей в сторону бригады поисковиков. Его палец как заклинило — он размеренно, будто подчиняясь неслышному гипнотическому ритму, указывал общинникам место в команде поиска. Странно — должно быть серьёзное дело ожидается.

Когда по указке ведущего, к их команде присоединился Антоныч, Максим протиснулся к нему с сквозь строй мужчин, укутанных в тёплые одежды. Выпуская клубы пара изо рта, он полушёпотом окликнул старого знакомца:

― Антоныч, ты теперь тоже в поиск отправляешься? С чего вдруг?

― Ну, Ведущий так решил, ― ответил мужчина. Но плохо скрываемое выражение его лица говорило, что Антоныч знает много больше. Максим помнил, что его бывший соратник по подпиливанию стальной опоры, не умел, да и не любил хранить секретов, и решил не отступать.

― Да ладно, друг, он же не просто так в поиск дозорного и охотника выделил. Вижу, что-то знаешь, а говорить не хочешь. И кому? Мне? Да ты вспомни землянку под высоковольтной линией, Маринку, и всё такое.

Антоныч махнул рукой, останавливая душещипательный натиск из воспоминаний.

― Ладно, не береди душу. Всё-равно, скоро всё сам узнаешь. Тут, в общем, город небольшой есть. Днях в трёх, что ли, пути, или четырёх. Так вот, в нём банда какая-то сильная хозяйничала. Вчера вечером людишки прибились к лагерю, причём, в несколько заходов, и все говорили, что на тот город какая-то ещё более сильная орда навалилась. Говорят, дня три крики и выстрелы слышно было в окрестных сёлах, а от пожаров даже ночью светло было. А потом всё — тишина. Кто туда пробрался, говорят, видел совершенно опустевший город. Вот Ведущий и решил большой поиск туда направить — наверняка ведь много интересного после бандюков осталось.

Максим, услышав о городе, принадлежащем бандитам, сразу вспомнил головорезов, о которых рассказывала Марина. Если это так, то есть шанс найти его любимую Ольгу, или, хотя бы её следы.

― Ты уверен, Антоныч?

― Хм, обижаешь! Сам слышал, как этих беглецов допрашивали — я ведь у дверей стоял в карауле. Ты только, это, Макс, никому не проболтайся — Ведущий почему-то решил до времени всё в секрете держать.

― Успокойся — мне некому рассказывать. Если только тебе, а ты и так всё знаешь, ― Максим успокоил Антоныча, по приятельски хлопнув его по плечу.

Максим ещё раз глубоко вдохнул морозный воздух, желая остудить полыхнувший внутри жар. Он горел изнутри, с нетерпением ожидая выхода из лагеря. Ведь, чем раньше они выйдут, тем скорее он окажется в логове головорезов, где, возможно, томилась в плену его невеста. А вдруг, он сможет увидеть её? Кто знает, могло же случиться так, что ей удалось скрыться в неразберихе боя, и она до сих пор прячется в покинутом людьми городке?

Ведущий набрал настолько большую команду, что подготовка к выходу из лагеря затянулась почти на сутки. Не хватило на всех и снегоступов, которые срочно пришлось изготовить в столярной мастерской общины. Распределение топлива и продуктов по заплечным мешкам тоже проходило суетно, и не так быстро, как хотелось бы.

Максим, обуреваемый нетерпением, собрался быстрее других, благо не в первый раз уходил на несколько дней в поиск. И теперь бегал по лагерю, подгоняя остальных и помогая им укладывать большие рюкзаки. Но собрались все только затемно, и Ведущий перенёс выход на следующее утро.

Максим полночи ворочался, не в силах уснуть. Он всё представлял, как в незнакомом городе со следами побоища, из потайного подвала выйдет ему навстречу Ольга. Он так и видел её, всё такой же свежей и жизнерадостной, будто они расстались только вчера, и не было обжигающего сумасшествия последних месяцев. Всё ночь перед его глазами разыгрывалась эта заманчивая сцена, и каждый раз Максим стремился к своей возлюбленной раскрыв руки для объятий. И когда он почти коснулся рук любимой, земля под ногами затряслась, задрожала так, что его голова принялась мотаться, как воздушный шарик на нитке в сильный ветер.

Максим чувствовал, что его шейные позвонки вот-вот хрустнут, не выдержав напряжения, но он продолжал двигаться к Ольге. Он делал шаг за шагом, пока не увидел, как любимый силуэт пропадает, искажается, темнеет. Послышался раздражённый голос.

― Макс, да просыпайся же ты. Вставай, да вставай же.

Максим понял, что заснул, и не услышал сигнал к подъёму. Над ним склонился Антоныч, который бесцеремонно тряс его за плечи, и орал, чуть ли не в ухо:

― Просыпайся, выходить пора. Тебя одного ждут.

Максим приподнялся на койке, растирая виски пальцами.

― Вот так заснул! Что, правда, только меня ждут?

― Тьфу, проснулся, слава Лешим! Через десять минут выходим. Все уже у ворот выстроились. Давай, одевайся, хватай рюкзак, и бегом к выходу, ― Антоныч кинул в руки Максу ком одежды, и выбежал из барака.

Максим догнал колонну поисковиков, когда караульные уже собирались закрывать за ними тяжёлые створки ворот. Тяжело переваливаясь на снегоступах по снегу, как рождественский гусь, он уже догнал поисковую команду, когда услышал за спиной знакомый до омерзения голос.

― Когда ты бежишь в этой одежде по снегу, ты похож на перекормленного кабана. Так и хочется пристрелить тебя на мясо.

Максим обернулся.

― Стрелять в спину — это в твоём обычае, Топор. А ты куда собрался со снайперской винтовкой? Уж не ворон ли пострелять?

Топор усмехнулся как-то по-шакальи. Хотя Максим не был уверен, так ли усмехаются шакалы, и смеются ли вообще, но усмешка Топора не сулила ничего хорошего.

― Я с вами иду, в дальний поиск. Ведущий на эту операцию большие надежды возлагает, как видишь. А где большие дела, там и я. Что-то, я смотрю, тебе не очень то радостно. Это правильно. Я бы на твоём месте далеко от остальных не уходил. Я такой случай точно не упущу, ― Топор красноречиво огладил сухонькими пальцами приклад винтовки.

Максима, как всегда, крайне раздражала излишняя самоуверенность этого худосочного сморчка. Он, превозмогая бешенство, выдавил в ответ сквозь зубы:

― Спасибо, что предупредил. Только, и для меня случай может подвернуться, не забывай.

Хищная улыбка слетела с лица Топора, как узкокрылый ночной мотылёк с трухлявого пня.

― Ладно, иди. Твоё счастье, что свидетелей многовато, ― он сомкнул тоненькие губы, и недруги поспешили вслед за поисковой командой.

Колонна двигалась медленно, так как приходилось постоянно ждать отстающих — были ведь те, кто обычно выполнял работы в лагере, и не привык к долгим переходам. Зато большое число идущих служило залогом спокойствия и безопасности. Всё потому, что мелкие банды голодных каннибалов, боялись даже высунуться при виде такой армады.

Но это днём, а ночью о спокойствии можно было забыть. Бригадиром в этот раз был назначен Ярослав, которому Ведущий доверял наиболее важные дела. Максим не был уверен, настоящее ли это имя, или прозвище, которое этот мужик с густыми чёрными усами взял, чтобы считать себя этаким князем, но иначе его никто и не называл. Так вот, Ярослав каждую ночь выставлял усиленные караулы. Вокруг палаточного лагеря всю ночь жгли костры, но всё равно еженощно звучали выстрелы, а по утрам на снегу виднелись пятна бурой крови.

Было ясно, что под покровом ночи, людоеды, совершенно лишались разума и страха от голода. Их уже не пугала уже сильная охрана. Они, подкрадывались к лагерю, надеясь под покровом тьмы умыкнуть сонного общинника, чтобы насытиться его мясом. Но караульные не зевали, и каннибалам приходилось довольствоваться иссохшей плотью своих подстреленных родных и друзей.

И каждый член поисковой команды, при свете дня замечая вдали силуэты трясущихся оборванцев, содрогался от омерзения. Никакой жалости эти полузвери вызвать не могли — лишь чувство острой брезгливости, как грызущие мертвецов крысы. С каждым днём пути, этих людоедских шаек становилось заметно больше. Было похоже. Что они следуют в одном направлении с поисковиками лесопоклонников.

Видимо, бой в городке головорезов был, и в самом деле, кровавый. И каннибалы, как мерзкие черви-трупоеды сползались к этой общей могиле, чтобы полакомиться замороженной человечинкой. Когда, на четвёртый день пути, поисковая команда вышла к реке, а потом, вдоль берега, и к городу, всем стало предельно ясно, что предположения насчёт фатальности стычки были более чем верны.

Окраина городка встретила общинников остывшими домиками, присыпанными снегом. Лесопоклонники вошли на холодные улицы, спугнув стаю разжиревшего воронья. Кто-то громко сострил:

― Жирные вороны — богатый город!

Шутку подхватили в разных концах колонны, тыча пальцами в чёрные пятна птиц на сером небе. Шутка звучала на разные голоса, пока не рассыпалась безжизненными, быстро утихшими смешками.

Совсем скоро поисковый отряд столкнулся с главным богатством безлюдного городка, с тем самым, что стало причиной небывалой упитанности ворон. На железобетонном обелиске фонарного столба болталось мёртвое тело. Труп, промёрзший насквозь и увешанный наплывами льда, был исклёван до полной неузнаваемости. То есть, если бы кто и знал этого висельника при жизни, после того, как он был потравлен вороньими клювами, ни единой знакомой черты уже усмотреть не смогли бы.

Кто-то предусмотрительно подвесил мертвеца повыше, чтобы до его замороженной плоти не смогли добраться ни псы, ни волки, ни слабосильные каннибалы. Похоже, мертвец висел в относительной недоступности в назидание другим. Истинность этого предположения подкреплялась громоздкой фанерной табличкой, подвешенной на груди покойного.

Но неизвестный вешатель не взял в расчет вороньё, которое не пугала высота. Эти хитрые птицы поработали на славу не только с самим трупом, но и, заодно, с фанеркой. Эта самопальная вывеска была густо заляпана бурой жижей, вперемешку с едкими птичьими фекалиями. Прочитать что-либо было совершенно невозможно.

― Эх, вороньё. Надо же так фанерку засрать. И что там было написано? Интересно, ― рассуждали мужики. Вдруг кто-то закричал, спугнув ещё пяток ворон:

― Мужики, вы туда посмотрите! Леший меня задери, кто же здесь поработал?

Все стали всматриваться в указанном направлении, проталкиваясь взором сквозь сгущающиеся зимние сумерки. Да, зрелище, и в самом деле, производило неизгладимое впечатление — мёртвые тела висели на каждом столбе, на каждом дереве. Трупы свисали с карнизов домов и болтались на электрических проводах. Мертвецы висели поодиночке и целыми гирляндами. При малейшем движении воздуха окоченевшие трупы цеплялись один за другого, наполняя воздух глухим позвякиванием.

Общинники, затаив дыхание, медленно двигались сквозь эту галерею смерти. Они, задрав головы, рассматривали мертвецов. Максиму неожиданно подвернулось сравнение с музеем или театром — настолько тихо ступали поисковики, если и переговариваясь, то исключительно шёпотом. Да и шёпот этот был так тих, что его без труда заглушал скрип, натянутых, как струны, верёвок и тросов, на которых болтались мёрзлые тела.

На шее большей части покойников висели фанерные или картонные таблички. Надписи на них были примерно одинаковыми: "Этот человек — бандит. Он попрал моральные устои. Он убивал и насиловал. Он использовал женщин для наживы. Он недостоин жить в Новом Мире. Обновлённое человечество будет избавлять себя от такого мусора".

Ещё тела висельников были отмечены небольшими дощечками и картонками с неким странным знаком, издали напоминавшим шестилапого жука. Эти маленькие знаки были, по большей части прибиты ко лбу повешенных. Так же этот знак стоял, как подпись или печать, под текстами больших табличек, некоторые из которых уже успели попадать с трупов. Общинники рассмотрели необычный знак. С близкого расстояния было видно, что странный раскоряченный жук — это скрещённые серп, молот и нож.

Новый Мир! Ещё кто-то вознамерился перекроить мозги изголодавших людей. Ещё один Ведущий. Только Вождь лесопоклонников использует страх перед Лешими и свежие воспоминания об их терроре, а этот неведомый пока предводитель использует другие мотивы. Он, судя по символу, начитался основоположников коммунизма, и решил положить их идеи в основание нового общества. И при виде гирлянд из мороженых трупов, становилось ясно, что на этом пути он не становится ни перед чем.

Максим отметил про себя, что "выгнать" из нового мира, и из жизни вообще, этот неведомый глава новой коммуны, решил тех, кто воистину смерти заслужил — бандитов-головорезов. Но Максим, как человек образованный, помнил из истории, что к массовому насилию быстро привыкают, и новый мир вполне может утонуть в крови куда более невинных людей.