Роковые таблички

Гости не очень-то спешили. Звуки говорили о том, что пришельцев не так уж и мало. Оно и понятно — им ведь тоже неизвестно, сколько человек обитает в старой школе. Ещё минуту ломалась корка снежного наста под множеством ног. Потом на секунду всё стихло, и зашелестел едва слышный шёпот. Максим догадался, что все собрались и обсуждают дальнейшие действия. Чьи-то руки, судя по звукам, стали пробовать на прочность решётки на окнах.

Максим вытащил правую руку из перчатки, и неслышно просунул за пазуху. Он понимал, что сейчас ему придётся стрелять, и решил отогреть слегка онемевшие пальцы. Ведь от их силы и подвижности сейчас будет зависеть скорость и точность выстрелов. Решётки не поддавались. На стене здания высветилось яркое пятно, быстро сместившееся к двери.

"Так у нас фонарик имеется. Отлично! Проще попасть будет", ― Максим аккуратно положил согретый палец на спусковой крючок. В луче света появилась рука, потянувшаяся к дверной ручке. Максим не стал больше ждать. Он направил ствол на источник света, и с усилием надавил на тугой спуск. Ба-бах! Вспышка пламени на мгновение выхватила из тьмы плотную группу людей, и вновь всё провалилось в полнейший мрак. Разорванный выстрелом фонарик погас.

Вдоль улицы, до самых крыш, разнёсся крик, оповещая окрестности о нестерпимой боли, сковавшей крикуна. Подстреленный орал что-то нечленораздельное, а вокруг тяжело зашуршали шаги и заклокотало разноголосое испуганное ворчание.

Эффект неожиданности! Максим решил не упускать из своих рук инициативы, и откатился в сторону. Потом быстро поднялся на ноги, и в три прыжка оказался на другой стороне улицы. Там он мгновенно вскинул оружие и вновь выстрелил по пришельцам. Опять грохот выстрела сменился криками боли и страха. Из темноты, сопровождаемые вспышками зазвучали беспорядочные выстрелы.

По размеру язычков пламени Максим догадался, что стреляют из пистолетов. Он снова поменял своё положение, и жахнул сразу двумя пучками картечи. Всё! Голоса заметались по улице, давая понять что Максим достиг желаемого — чужаки паникуют. Мужчина дождался, когда голоса стали удаляться, и пустил им вслед прощальный заряд. Жирная точка, чтоб не было никаких иллюзий — непрошенным гостям здесь не рады.

Когда шаги и голоса окончательно растаяли в ночной тьме, Максим смахнул с лица капельки пота. Он только сейчас заметил, что вспотел, несмотря на ощутимый мороз. Максим шумно дышал после прыжков и кувырков по снегу. Постояв на углу ещё с полчаса, и убедившись, что возвращаться никто не собирается, он отправился к себе. Ещё было время поспать, и набраться сил перед возможным повторением сегодняшней попытки вторжения.

Но второй попытки не последовало. И следующий день, и тот, что за ним, прошли спокойно, даже скучно. И вновь потянулись однообразные дни и ночи. Даже редеющий, ноздреватый мартовский снег не радовал новыми следами, не считая вороньих растопырок. Лишь изредка, мелькающие среди домов тени, заставляли сердце Максима биться учащённо, а руку — тянуться к оружию. Но, при внимательном осмотре, оказывалось, что это не что иное, как просто причудливая игра света и тени, не сулящая абсолютно никакой опасности.

На седьмой день после происшествия стало ясно, что весна обещает быть дружной и скорой. Солнышко днём заметно пригревало, пуская ручьи талой воды среди грязного снега. И чем становилось теплее, тем гуще разливался трупный смрад над улицами городка. Отсроченное зимними морозами гниение многочисленных висельников, с лучами весеннего солнца стартовало в ускоренном режиме, отравляя воздух мёртвого города.

Максим понимал, что скоро придётся спешно покидать убежище, и готовился к этому дню. Ещё пару недель хорошей погоды, и город заселят черви-трупоеды. А раскисшая от вешних вод земля пропитается трупным ядом. Нет, бежать, бежать как можно скорее.

А ведь, как можно скорее тоже не убежишь. Трудно бежать, да что там, идти тяжело по полям, как губка впитавшим стаявшие снега. Сейчас любое поле — болото. В оплот "Нового Мира" можно по дорогам добраться, если вовремя прыгать в придорожные канавы при появлении военных конвоев и вооружённых банд. Однако, Максим ведь хотел тушёнку из тайника прихватить. Дорога-то предстоит дальняя и опасная, а за банку тушёнки можно и ночлег получить, и не бояться с голодухи пропасть.

А к тайнику придется сквозь поля и перелески пробираться — не утопнуть бы в грязище. Да и ночи ещё, ох какие холодные — придётся и сухую растопку с собой тащить и спальник. И каждую более-менее сухую палку из-под ног на загорбок бросать, чтобы к вечеру было из чего костёр запалить.

Максим вспомнил, как непросто было путешествовать по сугробам. А ведь тогда он был не один, и груз можно было на всех грамотно поделить. Да, уходить надо, а страшно. Ещё неделю или две переждать придётся, пока совсем пригодного воздуха в городе не останется. А там..., но что будет там, вернее тогда, Максиму узнать не довелось. Всё случилось гораздо раньше, и никак не по воле гниющих мертвецов.

Однажды, растопив к вечеру печь, Максим вскипятил воды, выпил чаю и собрался заполнить своим телом проверенный спальный мешок. Внезапно, его будто кольнуло слегка в затылок — Максиму почудилось, что кто-то смотрит на него. Он мгновенно достал ружьё, и бросился за стену к "смотровому" окну. Улица была совершенно безлюдна, лишь стайка ворон летела над дорогой, почти сливаясь с вечерним мраком, пронизанным светом луны. Кто-то спугнул пернатых? Возможно, но Максим решил идти спать. Всё-таки, решётки на окнах и дверные засовы его ни разу не подвели. А если кто рискнёт сунуться — есть показавший свою эффективность аргумент с зарядами картечи в магазине.

Максим нежно похлопал по гладкой древесине приклада, и отправился спать. Сон долго не шёл, а внезапное пробуждение пришло вместе с удушьем и обрывками жгучего кошмара. Максим сбросил клапан спальника, и попытался вспомнить, что же напугало его во сне до бешеного сердцебиения. Какой образ едва не довёл его до остановки сердца? Но фрагменты кошмара, как шарики ртути, раскатились и пропали во тьме. Но крик остался. И это не было эхом его ужасного сна. Истошный вопль вместе с дробным перестуком доносился снизу, от входной двери.

Максим тряхнул головой, прогоняя ночные видения, но крик и грохот не исчезли. Тогда он привычным движением схватил дробовик, накинул затёртый до блеска ватный бушлат, и бросился вон из комнаты. Стараясь избежать звука собственных шагов, он шагал по ступеням очень медленно и осторожно. Оказавшись напротив двери, скрипящей и всхлипывающей под градом ударов, как грудь закоснелого курильщика, Максим крикнул, стараясь придать голосу угрожающе-страшную интонацию:

― Ещё раз стукнешь, урод, я твою рожу свинцом с щепками нафарширую. Патронов у меня на целый полк придурков хватит.

Так как с той стороны двери реакции не последовало, и удары вперемешку с нечленораздельными воплями, не стихали, Максим выстрелил, целясь над верхним косяком дверного проёма. Грубый толчок отдачи в плечо окончательно пробудил Максима, а едкий аромат пороха защекотал ноздри. Максим почесал кончик носа, чтобы не чихнуть — помогло, как ни странно. Громом выстрела слегка заложило уши, и Максим, как сквозь пучки ваты, услышал, что за дверью что-то пытаются прокричать.

Он надавил ладонями на ушные раковины и подержал несколько секунд, прежде чем отпустить. Временная глухота ослабла, и Максим расслышал за дверью крики на высоких нотах. Это была не угроза — скорее просьба, нет, мольба о помощи.

― Не стреляйте, не стреляйте, пожалуйста. Прошу вас, пустите меня. Они гонятся за мной, они уже на соседней улице. Пожалуйста, откройте дверь — я не хочу быть съеденной. Мне страшно! Пожалуйста.

Только сейчас Максим смог, наконец-то, распознать, что голос принадлежал женщине. Крайне напуганной, и задыхающейся от ужаса и истерических слёз, женщине. Максим на мгновение погрузился в раздумья — что делать? С одной стороны, он зарёкся открывать дверь кому бы то ни было. Но, с другой стороны, он не мог оставить женщину на верную смерть снаружи, чтобы потом всю жизнь пытаться вытравить из памяти этот неприглядный эпизод.

― Ты кто? И кто там за дверью с тобой?

― Да одна я здесь, одна. Они обещали нам с мужем склад с лекарствами показать. У нас ведь дочь болеет. А привели в свою берлогу. Мужа сразу закололи у входа, и начали разделывать прямо у меня на глазах. А я, я сбежала. И теперь они за мной гонятся, пустите. Я огонёк в окне заметила, и к дверям бросилась. Пожалуйста-а-а, ― слова ночной гостьи вновь захлебнулись в хныкающем поскуливании.

Максим хотел ещё что-то спросить, но дверь вновь задрожала под ударами. Женщина отчаянно верещала:

― Это они! Они нашли меня, догнали. Открой дверь, быстро! Будьте вы все прокляты. Открой дверь, пожалуйста, скорее!

Максим будто сам коснулся склизкого бока того ужаса, что испытывала несчастная с той стороны двери. Всё-таки, нельзя бросить её там одну, кто бы она ни была. Он кинулся к засовам, и распахнул дверь, одной рукой продолжая сжимать приклад ружья.

В густой тьме, встретившей Максима снаружи, прозвучал жалобный голос:

― Опусти ружьё, пожалуйста, я боюсь, ― тонкий силуэт едва угадывался во мраке. Максим опустил ствол дробовика вниз, и сделал шаг навстречу силуэту, приветственно протянув вперёд руку.

― Давай, быстро заходи.

Силуэт задрожал, но не сдвинулся с места.

― Мне страшно. Сколько вас там, внутри?

Максим, опешил от подобного вопроса. Только что она готова была зубами дерево грызть, чтобы её внутрь пустили, а теперь... "Бабы — их сам чёрт не разберёт", ― раздражённо подумал Макс, и шагнул ещё ближе к странной тени, пытаясь ухватить её свободной рукой.

― Да один я, один. Вот, дура. Давай, мухой, залетай.

Но силуэт даже не шелохнулся, и лишь женский голос зазвучал вновь, но уже уверенно, без тени испуга и сомнений:

― Ребята, все слышали — он один. Я же говорила, что вытащу его. Теперь ваш выход.

Из мрака, как рыбёшки из икринок, вылупились силуэты покрупнее.

― Вот тварь! ― прошипел Максим.

Он стал пятиться к двери, одновременно поднимая ствол на уровень груди ночных гостей. Он надеялся вскочить в проход, на прощание угостив мерзавцев картечью. Но надеждам не суждено было стать реальностью. Что-то шарахнуло в самом верху Максимова черепа, прорвавшись в его сознание водопадом чернильной тьмы и свинцовой боли. Максима будто накрыло тяжёлой плитой, и в то же мгновение весь мир исчез, проглоченный пустотой.

**Глава 10. Спасение от мародёров. Поиски продолжаются.**

Свод черепа нестерпимо болел. Боль вгрызалась в мозг, вынуждая сжимать зубы до скрежета. Чтобы выбросить страдание наружу посредством крика, не доставало дыхания. Казалось, тонкая раскалённая игла за мгновение вырастает, пронзая череп пульсирующим спазмом, а потом медленно уменьшается в размерах, оставляя после себя след из тупой свербящей боли.

Во рту ощущался тошнотворный привкус крови и рвоты. Хотелось пить, или просто прополоскать рот. Максим попытался открыть глаза, но веки, будто склеенные, не разомкнулись, а лишь заставили Максима в который раз мучительно застонать, с шипением выталкивая воздух сквозь сжатые зубы. Зубы! Соприкасаясь с потоком воздуха они начинали дёргать чувствительные нервные окончания, как мальчишка — перья из зазевавшейся курицы. Мужчина со стоном выплюнул острые крошки отколотой эмали.

Максим решил использовать руки, чтобы разомкнуть, наконец-то, слипшиеся веки. Но руки не двигались — запястья отозвались неприятной резью, давая понять, что руки намертво связаны. Максим решил проверить кое-что, и не ошибся в самых мрачных своих ожиданиях — ноги тоже были надёжно спутаны.

Он всё вспомнил. Всё, что было перед тем, как его жахнули чем-то тяжёлым по голове. Попытки напрячь память вызывали новые вспышки боли и головокружение, но Максим теперь знал, что столкнулся с настоящей бандой. Как лихо они выманили и обезоружили его с помощью бабы, умело прикинувшейся "бедной овечкой". Кстати, что так тихо вокруг? Неужели его просто избили, бросили связанным, и ушли прочь?

Нет, где-то за стеной послышалась возня, сопровождаемая красноречивыми стонами и вздохами. Максим ещё попытался укротить непослушные веки. На этот раз удалось. На левом глазу открылась лишь небольшая щёлочка. К тому же, глаз болел и постоянно слезился. К счастью, правый глаз видел всё достаточно хорошо. Увидел здоровым глазом Максим лишь то, что лежит связанный в той самой комнате, из которой он привык рассматривать улицу.

В комнате было холодно, и обездвиженные конечности онемели от недостатка тепла и от тугих пут, стянувших кровеносные сосуды. Максим попробовал встать, но неуклюжая попытка закончилась болезненным падением. Связали его умело, что тут скажешь, да ещё и к чугунной батарее привязали. Не хотят, гады, чтоб сбежал. А зачем он им? Печь теперь у них, остатки провизии и оружие — тоже. Уж, не в качестве ли живых консервов они, сволочи, его держат?

Кто знает, может, мясо "двуногих свиней" — их привычный рацион. Но, даже если и так, сегодня они вряд ли примутся за него. Судя по зуду от кровоподтёков по всему телу, они довольно много сил потратили на избиение Максима. Потом, наверняка, с голодухи набросились на его припасы. А теперь, судя по звукам за стенкой, развлекались со своей подружкой. Устроили праздник похоти.

Максим, задрав голову, посмотрел в окно. Край неба едва заметно отдавал в пурпур — значит, скоро начнёт светать. Интересно, когда эти, за стенкой, снова вспомнят о нём? Чем позже, тем лучше. Наверняка думают, что он ещё в беспамятстве кровавые слюни пускает. Что ж, время терять нельзя.

Максим ещё раз, без особого успеха, попробовал на прочность узлы на руках и ногах. Потом принялся осматривать, в фиолетовой полутьме предрассветных сумерек, усыпанную хламом комнату. Прежде он не обращал на этот мусор внимания — его интересовало лишь то, что можно съесть или сжечь в печи. А сейчас он восхвалял свою лень за то, что не стал наводить здесь порядок. Он пытался высмотреть здоровым глазом каждый клочок замусоренного пола в надежде отыскать что-нибудь твёрдое и достаточно острое, чтобы разрезать верёвки, опутавшие его запястья и щиколотки.

Максим лихорадочно соображал, что же из того, что может попасться ему на глаза в редеющей мгле, способно справиться с прочными верёвочными волокнами. Он помнил, что где-то в углу комнаты валялись несколько грязных фарфоровых чашек и битая стеклянная ваза. Осколки стекла и керамики вполне подошли бы для перетирания верёвок. Беда в том, что до того угла, где был свален весь этот стеклянно-фарфоровый бой, он не смог бы дотянуться, даже если его руки были бы связаны не за спиной, как сейчас.

А в той нелепой позе, которую приняло его избитое тело, он мог достать разве что до соседнего окна, да и то, преодолевая жуткое напряжение и боль в суставах и связках. Стоп! Максима осенило неожиданное воспоминание. Неожиданное, потому что мы редко запоминаем обыденное и привычное, то, что считаем само собой разумеющимся ритуалом каждодневной жизни. И пусть это было и не каждый день, но Максим часто приходил в эту комнату, и наблюдал в окно за улицей, продолжая при этом доедать свой обед.